Текст книги "Марино Фальеро, дож венецианский"

Автор книги: Джордж Гордон Байрон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Израэль

Ах, если б я посмел открыть вам чувства!..

Дож

Открой: меня уж оскорбить нельзя.

Израэль

Так вот: одно скажите слово – и

Свершится месть! Не за мою обиду

Пустую, за удар, хотя и подлый.

Ведь я ничто, – за низкое бесчестье,

Что _вы_ как дож и воин понесли.

Дож

Ты слишком пылок: власть моя – декорум;

Тиара – не корона; а наряд мой

"Пробудит жалость, как тряпье бродяги;

Нет, больше: у того _свои_ лохмотья,

А это – марьонетке одолжили,

Вся власть которой – этот горностай.

Израэль

Ты стал бы королем?

Дож

Да – у народа

Счастливого.

Израэль

Ты хочешь стать монархом

Венеции?

Дож

Да, разделив державу

С народом, чтоб вовек не быть рабами

Разросшейся патрицианской гидры,

Чьи головы с отравленного тела

На всех нас дышат ядом и чумой!

Израэль

Ты сам патриций родом и карьерой...

Дож

Не в добрый час родясь! Мое рожденье

Стать помогло мне дожем – для обид;

А жизнь провел я как солдат, служа

Стране с ее народом, не Сенату,

Лишь в благе их награду чести видя.

В боях лил кровь я; войско вел к победам;

Вершил и рушил мир в посольствах частых,

Всем пользуясь для выгоды страны;

Я шесть десятков лет моря и земли

Браздил, на пользу родины трудясь

Венеции, – и, видя издалека

Ее шпили над синевой лагуны,

Я счастлив был, что вновь я вижу их!

Но не для кучки малой, не для секты,

Не для сословья лил я кровь и пот.

Зачем – ты хочешь знать? У пеликана

Спроси, зачем он истекает кровью,

Грудь растерзав? Владей он речью, он бы

Ответил так: "Для всех моих птенцов!"

Израэль

Но знать взвела тебя на трон.

Дож

Взвела!

Я не просил. Я в цепи золотые

Попал, с посольством воротясь из Рима.

Не отклонял я прежде никакой

Работы или службы государству

И нынче, старец, не отверг поста,

По виду столь высокого, на деле ж

Презренного, коль тягости учесть.

Что это так, ты сам, мой бедный, видишь.

Коль нам с тобой защиты нет во мне.

Израэль

Обоим есть она, лишь пожелайте,

И тысячам таких же угнетенных,

Сигнала ждущих. Дать его согласны?

Дож

Что за загадки?

Израэль

Их, рискуя жизнью,

Я разъясню; но удостойте слушать

Внимательно.

Дож

Я слушаю.

Израэль

Не только

Я или вы гнет унижений терпим,

Не нас одних ногами топчут: стонет

Весь наш народ, обиды осознав.

Наемные войска сплошь недовольны:

Им жалованье задержал Сенат;

И наши моряки и ополченцы

С друзьями плачут: мало кто найдется,

Чьи брат, отец, дитя, жена, сестра

Не стали жертвой гнусного насилья

Патрициев. А вечная война

С далекой Генуей, питаясь кровью

Плебеев нищих, золотом, что жмут

Из их прибытков, их не бесит разве?

Еще теперь... Но я забыл: быть может,

Я, все сказав, обрек себя на смерть?

Дож

Так исстрадавшись ты боишься смерти?

Тогда молчи; живи, снося побои

Тех, за кого ты пролил кровь.

Израэль

О нет,

Скажу я все, что б ни было! Но если

Венецианский дож – доносчик, стыд

И срам ему! Он потеряет больше,

Чем я.

Дож

_Меня_ не бойся. Продолжай.

Израэль

Так знай, что есть скрепленный клятвой тайной

Союз друзей, отважных, верных братьев,

Изведавших все беды и о судьбах

Венеции скорбящих. И по праву:

Они служили ей во всех краях

И, разгромив врагов иноплеменных,

От внутренних ее хотят спасти.

Немного нас, но и не слишком мало

Для славной цели. Есть оружье, средства,

Надежда, храбрость, вера и терпенье.

Дож

Чего вы ждете?

Израэль

Часа, чтобы грянуть.

Дож

(в сторону)

Он с колокольни Марка грянет – час!..

Израэль

Вот: жизнь моя, и честь, и все надежды

В твоих руках, но твердо убежден я,

Что если общи корни у обид,

То общей быть должна и месть. Коль прав я,

Будь нам теперь вождем, потом – монархом.

Дож

А сколько вас?

Израэль

Сначала ты ответь,

А после я.

Дож

Вы что, синьор? Грозите?

