Текст книги "Ремесло Когана"

Автор книги: Джордж Хиггинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Хиггинс Джордж
Ремесло Когана

ДЖОРДЖ В. ХИГГИНС

РЕМЕСЛО КОГАНА

Глава 1

Амато в сером в красную полоску костюме, тонкой розовой рубашке с его инициалами на левой манжете и золотисто-бордовым галстуком восседал за овальным письменным столом красного дерева.

– Ну ладно, годится, – сказал он, – вы ребята что надо. Заходите через четыре часа, а то от вас дерьмом пахнет и вид ужасный. Будто вы только что из тюрьмы.

– Это он виноват, – буркнул один из парней. – Он опоздал. Мне пришлось его ждать.

Оба парня носили черные ботинки с красными кожаными шнурками. Один был в зеленом пончо армейского сукна, сером свитере и потертых голубых джинсах. Длинные грязные русые волосы падали на запущенные бакенбарды. Второй носил такое же пончо, серую трикотажную майку и грязно-белесые джинсы. Волосы у него его были темные и длинные, до плеч, а на подбородке пробивался пушок.

– Надо же было загнать собак, – возмутился он. – У меня их больше дюжины, представляете, что за работенка! Не могу же я вот так уйти и бросить их на улице.

– Да ты весь в шерсти, – заметил Амато. – Ты что, на себя их загонял?

– Это все из-за них, Крысенок. Нужно было их загнать – у меня ведь нет такого чистого бизнеса, как у тебя, приходится крутиться.

– Никаких "крысенков" – только "Джонни", – поправил его Амато. – Зови меня Джонни. Подчиненные говорят мне "мистер", но ты можешь говорить "Джонни", и порядок.

– Постараюсь, Крысенок, – кивнул второй. – Понимаешь, ты должен сделать мне скидку. Я только что из тюряги, голова набита всякой дрянью, надо как-то стать на рельсы.

– Не мог привести кого другого? – повернулся Амато к первому. – Это просто какой-то кусок дерьма, ни манер, ничего. И прикажешь мне с ним возиться?

– Мог бы, – ухмыльнулся первый, – но ты просил привести кого-нибудь надежного. Рассел, может, и придурок, но надежный.

– Ну да, – кивнул Рассел, – а тип вроде тебя, как не тужится, все равно ни на хер не годится.

– Мне этот козел совсем не нравится, – Амато снова повернулся к первому. – Он мне на нервы действует. Может, поищешь какого-нибудь славного чернопопого? Вряд ли я доверюсь этому идиоту.

– Рассел, ради Бога, – обратился к приятелю первый. – Заткнись и не нервируй нас. Он же тебе помочь хочет.

– Не знал, – хмыкнул Рассел. Я думал, он хочет, чтобы мы ему помогли. Так вот как, Крысенок? Это ты нам пытаешься помочь?

– Пошел вон! – рявкнул Амато.

– Эй, послушай, так с людьми не говорят. Если ты даешь уроки вождения – ты так с людьми разговариваешь?

– Слушай, Фрэнки, – вздохнул Амато, – таких, как он, я могу купить по 80 центов за дюжину, и ещё довесок в придачу. Приведи кого-нибудь другого, этот мне не нужен.

– Помнишь те повестки? – спросил Фрэнки?

– Которые? Мы их получили не меньше тысячи. Стоит отвернуться, как тут же подсовывают расписаться. Какие повестки?

– Ну те, федеральные, – ответил Фрэнки. – Нас ещё куда-то потащили...

– Да, помню, на опознание, – кивнул Амато. – Когда ко мне пристал тот здоровенный ниггер.

– Долговязая Салли, – подсказал Фрэнки.

– Не знаю, как его звали, мы не разговаривали. Просто он пытался стащить с меня штаны, а я отбивался. "Постой спокойно, белый красавчик, мне нужна твоя сладкая задница". Козел. Красил губы белой помадой.

– Но на следующий вечер его там не было.

– Меня там не было, – буркнул Амато. – Будь я там, это козла бы точно не было. Я дал Билли Данну заточку на этого ниггера, он бы точно пришил его во дворе, будь я там.

– Ты был в Норфолке, – напомнил Фрэнки.

– Да, я там был. Целыми днями сидел и слушал, как парень размазывает по стенке моих адвокатов, и думал о том, что сделает Билли с этим ниггером, и вдруг – меня везут в Норфолк. Помню, той ночью там была монахиня в сером – хотела, чтобы я научился играть на гитаре.

