Текст книги "Королева пустыни"
Автор книги: Джорджина Хауэлл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Вопрос был передан наверх, тогдашнему британскому резиденту лорду Китченеру. Имея в перспективе вступление в войну османской Турции, он начал переписку Абдуллой, которая, когда Китченер вернулся в Лондон с военным министром, продолжалась его преемником Макмагоном. Китченер спрашивал, будут ли Абдулла «и его отец и арабы Хиджаза с нами или против нас». В следующих телеграммах он обещал британскую защиту в обмен на помощь «арабской нации». Он также намекал: «Может быть, араб истинного рода возглавит халифат Мекки и Медины» – и продолжал говорить о «хороших вестях о свободе арабов и восходе солнца над Аравией».
Намеки Китченера сменились такими же хитрыми и туманными фразами Макмагона. С тщательным соблюдением тайны передаваемые эмиру Хусейну в рукоятях кинжалов и подошвах туфель письма продолжали прощупывать вероятность и возможные направления арабского восстания против турок. Ничего определенного обещано не было, но тем не менее Хусейн ухватился за идею, что может стать правителем арабской нации.
«Арабский вопрос», как его назвали, касался Гертруды в особенности в том, что ее начальная работа состояла в изучении тонкостей арабской политики и персоналий Хиджаза от Иерусалима и до Мекки на юге, где, как надеялись, должно было начаться восстание. Ей предстояло изложить всю информацию о племенах и заполнить все пробелы, определить племена и их союзы и вражду – что она всегда оживляла увлекательными набросками характеров многих известных ей шейхов. В то же время она должна была составлять карты пустынных дорог, возможных проходов через горы и безводные пространства, указывать транспортные возможности и природные ресурсы, равно как и положение и влияние различных расовых и религиозных групп и меньшинств. «Мое знание о племенах начинает оформляться… мне нравится этим заниматься… и едва могу оторваться от этой работы», – писала она.
Вторая часть работы Гертруды касалась Месопотамии, которая с началом войны приобрела первостепенную важность. Со времен самой ранней цивилизации этот регион, заключенный в естественных пределах между Евфратом и Тигром, был плодородным обрамлением с востока пустынь северной Аравии и являлся путем к Индийскому океану через Персидский залив на юго-востоке. Месопотамская кампания, начавшаяся в 1914 году, своим истоком имела принятое в 1911 году решение первого морского лорд-адмирала Джона «Джеки» Фишера и первого лорда Адмиралтейства мистера Уинстона Черчилля придать британскому флоту быстроходность, переведя его корабли с угля на нефть. И приоритетом стало нахождение надежного источника сырой нефти, принадлежащего Британии.
Двумя самыми большими поставщиками нефти до 1908 года были Америка и Россия, но добыча в Азербайджане стала падать и к тому же не находилась под британским контролем. А в том году «Берма ойл» удачно пробурила скважину в горах Загрос, на границе Месопотамии и Персии. Компания снабжала нефтяным топливом новую Англо-персидскую нефтяную компанию (АПОК) по трубопроводу длиной 138 миль в Абадан, качая нефть на новый нефтеперегонный завод на восточном берегу Шатт-эль-Араб, большого водного пути у южного конца Месопотамии, несущего воды Тигра и Евфрата в Персидский залив. Британское правительство предоставило 2,2 миллиона фунтов стерлингов и получило 51 процент акций АПОК вместе с двадцатилетним контрактом на снабжение военно-морского флота.
Так что ключевые соображения, почему Британия должна воевать с турками в Месопотамии, заключались в том, чтобы оттянуть поставки зерна из долины Евфрата и не дать туркам использовать железную дорогу Багдад – Басра для переброски и снабжения войск на театре военных действий.
Пока египетская армия бездействовала, штаб-офицеры играли в сквош в Каире, младшие вели обреченные кампании против турок на Синае, а британское правительство завязло в Европе, Уайтхолл решил послать команды в Индию, чтобы защитить британские интересы на Ближнем Востоке. Индия, предвидя проявления враждебности турок, уже выслала к Персидскому заливу Пунскую бригаду, которая впоследствии заняла Фао, турецкий форт, и телеграфную станцию возле устья реки Басра, отогнав противника за Тигр. Вскоре два дивизиона индийской армии продвинулись еще глубже в Месопотамию под командованием генерала Никсона и наконец взяли Насирию.
