Текст книги "Нацизм и культура. Идеология и культура национал-социализма"

Автор книги: Джордж Моссе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Курт Масман
Свалка в зале заседаний

Однажды мы проводили митинг в рабочем предместье. Мы – это студенты-национал-социалисты.

Зал заседаний был небольшой. Одно из подразделений СА было выделено для его охраны. В девять тридцать ожидался подход еще одного подразделения СА для предупреждения нападок со стороны коммунистов.

В восемь часов гигант Ширмер, который должен был выступать, засучил рукава рубашки и с довольным видом поплевал на ладони размером с добрую сковородку. Он три года прожил в России и был знаком с тамошними порядками. Возвратившись в Германию, стал национал-социалистом, как говорится, до мозга костей, из тех, кто вгонял буржуазию в дрожь словом «социализм» в разговоре о национал-социализме. Он был отличным парнем! Человеком, которому можно было доверить все свои деньги и который скорее умер бы от голода, чем истратил из них хотя бы пфенниг.

Рассказывали, что он был даже представлен фюреру. Рослый, неуклюжий малый, никогда обычно не лезший в карман за словом, стоял перед ним в оцепенении, тер кулачищем глаза, а потом промямлил: «Добро… Адольф Гитлер…» – и пожал ему руку. И тут же, придя в себя, густо покраснел, выпрямился во весь свой рост, отсалютовал и отошел строевым шагом с широкой улыбкой на лице…

Но вот он прошел сквозь гомонящую толпу и уселся напротив трибуны.

Сложилась удивительная ситуация. В течение получаса не стихали шум и гвалт. Однако никаких явных взаимных оскорблений не было. Тогда Ширмер, этот медведь, вышел к трибуне, скрестил ручищи и с улыбкой взглянул в зал, обстановка в котором была довольно накаленной.

И улыбка его возымела действие. Гвалт постепенно стих, уступив место ожиданию.

В девять тридцать Ширмер ухватил графин с водой, приложил его ко рту и сделал большой глоток, выплюнув затем воду в стакан, стоявший рядом с графином. Взяв стакан, он искусно выплеснул его содержимое на голову мужчины, сидевшего в первом ряду и все время что-нибудь выкрикивавшего, провоцируя собравшихся в зале. После этого Ширмер решительно и громко провозгласил: «Тихо! Я буду говорить!» В зале тут же установилась тишина.

Говорил он простыми, ясными словами на языке, на котором собравшиеся рабочие изъяснялись ежедневно. И они стали внимательно его слушать.

Вдруг посреди зала, где стоял нестихающий шум, на стул вскочил небольшого роста еврей с толстыми очками в роговой оправе на мясистом носу и высоким фальцетом евнуха стал возра жать Ширмеру.

«Медведь» только махнул рукой и продолжил свою речь, возвысив голос, эхо которого, отражаясь от стен, заглушило вяканье еврейчика.

Но тот не отступал от своей цели сорвать митинг, снова и снова что-то выкрикивал, ожесточенно жестикулируя руками.

Ширмер, говоривший о народной судьбе, сделал паузу, во время которой стали слышны выкрики маленького еврея: «Рабочие! Пролетарии! Ваш фронт – международный пролетариат! Ваше…» Дальнейшие его слова были неслышны. Ширмер, спустившийся в зал, прошел сквозь плотное кольцо штурмовиков и направился к оратору, лидеру коммунистов. Еврей прервал свое выступление на полуслове, спрыгнул по-обезьяньи со стула и, хотя находился в окружении 350 своих товарищей, отошел назад. Ширмер пожал плечами, но на лице его появилось зловещее выражение. И он прорычал, обращаясь к залу:

– Рабочие, посмотрите на эту гадину, приведшую вас сюда, и посмотрите на меня. Я такой же рабочий, как и вы! Я тружусь руками, как и вы. Разве вы с ним, а не со мной?

Немного оправившийся от страха еврей прокричал:

– Товарищи, он хочет нас спровоцировать!

Далее Ширмер говорить не мог из-за поднявшегося гвалта. С хмурым выражением лица он возвратился на трибуну, откуда продолжил свое выступление.

