Текст книги "Марино Фальеро, дож венецианский"

Автор книги: Джордж Гордон Байрон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Календаро

Не с тем бежали предки от Аттилы

На илистые эти острова,

Где строй дворцов отбил у моря топи,

Чтоб одного сменить на сто тиранов.

Уж лучше гунну кланяться, не этим

Раздутым шелковичным червякам!

Гунн был хоть муж и меч держал, как скипетр.

А эти черви женственные власть

Над нами и над войском держат словом,

Волшбой какой-то.

Израэль

Мы волшбу разгоним

И скоро!.. Говоришь ты, все готово?

Обычного обхода я не делал,

Ты знаешь почему; но твой дозор

Мою заботу заменил, конечно,

Советом отданный приказ – ускорить

Ремонт галер – прекрасным был предлогом

Ввести побольше наших в арсенал

Как новых мастеров по снаряженью

И новобранцев, набранных поспешно

В матросы. Все ли снабжены оружьем?

Календаро

Все, кто внушал доверье. А другие

Пусть подождут в неведенье, пока мы

Не грянем. Вот тогда – вооружу их.

В пылу и спешке некогда им будет

Раздумывать – придется уж примкнуть

К товарищам.

Израэль

Ты правильно решил.

Всех ты заметил этих?

Календаро

Да; учел я

Немало и начальникам дружинным

Предосторожность эту предписал.

Насколько вижу, сил у нас довольно,

Чтоб вышло дело, коль начнем не позже

Чем завтра. До начала – каждый час

Нам тысячью опасностей грозит.

Израэль

В обычный час всех собери шестнадцать,

За исключеньем Николетто Блондо,

Соранцо, Марко Джудо. Эти трое

Пусть в арсенале смотрят за порядком,

Пока дадим условленный сигнал.

Календаро

Исполним.

Израэль

Прочим – быть вели где нужно.

Я должен им представить новичка.

Календаро

Что? Новичок? Он тайну знает?

Израэль

Да.

Календаро

И ты рискнул доверить жизнь друзей

Чужому, незнакомцу? Безрассудство!

Израэль

Я рисковал одной моею жизнью,

Уверен будь. А помощь незнакомца

Удвоить может нашу безопасность.

Коль согласится он. А коль отступит

Он в нашей власти: мы придем вдвоем;

Не ускользнет. Да он и не отступит.

Календаро

Смогу судить, лишь повидав его.

Он что – из наших?

Израэль

Да, по духу – наш.

Хоть родом знатен. Он из тех, кто может

Взойти на трон или низвергнуть трон;

Кто подвиги свершал и видел много

Превратностей; не деспот, хоть и вскормлен

Для деспотии; смел в бою и мудр

В совете; благороден, хоть надменен.

Скор, сдержан. Но притом столь полон страсти,

Что если оскорбить его в заветном,

В нежнейшем чувстве (что и было с ним),

То и у греков не найдешь тех фурий,

Какие грудь ему каленым когтем

Сейчас терзают, чтобы он способен стал

На все для мести!.. Он вольнолюбив

К тому же; видя, что народ бесправен,

Сочувствует его страданьям. 'В общем

Такой нам нужен, да и мы ему.

Календаро

Какую ж роль ему ты намечаешь?

Израэль

Главы, быть может.

Календаро

Как, и ты ему

Уступишь руководство?

Израэль

Да, конечно.

В чем цель моя? В победе нашей общей.

А власти не ищу я. Опыт мой,

Пожалуй, ловкость: – вот за что решили

Вы все избрать меня вождем, покуда

Получше нет. И если я нашел

Того, кого ты сам бы счел достойней,

Ужели я из чувства самолюбья

И в жажде краткой власти – общим благом

Рискну во имя личных интересов,

Не уступлю тому, кто превосходит

Меня как вождь? Нет, Календаро! Плохо

Ты знаешь друга! Но – решите сами.

Прощай пока, до встречи в должный час.

Позорче будь, и все пойдет прекрасно.

Календаро

Мой Израэль достойный! Ты всегда

Был храбр и верен, в голове и сердце

Тая те планы, что всегда готов я

Исполнить. Мне иных вождей не надо.

Не знаю, как товарищи решат,

Но я с тобой, – как прежде, так и ныне,

Во всех делах. Теперь – прощай, а в полночь,

Как ты сказал, мы встретимся опять.

Уходят.

АКТ ТРЕТИЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Часть площади между каналом и церковью Санти Джованни э Паоло.

Перед церковью статуя всадника. Невдалеке на канале притаилась

гондола. Входит дож, один, переодетый.