Британское правительство в Индии имело свои причины отстраняться от Вестминстера. В мемуарах «Мои индийские годы» тогдашний вице-король лорд Хардинг пишет о своем убеждении, что судьба войны решалась во Фландрии, и Лондону следовало сосредоточить там свои усилия и добиться решающей победы. Он описывает постоянные требования правительства метрополии к правительству Индии на присылку войск, военных материалов и запасов во Францию, Восточную Африку, в Дарданеллы, Салоники и куда-то еще. Перечисляя усилия, предпринятые в Индии для удовлетворения растущих требований военного министерства, лорд Хардинг приводит данные о наборе трехсоттысячного войска и поставке 70 миллионов патронов к стрелковому оружию, 60 тысяч винтовок, 550 пушек и еще палаток, сапог, одежды и лошадиной сбруи. Когда война дошла до Месопотамии, Индия была, по его словам, «обескровлена добела» и вряд ли могла дать еще что-то. Намек на возможность арабского восстания вызвал у Хардинга головную боль. Это было совершенно невозможно, а если бы и получилось, то отозвалось бы в Индии хаосом. Вице-король никогда не поддерживал амбиции суннитского шерифа Мекки – со всеми проблемами, которые его дальнейшее возвышение вызвало бы в отношениях с шиитскими шейхами и эмиратами Персидского залива, поддерживаемыми Индией. В Индии под властью вице-короля находилась самая большая группа мусульман в мире, и требования, выдвигаемые военным министерством, и без того вызывали заметные трудности. Турецкая армия являлась почти полностью мусульманской – турки и арабы набирали солдат из пустыни. Посылать индийские войска, где было много мусульман, драться с турками в Месопотамии означало, что британцы будут стравливать мусульманских солдат с мусульманскими солдатами. Дело это осложнялось лояльностью индийских мусульман по отношению к традиционному правителю османской Турции, калифу. Лорду Хардингу сложно было понять, зачем Британии усугублять межмусульманские противоречия, поддерживая арабское восстание против турецкого мусульманского режима. Самые заметные панисламистские институты Индии – Худдам-и-Каабах и Центральный комитет всех мусульман Индии – были настроены протурецки. На северо-западной границе арабское восстание также вызвало бы общее неодобрение. В настоящий момент, как указывали британские шифровки из Симлы в Лондон, удалось установить неустойчивый мир и тишину по этим горячим точкам гражданских волнений и религиозных лихорадок. Министерство по делам колоний согласилось с вице-королем, что арабское восстание не станет полезным; Лондон и Дели были убеждены, что в любом случае оно не материализуется, а если даже и возникнет, то обречено на поражение.
Тем не менее к весне пятнадцатого года Лоуренсу очень хотелось бросить картографирование и вернуться к активным действиям. Он придумал план: «Напасть на Сирию с помощью Хиджаза от имени шерифа… можем ударить прямо по Дамаску и выбить из французов все надежды на Сирию». Для него «это ощущалось как утро, и свежесть будущего мира пьянила нас». Для Гертруды с ее ноющим сердцем все было совсем иначе. Опустошенная смертью любимого, измотанная реорганизацией отдела раненых и пропавших без вести и руководством его офисами, в Каир она приехала раненым зверьком. На исходе года Гертруда думала о той эмоциональной буре, которую принес для нее 1915-й, и впервые написала Флоренс, а потом отцу горькое признание о Даути-Уайли. Иногда она молилась, чтобы ей никогда больше не выпадал на долю такой год, а иногда ловила себя на мысли, что все окупалось теми несколькими днями счастья.
«Я думаю: если бы мне выбирать, не повторила ли бы я снова прошедший год ради того чуда, которое он принес, и не вытерпела ли опять всю эту скорбь. И, дорогие мои, далеко не последними в этом чуде стали ваша доброта и ваша любовь… я не говорю о таких вещах теперь, лучше промолчать. Но вы знаете, что я всегда о них помню.
Милый, милый папа… никогда не найти слов, которыми я могла бы сказать, чем ты всегда для меня был. Никто никому не помог так, как помог ты мне, и рассказать, что для меня значили твоя любовь и сочувствие, – задача выше моих сил… я все еще не могу об этом написать, но ты ведь знаешь?»