Израэль

Нет, заявляю. Сам себя я предал;

Но в тайниках дворцовых и подвалах,

В ужасных клетках "под свинцовой кровлей"

Нет пыток тех, которые могли бы

Хоть слово, слово вырвать у меня!

"Колодцы" ваши и "свинцы" бессильны;

Кровь у меня там выжмут, не измену;

По Мосту вздохов страшному пройду,

Ликуя, что последний стон мой будет

Последним эхо над волною Стикса,

Текущего меж палачом и жертвой,

Между темницей и дворцом... Найдутся

Живые – думать обо мне и мстить!

Дож

С такими планами и властью – что же

Ты о защите просишь? Сам добиться

Ты можешь правды.

Израэль

Объясню я: тот,

Кто просит покровительства у власти,

Тем проявив доверье и покорность,

Едва ли будет заподозрен в тайных

Намереньях разрушить эту власть.

Когда б смиренно я стерпел побои,

То вид угрюмый мой и брань сквозь зубы

Приметили б шпионы Сорока.

А с громкой жалобой, хотя б и резкой

По выраженьям, я ничуть не страшен,

Не подозрителен. Но, впрочем, есть

Еще причина...

Дож

Именно?

Израэль

Я слышал,

Что дож безмерно возмущен решеньем

Авогадоров, передавших дело

Микеле Стено на разбор в Совет.

Я вам служил, я чту вас – и глубоко

Почувствовал, какая в той обиде

Опасность: вы из тех людей, кто платит

Сторицей за добро и зло. Решил я

Проверить вас и к мести подстрекнуть.

Я все сказал. Что я не лгу – порукой

Мой риск.

Дож

Ты, правда, многим рисковал;

Но так и надо – ради крупной ставки.

Скажу одно: твоей не выдам тайны.

Израэль

И это все?

Дож

Не зная дела глубже,

Что я отвечу?

Израэль

Думаю, что можно

Довериться тому, кто жизнь доверил.

Дож

В чем план ваш, кто вы, сколько вас – я должен

Узнать; число удвоить можно, план же

Точней продумать.

Израэль

Нас уже довольно;

В союзники нам нужно только вас.

Дож

Но хоть вождей представь мне.

Израэль

Я представлю,

Лишь клятву получив в залог за тайну,

Которую мы вам в залог дадим.

Дож

Когда и где?

Израэль

Сюда, сегодня ночью,

Двух привести могу я главарей;

Опасно больше.

Дож

Стой; подумать нужно.

А если я приду к вам из дворца,

Доверясь вам?

Израэль

Извольте, но – один.

Дож

С племянником.

Израэль

Ни с кем! Ни даже с сыном!

Дож

Зверь! Сына смел назвать! Под Сапиенцей

За родину коварную он пал!..

О, будь он жив, а я в гробу! Иль лучше

Воскресни он, пока не стал я прахом!

На помощь я не звал бы незнакомцев

Сомнительных!..

Израэль

Но эти незнакомцы

Все на тебя глядят с сыновним чувством,

И сам ты им доверься, как отец!

Дож

Ну, жребий брошен!.. Где назначим встречу?

Израэль

Я в полночь, в маске, буду там, где ваше

Высочество велите ждать мне вас,

Оттуда мы пройдем в другое место,

Где вам присягу принесут и вы

О наших планах выскажетесь.

Дож

Поздно.

Израэль

Луна восходит?

Да, но небо тускло,

Мгла, пыль: сирокко дует.

Дож

Значит, в полночь

Близ церкви, где мои почиют предки,

Ты знаешь церковь Иоанна-Павла

Апостолов; вблизи, в канале узком,

Найдешь одновесельную гондолу.

Жди там.

Израэль

Я буду там.

Дож

Теперь ступай.

Израэль

Уверен я, что герцог не отступит

В решенье славном. Я иду, мой дож.

(Уходит.)

Дож

Так: в полночь к церкви Иоанна-Павла,

К могилам предков честных я приду...

Зачем?! Держать ночной совет с кружком

Смутьянов низких, главарей крамолы.

И деды не покинут ли гробницу,

Где, до меня, легли уже два дожа,

Чтоб к ним столкнуть меня? Ах, если б так!

Меж чистыми и я почил бы чистым!

Увы! Не к ним – к другим лечу я мыслью,

Мне имя запятнавшим – то, что славой

Равно с любым из консульских имен

На римских мраморах! Но древний блеск

Ему верну в анналах я – всем подлым

В Венеции с восторгом отомстив

И дав другим свободу! Или черным

Его оставлю клевете веков,

Что вечно беспощадны к побежденным

И Цезаря и Катилину мерят,

Взяв пробным камнем доблести – успех!

АКТ ВТОРОЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Комната во Дворце дожей.

Анджолина (жена дожа) и Марианна.

Анджолина

И дож ответил?..