Маленький еврей вновь вскарабкался на стул. У него конечно же было основание опасаться, что его товарищи могут подпасть под влияние оратора, и дал сигнал на прекращение митинга.

– Пошли! – завопил он. – Да здравствует Москва! Выходите все!

Сразу же после этого в зале послышались крики, какие-то резкие шумы, удары и возбужденные голоса.

Ширмер, оставшись на трибуне, несколько раз крикнул «Германия!», перекрыв поднявшийся гвалт. «Германия! – это слово прозвучало как зов трубы. Я не знаю, входило ли оно в канву его выступления или же было брошено в зал подобно призыву. Во всяком случае, оратор тут же мощным прыжком спрыгнул с трибуны в зал.

В этот момент главная входная дверь открылась, и в зал буквально ворвался второй отряд штурмовиков. Маленький еврей, минуту назад похожий на несчастного Наполеона, опять было взобрался на стул, да так и застыл как изваяние. Ширмер, раздававший удары направо и налево, приблизился в сопровождении нескольких штурмовиков к людям, окружавшим еврея. Артистичным движением тот спрыгнул со стула, пробежал, как ласка, по залу, лавируя среди возбужденной толпы, и выпрыгнул из окна во двор, разбив стекла, осколками посыпавшиеся на землю.

В зале раздался взрыв смеха.

Большинство коммунистов, прежде всего самые крикуны, покинули зал через боковую дверь. Лишь небольшая кучка красных, в основном пожилые рабочие, сгрудились в углу. Сопротивление этих людей было быстро сломлено, и им разрешили выйти, больше к ним не приставая.

Зал представлял собой картину опустошения. На полу были видны следы крови, несколько стульев сломаны и повсюду мусор, как после кораблекрушения. Некоторые коммунисты, за исключением последней группы, дрались пивными бутылками.

Человек восемь штурмовиков получили самые настоящие ранения от этого оружия. На лицах многих проступала кровь, заливая глаза, так что они двигались буквально ощупью, как слепые.

Несколько коммунистов лежали неподвижно на полу. Когда медики штурмовиков стали перевязывать их раны, пожилой рабочий с чисто выбритым лицом, упорно дравшийся до конца, раздавая удары сам и отражая удары противников, достал из кармана свой партийный билет, снял с лацкана партийный значок и протянул их подошедшему Ширмеру со словами:

– Теперь я излечен!

После того как его перевязали, он подписал бланк заявления о вступлении в национал-социалистскую немецкую рабочую партию…

Представители мелкой буржуазии жаловались на «примитивизацию политики», заявляя, что такие методы, когда люди пробивают друг другу голову, в Германии, мол, не приживутся.

Они не представляли себе, что было поставлено на карту. Борьба за души немцев и за новую Германию велась всеми способами, включая даже драки на митингах, подобных описанному выше.

Мы, студенты-национал-социалисты, не ходили в рабочие кварталы, дабы не получить там головомойку ни за что ни про что. Не старались мы приобрести и лишний десяток голосов на предстоявших выборах, когда цель не оправдывала средства. Мы в основном ограничивались проведением не столь опасных вечерних диспутов академического плана.

И все же мы боролись за немецких рабочих. Мы хотели помочь им найти свое место в национальном движении.

При этом приходилось пользоваться кулаками и даже ножками стульев, чтобы устранить некоторых лидеров различных партий и организаций вместе с их охраной, пытавшихся встать между нами и рабочими.

(Сборник документов о жизни немецкой молодежи в период с 1914-ro по 1934 год / Сост. Берт Рот. Лейпциг, 1934.)

СЕМЕЙНЫЕ УЗЫ
Ханс Андерлан

Национал-социализм возрождает семью

«Семья…» – начал говорить Вернике, не зная, что сказать дальше. «Если присутствующие сейчас начнут смеяться, – думал он, – тогда я отойду от этой темы. Ведь мне же нечего сказать по этому вопросу». Все смотрели на него. На лице лидера штурмовиков застыло холодное выражение гнева и презрения. Эти прошедшие в молчании минуты, казалось, напрягли нервы до предела, стуча молоточками в висках.

– Семья нас не касается, – прозвучал голос из аудитории, дойдя до его сознания. – Мы – штурмовики, мы исполняем наши обязанности, мы – национал-социалисты, а все остальное нас не интересует.