Недавняя депрессия и переутомление вызвали у Гертруды к концу января недомогание. Что особенно необычно – она пожаловалась на усталость и для излечения от нее начала рано вставать по утрам, чтобы прокатиться по пустыне галопом. Это в последний раз, когда она признала, что оглядывается назад. Работа, как всегда, стала для нее возрождением, и, как всегда, Гертруда отодвинула чувства в сторону, чтобы не мешали делу. При всем этом молчании более чем вероятно, что о своей потере и печали она говорила с Лоуренсом, тоже оплакивавшим любимого брата Билла – пилота, который поступил на службу в Королевские ВВС и был сбит в сентябре, как раз перед приездом Гертруды. Лоуренс, возможно с Хогартом и Вулли, мог ей помочь отдать последние почести могиле Даути-Уайли. В любом случае теперь она не могла не узнать и не оценить прекрасные качества, как и недостатки, своего необычного коллеги. Гертруда и этот «отличный парень» стали друзьями. Им было суждено оказаться самыми знаменитыми работниками бюро, следовать за своей мечтой и осуществлять ее вопреки всему. Лоуренс первым прожил свою легенду, и когда Гертруда слышала о его похождениях, то замирала над своей бумажной работой и рвалась душой к свободе и действию.
Будучи ведомством британского правительства, бюро ставило своей сверхзадачей победу в войне. Его сотрудники понимали, что восстание арабов против турок – их единственная надежда, и знали, что такая возможность есть. К 1914 году недовольство среди арабских субъектов Османской империи было обычным делом. Гертруда в разговорах с жителями Джебел-Друз еще в 1905 году отметила начало движения в сторону независимости. Народ Неджефа и Кербелы повернулся против турок в Месопотамии, и началось Арабское движение за независимость в Басре, хотя оно и было создано нещепетильным Саидом Талибом ради собственных целей. И в то же время бюро точно знало, что панарабская независимость невозможна. Лояльность среди всех племен Ближнего Востока? Да нельзя усадить двух шейхов в одном шатре! Гертруда изложила причины этого в одной из своих кристально ясных докладных записок.
Политический союз – незнакомое понятие для общества, все еще окрашенного своими племенными началами и сохраняющего множество разрушительных элементов племенной организации… Условия жизни кочевника не похожи на условия жизни в возделанных землях, и не так уж редко прямые интересы племен несовместимы с интересами оседлых зон… Хорошо бы с самого начала отмести ожидание, что найдется одна личность, которую можно было бы поставить главой или номинальным главой арабских провинций в целом… Единственный, кого стоило бы рассматривать как вероятного номинального главу, это король Хиджаза, но, хотя он и мог бы стать представителем религиозного объединения среди арабов, политического веса у него не будет никогда. Месопотамия по преимуществу шиитская, и его имя там ничего не будет значить. Его религиозная позиция – актив, и это, вероятно, единственный объединяющий элемент, который мы можем найти. Но превратить его в политическое превосходство невозможно.
По-прежнему фактически существовал единственный стимул для объединения племен против турок и противовеса их призыву к антибританскому джихаду – так называется долг отвечать на призыв воевать за Бога – это понятие арабской свободы и независимости… или что-то в этом роде. Существовало уже полуобещание такого исхода, данное Китченером, которое нельзя было не признавать. Вопрос еще больше усложнился из-за переписки Хусейна с Макмагоном. Каждый сотрудник арабского бюро знал, что все их усилия поднять восстание будут предприниматься в атмосфере полуправды-полулжи. Лоуренс писал пояснения к карте Хиджаза с мучительным чувством, что предает своих арабских друзей, и неоднократно признал это в «Семи столпах мудрости».
«Арабское восстание начиналось с притворства и лжи. Чтобы получить помощь шерифа, наш кабинет через Генри Макмагона предложил поддержку туземным правительствам…арабы… просили меня, как свободного агента, поручиться за обещания британского правительства… Я понимал, что если мы выиграем войну, то обещания, данные арабам, станут клочками бумаги… и все же энтузиазм арабов был нашим основным средством выиграть войну на Востоке… Но, конечно, вместо того, чтобы гордиться тем, что мы сделали, я испытывал постоянный и горький стыд».
