Текст книги "Братья по оружию или Возвращение из крестовых походов"

Автор книги: Джордж Рейнсфорд Джемс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

ГЛАВА III

Тем читателям, кто не знает или забыл сущность феодальной системы, может показаться странным и несообразным тот факт, что король одной страны мог заставить другого сильного и независимого монарха явиться к своему двору, чтобы судить его как преступника. Однако именно так оно и было. Каждый рыцарь, барон, граф и даже герцог, будучи полноправным хозяином собственных поместий, являлся в то же время вассалом верховного государя, который, даруя им эти наделы (ленные земли), предъявлял одновременно ряд условий, обязательных к исполнению владельцами данных ленов. Если же вассал отказывался выполнять эти требования, то поместья неподчинившегося рыцаря вновь отходили в вотчину короля.

В основе феодальной системы лежал и такой закон: вассал мог быть осужден только равными ему по положению людьми, также, как и он, зависимыми и подчинявшимися верховному государю.

На основании этого закона Иоанн и должен был явиться ко двору Филиппа-Августа. Явиться не как король Английский, а как герцог Нормандский, Анжуйский, Пуату и Гиень, поскольку все эти провинции издревле принадлежали французской короне.

В день, назначенный для суда, Луврский дворец наполнился придворными и являл собой великолепное зрелище. Каждый из феодалов, не желая, чтобы кто-либо из равных превзошел его в роскоши, собрал самых знатных и богатых своих вассалов, чтобы в окружении многочисленной свиты предстать пред очами монарха. Огромный зал, где должно было состояться осуждение, был убран с подобающей случаю торжественностью и пышностью. Без преувеличения можно было сказать, что здесь собрался весь цвет общества – самые богатые, знатные и могущественные французские феодалы. Голову каждого венчала корона, означавшая его титул. Глядя в их строгие, серьезные лица, нельзя было сомневаться, что все они понимают важность события, по поводу которого собрались здесь.

В конце зала, на высоком троне, украшенном всеми знаками царского величия, восседал Филипп-Август, истинный монарх по духу и происхождению. Вместо короны его голову плотно охватывал широкий золотой обруч, усеянный драгоценными камнями и увенчанный лилией. Величие блистало в его глазах, а привычка повелевать выказывалась в каждом жесте, и, хотя в этом зале находилось немало принцев, ни один из них не мог быть принят за государя.

Поскольку далеко не все пэры прибыли ко Двору, следовало для начала выяснить, почему они не смогли явиться, и только потом приступать к делу. К Филиппу по очереди подходили послы, чтобы сообщить, по какой причине отсутствует тот или иной вассал. Их донесения были внимательно выслушаны и признаны законными.

Когда эта часть церемонии закончилась, Филипп приказал главнокомандующему прочесть просьбу, поданную французским пэрам герцогиней Констанцией, после чего, сопровождаемый герольдами, он приблизился к распахнутым дверям зала и громко объявил, что вызывает Иоанна, герцога Нормандского, явиться и ответить на обвинение герцогини Бретаньской.

Как и предписывал обычай, он трижды повторил воззвание, сопровождая каждое из них продолжительной паузой, чтобы дать время для ответа. Через несколько минут хранитель оружия ввел в зал двух депутатов, присланных королем Иоанном, один из которых был епископ, другой же – рыцарь, Губерт де Бург.

– Милости прошу, господа депутаты! – приветствовал их король. – Сообщите всем нам, по какой причине Иоанн Анжуйский не явился в собрание, чтобы, следуя обычаю, ответить на обвинение – согласиться с ним или опровергнуть. Разве он смертельно болен? Или не признает власти моего двора?

– Нет, не болен, – отвечал епископ, – и не отвергает власти французских пэров; но он опасается появиться в городе, где у него столько недоброжелателей, и испрашивает, чтобы король Французский поручился прежде за его безопасность.

– Охотно, – согласился Филипп. – Пусть не беспокоится, я ручаюсь, что ему не причинят здесь вреда.

– Но гарантируете ли вы ему также и безопасное возвращение? Каков будет ваш ответ?

– Готов поклясться, что не стану чинить препятствий, но только в том случае если собрание сочтет его невиновным, а обвинение – необоснованным.

