Текст книги "Война Чарли Уилсона"

Автор книги: Джордж Крайл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 39 страниц)

Конгрессмен был застигнут врасплох. До сих пор от почти не обращал внимания на Авракотоса, называл его «мужланом из угольной шахты» или «миротворцем Чака Когана» и считал еще одним трусом из ЦРУ. Но рослый грек в темных очках, стоявший в нескольких дюймах от него, производил угрожающее впечатление. «Мне показалось, что он буквально напичкан агрессией, – вспоминает Уилсон. – Он сказал: “Давайте сразу перейдем к делу. Я не меньше вас хочу наступить на хвост этим ублюдкам. Поэтому давайте подумаем, как мы вместе можем сделать это”».

Уилсону понадобилось некоторое время, чтобы собраться с духом и осознать, что он наконец встретился с таким ЦРУ, о котором пишут в романах. Кем бы ни был Гаст Авракотос, с ним не стоило шутить. «Он ошеломил меня, – признает Чарли. – Вся моя бравада куда-то улетучилась».

Вербовка постоянно остается в зоне внимания любого оперативного сотрудника ЦРУ. Это грязная работа – покупать людей в интересах своей страны. Для того чтобы достигнуть успеха, оперативник должен действовать гибко и убедительно. Он должен уметь быть обаятельным и заводить друзей. Но в конечном счете он должен быть расчетливым игроком. Он ищет «уязвимые места для вербовки», а когда находит их, то знает, куда нужно забросить крючок, чтобы выловить рыбку.

Авракотос три года проработал в Бостоне, занимаясь исключительно вербовкой агентов: ученых-ядерщиков, американских бизнесменов и иранцев, которые могли оказать помощь в спасательной миссии. Каждый из пятнадцати завербованных им людей был крупным достижением, свидетельствовавшим о его умении пользоваться такими инструментами, как идеализм, секс, деньги и шантаж, на благо Америки.

У Авракотоса не было сомнений по поводу того, чем он занимался в офисе Уилсона в апреле 1984 года. Он приехал, чтобы завербовать конгрессмена, но это не было официальной операцией ЦРУ Никто в Агентстве даже не знал, что Гаст отправился к Уилсону. Его руководство так и не узнало о тайной сделке, впоследствии заключенной между ними.

Но на седьмом этаже Лэнгли почти сразу же поняли, что некое событие превратило Уилсона из крайне опасного противника в чрезвычайно полезного помощника. Авракотос дал понять, что укротил ярость конгрессмена по поводу «Эрликонов» с помощью нехитрой уловки. «Существует много способов прикончить программу, – объясняет он. – Можно стоять насмерть, но мы поняли, что с Чарли этот номер не пройдет. Поэтому мы выступили с внутренним «пилотным проектом» – закупить небольшое количество «Эрликонов» для испытаний и оценки. Мы знали, что можем затянуть дело по крайней мере на один год, а там будет видно».

Этот маневр повысил репутацию Авракотоса в глазах Кейси и Макмэхона. Теперь они рассматривали его как укротителя политических тигров, способного обуздать самого опасного и настойчивого критика Агентства в стенах Конгресса. До этого момента Авракотос мог утверждать, что он не превышал своих полномочий, так как мог заявить, что получил разрешение на основе своей интерпретации невнятных реплик директора. Но две недели спустя, когда Гаст вернулся в офис конгрессмена, он уже был виновен в вопиющем нарушении строгих правил ЦРУ, и никакие оправдания не смогли бы защитить его, если бы об этом стало известно.

На этот раз он не стал тратить время на акции устрашения. Вместо этого он дал понять, что идет на огромный личный риск. Никто не знал, чем он занимается, и если Уилсон примет его предложение, то должен будет молчать о том, от кого оно поступило. Потом Авракотос преподнес свой сюрприз: он хотел получить еще 50 миллионов долларов.

Это было возмутительное требование. Сотрудникам Агентства запрещено лоббировать конгрессменов, от которых зависит финансирование секретных программ. Им даже не разрешается разговаривать с членами Конгресса без особого разрешения, да и то лишь в присутствии контролера.

