Текст книги "Замужем за облаком. Полное собрание рассказов"

Автор книги: Джонатан Кэрролл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Все еще не опомнившись от изумления, я подошел к последнему окну и увидел умершую Аннетту Тогуолдер. Она сидела на кровати Бини Рашфорт и читала журнал.

Это была шутка, розыгрыш; я был пьян; я сошел с ума. Она умерла. Она не могла быть там. Но вот же, она определенно здесь. Умершая двадцать лет назад Аннетта перелистывала страницы журнала. Не сознавая того, я прижал голову к стеклу, потому что мир вдруг стал для меня совершено новым местом.

– Аннетта? – Я приложил к стеклу и руку. Оно было холодным. Я чувствовал это. Девушка взглянула на меня и улыбнулась. Мне было пятьдесят пять лет, и я подумал… Забудем, что я подумал. Я ошибся.

Она встала и вышла из комнаты. Я по-прежнему прижимал голову к стеклу и глядел на измятую, разворошенную постель, где она только что сидела. Никогда в жизни я не был так близок к ответу, но я окаменел. Все во мне вопило, и кричало, и потрясало прутья клетки. Выпусти нас. Дай убежать. Огонь близок, и он нас убьет.

– Профессор Сильвер?

Я обернулся. Передо мной стояла Аннетта.

– Вы меня напугали.

Она кивнула – понимаю, мол.

– Не знаю, что и делать. Разве можно говорить со Смертью?

– Да, профессор. Нам нужно поговорить.

– Это все из-за Бини?

Она снова кивнула, а потом жестом предложила следовать за ней. Мы прошли через длинную лужайку и спустились к эллингу у озера. Перед ним была сосновая скамья, и мы сели.

– Она думала, что будет лучше, если я приду первой, потому что нам с вами больше всех нужно поговорить об очень многом. Остальное не так серьезно.

– Иногда мне снится, что я говорю с мертвыми. Иногда сны так живы.

Она нахмурилась:

– Это не сон. Я действительно здесь, и нам нужно поговорить, так что, пожалуйста, не щиплите себя и не подпрыгивайте, стараясь проснуться. Это по-настоящему, я настоящая. Я умерла, но сейчас я здесь.

– Почему?

Она прищурилась:

– Потому что ненавижу вас, и вы должны это знать. И тогда это была ваша вина. Или в большой степени. Вы стали соломинкой, сломавшей мне спину. Вы сказали, что моя книга никуда не годится, и – бац! – я не выдержала.

– Ах, Аннетта, я не сделал…

– Нет, сделали! Я не была тупой, вы знаете. Я поняла, что вы говорили.

– Мне следовало солгать? Вы говорили, что хотите правды.

– Я хотела, но не такой, которая убьет меня. Ваша правда была как нож в мои чертовы мозги!.. Я была так уверена, что роман хорош. Так уверена, что вы скажете: «Аннетта, это ошеломляюще! Это ни на что не похоже». – Она придвинулась ближе, яростно тыча в меня пальцем. – Помните, что вы сказали? А? Я помню. Вы сказали: «По-моему, в некоторых местах вы чересчур приблизились к огням ваших любимых писателей. Иногда вы пользуетесь их теплом, чтобы согреть вашу прозу». Напыщенный, самодовольный осел! Это был мой огонь! Это я зажгла все огни в той книге…

– Аннетта, хватит, – раздался у меня за спиной твердый голос Бини.

И прежде чем обернуться, я увидел, как выражение злобы исчезло с лица девушки, словно кулак, который нужно прятать. Она по-прежнему ненавидела меня, но еще больше боялась того, что случится, если она не повинуется.

Я ощутил на плече чью-то руку.

– Привет, Скотт. Не ожидала вас так скоро. Иди в дом, Аннетта. Ты сможешь еще поговорить с ним позже.

Как склонная к гипертрофированной реакции молодая женщина, какой она и была – или была прежде, – она встала, не удостоив меня взглядом, громко цыкнула и потопала прочь. Взглянув на ее обувь, я заметил, что на ней те же сапоги для верховой езды, которые она носила, когда они были в моде – в пору нашего знакомства.