– И все-таки… если пэры вынесут обвинительный приговор, даруете ли вы ему грамоту, с которой он мог бы благополучно вернуться в свои владения?

– Нет! Ни за что! – вскричал Филипп громовым голосом. – Клянусь небом и землей, я не сделаю этого! И если совет лордов, разобрав заявление герцогини, сочтет ее жалобу справедливой, то Иоанн получит по заслугам. Я не отступлю ни на шаг от вынесенного решения.

– В таком случае, государь, – произнес епископ невозмутимо, – должен сообщить вам, что Иоанн, король Английский, вряд ли сможет прибыть во дворец. Он не захочет подвергать свое королевство опасности. Ведь если совет лордов осудит его, то найдется немало английских баронов, которые поспешат воспользоваться его поражением.

– Какое мне дело до того, что мой вассал, герцог Нормандский, боится потерять свои земли! – гневно вскричал Филипп. – Разве это освобождает его от обязанности подчиняться верховному государю?! Нет, я не намерен жертвовать ради него своими правами! Клянусь Богом, не бывать этому! Монжу! – обратился он к одному из приближенных. – Возьми себе помощника и отправляйтесь на мосты, улицы и перекрестки с воззванием, чтобы Иоанн Анжуйский лично и без промедления явился на суд пэров.

Прелат и его помощник тотчас же удалились.

– Сир епископ, – продолжал король, – вы выполнили свою миссию и можете быть свободны, но если подождете около часа, то услышите приговор, вынесенный собранием. Не смею задерживать вас, но должен заметить, что не возражал бы, если б вы вдруг решили остаться и выслушать мнение пэров.

Епископ почтительно поклонился, соглашаясь, а де Бург досадливо поморщился, словно присутствие на церемонии казалось ему бесполезным и невыразимо скучным, и, беззаботно повернувшись спиной ко всем, вышел из комнаты.

В течение нескольких минут зал напоминал разбуженный улей: бароны совещались между собой, стараясь прийти к общему мнению. Между тем Филипп пристально наблюдал за каждым из них, желая предугадать их приговор. Мало-помалу тишина восстановилась, и пэры, снова заняв свои места, молчаливо ожидали возвращения хранителя оружия и герольдов. Наконец двери зала отворились, и появившийся на пороге Монжу сообщил всем, что в точности выполнил поручение, но Иоанн Анжуйский не откликнулся на его воззвания и не объявился.

Какое-то время в зале царило глубокое молчание. Вдруг Филипп выжидающе посмотрел на герцога Бургундского. Это был человек в летах, чрезвычайно тучный, черты лица которого были весьма примечательны. Густые темные брови низко нависли над черными как угольки глазами. У него был орлиный нос и красиво очерченный маленький рот. Этот мужчина с каким-то особенно мрачным и даже строгим видом наблюдал за происходящим. Он первым встал, откликнувшись на молчаливый призыв короля, и, приложив руку к сердцу, твердым и внятным голосом произнес:

– Я объявляю Иоанна Анжуйского предателем, виновным в убийстве, и называю его жестоким и развращенным негодяем! В наказание за все преступления его владения должны быть конфискованы в пользу верховного государя, а сам он заслуживает смерти, клянусь в том своею честью!

Выкриками одобрения был встречен такой приговор. Бароны и рыцари, каждый по-своему, спешили высказать личное мнение на этот счет, но все были едины в своем решении: виновен! Тишина, царившая в зале вплоть до этого момента, была взорвана гулом многоголосья. Но достаточно было одного жеста короля, чтобы вновь восстановился порядок. Все смолкли, приготовившись слушать монарха.

Филипп величественно встал, вынул из ножен свой меч и положил его на стол.

– К оружию! К оружию! – воскликнул он. – Благородные пэры Франции, ваше определение произнесено, а значит, оно должно быть исполнено. Мечи в руки! К оружию, призываю я вас! Не станем терять ни минуты в пустых разговорах. Соберите своих вассалов. Филипп Французский идет против Иоанна Анжуйского и требует того же от каждого из баронов. Мы стоим за правое дело, и справедливость будет восстановлена! Пусть трусы меня оставят, а храбрые следуют за мной! Клянусь, не пройдет и года, как я накажу изменника!

