Текст книги "Братья по оружию или Возвращение из крестовых походов"

Автор книги: Джордж Рейнсфорд Джемс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

– Честь и хвала тебе, де Кюсси! Ты сдержал слово и до захода солнца водрузил свое знамя на площади. От лица всех воинов провозглашаю тебя храбрейшим рыцарем дня!

– Нет, в том не моя заслуга, – отвечал де Кюсси. – Слава принадлежит тому, кто первым вошел в крепость и, обнажив меч, сразился с Вильгельмом Длинным Мечом; тому, кто первым стремился участвовать во всех нынешних подвигах! Вот он – герой дня! – указал он на юного принца. – И пусть взятие Мирабо станет славным началом в его дальнейших завоеваниях!

– Честь и хвала! Слава! Слава! – подхватили рыцари разом. – Трубите трубы! Трубите! Да здравствует Артур, король Английский!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА I

Через шесть дней после событий, описанных нами в предыдущей главе, министр Герень, о котором уже так часто упоминалось, прогуливался по одной из аллей старого парка, разбитого у опушки Компьенского леса и отделенного от замка глубоким рвом и частоколом. Чтобы попасть на эту аллею, а потом и в сам лес, следовало сделать немалый крюк, минуя территорию замка и даже часть города. Впрочем, был сюда и более короткий путь – через калитку сада и по подъемному мосту. Но калитка была заперта, а ключ король хранил у себя, и Герень вынужден был идти в обход, чтобы добраться до этого места.

У него была веская причина выбраться сюда на прогулку: душная атмосфера старинного замка давила на него, мешая думать, и здесь, на свободе, он мог наконец предаться своим размышлениям, не рискуя быть прерванным в любую минуту. Предметом его тяжких раздумий было недавнее совещание с епископом Парижским, человеком добрым, но слабовольным. Тот слово в слово пересказал свою беседу с отцом Бернардом, пустынником Венсенским, и Герень теперь ломал голову, не зная, как отнестись к столь странному сговору.

Министра, который был облачен в костюм рыцаря, сопровождал паж, несший его меч, с которым Герень не расставался ни на минуту, даже спустя несколько лет после того, как был наименован епископом Нантским. Но юный паж, хотя он и изучил достаточно характер своего господина, не замечал ничего необычного в его поведении, кроме разве что важности, сопровождавшей, как правило, глубокие размышления министра.

В то время как он прогуливался, беседа двух человек, находившихся в саду, позади густого частокола, достигла его слуха. Их голоса, мужской и женский, то удалялись, то приближались настолько, что министр мог бы различить каждое слово, если бы не заглушал разговор шелестом своей тяжелой походки. Он замер на месте, но запоздал – уже ничего не было слышно.

– Это голос королевы, – подумал вслух Герень. – А ее собеседник, если я не ошибаюсь, граф Овернский. Как раз вчера он прибыл в Компьен по приглашению короля, который и сам собирался вернуться из Турне накануне ночью, да, видно, не смог. Помоги ему, Бог! Похоже, все бароны ополчились против него. Может, епископ Парижский прав, и осуществление столь коварного плана все же послужит на пользу королю, примирив его с недругами. Ах, если бы он вернулся в эту минуту и застал свою супругу с графом Овернским… Ревность взыграла бы в его сердце, я в том уверен. Но нет, не стоит даже надеяться: коль он не приехал вчера, то вряд ли появится здесь раньше нынешнего вечера.

Так разговаривал сам с собой Герень, когда юноша в зеленой тунике, спешивший навстречу, остановился перед ним и, обращаясь к пажу, сопровождавшему министра, спросил:

– Не подскажете ли, как мне пройти в сад замка?

– Для этого вам придется вернуться назад, – отвечал тот. – Когда вы пройдете не меньше полумили, то окажетесь в городе, а оттуда до замка рукой подать. Но кого вы хотите найти в саду?

– Мне нужен граф Овернский, – ответил юноша, – по очень важному делу. Меня уверяли, что эта дорога намного короче. Будь прокляты те, кто послал меня сюда! Мерзкие обманщики! – возмущенный, он повернул назад.

