Текст книги "Кризис мирового капитализма"
Автор книги: Джордж Сорос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
Распространение практики владения акциями через взаимные (паевые) фонды привнесло два потенциальных источника нестабильности, особенно в США. Один из них – это так называемый эффект богатства: 38% богатства семей и 56% средств пенсионных фондов вложены в акции. Владельцы акций получают большие доходы от ценных бумаг, они чувствуют себя богатыми, а их склонность к сбережению снизилась почти до нуля, в чем можно убедиться из рис. 6.1. Он показывает, что доля личных сбережений в располагаемом доходе домашних хозяйств теперь упала до 0,1% по сравнению с максимальным показателем в 13% в 1975 г. В случае устойчивого ухудшения ситуации на фондовом рынке настроения акционеров круто меняются, что будет способствовать спаду и дальнейшему ухудшению положения на рынке акций.
Рис. 6.1. Сравнение темпа роста личных сбережений с динамикой располагаемого дохода в США
Другим потенциальным источником нестабильности являются взаимные (паевые) фонды. Об успехе управляющих фондами судят на основе результативности их деятельности по сравнению с другим фондами, а не на основе каких-либо абсолютных показателей. Это утверждение может звучать не вполне понятно, но на деле оно имеет далеко идущие последствия, ибо заставляет управляющих фондами следовать сложившейся тенденции. До тех пор пока они идут со всеми вместе, им ничто не угрожает, даже если инвесторы теряют деньги, но стоит им попытаться отклониться от тенденции, и если положение фонда ухудшится хотя бы временно, они могут лишиться работы. (Именно это произошло с Джеффом Вини-ком, управляющим крупнейшим фондом Fidelity. С тех пор он добился значительных успехов, работая самостоятельно и получая вознаграждение на основе абсолютных показателей деятельности.) К осени 1998 г. паевые фонды, привыкшие к постоянному притоку денежных средств, имели самые низкие резервы за всю свою историю. Стоит ситуации измениться, и они вынуждены будут изыскивать эти денежные средства, углубляя понижательную тенденцию.
Но как бы тревожно это ни звучало, главный источник нестабильности все же кроется в международной системе. Мировая капиталистическая система переживает теперь самое суровое испытание за время своего существования: Азиатский кризис и его последствия. Испытание – это третья фаза цикла подъем – спад. Как и в любом цикле подобного рода, трудно с достаточной степенью определенности предсказать, выдержит ли тенденция испытание или же она резко повернет вспять. В такой ситуации разумно предложить возможные сценарии как успешного, так и неудачного испытания.
Если мировая капиталистическая система переживет нынешний период испытаний, то за ним последует период дальнейшего ускорения, которое приведет систему в состояние, далекое от равновесного, если оно уже не наступило. Одной из особенностей этого нового, ближе к финальному этапа мирового капитализма станет отказ от одной, представляющейся разумной альтернативы идеологии свободного рынка, которая возникла относительно недавно, – так называемой «азиатской», или конфуцианской, модели. В результате нынешнего кризиса заморские китайские и корейские капиталисты, чьи богатства серьезно пострадали, вынуждены будут отказаться от системы семейного контроля. Те, кто будет готов пойти на это, выживут, другие – просто исчезнут. Кризис также осложнил положение компаний, имевших большую задолженность во всех азиатских странах. У компаний с иностранной задолженностью соотношение задолженности к собственному капиталу стало еще хуже; при наличии долгов внутри стран компании пострадали в результате одновременного роста процентных ставок и снижения доходности. Единственный выход заключается в превращении долга в капитал (изменении формы собственности) или в получении дополнительного капитала. В рамках семейной фирмы это было невозможно; обычно это невозможно сделать даже в локальном масштабе – масштабе страны. Так что единственная альтернатива – продать компанию иностранцам. В итоге это будет означать конец «азиатской модели» и начало новой эры, когда соответствующие страны окажутся еще более интегрированными в мировую капиталистическую систему. Международные банки и многонациональные компании упрочат свои позиции. В местных компаниях на передний план выступит новое поколение членов семьи или профессиональных менеджеров, получивших образование за рубежом. Будет отдано предпочтение прибыли перед конфуцианской этикой, а националистическая гордыня и рыночный фундаментализм еще больше усилятся. Некоторые страны, подобно Малайзии, могут оказаться на обочине, если они будут упорствовать в ксенофобии и проводить антирыночную политику, но другие – сумеют преодолеть трудности и добьются успеха.
