Текст книги "Флэшмен"

Автор книги: Джордж Фрейзер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Вас, возможно, удивляет, почему я терпел такие мучения, стараясь угодить этим пуританским остолопам? Ответ кроется в том, что я всегда стараюсь создать о себе наилучшее впечатление у людей, которые могут быть мне полезны. А поскольку я положил глаз на мисс Элспет, без благорасположения ее матери у меня не было никаких шансов.

Так что я возносил вместе с семьей молитвы, сопровождал их в церковь, слушал пение мисс Агнес по вечерам, помогал мисс Гризель с уроками, старался поддерживать беседу с миссис Моррисон – оная сводилась к сплетням и злопыхательству по отношению к ее знакомым из Пэйсли, был посвящен мисс Мэри в таинства разведения садовых цветов, и терпел брюзжание старого мистера Моррисона по поводу состояния дел в торговле и некомпетентности правительства. Среди этих «бурных» радостей солдатской жизни мне иногда удавалось перекинуться словечком мисс Элспет, и я обнаружил, что ее умственные способности не поддаются никакому описанию. Но она была так желанна, и при всей ее набожности и страхе перед адским пламенем, с детства вколачиваемых в нее, в ее улыбке и очертаниях нижней губы мне почудились какие-то проблески игривости, и уже через неделю я был уверен, что она влюблена в меня по уши. И неудивительно: такие головокружительные и статные молодые офицеры – большая редкость в Пэйсли, а кроме того, я был само очарование.

Как бы то ни было, «присесть – не значит прыгнуть», как говорят в кавалерии, а моя проблема заключалась в том, чтобы встретиться с мисс Эдит в подходящее время в подходящем месте. Весь день я проводил в напряженных занятиях с милицией, а вечером родители сидели над ней, как приклеенные. Хуже всего, думал я, что они, похоже, уже достаточно доверяли мне к тому времени, и от этого мое нетерпение только усиливалось, а желание становилось почти неудержимым. Случай распорядился так, что ее отец самолично помог привести дело к благополучному разрешению, – и изменил тем самым всю мою жизнь, да и ее тоже. И все это потому, что Джон Моррисон, похвалявшийся своим бесстрашием сделался вдруг кротким, как ягненок.

Это произошло в понедельник, девять дней спустя после моего прибытия. На одной из фабрик началась свара: молодому рабочему оторвало станком руку, его товарищи подняли большой шум, митингующие выплеснулись через фабричные ворота на улицы города. Этим бы все и закончилось, если бы какой-то придурок из муниципалитета не потерял голову и не затребовал вызвать войска «для подавления очага бунта». Я отправил присланного им гонца восвояси, во-первых, потому что не видел опасности от митингующих – хоть там было в избытке потрясаний кулаком и обещаний оторвать головы, – во-вторых, потому что не в моем обычае наживать самому себе головную боль.

Митинг, как и следовало ожидать, разошелся, но не ранее, как тот самый чиновник устроил панику, распорядившись запереть все лавки и закрыть окна ставнями, и натворив еще бог знает сколько глупостей. Я прямо в глаза заявил ему, что он идиот, отдал сержанту приказ распустить милицию по домам (но быть готовыми прибыть по первому зову), и поскакал в Ренфрью.

Там я обнаружил Моррисона в состоянии крайнего отчаяния. Он поглядел на меня из-за двери, бледный, как мел, и спросил:

– Именем господа, скажите, они идут? Почему вы не во главе своих войск, сэр? Неужели нас всех убьют из-за вашей халатности?

Я ясно дал ему понять, что никакой опасности нет, а если она и есть, то его место – на фабрике, а обязанность – поддерживать порядок среди своих рабочих. При этих словах он истерически засмеялся. Будучи сам недюжинным трусом, я никогда не видел такого испуганного человека, могу заявить со всей ответственностью.

– Мое место здесь, – заныл он. – Я должен защищать мой дом и близких!

– Мне казалось, они сегодня в Глазго, – сказал я, входя в холл.

– Моя крошка Элспет осталась здесь, – простонал он. – Если толпа ворвется сюда…

– О, боже, – вскричал я, выведенный из терпения идиотами типа того чиновника и Моррисона. – Да нет никакой толпы. Все разошлись по домам.