– Я её знаю, – сказал Рассел. – Она всегда там. Я как-то сказал ей: "Сестра, хочу научиться играть на чертовой гитаре". Тогда она от меня отстала. Но ребята её любили.

– В ту ночь ниггер угодил в больницу, – заметил Фрэнки.

– Отлично, – обрадовался Амато, – надеюсь, он оттуда не вышел.

– Вышел, – ответил Фрэнки, – но я его видел. У него не хватало пары-тройки футов кожи на голове.

– Да ну? – удивился Амато.

– Его работа, – кивнул Фрэнки на Рассела.

– Врешь, – осклабился Амато.

– Очистил его, как апельсин, – добавил Фрэнки.

– Скорее, как лыко с дерева, – уточнил Рассел. – Такой кожи я ещё не встречал.

– Он и к тебе приставал? – спросил Амато.

– Ну да, выпендрился, будто самый крутой в мире. Я сказал одному парню, и он за сотню сделал мне заточку. Сказал, она мне пригодится. Ну, этот ниггер и приперся... впредь ему будет наука.

– Вот так, – закончил Фрэнки. – Да, хотя Рассел и придурок, но парень что надо.

– А вы, ребята, чисты? – спросил Амато.

– Фрэнки, – спросил Рассел, – ты что-нибудь принимал?

– Заткни пасть, Рассел, слышишь? – огрызнулся Фрэнки. – Да. Только выпивку, с тех пор, как вышел. Но немного – в основном пиво.

– Ты сидишь на колесах, – заявил Амато. – да, ты подсел. Не забывай, я тебя видел.

– Джон, – возмутился Фрэнки, – нигде невозможно было выпить – я и взял, что было. С тех пор, как вышел, большье этой дряни не пробовал.

– А он? – спросил Амато.

– Да брось ты, Крысенок, – ухмыльнулся Рассел. – Уж я бы не стал. Ну, может, как-то пару раз я и баловался травкой, но не больше, понял? Я не такой. Я ходил в клуб к бойскаутам, там учили, как завязывать узлы и все такое прочее.

– Ну и ну...

Амато покосился на Фрэнки, тот пожал плечами.

– Я просил тебя найти парня, у меня есть работенка на очень хорошие деньги. Мне нужны два надежных парня, чтобы выполнить очень простое дело, и вот что ты мне приволок! Наркомана сраного!И я должен ставить вас на дело, которое вы обязательно завалите – дело, которое случается раз в миллион лет. Я не хочу облажаться, мне нужен нормальный человек. За такие деньги!

– Слушай, Крысенок, – вмешался Рассел, – когда я был маленьким, я работал в шахте у дядюшки Сэма, и никаких проблем! Спускался с ножом в зубах, по туннелям, каждый день. Если там никого не было, это был удачный день. А иногда там водились змеи или ещё что-нибудь – это считался не очень удачный день. А неудачный день – это когда там был какой-нибудь козел с ружьем, который пытался стрелять. А совсем неудачный день – это когда козел все-таки стрелял, или же ты цеплялся за проволоку – и бац, что-нибудь взрывалось, или натыкался на какую-нибудь грязную железку, и начиналось заражение крови.

– Но у меня не было совсем неудачных дней, – продолжал Рассел. – Два года я ползал там, и ни единого неудачного дня. Я не покупал "мустанг" и не учил сопляков водить, но у меня не было неудачных дней. И вот что я скажу, Крысенок. Даже если они у меня и бывали, я об этом не думал. Я считаю – это просто потому, что у меня есть характер. Не хочу тебя обидеть, но у меня он был всегда. А у других его нет, вот и все.

– И я подумал – вообще-то я не силен думать – но я подумал, – я в дерьме, и мне нужны лишь характер и везение. Не хочу, чтобы были неудачные дни. Вот только как этого добиться – не знаю. Каждый раз, вылезая на поверхность, я знал, что завтра мне снова спускаться, и просто жил одним днем. Потому я и покуривал. И это помогало.

– Потом я стал присматриваться к другим ребятам. Все они покуривали травку. Все начинали с малого, и это помогало им забывать о многих вещах становилось просто плевать! А те, кто постарше, те пили. И им становилось плохо. У них тряслись руки. И когда они заползали внутрь, а там был какой-нибудь козел или проволока, у них просто не хватало выдержки – и тогда им уже ничего больше не надо было! В этом деле важна реакция.