– Мне кажется, у меня сейчас будет сердечный приступ, Бини.

– Не беспокойтесь – сердце у вас здоровое, как у лошади. Чего вам нужно опасаться – это мочевой кислоты. Не увлекайтесь помидорами, мой вам совет.

Сделав глубокий вдох, я взглянул на нее.

– Кто вы?

– Бог.

– Ого.

Она с улыбкой взяла меня за руку:

– Ого-город.

* * *

То ли похолодало, то ли в моей душе температура упала на десять градусов, с тех пор как мы сидели на скамье? У Бини в руке была длинная палка, и она отламывала от нее щепочки. Только эти звуки и были слышны, не считая шума случайных машин у поворота на Плам-Хилл.

– Не хотите ли что-нибудь спросить?

Я старался успокоиться. Мои глаза были закрыты. Она подтолкнула меня локтем и протянула кусок палки. Я взглянул. Идеально вырезанная моя голова дюймов трех в высоту. К тому же безупречно раскрашенная – мои седые волосы, голубые глаза. Я уронил ее и машинально вытер руку о штаны.

– Ну давай, парень, нападай! Это забавно. Задайте мне несколько вопросов, и продолжим.

Настала моя очередь прищуриться.

– Как же вы можете быть Богом, если у вас рак?

– Хороший выстрел, профессор. Попал! Полагаю, нужно начать с самого начала, а? – Она хотела продолжить, но увидела что-то у меня за спиной и остановилась. Встав и сложив руки рупором у рта, Бини крикнула: – Возвращайся в дом, Аннетта! Я не шучу и повторять не буду!

Я не обернулся, потому что больше не имел ни малейшего желания в ближайшем будущем видеть А. Тогуолдер.

– Скверная девчонка. Я сказала ей, знаете? Сказала, что у нее будет возможность высказаться, но потом придется уйти, чтобы я могла вам все объяснить. Но она упрямая и так привыкла делать все по-своему. С вами все в порядке, Скотт?

– Нет.

– Плохо. Так на чем я остановилась? С самого начала. Хорошо. Я родилась в Макферсоне, штат Канзас. У отца была скобяная лавка, и вся наша семья работала в ней. Однажды, когда я стояла за прилавком, зашел какой-то мужчина, которого я никогда раньше не видела, и попросил плоскогубцы. Мы разговорились, и он сказал, что его зовут Гилберт, Нолан Гилберт. Мне было пятнадцать. Вам что-нибудь известно про мистических евреев?

– Вы имеете в виду еврейских мистиков?

– Да, их.

– Ну, кое-что. Я читал…

– Они подошли ближе всех. Когда-нибудь слышали про ламедвовников?

– Бини, о чем вы говорите?

– Эти мистики верили в ламедвовников. Тридцать шесть праведников, чья работа – оправдывать мир перед Богом. Или, если взглянуть на это иначе, предполагалось, что они объясняют Богу, почему человек имеет право на существование. А если один из этих тридцати шести когда-нибудь откроет, кто он такой, то сразу же умрет, и его место займет кто-то другой в другой части мира. Потому что, видите ли, даже сами не зная этого, они являются опорами вселенной. Спасителями. Без их работы по оправданию мира Бог избавился бы от всего этого человеческого стада.

– Ла…

– Ламедвовники. Все это, в общем, не вполне соответствует истине. И самое главное отличие заключается в том, что мы ничего ни перед кем не оправдываем, потому что мы и есть Бог.

– Вы и есть ламедвовник?

– Нет, я Бог. Или одна тридцать шестая Его. Они правильно определили число.

Над водой пролетела птица и снова скрылась. Я взглянул на Бини, на землю, на Бини, на землю. Каких слов ждала она от меня?

– Вы не верите мне. А как же Аннетта? Нужны еще чудеса? Это я могу, если надо, но я подумала, хватит ее. Вы твердый орешек, профессор Сильвер. Вот.

Левой рукой она вынула из-за моей шеи серебряный доллар. А правой что-то подняла. В руке у нее была одна из тех пластиковых штуковин в форме купола, которую встряхнешь – и на декорации, изображающие Париж или Северный полюс, падает, трепеща, искусственный снег. Только в этой сидели на скамье настоящие крошечные человечки, они двигались, – и, вглядевшись, я понял, что фигурки изображают нас и делают точь-в-точь то же, что и мы, движение за движением.