И в заключение добавил:

– Главное собрание будет через десять дней, и назначается под стенами Гольярдского дворца.

Сказав это, он простился со всеми и вышел из зала.

Филипп-Август не терял времени даром. Отправив герольда в Руан, чтобы тот сообщил Иоанну Анжуйскому о решении, принятом на совете пэрами Франции, он немедленно занялся укреплением собственных позиций, для чего лично составил множество депеш, разосланных в разные концы королевства, чтобы, заручившись поддержкой влиятельнейших баронов, выставить против Иоанна мощную и боеспособную армию.

Такой расклад сил был явно не в пользу английского короля, бароны которого, недовольные его низкими действиями, либо вовсе отказывали в повиновении, либо помогали, но так слабо и неохотно, что вряд ли можно было рассчитывать на победу. Во французских же его владениях большинство вассалов открыто вступились за Филиппа, предложившего им свою дружбу и покровительство. И хотя самые большие города Майна и Нормандии все еще держали сторону Иоанна, оказывая некоторое сопротивление, но превосходство сил Филиппа, его военные достоинства и политические переговоры переманили большую часть баронов под знамена французского короля.

Война началась, по обыкновению того времени, всякого рода грабежами, которые особенно распространились в Нормандии. Войска мародерствовали, опустошая и разрушая все на своем пути; не щадили ни пола, ни возраста и своими поступками вынуждали народ прибегать к покровительству Филиппа, который один мог даровать ему защиту, что и старался делать. Филипп обещал городам свободу, баронам – поддержку их прав и привилегий, народу – мир и безопасность. И почти повсеместно такая политика короля, поддерживаемая к тому же сильной многочисленной армией, гарантировавшей защиту, имела успех. Французская корона торжествовала.

Иоанн Английский сбежал в Гиень, в то время как граф Саллисбюри, командуя небольшой армией и вынужденный отступать, старался сдержать продвижение французских войск. Избегая решительного сражения, в котором французы, без сомнения, одержали бы победу, граф организовывал засады и нападения на отдельные отряды Филиппа-Августа.

Именно здесь и представилась де Кюсси возможность приобрести славу талантливого военачальника. Командуя вассалами графа Танкервильского, составлявшими цвет всей армии, он смог проявить свой военный гений, долго остававшийся невостребованным. Имя де Кюсси гремело и прославлялось во всех дворцах и замках, стоило лишь в разговоре затронуть военную тему.

Другой герой нашего романа, граф Овернский, полностью излечился от ран телесных. Его оруженосцы, пажи и слуги, узнав от де Кюсси о местонахождении графа, отправились к нему. Их неустанная забота и тщательный уход, сделали свое дело: физические силы вернулись к графу, но не рассудок. Ясность мысли и суждений, вернувшаяся к Оверну после ранения, вновь покинула его, Слуги, любившие его всей душой, несмотря на излишнюю холодность и строгость, продолжали заботиться о нем, однако рассудок оставил графа, казалось, навсегда. Однажды, с хитростью душевнобольного человека, усыпив бдительность своих придворных ласковым обращением, Оверн скрылся. Граф исчез не оставив никаких следов, и найти его не смогли.

Все эти события произошли в конце июня. В это же время, совершенно перестав беспокоить набегами королевскую армию, вместе со своим отрядом исчез и граф Саллисбюри, оставив Нормандию без защиты. Во французском лагере распространялись слухи один нелепее другого, и только вернувшийся один из шпионов Филиппа, привез достоверные сведения своему королю.

Монарх находился в своей палатке, читая письма, когда ему доложили о прибытии перебежчика, и король приказал его немедленно ввести.

– Государь, – начал тот, склонившись в низком поклоне, – со всей точностью я могу утверждать, что армия графа Саллисбюри двигается по дороге на Булонь. Я затесался в ряды их солдат, подражая их языку и переодевшись, и узнал, что войско идет во Фландрию.

– Так скоро! – вскричал Филипп, не сдержавшись и невольно выдавая беспокоившие его мысли. – Я не думал, что у них уже все готово, – продолжил он и замолк, поняв, что сказал больше, чем нужно.