Дож

Я поспешил. Но близок час, и голос,

Под сводом ночи прогремев, шатнет

Дворцы вот эти предсказаньем грозным,

До основанья мрамор сотряся,

И спящих от ужасных грез пробудит,

От смутного, но страшного предчувствья

Грядущих бед... Да, гордый город! Время

Кровь черную твою очистить: с ней

Ты стал чумным бараком тирании!

Мне выпало исполнить это дело;

Я не хотел и вот наказан; видел:

Растет патрицианская чума,

И сам, проспав опасность, заразился.

Я осквернен – и смыть волной целебной

Обязан пятна. Вот великий храм!

Здесь предки спят, чьих статуй тень ложится

На пол, нас отделяющий от мертвых;

И те сердца, где кровь бурлила наша,

Теперь лишь горстка пепла; что когда-то

Героев создавало, стало пылью;

Щепотка праха потрясала мир!

Храм тех святых, кто род наш охраняют,

Двух дожей склеп, моих отцов, погибших

Один в бою, другой среди трудов;

Склеп целой вереницы полководцев

И мудрецов, чьи подвиги и раны

Наследье мне! Разверзнитесь, гроба!

Пусть мертвецы заполнят все приделы,

На паперть выйдут – глянуть на меня!

И храм и род свидетелями будут,

Чем я подвигнут на такое дело;

Честь их герба, и благородство крови,

И славный титул – все посрамлено

Во _мне_. Не _мной_ – неблагодарной знатью;

Мы бились, чтоб до нас ее поднять,

Не выше нас. В особенности ты,

Отважный Орделафо! Ты погиб,

Где дрался я, – под Зарой; гекатомбы

Врагов, уложенные мной, потомком,

Подобной ли награды заслужили?

О тени! Улыбнитесь мне! Коль есть

Меж нами связь, моя задача – ваша:

Во мне и ваша честь, и ваше имя,

И судьбы рода. Дайте мне удачу

И город наш я сделаю свободным

И вечным и поставлю имя рода

Достойным вас и ныне и в веках!

Входит Израэль Бертуччо.

Израэль

Кто это?

Дож

Друг Венеции.

Израэль

Да, он...

Привет, мой дож; пришли вы раньше срока.

Дож

Готов идти на вашу сходку я.

Израэль

Слуга ваш! Я горжусь и счастлив, видя

Столь быстрое согласье. С нашей встречи

Сомнения у вас исчезли, видно.

Дож

Нет. Все же я отдам остаток жизни

На это дело. Жребий пал в тот миг,

Когда про вашу я узнал измену.

Не вздрагивай! Я _точен_. Мягким словом

Я не прикрою черное деянье,

Хоть сам готов свершить его. Когда

Ты соблазнял меня и я не бросил

Тебя в тюрьму, уже тогда я стал

Сообщником преступнейшим. Ты можешь

Предать меня, как мог и я тебя.

Израэль

Мой дож, я слов не заслужил столь странных.

Я не шпион; мы оба не шпионы.

Дож

"Мы оба"!.. Да, ты вправе говорить

О _нас_... Но к делу. Если дело выйдет

Венеция, свободной и цветущей,

Когда уже мы будем спать в гробах,

Пошлет к могилам нашим поколенья

Своих детей – ручонками кидать

На прах освободителей цветы,

Тогда деянье наше оправдают

Его итоги, и войдем, два Брута,

В грядущие анналы. Если ж нет

И мы падем, устроив заговор

И кровь пролив, хотя бы с чистой целью,

То мы – навек изменники, мой милый!

И ты и я, твой государь недавний,

Твой сомятежник через шесть часов!

Израэль

Не время рассуждать об этом; я бы

Нашел ответ. Пойдемте же на сходку;

Коль будем медлить, нас увидеть могут.

Дож

Нас видели и видят.

Израэль

Видят?! Кто?

Найду я – и клинок мой...

Дож

Спрячь, не нужно:

Не человек следит. Взгляни туда;

Что видишь?

Израэль

Только статую бойца

На гордом скакуне – при тусклом свете

Луны туманной.

Дож

Этот воин – пращур

Моих отцов, и памятник ему

Воздвиг наш город, им спасенный дважды.

По-твоему, он видит нас иль нет?

Израэль

Воображенье, государь! Нет глаз

У мрамора.

Дож

Но есть они у смерти.

Знай: дух живет в таких вещах и видит

И действует – незрим, но ощущаем.

И если чары могут вызвать мертвых,

То в нашем деле эти чары есть.

Такие деды, как мои, не в силах

Покоиться, коль вождь, последний в роде,

У их гробов святых со злобной чернью

Затеял сговор.

Израэль

Надо было взвесить

Все это раньше, чем примкнуть к великой

Борьбе. Вы сожалеете, я вижу?

Дож

Нет! но _страдаю_, и нельзя иначе.

Вмиг не погасишь ореол всей жизни;

В ничтожество не сократишься вмиг,

Чтоб убивать из-за угла, не медля...