– И вот я решил попробовать. Но только после того, как выползал, чтобы не надо было возвращаться. Сначала я нюхал, потом попробовал по-другому, и мне понравилось.

– Ну вот, и я понял – это приносит кайф, но ничего для тебя не делает, понимаешь? Когда ты внутри, оно тебя не защищает. Но вот ты вылез, и тебе снова идти, а думать об этом не хочется – тогда это здорово. Вовсе не тормозит, а просто приносит кайф.

– Ну да, – кивнул Амато, – и ты собираешься идти на дело в таком виде, и заторчишь в самый неподходящий момент, и какой-нибудь ублюдок начнет орать, и его подстрелят, и все сорвется! Вот чего я опасаюсь.

– С ним все будет в порядке, Джон, – заверил Фрэнки.

– Может быть. А может, и нет. А может, с тобой не все будет в порядке. Не хочу, чтобы все сорвалось. Это денежное дело. Я мог бы взять пару ребят, которые мне пообещали бы, что все будет в порядке, а потом все бы сорвалось, – ну там, банк не удалось бы взять, тогда бы я подождал пару недель и взял бы других ребят. Но тут дело другое. Если сорвется – все. Я должен быть уверен. Мне надо подумать.

– Джон, – взмолился Фрэнки, – мне нужны бабки. Я долго сидел в тюряге, мне нужны бабки. Ты не можешь просто так прогнать меня.

– Слушай, – перебил его Амато. – Помнишь мою жену, Конни? Она прекрасно жарит свинину. Фарширует её. И вот она жарит её – впервые, как я очутился дома, – и я не могу это есть. Я говорю: "Конни, больше никогда этого не делай". Но раньше мне это нравилось, Конни отличная кухарка, поэтому она такая толстая. Я сказал: "Бекон, ветчина, – но только не отбивная. Можешь сделать печеные бобы, я их съем, но не отбивную". Потом я иду и ем в машине, – а ведь я семь лет не ужинал с семьей! Каждый может облажаться, понимаешь? Я взял не того парня, все спешили, нужны были деньги, он сказал, все будет в порядке. И я взял его – а ведь чувствовал, что не надо! Так и вышло. И вот я семь лет ел жирную отвратную свинину, а мои дети росли, а мой бизнес шел не так, как надо, а я загремел в тюрягу. Не хочу, чтобы это повторилось. Не могу есть мою любимую еду, потому что это напоминает мне о тюряге. Мне наплевать, какие у тебя проблемы. У меня есть грандиозное дело, и если удастся его провернуть... больше не хочу жрать ту дурацкую свинину! Зайдите ко мне в четверг. Тогда я буду знать наверняка.

Глава 2

Рассел стоял в четырех футах от Фрэнки на второй платформе станции метро Парк-стрит.

– Ну вот, я здесь. Выходим?

Фрэнки прислонился к красно-белой колонне и хмыкнул:

– Это зависит.

– Только не от меня, – отмахнулся Рассел. – Я на ногах с четверти пятого, устал, как собака. Мне надо выйти, а то трахну кого-нибудь прямо здесь.

– Разве ночью нельзя трахаться? – спросил Фрэнки. – Когда я был маленьким, мою сестру нельзя было застать дома. И теперь то же самое.

– Должно быть, она встречается с пожарником, они работают по ночам, подсказал Рассел.

– Или с копом, – кивнул Фрэнки. – Я сказал ей: "Не мое дело, Сэнди, только надеюсь, что ты не шляешься с копом". Она посмотрела на меня и спросила: "Почему? Что у вас есть, ребята, чего нет у копов?" Мне жаль её.

– Себя пожалей, – буркнул Фрэнки.

– Я и жалею. Но ей вечно не везет.

– Никому не может все время везти, – рассудительно заметил Рассел. – Я говорил с девчонкой, она хочет, чтобы я пришел к ней завтра, а я говорю – я занят. Почему не сегодня? Потому что она работает – ночной сиделкой. Мне плевать – я сам работал допоздна. Тогда она говорит: "Слушай, мне приходится целый день подмывать старые задницы, я с ног валюсь – и ты думаешь, после этого я ещё чего-то хочу?"

– Ну и штучка, – хмыкнул Фрэнки.

– Слушай, – продолжал Рассел, – у меня четыре года никого не было. Я гадюку мог бы трахнуть, если бы поймал. Эти девки, понимаешь, ты бы их не захотел, если бы увидел. Но в них что-то есть.

