Текст книги "Королева пустыни"

Автор книги: Джорджина Хауэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Когда же она открыла для себя путешествия по пустыне, преодоление трудностей внезапно преобразилось во всеохватывающий личный эксперимент, в котором невозможно дойти до конца. Тут были языки, в которых предстоит совершенствоваться, обычаи, которые надо узнавать, новые люди, которых нужно понять, археология и история, требующие изучения, техника наблюдений и ориентирования на местности, фотография и картография, которые необходимо освоить. Преодолевая риск, оставаясь живой и достигая цели, Гертруда опьянялась самоутверждением вдали от мира, где она прежде всего и главным образом воспринималась бы как представитель фамилии Белл, незамужняя дочь Хью, внучка-наследница Лотиана.

Приключения ей нужны были не для того, чтобы прославиться или подняться в высшее общество. Всю свою жизнь Гертруда отказывалась от публичности и все больше теряла интерес к аристократичности – если только к ней не прилагались какие-то высочайшие умения. Хью, завоевавший авторитет у правительства и делового мира, намеренно решил не делать дальнейших обычных шагов – покупка загородного имения, шикарная жизнь в лондонских клубах, получение титула пэра, – чтобы поднять Беллов из успешных капитанов промышленности в высший класс. У него не было времени для людей, пользующихся престижем лишь за свой титул и связанные с ним привилегии. В эпоху, когда в нем ценили бы лорда больше, чем человека с достижениями, Хью хотел, чтобы его уважали за опыт, за деловую сообразительность, за гражданское лидерство. Точно так же Гертруда, как представитель третьего поколения Беллов, не использовала в своих предприятиях унаследованную власть и положение. Единственная помощь, которую она принимала, – это семейные деньги, финансировавшие ее исследования. Во всем остальном она зависела лишь от своего интеллекта, мужества и жажды знаний.

По мере того как таяла перспектива брака и детей, Гертруда чувствовала растущую потребность реализовать себя в иной сфере. В определенный момент даже этого бы не хватило, но когда этот момент настал, жизнь преподнесла ей цель мирового масштаба. В течение какого-то времени она стала завоевывать себе имя в международных делах. Вплоть до Первой мировой войны государственные дела, внутренние и иностранные, велись на обедах, суаре и посольских приемах не в меньшей степени, чем в правительственных кабинетах. Гертруда была принята в этот мир и стала завоевывать в нем признание – как эксперт в своей области интересов. Куда бы она ни приезжала, сразу без колебаний объявляла о себе консульству или появлялась у посла, мудира или губернатора (вали) района. В Бухаресте, Париже, Хомсе, Антиохии объявляла она о своем прибытии. Затем были приглашения на парадные обеды, приемы, настоятельные приглашения вести дела из комнаты в консульстве, а не из шатра. Если ты Персона, каковой она стала, Персона, с которой считаются, то очень невежливо не зайти и не оставить свою карточку. Если ты не герцог или граф, ты можешь поддерживать такое положение, только если и дальше будешь его заслуживать и если сможешь утвердить себя среди послов и прочих важных лиц. Когда Гертруда говорила о своих дискуссиях с доктором таким-то по вопросу о тяжелом положении преследуемых граждан в Армении, или о важности залива Акаба как пути снабжения нефтью, или о соображениях в пользу организации железнодорожного сообщения с Меккой, или о факте, что из Дамаска послано десять полков, чтобы привести друзов Хаурана к порядку, за столом воцарялось молчание. Ее слушали, за ней повторяли. Гертруда не пыталась войти в мир мужчин – она в нем существовала.