Гертруда же не намеревалась предпринимать никаких действий, которых ей пришлось бы стыдиться. Она свой блестящий интеллект и удивительную работоспособность использовала, чтобы довести это обещание до арабов. Она умела изменить настроение и убеждение своих контрагентов, объясняла все аспекты и ответвления вопроса и находила наилучшие способы решения, соединяла британское административное искусство с арабской целеустремленностью и гордостью и делала все, чтобы организовать эффективное правление. Она находила способы основать арабское государство, существующее параллельно с благожелательной к нему британской администрацией в настоящем политическом союзе.
Гертруда и Лоуренс были не одиноки в своем желании самоопределения для арабов, поддерживаемого и стабилизируемого британскими советниками. Веря, что многообразие рас, племен и верований делает невозможным формирование единой сплоченной нации с эффективными политическими институтами, сотрудники «мозгового центра», который назывался арабским бюро, были людьми прагматичными и цельными. Они сопротивлялись всем попыткам Индии аннексировать Месопотамию и заменить Османскую империю раджем. В Индии британцы сумели встроиться в систему правления магараджей и занять в ней господствующую позицию; на Ближнем Востоке не было возможности так легко вписаться. Арабская система происходила от Пророка и других выдающихся религиозных фигур, на этой основе главные семьи строили свою духовную и светскую власть. Власть над источниками богатства была для них достаточна, чтобы брать под свое покровительство лидеров поменьше и их племена. Гертруда знала ситуацию до тонкостей, и это знание вместе с ее политической проницательностью и умением убедительно и ясно излагать вопросы необозримой сложности были самым ценным вкладом в коллективное намерение бюро найти решение поставленной перед ним задачи.
Но ясность мысли – это не такая вещь, которую легко найти. Как замечает один комментатор, было около двадцати отдельных правительственных и военных департаментов, одновременно занимавшихся выработкой британской политики на Ближнем Востоке в период Первой мировой войны: военный кабинет, Адмиралтейство и военное министерство – у всех была своя точка зрения, и с ними соперничали министерство по делам Индии и министерство иностранных дел, потом бюрократические структуры в Индии, Египте и Судане, у которых тоже было множество мнений по разным вопросам. В Месопотамии, Исмаилии и Александрии стояли три крупных экспедиционных корпуса, и во всех четырех основных областях имелись свои военно-морские и политические учреждения. Неудивительно, что было очень много пересекающихся линий коммуникации, и обещания, даваемые арабам, не могли не отличаться по содержанию и намерениям. И действительно, англо-арабское взаимопонимание омрачалось недоразумениями, происходящими в основном от изначальной переписки Макмагона и шерифа Хусейна и отставшего от времени англо-французского соглашения, сляпанного несдержанным Сайксом и французским дипломатом Жорж-Пико в мае шестнадцатого года, о котором Гертруду и ее тогдашнего начальника в течение двух лет не информировали.
В бюро создавалось ощущение таинственной деятельности. Сотрудники даже сами себе дали прозвище: «Пронырливые». Лоуренс писал о подрывном намерении внедриться в коридоры власти, «чтобы создать новый арабский мир». Первым обращенным в новую веру оказался сам верховный комиссар – умелый, лояльный, но обладающий бурным воображением сэр Генри Макмагон. Под влиянием постоянного убеждающего воздействия от Гилберта Клейтона и уже лишившийся иллюзий после поражения, которое потерпели на Синае военные с их самодовольством и косностью, он был первым, кто понял и одобрил их план.
«Пронырливые» в вопросе арабского самоопределения придерживались взглядов, противоположных точке зрения администрации в Дели. Они вряд ли могли бы осуществлять свои планы арабского восстания без поддержки из Индии, а таковая им не светила. Вице-король и его правительство твердо верили, что над арабами нужно установить британское правление, и оно будет таким же успешным, как и в индийском регионе. В конце концов, Индией удавалось управлять, имея всего лишь пятьдесят тысяч британского войска. В Каире смотрели более реалистично. По мере того как развивалась война, у Британии оставалось все меньше надежд финансировать империалистические правительства на новом континенте. Бюро эту карту разыгрывало изо всех сил, подчеркивая, что влияние обходится намного дешевле прямого управления.