На южной платформе появился плотный мужчина в белом комбинезоне с голубым пластиковым ведром. Он повернул голову, уставился на стену, затем поставил ведро и уперся руками в бока. На стене красной краской были написаны ругательства. Мужчина достал из ведра железный скребок и банку с растворителем.

– Хотел бы я так смотреть на вещи, – сказал Фрэнки. – Раньше я думал: да дайте мне только выйти из тюряги, и придется прятать всех девчонок в городе. И что же? Я проспал все дни. Не знаю, что на уме у этого типа – да, он с приветом, но у него что-то на уме. Он выходит и он ищет вокруг себя а я думаю: мне нужны деньги. Я мог бы жить, как нормальный человек. Но у меня нет денег! Мой шурин, Дин, он неплохой парень, никогда не вмешивается – так знаешь, что он делает? Читает каталоги. Все, что приходит по почте. Идет на работу днем, работает до полдевятого, на заправочной станции. И читает каталоги. По уши в бензине и масле – а она в это время где-то с кем-то шляется. А я сплю на его кушетке и пью его пиво. Он из Молдена. Откуда ему меня знать? Когда они поженились, я сидел. Но все равно он мне говорит: "Слушай, не говори Сэнди, ладно? Если скажешь ей, она начнет спрашивать, как я это узнал. Но тебе наверняка неймется, так вот, я знаю одну девчонку, она работает – как считает её муж – по ночам. Уходит в десять". Ну, я не сказал, что давно попросил у Сэнди парочку адресов, так что ему не стоило беспокоиться. И поблагодарил его. Но сказал, что мне некуда её вести – у меня нет машины и всего тридцать баксов в кармане.

– Ну вот, а он сказал, что они с Сэнди уйдут, и я могу остаться у них. Отлично – возможно, детям не придет в голову в полночь встать и посмотреть, откуда такой скрип. Нет, так не пойдет. Мне нужны деньги. И Джон единственный, кто может их мне дать, прийдется его слушаться.

– Вот блин, – хмыкнул Рассел. – Слушаться. Я готов был слушаться, но он ничего тольком не сказал. Этому козлу я не понравился. Ну и хрен с ним. Но я не собираюсь вляпываться в дело, о котором ничего не знаю. Хватит с меня. Сам разберусь, обойдусь без этого дерьмаю

– Ладно, – сказал Фрэнки, – ты сам решай – оставайся или уходи. Что до меня – мне обещано десять кусков. Тебе они не нужны, а вот мне нужны. Мне больше негде их взять, тебе, наверное, есть.

– Брось трепаться, – фыркнул Рассел. – Десять мне не светит, так, пять или семь. Дай мне десять – и меня здесь уже нет. Только получу я их не от него, пусть это и займет побольше времени. Везение – вот как я их получу. Значит, я ему не нравлюсь? Отлично. Не собираюсь лизать ему задницу. Это ваше с ним дело, ребята. Я вам нужен – ладно, я приду. Хотите взять кого-то другого – тоже неплохо. Мне плевать, вот и все.

Со стороны Кембриджа пришел бело-голубой поезд. Двери открылись, пожилой пьяница нетвердо зашагал к поезду, игнорируя ближайший вход, и направился в сторону Фрэнки и Рассела. На нем были черные костюмные брюки, белая рубашка и потрепанный зеленоватый пиджак. Он явно несколько дней не брился, на щеке красовался синяк, а ухо было в крови. Шнурки ботинок волочились по перрону. Кое-как он взобрался в вагон и уцепился за поручень покрытой кровоподтеками рукой. Потом плюхнулся на сиденье.

Двери закрылись, и поезд отправился в Дорчестер.

– Хотел бы я видеть дружков, с которыми он нализался, – пробурчал Рассел.

– Перестань. с кем не бывает, – вступился Фрэнки. – Мой отец часто заявлялся домой в таком виде. В день получки это не было проблемой: он получал деньги, весь день работал, приходил домой и отдавал деньги матери. Потом они шли по магазинам, возвращались домой, смотрели телевизор, ну, и пропускали по паре пива. По утрам на столе рядом с его креслом всегда стоял стакан с пивом. Помню, я впервые его попробовал и подумал: как можно пить такую гадость. Потом он шел на работу. Вечером приходил домой и читал, он мало разговаривал.