Чтобы понять это восклицание короля, нам придется рассказать о событиях, происходивших в это время за пределами Франции. Пока Филипп в частых стычках с английскими войсками отвоевывал Нормандию и праздновал победы, его враги готовились к контрнаступлению. К ним примкнули и отдельные вассалы французской короны, недовольные политикой короля.

ГЛАВА IV

Пока шла война в Нормандии и на Майне, Иоанне отнюдь не бездействовал. Бездарный полководец, то чего он не мог достичь силой, он добивался интригой, хитростью.

Монархам соседних с Францией государств не слишком нравились успехи Филиппа-Августа, и английский король этим воспользовался, заключив сначала союз с германским императором Оттоном, а затем и с другими государями. К этому союзу примкнули и вассалы французской короны, недовольные ущемлениями своих прав. Иоанну этот союз давал надежду на возвращение потерянных владений в Нормандии, в случае если войска Филиппа будут разгромлены союзной армией, и в то же время не слишком связывал ему руки.

Дело в том, что германский император Оттон видел в Филиппе своего непримиримого врага еще с давних пор. Филипп противился в свое время его избранию на престол Священной Римской империи, а также, пользуясь ссорой между Оттоном и папой Иннокентием, поддержал его противника Фридерика Сицилийского, который и стал государем Верхней Германии. Жажда мщения одолевала императора, и Иоанну не стоило большого труда уговорить Оттона взяться за оружие.

К этому союзу присоединился и Ферранд, граф Фландрский, забывший о том, что он вассал французского короля. Могущественный граф, владея обширными землями, но уступавшими богатством землям Филиппа-Августа, долгое время с завистью следил за возрастанием влияния своего сюзерена. Уже несколько раз он отказывался выполнять вассальные обязанности, только и ожидая удобного случая для разрыва всех отношений с верховным государем. Множество причин побудило вступить в этот союз и герцогов Брабантского и Лимбургского, а также графов Голландского, Нимурского и Булонского.

О существовании данного союза Филиппу было известно, но приготовления к военным действиям велись в такой тайне, что стали известны французскому королю только тогда, когда он узнал о выступлении войск графа Саллисбюри во Фландрию на соединение с союзной армией.

Сто пятьдесят тысяч солдат выставили союзники против Филиппа. Замки и крепости сдавались один за другим, и флаг императора Оттона развевался отныне на их башнях. Более двадцати крепостей сдались Иоанну, находившемуся в это время в Пуату. Да и внутри самой Франции, особенно в Лангедокских провинциях, было неспокойно. Родственники и еще недавно ближайшие друзья французского монарха готовы были переметнуться на сторону неприятеля. Письма с подобными неутешительными известиями ежедневно ложились Филиппу на стол.

Силы французской армии, хотя и уступали в численности союзнической, вряд ли уступали ей в боеспособности. Под стены Суассона к королю прибыли рыцари со всей Франции. Филипп возглавлял отряд, сформированный в его собственных владениях, но со своими отрядами прибыли и оставшиеся верными своему государю властители собственных земель: герцог Бургундский с целой свитой рыцарей и множеством солдат, набранных в его владениях, не уступавших размерами иному королевству; юный Тибольд Шампаньский, сопровождаемый своим дядей, явился во главе целой армии; графы Дре, Оксерн, Пуатье, Сент-Поль со своими отрядами; наш герой де Кюсси, во главе войск графа Танкервильского; наконец наемные войска и добровольцы. Проведенный смотр войск, когда они с распущенными знаменами проходили перед своим монархом, внушал уверенность и давал надежду на победу. Хотя достигавшая восьмидесяти тысяч человек армия Филиппа и уступала в численности, но ее выучка и мощь давала надежду на победу.

Глаза Филиппа блестели, обозревая проходящее войско. Никогда еще он не собирал под своим стягом столь великолепную армию, и разве могла теперь удача от него отвернуться. Он не сомневался в победе.