Герень не уловил ни слова из этого разговора, настолько занят был он другим диалогом.

– И именно таковы приказания моего отца? – спрашивала Агнесса, и Гереню показалось, что королева была смущена.

– Точно так, государыня, – подтвердил граф. – И он заклинает вас выполнить свой дочерний долг. Он заклинает всеми обетами, самыми драгоценными, самыми священными…

Продолжение разговора было потеряно для министра, поскольку собеседники вновь удалились и шли теперь по другой аллее. Он продолжал прислушиваться еще несколько минут, но ничего не услышал, кроме топота копыт скачущих по лесу лошадей. Удивленный, он обернулся и увидел короля, которого сопровождали двенадцать вооруженных воинов. Судя по всему, они направлялись в замок.

Не доезжая до места, где находился Герень, Филипп спешился и передал своего коня одному из оруженосцев.

– Я пройду через сад, – сказал он, – а вы отправляйтесь в обход. Но, заклинаю, ведите себя как можно тише и не привлекайте к себе излишнего внимания горожан. Я боюсь, что добрые жители, узнав о моем возвращении, завалят меня жалобами. Если бы не это проклятое отлучение!..

Он был уже в нескольких шагах от Гереня, но так и не заметил его, настолько был занят своими нелегкими думами.

– Счастливый Саладин! У тебя нет такого жреца, который посмел бы возмутить твой домашний покой!.. Клянусь небом, я приму твою веру и стану мусульманином! – скрестив на груди руки, вскричал он в отчаянии.

Тут он поднял глаза и встретился взглядом с глазами министра.

– А, это ты, Герень, – удивился король. – Неужели проклятие выгнало и тебя из города?

– Нет, не это, мой государь. Я пришел сюда по другой причине, – ответил министр. – Хотел побыть в тишине, чтобы спокойно обдумать кое-какие проблемы. – Отправляйся-ка в замок, – сказал он своему пажу. – Мне нужно поговорить с королем, и разговор этот не для чужих ушей.

Он подождал, пока паж не скрылся из виду, затем продолжил:

– Известно ли вам, государь, что, не менее чем в пятидесяти провинциях нашего королевства, народ берется за оружие. Подстегиваемые многими и многими баронами, они готовят вооруженное восстание, и боюсь, государь, что их действия направлены вовсе не в вашу пользу.

– Мы остановим их, Герень! – твердо сказал король. – Мы выступим против них и докажем низким вассалам, что у них есть еще повелитель! – бросил он на ходу, направляясь к саду.

Но, словно вспомнив о чем-то важном, он вдруг остановился и, пошарив в кармане, достал из него листок пергамента.

– Эту бумагу я нашел на своем столе, в Гурне. – сказал он, передавая листок министру. – Хотел бы я знать, кто мне ее подсунул. Поступок нелепый и странный, скажу я вам. Похоже, у графа Овернского, как и у меня, тоже есть тайные враги, действующие исподтишка. А этот-то чем не угодил?..

Герень взглянул на записку и тотчас узнал почерк каноника святой Берты. «Сир король, – прочел он вслух, – остерегайтесь графа Овернского!» Но не успел он сделать каких-либо замечаний по поводу этой записки, как из сада вновь донеслись голоса, которые с каждой минутой становились слышны все отчетливее. Филипп замер, насторожившись: он не мог не узнать голос своей супруги.

– Королева? – удивился и обрадовался он. – Конечно же, это Агнесса!

При одном только имени, столь для него драгоценном, все его печали, все неприятности рассеялись в тот же миг, как исчезает роса под лучами жаркого солнца. Морщины на лбу разгладились, а черты лица приняли добродушное выражение.

– Но что я слышу! – снова насторожился он, – она не одна? Кто ее собеседник? Вам знаком этот голос, Герень?

– Я думаю… мне кажется, государь… – мямлил министр, явно смущенный, – мне кажется, это граф Овернский.