В данном случае Авракотос не только просил денег, о которых не знал никто из его руководства; никто в Лэнгли даже не был заинтересован в обращении к Конгрессу за этой суммой. В сущности, некоторые до сих пор ворчали из-за тех сорока миллионов, которые Уилсон буквально вбил в глотку Агентству. Конгрессмена считали опасным и непредсказуемым человеком, на которого нельзя положиться. Более того, любой запрос о новом финансировании в середине парламентской сессии мог быть направлен лишь в том случае, если директор был готов представить президенту свои аргументы. Сумма, запрошенная Авракотосом, превышала весь афганский бюджет ЦРУ на этот год.

Действия Авракотоса, как их ни рассматривай, имели все признаки прямой вербовки. Любая вербовка в ЦРУ включает элемент опасности.

В крайних случаях за рубежом оперативника могли застрелить, избить или упрятать за решетку, если дело пойдет не так, Всегда существует риск оказаться разоблаченным во враждебном стане; для Авракотоса таким «враждебным станом» было ЦРУ. В довершение по всему, как будто он ступал по недостаточно тонкому льду, Авракотос позволил себе усомниться в мужских качествах Уилсона.

– Вы много говорите о том, как хорошо убивать коммунистов, – сказал он. – Для такого крутого парня, как вы, не будет проблемой достать пятьдесят миллионов, и я не стал бы откладывать это до Рождества.

ГЛАВА 19.
ВЕРБОВКА

Очевидно, что движущей силой этой драмы был Гаст Авракотос, и если бы он не сделал первый шаг, то не произошло бы дальнейших событий. Но по сути дела он всего лишь попался в ловушку, расставленную Чарли Уилсоном задолго до этого. Уилсон тоже полагался на свою политическую интуицию. Он знал, что где-то в ЦРУ должны найтись его единомышленники. Он пытался завлечь Агентство щедрыми денежными предложениями. Не добившись успеха, он продолжал гнуть свою линию и угрожал взять крепость ЦРУ в осаду, если они не примут его предложения. Авракотос был тем человеком, который клюнул на наживку. В результате произошла взаимная «вербовка» и родилось тайное партнерство, которое вскоре изменило ход афганской войны.

По словам Чарли, во время их первой встречи Авракотос просил лишь 40 миллионов долларов, в то время как Уилсон сразу же поднял ставку до 50 миллионов. «В тот день мы поняли, что можем быть полезны друг другу – говорит Авракотос. – Думаю, Чарли осознал, что я буду верен и предельно честен, а я понял, что могу положиться на него, что он защитит меня».

Сначала роль первой скрипки взял Авракотос, начавший знакомить Уилсона с хитросплетениями внутренней политики ЦРУ. Оба понимали, что в первой битве их противниками будут чрезмерно осторожные руководители Агентства. Вместе они разработали план ритуального танца, который со временем усовершенствовали и чрезвычайно эффективно использовали в предстоящие месяцы. Следуя инструкциям, полученным от Гаста, Уилсон позвонил Кейси и сказал, что он готов выделить Агентству еще 50 миллионов долларов для Афганистана. Может ли директор найти применение этим средствам? Чарли добавил, что он уже имел смелость задать этот вопрос Авракотосу.

Такой ход не оставлял Кейси иного выбора, кроме консультации с фактическим организатором этой шарады, Гастом Авракотосом, который подтвердил, что Уилсон позвонил ему. В ответ на настойчивые запросы конгрессмена ему пришлось признать, что афганская программа допускает увеличение финансирования. Директору оставалось лишь подписаться под предложением. Закрепившись на этой позиции, Уилсон принялся творить чудеса в Комиссии по ассигнованиям.

«К этому времени я убедил почти всех конгрессменов, что дело моджахедов лишь немногим уступает защите христианских ценностей, – вспоминает Уилсон. – Все члены моей подкомиссии горели энтузиазмом. Я создал у них впечатление, что они могут возглавить борьбу за правое дело. Консерваторам я сказал, что настало время надрать задницу русским, а либералам – что они могут доказать свои антикоммунистические убеждения, даже если не поддерживают «контрас» в Никарагуа».

В то лето ЦРУ находилось в очень щекотливой ситуации перед Конгрессом. Из стана либералов, недавно отвергших запрос президентской администрации на 19 миллионов долларов для «контрас», доносился недовольный ропот. Уилсон сознавал, что не может полагаться только на политический нажим. Ему пришлось призвать на помощь свое красноречие. «Я защищал эти 50 миллионов долларов перед всей Комиссией по ассигнованиям. Мы распорядились, чтобы все, кроме членов Комиссии, покинули помещение. Этот случай был единственным в своем роде».