Отрядив часть войск против Иоанна, находившегося в Пуату, Филипп, не теряя ни минуты, выступил во Фландрию навстречу неприятелю. Союзническая армия, численность которой, вместе с вспомогательными силами, достигла почти двухсот тысяч человек также двигалась навстречу королю Франции. В нескольких милях от городка Турне армии расположились лагерями. И хотя жажда битвы была велика с той и с другой стороны, сражение не начиналось. С момента смотра французских войск в Суассоне граф Фландрский и германский император вели через своих доверенных лиц подрывную работу и среди вассалов французской короны и успели поколебать одних в их верности монарху, других же поссорить между собой. Это не удивительно, если вспомнить, что, несмотря на внешнее единство, армия в средние века оставалась все-таки сборищем самостоятельных отрядов того или иного графа. Зачастую эти отряды не подчинялись единому верховному командованию, считая полководца недостойным командовать ими, или в силу собственной гордыни, и действовали на свой страх и риск, не следуя единому плану битвы даже в сражении.

Расположившись лагерем близ Турне, Филипп? узнал, что император Оттон со всеми своими силами находится в десяти милях от этого города. Понимая, что время работает против него, и раздоры в рядах его армии могут усилиться, король хотел дать сражение немедленно. Хотя его войска и уступали противнику численностью, но Филипп совершенно справедливо полагал, что военное искусство его рыцарей и солдат стоит целой армии неприятелей.

Наступил вечер. Все приготовления к предстоящему сражению были сделаны. Король ждал своих баронов на последний военный совет. Филипп сидел в большом зале старого дворца в Турне и размышлял, отдав приказ служителям не беспокоить его. Разные мысли одолевали короля. То он представлял, как будет печалиться Агнесса, узнав, что ее любимый супруг пал под ударами неприятелей, то в своих мечтах он видел радость королевы, когда, увенчанный лаврами победителя, сожмет ее в своих объятиях. Он представлял себе, как попирая ногами своих врагов и презирая римских церковников, теперь бессильных мешать ему, вернется в Париж и еще раз назовет свою царственную возлюбленную королевой перед людьми и богом и его служителями на земле.

Его метания были прерваны вошедшим человеком, с порога заговорившим с ним:

– Государь! – Подняв глаза, он увидел Гереня, стоявшего перед ним.

– Ну, Герень! – сказал король с нетерпением, – что нового?

– Если я осмелился вас беспокоить, государь, то лишь потому, что только что из неприятельского лагеря прибыл человек с важными, как он утверждает, новостями, и я надеюсь, что вы его выслушаете.

– Знаешь ли ты этого человека, Герень? Я не люблю шпионов.

– Я не могу точно утверждать, однако, кажется черты его лица мне знакомы. Он говорит, что в Туре поступил на службу к принцу Артуру, и с такими подробностями рассказывает о взятии Мирабо и последовавших за этим несчастьях, что невозможно сомневаться в его словах. Он рассказывает, что, попав в плен, стал конюхом у графа Саллисбюри, но узнав, что французская армия находится поблизости, сумел убежать.

– Хорошо, Приведи его, Герень. Все, что он говорит, похоже на правду.

Герень тотчас вышел, и вскоре привел с собой хорошо сложенного человека средних лет, коротко стриженного, но с длинными усами и бородой. Во всяком случае на француза он был совершенно не похож, и неудивительно, что Филипп смотрел на него с недоверием.

– Каков хитрец! – воскликнул король, – тоже мне, француз! Ты верно какой-нибудь поляк, или иная заморская птица. Во всяком случае, с такой бородой и стрижкой ежиком ты на француза не похож.

Однако речь человека и характерный выговор, тотчас доказали королю Франции, что перебежчик имел полное право называть Францию своим отечеством, тем более, что с его слов стало ясно, что такую стрижку и бороду он носит по приказанию графа Саллисбюри.

– Ладно, ладно, я тебе верю, – проговорил Филипп, – а теперь рассказывай, какие известия ты принес из вражеского лагеря, и стоят ли они того, чтобы так спешить?