Но не страшись. В страданье этом, в ясном

Сознании причин его – залог

Спокойствия для вас. И в клике вашей

Ни одного мастерового нет

С моей обидой и моею жаждой

Возмездия! Те средства, что я должен

Избрать, благодаря тиранам злобным,

Деянья те, которыми я мщу,

К ним ненависть внушают мне двойную!

Израэль

Идемте. О! Бьет час.

Дож

Идем, идем!

Надгробный звон! Венеции иль наш?

Израэль

Верней сказать – победный звон свободы

Ликующей. Сюда; недалеко.

Уходят.

СЦЕНА ВТОРАЯ

Дом, где собираются заговорщики.

Даголино, Доро, Бертрам, Феделе,

Тревизано, Календаро,

Антонио делла Бенде и др.

Календаро

(входя)

Все здесь?

Даголино

С тобою – все, за исключеньем

Трех арсенальских. Израэля нет,

Но ждем его вот-вот.

Календаро

А где Бертрам?

Бертрам

Я здесь.

Календаро

Не смог ты свой отряд пополнить

До нужного числа?

Бертрам

Нет, кой-кого

Наметил я, но не рискнул доверить

Им тайну: раньше надо убедиться,

Достойны ли они доверья.

Календаро

Тайну

Им и не надо знать. Кто, кроме нас

И самых избранных друзей, о деле

Вполне осведомлен? Все полагают,

Что их Сенат призвал негласно, чтобы

Со знатными разделаться юнцами,

Беспутством оскорбившими закон.

Но коль начнут и сталь презренной кровью

Сенаторов гнуснейших обагрят,

То и других пойдут разить с разгону,

Вслед за вождями, следуя примеру,

А я такой подам, что им придется,

Из самолюбья и спасая жизнь,

Всех истребить, не медля ни минуты.

Бертрам

Всех – ты сказал?

Календаро

А ты б щадил? Кого же?

Бертрам

Я? Я щадить не вправе. Я спросил,

Подумав, что найдутся и меж гнусных

Те, чьи года и качества позволят

Их пожалеть.

Календаро

Да, жалостью, какой

Заслуживают те куски гадюки

Разрубленной, что корчатся под солнцем

В последней спазме ядовитой жизни.

Нет! Я скорее пожалел бы каждый

Зуб ядоносный в челюстях змеи

Раздувшейся, чем одного из этих!

Любой из них – звено единой цепи,

Часть общего дыханья, плоти, массы.

Они живут, пьют, жрут, плодятся, давят,

Пируют, лгут и убивают – вместе.

Пусть и подохнут, как _один_!

Даголино

Останься

_Один_ в живых – опасен он, как все.

Суть не в числе их – тысяча иль десять;

Мы выкорчевать _дух_ патрицианства

Должны; один лишь уцелей росток

От старого ствола – он укрепится

В земле и разрастется вновь листвою

Угрюмою и горький плод родит!

Должны, Бертрам, мы тверды быть.

Календаро

Смотри!

Я за тобой слежу, Бертрам.

Бертрам

Кто здесь

Не верит мне?

Календаро

Не я; иначе ты бы

Нам о доверье здесь не толковал.

Тебе мы верим, но мягкосердечность

Пугает нас твоя.

Бертрам

Вам всем известно,

Кто я и что. Как вы, и я восстал

На угнетенье. Пусть я мягок сердцем,

Как многие здесь думают, – согласен.

Но храбр я или нет, об этом скажешь

Ты, Календаро, кто видал меня

В _работе_. А возможные сомненья

Готов я выбить из тебя.

Календаро

Изволь!

Но лишь покончив с нашим общим делом,

Не дракой частной прерывать его.

Бертрам

Я не драгун, но врезаться могу я

В толпу врагов не хуже, чем любой

Из вас. Иначе – почему б меня

Избрали командиром? Но, конечно,

Я мягок по природе. Не могу я

Без дрожи думать о сплошном убийстве;

Вид крови, бьющей из седых голов,

Не кажется мне триумфальным; в смерти

Людей, врасплох захваченных, не вижу

Я славы. О, я знаю, слишком знаю,

Что _так_ должны мы поступить с людьми,

Чьи действия взывают к мести. Но,

Коль есть меж ними те, кого бы можно

Спасти от смерти – ради нас самих

И нашей чести, – уменьшить потоки

Той крови, что пятнает наше дело,

Я был бы счастлив; что же тут смешного,

Что подозрительного?

Даголино

Успокойся,

Бертрам; тебе мы верим: но – мужайся.

Не мы хотим, а дело нудит нас

К таким деяньям. Но омоет пятна

Родник Свободы!

Входят Израэль Бертуччо и дож.

Здравствуй, Израэль.