Итак, если мировая капиталистическая система сумеет преодолеть нынешний экономический кризис и выйдет из него победительницей, то в мировой экономике можно предвидеть дальнейшее усиление позиций многонациональных акционерных компаний. Острая конкуренция не позволит им уделять много внимания социальным проблемам. Разумеется, на словах они будут приветствовать такие достойные цели, как защита окружающей среды, особенно когда они имеют дело непосредственно с широкой общественностью, но они окажутся не в состоянии сохранять занятость в ущерб прибыли.
Вполне возможно, однако, что мировая капиталистическая система не выдержит нынешнего испытания. Экономический спад в периферийных странах еще не достиг своей низшей точки, а без огромных усилий тенденцию падения экономики повернуть просто невозможно. Потребуется реорганизация банков и компаний; еще очень многим людям предстоит потерять работу. Политическая напряженность остается значительной и продолжает усиливаться. Политические перемены, вызванные финансовым кризисом, уже привели к исчезновению в ряде стран прежних коррумпированных и авторитарных режимов. В Корее удалось избрать нового президента Ким Де Джуна, который всю жизнь решительно критиковал неблаговидные связи между правительством и бизнесом. Нынешний премьер-министр Таиланда пользуется всеобщим уважением за честность, его окружают члены кабинета, получившие образование на Западе и ориентированные на рынок. В ходе революции в Индонезии со своей должности был смещен Сухарто. В Малайзии чувствует себя, как в засаде, премьер-министр Махатир. В Китае сейчас правят реформаторы, но существует реальная опасность, что в случае дальнейшего ухудшения экономического положения реформаторы лишатся власти. Часто говорят, что революции пожирают своих детей. Во всей Азии, включая Японию, ширятся настроения против США, МВФ и иностранцев. Выборы в Индонезии вполне могут привести к формированию националистического исламского правительства, вдохновляемого идеями премьер-министра Малайзии Махатира.
Решающее значение будет иметь ситуация в центре системы. До последнего времени неурядицы на периферии благотворно отражались на центре. Он противодействовал нарождающимся инфляционным давлениям, требовал от финансовых властей не повышать процентные ставки и создал небывалый подъем на фондовых рынках. Однако позитивные следствия Азиатского кризиса начинают исчезать и проявляются негативные последствия. Норма прибыли испытывает все усиливающееся давление. Некоторые компании непосредственно ощущают сокращение спроса, одновременно происходит обострение конкуренции со стороны зарубежных фирм; другие компании – в сфере услуг, – на которых международная конкуренция прямо не влияет, ощущают последствия роста расходов на рабочую силу.
Также стал выдыхаться бум на фондовом рынке. Если и здесь произойдет спад, то эффект богатства приведет к тому, что спад на этом рынке трансформируется в общеэкономический спад. А это в свою очередь вызовет сопротивление импорту, а значит – недовольство на периферии.
С самого начала Азиатского кризиса наблюдается отток капитала с периферии. Когда страны на периферии лишатся надежды на возобновление притока капитала, они могут воспользоваться своим суверенным правом для предотвращения оттока. Это дополнительно ускорит отток, и система рухнет. США все чаще начинают вспоминать о собственных интересах. Отказ Конгресса выделить дополнительные средства для МВФ может сыграть сейчас такую же роль, как тариф Холи– Смута в годы Великой депрессии.