Уилсон был прирожденным оратором, и теперь он начал с описания событий Рождества 1970 года, когда грозная и непобедимая Советская армия начала перебрасывать войска в Афганистан. «Но русские не на тех напоролись, – сказал он своим коллегам, – даже сейчас неграмотные пастухи и крестьяне противостоят Советской армии. Они заставляют русских дорого платить за вторжение. Деньги, о которых идет речь, представляют 0,1% от нашего законопроекта по ассигнованиям, и эта ничтожная сумма может изменить историю. Но даже если этого не произойдет, – заключил он, обводя собравшихся неподдельно искренним взглядом, – наш священный долг – придать хотя бы какую-то цену тысячам жизней, которые эти люди кладут за правое дело».

Последняя часть речи Уилсона была призвана справиться с инстинктивным недоверием его либеральных коллег, подозревавших ЦРУ во всевозможных прегрешениях: «Соединенные Штаты не имеют никакого отношения к решимости этих людей бороться за свою свободу Афганцы приняли это решение в конце 1979 года и будут сражаться до последнего, даже если у них останутся только камни. Но история проклянет нас, если мы допустим такое».

Если какое-то противодействие и существовало, оно исчезло к началу голосования Комиссии. «Я не помню ни одного голоса против», – говорит Уилсон, пользовавшийся вариантами этой речи в другие критические моменты, когда исход голосования был неясным.

На следующий день Чарли позвонил Авракотосу и объявил, что он вскоре получит все 50 миллионов долларов. «Мы были на седьмом небе от радости, – вспоминает Уилсон. – Эти 50 миллионов были прямым следствием нашего заговора. Мы сделали наш первый совместный ход». Спустя несколько месяцев, когда Саудовская Аравия предоставила такую же сумму, цифра возросла до 100 миллионов долларов. Этот факт был тем более поразительным, что Конгресс одновременно принял решение полностью прекратить финансирование «контрас» в Никарагуа.

Биллу Кейси пришлось с этим считаться. Он только что получил головомойку от Барри Голдуотера, председателя сенатской комиссии по разведке, который пришел в ярость, узнав об операции ЦРУ по минированию гаваней в Никарагуа. Между тем Конгресс под руководством Типа О'Нейла запретил любое военное содействие никарагуанским повстанцам. Многие демократы в Конгрессе считали, что Кейси занимается незаконными операциями, но, когда речь шла о «контрас», он был готов почти на все ради поддержки конфликта в Никарагуа.

Алан Файерс, возглавивший группу оперативного планирования по Центральной Америке, после того как проиграл Авракотосу в борьбе за афганский проект, говорил на страницах «Уолл-стрит джорнэл» об огромном значении, которое Кейси придавал войне в Никарагуа. Кейси говорил ему: «Ты знаешь, Алан, что Советский Союз чудовищно распылил свои силы и теперь русские уязвимы. Если Америка бросит вызов СССР повсюду и в конце концов одержит победу хотя бы в одном месте, то с коммунистической мифологией будет покончено… Никарагуа – именно такое место» [44]44
  Файерс рассказал эту историю Дэвиду Роджерсу из «Уолл-стрит джорнэл». Впоследствии Роджерс первым опубликовал сведения о дополнительных 50 миллионах долларов помощи афганским моджахедам. – Прим. авт.


[Закрыть].

Директор ЦРУ и Оливер Норт из Белого Дома уже тогда начали планировать альтернативные маршруты финансирования «контрас» в обход ограничений, наложенных Конгрессом. Можно лишь представить замешательство директора, на глазах у которого Чарли Уилсон пробивал огромные суммы для афганских повстанцев, в то время как ни он сам, ни президент Рейган ничего не смогли добиться своими прямыми обращениями в поддержку «контрас».