– Ради бога, прекратите!

– Ладно. – Она накрыла заснеженный купол рукой, и он исчез.

Я привстал.

– Что вы от меня хотите? Зачем вы все это делаете?

Она усадила меня обратно.

– Просто сядьте и выслушайте мой рассказ до конца. Когда я встретила Нолана Гилберта, мне было пятнадцать. А ему под семьдесят. Сначала он сказал мне, а потом показал, кто он такой, как сейчас я вам. А потом сказал, что умирает и мне предназначено заменить его… Вот видите, как это бывает. Вы живете своей обычной жизнью, даже узнав. Но как и всем другим – а мы похожи на всех других, Скотт, вам нужно это знать, – и нам рано или поздно приходит время умереть. Обычный жизненный срок, как правило, лет шестьдесят-семьдесят. Но разница в том, что, когда приходит наше время, нам нужно найти замену. Некоторым везет больше других – они знают своего избранника за много лет до смерти. Как я вас.

– Вы знали меня раньше?!

– Конечно. Я годами убирала вашу комнату в университете, но вы никогда по-настоящему не видели меня, потому что я работала в ночную смену. Иногда мы чуть не сталкивались в коридоре, если вы задерживались на работе.

– Вы говорите, что Бог – человек?

– Нет, нет, нет! Я вовсе не говорю этого. Человек имеет Бога в себе, но он не Бог! Нет, проще всего это можно выразить так: человек – это человек, но имеются тридцать шесть избранных, которые все вместе и есть Бог. Вот почему обычные люди чувствуют близость к Нему – потому что Он во многих отношениях и есть они. Нолан рассказал мне про греков. Вам это известно. Они верили, что богов много, и это отчасти правда, и что боги имеют человеческие чувства. Они интересуются сексом, сердятся, ведут себя нечестно, и все такое. Так что греки тоже были близки к разгадке истины, но они думали, что боги живут где-то высоко в особых горах, вдали от остального мира. А это не так. Мы здесь, повсюду, и не похожи на тот образ, который люди ожидают. Понимаете? Я одна из них и, конечно, не очень внушительно выгляжу, а? Но я лишь одна из тридцати шести частей большой мозаики. Сложи меня с остальными частями, и получишь ОДНОГО ВНУШИТЕЛЬНОГО БОГА, еще какого!.. Скажу вам и еще кое-что – мир вообще полон несостыкованных фрагментов. Знаете, каким иногда чувствуешь себя одиноким и неприкаянным? Это оттого, что вы не соединены должным образом. Люди, постигшие это, проводят остаток своей жизни в попытках найти соответствующие им остальные части. Но я здесь не для того, чтобы говорить с вами об этом. У нас нет для этого времени. Я должна рассказать кучу всего другого.

* * *

Как я уже упоминал ранее, до этого удивительного дня с Бини Рашфорт я начинал все больше и больше верить в Бога, но такого, о котором писала Эмили Дикинсон: «Бог – возлюбленный далекий, величавый». Он все знает о нас, и Ему известно, что мы собираемся совершить каждую минуту нашей жизни, но в Нем достаточно любви и уважения к нам, чтобы доверить нам нашу судьбу. Когда мы умрем и достигнем какой-то другой стороны существования, Он пролистает нашу жизнь вместе с нами, страницу за страницей, как школьное сочинение, сочинение со многими ошибками, которые нужно найти и исправить, прежде чем отложить его в сторону. Когда нам будет указано на ошибки и мы распознаем большинство из них, Он покажет нам другие. К тому времени, когда мы встанем из-за Его стола, мы полностью поймем все, что делали не так. Верил ли я в реинкарнацию? Нет. С чего бы нам повторять третий класс, если мы полностью осознали все наши ошибки, совершенные там? Я верил в жизнь после смерти, но не на земле. У меня не было ключа к разгадке, куда мы уйдем, и мне не хотелось этого разгадывать.