В бурных и продолжительных обсуждениях, в которых теперь участвовала и Гертруда, они рассматривали возможность победить турок другими, «не британскими» методами ведения войны: финансируя восстания, перерезая железнодорожные линии, перехватывая снабжение, поддерживая терроризм, ведя партизанскую войну. Участие Гертруды, ее знание арабских методов и обычаев помогли эти идеи выкристаллизовать. В конце концов, вероятно, она одна среди них, путешественников и исследователей пустыни, принимала участие в газзу. Она говорила, что возможно собрать арабскую армию против турок, если гордость этих людей, побуждающая их к самоопределению, будет достаточно сильна. Понадобятся заметные финансовые средства. Деньги потребуются по двум причинам: потому что невозможно передвигаться по территории шейхов без платы и потому что ни бедуины, ни оседлые жители пустынь не бросят верблюдов или дома, чтобы идти на войну, если при этом утерянный доход семьи не восполнят из другого источника. Арабский боец – не доброволец, а наемник.
Индийское правительство не отказывалось от намерения расширить свою власть на Аравию и аннексировать Месопотамию. Вице-король ясно выразил свои чувства в язвительном письме в министерство иностранных дел:
«От всей души надеюсь, что это предполагаемое арабское государство тут же развалится, если вообще будет создано. Никто не смог бы предложить плана, более пагубного для британских интересов на Ближнем Востоке, нежели этот. Он просто означает безвластие, хаос и коррупцию, поскольку никогда не было и не может быть никакого согласия или сотрудничества между арабскими племенами… У меня нет слов, чтобы передать, насколько пагубным я считаю это вмешательство и влияние из Каира».
Этим письмом он породил оппозицию к бюро еще и в Лондоне.
К тому времени Гертруда закончила свой первоначальный доклад по племенам, который был воспринят в Ставке с большим уважением за знание дела и подробности. Сделав то, что от нее просили, Гертруда теперь могла вполне респектабельно вернуться в угнетенную войной Англию, в офис отдела раненых и пропавших без вести, в полный печальных воспоминаний Лондон. Вместо этого она задумалась над приносящей вред враждой Каира и Дели и целеустремленностью вице-короля. Лорд Хардинг, великий и многократно награжденный бывший посол в Санкт-Петербурге и Париже, лично выбранный и официально утвержденный советник короля по иностранным делам, был не кем иным, как старым другом Гертруды по снежным прогулкам в Бухаресте, Чарльзом Хардингом. Зная его так, как знала она, понимая проблемы так, как только она могла понять, могла ли Гертруда что-то сделать, чтобы улучшить отношения между Индией и Каиром? «Жизненно важно, чтобы Индия и Каир работали в теснейшем контакте, потому что они имеют дело с двумя сторонами одной и той же проблемы», – писала она капитану Холлу, директору военно-морской разведки, в Лондон 20 февраля 1916 года. Гертруда спросила у Клейтона: можно ли ей поехать в Дели? Формальной причиной поездки стало бы пополнение данных по племенам информацией, которую можно было получить лишь в индийском департаменте иностранных дел. Понимая, как и все «Пронырливые», что никакой панарабской нации быть не может, но не имея возможности широко объявить об этом, поскольку Китченер говорил Хусейну о такой возможности, на самом деле Гертруда хотела уверить Хардинга, что Каир не хуже Дели осознает, что такой нации нет и быть не может, но следует притвориться (как бы ни было неудобно), будто это не так, ведь это единственная причина, способная объединить арабские племена против турок. Она собиралась отстаивать использование против турок новой тактики и пытаться показать правителям Индии возможности, которые откроет арабская партизанская война. Гертруда создавала уже про себя сложный план – вопреки всему пестовать арабское самоопределение.
Если у Хардинга был близкий друг в этот момент в Индии, то это достойный корреспондент «Таймс» сэр Валентайн Игнатий Чирол, «дорогой Домнул» Гертруды, кому она сейчас и послала телеграмму.
Лучше всех понимая, как сильно она любила Даути-Уайли, и тревожась о ней, Чирол сообщил Хардингу, что она была больна и угнетена и теперь работает в Каире в официальном качестве. Благодаря покровительству Домнула Гертруда получила теплое приглашение от вице-короля.