По свидетельству большинства очевидцев, Кейси возмущал «плотский» образ жизни Уилсона. Эд Юшневиц, разделяющий католические убеждения директора ЦРУ, объяснил, что «Кейси был щепетилен во всем, что касалось личной жизни. Он получил образование у иезуитов и католических монахов, поэтому истории об Уилсоне с его танцовщицами, выпивкой и наркотиками были глубоко оскорбительны для него». Авракотос тоже отметил первоначальное недовольство директора неприкрытым гедонизмом Уилсона: «Кокаиновый скандал беспокоил его так же сильно, как слухи об извращенном сексе и кличка «мистер Пять Процентов». Кейси просто не хотел, чтобы эта темная туча омрачила имидж Агентства»,

Но любимое детище директора, война «контрас» в Никарагуа, теперь находилось в опасности, а Кейси был абсолютным прагматиком. Несмотря на свои сомнения по поводу Уилсона, он решил заручиться поддержкой конгрессмена для помощи «контрас». К тому времени Кейси узнал о роли Уилсона в защите Сомосы и пришел к выводу, что Чарли захочет принять участие в наказании врагов Сомосы – сандинистов, поддерживаемых Советским Союзом. Дополнительный вес этому аргументу придавал тот факт, что большая часть командиров тайной армии ЦРУ в Никарагуа была представлена офицерами национальной гвардии Сомосы, прошедшими подготовку в США.

Уилсон почти с торжеством вернулся в офис Кейси, полагая, что теперь его признают могущественным покровителем ЦРУ. Для начала директор воздал должное его необыкновенным способностям в финансировании афганской кампании, «Знаете, администрация переживает сущий ад, когда пытается выбить несколько миллионов долларов для «контрас», которые сражаются в двух шагах от нас, а вы только что увеличили афганскую программу на 90 миллионов долларов. Я этого не понимаю».

Уилсон ликовал до тех пор, пока не узнал, почему Кейси на самом деле пригласил его. Не мог бы он найти способ разделить хотя бы десять процентов афганских ассигнований с «контрас»? Директор настаивал, что этот вклад будет решающим: «Мы сможем выиграть войну за полгода».

Это была непростая просьба. Президент отчаянно хотел сохранить никарагуанское «сопротивление», и директор ЦРУ просил патриотичного техасского конгрессмена сыграть свою роль в этом. «Я бы с радостью пошел вам навстречу, но Типу это не понравится», – сказал Уилсон директору, имея в виду спикера Типа О'Нейла. Он добавил, что выступление в защиту «контрас» лишь подорвет его возможности на афганском фронте.

Когда Кейси спросил, почему он хотя бы не попробует, Уилсон прямо ответил, что считает эту войну проигранной. Директор явно не понимал, какое значение приобрели события в Никарагуа для американских либералов. Влиятельные лидеры в каждом городе страны выступали с резкой критикой Агентства. Сотни американцев фактически работали на сандинистское правительство. Каждую пятницу они собирались перед посольством США, протестуя против войны, и часто к ним присоединялись многие другие американцы, посещавшие Никарагуа. Племянница О'Нейла находилась в Манагуа, а домохозяйки и проповедники из организации «Свидетели мира» собирались отправиться на границу и образовать символический заслон между армией «контрас» и сандинистами. Американские репортеры, наводнившие страну, посылали сообщения о безнадежном провале тайной операции Агентства.

По словам Уилсона, «это были еще цветочки» по сравнению с накалом страстей среди его коллег-демократов в Конгрессе. Даже его близкий друг Джим Райт вел себя так, словно выдворение США из Никарагуа было целью его жизни. Однако самым могущественным и непреодолимым противником оставался спикер, и ничто не могло заставить его изменить свое мнение.

В тот день Уилсон благоразумно умолчал о том, что он уже заключил сделку с О'Нейлом – недвусмысленное соглашение, по которому он фактически сдавал «контрас» в обмен на поддержку Конгресса в финансировании афганской войны.

«Могу вам сказать, что мы бы не приняли такого деятельного участия в афганских делах, если бы не Чарли, – говорит Тони Коэльо, партийный организатор демократов в Конгрессе. – Большинство конгрессменов даже не знали, где находится Афганистан, а остальным было наплевать». Коэльо, один из подлинных мастеров политической интриги, объясняет, почему такое соглашение было необходимым: «Никарагуа превратилось в арену ожесточенной схватки между нами и ЦРУ, Пентагоном и Белым Домом. Если бы Чарли ввязался в одну из этих баталий, у него были бы связаны руки».