– Но иногда... иногда он просто не приходил. Причем всегда знал, когда это случится. Потому что если он не приходил домой, мать начинала беспокоиться и шла его искать, а когда не находила, молилась и отправлялась к большому буфету. Там лежали деньги, в банке из-под арахисового масла. И по таким дням банка всегда была пуста. Пропадал он дня по три, а когда возвращался, выглядел точно вот так. Он всегда срывался.

– Помню, – продолжал Фрэнки, – последний раз, когда это произошло. Я отвел его к врачу, точнее, это заслуга матери. Она сказала мне: "Тебе уже двадцать, позаботься о нем. Я бы пошла, но с меня хватит. Ты сам отведешь его." И я повел его на ферму к доктору П.К.Мерфи. Я записал его, и они за него взялись. А он только что вставил новые зубы, заплатил за них двести шестьдесят баксов. И хотел отдать их мне. Но что мне делать с зубами? Я и потерять их мог. Тогда я доктору говорю: послушайте, старик выйдет от вас здоровым, так что сохраните его зубы. И он положил их в коробочку, я видел.

– Через неделю прихожу туда снова. Я ведь любил старого дуралея, он был святая душа, никогда мухи не обидел. Сэнди его с ума сводила своими похождениями, но он ничего не делал. И вот я прихожу туда. А они обычно сидели в задней комнате, там столы и телевизор, вроде как бар. В девять часов они выпивают, и в обед, и в шесть, там всегда полно бутылок. Одному парню друзья регулярно приносили в лес выпивку. И он мне показал другого парня, тот всегда держался стойко и никогда в лес не ходил, тогда за ним стали следить. Оказывается, он тайно пробирался к машине во дворе и нырял под неё с кружкой: перед поступлением на ферму заполнил радиатор водкой. А они думали, он пьет антифриз.

– Вот я прихожу, а у отца там был приятель, с которым они раньше работали; он всегда приносил с собой кувшин, они чего-то доливали в стакан с водой, сидели перед телевизором и тянули помаленьку... Сигареты в пальцах жгли им кожу, а они не замечали. Боже мой! Скажешь что-нибудь, а они только "ага" – и все. Посмотрят на тебя и снова забудут. Ничего не чувствовали.

– Того типа звали Берк. Друга моего отца. Ну и воняло же от них обоих. Как от скунсов. Это тамошнее зелье заставляло выпивку так благоухать. Мой старик и говорит, мол, он тут уже неделю, ему лучше, и он хочет получить назад свои зубы. А их найти не могут. Ну, он опять: где мои зубы, они совсем новые, я хочу есть, где зубы. А Берк в то время дремал.

– Я иду к типу, которому отдал зубы. Слушай, говорю, мой старик хочет назад свои зубы, ему уже лучше, никого не укусит. Где они? А парень в ответ: не знаю, я положил их в коробочку, она на месте, а зубов нет. Не понимаю, куда они могли деться.

– Я иду назад, а Берк уже не спит, и мой старик тут же – лопочет про свои зубы. "Что за дыра, приходишь, у тебя забирают зубы, а потом такие сволочи", и так далее, и тут Берк вдруг начинает хохотать. А в пасти у него два ряда зубов – своих и моего старика. Как у акулы. Я думал, мой старик его убьет. Но тот просто вырвал их у него изо рта, вытер о рукав и вставил себе. "Видишь?, – говорит. – Видишь, сопляк? Становись человеком и держись подальше от проклятой выпивки. Видишь, что может случиться? Убирайся отсюда, заработай большие деньги и не связывайся с этим вонючим Берком. Ублюдок". И набрасывается на него с кулаками.

– Вот потому я говорю тебе – он был прав. Я всегда так думал, закончил Фрэнки.

– Но в прошлый раз тебя сцапали, – возразил Рассел, – и сейчас сцапают.

– Мы с тобой не о том говорим, – процедил Фрэнки. – Не забывай, кто ты, тебя тоже могут сцапать.

– За то, что я делаю? – удивился Рассел.

– Неважно. Сколько тебе дали?

– Полтора года.

– Плюс ещё за то, что ты делаешь. Ты в такое дерьмо попадешь...