Однако когда через много часов я снова оказался у своей двери, мое понимание мира, жизни, смерти, Бога… было в квинтильоне миль от того, что я думал раньше. Потому что эта шумная, милая умирающая женщина доказала мне, не оставив ни малейшего места сомнению, что все, сказанное ею, – правда. Как она сказала, я оказался крепким орешком и требовал доказательства даже после встречи с Аннеттой. Доказательства, которое превзошло бы все. Не могу вам передать, что она сделала, скажу лишь, что она взяла меня туда, куда я хотел попасть, и показала мне невозможное.

Я хотел увидеть Мелвилла и Готорна живыми и во плоти, хотел услышать их голоса и слова, которыми они пользовались вне своих книг. Я хотел увидеть Альберта Пинкхэма Райдера в Рождество, когда он варил свой особенный сорт благовоний и в маленьких кувшинчиках раздавал детям. Я хотел зайти к Монтеню в его башню году в тысяча пятьсот девяносто первом и заглянуть ему через плечо, когда он писал: «Хотя мы можем встать на ходули, нам нужно ходить на ногах, и даже на высочайшем троне земли мы все равно сидим на своей заднице». Это были мои герои, люди, о которых я думал всю мою взрослую жизнь. Если Бини была Богом, а время принадлежит Богу, то она могла просто хлопнуть в ладоши и на мгновение показать мне этих людей. Что она и сделала – взяла меня туда, куда я только хотел, и любезно позволила оставаться там, сколько я захочу. Забавно, что мне не требовалось и не хотелось оставаться там долго. Лишь несколько минут, чтобы подышать их воздухом, увидеть, как они держат перо или шевелят губами, произнося слова. Только это и было мне нужно, и она мне это дала.

После этого, убедившись, я задал свои вопросы, но ее ответы были зачастую неудовлетворительными.

– Почему я?

– Скотт, я бы вам сказала, если бы знала. Но я не знаю, честно. Просто так случается. Тебе говорят – когда-нибудь ты увидишь свою замену и узнаешь. Полагаю, это сродни любви с первого взгляда.

– Бини, вы же Бог! А Бог знает все. Нет ничего, чего бы Он не знал.

– Может быть, когда мы соберемся вместе, все тридцать шесть. Но такого не бывает, а по отдельности нам приходится обходиться тем, что мы знаем. Вы это, вы, мистер. Вы тот, кто должен занять мое место.

– Куда мы попадаем после смерти?

– Куда хотите. Некоторые застревают здесь, другие отбывают.

– Отбывают куда?

– Говорю же вам: куда хотят.

– Вы не отвечаете на вопросы!

– Это нечеткие вопросы. Помните, как вы говорили на ваших семинарах? «Формулируйте точнее, Сильвер!» Кстати, вы знаете, откуда у вас такое имя? Ваша настоящая фамилия Флинк, но когда ваш прадед приехал сюда из земли Саар, он думал, что это звучит не по-американски, и сменил фамилию на Сильвер. Джек Сильвер вместо Удо Флинка.

– Удо Флинк? Самое дурацкое имя, какое я только слышал.

– Наверное, ваш прадед думал так же. Хотите яичный салат или консервированную говядину? – Из правого и левого карманов она вынула завернутые в целлофан бутерброды. – Роберта сказала, вам нравится мой яичный салат.

– Нравится. Спасибо. Это очень мило. – Она протянула мне бутерброд, и я взял. – Яичный салат из рук Бога.

– По крайней мере, можете не сомневаться, что он свежий, а?

– Бини, что мне полагается знать? Это невероятная честь, что вы выбрали меня, но… Что вы делаете на месте?..

– Ну, вы еще не заступили, не психуйте, не надо начинать волноваться раньше срока. Сначала нужно пройти испытания. Вообще-то, первый барьер вы уже одолели, то есть вас выбрали. Но теперь подошла очередь испытаний. Там свои правила, нужно просто их соблюдать.

– Какие испытания? Какие правила?

– Хотите узнать сейчас? Может, лучше сначала доешьте бутерброд?

– Сейчас.