Марианна

Что он срочно вызван

На заседанье. Но оно, должно быть,

Закончено: я видела недавно

Сенаторов, садившихся в гондолы;

Да вон последняя из них скользит

Меж барками, столпившимися тесно

В сверканье вод.

Анджолина

О, если б он вернулся!

Он очень был расстроен в эти дни;

Года, безвластные над гордым духом,

Не властны даже и над плотью смертной,

Что, кажется, в душе находит пищу,

В душе столь быстрой и живой, что вряд ли

Прах послабее вынес бы. Но годы

Не властны и над горем, над обидой.

Обычно у людей его закала

Гнев и тоска при первой страстной вспышке

Развеиваются, а в нем навеки

Все остается. Мысли, чувства, страсти,

Дурные и хорошие, ничуть

Не дышат старостью. На лбу открытом

Рубцы раздумий – мысли многолетней,

Не дряхлости. В последние же дни

Как никогда взволнован он. Скорей бы

Он возвращался! Я одна умею

Влиять на дух его смятенный.

Марианна

Верно.

Его высочество разгневан страшно

Бесстыдством Стено, что вполне понятно.

Но нет сомненья, что уже обидчик

Приговорен за свой поступок наглый

К суровой каре – и отныне будет

Честь женщины и знатность крови чтить!

Анджолина

Да, оскорбленье тяжко; но меня

Не клевета, столь грубая, тревожит,

А потрясенье, вызванное этим

В душе Фальеро, пламенной и гордой,

И строгой... да, ко всем, за исключеньем

Одной меня. И я дрожу при мысли

О том, что будет.

Марианна

Несомненно, дож

Подозревать не может вас.

Анджолина

Меня?!

И Стено не дерзнул! Когда, пробравшись

Как вор, в мерцанье лунном он на троне

Ложь нацарапывал свою, то совесть

Его терзала, тени на стенах

Стыдились клеветы его трусливой!

Марианна

Его бы круто проучить!

Анджолина

Проучен.

Марианна

Как? Есть уже решенье? Осудили?

Анджолина

Я знаю то, что он изобличен.

Марианна

И в этом все возмездье для мерзавца?

Анджолина

Мне трудно быть судьей в своем же деле

И угадать, какою карой можно

Воздействовать на дух развратный Стено;

Но если суд не глубже потрясен,

Чем я, презренной клеветою этой

Виновного отпустят на свободу

Влачить свое бесстыдство или стыд.

Марианна

А жертва за поруганную честь?

Анджолина

Та честь плоха, которой нужны жертвы,

Которая зависит от молвы.

"Она лишь имя", – римлянин пред смертью

Сказал; и верно, если шепот может

Ее создать и погубить.

Марианна

Но сколько

Вернейших жен глубоко б оскорбились

Таким злословьем! Дамы ж подоступней

(В Венеции их много) завопили б,

Неумолимо требуя суда!

Анджолина

Они бы этим доказали только,

Что слово ценят, а не свойство. Первым

Не так легко сберечь невинность, если

Ей нужен ореол; а утерявшим

Лишь видимость невинности нужна,

Как нужны украшенья и наряды,

А не сама она; им важно мненье,

Им хочется, чтоб верили в их честь,

Как хочется красивыми казаться.

Марианна

Для знатной дамы странны эти мысли.

Анджолина

Их мне отец внушил; они да имя

Вот все наследство.

Марианна

Нужно ль вам наследство

Жене главы Республики и князя?

Анджолина

Будь я за мужиком – и то другого б

Я не ждала, полна к отцу любовью

И благодарностью за то, что руку

Мою он отдал другу своему

Старинному – Валь-ди-Марино графу

И ныне – дожу.

Марианна

Руку – но и сердце?

Анджолина

Одно не отдается без другого.

Марианна

Но столь большая разница в летах

И – доскажу – в характерах несходство

Сомненье вызывают в людях: вправду ль

Такой разумен брак и счастье прочно?

Анджолина

По людям люди судят; я же сердцем

Покорна долгу; он многообразен,

Но не тяжел.

Марианна

Вы любите Фальеро?

Анджолина

Все то люблю я, что любви достойно

И благородно. Я отца любила:

Он научил меня распознавать,

Что следует любить и как беречь

Порывы лучшие натуры нашей

От низкой страсти. Руку он мою

Фальеро отдал, зная, что он храбр,

Великодушен, благороден – истый

Солдат, и гражданин, и друг. Все это

В нем есть – отец был прав. А недостатки

В нем те, что свойственны высоким душам,

Повелевать привыкшим. Горд он очень;

В нем пыл страстей неукротимых – плод

Патрицианства и тревожной жизни

Политика и воина. В нем остро

И чувство чести; в должных рамках это

Достоинство, а вне границ – порок;

И этого боюсь я в нем. Он крайне

Был вспыльчив прежде; этот недостаток

Настолько был обуздан благородством,

Что робкая Республика вручала

Ему всегда важнейший пост – от первых

Боев и до последнего посольства,

Откуда к нам вернулся дожем он.