С XVIII века такие женщины, как Джорджиана, герцогиня Девонширская, организовавшая успех либеральной партии, или намного позже в Америке миссис Гарриман, возродившая удачу демократов, действовали «салонной властью» – обедами и домашними приемами. Гертруда представляла собой новое и современное явление – личность, которая свое влияние оказывала с помощью знаний из первых рук и мнений, основанных на этом знании. Дома и за границей она общалась с величайшими людьми своего времени. Она определенно отличалась от всех женщин, что ездили на Восток до и после нее: Фрей Старк, говорившей, что женщине намного легче путешествовать, потому что можно прикинуться, что ты глупее, чем ты есть; леди Энн Блант, сопровождавшей своего мужа Уилфрида; или нескольких романтичных женщин, описанных у Лесли Бланш в «Диких берегах любви», вроде леди Бертон и Джейн Дигби.

Ее свежайшая информация о том, что сейчас происходит, вместе с ее взглядом на ситуацию была важнейшим инструментом влияния. В ее дневниках в сокращенном виде хранилось все, что сейчас бы лежало в памяти компьютера. Гертруда кратко записывала все, что говорилось в одном кругу, потом, вероятно, позже обнаруживала, какой это проливает свет на то, что она слышала в другом. Она передавала информацию своему другу-журналисту Чиролу, и от дома до заграницы, лицом к лицу или в письмах – государственным деятелям той поры. Как и многих археологов, сообщающих местные политические новости Ближнего Востока, ее называли «шпионкой». Гертруда бы рассматривала такой ярлык и как кричащий, и как неверный. Она была собирателем и распространителем информации, ничего не терявшим от бесплатности этой работы и потому получающим вход в коридоры власти – вход как полноправная Персона.

Как уже упоминалось, ее стиль путешествий, начиная с 1909 года, можно назвать величественным. Она не только любила путешествовать с шиком, но и знала, что шейхи будут судить о ней по ее имуществу и дарам и соответственно с ней обращаться. Гертруда не забывала, как друз Яхья-Бег расспрашивал местных жителей: «Видели вы здесь путешествующую королеву?» И она возила с собой модные вечерние платья, батистовые блузки и полотняные юбки для верховой езды, хлопчатобумажные рубашки и меховые манто, свитера и шарфы, холщовые и кожаные сапоги. Под слоями кружевных юбок у нее скрывались пистолеты, фотоаппараты и пленки, а в свертках лежали бинокли и пистолеты в дар наиболее важным из шейхов. У нее были с собой шляпки и вуали, зонтики, лавандовое мыло, египетские сигареты в серебряном портсигаре, порошок от насекомых, карты, книги, веджвудский обеденный сервиз, серебряные подсвечники и гребни, хрустальные стаканы, простыни и одеяла, складные столы и комфортабельное кресло – не говоря уже о походной парусиновой кровати и походной ванне. Шатров у нее было два – один Фаттух ставил сразу же, как разбивали лагерь, чтобы был стол, где она сможет писать, а во втором ставили ванну, которую наполняли горячей водой, как только появлялся огонь, и походную кровать, которую застилали муслиновым спальным мешком, уложенным под одеяла. «Мне не приходится прятать патроны в сапогах, – писала она домой в январе 1909 года. – Мы прошли таможню, не открыв ни единой коробки».

Картируя Евфрат в 1909 году, Гертруда осмотрела 450 миль вдоль его берегов до прихода в район Неджефа и место своего назначения, Кербелу. Здесь, в Ухайдире, она нашла огромный красивый дворец в замечательно сохранном состоянии. И никогда не забывала свое изумление при первом взгляде на потрясающие стены и сводчатые потолки. Какое-то время, когда было подтверждено, что ее план дворца будет первым, Гертруда верила, что открыла неизвестную цитадель: «Никто ее не знает, никто ее не видел. Это такая удача, какой у меня еще никогда не было… предмет такой завораживающий и вызывающий столько мыслей, как дворец Ухайдир, два раза в жизни не встретится».