– Ладно. – Она вытерла рот бумажной салфеткой с надписью «Dairy Queen». – Первым делом – первым испытанием, если хотите, – будет решить вашу проблему с Аннеттой. Мертвый человек не может злиться. Им нужно многое сделать на той стороне, но пока они еще злятся на что-то в жизни, это удерживает их в стороне от главного пути. Понимаете, что я имею в виду?

– Почему же вы не можете сделать что-нибудь, чтобы унять ее злобу?

– Во-первых, я не знаю как. Помните: я всего лишь часть целого, и мое могущество не так велико, как вы думаете. Во-вторых, вы двое сами должны с этим разобраться. Если б я каким-то волшебством и сделала то, что вы сказали, это не решило бы ее проблем. Это было бы всего лишь временной мерой. Рано или поздно ребенок должен научиться сам завязывать себе шнурки.

– Что я должен сделать, чтобы помочь ей?

– В этом и состоит часть вашего испытания. Вы должны разобраться в ней и понять, как начать накладывать заплаты. Впрочем, могу вам сказать, от нее большой помощи не ждите. В ней вы найдете враждебно настроенного свидетеля, господин адвокат. Она ненавидит вас всеми потрохами.

– Это я заметил. Она знает обо мне? Очевидно, о вас она знает, ведь это вы вернули ее в этот мир.

– Да, обо мне она знает, но о вас – нет. Она думает, я привела ее сюда, чтобы вы могли помириться. Она не знает, что это часть вашего испытания.

– Как вы успокаиваете мертвых?

Она похлопала меня по плечу:

– Хороший вопрос. Знаете, в чем заключалось одно из моих испытаний?

– Бини, это все страшные тайны! К этому не просто трудно адаптироваться – это невозможно. Как же мне…

– Что означает слово «адаптироваться»?

– Привыкнуть.

– Не надо хныкать, старина. Конечно, привыкнуть к этому трудно! Но вы же ученый, мыслитель. А я всего лишь глупая маленькая женщина из Канзаса, которую не любят собственные дети. Но я прошла испытания. Конечно, они отличались от ваших, но были ничуть не легче.

– Как же Бог может не ладить со своими детьми?

– Эй, приятель, вы когда-нибудь читали Библию? Многие Его дети дулись на Него. Насколько я слышала, Моисей, сидя на горе, спорил сорок дней! А Христос? «Зачем ты покинул меня?» Это благодарность, а? А Иов? Он хотел персонального подтверждения! Хотел, чтобы мы все бросили, спустились и показались ему, как демонстрируют пылесос!

– Мне казалось, вы говорили, что все тридцать шесть никогда не собираются вместе.

– Больше не собираются. В прежние дни – да, но теперь – нет. До сих пор в этом не было необходимости. Разве вы не видите, Скотт? Потому-то люди и хотят быть бессмертными. Не для того, чтобы прожить миллион лет, а потому, что в глубине души они знают, что Бог должен оставаться живым для всех поколений. Бог, который является частью каждого человека, потому что Он состоит из людей. Из тридцати шести. Из всех культур, всякого рода личностей и профессий, мужчин, женщин, детей… Лики Бога вечно изменяются, так как меняются отдельные части. Но в конце концов, Он существует, и Он бессмертен, поскольку люди хотят этого. То, что я несчастлива с моей дочерью или что умираю от рака, ничего не значит. Конечно, это важно для меня, но не для картины в целом. Это часть выпавших мне испытаний – помириться с моими детьми и научиться умирать. Христу тоже пришлось научиться умирать.

Сжав кулаки, я погрозил ими небу.

– Слишком приземленно! Это должно быть более величественно!

Бини ничего не сказала, пока я бушевал, а потом, когда мои руки бессильно разжались и медленно опустились на колени, проговорила:

– Заканчивайте свой перекус, Скотт. Я адаптировалась к этому очень хорошо.

* * *

Когда мы вернулись к ее дому, снова пошел снег. Я бы охотнее предпочел остаться снаружи и смотреть на снегопад, чем зайти и говорить с Аннеттой.

– Что мне следует сказать?

– Решайте на месте. В зависимости от ее поведения.

Бини открыла дверь и жестом пригласила войти. Внутри стоял приятный запах. Аромат дровяного дыма и мыла. Энергично стряхнув с головы снег, Бини позвала:

– Аннетта!