Марианна

А прежде брака – неужели сердце

Для юного красавца не забилось

Ни разу, для того, кто парой стал бы

Красавице, как вы? Ни разу после

Не встретился такой, кому могла бы

Дочь Лоредано, будь она свободна,

Женою стать?

Анджолина

На первый ваш вопрос

Ответ – мой брак.

Марианна

А на второй?

Анджолина

Не нужен

Ответ.

Марианна

Прошу простить; не обижайтесь.

Анджолина

Я не в обиде, я удивлена:

Как может сердце, связанное браком,

Гадать, кого б оно _теперь_ избрало,

Забыть свой первый выбор?

Марианна

Первый выбор

Как раз внушает мысль порой, что можно б

Разумней выбрать, воротись былое.

Анджолина

Возможно. Мне такие мысли чужды.

Марианна

Смотрите: дож. Уйти мне?

Анджолина

Да, пожалуй,

Так лучше; он, по-видимому, в мысли

Ушел глубоко... Так задумчив он!

Марианна уходит. Входит дож и Пьетро.

Дож

(в раздумье)

Есть в арсенале некий Календаро

Филиппо; восемьдесят человек

В его команде, и большим влияньем

На них он пользуется. Он, я слышал,

Смел, дерзок и отважен; популярен

И сдержан в то же время. Хорошо бы

Его привлечь. Почти уверен я,

Что Израэль Бертуччо сделал это,

Но следует...

Пьетро

Простите, государь,

Что вас я прерываю; но сенатор

Бертуччо, ваш племянник, поручил мне

Соизволенья попросить у вас,

Ему назначить время для беседы.

Дож

Пусть на закате... стой: соображу...

Нет; передай, – в два ночи.

Пьетро уходит.

Анджолина

Государь мой!

Дож

Прости, родная! Что ж не подошла ты,

Дитя мое? Тебя я не заметил.

Анджолина

Вы размышляли. И притом ушедший

Ваш офицер, возможно, с важной вестью

Явился от Сената.

Дож

От Сената?

Анджолина

Как мне мешать посланцу и Сенату?

Они вам служат.

Дож

Мне – Сенат?! Ошибка!

Ведь это мы Сенату служим все.

Анджолина

Венецией не герцог разве правит?

Дож

Он будет править. Но оставим. Темы

Есть веселей. Как чувствуешь себя?

Гуляла? Нынче пасмурно, но тихо;

Веслом легко работать гондольеру.

Или подруг ты принимала? Или

За музыкой все утро провела

Одна? Скажи: чего бы ты хотела,

Что дать еще способен дож безвластный?

Немного блеска? Развлечений скромных

На людях или дома? Сердцу скрасить

Унынье дней, потраченных на мужа,

Столь старого и занятого столь.

Скажи – все будет.

Анджолина

Вы всегда добры;

Но нечего просить мне и желать

Лишь видеть вас почаще и – спокойным.

Дож

Спокойным?

Анджолина

Да, мой добрый дож! Зачем вы,

Всех сторонясь, блуждаете один?

У вас на лбу печать суровой думы,

И если разгадать ее нельзя,

То все же видно...

Дож

Все же видно? Что же?

Что видно в ней?

Анджолина

Что сердце неспокойно.

Дож

Но это вздор, дитя! Забот вседневных,

Ты знаешь, очень много у того,

Кто правит шатким этим государством.

Нам Генуя грозит извне; внутри

Есть недовольство; вот я и задумчив,

И менее спокоен, чем всегда.

Анджолина

Но эти же причины были прежде,

А были вы тогда не тот, что нынче.

Простите мне, но в сердце вашем тяжесть

Иная, чем заботы о стране.

Для опыта и дарований ваших

Легки заботы; нет – необходимы,

Ум охраняя от застоя. Вас ли

Взволнуют вражьи козни и опасность?

Вас, кто вовек пред бурей не склонялся,

Кто восходил, ни разу не споткнувшись,

К вершинам власти – и достиг вершин,

И, стоя там, глядел спокойно в бездны,

Не ощущая головокруженья?!

Пусть в порт ворвется генуэзский флот

Или мятеж плеснет на площадь Марка

Не дрогнете. А если пасть придется,

То – как и перед битвой – с ясным лбом!

Теперь – другого рода ваши чувства;

Страдает гордость, не патриотизм.

Дож

Увы! Я гордость утерял: лишили!

Анджолина

Да, гордость – грех, что ангелов низверг.