– Когда граф Саллисбюри прибыл на военный совет, то я по должности обязан был держать его лошадь и дожидаться у императорской палатки. Это и дало мне возможность услышать часть разговора, состоявшегося между ними. Сначала они говорили тихо, и я ничего не слышал, но потом император возвысил свой голос и вскричал: «А я вам говорю, что он перейдет в наступление – я знаю Филиппа; и тогда в тесном проходе Марке, мы разобьем этих французишек в пух и прах. Я верю слову де Кюсси и рыцарям графа Танкервильского, что во время наступления они останутся в арьергарде и займут второй выход из лощины, тем более, что я обещал Кюсси руку его возлюбленной, дочери графа дю Мента, если мы останемся победителями». «Если Филипп узнает о его измене, то прикажет отсечь ему голову, и тогда ваш план не сработает», – прервал его граф Саллисбюри. После этого, ваше величество, мне ничего не удалось услышать, потому что вышедший граф отослал меня от палатки подальше, – закончил свой рассказ перебежчик.

Король долго сидел в молчании потрясенный услышанным. Затем, наградив доносчика кошельком с золотом, он его отпустил, приказав, однако, наблюдать за ним. Видно сомнения в правдивости услышанного все-таки одолевали короля, однако приказ об аресте де Кюсси он отдал.

Вернувшись в палатку короля, которую уже заполнили бароны, Герень подошел к Филиппу и, наклонясь к нему, тихим голосом доложил, что в лагере нет ни Гюи де Кюсси, ни его пажа и оруженосца, ни отряда копейщиков, ушедших куда-то с де Кюсси. Король выслушал его в молчании, устремив взгляд в стол, стоявший перед ним, и когда Герень закончил говорить, поднял голову, подумал с минуту и объявил свое решение.

– Мы выступаем в поход завтра на рассвете и, прикинувшись, что идем на Лилль, обойдем неприятеля сбоку и нападем неожиданно. Прошу вас, благородные рыцари, позаботьтесь о том, чтобы уже спозаранку все войска были собраны и готовы к походу. А пока прощайте. Завтра увидимся.

На другой день знамена уже развевались. Король на превосходной лошади, сопровождаемый блистательной свитой, остановился посреди линии. Сняв шлем, он подозвал двух священников, которые поднесли ему кувшин вина и благословенный хлеб на металлическом блюде. Филипп разрезал мечом хлеб на мелкие куски и, положив их в бокал, наполнил его вином.

– Бароны и рыцари! – произнес он громко. – Прошедшей ночью ко мне явился доносчик и сообщил, что в нашем совете есть изменники и предатели. Я отказываюсь этому верить! Впрочем, я весь перед вами, и если кто-то считает, что я недостоин французской короны, тот может оставить меня и смело перейти на сторону неприятеля вместе со свитой. Даю королевское слово, что не стану чинить препятствий и не сделаю ему ни малейшего зла. Но те, кто решится сражаться и умереть за своего государя, пусть приблизится и в знак нашего союза выпьют со мной это священное вино и съедят хлеб. С этой минуты мы – братья по оружию, и пусть будет проклят тот, кто нарушит обет и забудет о братстве!

Эта речь была встречена одобрительным гулом, и все без исключения устремились к Филиппу, чтобы принять боевое крещение. Вокруг короля образовалось плотное кольцо, через которое никак не мог пробиться худощавый человек в почерневших доспехах. Наконец он сумел протиснуться и потребовал:

– Чашу мне! Дайте мне чашу!

Забыв о том, что на нем шлем с закрытым забралом, он поднес было чашу ко рту, но тотчас не спохватился, поняв свою ошибку, и поднял забрало. Все с удивлением и жалостью наблюдали за действиями безумца, которым оказался Тибольд, граф Овернский.

– Филипп, король Французский, – пригубив чашу, торжественно произнес он, – я ват до смерти!

Он постоял несколько минут, пристально глядя на монарха, затем повернул коня и поскакал к своему войску, расположившемуся неподалеку от основной линии.

– Бедняга! – посочувствовал король и, обращаясь к Гереню, добавил: – Вели присматривать за ним, и пусть кто-нибудь возьмет его на свое попечение.

Герень выполнил приказ короля, после чего, чтобы удостовериться в искренности намерений Тибольда, переговорил с его воинами, от которых узнал, что граф Овернский прибыл сюда из благих побуждений – защищать права Филиппа.