Какой из приведенных двух сценариев будет реализован вероятнее всего? Я склонен поставить на второй, но в качестве участника рынка я должен быть готов ко всему. Однако я без колебаний утверждаю, что мировая капиталистическая система не устоит перед напором своих недостатков, если не на этот раз, то на следующий, – пока мы не осознаем, что она порочна, и своевременно не исправим ее недостатки.
Я уже различаю зарождение финального кризиса. Он будет политическим по своему характеру. Скорее всего в странах возникнут местные политические движения, которые будут стремиться экспроприировать многонациональные компании и вернуть «национальные» богатства. Некоторым из них это, возможно, удастся – на манер боксерского восстания или революции Запатисты. Этот успех способен будет тогда поколебать уверенность финансовых рынков, инициировав тем самым самоусиливающийся процесс их разрушения. Вопрос – произойдет это сейчас или во время следующего кризиса – остается открытым.
Когда процессу подъем – спад удается выдержать испытание, он выходит из этой ситуации более уверенным. Чем суровее испытание, тем выше уверенность. После каждого успешного испытания наступает период ускорения процесса развития, а после периода ускорения наступает момент истины. На каком витке этого цикла мы сейчас находимся, точно определить невозможно, если не считать некоторых соображений ретроспективного характера.
7. МИРОВОЙ ФИНАНСОВЫЙ КРИЗИС
Азиатский кризис
Финансовый кризис, начавшийся в Таиланде в 1997 г., внушает особое беспокойство из-за своего масштаба и остроты. Как я уже отмечал в предисловии, в руководстве SorosFund видели приближение кризиса, как его могли видеть и другие, но масштабы неурядиц застали всех врасплох. Обнаружился ряд скрытых и, как казалось тогда, не связанных между собой дисбалансов, а их сочетание вызвало к жизни процесс, весьма далекий от равновесия, последствия которого неизмеримо превзошли то, что можно было бы ожидать от составляющих его элементов.
Финансовые рынки сыграли роль, сильно отличающуюся от той, которую им отводит экономическая теория. Предполагается, что финансовые рынки совершают движения, похожие на движения маятника: они могут испытывать беспорядочные колебания под воздействием внешних ударов, но считается, что в конечном счете они приходят в точку равновесия, и это точка – вроде бы – одна, независимо от временных колебаний. Вместо этого, как я объяснял Конгрессу, финансовые рынки скорее повели себя как разрушительный шар – они перекатывались из страны в страну и сметали более слабые рынки.
Трудно избежать вывода, что международная финансовая система сама стала главным фактором кризисного процесса. Она определенно сыграла активную роль в каждой стране, хотя влияния других факторов различались по странам. Такой вывод трудно примирить с широко распространенным мнением, согласно которому финансовые рынки пассивно отражают глубинные экономические процессы. Если же мой вывод обоснован, тогда роль финансовых рынков в мире нуждается в коренном пересмотре. Чтобы проверить мой тезис о финансовых рынках, попробуем оценить другие составляющие кризиса, а затем посмотрим, что же произошло на самом деле.
Самой непосредственной причиной неурядиц стало несоответствие валютных курсов. Страны Юго-Восточной Азии придерживались неформального соглашения о привязке своих валют к доллару США. Видимая стабильность доллара побуждала местные банки и фирмы брать кредиты в долларах и конвертировать доллары в местные валюты без хеджирования; затем банки ссужали деньги или вкладывали их в местные проекты, преимущественно в недвижимость. Это казалось безопасным способом зарабатывать деньги, пока неформальная долларовая база оставалась стабильной. Но система начала испытывать давление, отчасти из-за занижения курса китайской валюты в
1996 г., отчасти из-за повышения курса доллара по отношению к иене. Торговый баланс соответствующих стран ухудшился, хотя дефицит поначалу компенсировался существующим крупным сальдо по счетам движения капиталов. Однако к началу
1997 г. управляющим SorosFund стало ясно, что разрыв между торговым балансом и балансом движения капиталов становится невыносимым. Тогда же мы осуществили «короткую» продажу таиландского бата и малазийского ринггита со сроками погашения от шести месяцев до одного года [2323
Мы заключили контракты на поставку в будущем таиландского бата и малазийского ринггита, которых в тот момент у нас не было
[Закрыть]]. Впоследствии премьер-министр Малайзии Махатир обвинил меня в инициировании кризиса. Это обвинение было совершенно необоснованным. Мы не продавали валюту во время кризиса или за несколько месяцев до него; напротив, мы выступили ее покупателями, когда валюты начали падать, – мы скупали ринггиты, чтобы получить прибыль от прежней сделки (как выяснилось, мы с этим поторопились).