Заговорщики

А, здравствуй, здравствуй! Запоздал ты,

храбрый

Бертуччо. Кто с тобой?

Календаро

Пора назвать

Пришельца; все товарищи готовы

Его принять по-братски; я сказал им.

Что новый друг тобою завербован;

Твой выбор будет нашим, столь мы верим

Твоим решеньям. А теперь пускай он

Откроется.

Израэль

Поближе, новый друг.

Дож сбрасывает плащ.

Заговорщики

К оружию! Измена! Это дож!

Обоим смерть! Предателю-вождю

И деспоту, кто нас казнил.

Календаро

(обнажая меч)

Стой, стой!

Шагни – убью! Стой! Слушать Израэля!

Как? В ужас вы пришли, увидя старца,

Без стражи, без оружья, одного?

Но говори, Бертуччо! Что за тайна

Здесь кроется?

Израэль

Пусть бьют... самих себя,

Неблагодарные самоубийцы,

Чья жизнь, надежды, счастье – в наших жизнях!

Дож

Рубите! Будь страшна мне смерть – иная,

Страшней, чем ваши мне сулят клинки,

Я б не пришел... О, мужество святое,

Дитя испуга, что дает вам храбрость

На старца беззащитного напасть!

Вот смельчаки, решившие низвергнуть

Трон и Сенат! Их повергает в ужас

Один патриций! Бейте ж: вы способны.

Мне все равно!.. Об этих мощных душах

Ты говорил мне, Израэль? Взгляни!

Календаро

Клянусь, он пристыдил нас! Заслужили!

Доверье ль ваше к верному Бертуччо

Сталь занесло над гостем и над ним?

Меч в ножны! Слушать!

Израэль

Говорить противно.

Должны бы знать, что сердце, как мое,

К измене не способно. Вами данной

Мне властью делать все, что нужно делу,

Не злоупотреблял я никогда,

И, значит, приведенный мной на сходку,

Кто б ни был он, уже свой сделал выбор:

Стать братом нашим или жертвой.

Дож

Кем же

Я должен стать? Вы действуете так,

Что выбор мой едва ль вполне свободен.

Израэль

Мой дож! Мы с вами вместе бы погибли,

Не присмирей безумцы эти. Но

Уже им стыдно дикого порыва,

Понурились!.. Я вам не лгал о них.

Скажите им.

Календаро

Да, да, скажите! Все мы

Поражены – и слушаем.

Израэль

(заговорщикам)

Вам нет

Опасности – скорее вы у цели;

Послушайте; поймете, что я прав.

Дож

Глядите: вот я, безоружный старец,

Беспомощный, как тут сказали; был я

Еще вчера – на троне, государем

Ста островов, или казался им,

Одетый в пурпур, я скреплял декреты,

Указы власти не моей, не вашей,

А власти наших подлинных господ

Патрициев. Что был я _там_ – понятно.

Зачем я _здесь_? Об этом тот из вас,

Кто всех сильней унижен, презрен, попран,

Так, что не знает, не червяк ли он,

Ответит за меня, коль сердце спросит

Свое, его приведшее сюда.

Вам, как и прочим, мой позор известен;

Ваш суд – иной, не тот, что приговором

Обиду на обиду взгромоздил...

Избавьте от рассказа... Здесь – да, в сердце,

Моя обида, но слова, поток

Бесплодных жалоб, мной уже пролитый,

Лишь подчеркнули б старческую слабость,

А цель моя – умножить силу сильных,

Их к действию понудить, а не к битве

Оружьем баб. Но что вас понуждать?

Несчастья лиц – плод общего разврата

Страны, что ни республика, ни царство,

Где ни народа нет, ни короля,

Где все пороки древней Спарты – без

Ее умеренности и отваги.

Вожди спартанцев воинами были,

А наши – сибариты. Мы ж – илоты,

И я – всех ниже, самый жалкий раб,

Хоть напоказ, всех ярче наряженный:

Так древний грек, в забаву для детей,

Напаивал рабов... Вы здесь – низвергнуть

Уродливое это государство,

Карикатуру власти, привиденье,

Что можно кровью лишь изгнать. Тогда

Мы воскресим закон и справедливость,

В республике свободной воплотим

Не безначалие, а равноправье;

Все рассчитав, как бы колонны храма,

Распределив упругость и нагрузку,

Соединив изящество и прочность,

Так, что нельзя ни части шелохнуть

Без нарушенья общей симметрии.

При столь великой смене быть хочу я

Одним средь вас – коль верите вы мне.

А нет – убейте: мне возврата нету,

Мне легче пасть от рук сограждан вольных,

Чем день прожить в обличий тирана

Слугой тиранов. Не такой я, нет,

И прежде не был, – летопись прочтите.