Ему всех легче поддается смертный,

Кто с ангелами схож природой духа:

Тщеславен низкий; лишь великий горд.

Дож

_Был_ гордым я _твоею_ честью, гордость

Храня в душе. Но – перестань об этом.

Анджолина

Ах нет! Всегда деля со мною радость,

Позвольте мне участвовать и в ваших

Печалях. Я ведь никогда ни слова

О ваших государственных делах

Не спрашивала. Не теперь, я знаю,

У вас тревога алчная. Позвольте ж

Мне облегчить иль разделить ее.

С тех пор как Стено вам злословьем глупым

Смутил покой, вы крайне изменились;

Хочу смягчить вас, чтоб вы стали прежним.

Дож

Стал прежним?! Знаешь приговор для Стено?

Анджолина

Нет.

Дож

Под арест на месяц.

Анджолина

Разве мало?

Дож

Не мало! для галерника, кто спьяну

Под плетью на хозяина ворчит;

Но не для хама, кто с расчетом мерзким

Пятнает честь и женщины и князя,

И где? на троне! на твердыне власти!

Анджолинa

По-моему, довольно, что патриций

Изобличен во лжи и клевете;

Потеря чести – хуже наказанья.

Дож

Но у таких нет чести! Только жизнь

Презренная? Но суд не отнял жизни!

Анджолина

Не смерти ж вы хотите за обиду.

Дож

О нет – _теперь_; пускай живет, покуда

Он _жив_; на смерть утратил он права!

Его прощенье – приговор для судей:

Теперь он чист, вина легла – на них.

Анджолина

О, поплатись безумный этот лгун

За вздорный пасквиль кровью молодою

Душа моя ни радости не знала б,

Ни сна без тяжких сновидений.

Дож

Разве

Суд неба не назначил кровь за кровь?

А клеветник – он более убийца,

Чем льющий кровь. _Боль_ или _позор_ удара

Смертельней ранит чувство человека?

Людской закон за честь не кровью ль платит,

И не за честь – за меньшее, за деньги?

Кровь за измену – не закон ли наций?

Ужель ничто – наполнить ядом жилы,

Где кровь текла здоровая? Ничто

Тебе и мне обрызгать грязью имя

Столь чистое? Ничто – унизить князя

Перед лицом народа? Уронить

Почтенье то, с каким взирают люди

На юность женщин и мужскую старость?

На вашу честь и наше благородство?

Об этом пусть бы кроткий суд подумал!

Анджолина

Бог нам велит прощать своих врагов.

Дож

А бог _своих_ простил? Не проклял разве

Он сатану?

Анджолина

Не нужно слов безумных!

Господь равно простит и вас, и ваших

Врагов.

Дож

Аминь! Прости им бог.

Анджолина

А вы?

Дож

И я, когда на небе встречусь.

Анджолина

Только?

Дож

Что им мое прощенье? Дряхлый старец;

Унижен, презрен, высмеян... Что им

Мое прощенье или гнев мой? Оба

Равно ничтожны... Слишком долго жил я...

Но бросим это... Ах, дитя мое!

Дочь Лоредано храброго, жена

Моя обиженная! Ах, не думал

Отец твой, дочь за друга выдавая,

Что сраму предает ее! Увы!

Срам без вины, срам – беспорочный! Если б

Твоим супругом был другой, _любой_,

Не дож венецианский, – эта мерзость,

Позор и грязь не пали б на тебя!

Столь юной быть, прекрасной, доброй, чистой

И так страдать! И мщенья не найти!

Анджолина

Но я отомщена любовью вашей,

Доверьем, уваженьем. Знают все,

Что чисты вы, что я верна. Чего ж мне

Еще желать, вам – требовать?

Дож

Могло бы

Все лучше быть. Но, что бы ни случилось,

Останься доброй к памяти моей.

Анджолина

К чему вы это говорите?

Дож

Так...

Твое, коль не людское, уваженье

Хочу хранить и мертвый, как живой.

Анджолина

Что за сомненья? Разве я не чту вас?

Дож

Поди сюда и выслушай, дитя.

Отец твой был мне друг. Случайно стал он

Обязан мне за некие услуги,

Скрепляющие дружбу честных. После,

На смертном ложе, нашего союза

Он пожелал – но вовсе не платя мне:

Со мной давно расчелся дружбой он.

Нет! Красоте твоей осиротелой

Хотел он дать убежище от бед,

Что здесь, в гнезде порока скорпионьем,

Бездомной бесприданнице грозят.

Не стал я спорить, ибо с этой мыслью

Встречал он легче свой последний миг.

Анджолина

Мне не забыть вопрос ваш благородный,

Не чувствую ли в юном сердце склонность

К другому, с кем счастливей быть могла б;

А предложенье ваше о приданом,

Завидном для любой венецианки?