Если в январе 1997 г. нам стало ясно, что ситуация становится тревожной, то это должны были осознать и другие. Однако кризис разразился лишь в июле 1997 г., когда таиландские власти отказались от привязки бата к доллару и установили плавающий валютный курс. Кризис наступил позднее, чем мы ожидали, так как местные органы кредитно-денежного регулирования продолжали поддерживать свои валюты слишком долго, а международные банки по-прежнему предоставляли кредиты, хотя они должны были ясно видеть угрозу. Запаздывание несомненно способствовало обострению кризиса. Из Таиланда он быстро распространился на Малайзию, Индонезию, Филиппины, Южную Корею и другие страны.
Важно, однако, подчеркнуть, что в некоторых других азиатских странах, втянутых в кризис, валюты не были привязаны к доллару. Действительно, курс корейской воны – завышен, но это не относится к японской или китайской валютам. Напротив, факторами, ускорившими кризис, как раз стали преимущества, которые Китай имел в конкурентном отношении, и существенное обесценение японской иены. Что же тогда общего между странами, охваченными кризисом? Некоторые утверждают, что проблема состоит в их зависимости от искаженного или незрелого капитализма, который теперь уничижительно именуют «приятельским капитализмом», хотя раньше его превозносили в качестве конфуцианского капитализма или «азиатской модели» капитализма. В этих утверждениях все же есть доля истины; я кратко поясняю это далее. Но связывать кризис со специфически азиатскими особенностями, значит, рисовать заведомо неполную картину, поскольку кризис перекинулся на Латинскую Америку и Восточную Европу, а теперь начинает влиять на финансовые рынки и экономики Западной Европы и США. Поэтому после краткого описания того, что произошло в Азии, я вернусь к основной линии своей аргументации, а именно – мировой кризис капитализма обусловлен свойствами, внутренне присущими самой мировой финансовой системе.
Конец «азиатской модели»
Экономикам азиатских стран были присущи многие структурные недостатки. Большинство фирм находились в семейном владении, а в соответствии с конфуцианской традицией семьи стремились сохранить над ними контроль. Если они и выпускали акции в открытую продажу, то обычно игнорировали права акционеров, находившихся в меньшинстве. Если им не удавалось финансировать рост фирмы за счет доходов, они полагались на кредит, но не рисковали утратой контроля. В то же время правительственные чиновники использовали банковский кредит в качестве инструмента финансовой политики; они использовали его также с целью вознаградить свои семьи и друзей. Существовала порочная связь между бизнесом и органами управления, и отмеченное выше – лишь одно из ее проявлений. Сочетание таких факторов привело к тому, что соотношение задолженности к собственному капиталу оказалось крайне завышенным, а финансовый сектор лишился прозрачности и здоровой основы. Идея о том, что «банковский кредит» будет дисциплинировать акционеров компании, попросту не сработала [2424
Многие авторы утверждали, что банковские ссуды – это ключевой механизм контроля над компаниями в Азии. Joseph E. Stiglitz, «Credit Markets and the Control of Capital», Journal of Money, Credit and Banking, vol. 17, No. 2 (May 1985), Ohio State University Press, p. 150.