– Вы думаете!.. Вам кажется!.. – вознегодовал король. Кровь бросилась ему в голову, и голубые вены яснее обозначились на его лбу. – Граф Овернский?.. Но что же вас так смутило, епископ? Вы покраснели, словно юнец, тогда как, казалось бы, ничто не должно вас смущать!.. Что все, это значит? Молчите? Ладно… Клянусь богом, я сам доберусь до правды!

Разгневанный, он выхватил из кармана ключ и быстро пошел к калитке. Но в эту минуту голоса приблизились настолько, что каждое слово звучало вполне отчетливо. Не сумев побороть искушения, Филипп остановился и прислушался.

– Запомните это раз и навсегда, Тибольд! – взволнованно говорила Агнесса. – Не предавайтесь иллюзиям и не принуждайте меня более. Я ценю вашу откровенность, но несмотря ни на что, невзирая даже на собственные мои чувства, я не предам короля и буду верна ему до конца. Он мой супруг – этим все сказано. Долг связывает меня подчиняться ему во всем, потакать малейшим его капризам и не покидать его никогда. Вы поняли, граф? Я никогда не оставлю своего мужа!

Эти слова, равно как и подозрительное смущение министра, произвели сильное впечатление на Филиппа, лишив его рассудка. Он сжал кулаки, вне себя от ярости. Вспомнилось все: и странное предупреждение, которое он получил в Турне, и то, что говорил ему шут в Венсенском лесу.

– Она не любит меня! – не смог удержаться он от горькой обиды. – Нет, не любит! И это после всего, что я для нее сделал, чем ради нее пожертвовал. Но он-то, он… Клянусь, он не уйдет от меня! Я отомщу за свой позор и не успокоюсь, пока не увижу его окровавленный труп у своих ног!

Эти пламенные взоры, сжатые кулаки, вены, вздувшиеся на лбу, яснее ясного говорили о том, в каком состоянии находился сейчас король. А последняя фраза, которую он обронил против своей воли, прозвучала настолько отчетливо, что Герень лишь утвердился в своих подозрениях. Он бросился на колени перед монархом, загородив собой путь к калитке, и, крепко обхватив его ноги, умоляюще взглянул на Филиппа.

– Кто-то идет, граф! – испугалась Агнесса. – Уйдите! Оставьте меня! Я не принимаю этого предложения и не хочу больше о нем слышать. Ступайте, прошу вас, Тибольд!

– Пусти же, пусти меня! – вырывался король из рук Гереня. – Я понял все: ты хочешь его спасти! Ты – жалкий поверенный в любовных делах этого негодяя! Ах, подлец! Ах, изменник! Ты предал меня, своего повелителя, и, клянусь, заплатишь за это! Пусти, говорю тебе, или я расправлюсь с тобой сейчас же!

При этих словах он обнажил меч и замахнулся им на министра.

– Разите, государь! – крикнул Герень, еще крепче сжимая колени разъяренного монарха. – Убейте вашего верного слугу: его кровь принадлежит вам – пролейте ее! Разите! Пусть ваше оружие пронзит мое сердце, я не страшусь этого – ваши слова ранят куда больнее. Но знайте, пока я жив, я буду стоять между вами и вашей яростью. Слепой яростью! Вы заподозрили меня в бесчестии… А разве не бесчестие для короля – умертвить человека, которого вы сами и пригласили во дворец? И, даже не разобравшись, виновен он или нет…

– Пусти меня, Герень, – прервал его речь король, голос которого звучал теперь более спокойно, хотя и был все еще исполнен горечи. – Повторяю, пусти меня. Разве ты не видишь, что я спокоен? Да не хватай же меня так за ноги!

Герень встал, продолжая молить:

– Заклинаю вас, государь, успокойтесь прежде. Вам не следует так спешить…

Но Филипп, освободившись из сильных объятий, уже бежал по подъемному мосту. Он отворил калитку и прошел в сад.