А ваш отказ от прав, отцом врученных?

Дож

Да, не был то каприз безумный старца,

Порыв обманный дряхлого желанья,

Алкающего красоты девичьей,

Невесты юной. Страсти я смирял

И в молодости огненной; и старость

Не пожрана проказой сладострастья,

Пятнающей седины у развратных,

Веля им пить последние подонки

Восторгов, изменивших им давно,

Иль покупать себе жену-рабыню,

Бессильную отвергнуть эту честь,

Но чувствующую себя несчастной.

Наш брак иной: тебе свободный выбор

Я предоставил; ты же – подтвердила

Отцовский.

Анджолина

Да! И подтвердила б так же

Пред небом и землей! И не пришлось мне

Жалеть себя; но вас порою – да:

При виде ваших горестей последних.

Дож

Я знал, что я с тобой суров не буду;

Я знал, что мне тебя томить недолго;

Что скоро дочь любимого мной друга,

Достойная отца – умна, богата,

В расцвете полном женственности, будет

Свободна вновь для выбора, пройдя

Чрез годы испытанья умудренной.

Наследовав мой титул и богатства,

Ценой епитимьи не очень долгой

Со старым мужем, не боясь ни кляуз

Судейских, ни завистливой родни,

Она, дочь друга старого, сумеет

Найти того, кто по годам ей ближе,

А верным сердцем предан так, как я.

Анджолина

Мой государь! Я лишь отцовской воле,

Его предсмертным словом освященной,

Да сердцу внемлю, выполняя долг

И верностью супругу отвечая.

Надежд надменных я чужда; приди он,

Ваш смертный час, – я это докажу.

Дож

Я верю, зная искренность твою...

Любовь же из романов я считал

И в юности иллюзией – непрочной

И часто роковой. Я в самых страстных

Моих годах приманки в ней не видел,

Коль есть любовь такая, – и не вижу.

Но уваженье, нежное вниманье,

Забота о твоем благополучье,

Уступчивость желаниям невинным,

Содействие достоинствам, незримый

Надзор за недостатками пустыми,

Что юности присущи, – осторожный,

Не резкий, чтобы, исправляясь, ты

Самой себе приписывала выбор;

Доверье, дружба, ласковость и гордость

Не красотой твоей, а поведеньем,

Любовь отца, а не безумье страсти

Вот чем я думал заслужить твою

Привязанность.

Анджолина

Она всегда была.

Дож

Да, верно. Видя разницу в годах,

Ты все ж меня избрала. Верил я

Отнюдь не внутренним моим иль внешним

Достоинствам, – я им не доверял бы

И в двадцать пять, не в восемьдесят лет,

Я верил чистой крови Лоредано,

В тебе текущей, и твоей душе,

Творенью бога, истинам отцовским,

Усвоенным тобою, вере, чести

И честности – им верил как своим!

Анджолина

Вы были правы; я вам благодарна

За эту веру: с ней все больше крепнет

Почтенье к вам.

Дож

Где чувство чести есть

Врожденное и с детства развитое,

Там брак – скала; где нет его – где мысли

Приманок ищут, жажда удовольствий

Ничтожных гложет сердце или похоть

В нем корчится, – я знаю хорошо:

Там нечего мечтать о чистом чувстве;

Нет чистоты, коль кровь заражена.

Хотя бы муж всем отвечал желаньям;

Будь он мечтой поэта воплощенной

Иль в мраморе изваянной красой,

Будь полубогом, будь Алкидом в полном

Величье мужественности – бесплодно:

Пустое сердце не привяжет он.

Лишь добродетель созидает браки:

Изменчив грех, невинность неизменна.

Одно паденье – навсегда паденье:

Разнообразья ждет порок, но солнцем

Стоит невинность жизнь, и свет, и славу

Даруя всем, кто на нее глядит.

Анджолина

Так чутко, зорко разбираясь в людях,

Зачем, простите, весь вы отдаетесь

Ужаснейшей из роковых страстей,

Смущая мысли ненавистью стойкой

К ничтожнейшему Стено?

Дож

Ты ошиблась.

Я возмущен не Стено; если б им

Давно бы он... Но нет, оставим это.

Анджолина

Но что же так волнует вас теперь?

Дож

Венеции поруганная слава,

Где попраны закон и государь.

Анджолина

Ах, но зачем смотреть на дело так?

Дож

Не так смотрел я до тех пор. Позволь

Договорить мне... Взвесив это все,

Женился я. Никто не осудил

Намерений моих: мой образ действий

Их оправдал, а твой – был выше всяких

Похвал. Я и родня тебя дарили

Свободой, уваженьем и доверьем.

Дочь рода, нам дававшего князей,

Свергавшего чужих князей, была ты

Вполне достойна первой стать из дам

Венеции.