В 1910 году она должна была напечатать предварительную статью об Ухайдире в «Джорнал оф хелленик стадиез», а также дать подробный разбор здания в своей пятой книге, описывающей ее великие экспедиции 1909–1910 годов, «От Амурата до Амурата», обильно иллюстрированной собственными фотографиями. Но когда Гертруда вернулась сюда в 1911 году, на этот раз прямо через пустыню от Дамаска до Хита, выяснилось, к ее глубокому разочарованию, что большая монография, которую она собиралась выпустить, 168 страниц умело начерченных планов и 166 фотографий, не будет первой. В Вавилоне Гертруда узнала, что немецкие археологи посетили это место за те два года, что ее здесь не было, и собираются издать собственную книгу. Ее отношение к этому досадному событию продемонстрировало умение вести себя в трудных обстоятельствах: она в предисловии к своей книге, «Дворец и мечеть в Ухайдире», написала о своем восхищении «мастерской» немецкой книгой и извинилась, что предлагает вторую версию, объяснив, почему так поступает: «Моя работа, почти законченная к моменту выхода немецкой книги, охватывает не только территории, раскопанные моими учеными друзьями в Вавилоне, но также те, которых у них не было желания и возможности исследовать… Здесь я должна распрощаться с предметом изучения, который четыре года был для меня основным полем работы, как и основным источником радости».

Посвященная Гертруде запись в Prolegomena, «Кто есть кто» в археологии, говорит о ней как о «замечательной женщине, пионере изучения византийской архитектуры». После выхода книги «Тысяча и одна церковь» – о Бинбир-Килисе – в 1909 году она сосредоточилась на высоком анатолийском плато Тур-Абдин и собранный там материал опубликовала в своей седьмой книге «Церкви и монастыри Тур-Абдина» в 1913 году. К этому времени Гертруда нашла собственную археологическую точку зрения и аргументированно спорила с некоторыми убеждениями Йозефа Стржиговски. Но он, никоим образом не сочтя это за обиду, предложил ей написать статью о Тур-Абдине для журнала «Амида», который издавал с Максом Ван Берхемом. Следом Гертруда написала статью для «Zeitschrift für Geschichte der Architektur», обе иллюстрированные ее планами и фотографиями.

Оставив Тур-Абдин позади, она в той же поездке сделала небольшой крюк к археологическим раскопкам Каркемиша – древней южной столицы хеттов. Там она рассчитывала встретить своего старого учителя и друга Дэвида Хогарта, но не застала его, зато познакомилась с молодым человеком, которому предстояло войти в ее жизнь, как и ей в его. 18 апреля 1911 года Гертруда написала о нем: «Интересный мальчик; из него получится путешественник».

Его звали Т. Э. Лоуренс, и она на него произвела впечатление не меньшее, чем он на нее. Он написал об этой знаменитой путешественнице домой матери в Англию, что она миловидна, лет тридцати шести (ей было сорок три) и не красавица.

«В воскресенье приезжала мисс Гертруда Белл, и мы показали ей все наши находки, а она нам рассказала про свои. Мы расстались, обменявшись оценками: она сказала Томпсону, что его понятия о раскопках – доисторические, и нам пришлось оглушить ее демонстрацией эрудиции. Ее провели экскурсией (за пять минут) по византийцам, крестоносцам, римлянам, хеттам, французской архитектуре и греческим легендам, ассирийской архитектуре и месопотамской этнологии… доисторическим черепкам и телеобъективам, технике металлообработки бронзового века, Мередиту, Анатолю Франсу и октябристам… движению младотурков, status constructus в арабском языке, похоронным обычаям ассирийцев и немецким способам земляных работ на Багдадской железной дороге… Это было так, легкие закуски… она несколько нас зауважала».

Дэвиду Хогарту Лоуренс написал совсем в другом ключе: «Герти пошла спать в свои шатры. Она из победителей, и из храбрых».

В каждой экспедиции бывает момент, который потом долго помнят и который передает ее суть. Для Гертруды в 1911 году это был Ашур в северной Месопотамии милях в шестидесяти от Мосула. Сидя в одиночестве на вершине холма, она пробыла там час, а перед ее мысленным взором проходила история цивилизации.