Уилсон уже не впервые заключил личную сделку со спикером. О'Нейл прибег к его помощи во время коррупционного скандала ради спасения своего близкого друга Джона Марфа. «Раньше он оказывал такие услуги О'Нейлу, – объясняет Коэльо. – Руководство знало, что оно может рассчитывать на него».

На пенсии бывший спикер с удивительной откровенностью описывал свои махинации с Уилсоном: «Я знал, что Чарли занимается подпольной работой с министерством обороны, ЦРУ и многими другими, но мы предпочитали смотреть в другую сторону. Я был уверен, что Чарли играет на нашей стороне, и знал, что ни один американский солдат не пострадает. Обычно я говорил ему: «Не хочу знать, чем ты занимаешься, Чарли: просто делай свое дело». О'Нейл вмешался один-единственный раз, обеспокоенный неустанными попытками Уилсона получить место в комитете по разведке. «Предполагалось, что этот комитет обеспечивает контроль над деятельностью ЦРУ, – объясняет Коэльо. – Если бы мы пустили Чарли в этот огород, то фактически натравили бы его на них». У Коэльо есть еще одно интересное замечание по поводу успехов Уилсона в резком увеличении финансирования афганской программы ЦРУ. «Нужно понимать, что лишь политическая атмосфера того времени допускала нечто подобное. Мы были настолько сосредоточены на Никарагуа, что Афганистан как будто исчез с радарных экранов. Никто не уделял внимания этой стране, но все было бы по-другому, если бы не события в Никарагуа».

Уилсон совершил еще один поступок, который мог бы разъярить директора. Он никогда не упускал возможности сообщить своим либеральным друзьям, что они спокойно могут голосовать против «контрас» лишь в том случае, если будут голосовать вместе с ним по Афганистану. Таким образом их не могли обвинить в чрезмерно мягком отношении к коммунизму в середине правления Рейгана.

Но Билл Кейси не имел представления, какую игру ведет Уилсон с демократическим большинством Конгресса. Он попросил Авракотоса присоединиться к нему в попытке привлечь Уилсона к никарагуанской операции, но Гаст дипломатично отказался [45]45
  Усилия Кейси в поиске легального маршрута для финансирования «контрас» быстро ослабевали. Вскоре он вступил в сговор с Оливером Нортом и разнообразными нечистоплотными деятелями как в самом правительстве, так и за его пределами для сбора денег у частных лиц, в том числе у саудитов и даже султана Брунея. В конце концов это привело к позорной сделке по продаже Хомейни оружия в обмен на заложников, прибыли от которой пошли в пользу «контрас». – Прим. авт.


[Закрыть]. Авракотос не хотел ставить под угрозу свой план эскалации войны в Афганистане. Осыпанный деньгами Чарли, он впервые мог эффективно действовать на международном рынке оружия. По его указанию Агентство направило министерству обороны Египта заказ на строительство производственной линии для боеприпасов к винтовкам Энфилда. Ему надоело торговаться с ненасытными дельцами черного рынка, а благодаря прямому межправительственному контракту он мог рассчитывать на гарантированные поставки по фиксированным ценам.

В мире торговли оружием нельзя обойтись без подводных камней, и вскоре на Гаста посыпались жалобы от пакистанцев, возмущенных тем, что контракт не был заключен от лица их правительства. Без сомнения, какой-то генерал хотел нажиться на этом, но Авракотосу было все равно, кто запускает руку в чужой карман, если цена, которую платило Агентство, была меньше, чем он мог получить в любом другом месте. Для него было важно сохранить хорошие отношения с пакистанцами, поэтому он отдал их контракт.

Но все это бледнело по сравнению с тем, что произошло, когда Авракотос начал разыгрывать китайскую карту. Как и египтяне, китайские военные некогда были оснащены советским оружием, а их командиры получили образование в военных академиях СССР. Союз между этими двумя державами страшил Запад, но к моменту вторжения в Афганистан они стали заклятыми врагами. Тридцать советских дивизий сосредоточились на китайской границе, и Китай имел веские основания полагать, что нападение (возможно, с применением ядерного оружия) может состояться в любое время. Китайцы не упускали возможности намекнуть западным странам на необходимость жесткой позиции по отношению к растущей советской угрозе.