Я на мое правление сошлюсь

Во многих городах; они вам скажут:

Я – угнетатель или человек,

Сочувствовавший людям, мне подвластным.

Будь я лишь тем, кого искал Сенат,

Разряженной фигурой в побрякушках,

Безмолвным манекеном государя,

Бичом народа, скрепщиком указов,

Союзником всегдашним Сорока,

Врагом всех мер, коль нет на них согласья

Совета Десяти, льстецом Сената,

Щитом, шутом и куклой – о, тогда

Хам, плюнувший в меня, не поощрялся б!

Причина бед моих – любовь к народу;

Об этом знают многие, другие

Узнают после. Ныне ж – вам вручаю,

Что ни случись, остаток дней моих,

Остаток сил – не жалкой силы дожа,

А человека, кто великим был,

Покуда не унизился до трона,

Но сохранил еще и ум и личность;

Я ставлю славу (а она была)

И жизнь (недорогую близ могилы),

Надежду, сердце, душу – ставлю на кон!

Вам и вождям я отдаюсь таким

Как есть. Примите ж иль отбросьте князя,

Кто будет гражданином иль ничем

И кто свой трон для этого покинул!

Календаро

Да здравствует Фальеро! Вольной будет

Венеция!

Заговорщики

Да здравствует Фальеро!

Израэль

Ну что, друзья? Не войску ли он равен

Для нас?!

Дож

Не время для похвал, не место

Для ликований. Ваш я?

Календаро

Да, и первый

Меж нас, как первым в государстве был!

Будь нам вождем, будь генералом нашим.

Фальеро

Вождь, генерал... Я вел полки под Зарой;

Я правил Кипром и Родосом; дожем

Венецианским был... Мне ль опуститься,

Начальствуя над кучкой... патриотов?

Я званья родовые не для новых

Сложил с себя, а чтобы равным стать

Сообщникам моим. Но к делу. План ваш

Известен мне от Израэля – дерзкий,

Но исполнимый при моем участье

И при незамедлительном начале.

Календаро

Лишь прикажи. Не правда ль, братья? Все

Готово для внезапного удара.

Когда ж начнем?

Дож

С зарей.

Израэль

Так рано?

Дож

Рано?

Скорее поздно. С каждым часом больше

Опасность – и особенно теперь,

Когда я с вами. Вам ли неизвестен

Сенат и Десять? Их шпионы – очи

Патрициев, кому страшны рабы их

И я вдвойне сомнителен как дож?

Я говорю: разить немедля надо

И в сердце гидры. Головы – потом.

Календаро

К твоим услугам меч мой и душа,

Дружины, все по шестьдесят, готовы;

С оружьем все, как Израэль велел,

И ждут в местах, назначенных для сбора,

Великого удара. Пусть же каждый

Из нас отправится на пост. Но что

Сигналом будет нам?

Дож

Когда ударят

На Санто Марко в колокол большой,

Звонящий лишь по приказанью дожа

(Последнее из жалких прав моих),

Все к Марку!

Израэль

Дальше?

Дож

Каждая дружина

Пускай особой улицей идет,

На площадь проникая. По дороге

Пускай кричат, что генуэзский флот

У гавани замечен на рассвете;

Дворец, придя на площадь, окружите;

Двор – мой племянник во главе моих

Вассалов, храбрых и вооруженных,

Займет. Под звон колоколов кричите:

"Враг в наших водах, Санто Марко враг!"

Календаро

Теперь я понял. Дальше, государь мой?

Дож

Вся знать сбежится на Совет, не смея

Не внять сигналу грозному, что грянет

С высокой башни нашего святого;

И эту жатву тучную не медля

Мы соберем – мечом, а не серпом.

А опоздавших или непришедших

Легко мы уберем поодиночке,

Раз большинство поляжет здесь.

Календаро

Скорей бы

Миг наступал! Смертельным будет каждый

Удар!

Бертрам

Я снова, государь, простите

Задам вопрос, мной заданный уже

До появленья Израэля с вами,

Союзником великим, кто сулит нам

Успех и безопасность. В них мне брезжит

Пощада для иных из наших жертв.

Ужели все должны погибнуть в бойне?

Календаро

Кто попадется мне или моим

Мы пощадим, как нас они щадили.

Заговорщики

Всем смерть! Болтать о жалости не время!

А нас они жалели, хоть притворно?

Израэль

Все это хныканье, Бертрам, нелепо

И оскорбляет нас и наше дело!

Как не понять, что пощаженный будет

Мстить за погибших и для мести жить?

Как отличить невинных от преступных?

Все их дела – одно, одно дыханье

Единой плоти: все они срослись,

Чтоб нас давить. Уже того довольно,

Что мы детей их пощадим; и то

Сомнительно: щадить ли все отродье?