Никакого ответа.

– Аннетта, выходи!

Снова не получив ответа, она почесала нос и зашла взглянуть. Аннетты не было.

– Нет нигде! Вот чертовка. Куда же она ушла?

– Может быть, она не хочет меня видеть. – Я надеялся, что мое облегчение не было слишком заметным.

– Ясное дело, не хочет. Ну это не ваша проблема. Я разыщу ее и сведу вас вместе. Хотите горячего пунша или еще чего-нибудь? Еще один бутерброд?

– Нет, спасибо. Мне нужно пойти и посидеть в одиночестве. Мне много о чем есть подумать.

– Еще бы! – Она открыла дверь и проводила меня до машины. – Эй, что это там внутри? Не Аннетта?

– Не знаю.

Кто-то сидел на сиденье справа от водительского. Сначала, судя по размерам, я тоже подумал, что это девушка, но, подойдя ближе, воскликнул:

– Ниско! Боже всемогущий, это он! Это Ниско!

– Что? – Бини подошла и наклонилась к ветровому стеклу. – Что за Ниско? Это чучело какого-то зверя. Смотрите, какое большое! Наверное, стоило вам целое состояние. Вы купили его кому-то из своих внуков? Эй, в чем дело?

– Это Ниско. Не могу поверить! Я не думал об этом… – Я не закончил фразу. Пару раз открыл и закрыл рот, но на большее у меня не хватило заряда.

– Эй, что случилось? Что это такое?

Обернувшись к Бини, я посмотрел на нее с совершенно обалделым видом:

– Это же Ниско.

– Вы все время повторяете это. А мне кажется, это чучело.

– Так оно и есть. Когда я был маленьким, у меня был только один дурной сон – об этом волке. Видите крестики на месте глаз? Однажды я увидел мультик с волком. Это был плохой парень. В шляпе набекрень, с большой пастью и клыками. Он гонялся за тремя поросятами. В ту ночь и потом еще несколько месяцев мне снилось, как он гонится за мной. С ножом и вилкой наготове, роняя слюни, он собирался меня зарезать. Я был вне себя от страха! Часто я с криком просыпался. Родители прибегали, думая, что меня убивают…

– Почему вы называете его Ниско?

– Не знаю. Он всегда был Ниско. Не Серый Волк, а просто Ниско. Единственное, чего я пугался в детстве… Это Аннетта положила его туда, верно? Больше никто на свете не знал про него.

– Да, наверно, она. Потому ее и нет нигде рядом. Оставила свою визитную карточку, но не понимаю, что она пыталась вам сказать. Что вы собираетесь делать с этим чучелом?

Мне вспомнился тот окаменевший от ужаса мальчик, просыпавшийся среди ночи с колотящимся сердцем, еле переводя дыхание, – спасшийся, но едва-едва. Звук того, как волк бежит сзади, быстро-быстро, проводя ножом по вилке – вжик-вжик-вжик – всего в нескольких дюймах, крича: «Я тебя СЪЕМ!» Хохоча тем ужасным мультяшным смехом. Никакой дьявол из преисподней не может напугать нас больше, чем демоны детства, мультяшные волки или что-то еще в этом роде. В детстве наши уязвимые места намного больше. На нас нет брони.

– Ха! Вы хотите оставить его?

– Нет! Можно выбросить его здесь?

– В этом нет нужды.

Она положила руку на ветровое стекло напротив пассажирского сиденья, и Ниско поблек и стал постепенно исчезать. Потом, в последний момент, когда он уже превратился в колеблющееся темное пятно, раздалось громкое ХЛОП! – и ветровое стекло изнутри забрызгало кровью.

* * *

Я не слышал о них три дня. Я пытался, насколько возможно, продолжать обычную жизнь, но это был абсурд. Бог, и Смерть, и Благоразумие приходили ко мне и усаживались за стол. Они хотели поговорить, у них были планы на меня. Мне что, следовало делать вид, будто это не они, и выслушивать их речи как очередное деловое предложение?