Не выпуская меча из рук, он мчался по аллее к замку так, словно за ним гнались. С силой толкнув дверь, он вихрем влетел в приемную и одним взглядом охватил всю огромную залу. Находившиеся здесь воины тотчас прервали свои занятия, удивленные неожиданным появлением короля.

– Не видел ли кто графа Овернского? – спросил Филипп с притворным спокойствием, но голос выдал его волнение.

– Всего минуту назад он прошел здесь, государь, – отрапортовал сержант. – Похоже, очень спешил. И с ним был еще паж в зеленой тунике, который до этого искал его не меньше часа, наверное.

– Найти его и привести ко мне! – приказал король тоном, не допускающим возражений.

Всех словно ветром сдуло. Воины, опрометью выскочив из приемной, разбежались в разные стороны.

Спустя несколько минут епископ Герень вошел в приемную залу и тихо приблизился к королю. Филипп стоял посреди комнаты и напряженно о чем-то думал, наморщив лоб и устремив глаза в землю. Казалось, он не заметил прихода министра, Герень подошел к нему вплотную и почтительно, но не без твердости, взял его за руку, и король был вынужден обратить на него свой взгляд.

– Оставьте меня, Герень! Я не намерен сейчас говорить с вами, – сказал король. – И не пытайтесь меня успокоить – я не верю вам больше. Что же вы медлите? Я приказываю вам уйти!

– Каковы бы ни были последствия вашего гнева, государь, я готов вынести все, – отвечал министр. – Презирайте меня, если вам угодно, но выслушайте. Как вам известно, граф Овернский был не только товарищем по оружию брата вашей супруги, но и искренним другом ее отца. Вы ведь сами писали ее отцу о том, что святое судилище не признало развода и объявило ваш брак незаконным, и спрашивали, каким будет его решение в связи со всем этим. Вот я и думаю, что старый граф поручил Тибольду передать Агнессе свои требования и настоять на ее возвращении в отчий дом. Так кто из нас прав: я или вы, государь?

– Ах! – вскричал король, приложив руку ко лбу, – дайте подумать! – и после минутного размышления он добавил: – Ты абсолютно прав, друг мой. Я понимаю теперь, что послужило поводом для беседы между Агнессой и графом. Я сожалею, что усомнился в тебе. Прости меня, Герень, я обидел тебя неумышленно: в том виновата ревность, помутившая мой разум. Если б ты только знал, как я несчастлив!

И он протянул руку министру. Тот почтительно коснулся ее губами.

Мир между ними был восстановлен.

ГЛАВА II

Мы с вами знаем уже, что де Кюсси посылал своего пажа с письмом к графу Овернскому, знаем также, что юноша выполнил поручение и в Касиньоле отдал письмо графу. Но здесь мы вынуждены сделать небольшое отступление, чтобы внимательно проследить за возвращением юного посланника, который был столь медлителен на обратном пути, что трудно даже вообразить. Прежде всего он решил заглянуть к своей милой подружке, Элеоноре, что и сделал, не раздумывая. Мы не станем рассказывать, как проходил те дни свиданий и сколько их было, скажем лишь то, что было их несколько и прошло какое-то время, прежде чем юный паж, вспомнив о своих обязанностях, решил возвратиться к Кюсси. Но по дороге ему попалась маленькая харчевня, которая выглядела так привлекательно, что Эрмольд де Марей не смог побороть искушения и заглянул туда, чтобы пропустить стаканчик вина.

Эта харчевня славилась тем, что в ней подавали хорошие вина, а еще тем, что здесь был камин, необычайно красивый и такой огромный, что на каменной скамье, окружавшей его, свободно могли разместиться пятнадцать, нет, даже шестнадцать человек.

В уголке этой длинной скамьи и примостился наш юный герой лет восемнадцати от роду, которого добрая хозяйка потчевала сладким вином, чтобы заставить своего постояльца забыть о заботах долгого дня. И было это поздним вечером, в конце сентября.

– Но скажите мне, добрая женщина, крепко ли заперты ваши двери? Или я вас об этом уже спрашивал? – беспокоился юноша.