Порой охотник одного тигренка

Из выводка оставит, но не будет

Щадить самца и самку полосатых,

Чтоб не погибнуть в их когтях. Но, впрочем,

Я поступлю, как дож Фальеро скажет;

Пусть он решит – щадить нам? и кого?

Дож

Не спрашивайте. Искушать не надо.

Решите сами.

Израэль

Вам известны лучше

Их личные достоинства; мы знаем

Общественный разврат их, гнет их гнусный

И ненавидим. Если есть меж ними

Достойный жить – скажите, назовите.

Дож

Отец Дольфино был мне другом; с Ландо

Я бился рядом; был с Корнаро вместе

В посольстве в Геную; я спас Веньеро

Спасу ль его опять? О, если б мог я

Их – и равно Венецию – спасти!

Они, отцы их – были мне друзьями,

Пока не стал я государем их;

Теперь отпали все, как лепестки

Цветка увядшего, и – сохлый стебель,

Один – кого укрою? Что ж! Я ими

Оставлен вянуть; пусть же гибнут все!

Календаро

Их жизнь несовместима со свободой!

Дож

Известна вам вся тяжесть наших общих

Обид, но не известно вам, какой

Смертельный яд для всех истоков жизни,

Для связей человечьих, для добра

В установленьях скрыт венецианских!

Я с этими людьми дружил, любил их,

И тем же мне они платили; вместе

Служили мы и бились; мы делили

Восторг и горе, слезы и улыбки;

Нас кровь роднила и скрепляли браки;

С годами наши почести росли.

Когда ж по их – не моему – желанью

У них я князем стал, тогда прощай

Воспоминанья общие и мысли,

Прощай все узы нашей дружбы давней,

Столь сладкие для деятелей старых.

Чей след – в анналах, чьи деянья стали

Сокровищем остатка дней, и старцы

При встречах видят блеск полустолетья

На братском лбу; и тени стольких близких,

Теперь почивших, возле них кружат,

Нашептывая о прошедших днях,

И мертвыми не кажутся, покуда

Хоть двое из лихой, беспечной, храброй

Семьи, с одной душой, хранят еще

Вздох об ушедших и язык, чтоб славить

Завещанные мрамору дела...

О, горе мне! На что решился я?

Мой дож! Вы так взволнованы! Но время ль

Теперь об этом размышлять?

Дож

Терпенье!

Не отступаю я. Но проследим

Постыдные пороки нашей власти.

Лишь стал я дожем, – их же волей стал,

Прощай, былое! Для всего я умер,

Вернее – для меня они. Где дружба?

Где нежность? Где очаг? – Все сметено...

Я отчужден: моя пятнает близость;

Я не любим: такого нет закона;

Я ущемлен: политика Сената;

Я высмеян: патрицианский долг;

Я попран: это право государства;

Я беззащитен: так верней, спокойней;

Вот так я стал у подданных рабом,

Вот так я стал врагом друзей! Шпионы

Мне стали стражей, ризы – властью, пышность

Свободой, инквизиторы – друзьями,

Тюремщики – советом, жизнью – ад!

Остался мне один родник покоя

И он отравлен ими. Боги дома

Разбиты – и на алтаре сидят

С ухмылкой наглой Клевета и Мерзость!

Израэль

Глубоко оскорбили вас! Но вы

Им отомстите – не позднее суток.

Дож

Я все терпел; терзался, но терпел;

Покуда в чашу горечи не пала

Последней каплей дерзкая обида

И поощренье встретила, не плеть.

Вот лишь когда я те отбросил чувства,

Что в них давно погасли – с той поры,

Когда они мне присягали лживо!

Да, в этот миг они презрели друга,

Венчая дожа. Так ребенок лепит

Игрушку, чтобы, поиграв, сломать!

С тех пор я знал лишь происки глухие

Сената против дожа, тайный рост

Взаимной ненависти и боязни;

Дрожала знать, за власть свою цепляясь,

И тиранию ненавидел дож.

И нет меж нами личных отношений,

Нет прежних уз; порвали их они.

Я вижу в них сенаторов, повинных

В самоуправстве, – и пускай как должно

Поступят с ними.

Календаро

А теперь – за дело!

Все по местам. Пусть будет эта ночь

Последней ночью слов; я схватки жажду!

Меня звон Марка сонным не найдет!

Израэль

Все на посты! Спокойствие и зоркость!

Мысль – о страданьях наших и правах!

Лишь ночь пройдет, и нам не знать угрозы!

Сигнал – и все вперед. К моей дружине

Иду я. Пусть никто не медлит в деле.

А дож вернется во дворец – готовить

Все для удара. Разойдемся мы

Для новой встречи в славе и в свободе!

Календаро

При встрече – голову Микеле Стено

Я на мече преподнесу вам, дож.