– И вы думаете, они там останутся? – завопил Моррисон. – О, они ненавидят меня, мистер Флэшмен, будь они прокляты! Что будет, если они придут сюда? Что будет со мной и моей бедной крошкой Элспет?

Бедная крошка Элспет сидела у окна, любуясь на свое отражение в стекле и не обращая внимания на шум. При взгляде на нее мне пришла в голову превосходная идея.

– Если вы так волнуетесь за нее, почему бы вам не отослать ее в Глазго, к остальным? – спросил я, стараясь не подать виду.

– Да вы с ума сошли, сэр? Одна, на дороге, как же так?

Я выразил готовность в целости и сохранности доставить мисс к ее матушке.

– И бросить меня здесь? – возопил он. Тогда я предложил ему тоже поехать. Но старик отказался: позже я догадался, что у него в доме, по всей видимости, был тайник с деньгами.

Он еще довольно долго бурчал и охал, но в итоге страх за дочь – совершенно безосновательный в том, что касается толпы, – взял верх. И вот мы уселись в двуколку, я был за кучера. Она весело улыбалась при мысли о прогулке, а ее преданный папаша провожал нас последними наставлениями и испуганными воплями.

– Позаботьтесь о моей бедной крошке, мистер Флэшмен, – причитал он.

– Позабочусь, сэр, – отвечал я. И сдержал свое обещание.

В то время берега Клайда выглядели очень красиво, не то что в наши дни, когда их покрывают эти трущобы. Как мне помнится, стояла легкая вечерняя дымка, а теплое солнце клонилось к закату. Проехав милю или две, я высказал предложение остановиться и погулять среди зарослей на берегу. Мисс Элспет была не против, и, оставив пони пастись на травке, мы направились к небольшой рощице. Я предложил присесть, и мисс Элспет снова была не против, о чем мне сообщила ее благостная улыбка. Помнится, я прошептал ей на ушко пару комплиментов, поиграл с завитками волос, потом поцеловал. Мисс Элспет по-прежнему была не против. Затем я перешел собственно к делу, и непротивление мисс Элспет просто не имело границ. Даже через две недели на спине у меня виднелись отметины от ее ногтей.

Когда все кончилось, она лежала в траве, разморенная, словно приглаженный котенок, и некоторое время спустя спрашивает:

– Это и есть то, что наш проповедник называет «внебрачная связь»?

Я оторопел, но сказал, что да.

– Хм-м, – произнесла Элспет. – И почему он так против нее ополчился?

Смысл произошедшего дошел до меня, лишь когда мы стали собираться ехать дальше. Мне приходилось встречать недалеких женщин, и я понимал, что мисс Элспет занимает в их списке одно из почетных мест, но даже не допускал мысли, что у нее нет даже элементарных понятий об отношениях между людьми (хотя в свое время судьба сведет меня с несколькими замужними дамами, не имевшими понятиями о связи между играми в постели и появлением детей). Элспет просто-напросто не понимала, что между нами произошло. Ей, это наверняка понравилось, но у нее не возникало даже мысли о последствиях этого события, о чувстве вины, о необходимости держать все в тайне. В ее случае невежество и глупость образовывали непробиваемый щит, отделяющий ее от мира, причем она была сама наивность.

Признаюсь, это испугало меня. Я уже представлял, как она счастливо щебечет: «Мама, ты ни за что не угадаешь, чем мы занимались с мистером Флэшменом сегодня вечером…». Не то, чтобы это сильно заботило меня, поскольку после всего мне было наплевать на мнение Моррисонов обо мне, и если они не уследили за своей дочкой, тем хуже для них. Но чем меньше проблем, тем лучше: поэтому ради ее же блага ей стоит держать рот на замке.