В какой-то момент заявление это казалось вполне обоснованным. Лидер штурмовиков поддержал сказанное, добавив: «Конечно же все прочее нас не касается». Но это же было неверно. Ведь тот приставал к нему, задавая сотни раз один и тот же вопрос: «Есть ли конец службе штурмовика?» Вернике продолжал молчать, переминаясь с ноги на ногу, неуверенный в себе. И вдруг перед ним в его сознании появилось бледное, залитое слезами лицо жены, говорившей неоднократно: «Чем я должна накормить ребятишек?»

По всей видимости, собравшихся одолевали такие же видения. Вернике почувствовал, как кровь прилила к его голове. «Стало быть, тебе нечего сказать, – подумал он. – Тогда садись».

Лидер штурмовиков не сказал более ничего, но произнесенные им слова били как молот, как удары хлыста, вызывали чувство стыда.

Штурмовик Дитрих, которому было предложено выступить, вышел вперед и сказал:

– Семья – наиболее важная ячейка государства. Тот, кто разрушает семью, замахивается на благополучие государства. Национал-социализм возродил семью и поставил ее на должное место. Нам не нужен мелкобуржуазный идеал семьи с его диванной психологией и ходячими манекенами, с деградацией женщин и изнеженностью детей. Мы знаем, что жене приходится нести тяжелую ношу. Национал-социалист должен быть рядом с ней, поскольку она протягивает ему руку помощи. Жена – это товарищ, боевая подруга.

Все, что он говорил, было просто и понятно. Все хорошо понимали его, даже Вернике, в сознании которого снова и снова болезненно отдавались слова жены.

– А как было раньше? – спросил лидер штурмовиков, в глазах которого все еще сверкали гнев и презрение.

Отто Денниг, хотя вопрос и был обращен не к нему, встал и начал говорить:

– В моем отряде был только один женатый штурмовик, остальные все – холостяки. Так вот, его молодая супруга знала нас всех, и, если у кого-то возникали трудности и негде было приткнуться, ему стоило только прийти к ним домой, и тогда все заканчивалось благополучно. Но вот на стало время, когда ее муж не бывал дома целыми вечерами в течение нескольких недель. Мы тогда разъезжали по деревням на мотоциклах. Мы старались прикрывать один другого на митингах и в пути, но ведь противник устраивал засады, поэтому все было возможно.

Молодая новобрачная стояла у окна каждый вечер, дожидаясь нашего возвращения. Порою мы появлялись только на рассвете, и всегда мы видели издали огонек в окошке, ставший для нас своеобразным символом. Прежде чем разойтись по домам, мы некоторое время проводили в маленькой кухоньке, рассказывая смешные истории и приходя в себя.

Однажды наши противники устроили на дороге засаду. Заняв отличные позиции, они значительно превосходили нас. И нам ничего не оставалось, как ретироваться. Сев опять на мотоциклы, мы стали спускаться с возвышенности в долину. У одного из наших мотоцикл заглох у самого ее подножия, но мы заметили это, только отъехав несколько дальше. Когда мы возвратились, он лежал без сознания под своим мотоциклом и умер по пути в больницу, не приходя в сознание. Это был как раз муж той молодой женщины, которой нам пришлось сообщить это печальное известие. Нам всем было весьма тяжело видеть ее безутешное рыдание, так как она очень его любила. Но она даже не спросила, почему это произошло.

Потом она возвратилась к своим родителям, так как у него, кроме нее и нас, никого не было. Когда в 1933 году мы проводили большое факельное шествие, она неожиданно появилась в городе и, подойдя к месту нашего сбора, поздоровалась с каждым в отдельности. Получив команду на движение, мы пошли строевым шагом к центру города. Проходя мимо нее, увидели, что она улыбается. Все повернули голову в ее сторону, как при прохождении мимо большого начальника, стараясь не показать вспыхнувшие эмоции. Такой была эта молодая семья, и я тогда же поклялся себе: никакого мелкобуржуазного брака и пустого времяпрепровождения на мягком диване с безразличным отношением к происходящему в мире. Девушка, на которой я женюсь, должна быть похожа на жену нашего товарища. Вот то, что касается меня. А жениться я собираюсь в следующем месяце…

Все им сказанное не имело никакого отношения к идеологии и воспитанию. А может, и имело?