Как я разберусь с Аннеттой? Какие еще испытания придется мне пройти, если я сумею все-таки разрешить конфликт с ней? Что происходит, если удается пройти испытания? Спускаются ангелы и уносят на небесную башню? А есть ли там ангелы? Нужно было спросить у Бини: ангелы существуют?

Можете представить себе кого-нибудь в своей жизни, кто мог бы убедительно ответить на этот вопрос?

Мне по-прежнему было неспокойно и тревожно. Но занятия я вел хорошо, на своих семинарах я прямо-таки пел вопросы и ответы, студенты внимали затаив дыхание. Одна девушка, остановив меня в коридоре, спросила, отчего я сегодня в таком приподнятом настроении. Я расхохотался, как гиена. В приподнятом настроении? Деточка, если бы ты знала!

Однажды вечером позвонила Нора и сказала, что порвала со своим мультипликатором и теперь гуляет с пилотом лайнера. Непостоянство и неразборчивость моей дочери много лет были моей занозой, и мы не раз ругались из-за этого и вообще из-за ее стиля жизни. Но на этот раз мы серьезно и подробно обсудили причину ее решения сменить дружка. В конце разговора возникло умиротворенное молчание, а потом Нора сказала:

– Спасибо, папа.

– За что?

– Что отнесся ко мне серьезно.

– Дорогая, я отношусь к тебе серьезно с самого твоего детства.

– Нет, ты часто обращался со мной как со студенткой, от которой ожидал чего-то великого, но которая в конце концов тебя разочаровала.

– Нора!

– Это правда, папа, но выслушай меня. Постарайся услышать, что я говорю. Сегодняшний разговор был не таким, как другие, он был действительно особым. Впервые на моей памяти я почувствовала, что ты меня слушаешь и тебе действительно это интересно. Не нужно меня хвалить, папа. Я больше не прошу этого. Я хочу лишь, чтобы ты меня любил и выслушал, как я живу.

Когда она повесила трубку, я пошел к Роберте, которая слушала с другого аппарата.

– Она сказала правду? Я действительно был все эти годы таким паршивым отцом?

– Не паршивым, Скотти, но строгим и часто каким-то отстраненным. Ты много лет очень давил на девочку. Мы уже говорили об этом. Джеральд родился, когда Норе было двенадцать, помни. Наверняка она имела в виду это.

У нас трое детей – Нора, Фрея и Джеральд. Нора иллюстрирует медицинские учебники и живет в Лос-Анджелесе. Фрея вышла замуж, у нее двое детей, она живет в Чикаго. Джеральд умственно отсталый и помещен в больницу. Много лет мы пытались держать его дома с нами, но если вы знаете, что это такое – уход за умственно отсталым, то понимаете, что рядом с таким существом практически невозможно вести хоть какое-то подобие нормальной жизни. Это черные дыры нужды в помощи и любви. Что бы вы им ни давали, этого мало или это не то. И не надейтесь получить что-либо взамен, так как у них ничего нет. Конечно, вы мечтаете о проявлении хоть каких-то признаков узнавания или просто нормального поведения. Хотя бы раз. Хотя бы проблеск того, что в один волшебный день сбудется ваша величайшая надежда: в ответ на поцелуй вам улыбнутся, а не заорут, будто их режут. Или чтобы взяли ложку и зачерпнули ею суп, а не колотили себя по лицу или норовили выковырять себе глаза. Сами того не сознавая, они высасывают из вас все, что вы имеете. А если вы теряете терпение и обижаетесь, вина давит вам на плечи и сбивает с ног. Это страшный урок и страшное бремя. Я бы не пожелал такого злейшему врагу.

Когда Джеральду было семь, Фрея однажды вышла из кухни на телефонный звонок, а ее братец сунул руку на зажженную конфорку. В больнице даже Роберта, больше всех боровшаяся за то, чтобы оставить его дома, согласилась, что мы не можем обеспечить ему должный уход. Когда Джеральд поправился, мы нашли самый лучший интернат, и с тех пор он живет там. Он одновременно и наш дамоклов меч, и постоянное напоминание о том, как чудесна может быть жизнь, если вам повезет.