Тем не менее никому не приходило в голову, что китайское правительство рискнет навлечь на себя гнев Советского Союза и станет крупным поставщиком оружия для афганских повстанцев. Это произошло благодаря усилиям блестящего молодого руководителя оперативного пункта в Пекине Джо ди Трани. Свободно владеющий мандаринским наречием и женатый на китаянке, он поразил Лэнгли неожиданным предложением: китайцы готовы изготавливать оружие по советскому образцу для нужд джихада. Ди Трани напоминал Авракотосу молодого Фрэнка Синатру, и Гаст называл его «бродвейский Джо». По словам Гаста, «мы должны были убедить китайцев, что не только хотим трахнуть русских, но и собираемся победить. Джо сделал это».

Ди Трани обратился к китайцам с вопросом: «Думаете, наши люди в Кабуле и Пакистане не похожи на меня? Посмотрите на меня. Я говорю на вашем языке. Я женат на вашей соотечественнице. У нас повсюду есть такие люди, как я. Мы не можем проиграть».

«Он великолепно заморочил им головы», – с восхищением говорит Авракотос. Тайная сделка с китайцами была одним из самых строго охраняемых секретов того времени. Лишь двое или трое коллег Авракотоса из оперативно-тактической группы знали о ней. Вероятно, не более десяти человек во всем Агентстве были посвящены в подробности. Китайцы до сих пор не признают, что они поставляли оружие ЦРУ.

Для Авракотоса это было сладостным возмездием. «Только представьте себе, что оружие китайских коммунистов использовалось для того, чтобы убивать русских. Когда двое парней с одной стороны трахают друг друга, вам легче трахать их обоих, а кроме того, они поставляли отличное оружие по самой низкой цене».

Первый заказ на несколько миллионов долларов включал автоматы АК-47, пулеметы калибра 12,7 мм, противотанковые установки и большое количество боеприпасов. Объясняя значение этого нового источника высококачественного дешевого оружия для моджахедов, Авракотос предлагает другую сексуальную аналогию: «Когда вы действуете на черном рынке, то как будто пытаетесь найти себе бабу в незнакомом городе. Если у вас достаточно денег, вы кого-то найдете, но можете подхватить заразную болезнь, оказаться в дураках или попасть за решетку, и никто не знает, во сколько это вам обойдется. С другой стороны, если у вас есть жена, то все предсказуемо при более или менее гарантированном качестве».

В середине 1984 года Авракотос пользовался деньгами Чарли, для того чтобы вывести ЦРУ из публичных домов черного рынка и вступить в контрактные отношения с правительствами, которые смогут обеспечить Агентство надежными орудиями убийства по твердой цене. Он был поражен встречным желанием китайцев вступить в эту игру. К своему восторгу он обнаружил, что они готовы продавать оружие по цене, близкой к себестоимости. Это резко увеличивало его покупательную способность.

«Это было похоже на старые добрые дни, когда итальянцы производили обувь по 40 долларов за пару, а китайцы входили на рынок и начинали продавать то же самое за два доллара, – говорит Авракотос. – К примеру, один АК-47 на черном рынке стоил 299 долларов. Когда я заставил египтян наладить производство, цена упала до 139 долларов. Но когда китайцы вошли в дело, я смог сбить цену до менее 100 долларов». На минах выходила еще большая экономия. «На черном рынке некоторые продавали мины по цене до 500 долларов за штуку, с египтянами цена упала до 275 долларов, но, когда китайцы вступили в игру, она сократилась до 75 долларов, и египтянам волей-неволей пришлось конкурировать с ней». Из 50 миллионов долларов, полученных от Уилсона, 38 миллионов достались китайцам. Каналы поставки для моджахедов неожиданно заполнились ассортиментом товаров, невообразимым еще год назад. Поздней осенью 1984 года транспортные суда, набитые оружием советского образца, отправились из Шанхая в Караче в плавание длиной 5200 морских миль.

Примерно в это же время Авракотос получил небольшой дар свыше. До сих пор руководство ЦРУ глубоко сомневалось в необходимости такой эскалации афганской войны, о которой он мечтал. Дело было не только в страхе перед советским нападением на Пакистан; они опасались более изощренного обвинения в том, что Агентство проводит циничную политику, сражаясь «до последнего афганца».