Я проводил ее обратно к двуколке и помог залезть внутрь. Какая прелестная простушка, подумал я, и вдруг почувствовал некую привязанность к ней, чего не испытывал никогда по отношению к другим женщинам, хотя многие из них умели доставлять гораздо больше удовольствий, чем она. Мое чувство не основывалось на недавних упражнениях в траве: глядя не золотистые локоны, рассыпавшиеся по ее щекам, видя эту счастливую улыбку в ее глазах, я ощутил огромное желание быть рядом с ней, не только в кровати, но и везде. Мне хотелось видеть ее лицо, тот жест, которым она поправляет волосы, и этот твердый, безмятежный взор, устремленный на меня. Эгей, Флэши, сказал я себе, будь осторожен, сынок. Но это чувство, такое глупое и никчемное, не исчезло, и когда я окидываю мысленным взглядом прожитые годы, не нахожу воспоминания ярче, чем тот теплый вечер на берегу Клайда и лицо Элспет, улыбающееся мне среди деревьев.

Почти таким же ярким, но далеко не столь приятным, воспоминанием является для меня лицо Моррисона, когда несколько дней спустя он тряс перед моим носом кулаком и яростно орал:

– Ах ты мерзавец! Подлый соблазнитель! Господь свидетель, тебя надо повесить за это! Моя дочь! Прямо в моем собственном доме! Господи Боже! Пробрался сюда, словно подлая гадюка…

И еще много чего в том же духе. Я уже было решил, что его вот-вот хватит апоплексический удар. Мисс Элспет почти оправдала мои ожидания – за единственным исключением: она рассказала обо всем не матери, а Агнес. Но результат, разумеется, был абсолютно тот же, и весь дом встал на уши. Единственным человеком, не потерявшим спокойствия, была сама Элспет. Я, естественно, отрицал все обвинения, но когда Моррисон поставил передо мной «жертву бесчестья», как он это называл, она подтвердила, что это было, и случилось на берегу реки по дороге в Глазго. Было ли это по простоте душевной? Вот вопрос, на который я так никогда и не нашел ответа.

При таком раскладе не было смысла отпираться далее. Тогда я сменил тактику, и рубанул Моррисону прямо в глаза: чего, дескать, он хотел, оставляя красивую девушку наедине с мужчиной? Мы в армии ведь не монахи, заявил я, на что он зарычал от ярости и запустил в меня чернильницей, но к счастью промахнулся. В этот момент на сцене появились остальные. Дочери пылали гневом, – за исключением Элспет, – а миссис Моррисон накинулась на меня с таким зверским выражением лица, что я поджал хвост и обратился в бегство, спасая свою шкуру.

Мне пришлось покинуть дом, даже не собрав пожитки, – их, кстати, мне так и не выслали. Обосноваться я решил в Глазго. В Пэйсли явно становилось жарковато, и я планировал поговорить с местным командиром и объяснить, как джентльмен джентльмену, что будет лучше, если меня направят куда-нибудь в другое место. Меня беспокоило, что он тоже может оказаться одним из этих проклятых пресвитериан, так что я отложил поход к нему на пару дней. В результате я так и нанес ему визит. Вместо этого мне пришлось самому принимать визитера.

Им оказался крепко сложенный, подвижный тип лет пятидесяти, с военной выправкой, загорелым лицом и колючими серыми глазами. В нем было нечто, выдававшее спортсмена, но, войдя в комнату, он принял деловой вид.

– Мистер Флэшмен, полагаю? – спрашивает он. – Меня зовут Эберкромби.

– Тогда желаю вам удачи, мистер Эберкромби. – отвечаю я. – Я сегодня не намерен ничего покупать, так что закройте дверь и уходите.

Он пристально посмотрел на меня, слегка склонив голову набок.

– Ну, хорошо, – говорит. – Это облегчает дело. Я полагал, что вы можете оказаться из породы слизняков, но вижу, что вы из тех, кого называют плунжеры.

Я поинтересовался, какого черта он имеет в виду.

– Все очень просто, – отвечает он, преспокойнейшим образом усаживаясь в кресло. – У нас есть общие знакомые. Миссис Моррисон из Ренфрью – моя сестра. А Элспет Моррисон – моя племянница.

Это была не самая приятная новость, поскольку вид гостя не доставлял мне удовольствия. Слишком уж самоуверенным он выглядел. Пересилив себя, я посмотрел ему прямо в глаза и заявил, что у него чертовски хорошенькая племянница.

– Не сомневался, что вы держитесь такого мнения, – заявил он. – Обидно было бы узнать, что гусары не разбираются в таких вещах. – Эберкромби не спускал с меня глаз, так что я повернулся и отошел в другой конец комнаты. – Дело в том, – продолжал он, – что мы готовимся к свадьбе. Вам не стоит терять времени.