– Спрашивали, и я вас уверила, что закрыты на все засовы. Но чего вам бояться, дорогое дитя? Бьюсь об заклад, вы не из числа друзей короля Иоанна; нынче же у меня были только те, кто настроен против него. И слава Богу! Эти несчастные англичане да нормандцы всегда одержимы жаждой и хлещут все, что бы я им ни подала. Я люблю, когда постояльцы хвалят мои напитки; этим же водохлебам все равно – луарское это вино или божанси. Прости, господи, их грешные души! Вам нечего здесь бояться, паж.

– Клянусь моей честью, вы заблуждаетесь, добрая хозяйка! – вскричал Эрмольд де Марей. – Если бы англичане с нормандцами, о которых вы только что упомянули, зашли бы сюда и узнали, что я паж де Кюсси, он бы повесили меня на первом же дереве. И напрасно вы думаете, что их здесь нет – они где-то рядом. По дороге сюда я заметил пятерых рыцарей, переодетых солдатами. Уверен, что они – приспешники Иоанна. С ними были еще стрелки – человек, наверное, двадцать. Все они бросились за мной в погоню и преследовали не меньше мили. Слава Богу, что у меня быстрая лошадь, да и места эти я знаю прекрасно: только поэтому они не сумели меня догнать. Ах, если бы только они!.. Скажу вам, хозяйка, что с высоты холма я видел еще одну группу всадников.

– Должно быть, тех самых солдат, которых поджидает иностранец, поселившийся и комнате наверху.

– У вас живет иностранец? Но только сегодня утром вы уверяли меня, что у вас никого нет.

– И сказала вам правду, сир. А вот и ваше вино… Да не трясите так кубок – вино прольется. Да-да, будьте уверены, я не солгала тогда вам. Но через полчаса после вашего приезда прискакал еще всадник; к седлу его лошади была привязана огромная бутыль – по крайней мере, в пять пинт. Да будут прокляты все эти бутыли! Каждый старается привезти с собой собственное вино и останавливается в гостинице только за тем, чтобы освежить лошадь.

– Итак, этот иностранец… Что вы скажете о нем, добрая хозяйка? И как выглядит этот человек?

– О! Это такой здоровяк! Высокий и крепкий. Выше вас, паж, вершка, наверное, на три. Должно быть, не так давно он о кем-то поссорился: глаз у него заплыл и закрыт пластырем, а нос почернел и распух. Крепко, скажу вам, ему досталось! Он не хотел быть замеченным, и потому я отвела ему верхнюю комнату. Он назвался Алберином. Всего через час после его прибытия о нем уже спрашивал какой-то человек, может быть, и нормандец – кто ж его знает… Они долго разговаривали между собой, но так тихо, что невозможно было понять, о чем шла беседа.

В этот момент с улицы донесся цокот копыт.

– Вы слышите, добрая хозяйка? Слышите? – испугался паж и, вскочив, стал метаться по комнате. – Кто-то едет сюда! Где мне спрятаться?

Он поспешно бросился к лестнице, ведущей в верхние комнаты.

– Не туда! Да постойте же, не бегите! – крикнула старуха. – Сам лезет к черту, в пасть! Или забыли, что наверху этот Алберин? Спрячьтесь вон там.

И, схватив пажа за руку, она вытолкнула его из кухни и открыла чулан, заваленный дровами и хворостом. Старая женщина не раз наблюдала подобные сцены, а потому нисколько не удивилась и этому происшествию. Невозмутимо прошествовала она к столу и допила вино, оставленное пажом, а затем подсела к камину и принялась за вязание.

Между тем топот копыт становился все громче, а через минуту кто-то забарабанил в дверь харчевни.

– Это тот самый дом, – сказали снаружи. – Да, я уверен, он самый. Откройте же, отоприте!

Женщина встала и распахнула дверь. Вежливо поклонившись, она пропустила внутрь незнакомцев, которые бесцеремонно протопали в кухню.