Лидер штурмовиков кивнул Отто Деннигу, сказав: «Благодарю!» Касалось ли это рассказанной истории или сообщения о предстоявшем бракосочетании? На этом он, видимо, собирался закончить дискуссию. Для Вернике услышанного было вполне достаточно, однако дискуссия продолжилась. А он подумал:

«Вот как обстояли дела раньше, теперь же все стало проще. Жизнь и здоровье не поставлены более на карту, только комфорт. Что остается, так это внутреннее чувство долга, и у кого этого нет, тот не с нами. Некоторые дали слабину под воздействием родственников, плюшевого дивана и личного комфорта. Или же из-за влияния жены, которая держит ушки на макушке и которая беспокоится по ночам, не желая оставаться одна.

По вечерам каждый устраивается поудобнее в кресле, вытягивает ноги и отдыхает с мыслью: «Наконец-то я дома». Такое, однако, не должно стать самоцелью и мировоззрением. Кратковременный отдых должен служить накоплению энергии для новых боев и движения вперед…»

Можно ли найти такое поле деятельности, где могли бы участвовать жены и молодые женщины, где каждый был бы знаком с каждым? Тогда у некоторых может появиться и иное отношение к делу. И вот три-четыре человека высказали такое пожелание. Остальные присутствующие только кивали в знак согласия, а один из них тут же выдвинул программу: загадывание шарад, игра в «возвращение домой на рассвете», исполнение боевых песен…

Отто Хальман сказал ухмыляясь:

– Размахивание знаменами, патриотические речи, а затем аплодисменты. Не так-то просто все это, парни. Ваше предложение звучит подобно тусклым репликам каких-нибудь завсегдатаев кегельбана. Если уж что-то делать, то с понятием и чувством, во взаимосвязи с другими мероприятиями. Скажем, после обеда занятия спортом, а по вечерам – культурный досуг, ответственность за проведение которого следует возложить на штурмовика Дитриха. Тогда мы и увидим, как следует понимать указания фюрера об интеллектуальном развитии.

– Слушаюсь, шеф. Программу представлю послезавтра к вечеру, – ответил тот на одобрительный кивок лидера.

(Андерлан Хане. Противник установлен! (Боевые эпизоды из жизни СА.) Мюнхен, 1937.)

Людвиг Леонхардт
Немецкий народ сплачивает семью

«Понимая необходимость обновления народа, национал-социализм рассматривает семью в качестве основы государства. Чтобы понять важность этого положения и правильно его оценить, следует более подробно ознакомиться с концепцией «семьи». Говоря о семье, мы имеем в виду не только родителей и детей. К семье, в истинном понимании этого слова, относятся не только те, кто носит одну фамилию, владеет общей землей или другим имуществом. Обычные родственные отношения также не исчерпывают концепцию. Семья включает в себя все духовное и физическое, родовое, присущее определенному кругу лиц. То, чем мы стали, чего достигли, не является нашей собственной заслугой; в конечном итоге этим мы обязаны нашим родителям и всем предкам, неся в себе их наследие. Короче говоря, мы обязаны всем этим тем духовным ценностям, которые нам переданы и которые мы передадим нашим детям и детям наших детей. И все вышеназванное относится к семье, значение которой в жизни нации всецело признается новым государством. Мы всегда должны иметь в виду, что не являемся конечным звеном в сложной цепи наследственности таланта и способностей и что мы обязаны передать это дальше в чистом и неиспорченном виде для продолжения того, что мы называем семьей, и стремиться к улучшению этой наследственности с тем, чтобы немецкий народ мог успешно развиваться, сплачиваясь семьями.