– Знаешь что? – вспыхнул Рассел. – Держу пари, меня не сцапают. Это будет самое плевое дело, которое когда-то затевалось! Утром мы едем в Садбери. Эти придурки встают, спускаются пить чай и выпускают собак. А ты сидишь поблизости, можешь даже припарковаться в их саду, тебя и не заметят. Скотину в четыреста долларов выпускают порезвиться. А ты тут как тут. "Тихо, тихо, малыш", говоришь ты и машешь куском мяса. Деньги просто прыгают прямо тебе в руки. Попытайся ты влезть в дом, он бы тебе ногу откусил. Но стоит показать ему отбивную за восемьдесят центов, и через две минуты он готов. Сегодня дивный лабрадор вцепился в мое мясо, прежде чем за ним закрылась дверь, и был счастлив до смерти, а я почесывал ему за ушами. А ты говоришь о деньгах. Эти дураки только в субботу поймут, что он сбежал. А я продам его во Флориде за две сотни. Тут и мозгов не надо.

– Две сотни, – усмехнулся Фрэнки. – Джон говорил о десяти кусках.

– Ага. Но не сказал, как нам их заполучить, и вообще он слишком трусит, чтобы сделать это самому. Будет сидеть, смотреть и ждать свою долю ни за что ни про что. Ничего он не сказал.

– Если он сомневается, – возразил Фрэнки, – он прав. Никто не хочет облажаться. Он прав.

– Ну да. Больно уж он сторожен... В прошлый раз ты на него работал? Сколько получил? Шесть? Восемь?

– Пять с половиной, – кивнул Фрэнки. – Это не его вина. Он тоже мотал срок.

– Но ведь это он заварил кашу, верно? А теперь у него новая идея. Ладно... Но дай мне ещё одну неделю для Кенни, у меня два десятка отличных собак, и я гарантирую, что скоро будут деньги.

– Из Кембриджа пришел поезд. На лобовом стекле была надпись "Квинс". Плотный мужчина в комбинезоне все ещё соскребал со стен матерные надписи.

– Значит, ты не хочешь, – решил Фрэнки.

– Слушай, – буркнул Рассел, – пойди к этому типу и поговори с ним ещё раз. Я подожду. Выясни, чего он хочет, ты же заинтересован. Если ты решишь, что дело того стоит, я согласен. Если я ему не нужен, я пас. Не собираюсь терять ещё полдня из-за ерунды.

Глава 3

– Он пошел перепихнуться, – сообщил Фрэнки. – У него был выбор, и он выбрал секс.

– Не могу его винить за это, – вздохнул Амато. – Я и сам бы не сидел тут, если б мог. Полагаю, ты-то в деле? И кого ещё ты можешь предложить?

– Я пока не думал, – сознался Фрэнки. – Рассел все ещё не против. Он со мной не пошел, потому что считает: если он тебе нужен, он тоже в деле, а если нет, он не в обиде.

Амато помолчал, потом покачал головой:

– Фрэнк, не нравится мне этот тип, понял? Не нравится.

– Он в порядке, – заверил Фрэнки. – На первый взгляд он придурок, но он в порядке, очень крепкий парень.

– Что могло бы пригодиться, раз нет Доктора, – вздохнул Амато.

– Да-а, – протянул Фрэнки. – Хотел бы я встретить этого сукина сына, когда был здоров.

– Вряд ли это сбудется, – хмыкнул Амато. – Никто давно уже не видел Доктора.

– Правда? – удивился Фрэнки. – Интересно, куда он делся.

– Трудно сказать. Он бывал в Сан-Франциско и всегда мечтал туда вернуться; говорил, ему здесь слишком холодно.

– Вот туда, наверно, и свалил.

– Ага. Я слышал это от Диллона, а он ещё от кого-то. Диллон плохо выглядит. Я недавно был в городе и видел его. Он напуган до смерти. Но я ничего говорить не стал.

– Стареет, – заметил Фрэнки.

– Все мы стареем, – согласился Амато. – Посмотри на меня: разве раньше я подпустил бы близко твоего приятеля-придурка? Никогда. На своих детей я все время рычу. Боже, я не видел их семь лет, и вот теперь все время на них рычу! Я ссорюсь с женой. Никогда раньше этого не делал. Старею! Когда я вышел, то поклялся ценить каждую минуту своей жизни. Все, что мне было нужно – место, где можно спокойно выспаться, не опасаясь всяких озабоченных педрил. И что? Разве я наслаждаюсь каждый минутой? Нет. Я такой же идиот, как и прежде.

– Рассел тебе подойдет, – заверил Фрэнки.

– Может быть. Но я не собираюсь на нем жениться. Если бы он годился для работы, я бы так и сказал.