«Мир сверкал как драгоценность, зеленые поля, синие воды и вдали ослепительные снега на горах, окружающих Месопотамию с севера… Я представляла себе, как передо мной проходит история Азии. Здесь Митридат умертвил греческих военачальников, здесь принял командование Ксенофонт, а сразу за Забом греки развернулись и разбили лучников Митридата, потом прошли дальше в Лариссу, к кургану Немврода, где Ксенофонт увидел великий ассирийский город Кала в развалинах. Курган Немврода стоял у моих ног среди полей. Чуть дальше видны были равнины Арбелы, где завоевал Азию Александр.

Мы, люди Запада, всегда можем завоевать Азию, но никогда нам не удержать ее – вот что, казалось мне, написано на этом ландшафте».

Гертруда смотрела на землю, где будет потом Ирак – страна, в которой она станет некоронованной королевой. Интересно, что она также предсказала его будущее – далеко за пределы собственной жизни.

Глава 7
Дик Даути-Уайли

Непоколебимый герой… Никогда не обнажал клинка более храбрый солдат… Нежность и жалость наполняли его сердце.

Летом 1907 года, издав свою последнюю книгу, Гертруда находилась в Конье и Бинбир-Килисе в Турции, работая с сэром Уильямом Рамсеем. Их сотрудничество над этим проектом, задуманное в 1905 году, подразумевало, что Гертруда берет на себя всю рабочую рутину, измеряя здания и снимая их планы, работая по двадцать четыре часа в сутки, пока Рамсей будет руководить и анализировать. Книга по результатам этой работы, «Тысяча и одна церковь», напечатанная в 1909-м, до сих пор считается образцом работы по ранней византийской архитектуре в Анатолии. Наградой для Гертруды стали престиж и репутация в мире археологии, которую ей бы не заработать без многих лет учебы и которой завидовали многие археологи.

У нее как у археолога были большие преимущества: готовность идти на опасные территории, свобода, с которой она могла преследовать собственные и независимые цели, энергия и энтузиазм. Не было горы слишком высокой, не было места слишком опасного, охраняемого змеями, пауками или комарами, не было пути слишком далекого, стоило ей только взять след. Рамсей написал в предисловии к ее работе и в письме к Флоренс, что та ключевая дата, которую Гертруда заметила в 1905 году, содержалась в маленькой нише, на которую до того никто не обращал внимания. Он написал о своем восхищении «тщательностью и наблюдательностью» Гертруды (выразившихся в том, что она их заметила) и добавил: «Хронология “Тысячи и одной церкви” строится вокруг этого текста». По сравнению с Рамсеем Гертруда была в этой области талантливым новичком. Когда его попросил о совместной работе Дэвид Хогарт, профессор направил его в Грецию изучать эпиграфику. Беря под свое покровительство такого горящего энтузиазмом ученика, как Гертруда, Рамсей мог сделать это не без задней мысли. Она уже была знаменита своим экспедициями, и все знали, что она – наследница крупного состояния, которая может поддержать раскопки финансово.

Прибыв в апреле в Малую Азию, Гертруда встретила своего любимого слугу из Алеппо, Фаттуха. Двадцать восьмого числа она писала:

«Моря и горы полны легенд, а по долинам рассеяны развалины больших и богатых греческих городов. Здесь – страница истории, которая входит в мозг так, как ни одна книга передать не может… не думаю, что есть в мире человек счастливее меня или страна прекраснее Малой Азии. Я только упоминаю эти факты мельком, чтобы вы держали их в памяти».