Совершенно ясно, что в этом смысле на каждом из нас лежит громадная ответственность. Так же как мы не можем допустить упадка и гибели этой великолепной наследственности, а вместе с тем и нанесения ей вреда, мы должны стремиться к преодолению, искоренению, а то и уничтожению всего плохого и мешающего. Каким образом у отдельного индивидуума должно появиться четкое понятие о его ответственности перед народом? Может ли он постичь это без точного знания своей наследственности и физического состояния и, более того, без осознания собственного существования и бытности своих предков? Конечно же нет! Тот, кто живет только одним днем, кто индифферентен к своим корням и своему происхождению, кто не осознает важности слов «предок» и «потомство» в их глубоком понимании, не может считаться ответственным членом народного сообщества.

Поэтому пусть каждый начнет с изучения своего рода. Это потребует большой работы, в особенности в тех семьях, где нет никаких записей о родословной, но работа эта должна быть проделана. Если мы хотим быть честными, то должны исходить из того, что наша информация окажется адекватной действительности только в немногочисленных инстанциях, так что получить истинную картину не так-то просто. Как ни странно, многие люди даже не помнят, какого цвета глаза у их родителей, братьев и сестер, не говоря уже о дедушках и бабушках, и не знают, какое положение в обществе они занимали. В связи с этим каждый из нас должен поставить перед собой задачу собрать как можно больше информации о своей семье и предках, чтобы выяснить, откуда он вышел…

(Леонхардт Людвиг. Бракосочетание и расовые основы. Справочник для намеревающихся создать молодую семью. Мюнхен, 1934.)

Герман Пауль
Бракосочетание, мораль и собственность

Возвращаюсь опять к вопросу о генеалогии. Установить ее возможно только в случае единобрачия – моногамии, как основы создания семьи. Отсюда же проистекает и выявление четко различимых наследственных биологических корней рода. Свободная любовь не дает возможности проведения такого исследования, поскольку позволяет мужчине менять своих сексуальных партнерш, что может происходить довольно часто, в результате чего установление биологических корней становится сильно затруднительным, а то и просто невозможным. При свободной любви взаимное влечение вызывается эротическими чувствами и оплодотворение яйцеклеток происходит совершенно случайно, тогда как при моногамии сочетание биологических наследственных корней позволяет добиваться продолжения человеческого рода путем тщательного отбора этих корней, обеспечивая тем самым биологическую селекцию.

Биологические исследования показали, что если оба родителя или хотя бы один из них являлись носителями низких биологических качеств, то весь такой род был обречен. Некоторые индейские племена в Америке и представители народности зеро в Швейцарии рассматриваются ныне как дегенераты, вследствие как раз инфильтрации в них индивидуумов, стоящих на более низкой ступени развития.

С другой стороны, нам известны многочисленные примеры семей, в которых сохранение родовых традиций дало здоровье и обладающее высокими человеческими качествами поколение. Стоит упомянуть хотя бы клан Иоганна Себастьяна Баха из Тюрингии, пример которого может служить доказательством чрезвычайной важности поддержания хорошей биологической наследственности.

Таким образом, семья является наиболее важным инструментом евгеники. Следует отметить, что эта концепция идентична христианскому положению о «религиозно-моральной семье», которое покоится на двух столпах – «добрачной воздержанности» и «супружеской верности».

Некоторые мыслители задаются вопросом: везде ли на земном шаре люди делают свой брачный выбор, исходя из биологических принципов? Можно без труда доказать, что многие мужчины никогда ничего не знали о законе наследственности и зачаточной плазме. А проституция во все времена спокойно уживалась между понятиями «добрачной воздержанности» и «супружеской верности». Так что человечество давно бы уже оказалось на грани гибели, нарушая вышеупомянутые законы.

Проказник Эрос никогда не оставлял ему времени задуматься о законе наследственности.

А теперь послушаем, что говорит врач:

– Такие высказывания не совсем корректны, так как можно легко установить, что религиозные, этические и экономические связи, при которых люди жили еще до периода индустриализации, как часто говорится, «в добрые, старые времена», заставляли людей делать брачный выбор. Естественно, люди могли и не знать о биологической силе этих связей, но это не снижало их эффективности.

Давайте пока возвратимся к истокам человеческой культуры.

Внедрение моногамии, то есть отход от беспорядочности, неразборчивости половых связей и принадлежности всех всем, означало начало зарождения наследственности. Более того, это свидетельствовало, образно говоря, о связывании по рукам и ногам и обуздании естественного влечения друг к другу различных полов – мужчин и женщин.