[Закрыть]].
К примеру, в экономике Южной Кореи доминировали контролируемые семьями конгломераты (chaebof). Они характеризовались высоким уровнем заемных средств в капитале (леве-реджа). Среднее отношение задолженности к акционерному капиталу у тридцати крупнейших конгломератов (а на них косвенно приходилось 35% промышленного производства Кореи) в 1996 г. составляло 388%, а у некоторых конгломератов этот показатель доходил до 600—700%. К концу марта 1998 г. средний показатель вырос до 593%. Владельцы использовали свой контроль для «перекрестного» страхования долгов другим членам групп, нарушив тем самым права сторонних акционеров, не владеющих контрольным пакетом акций. Положение усугублялось тем, что корейские компании имели крайне низкую норму прибыли: по отношению к процентным платежам тридцати крупнейших chaebol она была только в 1,3 выше в 1996 г., а в 1997 г. – только 0,94. Это означает, что процентные платежи не обеспечивались текущей прибылью. Корейские банки предоставляли легкий кредит в рамках промышленной политики. Правительство решило стимулировать некоторые отрасли, и конгломераты-chaebol подхватили призыв, опасаясь остаться в стороне. Это привело к безудержной экспансии – без оглядки на прибыльность. В этом смысле действия Кореи сознательно повторяли действия Японии в прежние годы, но это оказалось слишком грубой копией более изящной модели. Как я указывал ранее, преимущества Японии заключались в демократических институтах, тогда как в Южной Корее на протяжении почти всей послевоенной истории существовала военная диктатура. Традиции поиска согласия, существовавшие в Японии, а также сдерживающие механизмы и противовесы, характерные для демократии, в Корее отсутствовали.
Когда стали накапливаться неоплачиваемые кредиты, корейские банки попытались выйти из трудного положения, ссужая еще больше денег за рубежом и вкладывая их в высокодоходные, высокорисковые инструменты в таких странах, как Индонезия, Россия, Украина и Бразилия. Это стало важным фактором корейского кризиса.
Не намного удачнее действовали в последнее время и японские банки. Неприятности Японии восходят к краху на Уолл-стрит в 1987 г. Японская финансовая система жестко контролировалась Министерством финансов. Его должностные лица составляли интеллектуальную элиту, сравнимую с InspecteursdeFinance во Франции. Они понимали рефлексивность финансовых рынков лучше любой иной группы специалистов, которую я встречал, и они задумали грандиозный проект, согласно которому индустриальную мощь Японии можно трансформировать в финансовое доминирование путем предоставления миру ликвидных активов. Я припоминаю, как должностное лицо Министерства финансов излагало мне идею этого проекта после краха 1987 г. К сожалению, японцы не учли важного аспекта рефлексивности, а именно – непредусмотренных последствий. Их решение помогло миру преодолеть последствия краха, но оно привело к многочисленным убыткам у японских финансовых институтов за рубежом и финансовому «пузырю» в самой Японии, который окончательно вызрел в 1991 г. Благодаря жесткому контролю над финансовыми учреждениями Министерству финансов удалось «спустить» этот «пузырь» без краха – а это первый подвиг такого рода в истории. Но при этом на балансах финансовых учреждений повисли сомнительные активы. Деньги налогоплательщиков стали использовать для спасения банков тогда, когда уйти от этого было уже невозможно; но и в этом случае японская традиция требовала, чтобы сначала покатились головы руководителей Министерства финансов, что в конечном счете и произошло. Неудивительно, что Министерство финансов сопротивлялось этой идее до конца.