Я взял было бутылку и стакан, но, услышав такие слова, едва не выронил их. У меня перехватило дыхание.

– Что, черт возьми, вы хотите сказать? – говорю я. Потом расхохотался. – Вы действительно думаете, что я женюсь на ней? Ей Богу, да вы с луны свалились!

– Это почему?

– Потому что я не настолько глуп, – говорю я. Вдруг я почувствовал огромную злость по отношению к этому человеку и его манере говорить со мной. – Если бы каждая девчонка, которой взбрела в голову мысль покувыркаться в кровати, выходила бы замуж, откуда взялось бы столько старых дев, а? И неужели вы думаете, что из-за такого пустяка я стану жениться?

– А честь моей племянницы?

– Честь вашей племянницы! Честь дочери какого-то фабриканта! О, я разгадал вашу игру! Хорошенькая возможность устроить свои дела, не так ли? Шанс выдать племянницу за джентльмена? Почуяли запах добычи, дружок? Тогда позвольте заявить вам…

– Что до прекрасного шанса, – прервал он меня, – то я скорее предпочел бы выдать ее за какую-нибудь темнокожую обезьяну, чем за вас. Должен понимать так, что вы отказываетесь от чести предложить руку моей племяннице?

– Черт вас побери, идиот! Вы понимаете правильно. А теперь убирайтесь!

– Превосходно, – заявляет он, сверкнув глазами. – Этого я и ожидал. – Он поднялся и расправил сюртук.

– Что вы имеете в виду, проклятье?

Он улыбнулся.

– Я пришлю к вам своего друга. Он уладит все дела. Мне не по душе дуэли, но в данном случае мне доставит огромное удовольствие вогнать в вас пулю или клинок, – и он нахлобучил на голову шляпу. – Осмелюсь предположить, знаете ли, что дуэлей в Глазго не было лет уже пятьдесят или больше. Эта станет настоящей сенсацией.

Я растерялся, но быстро пришел в себя.

– Бог мой, – говорю я с ухмылкой, – уж не думаете ли вы, что я стану с вами драться?

– А почему нет?

– Джентльмен может драться с джентльменом, – говорю я и бросаю на него уничижительный взгляд. – Но не с лавочником.

– И снова вы заблуждаетесь, – с улыбкой говорит он. – Я адвокат.

– Так и читайте свои законы. С адвокатами мы тоже не деремся.

– Готов согласиться, если вам угодно. Но вы не можете отказать своему собрату-офицеру, мистер Флэшмен. Хотя, как вы видите, я и не служу в данный момент, ранее мне выпала честь состоять в чине капитана в Девяносто третьем пехотном. Вам приходилось слышать о сазерлендцах? Мне даже довелось принять участие в боях. – Его улыбка стала почти радушной. – Если вы сомневаетесь в моих bona fides, [17]17
  Добропорядочности (лат.)


[Закрыть]их может подтвердить мой бывший командир, полковник Колин Кэмпбелл. [18]18
  Употребленное мистером Эберкромби выражение «мой бывший командир» не вполне уместно, поскольку сэр Колин Кэмпбелл стал полковником 93-го гораздо позже. Впрочем, Эберкромби мог служить вместе с ним в Испании.


[Закрыть]Всего доброго, мистер Флэшмен.

Он почти подошел к двери, когда я, наконец, снова обрел голос.

– К дьяволу вас, да и его тоже! Я не стану драться!

Он повернулся.

– В таком случае, я буду иметь удовольствие отстегать вас хлыстом прямо на улице. И я это сделаю. Ваш командир – лорд Кардиган, если не ошибаюсь? – будет счастлив прочитать об этом случае в «Таймс», можете не сомневаться.

Он вцепился в меня мертвой хваткой, это я понял сразу. Это означало конец моей карьеры – получить удар от этого чертова пехотинца-деревенщины, да еще и отставного. Я стоял, обуреваемый яростью и страхом, и проклинал тот день, когда положил глаз не его проклятую племянницу. Мой мозг напряженно искал выход. Я решил сменить тактику.