Анджолина

К чему ведете вы?

Дож

К тому, что негодяй дохнул заразой

На это все, – разнузданный тот хам,

Кого средь пира вывести велел я

За безобразье, чтобы впредь умел

Себя вести он в герцогских покоях!

И негодяй на стенке след оставил

Зловредный яд обугленного сердца,

И тот разлился общею отравой,

И честь жены и мужа в гнусной шутке

Трепали все! И дважды негодяй

(Кто оскорбил уже девичью скромность

Бесстыдством в отношенье свиты юной

Твоей – в присутствии знатнейших дам)

За то, что был – и по заслугам – выгнан,

Мстит, очернив супругу суверена,

И правый суд его друзей не видит,

В чем тут вина!

Анджолина

Но ведь ему – тюрьма.

Дож

Тюрьма таким – замена оправданья,

А он отбудет смехотворный срок

В своем дворце. Но с ним покончил я.

Теперь с тобой.

Анджолина

Со мной, мой государь?

Дож

Да, Анджолина. Ты не удивляйся:

Я медлил с этой тягостью, но чую:

Мне жить недолго. Надо, чтобы ты

Усвоила наказ мой; в этом свитке

Найдешь его.

(Вручает ей бумагу.)

Не бойся: все на пользу

Тебе. Потом, в удобный час, прочтешь.

Анджолина

Мой государь! Живым и мертвым вас

Я буду чтить. Но пусть подольше длятся

Дни ваши – и счастливей, чем теперь!

Гнев стихнет, вновь вы станете спокойным,

Каким вам должно быть, каким вы были.

Дож

Я стану тем, кем должен, – иль ничем!

В те дни или часы, что остаются

Для оскверненной старости Фальеро,

Не озарится благостным покоем

Его закат! И отсветы былого,

Небесполезной, небесславной жизни,

Смягчающие приближенье ночи,

Мой смертный час уже не усладят.

Чего желать мне? Лишь оценки должной

Всей крови той, и пота, и трудов

Душевных, мной затраченных во славу

Моей страны. Ее слугой – слугой,

Хоть я и вождь, – сойти к моим отцам

Хотел я с именем таким же светлым,

Как и у них. Мне отказали в этом!

Погибнуть бы под Зарой!

Анджолина

Там спасли вы

Страну. Живите – и спасете вновь.

Второй подобный день ей будет лучшим

Упреком и – отмщением для вас.

Дож

Подобный день бывает раз в сто лет;

Немногим меньше прожил я; фортуне

Достаточно однажды мне послать

То, что она дарит любимцам редким

В немногих странах, и не каждый год.

Но что болтать? Венеция забыла

День тот и мне пора забыть. Прощай,

Голубка Анджолина: в кабинете

Ждет много дела, а часы бегут.

Анджолина

Но помните, кем были вы.

Дож

Не стоит!

Припомнив радость – радость не продолжишь,

А вспомнив горе – воскресишь его.

Анджолина

Еще: как вы ни заняты, молю вас

Для отдыха минуту отыскать,

Вы так тревожно в эти ночи спали,

Что вас – нередко я будить хотела,

Но не решалась, веря, что природа

Осилит мысли, мучившие вас.

Час отдохнув, к работе вы вернетесь

Со свежей силой, с ясной головой.

Дож

Спать не могу я – и нельзя, хоть мог бы;

Как никогда быть начеку я должен.

Но – несколько еще ночей бессонных,

И славно я усну, но где?.. Неважно!

Прощай, мой друг.

Анджолина

Позвольте мне минутку

Побыть близ вас, всего минутку! Я

Вас не могу таким оставить.

Дож

Что же,

Пойдем, дитя; прости мне; создана ты

Для лучшей доли, чем делить мою,

Что меркнет нынче в глубине долины,

Где смерть сидит в плаще из тьмы всесильной.

Когда уйду я (может быть, скорей,

Чем даже годы указуют, ибо

Кругом, внутри и вне идет броженье,

Грозящее так населить кладбища,

Как ни война не в силах, ни чума),

Когда ничем я стану, пусть хоть имя

Того, чем был я, с нежных губ твоих

Слетит порой, в душе возникнув тенью

Того, кто просит памяти, – не слез!..

Идем, дитя, идем. Дела не терпят.

Уходят.

СЦЕНА ВТОРАЯ

Уединенное место близ арсенала.

Израэль Бертуччо и Филиппо Календаро.

Календаро

Ну, Израэль, как жалоба? успешно?

Израэль

Вполне.

Календаро

Возможно ли! Его накажут?

Израэль

О да.

Календаро

Арестом или штрафом?

Израэль

Смертью.

Календаро

Ты бредишь, или мстить решил

Своей рукой, по моему совету.