– Так что, – спросил Фрэнки, – ты передумал?

– Не знаю. Я навел о нем справки. Ну, особо не расспрашивал, не хочу, чтобы подумали, что у меня что-то на уме. Я просто боюсь, что он не тот парень. Если дело не выгорит, кто-нибудь может пострадать, а я этого не хочу. Тогда не видать нам больше денег. Тут нужны надежные парни, а не какие-то затруханные наркоманы.

– Эти парни, – продолжал Амато, – не такого сорта. Никогда не знаешь, что они могут выкинуть. Заварят кашу, ещё придется стрелять... Мнят себя крутыми, а на деле...

– Надеюсь, Джон, ты не намерен вновь втянуть меня в историю вроде прошлого раза в Норт-энде? – спросил Фрэнки.

– Нет, тут совсем другое. Но между прочим я считаю, что и тогда ты мог бы справиться, если бы подумал и взял бы с собой подходящих ребят. Когда-нибудь кто-нибудь с этим справится, и тогда получит большие бабки. Кучу денег.

– Хотел бы я увидеть такого парня, – вздохнул Фрэнки. – И как можно быстрее. Там на углу в телефонной будке есть один тип, и ещё один, который сидит у окна и смотрит на того, в будке. Выбери самую холодную ночь зимой, пойди туда, и там в будке будет сидеть парень. Сидеть и ничего не делать. Должно быть, он так зарабатывает на жизнь. Уж я бы не стал так, представь, в лютый холод, когда собаку из дому не выгонишь – а он там!

– Там, должно быть, куча денег, – сказал Амато.

– Куча денег, и они не обращают внимания. Ты заходишь и выходишь, никто не обращает внимания, ты проходишь мимо, поднимаешься по лестнице, и готово. Я впервые услышал про это место в четырнадцать лет. Удивляюсь, почему никто ещё этого не сделал.

– Моей дочери четырнадцать.

– Неужели прошло столько времени? – удивился Фрэнки.

– Ага, – кивнул Амато. – Четырнадцать. А на днях она оставила ящик шкафа открытым, я подошел, а там голубая картонная коробочка. Смотрю пилюльки.

– Да ну!

– Я сам не поверил. Спрашиваю у Конни: "Эй, что происходит"? А она мне: "А что? Все их принимают". Я говорю: "Что значит – все принимают? Кто все? Что она с ними делает? Мне плевать на всех". "А ты что, хочешь, чтобы она забеременела?" Я ушам своим не поверил. "Конни, говорю, ей же четырнадцать. Рановато".

– Я тоже так считаю, – кивнул Фрэнки.

– И знаешь, что она ответила? "А сколько было Розали, когда ты с ней гулял?"

– А сколько ей было?

– Восемнадцать, но это совсем другое дело. Но только я этого не сказал. Я всегда все отрицал. И Розали не принимала пилюли. Ну и стерва же она была...

– Она не выглядела стервой, – возразил Фрэнки.

– Но была, да ещё какой! Да вломиться в Форт-Нокс было бы легче. И веселее. Я ей каждый раз говорил: это же настоящая любовь, и все такое. А ей было плевать. Лежала как бревно. Никогда ничего не делала. И не предохранялась. Я ей говорил: "Розали, ты не собираешься что-нибудь принять? Ты же не хочешь забеременеть?" А онасразу в слезы.

– Но была она премиленькая, верно? – вздохнул Фрэнки.

– Ты смотрел игру вчера вечером? – спросил Амато. – Я смотрел. Я пришел домой, Конни отправилась в постель. У неё язык устал трещать. Вот что мне нравится в телике – всегда можно выключить звук. Ну вот, а накануне я виделся с Розали. Конни послала меня за хлебом. А с какой стати я должен бросать дела и тащиться за хлебом? Это её забота. Все равно, я повидался с Розали – она стала такая громадина, прямо как тот швед – защитник во вчерашней игре.

– Она была такая хорошенькая, – снова вздохнул Фрэнки.

– Она вышла замуж, да она ведь этого хотела. Вот почему она была так холодна со мной в постели – знала, что я на ней не женюсь, ведь я был женат на Конни. Но я больше не хотел жениться, хватит одного раза. А она хотела. Сейчас она на четвертом месяце. Вот так. Все идет кувырком, если слишком долго ждать. Конни говорит мне: "Тебе не нравится? Ладно, любящий папочка, поговори с дочкой, которая выросла, пока ты семь лет трбуил в тюряге. Поговори и скажи, какая она плохая девочка." Конечно же, Конни не могла рассказать мне раньше, ведь меня не было. Ну и что теперь мне делать? Ничего. Вот что меня мучает.