Дож

Нет, нет, его оставим напоследок;

Не отвлекайся мелкой дичью в гоне

За красным зверем. Оскорбленье Стено

Лишь результат распущенности общей,

Разврата, порожденного в глубинах

Порочной знати. Он не мог, не смел бы

Рискнуть на это в лучшие года.

Мой личный гнев я растворил в заботе

О нашем общем и великом деле.

Я наказанья требую рабу

У гордого хозяина. Откажет?

Он сам обидчик и ответит – сам!

Календаро

Но он – причина нашей связи с вами,

Что освящает наше начинанье;

Ему я благодарностью обязан

И жажду отплатить как должно. Можно?

Дож

Ты руку рубишь – голову рублю я;

Ты к школяру – к учителю я с розгой;

Ты Стено мстишь – Сенат караю я.

Могу ль я медлить ради личной злобы

С огромным, полным, всесторонним мщеньем,

Палящим все, как тот огонь небесный,

Что пал когда-то, – и горячий пепл

Двух городов был залит Мертвым морем?

Израэль

Ступайте ж на посты. Я задержусь

И дожа провожу до места встречи,

Удостоверюсь, нет ли где шпионов,

За ним следящих. А потом бегу

К моим бойцам, сжимающим оружье.

Календаро

Прощай же – до рассвета.

Израэль

Всем успеха!

Заговорщики

Все будем в срок. Вперед! Прощайте, дож!

Заговорщики приветствуют дожа и Израэля Бертуччо

и удаляются во главе с Филиппе Календаро. Дож и Израэль

Бертуччо остаются.

Израэль

Ну, враг – в тенетах и не ускользнет!

Теперь ты – подлинный монарх, чье имя

Славнее славных обретет бессмертье.

Свергал царей народ свободный; цезарь

Пал не один; диктаторов крушили

Патриции; патрициев – плебейский

Пронзал клинок. Но был ли князь, вступивший

С народом в заговор свободы – жизнью

За вольность подданных своих рискуя?

Спокон веков князья трудились втайне

Во вред народу, цепь с него снимая

Лишь для того, чтоб дать оружье против

Народов братских, чтоб ярмо рождало

Ярмо, и смерть и рабство лишь дразнили

Пасть ненасытного Левиафана!

Теперь – о нашем деле; риск велик,

Награда – больше. Что же вы недвижны?

Вы миг назад весь были – нетерпенье!

Дож

Итак, все решено? И все погибнут?

Израэль

Кто?

Дож

Близкие мои по крови, дружбе,

Трудам и дням, – сенаторы.

Израэль

Вы сами

Произнесли им правый приговор.

Дож

Пожалуй, правый, для тебя – бесспорно.

Ты патриот, плебейский Гракх, оракул

Мятежников, трибун народный; что же

Тебя хулить? Ты действуешь, как должен.

Ты попран ими, притеснен, унижен

Как я, – но с ними ты не вел бесед,

Ты хлеба с ними не делил и соли,

Ты кубка их не подносил к губам,

Не рос ты с ними, не смеялся вместе,

Не плакал, в их кругу не пировал;

Не отвечал улыбкой на улыбку,

Не требовал улыбки их в обмен,

Им не вверялся, не хранил их в сердце,

Как я! Взгляни: я сед, и так же седы

Старейшие в Сенате; но, я помню,

Их кудри были черными как смоль,

Когда мы вместе за добычей гнались

Меж островов, отбитых у неверных!

И видеть всех – утопленных в крови?

Сталь в их груди – мое самоубийство!

Израэль

Дож, дож! Такая слабость недостойна

Ребенка! Если вы не впали в детство,

Верните нервам крепость, не срамите

Вас и меня. Клянусь, я предпочел бы

Успеха в нашем деле не добиться,

Чем видеть мужа чтимого упавшим

С высот решимости в такую дряблость!

В боях вы кровь видали, лили кровь

Свою и вражью; вам ли страшны капли

Из жил вампиров старых, отдающих

Лишь выпитую у мильонов кровь?!

Дож

Прости мне! Все шаги и все удары

Я с вами разделю. Нет, я не дрогнул,

О нет! Но именно моя _решимость_

Все совершить – меня волнует. Пусть же

Они пройдут, томительные мысли,

Чему лишь ты – свидетель равнодушный

Да ночь... Наступит миг – и это я

Набат обрушу и ударом гряну,

Что обезлюдит не один дворец,

Что подсечет древа родов древнейших,

Развеет их кровавые плоды,

Цветы их обрекая на бесплодье;

Я так хочу, так должен, так свершу я

Клянусь! Ничто не отвратит мой рок!

И все ж, подумав, кем я должен стать

И кем я был, – я трепещу!.. Прости мне!

Израэль

Бодритесь! Я подобных угрызений

Не знаю вовсе. Что меняться вам?

По доброй воле действуете вы.