Израэль

Да, на глоток, хотя и сладкой, мести

Сменить мечту великого возмездья

За родину? Надежды – на изгнанье?

Смяв одного, ста скорпионам дать

Моих друзей язвить, родных, сограждан?!

Нет, Календаро! Капли этой крови,

Бесславно пролитой, он всею кровью

Своей искупит – и не он один!

Месть наша не за личную обиду:

Так себялюбцы мстят или безумцы,

Но не борцы с кровавой тиранией.

Календаро

Ну, мне таким терпеньем не хвалиться.

Будь я свидетелем твоей обиды,

Я б наглеца убил, не то задохся б

В усильях тщетных бешенство сдержать!

Израэль

Спаси господь! Тогда бы все пропало;

Теперь же дело двинется.

Календаро

У Дожа

Ты был; что он сказал?

Израэль

Что на Барбаро

И на ему подобных нет управы.

Календаро

Я ж говорил: не допроситься правды

Из этих рук.

Израэль

Но просьбы укрепляют

Доверие, отводят подозренья.

Смолчи я – каждый сбир за мной следил бы,

Решив, что я задумал втайне месть

Безмолвную и мрачную.

Календаро

А что бы

Тебе к Совету обратиться? Дож

Простая кукла: он своих не может

Добиться прав. Зачем к _нему_ ходил ты?

Израэль

Потом скажу.

Календаро

Что ж не теперь?

Израэль

Потерпишь

До полночи. Проверь своих людей

И всем друзьям вели собрать отряды:

Удар, возможно, нанести придется

В ближайшие часы. Мы долго ждали

Удобного мгновенья, и его,

Быть может, завтра солнце нам укажет:

Вдвойне опасно дольше медлить. Пусть

Все точно явятся на сборный пункт

И при оружье, исключая тех

Среди шестнадцати, кто ждать сигнала

С бойцами будут.

Календаро

Это – речь! С ней в жилы

Мне снова жизнь влилась! От совещаний

Да проволочек я устал. Проходят

За днями дни, все прибавляя звеньев

Оковам нашим тяжким и обид

Все новых – нам самим и нашим братьям,

И новых сил – тиранам нашим наглым.

Ударить бы на них, и – будь что будет,

Неважно мне, – свобода или смерть!

Я изнемог, одной из двух заждавшись!

Израэль

Свободны будем – в жизни или в смерти:

Цепей в могиле нет... Готовы списки?

В шестнадцати дружинах наших точно

По шестьдесят бойцов?

Календаро

Неполны две:

По двадцати пяти нехватка в каждой.

Израэль

Что ж, обойдемся. Кто их командиры?

Календаро

Старик Соранцо и Бертрам. И оба,

Сдается, в бой не рвутся, не как мы.

Израэль

Твой пылкий нрав за холод принимает

Спокойствие: но в собранной душе

Порой отваги больше, чем в крикливом

Мятежнике. Не сомневайся в них.

Календаро

Я в старике уверен, но Бертрам...

Он вял и мягок, что весьма опасно

В таких делах, как наше. Он, я видел,

Как мальчик плакал над чужой бедой,

Пренебрегая собственной, сильнейшей.

Ему в недавней драке стало дурно

При виде крови, пущенной мерзавцу.

Израэль

У храбрых часто нежны взор и сердце,

И больно им кровавый долг свершать.

Бертрама знаю я давно – и редко

Встречал людей честнее.

Календаро

Может быть!

Но слабости боюсь я – не измены;

Но так как ни подруги, ни жены

Нет у него, чтоб действовать на жалость,

Он выстоит, пожалуй. К счастью, он

Бобыль и дружит только с нами. Дети

Или жена с собой его сравняли б

В решимости.

Израэль

Подобная обуза

Не для людей с высоким назначеньем

Республику очистить от гнилья.

Наш долг – забыть для _одного_ все чувства,

Наш долг – все страсти гнать во имя цели,

Наш долг – смотреть лишь на страну родную,

И смерть считать прекрасною – наш долг,

Коль жертва наша к небу вознесется

И в мир свободу вечную сведет!

Календаро

Но если гибель...

Израэль

В смерти за идею

Нет гибели! Пусть плаха выпьет кровь,

Пусть головы на солнце сохнут, руки

Повиснут пусть на башнях и вратах

Дух будет реять здесь! Минуют годы,

Других постигнет тот же черный рок,

Но будет мысль расти неудержимо,

Глубокая, и, сокрушив иные,

Мир приведет к свободе наконец!

Кем были б мы без Брута? Он погиб

За вольность Рима, но пример бессмертный

Оставил – имя, символ чистоты,

И душу, воскресающую всюду,

Всегда, лишь деспот власть возьмет и рабство

Плодит. Он с другом заслужили славу

Последних римлян. Так начнем же род

Венецианцев истых, внуков Рима!