К началу Азиатского кризиса Япония проводила политику сокращения бюджетного дефицита. В тот момент это была неправильная политика, Азиатский кризис разразился как раз в неподходящее для Японии время. Японские банки, имевшие крупные вложения в Таиланде, Индонезии и Южной Корее, приступили к ограничению кредита в условиях оттока ликвидных средств. Потребители, напуганные Азиатским кризисом и рядом банкротств внутри страны, стали отдавать предпочтение сбережениям. Низкие процентные ставки стимулировали вложения капитала за рубежом. Курс иены снизился, а экономика вползла в период спада. В конечном счете правительство решило снизить налоги и использовать государственные средства для пополнения капитала банков, но этого оказалось явно недостаточно, к тому же было уже слишком поздно. Спад в японской экономике – второй по масштабам в мире и стране – важном торговом партнере других азиатских стран – усугубил экономический спад в остальных странах Азии.
«Азиатской модели» экономического развития присущи многочисленные недостатки: структурные изъяны в банковской системе и формах владения предприятиями; порочная связь между бизнесом и политиками; недостаточная прозрачность и отсутствие политической свободы. Хотя перечисленные недостатки были присущи многим охваченным кризисом странам, но не все они характерны для каждой страны. Гонконг был свободен от большинства из этих недостатков. В Японии и на Тайване существует политическая свобода. Крупные японские компании не являются семейной собственностью. В Сингапуре существует прочная банковская система. Кроме того, «азиатская модель» как таковая оказалась исключительно успешной стратегией экономического развития и пользовалась широкой популярностью в деловых кругах. «Азиатская модель» обеспечила резкое повышение уровня жизни, ежегодный прирост среднедушевого дохода в соответствующих странах на протяжении длительного периода составил в среднем 5,5%, что намного превышает аналогичный показатель практически во всех формирующихся рыночных экономиках. Азиатские лидеры – Ли Кван Ю в Сингапуре, Сухарто в Индонезии и Махатира в Малайзии – с гордостью заявляли о своей уверенности в том, что азиатские ценности выше западных, даже когда кризис уже разразился. Они зашли настолько далеко, что поставили под сомнения Декларацию ООН о правах человека. Ли Кван Ю назвал западные демократии упадническими, Махатир осудил традиции колониализма, а Сухарто превозносил достоинства непотизма. Ассоциация стран Юго-Вос-точной Азии (АСЕАН) приняла в свои члены в июне 1997 г. Мьянмар, бросив прямой вызов западным демократиям, которые считают репрессивный режим Мьянмары неприемлемым в политическом и гуманитарном плане.
Почему же столь успешная модель экономического развития так быстро «скисла»? Дать удовлетворительное объяснение этому явлению пока невозможно, если не учитывать изъянов мировой капиталистической системы. Тот факт, что Азиатский кризис не ограничился Азией, а охватил также Россию, Южную Африку и Бразилию и, вероятно, затронет все формирующиеся рынки прежде, чем он ослабит хватку, подтверждает вывод, что главная причина нестабильности кроется в самой международной финансовой системе.
Нестабильность международных финансов
Рассматривая систему международных финансов, следует делать различие между прямыми инвесторами, портфельными инвесторами, банками и властными финансовыми институтами, например МВФ и центральными банками. Прямые инвесторы не играли дестабилизирующей роли, разве что в качестве клиентов банков. Говоря о портфельных инвесторах, можно выделить институциональных инвесторов, которые распоряжаются деньгами других людей, хеджевые фонды, инвестирующие заемные средства, и индивидуальных инвесторов.
Как отмечалось в предыдущей главе, институциональные инвесторы сравнивали свои показатели друг с другом, в результате чего они покорно следовали за тенденцией. Они распределяют свои активы между различными национальными рынками; если на каком-либо рынке наблюдается рост, они должны соответственно увеличить его долю, и наоборот. Кроме того, когда взаимные фонды добиваются хороших показателей, они привлекают инвесторов, а когда они терпят убытки, инвесторы уходят. Взаимные фонды не сыграли какой-либо роли в приближении краха, если не считать того, что они злоупотребили гостеприимством страны во время, предшествовавшее буму. Но они играют важную роль в спаде, усугубляя его. Инвесторы изымают средства из формирующихся рыночных фондов, а это вынуждает взаимные фонды продавать ценные бумаги. Хеджевые фонды и другие институты, которые ведут операции с заемными средствами, играют аналогичную роль. Когда наступает полоса удач, они могут повышать ставки, когда дела идут плохо, они вынуждены продавать активы, чтобы уменьшить долги. Схожим качеством самоподкрепления обладают опционы и другие производные финансовые инструменты.