– Возможно, вы не отдаете себе отчета, с кем имеете дело, – заявил я, и поинтересовался, не приходилось ли ему слышать о деле Бернье: я был уверен, что отзвуки его докатились и до такой глуши, как Глазго, поэтому решил про него напомнить.

– Кажется, припоминаю некую статейку, – говорит он. – Мистер Флэшмен, вы намекаете, что я должен испугаться? Отступить? Да я только вернее стану наводить пистолет, не сомневайтесь!

– Черт побери, – вскричал я. – Постойте.

Эберкромби остановился, внимательно глядя на меня.

– Ну ладно, чтоб вам пусто было, – говорю я. – Сколько вы хотите?

– Я предполагал, что до этого дойдет, – заявляет он. – Когда таких крыс, как вы, загоняют в угол, они хватаются за свой кошелек. Вы напрасно теряете время, Флэшмен. Я возьму у вас только обещание жениться на Элспет или вашу жизнь.

И мне не удалось поколебать его в этом. Я просил, молил, клянчил о любой возможности откупиться от свадьбы. Я почти расплакался, но с таким же успехом мог пытаться разжалобить скалу. Женись или умри, стоял он на своем, и у меня почему-то сложилось убеждение, что старик чертовски ловко умеет обращаться с пистолетами. Делать было нечего: в конце концов, я пошел на попятный и согласился жениться.

– А вы точно не хотите драться? – с огорчением спросил он. – Как жаль. Опасаюсь, что тем самым я связываю жизнь Элспет с гнилым человеком, но ничего не поделаешь.

И мы перешли к обсуждению вопросов, связанных со свадьбой: здесь он был знатоком.

Избавившись, наконец, от посетителя, я прибег к помощи бренди, и положение дел показалось мне уже не таким скверным. По крайней мере, мне теперь не приходилось ломать голову, на ком жениться, и если у вас есть деньги, то жена – не такая уж страшная обуза. Вскоре нам предстоит уехать из Шотландии, и я никогда больше не увижу ее проклятую родню. Оставалась только одна проблема, зато большая – что я скажу отцу? Ни за что в жизни я не мог предугадать, как сатрап воспримет это событие. Конечно, вряд ли он отречется от меня, но скорее всего устроит мне горячую встречу.

Я не стал ничего ему сообщать, пока дело не было сделано. Произошло это аббатстве Пэйсли. Здание было мрачным, а вид постных физиономий моих новых родственников со стороны невесты вызвал бы у вас тошноту. Моррисоны опять стали разговаривать со мной, и держались на публике очень учтиво: все должно было выглядеть как любовь с первого взгляда, наповал сразившая красавца-гусара и очаровательную провинциалочку, так что со мной обращались, как с образцовым зятем. Однако эта скотина Эберкромби держался поблизости, приглядывая, не собираюсь ли я дать деру, и в целом мероприятие оставило у меня крайне неприятный осадок.

Когда все было кончено, и гости, по старинному шотландскому обычаю, принялись напиваться в стельку, родители проводили меня и Элспет к экипажу. Нализавшийся папаша Моррисон устроил целый спектакль.

– Моя крошка! – гундосил он. – Бедная моя крошка!

Его бедная крошка, должен сказать, выглядела совершенно очаровательно, и нервничала не более, чем если бы ей приходилось выбирать пару перчаток, а не выходить замуж. Все происходящее она воспринимала без малейшего волнения, не выказывая ни огорчения, ни радости, и это, надо сказать, слегка задевало меня.

Папаша продолжал причитать, но, повернувшись ко мне, смог только издать тяжкий вздох и уступил место жене. Тут я хлестнул лошадей, и мы покатили прочь.

Ни за что в жизни мне не вспомнить, где мы провели медовый месяц: в каком-то съемном коттедже на побережье, но где именно – пробел. Элспет ни во что не вникала, и единственное, что выводило ее из состояния летаргии – наличие в ее кровати мужчины. Она оказалась более чем охоча до постельных игр: я научил ее нескольким трюкам Жозетты, которые ей очень понравились, и ко времени возвращения в Пэйсли был вымотан напрочь.

А там меня ждал удар, да такой, какого, полагаю, мне не приходилось переживать никогда в жизни. Вскрыв письмо и прочитав его, я в первый момент лишился дара речи. Чтобы вникнуть в его смысл, мне пришлось перечитать письмо еще раз.