В Милете Гертруда получила телеграмму от сестры Эльзы, сообщающую о ее помолвке с неким Гербертом Ричмондом. Письмо Флоренс с подробностями прибыло на место расположения древнего карийского города Афродисиаса, где Гертруду заворожили дверные проемы, декорированные лозами фруктов и цветов с вплетенными зверями и птицами. Она прошла вдоль берегов озер, мимо персиковых и вишневых деревьев под снежными вершинами гор, по неровным дорогам, рассеченным потоками, затруднявшими путь вьючным животным. У озера Эгердир она купила еще одну лошадь за десять турецких фунтов и убедила местного рыбака свозить ее на лодке на островок. «Он был окружен разрушенными византийскими стенами, обрывающимися в воду огромными блоками каменной кладки, там и сям попадались остатки более древних колонн… и все было густо населено змеями». Глядя вниз на озеро, Гертруда видела блики на упавших камнях под водой, и на камнях мерещились надписи. Разгоняя змей, Гертруда спустилась по камням вниз и вошла в воду. «Я изо всех сил пыталась добраться до надписи. Соскребала с камня водоросли, но они всплывали, и наконец я бросила это дело, сильно промокнув и не менее сильно досадуя».

В сопровождении Фаттуха она углубилась в Азию римскими дорогами, отмечая огромное количество бабочек по пути, и достигла Коньи. Гертруда уже была занята работой в Бинбир-Килисе, «раскапывая церкви», когда ввалились Рамсеи на паре телег, запряженных ослами, и с ними их сын, приехавший делать какую-то работу для Британского музея. Миссис Рамсей приготовила чай, а тем временем профессор, «ничего вокруг не видя», тут же с головой ушел в работу с Гертрудой, будто продолжая разговор, прерванный минуту назад. «Мы думаем, что это хеттское селение! – писала она домой 25 мая. – Представить себе не можете, как это здорово. Видели бы вы, как я управляюсь с рабочими – 20 турок и 4 курда!»

Хотя ей исполнилось уже тридцать восемь, Гертруда находилась в самом расцвете сил. Если не говорить о любви, она полностью реализовалась и все-таки – как заметила Джанет Хогарт в Оксфорде – была искрометно молода. Так хорошо ей жилось, что Флоренс, вероятно, с некоторым скепсисом восприняла ее приписку в конце одного письма: «Я страшно досадую, что меня не будет на свадьбе Э.». У Гертруды, счастливой и поглощенной своей жизнью, не было предчувствия встречи с человеком, который станет любовью всей ее жизни.

Майор Чарльз Хотэм Монтегю Даути-Уайли из полка королевских уэльских фузилеров – Ричард, или Дик для друзей – был тихим героем войны, заслужившим планки и медали в битвах восточноафриканской кампании 1903 года и до нее. Он был племянником путешественника Чарльза Монтегю Даути, поэта и геолога, который написал нашумевшую «Аравийскую пустыню». Описание диких и опасных приключений Даути, исполненное богатой величественной прозой, сделало эту книгу чем-то вроде библии для серьезных путешественников по Ближнему Востоку. Она входила в число тех, что постоянно возила с собой Гертруда.

Дик Даути-Уайли получил образование в Винчестере и Сэндхерсте. В 1889 году в возрасте двадцати одного года – они были с Гертрудой одногодки и родились почти день в день – он поступил на военную службу и служил в Британской египетской армии в Китае и в Южной и Восточной Африке. Дик был офицером транспортной службы в Индии, конным пехотинцем в Южной Африке, командовал отрядом боевых верблюдов в Сомали. На военной фотографии он – худощавый, усатый, загорелый – превосходит большинство своих сверстников ростом, шириной плеч, внешней красотой и количеством медалей на груди. Он был тяжело ранен на Англо-бурской войне и потом еще раз при Тяньцзине во время Боксерского восстания. Всего за три года до встречи с Гертрудой Дик женился – она в тот год восходила на Маттерхорн. Его переменчивая и честолюбивая жена Лилиан, известная вне семьи как Джудит, была вдовой лейтенанта Генри Адамса-Уайли из Индийской медицинской службы. (Она потребовала от обоих своих мужей присоединить ее фамилию к своей.) На фотографиях, снятых в Конье, она сидит на садовом стуле, наклонившись вперед и задумчиво глядя в землю, руки на коленях, пальцы переплетены. Настойчивость Джудит в сочетании с потребностью Дика в свободе послужила стимулом для его перехода в дипломатию, и он был сейчас военным консулом Британии в Конье. Гертруда познакомилась с ним, придя в консульство за своей почтой.