Управляющие хеджевых фондов и другие спекулянты могут торговать валютами непосредственно, минуя покупку или продажу ценных бумаг. Так поступают и банки – как по собственной инициативе, так и по поручению своих клиентов. Банки играют значительно более важную роль на валютных рынках, чем хеджевые фонды, но следует считать, что хеджевые фонды, вроде моего, играли отрицательную роль в азиатских валютных неурядицах. Так как хеджевые фонды, как правило, больше озабочены абсолютными, а не сравнительными результатами, они могут активнее влиять на ускоренное изменение тенденции. Разумеется, это делает их уязвимыми, когда такое изменение нежелательно, но если тенденция обречена, то предпочтительнее изменить ее раньше, чем позже. К примеру, осуществив «короткую» продажу таиландского бата в январе 1997 г., фонды Quantum под управлением моей инвестиционной компании подали сигнал: курс бата, возможно, завышен. Если бы власти отреагировали правильно, то адаптация к новым условиям произошла бы раньше и менее болезненно. На деле же власти сопротивлялись корректировке, поэтому падение носило катастрофический характер.
Подлинная проблема заключается в том, желательна ли спекуляция валютой. Если оценивать факты, то страны со свободно конвертируемой валютой пострадали от неурядиц в ходе валютного кризиса в большей мере, чем страны, которые так или иначе контролировали торговлю валютой. Таиланд был более открыт, чем Малайзия, поэтому и падение экономики в Таиланде было более значительным; континентальный Китай был затронут кризисом меньше, чем Гонконг, хотя в последнем – намного более прочная банковская и финансовая система. Однако такой вывод неоднозначен. Корейской валютой нельзя было торговать свободно, но кризис здесь оказался столь же серьезным, как и в Юго-Восточной Азии, по Китаю вердикт еще не вынесен. Проблема тесно связана с ролью банков.
В каждой стране имеются своя банковская система и органы ее регулирования; они взаимодействуют друг с другом сложными путями, образуя международную банковскую систему. Некоторые крупные банки в центре системы настолько активно занимаются международными операциями, что их называют международными банками. Часто они владеют банками других стран или занимаются во многих странах, например, потребительским кредитом. Большинство стран, охваченных нынешним кризисом, имели, однако, относительно закрытые банковские системы, т.е. лишь немногие банки в них принадлежали иностранцам. Исключения составляют Гонконг и Сингапур: крупные банки здесь относятся к разряду международных. Японские, а позже и корейские банки также втянулись в международные операции, но с катастрофическими результатами. Оценки ожидаемых невозвратных ссуд (т.е. ссуд, которые не могут быть погашены) только в одной Азии составили почти 2 трлн. дол. США (см. табл. 7.1).
Таблица 7.1
Оценка объема невозвратных ссуд в странах Азии и Японии
Страна – Ожидаемая доля невозвратных ссуд, % – Стоимость, дол. США
1. Гонконг – 12,0 – 15,9
2. Индия – 16,0 – 13,0
3. Индонезия – 85,0 – 34,1
4. Корея – 45,0 – 167,0
5. Малайзия – 40,0 – 27,5
6. Филиппины – 25,0 – 7,0
7. Сингапур – 11,0 – 8,5
8. Тайвань – 4,5 – 16,3
9. Таиланд – 50,4 – 91,7
10. Юго-Восточная Азия – – 381,0
11. Япония – 30,0 – 800,0
12. Китай – 25-30 – 600,0
1781,0
Источник: Salomon Brothers, Goldman Sachs, Warburg Dillon Read; по оценкам SFM. LCC.