В письме, написанном в конце января, Клейтон высказал ее плану безоговорочную поддержку и веру в ее способности выполнить это сложное и ключевое дипломатическое действие. Он намекает на истинную цель ее поездки:
«…В Индии люди так крепко держатся не за тот конец палки, что с ними трудно иметь дело. Мисс Гертруда Белл едет сегодня в Индию – частично по моему настоянию и с полного одобрения верховного комиссара. Она, как вы знаете, один из величайших авторитетов по Аравии и Сирии и работала со мной несколько месяцев. Она полностью в курсе арабских вопросов и целиком согласна с нашей политикой. Поскольку она близкий друг вице-короля и сэра Валентайна Чирола (имеющего немалый вес) и собирается остановиться у вице-короля, я думаю, ее ждет успех, в том числе ей удастся разъяснить истинное значение арабского вопроса».
Хардинг позже написал в своих мемуарах:
«Именно в это время я услышал, что мисс Гертруда Белл, которую я знал много лет до того как племянницу сэра Фрэнка Ласселса и которая работала в отделе военной разведки в Каире, больна и тяжело переживает гибель в Галлиполийской операции очень близкого друга. Я попросил ее приехать навестить меня в Дели, где у нее будет возможность изучить информацию по арабскому вопросу, имеющуюся в распоряжении департамента иностранных дел».
Гертруда написала письмо отцу, в котором слегка изменила порядок событий. При ее желании, чтобы Хью всегда думал о ней хорошо, и ввиду масштабов политики, в которой она предполагала действовать, в том числе с помощью манипулирования, она хотела заранее рассеять впечатление, будто у нее слишком развилось честолюбие и чувство собственной важности.
«Получив письмо лорда Х. через Домнула, я подумала, что это может быть хороший план: если я, лицо маловажное и неофициальное, воспользуюсь приглашением вице-короля и поеду посмотреть, что может получиться, если изложить перед ним эту сторону вопроса… Мое начальство одобрило… так что я еду. Мне несколько тревожно по этому поводу, но я надеюсь на собственную крайнюю незаметность и общую доброту, с которой ко мне всюду относятся. Преимущество в такой сугубо неофициальной позиции то, что в случае неуспеха никому ничем хуже не будет. В Дели меня ждет Домнул, отчего все становится простым, а в ином случае не думаю, чтобы меня послали с политическим заданием».
Радостное возбуждение вскоре превозмогло тревогу. Собирая чемодан 28 января, Гертруда черкнула другое письмо: «Наконец уезжаю по сигналу в последний момент ловить воинский транспортный корабль в Суэце. В три часа дня мне сказали, что я еще на него успею, если выеду в шесть, и это не много времени оставляет на раздумья. Мне доверено вести переговоры, и я надеюсь, что смогу это сделать хорошо».
Офицер, который был в то время в Каире, потом рассказал Флоренс, что никогда не видел, чтобы кто-нибудь мобилизовался так быстро, как мисс Белл.
Новое прозвище «Пронырливая» отлично ей подходило. Вот такой Гертруда была всю жизнь. Она достигала своей цели в пустыне, проникая в бедуинские лагеря, она пробиралась в коридоры власти, прямо выходя на чиновников, которых знала, и давая им информацию, которую они просили. Теперь она планировала самое важное свое приключение: проникнуть туда, где принимаются ключевые решения Британской империи.
Пять дней на корабле дали ей время собраться с мыслями. В арабском вопросе было очень много слоев и не меньше двойственностей. Бюро продолжало осуществлять политику Китченера по организации арабского восстания – быть может, единственного оставшегося способа переменить ход войны. Следовало поддерживать среди арабов уверенность в обещании независимости, которое будет невозможно выполнить. Даже те представители британской администрации, которые считали попытку поднять бунт стоящей, не рассматривали ни причины, зачем племенам брать на себя этот риск, ни приз, который они могли получить. То, что арабы хотели, британцы не могли дать и не дали бы, даже если могли. «Пронырливые» должны были убедить арабов, что независимость возможна, в то же время разделяя уверенность правительств британцев и союзников, что это не так. Бюро не могло действовать в одиночку, хотя Лоуренс настаивал на форсировании вопроса: для поддержки арабов требовались средства, провизия, оружие, боеприпасы и военная сила.