– Храни вас Бог, благородный рыцарь! – сказала она первому. – И вас тоже, сеньоры, – обернулась она к другим. – С тех пор, как здесь прошло войско доброго короля Иоанна, я не видала таких нарядных кавалеристов.

– Что я слышу! Ты знаешь короля Иоанна? – спросил первый незнакомец, хлопнув ее по плену, словно старую знакомую. – Мне говорили, что он безобразен.

– Безобразен?.. Да простят вас господь и святой Лука! Я видела его всего несколько раз, но, готова ручаться, что нет на свете мужчины прекраснее…

Тут подошел еще один гость, чтобы позубоскалить, но первый прервал его на полуслове:

– Довольно, господа, довольно! Займемся делами. А ты Вильгельм Де ла Рош, еще успеешь полюбезничать с этой старой проказницей. Итак, любезная дама, – добавил он вроде бы вежливо, но с нескрываемой издевкой, – если ваши коралловые уста удостоят открыться и обронить несколько слов, вы сможете сообщить бедному рыцарю, проделавшему в этот вечер не меньше пяти миль, живет ли сир Алберин, как он изволил себя представить, в вашем великолепном ни дворце?

– А откуда мне знать? – отвечала старуха, ничуть не смущаясь насмешками своих гостей. – Я никогда не спрашиваю имен у своих постояльцев. Мне достаточно и того, что они посещают мою гостиницу. А что, он вам так уж и нужен?

– Заткнись, старая дура! – крикнули с лестницы. – У этих господ есть ко мне дело, а у меня – к ним.

И в ту же секунду наш старый знакомый Жоделль, капитан наемного войска Гюи де Кюсси, быстро сбежал вниз по лестнице.

– С вашего позволения, милостивый господин, – обратился он к первому незнакомцу, – я попросил бы убрать отсюда всех посторонних. – Он посмотрел на хозяйку харчевни, не скрывая презрения. – Это относится прежде всего к тебе, старая ведьма. Вон отсюда! Оставь нас наедине!

– Как! Вон из моей же кухни? – вскипела трактирщица. – Вы, должно быть, забылись! Вы хоть подумали, о чем говорите?

– Я хорошо подумал, а потому повторяю: вон отсюда! – ответил Жоделль. – Не беспокойся, ты недолго будешь за дверью.

И, бесцеремонно схватив ее за руку, он вытолкнул женщину на улицу и накрепко запер дверь.

– А теперь, – сказал он, засовывая ключ в карман, – проверим, нет ли здесь шпионов.

Тщательно обыскав все углы на кухне, он отворил дверь чулана, в котором прятался бедный паж, дрожащий, как осиновый лист, и едва смеющий дышать.

– Ну-ка, поворошим этот хворост, – усмехнулся он и проткнул несколько раз мечом большую связку веток, наваленных в углу чулана. К счастью для пажа, острое лезвие ни разу не задело его и даже не поцарапало.

– Итак, Алберин, – важно произнес первый незнакомец, – обращаясь к Жоделлю, – какого черта ты посылал за мной? Или у тебя и правда есть ко мне дело?

– О, господин, – бросился тот на колени, – если слух не обманывает меня, то предо мной сам король Английский…

– Допустим, что так. Продолжай!

– Государь, ходят слухи, что единственное ваше желание – обуздать непокорного: вашего племянника, принца Артура. Так ли это?

– Без сомнения! – вскричал Иоанн. – Ты не ошибся: это действительно самое большое мое желание! Но где он? Где этот юный бунтовщик? Уж не привел ли ты сюда этого слабоумного?

– Нет, государь, но ваше желание легко может быть исполнено, – отвечал Жоделль. – И я готов вам продать его вместе со всеми его потрохами, но прежде хотел бы узнать, какое будет вознаграждение.

– Ты прав, Алберин, – согласился король. – И как только мог я забыть, что любой человек на земле имеет свою цену! – воскликнул он, потирая лоб. – Но как высока твоя, проказник? Говори!