– Слушай, – сказал Фрэнки, – я ничего не имею в виду, мне все равно, что там у тебя за проблемы...

– Выкладывай, – велел Амато.

– Знаешь, что со мной было? – спросил Фрэнки. – Я согласился выйти на поруки, как будто поверил во всю ту чушь, что обычно нам впаривают. "Есть работа для вас! В Холбруке нужны сборщики. Доллар тридцать в неделю, с четырех до полуночи. Надежная работа и никаких неприятностей!"

– Здорово! Я живу-то в Соммервилле, как прикажете добираться до Холбрука в разгар дня? Не говоря уж о том, как возвращаться домой в полночь. "Купите машину. Она вам понадобится для работы, мы поможем вернуть вам права".

– А как я куплю машину без денег? Почему они считают, что мне нужна работа, ведь я живу с сестрой? И у меня нет ни машины, ни денег. "Вас кто-нибудь может подвозить", говорят они. Ну да. Торчать каждый день на площади и ждать, что кто-то поедет в Холбрук. Да ещё и в нужное время. Козлы.

– "Вы можете переехать туда", говорят они. Но опять же – на какие бабки? Да были б деньги, разве бы я с ними связался? Тогда они говорят: извините, это все, что у нас есть, зато они уверены, что там нужен такой, как я. А мне следует пойти за пособием и добыть денег на переезд. Ну, я вижу, говорить со мной им уже надоело, тогда ухожу и встречаю Рассела. У него-то дела идут хоть куда – через пару недель хоть отель покупай.

– На собачьи деньги? – хихикнул Амато.

– Он их копит, чтобы потратить на что-то толковое. Я бы тоже так хотел, но сперва мне кое-что нужно.

– Что? – спросил Амато.

– Есть тут один парень, – сознался Фрэнки. – Как-то раз я его встретил, он спросил, как дела, поставил выпить, поболтали, и он говорит, что ему пора идти, а я могу пойти с ним, кое – что увидеть.

– И мы пошли, а там куча бабок – и все двадцатками. Я бы мог купить целую кучу – у меня с собой была тысяча, я мог бы купить двадцать тыщ. Блестящая работа, ты бы видел!

– Лучше скажи тому парню "пока!", – посоветовал Амато. – Его сцапают. Ему бы лучше зайти в аптеку и купить новую зубную щетку, она скоро ему понадобится.

– Джон, – возразил Фрэнки, – ты неправ. Товар действительно хоть куда. Бумага, краска, цвет. Я – то видел. Этот парень может пойти со своим добром прямо в казначейство – и там никто не отличит.

– Это Чабби Райан, – сказал Амато.

– Не знаю такого, – заявил Фрэнки.

– Он сейчас в Атланте, – продолжал Амато. – Отбывает десятку как раз за этот товар. Как тебе такая перспектива? Я согласен – товар отличный, но Чабби... В красках он разбирается, но мозгов у него кот наплакал. Вроде твоего дружка – собачника. Парень сам в порядке, но ни хрена не понимает. Такие типы, с которыми ты вечно водишься, ещё глупее Чабби. Этот товар, кроме как задницу подтирать, годится ещё на то, чтобы его впаривать таким, как ты. Увидишь, что начнется, когда твой приятель станет его сбывать. Вот почему он мало просит.

– И знаешь, в чем дело? Чабби попытался сплавить товар в какой-то тьмутаракани. Болван, думал, все удастся сделать одному. За одну ночь сплавить десять кусков на собачьих бегах! И все с одним номером. Швырял двадцатки направо и налево. Ну, конечно, когда он вернулся, его уже ждали сотня копов и ребят – федералов. Зачитали ему права и обвинили в производстве фальшивых денег. А он говорит: "Но я же вымачивал их в кофе они вовсе не выглядят новыми!"

– Ему разрешили телефонный звонок, и он звонит Майку. Майк велит ему молчать. Майк приезжает туда, он всех знает, ему показывают протокол и деньги. Тогда Майк идет в камеру к клиенту, и Чабби ему навстречу: "Как я рад тебя видеть!" А Майк ему: "Чабби, на этот раз мимо кассы. Лучше признайся". И уходит.