Сперва для нее Даути-Уайли был просто «очаровательный молодой военный» с «очень приятной маленькой женушкой», которая пригласила Гертруду на ленч в тенистом саду своего дома в Конье. Гертруда пришла и была проведена в сад вместе с другими гостями. После недель раскопок на палящем солнце она загорела, зеленые глаза сверкали, пряди каштановых волос, выбивавшиеся из-под соломенной шляпки, выгорели до белокурых. В разъездах по пустыне она обычно носила светло-синюю вуаль, которую опускала с полей шляпы, но на раскопках ей нужно было наблюдать и осматривать, а вуаль этому мешала. Светлокожая Джудит одевалась в белое и любила кружева. Редко она выходила из дома без зонтика.

Гертруда излучала энергию, говорила во весь голос, много смеялась. Она была в своей стихии. Через шесть бурных лет Даути-Уайли вспоминает эту встречу: «ГБ вошла в коконе собственной энергии, открытости, обаяния». Будучи к тому времени достаточно известной англичанкой, она сразу оказалась в центре внимания. Всем было любопытно познакомиться с этой путешественницей и лингвисткой, чья последняя книга «Пустыня и плодородная земля» стала предметом широких дискуссий. Блестящая собеседница и умелая рассказчица, Гертруда в этот день была душой компании, забавляя всех присутствующих описаниями хаотической манеры Рамсея путешествовать. Он мог стать прототипом рассеянного профессора, теряющего по дороге багаж и одежду и постоянно забывающего рисунки и оттиски где-нибудь под камнем. Гертруда взяла себе за обычай обходить раскопы каждый раз, когда они уходили, собирая бумаги и заметки, которые он разбросал, а миссис Рамсей тем временем бегала за ним, держа его панаму и чашки с чаем. Однажды профессор обратился к Гертруде: «Напомните мне, милочка, где мы сейчас?» Без жены или Гертруды он был не способен запомнить название своей гостиницы и ее местоположение.

«Уайли оба очень милы», – писала Гертруда Флоренс, добавляя, что именно со спокойным Диком она «долго говорила» о предметах и людях. Он был покорен Ближним Востоком и питал привязанность и уважение к туркам: в прошлом году он возил жену в Багдад, Константинополь и древний город Вавилон. Они с Гертрудой вышли из-за стола, чтобы обсудить суфийского философа и теолога Джелал-ад-Дина Руми, к чьей могиле в Конье до сих пор каждый год приходят десятки тысяч его последователей. Мистик Руми посвятил себя сочинению стихов и ритуалам вертящихся дервишей. Даути-Уайли был глубоко потрясен миром ислама, и на него произвело большое впечатление, как много стихов знает Гертруда наизусть. Когда-то она впервые с Генри Кадоганом прочитала строки Руми о его тоске по духовному дому:

 
Вы слышите свирели скорбный звук?
Она, как мы, страдает от разлук.
О чем грустит, о чем поет она?
«Я со стволом своим разлучена».
 

Гертруда несколько раз встречалась в Конье с Диком и Джудит, и они ей помогали во многих мелочах. Но при первых встречах этим и ограничилось. Экспедицию пришлось резко свернуть из-за тревожного состояния слуги Гертруды Фаттуха. В предыдущей экспедиции с Гертрудой он вбежал вслед за ней в разрушенное здание и ушиб голову о низкую притолоку. Сейчас он свалился, и стало понятно, что у него мучительные головные боли с того самого случая. Гертруда, ничего не делающая наполовину, телеграфировала британскому послу в Константинополе и великому визирю Ферид-паше, объяснив, что Фаттуху нужно особое внимание. Она собралась, чтобы тут же везти его в больницу, попрощалась с семьей Уайли, пригласив их в Раунтон, и уехала. Но Фаттух оказался в больнице и пошел на поправку лишь после того, как она покаталась по Босфору на посольской яхте и увиделась с великим визирем: «Он действительно великий человек и… более того, отнесся ко мне лучше, чем можно передать словами».