– Цена умеренная, государь. И коль вам угодно знать, каковы мои требования, то вот они: вы заплатите мне десять тысяч ливров серебром; можно наличными, а можете дать расписку, чтобы я получил их из вашей казны. Это во-первых…

– Святой Боже! – воскликнул король. Но, обернувшись и мельком взглянув на лорда Пемброка, он тотчас же заулыбался и добавил:

– Что ж, будь по-твоему! Я выполню эту просьбу и хоть сейчас напишу своему казначею. Какие еще будут требования?

– И когда вы дадите мне эту расписку, – продолжал Жоделль, ничуть не смущаясь, хотя он и понял значение улыбки Иоанна, – то, уверяю вас, я найду способ получить деньги от ваших друзей… или от неприятелей, усмехнулся он, – если вдруг ваша сокровищница окажется так же пуста, как луговины зимой.

– Довольно, я понял тебя. Но что же ты требуешь еще? Если я верно расслышал, ты ведь сказал «во-первых» – не так ли?

– А во-вторых, вы издадите указ, заверенный личной печатью, – продолжал Жоделль еще более самоуверенно, – о том, что мне позволяется набрать тысячу копьеносцев под свое начало и содержать это войско за ваш счет. Мне вы назначите высокое жалованье и будете выплачивать его в течение десяти лет. И наконец последнее: вы не станете препятствовать моему посвящению в рыцари, более того, сами назначите день и час этой церемонии.

– Вас – в рыцари? – возмутился лорд Пемброк. – Клянусь небом, если королю будет угодно причислить к рыцарскому ордену столь низкого и подлого изменника, то этот день станет последним в жизни такого негодяя, как ты! Лучше уж я велю конюху разбить мои шпоры в знак своего бесчестия, чем увижу хоть раз золотую цепь на тебе, мерзавец!

– Смею уверить, что когда и я буду носить шпоры, лорд Пемброк, – возразил Жоделль, – то не побоюсь встретиться с вами с глазу на глаз и отплачу презрением за презрение.

Пемброк, взбешенный подобной наглостью, хотел было что-то ответить этому негодяю, но король жестом остановил его.

– Милая шутка, – сказал Иоанн иронично. – А ну-ка, проказник, ответь мне, что же ты сделаешь, если я откажу тебе в твоих дерзких требованиях? Что тогда будет?

– А ничего, – отвечал Жоделль очень спокойно. – Просто оседлаю коня да отправлюсь туда, откуда приехал.

– Ты даже не спрашиваешь, отпустим ли мы тебя. А что если я прикажу повесить тебя вон на том вязе, который растет у ворот?

– В таком случае вы нарушите свое слово, ведь вы обещали и пальцем меня не тронуть. Да и зачем вам мой труп? Я нужен вам как помощник, поскольку именно от меня зависит исполнение самого заветного из ваших желаний. Разве мертвый может говорить? А я мог бы вам кое-что рассказать, государь.

– Похоже, тебе неизвестно, что есть еще пытки, способные расшевелить и мертвеца. Да ты сам будешь рад рассказать нам все, что знаешь, прежде чем сдохнешь, как собака. И даже смерть покажется тебе великим благом в сравнении с пытками; ты сам призовешь ее на помощь.

– Вот уж в чем я не сомневаюсь, государь, – отвечал Жоделль уже не так спокойно. – Я не был еще удостоен чести узнать вкус пыток, но думаю, что он достаточно горек, и могу даже предположить, что хватит и одного взгляда на инструменты, чтобы выболтать все, что мне известно. Но чего вы этим добьетесь? Выведаете мой план, но и только. Без меня вам никогда не осуществить его, поскольку вольные стрелки, которыми я командую, не сделают и шага без моего приказа и если меня не будет среди них. А помощь этих людей будет вам крайне необходима. Без их поддержки вам легче схватить жаркое солнце голыми руками, чем взять в плен принца Артура и сира Гюи де Кюсси.