Гертруда поехала уверять вице-короля, что всеарабское государство не возникнет никогда, что Каир это знает, и Хардинг может на эту тему не волноваться. Она укажет, что в последние месяцы шериф и его сыновья заняты попытками помирить враждующие племена у северного края Хиджазской железной дороги, как предисловие к тому, что она называла «маленьким намеком на комбинацию». Гертруда готова была согласиться, что арабское движение за независимость – мираж, если его рассматривать как фактор единения арабских провинций. Она набросает возможную модель административного объединения после поражения турок, в зависимости от того, продержится ли полноценное сотрудничество британцев и французов к концу войны и насколько будут включены в их построения арабские представители. Хардинг, несомненно, расскажет ей, что арабское восстание вызовет хаос в Индии, а она в ответ должна будет найти способ сказать непроизносимое. Только Китченер, не смущающийся никакими нюансами, мог бы выразить эту мысль самым прямолинейным образом: «Лучше потерять Индию, чем проиграть войну».
Она продумала и записала свои мысли, работая все утро и потом после обеда в каюте, которая была комнатой матери и ребенка, когда транспортный корабль являлся лайнером. На борту судна нашелся капеллан, знакомый с ее сводным братом Хьюго, и Гертруда согласилась по его просьбе выступить перед солдатами двадцать третьего и двадцать четвертого стрелковых корпусов. «Им так скучно, – писала она домой 1 февраля. – Мне будет очень приятно хоть как-то их развлечь. Адъютант еще попросил меня выступить по Месопотамии перед офицерами, что мне нравится несколько меньше».
Высадившись в Карачи, Гертруда села в душный вагон поезда до Дели и приехала белая от пыли. Домнул встретил ее на станции, и пока они разговаривали и смеялись, багаж уложили в сверкающий штабной автомобиль с флажками, который отвез их в резиденцию вице-короля. В точности как было для важных гостей на коронации 1903 года, покои ей отвели из трех прохладных парусиновых комнат в роскошной палатке, одной из поставленных в ряд в садах вице-короля. В ней имелись гостиная, спальня и ванная – все покрытые коврами и великолепно обставленные, с вазами цветов и чайным столиком, а прислуживали гостье несколько слуг. Гертруда и Домнул беседовали после долгой разлуки, когда откинулся полог и вошел Чарльз Хардинг с приветственным визитом и приглашением к ужину. Гертруда сделала реверанс и не забыла назвать Хардинга «ваше превосходительство».
В следующие дни Гертруда втиснулась в расписание Хардинга с несколькими долгими разговорами. Ей было позволено читать материалы, к которым она выразила интерес, и она занялась тем, что считала своей настоящей работой. По мемуарам Хардинга создается впечатление, будто он так до конца и не понял, что его с виду беззаботные беседы с Гертрудой и были истинной целью ее визита.
В перерывах между этими разговорами ее развлекал и сопровождал Домнул, а еще она присутствовала на колоритном заседании Законодательного совета. В один памятный день ей вместе с Хардингом и гостями показывал Нью-Дели его архитектор Эдвин Лаченс. «Чудесно было смотреть город именно с ним, который это придумал, и хотя я видела планы… не представляла себе, как это огромно. Снесли холмы и засыпали долины… проложили дороги, ведущие сюда с четырех сторон Индии, и в каждой перспективе видны руины старого имперского Дели».
Гертруда разговаривала с чиновниками департамента иностранных дел, изучала материалы, которые были формальной причиной ее приезда в Дели, и для нее открывали секретные досье. Ей требовалось еще съездить на несколько дней в Симлу, встретиться и поговорить с тамошними сотрудниками разведки. Изначально настороженные, они быстро оценили ее умение схватывать суть дела и после ее возвращения в резиденцию вице-короля за ней послали офицера – обсудить, как лучше скоординировать работу между Египтом и Индией. Она создала для этого план и послала его на утверждение в Каир. В то же время ее пригласили редактировать газету «Газеттир оф Арабиа». Гертруда считала, что ее визит был полезен, о чем сообщила отцу, не вдаваясь в детали. «Я говорила об Аравии до тех пор, пока уже самого этого слова слышать не могла… думаю, что немножко упростила отношения между Дели и Каиром».
Вернувшись в старый Дели, Гертруда оказалась почетным гостем на официальном обеде, даваемом для махараджи Майсура и его свиты – человека настолько благородной касты, что для его приема вице-королю пришлось построить шестикомнатный дом. Как объяснил Хардинг Гертруде, махараджа может есть или молиться только в комнатах определенного размера, обставленных определенным образом.