«Лорду Кардигану (значилось там) стало известно о браке, заключенным недавно между офицером его полка мистером Флэшменом и мисс Моррисон из Глазго. Это событие его светлость намерен понимать так, что указанный мистер Флэшмен не желает продолжать службу в Одиннадцатом гусарском Принца Альберта полку, но хочет либо подать в отставку либо перевестись в другой полк.»

И это все. Подписано было Джонсом – подхалимом Кардигана.

Видимо, я что-то произнес, поскольку Элспет подошла ко мне. Обняв меня, она поинтересовалась, в чем дело.

– Дела скверные, – ответил я. – Мне нужно немедленно отправляться в Лондон.

При этих словах она завизжала от восторга и принялась возбужденно щебетать о больших перспективах, о выходе в свет, о жительстве в столице, о встрече с моим отцом (спаси, Господи), и тому подобной чепухе. Я чувствовал себя слишком разбитым, чтобы обращать на нее внимание, и просто сидел среди коробок и чемоданов, перенесенных в нашу спальню из экипажа. Помнится, я разок обругал ее дурой и посоветовал придержать язык, что заставило ее замолчать, но не более, чем на минуту, потом она снова принялась за свое, горячо обсуждая вопрос, стоит ли ей нанять французскую горничную или обойтись английской.

Все время по пути на юг я пребывал в ярости и сгорал от нетерпения увидеться с Кардиганом. Я догадывался, что произошло: чертов дурак прочитал объявление о свадьбе и счел Элспет «недостойной партией» для одного из своих офицеров. Для вас, это, наверное, звучит дико, но в те дни такое было принято в полках, подобных Одиннадцатому. Дочери людей из общества считались подходящими, но отпрыски торговцев или представителей средних классов были анафемой для Его высоковознесшейся светлости. Но я не позволю ему задирать передо мной нос, если ему вздумается. Так я убеждал себя, будучи совсем молодым и зеленым.

Для начала я отвез Элспет домой. Во время медового месяца я отписал отцу, и он прислал мне ответ: «И кто же, Бога ради, эта несчастная? Понимает ли она, во что вляпалась?» Так что на этом фронте все было в порядке. И первым человеком, которого мы встретили, прибыв в дом, оказалась Джуди, облаченная в костюм для верховой езды. Увидев Элспет, она удостоила меня ироничной улыбки: хитрая бестия видимо догадывалась, что явилось причиной свадьбы. Но я не остался в долгу.

– Элспет, – говорю я. – Это Джуди, содержанка моего отца.

При этих словах щеки ее вспыхнули, и я оставил женщин продолжать знакомство, а сам отправился искать сатрапа. Его, по обычаю, не оказалось дома, так что я направился прямиком к Кардигану, которого нашел в его городском доме. Поначалу, получив мою карточку, он отказался принять меня, но я отшвырнул лакея в сторону и ворвался внутрь.

Разговор обещал быть жарким, на высоких тонах, но этого не случилось. Едва взглянув на него, одетого в утренний халат и выглядящего так, словно он только что присутствовал на разводе у самого Господа Бога, я ощутил, как боевой дух выходит из меня. Когда лорд поинтересовался, что послужило причиной моего вторжения, я еле-еле сумел выдавить вопрос: по какой причине он выгоняет меня из полка?

– Из-за вашей женитьбы, Фвэшмен, – отвечает он. – Вам следовало представлять себе последствия этого шага. Это недопустимо, вы же знаете. Леди, без всякого сомнения, является достойной молодой женщиной, но по происхождению она – никто. При таких обстоятельствах ваша отставка – дело решенное.

– Но она из хорошей семьи, милорд, – говорю я. – Уверяю, ее родители – уважаемые люди. Отец…

– Владелец фабрики, – оборвал он меня. – Ну-ну. Так не пойдет. Дорогой сэр, неужели вы не думаете о своем положении? О своем полке? Что я должен ответить, если меня спросят: «А кто жена мистера Флэшмена? Да ее отец ткач из Глазго, разве вы не знаете?» – так что ли?

– Но это убьет меня! – я готов был зарыдать, натолкнувшись на снобизм этого тупоголового субъекта. – Куда я направлюсь? В какой меня возьмут полк после того, как меня выгонят из Одиннадцатого?