– Этот плут забавен, милорды! Клянусь душою, он очень хитер! Отойди-ка в сторонку, приятель, я хотел бы переговорить со своими друзьями наедине. А ты, Вильгельм Гюйон, присмотри за ним, чтобы он не сбежал ненароком.

Совещание длилось несколько минут. Иоанн что-то тихо втолковывал рыцарям, сопровождавшим его на это необычное свидание, а те реагировали на доводы короля весьма неодинаково: одни внимательно слушали, не говоря ни слова; другие возражали, сопровождая свою речь столь красноречивыми жестами, что их нельзя было не понять; Пемброк в своем возмущении дошел до того, что невольно обронил несколько фраз, да так громко, что и Жоделль их услышал. «Бесчестие для рыцарства…», «бесславие для английских баронов…», «невыразимое унижение…» вот те обрывки фраз, которые уловил своим чутким ухом капитан мародеров.

Наконец совещание закончилось, и король знаком подозвал Жоделля к себе.

– Решение вынесено, – торжественно произнес он. – И ты, приятель, можешь выбрать любую из двух крайностей, которые мы тебе предложим. Ты получишь расписку на получение десяти тысяч марок серебром из государственной казны, но только в том случае, если в течение десяти дней поможешь прибрать к рукам этого непокорного. Я не дам тебе ни дня больше; и за этот короткий срок ты должен схватить и выдать мне Артура Плантагенета, живого или мертвого.

Он сделал особенное ударение на последнем слове и, сдвинув брови, уставился на Жоделля, полуприкрыв глаза, словно бы опасаясь, что открытый взгляд выдаст его истинные намерения.

– Мы соглашаемся также на твои условия относительно содержания и оплаты наемного войска, которым ты станешь командовать, – продолжал король. – Что же касается посвящения в рыцари – мы не хотим и не сделаем этого даже и за подобную услугу. Если тебя это не устраивает, то взгляни-ка вон на тот вяз… В твоей воле выбрать либо то, либо другое.

– Выбор незатруднителен, – отвечал Жоделль. – Меня больше устраивает первое предложение, и вы, государь, можете смело считать принца Артура своим пленником. Послушайте же, что я вам скажу: скачите со весь опор к Мирабо, там и найдете этого своевольника. Артур занял крепость и корчит из себя короля, а все эти его подпевалы хором вторят ему. С одной стороны город охраняет де Кюсси со своим отрядом: они расположились лагерем на высоте, называемой Мондье-Шато. Мое же войско стережет город с противоположной стороны. Сюда-то и должны подойти ваши солдаты, но желательно, чтобы они проделали все бесшумно и в темноте. И не нужны никакие знаки, достаточно одного имени «Жоделль», чтобы мои приятели отступили и пропустили ваших солдат в самое сердце крепости. Артур и его приближенные разместились в доме приора: вломитесь туда, и вы возьмете их голыми руками. Ну как вам мой план?

– Клянусь моей короной и честью! – воскликнул Иоанн, в глазах которого зажглись искорки возбуждения. – Если твой план будет выполнен так же легко, как и задуман, я готов присоединить алмаз в тысячу марок к вознаграждению, уже обещанному. Рассчитывай на это, старый плут. Я на всю жизнь стану твоим должником, если столь хитроумный замысел осуществится. Да-да, я твой должник, Алберин!

– Жоделль к вашим услугам! Алберин – всего лишь вымышленное имя. Теперь, государь, я должен сесть на коня и скакать что есть силы: мне предстоит одолеть двадцать миль до рассвета.

– Бог в помощь, Жоделль! Счастливого пути! – напутствовал король, вставая. – Я не заставлю себя ждать и примчусь в Мирабо столь же стремительно, как орел падает на свою добычу. Ступайте, милорды. На лошадей!.. Я твой должник, добрый Жоделль, – повторял король, вдевая ногу в стремя, – рассчитывай на меня!.. – И, пустившись в галоп, добавил сквозь зубы:

– Будь уверен, уж я постараюсь, чтобы тебя повесили так высоко, как даже ворон не вил гнезда. Да, ты вправе рассчитывать на это!