Благодаря этим ограничениям человек стал выше чисто животных инстинктов и поднялся до морального счастья. Изменилось и положение женщин в качестве объектов мужских вожделений, в результате чего женщина стала равноправным партнером в браке.

Вместе с тем появились и такие понятия, как доброе имя женщины, ее достоинство и материальное благополучие.

Следовательно, моногамия стоит у самых основ нашей культуры. Она привела к укреплению семейных уз и возникновению морали. Этика и нравственное поведение людей помогали им преодолевать суровые условия жизни, обеспечивая хорошее здоровье и красоту. «Хорошая мораль» требовала чистоты сексуальных отношений, не допуская проституции в тех размерах, которые могли бы отрицательно сказаться на благополучии народа, по крайней мере в рассматриваемый период времени.

Хорошей моралью для женщины считалось наличие нескольких детей. Бездетная замужняя женщина оценивалась гораздо ниже, как и женщина, у которой был и выкидыши или которая рожала больных, уродливых детей.

Уже в прежние времена родители, вне всякого сомнения, придавали большое значение не только морали, но и материальному положению своих детей, испытывая громадное чувство ответственности за будущее поколение. Мужчина, который был не в состоянии прокормить жену и нескольких детей, был вынужден отложить на некоторое время женитьбу или же рассчитывать на приданое будущей жены.

Другими словами, бракосочетание происходило в основном исходя из имущественного положения. Однако в те дни, когда не было акционеров и различных финансовых организаций, собственность принадлежала каждому конкретному человеку, находясь в прямой зависимости от его способностей. Капитал еще не работал отдельно от владельца. В результате материальное состояние человека определялось либо его ловкостью и умением, либо наследством, полученным от родителей. Увеличение и сохранение собственности зависели только от индивидуальной способности того или иного лица. Собственность, таким образом, имели семьи, обладающие необходимыми опытом и умением. И тот, кто вступал в брак с членами таких семей, обретал биологическую наследственность самого высокого уровня.

А вот каково мнение профессора истории:

– Система гильдий прекрасно зарекомендовала себя и в биологическом плане. Членство в какой-либо гильдии предполагало наличие определенного профессионализма. Для гильдий это было естественным явлением. Браки, как правило, заключались между членами той же гильдии и несколько реже – с представителями другой гильдии. Это давало молодоженам некоторую гарантию счастливой жизни. Вместе с тем обеспечивалась также и передача хорошей биологической наследственности.

Не случайно музыкальные способности упомянутого нами Баха культивировались в его роду в течение двух столетий благодаря именно системе гильдий. Предоставим вновь слово врачу:

– Для упрочения зависимости людей друг от друга в буржуазном обществе была разработана концепция чести. Вступая в брак, представитель буржуазии устраивал свои дела таким образом, чтобы жить независимо от других. Он прилагал все усилия к тому, чтобы добиться уважения к себе и своей семье со стороны горожан – таких же бюргеров. Поэтому и подыскивал себе жену в состоятельных семьях, получая в результате вступления в брак благополучную биологическую наследственность.

Ситуация значительно изменилась в результате экстенсивной индустриализации и появления марксистского учения, особенно в послевоенный период.

Благодаря общественному благоденствию значительное число людей перестало заботиться о материальном положении своих детей. Если родители не могут или не хотят обеспечить жизненные потребности детей, этим занимаются агентства по организации быта населения. Это в особенности касается тех случаев, когда у молодых людей нет оснований гордиться своей биологической наследственностью и тем более иметь собственных детей. Хорошо известно, что дети-уродцы чаще всего появляются в неблагополучных семьях.

По результатам исследования, проведенного в 1928 году, в благотворительной школе Штутгарта учились ребятишки из семей, имевших более четырех детей (в среднем 4,6). Вместе с тем в семьях среднего класса этот показатель составлял 2,3, а в целом по городу – 2,32.

Приведенные цифры свидетельствуют о серьезном кризисе в жизни немецкого народа в рассматриваемый период времени.

(Пауль Герман. Расовая гигиена немцев: Пособие по вопросам наследственности, евгеники, семьи, рода, расы и народности. Гёрлиц, 1934.)