Домой Гертруда вернулась в августе 1907 года и встретилась со своей французской горничной Мари Делэр, которая приехала в Лондон помочь купить ей новый осенний гардероб. Вскоре она возвратилась в Раунтон и засела в своем кабинете с профессором Рамсеем – он с женой прибыл, чтобы работать вместе с Гертрудой над «Тысячью и одной церковью».

Поскольку у нее было много знакомых среди сильных мира сего и к тому же ее хороший друг Чирол регулярно писал в «Таймс», Гертруда держала альбом вырезок. Вскоре в него попало описание последнего героического предприятия Даути-Уайли. Возбужденные националистическим восстанием младотурок, толпы фанатиков в Конье и ее окрестностях начали истреблять армян, усеивая трупами шоссейные и железные дороги. Натянув свой прежний мундир, Даути-Уайли сколотил отряд турецких солдат и провел их через Мерсин и Адану, усмиряя кровожадные толпы. Раненный пулей, он снова вышел в патруль с перевязанной правой рукой. Говорят, что его инициатива спасла сотни, если не тысячи жизней, и его сделали кавалером ордена Святого Михаила и Святого Георгия. Что самое необычное, турецкие власти также наградили его за доблесть редким орденом Меджидие. Письмо Гертруды с поздравлением было одним из многих, полученных им со всего света, но, видимо, он на него тепло ответил, поскольку через год они уже переписывались регулярно, и Гертруда иногда посылала письма им обоим, иногда ему одному. Похоже, что Даути-Уайли навещали Беллов в Раунтоне в 1908 году: «Он очень мил», – отмечает Гертруда почти застенчиво. Учитывая ее обычно экспансивный стиль самовыражения, эти три слова замечательны своей краткостью, словно она подавляет все, что еще могла бы о нем сказать, как и свои чувства, с ним связанные.

Их письма теплеют, путешествуя между Месопотамией, где Гертруда совершает одно из своих самых важных исследовательских путешествий и археологических предприятий – зарисовку и обмер огромного разрушенного дворца Ухайдира, – и Аддис-Абебой, где теперь служит консулом Дик. А потом, весной 1912 года, он прибывает в Лондон без Джудит (навещавшей мать в Уэльсе), чтобы повидаться с главой благотворительной организации Красного Креста. Остановился он на своей старой холостяцкой квартире на Хаф-Мун-стрит, как делал всегда, когда жены с ним не было. Возможно, Гертруда и Дик встречались раз-другой в Лондоне за пять лет после первого знакомства, поскольку она в тот же миг решила, что тоже должна быть в Лондоне. Ее зовут прочесть лекцию, сказала она Флоренс, и вообще самое время повидать кузенов и закупить новых вещей на лето. Она поехала в город и пустилась в один из самых счастливых периодов своей жизни.