Дож

Да, ты не знаешь. Но и я! Иначе

Тебя на месте б я убил, спасая

Жизнь тысяч, – и убил, не став убийцей.

Не знаешь ты, как бы мясник, на бойню

Идя, куда патрициев согнали!

Всех вырезав, ты светел станешь, весел,

Спокойно руки алые обмыв.

Но я, тебя с друзьями превзойдя

В резне ужасной, – чем я должен стать,

Что чувствовать, что видеть? Боже, боже!

Ты прав, сказав, что я "по доброй воле"

Затеял все; но и ошибся ты:

Я _вынужден_. Но ты не бойся: я

Вам соучастник самый беспощадный!

Ни доброй воли нет во мне, ни чувства

Обычного – они б мешали мне;

Теперь во мне и вкруг меня – геенна,

И, точно бес, кто верит и трепещет,

Я, с отвращеньем, действую!.. Идем!

Ступай к своим, а я – моих вассалов

Спешу собрать. Не бойся: всю разбудит

Венецию набат, за исключеньем

Сенаторов зарезанных. И солнце

Над Адрией не встанет в полном блеске,

Как всюду вопль раздастся, заглушив

Роптанье волн ужасным криком крови.

Решился я. Идем.

Израэль

Готов всем сердцем!

Но обуздай порывы этих чувств,

Не забывай, что сделали с тобою,

И помни, что плодом расправы этой

Придут века довольства и свободы

Для города раскованного! Истый

Тиран опустошит страну любую,

Не зная вовсе мук твоих – при мысли

О каре для предателей народа,

Для горстки! Верь, что жалость к ним преступна

Не менее, чем снисхожденье к Стено!

Дож

Ну, человек, ты дернул ту струну,

Что рвет мне сердце!.. Так! Вперед, за дело!

Уходят.

АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Дворец патриция Лиони. Лиони, сопровождаемый слугой,

входит и снимает маску и плащ, которые венецианская знать

носила в общественных местах.

Лиони

Я отдохну; я так устал от бала;

Он всех шумнее был за эту зиму,

Но, странно, не развлек меня. Не знаю,

Что за тоска вошла мне в душу, но

И в вихре танца, взор во взор с любимой,

Ладонь в ладонь с прекрасной дамой сердца

И то меня давила тягость; холод

Сквозь душу в кровь сочился, проступая

На лбу как бы предсмертным потом. Я

Тоску пытался смехом гнать – напрасно.

Сквозь музыку мне ясно и раздельно

Звон погребальный слышался вдали,

Негромкий, как прибой адрикский, ночью

Вливающийся в шепот городской,

Дробясь на внешних бастионах Лидо...

Я и ушел в разгаре бала с целью

Добиться дома от моей подушки

Покоя в мыслях или просто сна...

Возьми, Антоньо, плащ и маску; лампу

Зажги мне в спальне.

Антонио

Слушаю синьор.

Чем подкрепитесь?

Лиони

Только сном, но сна мне

Ты не подашь.

Антонио уходит.

Надеюсь, он придет,

Хоть на душе тревожно. Может быть,

Мне воздух свежий успокоит мысли:

Ночь хороша; левантский ветер мглистый

В свою нору уполз, и ясный месяц

Взошел сиять. Какая тишина!

(Подходит к раскрытым жалюзи.)

Как не похоже на картину бала,

Где факелы свой резкий блеск, а лампы

Свой мягкий разливали по шпалерам,

Внося в упрямый сумрак, что гнездится

В огромных тусклооких галереях,

Слепящий вал искусственного света,

В котором видно все, и все – не так.

Там старость пробует вернуть былое

И, проведя часы в работе трудной

Пред зеркалом, правдивым чересчур,

В борьбе за молодой румянец, входит

Во всем великолепье украшений,

Забыв года и веря, что другие

Забудут их при этом лживом блеске,

Потворствующем тайне, но -. – напрасно.

Там юность, не нуждаясь в этих жалких

Уловках, цвет свой неподдельный тратит,

Здоровье, прелесть – в нездоровой давке,

В толпе гуляк, и расточает время

На мнимое веселье, вместо сна,

Пока рассвет не озарит поблекших

И бледных лиц и тусклых глаз, которым

Сверкать бы должно долгие года.

Пир, музыка, вино, цветы, гирлянды,

Сиянье глаз, благоуханье роз,

Блеск украшений, перстни и браслеты,

Рук белизна, и вороновы крылья

Волос, и груди лебединый очерк,

И ожерелий Индия сплошная,

Но меркнущая перед блеском плеч,

Прозрачные наряды, точно дымка,

Плывущая меж взорами и небом,

Мельканье ножек маленьких и легких

Намек на тайну нежной симметрии

Прекрасных форм, столь чудно завершенных,