– Вас не выгоняют, Фвэшмен, – весьма любезно заметил он. – Вы уходите в отставку. Это разные вещи. Ну-ну. Вас пе’еведут. Это не сложно. Вы н’авитесь мне, Фвэшмен, я возлагал большие надежды на вас, но вы ‘азрушили их своей глупостью. Не скрою, я был неве’ятно взбешен. Но я помогу вам: у меня есть связи в Конной гвардии, смею вас уверить.

– Куда же меня направят? – тоскливо спросил я.

– Я подумал об этом, позвольте вам заявить. Было бы неп’авильно переводиться в другой полк здесь, в Англии. Полагаю, для вас лучше будет отп’авиться в колонии. В Индию. Да…

– В Индию? – я в ужасе уставился на него.

– Да, именно. Там и делаются ка’ьеры, разве вы не знали? Послужите там несколько лет, и история с вашей отставкой забудется. И по возвращении домой можете рассчитывать на новое назначение.

Он был так мягок, так убедителен, что я не нашелся, что сказать. Теперь я понимаю, что он думал обо мне тогда: в его глазах я выглядел ничуть не лучше, чем те «индийские» офицеры, которых он так презирал. О, да, на свой лад Кардиган был добр со мной: в Индии действительно можно было сделать «ка’ьеру» – для того, кому не оставалось иного шанса, и кому удастся выжить среди лихорадки, жары, чумы и враждебных туземцев. В тот момент мои акции оказались на самой низшей точке: я почти не видел его бледной аристократической физиономии, не слышал этот мягкий голос. Все, что я чувствовал – глухая ярость, и глубоко укоренившееся убеждение – куда бы я не поехал – это будет не Индия, и даже тысяча Кардиганов не заставит меня.

– Значит, ты едешь? – сказал отец, когда я рассказал ему все.

– Да будь я проклят, если поеду, – ответил я.

– Ты будешь проклят, если не поедешь, – весело хмыкнул он. – А что тебе еще остается делать?

– Уйду со службы.

– Ничего подобного, – отрезал отец. – Я купил тебе эполеты, и ты будешь носить их.

– Ты не сможешь меня заставить.

– Верно. Но с того дня, как ты их снимешь, ты не будешь получать от меня ни единого пенни. Как ты тогда станешь жить, а? Да еще содержать жену? Нет-нет, Гарри, раз заказал волынку, плати волынщику.

– Ты считаешь, что я должен ехать?

– Именно так. Послушай-ка, сын мой, и, возможно, мой наследник. Я объясню тебе, что к чему. Ты мот и мошенник, – должен признать, что в этом есть и моя вина, но это к слову. Мой отец тоже был мошенником, но я стал, в некотором роде, человеком. Такой шанс есть и у тебя. Но только в том случае, если тебя не будет здесь. Тебе необходимо загладить последствия своего безрассудства – и это означает путь в Индию. Ты меня понимаешь?

– Но как же Элспет? Ты знаешь, что там не место для женщин.

– Тогда оставь ее здесь. Хотя бы на первое время, пока немного не обстроишься. А она лакомый кусочек, эта девочка. И не смотрите на меня такими жалобными глазами, сэр: как-нибудь обойдешься без нее до поры. В любом случае, в Индии тоже есть женщины, и ты можешь творить все, что тебе заблагорассудится.

– Но это нечестно! – вскричал я.

– Нечестно? Значит так: запомни раз и навсегда: в этом мире все нечестно, юный дурак. И перестань бубнить, что не можешь уехать и оставить ее – ей здесь ничего не грозит.

– С тобой и Джуди, должен я понимать?

– Со мной и Джуди, – спокойно ответил он. – И я не уверен, что в компании распутника и шлюхи ей будет хуже, чем в твоей.

Вот так я и отправился в Индию, вот что лежало в начале головокружительной военной карьеры. Я чувствовал, что со мной обошлись гнусно, и если бы у меня хватило храбрости, послал бы отца к черту. Но я был в его власти, и он это знал. Даже если бы разговор шел не только о деньгах, я не смог бы устоять перед ним, как не смог устоять перед Кардиганом. Из-за этого они оба были мне ненавистны. Со временем я несколько переменил мнение о Кардигане, поскольку на свой надменный, свинский, снобистский лад он пытался быть добрым со мной, но отца я не простил никогда. Он подложил мне свинью, и знал это, и развлекался за мой счет. Но что меня злило больше всего, так это его неверие в мои добрые чувства по отношению к Элспет.