Международные и национальные банки связаны между собой кредитными линиями, определяющими рамки, внутри которых они могут заключать определенные сделки, например с валютой, процентные свопы и т.п. Они могут быть также связаны долгосрочными кредитами. Как кредитные линии, так и ссуды фиксированы в долларах или другой твердой валюте. В странах, где валюта формально или неформально была привязана к доллару, национальные банки и заемщики исходили из того, что эта привязка сохранится. Часто они не прибегали к хеджированию валютного риска. Когда привязка к доллару рухнула, они остались с большим непокрытым валютным риском. Они начали отчаянно изыскивать покрытие, что оказывало огромное давление на национальные валюты. Балансы заемщиков резко ухудшились. Так, SiamCement, крупнейшая и мощнейшая компания в Таиланде, понесла убытки в размере 52,6 млрд. таиландских батов при начальном капитале в 42,3 млрд. таиландских батов, в 1996 г. прибыли компании составили 6,8 млрд. таиландских батов [2525
Валютный курс до отмены привязки к доллару 2 июля 1997 г. составлял 24,35 таиландских бата за один доллар США; к концу года он составлял 45,9 бата.
[Закрыть]]. Слабые компании пострадали еще больше. Многие заемщики использовали ссуды для вложений в недвижимость, а когда привязка к доллару была отменена, цены на недвижимость уже снижались. Таким образом, внезапно наряду с валютным риском возник кредитный риск, что побудило заимодавцев ограничить предоставление кредита. Это обстоятельство, наряду с бегством заграничных инвесторов с падающих рынков, инициировало самоподкрепляющийся процесс, который привел к 42%-ному обесценению таиландской валюты и 59%-ному снижению стоимости таиландских акций, выраженному в национальной валюте, с июня 1997 г. до конца августа 1998 г. В долларовом выражении суммарные потери составили 76%, что сопоставимо с 86%-ными потерями на Уолл-стрит в период с 1929 по 1933 гг.
Паника распространилась на финансовые рынки соседних стран – я сравнил ее со все сокрушающим шаром; другие сравнивали ситуацию с распространением заразы – современным вариантом бубонной чумы. В некоторых пораженных кризисом странах дисбалансы проявились в менее острой форме, но это их не спасло. Малазийская экономика была перегрета, но кредитно-денежная экспансия носила в основном внутренний характер, а торговый дефицит был довольно умеренным. Основы индонезийской экономики казались довольно прочными; главная проблема заключалась в больших заимствованиях Индонезии у корейских и японских банков, у которых были свои проблемы, так что они были не в состоянии возобновить кредиты. Когда гонконгский доллар стал испытывать сильный нажим, система валютного управления привела к повышению процентных ставок, а это в свою очередь обусловило снижение стоимости недвижимости и акций. Международные банки, имевшие дело с гонконгскими банками, столкнулись с кредитным риском, о котором они даже не подозревали. Когда они заключали компенсационные сделки на процентные свопы [2626
Такой своп возникает, когда один банк прибегает к «свитчу» («переброске») ссуды для своего клиента с фиксированной ставкой на переменную ставку, а зарубежный банк-корреспондент осуществляет противоположный «свитч».
[Закрыть]], они исходили из того, что суммы одинаковы для обеих сторон; теперь же они осознали, что при изменении процентной ставки гонконгский партнер вдруг должен будет им уплатить большую сумму, чем та, которую они должны уплатить гонконгской стороне. Это побудило международные банки приостановить кредитные линии Гонконгу. Кредитный риск стал еще более серьезной проблемой в Корее, где некоторые банки фактически не сумели выполнить своих обязательств. Вскоре финансовый кризис заставил Таиланд, а затем Корею и Индонезию искать поддержки у МВФ.