Широкий круг состоятельных друзей и жизнелюбивых кузенов Гертруды идеально подходил для того, чтобы принять в свою орбиту усталого солдата. Дик был серьезен по характеру и суров в манерах. Чувствовалось, что в его жизни не слишком много веселья. Через Гертруду он познакомился с такой живой и заразительно веселой группой, какую не знал раньше, – вероятно, более интеллектуальной и остроумной, более восприимчивой к музыке, книгам и живописи, чем его военные друзья в клубе. Они знали, что его брак не совсем гладкий, и после всего перенесенного Дик был вполне доволен открывшейся на время возможностью плыть по течению, удрать от старых друзей и коллег ради дней и вечеров совершенно непредсказуемого толка. В компании друзей и родственников они с Гертрудой ходили в театры, в мюзик-холл, в музеи и на выставки, слушали оркестры и концерты в парке и вели громогласные споры о литературе и искусстве. Дик посещал лекции, которые читала Гертруда, – а читала она стильно и уверенно, и юмор, не менее чем эрудиция, завоевывал ей аудиторию. На прогулке в парке или на пути в ресторан Вест-Энда либо на домашний прием Даути-Уайли возвышался над Гертрудой, они отставали от остальных, увлеченные разговором, и взрывы смеха иногда заставляли ее кузенов оборачиваться и гадать, что там такого смешного. После ужина они часто вдвоем отрывались от группы, проводя время за разговорами и смехом до позднего вечера, окутанные клубами дыма из длинного мундштука Гертруды. Видя Гертруду в жемчугах и бриллиантах, с искрящимися зелеными глазами, прекрасными заколотыми волосами, в одном из новых французских вечерних платьев, ее родственники, должно быть, поражались, как она умеет быть красивой. И как флиртует.

Это было уже для нее не забавой: возникали самые серьезные в ее жизни отношения. В Дике Даути-Уайли она видела сочетание качеств, против которых не могла устоять. Подобно своему аскетическому дяде Чарльзу М. Даути, с чьей «Аравийской пустыней» Гертруда не расставалась, подобно бедуинам, к которым она давно относилась с восхищением и любовью, Дик был одновременно и духовен, и решительно-тверд. Огонек, пульс сексуального влечения их друг к другу разгорался с каждой встречей. Связь их крепла – и Гертруда это чувствовала. У нее в этом году не было планов ехать за границу, и в январе 1913-го она написала Чиролу, что отклонила приглашение в научную экспедицию в горы Каракорум в Китае: «Чем ближе была эта перспектива, тем более невыносимой она становилась. Я не выдержу четырнадцать месяцев вдали от родины. Моя жизнь в Англии сейчас так восхитительна, что я не стану ее прерывать на столь долгий срок».

Гертруда так долго ждала этого счастья. И в этом ощущении взаимного влечения и общих интересов ей оказалось легко забыть про существование Джудит. В первых письмах о встрече с семьей Даути-Уайли в Конье она их описывала как «очаровательного молодого солдата» и его «очень приятную маленькую женушку». Любая женщина, прочитав данное описание консула и его жены, насторожилась бы от этого уменьшительного. В системе ценностей Гертруды эпитет «маленькая» по отношению к женщине употреблялся с течением времени все чаще и всегда в неодобрительном смысле. «Приятная маленькая женщина» было в ее устах одной из самых убийственных оценок. Эта фраза стала семейным шифром для обозначения маловажных и раздражающих особ – зачастую, к сожалению, связанных с тем или иным «полезным» человеком. В случае миссис Даути-Уайли, профессиональной медсестры, эта характеристика была очень далека от истины. Когда Дик в Конье занимался спасением двадцати двух тысяч беженцев, Джудит организовала три полевых госпиталя для больных и раненых. Однако ходили слухи, что брак у Даути-Уайли не особенно легкий. Джудит наверняка знала о его похождениях, но была не из тех жен, кто жалуется – как это вскоре и подтвердилось.

Счастье, испытываемое Гертрудой, не могло длиться вечно. Дата приезда Джудит в Лондон была известна, и в должное время она прибыла. Гертруда, подавленная, в смешанных чувствах, вернулась в Йоркшир. В это время она бросилась в садоводство и археологические занятия и на рубеже лета и осени тринадцатого года стала пропадать на охоте – делая все, что угодно, лишь бы как-то протянуть время до встречи с Диком. Кульминацией каждого дня – появление почты, где могло быть – и часто было – письмо от него.

Работая над статьей или рисуя церковь у себя в кабинете, Гертруда могла замечтаться, подперев рукой подбородок, затем резко встрепенуться. Приказав садовникам продолжать работу, она уходила в лес, оставив их без присмотра, не проверив, выкопали ли они до конца канаву, или не сказав, какие растения куда сажать.