Убедительный ответ на это обвинение упал прямо с неба – вернее, поступил от Национального агентства безопасности (NSA), чья работа заключалась в подслушивании переговоров врагов и друзей за рубежом. Никто точно не знает, сколько перехватов зафиксировали чуткие уши NSA, подслушивавшие переговоры советской 40-й армии в Афганистане. День за днем и неделю за неделей команды пожилых русских эмигрантов сидели в секретных кабинетах Агентства и переводили всевозможные советские сообщения. Волей случая одним из них оказалась запись советской операции, проведенной весной 1988 года против афганца, вооруженного тяжелым пулеметом калибра 12,7 мм.

Это было оружие, которым так восхищался Говард Хат и на которое он возлагал главные надежды для моджахедов. У пулемета DShK имелись серьезные недостатки, прежде всего неспособность пробивать вертолетную броню, но огонь вниз по вертолету с вершины горы мог быть убийственным, и в данном случае радиоперехваты открыли поразительную драму.

Запись начиналась с падения одного вертолета стоимостью 10 миллионов долларов, сбитого единственным воином из пулеметного гнезда высоко в горах одной очередью калибра 12,7 мм. Эта потеря взбесила русских, и другой вертолет вылетел прикончить моджахеда, но тоже был сбит. Пилот успел передать в Кабул запрос о подкреплении, которое не замедлило прибыть: целый взвод спецназовцев – советских «зеленых беретов» – на транспортном вертолете. Стрелок сбил и эту машину, прикончив еще двадцать солдат.

Радиоперехваты ярко запечатлели ощущение полной беспомощности в разговорах советских военных об ужасных потерях, понесенных в ходе одной несложной операции. Так и осталось неясным, удалось ли им разделаться с метким моджахедом. Вполне возможно, что ему помогал другой афганец, подававший боеприпасы, но стало абсолютно ясно, что один человек, вооруженный пулеметом стоимостью 6000 долларов, смог уничтожить десятки элитных солдат и боевые машины стоимостью не менее 20 миллионов долларов. История о героизме этого человека вдохновила команду Авракотоса. Если один человек мог совершить такое, что произойдет с Советами за следующие несколько лет? Запись «Мохаммеда-победителя» быстро приобрела популярность. Авракотос вручил один экземпляр Кейси, который проигрывал кассету в своем лимузине каждый раз, когда отправлялся в Конгресс и возвращался обратно. Существовала лишь горстка историй о громких победах моджахедов, а эта обеспечивала Авракотосу необходимую точку опоры в беседах с Уилсоном, который продолжал фанатично настаивать на покупке «Эрликонов».

Теперь они встречались как минимум один раз в неделю в офисе Уилсона. Авракотос мастерски разыгрывал свою роль, шутливо угрожая отречься от Уилсона, если тот нарушит его прикрытие, и развлекая Чарли анекдотическими историями о Чаке Когане. Два изгоя бюрократической системы нашли общую тему в насмешках над выпускником Гарварда, аристократическим любителем игры в поло. Их шутки также распространялись на заместителя Когана, с виду застенчивого Тома Твиттена, который, по общему мнению, разительно напоминал детского телеведущего мистера Роджерса. Несколько лет спустя, к ужасу Гаста, этот «хлюпик» заменил Клэра Джорджа на посту руководителя Оперативного отдела, но тогда Авракотос и Уилсон видели в себе бойцов тылового прикрытия, завязывавших арьергардные бои, для того чтобы встряхнуть ЦРУ, парализованное трусостью отдельных сотрудников. Они были исполнены решимости заставить свою страну встать на защиту свободы и покарать тиранию. В этом отношении они вполне могли бы написать на своих знаменах старый лозунг Барри Голдуотера: «Умеренность в стремлении к свободе – не добродетель; экстремизм в стремлении к справедливости – не порок». Поскольку конспиративная часть их сотрудничества была скрыта от остальных, никто из руководителей Агентства на седьмом этаже не был готов к выверенным атакам Уилсона с целью открыть все двери для Авракотоса. Следующие два года, пока Чак Коган, к счастью для себя, находился в Париже вне досягаемости Уилсона, а Том Твиттен умело избегал конфронтации с неуемным конгрессменом, Чарли и Гаст раскрутили маховик тайной войны до таких оборотов, о которых раньше и не мечтали.