Возможно, есть страны более подходящие для несения службы, чем Индия, но я их не видел. Может быть вам приходилось слышать болтовню молокососов о жаре, мухах, дерьме, туземцах и болезнях? К первым трем вещам можно привыкнуть. Пятой – избегать, чего можно достичь, имея хоть немного здравого смысла. Что до туземцев, то где еще можно найти такое количество послушных и неприхотливых рабов? Мне они больше по душе, чем, например, шотландцы: их язык легче для восприятия.

Но если отбросить все это, откроется другая сторона. В Индии есть власть – власть белого человека над черным – а власть – это весьма славная штука. Там все проще, есть много времени для занятий любым делом, всегда найдется хорошая компания, и нет никаких рамок, сковывающих нас дома. Вы можете жить в свое удовольствие, царствуя среди ниггеров, а если у вас есть деньги и связи – как у меня, скажем, ваша жизнь будет проходить среди лучшего общества, окружающего генерал-губернатора. Кроме того, к вашим услугам столько женщин, сколько вам заблагорассудится.

Там также можно сделать деньги, если вам повезет участвовать в военных кампаниях, и вы умеете правильно определить, в каких именно. За все годы своей службы я не получил в виде жалованья даже половины той суммы, которую захватил в Индии в качестве добычи. Но это уже совсем другая история.

Но обо всем этом я даже не догадывался, когда бросил якорь в Хайли, близ Калькутты. Я смотрел на красные берега реки, обливаясь потом от жары, вдыхая вонь, и мечтая оказаться хоть в аду, но только не здесь. Позади у меня была чертовски утомительное четырехмесячное путешествие на борту раскаленного «индийца», где не было никаких развлечений, и я ожидал, что в Индии будет ничуть не лучше.

Предполагалось, что я должен буду поступить в один из сипайских уланских полков [19]19
  Военная служба в полках Ост-Индской компании считалась менее почетной, чем в собственно армии, и Флэшмен, видимо, знал это, любой ценой стараясь уклониться от нее. В распоряжении компании в то время имелись собственные артиллерийские, инженерные и пехотные офицеры, проходившие подготовку в училище Эддискомби, но кавалерийские офицеры назначались непосредственно директорами Компании. Кардиган, проявивший, по всей видимости, участие к Флэшмену (его суждение о людях, когда он снисходил помочь им, было не в их пользу), вероятно, имел определенное влияние в Департаменте.


[Закрыть]Ост-индской компании в округе Бенарес, но этого так и не случилось. Неповоротливость армейской машины позволила мне застрять в Калькутте на несколько месяцев, пока не прибыли соответствующие бумаги, и я поспешил ухватить фортуну под уздцы.

На первое время я устроился в Форте, вместе с артиллерийскими офицерами сипайских частей, которые оказались неважной компанией, и от обедов с которыми я едва не дал дуба. Начнем с того, что еда оказалась скверной. Когда черные повара подавали ее на стол, создавалось впечатление, что на нее даже шакал не польстится.

Так я и заявил во время первого обеда, чем вызвал бурю протестов со стороны этих джентльменов, державших меня за Джонни-новобранца.

– Недостаточно хорошо для плунжеров, не так ли, – говорит один. – Простите, у нас нет всяких там фуа-гра для вашей светлости, и мы должны извиниться за отсутствие серебряных тарелок.

– И вы всегда это едите? – поинтересовался я. – Что это?

– Что за блюдо, ваше сиятельство? – продолжал он издеваться. – Это называется карри, да будет вам известно. Отбивает вкус тухлого мяса.

– Если это единственное, что оно отбивает, я буду очень удивлен, – буркнул я с отвращением. – Человеку не под силу проглотить такое дерьмо.

– Но мы-то глотаем, – говорит другой. – Значит, мы не люди?

– Вам, конечно, виднее, – говорю я. – Но если хотите, могу дать добрый совет: повесьте своего повара.