– Мы все по-своему приспособились к нему, Скотт. Я ужасно старалась увидеть его нормальным и дарила ему слишком много любви, которую могли бы получить девочки. Ты делал что мог, но это было страшное разочарование, и оно пожирало тебя. Когда стало невмоготу, ты удалился от нас всех, ушел в свою работу. Это разумно. Это совершенно в нашем духе, мы оба такие. Я хотела, чтобы все были счастливы; ты хотел, чтобы все были исключительными. И оба мы не имели шанса на успех, и мы оба ошибались. Но знаешь, мы были, наверное, не так уж плохи, потому что девочки все-таки нас любят. Это ясно, как бы они ни вели себя.

Да, мы и раньше говорили об этом, но услышать это снова сразу после замечания Норы – это был нокаут, удар в самое сердце. Неужели я в самом деле был так плох и пренебрежителен? Хуже того: неужели все время я знал это, но годами скрывал от себя? Я знал, что жизнь становится все более изощренной игрой в прятки с самим собой, но неужели мы можем не знать о чем-то столь фундаментально важном?

И потом, если это правда, почему именно мне выпало заменить Бини Рашфорт как одну из тридцати шести? Человеку, относившемуся к своей семье с таким высокомерием и неуважением? В своей неподражаемой манере она рассказала мне, что туда «берут „всякого рода личностей“», но неужели среди них найдется место и такому потрясающему эгоисту?

Столько всего сразу. Моя жизнь подпрыгнула, отскочила и поплыла в пространстве, что твой астронавт, разгуливающий в космосе. Она вдруг стала почти невесомой, потому что ее собственное тяготение исчезло. Я неоднократно пытался дозвониться до Бини, но никто не отвечал. Наконец я понял, что она хочет, чтобы я все обдумал, и ответит на мои вопросы, только когда снова придет убирать у нас в доме. Как смешно и в то же время точно подходит ей эта профессия! Окончательный уборщик. Тот, кто наводит окончательный порядок.

Что и говорить, пока я дожидался ее прихода, настроение мое скакало по всей гамме вверх и вниз. На тот день я отменил семинар и выпроводил Роберту из дома, подкупив возможностью пообедать в кафе, а потом сходить в кино с лучшей подругой. Через десять минут после ее ухода пустота и тишина в доме так стали действовать мне на нервы, что я достал пылесос и прошелся им по полу в кухне, прежде чем раздался звонок.

Открыв дверь, я увидел Аннетту Тогуолдер.

– Бини не смогла прийти и прислала меня. Мне велено прибрать у вас в доме. – Она проскользнула мимо меня в прихожую, бросив через плечо напоследок: – Уф, никогда не думала, что окажусь в этом доме. Пылесос приготовлен для меня, да? Хорошо.

Закрыв дверь, я посмотрел на нее.

– Почему она не пришла?

– Потому что велела прийти мне. Я хорошая Putzfrau.[2]2
  Уборщица (нем.).


[Закрыть] Разве не помните главу из моей книги, где девушка подрабатывает уборкой? Не беспокойтесь, профессор, ваш дом после моей уборки будет выглядеть прекрасно.

С этими словами она сняла пальто, бросила его на стул и, включив пылесос, принялась за работу. Я стоял, чувствуя себя дураком. Она больше не взглянула на меня.

Что происходило? Мне ничего не оставалось, как удалиться в свой кабинет и снова попытаться дозвониться Бини. Телефон звонил и звонил. Она сделала это с каким-то умыслом, но с каким? Наверняка зная, что у меня к ней миллион вопросов. Почему же она не пришла ответить на них? Как она могла усадить мне на колени эту девушку и уйти? И куда, черт возьми, она запропастилась?

К счастью, в моем кабинете был маленький телевизор. Я включил его, чтобы заполнить умственную пустоту. Что там делает Аннетта? Мысль о том, что умершая женщина убирает дом, была чудовищна и чудовищно забавна. Я не удержался от улыбки. В голову пришла странная мысль: это уже второй мертвец в доме. Здесь провел годы наш несчастный сын, во всех смыслах мертвый.

Человек по телевизору говорил что-то про сыр горгонзола. Некогда я жил в одной вселенной с сыром горгонзола. Теперь я жил в другой, где мертвые студентки пылесосят мой дом и Бог не отвечает на звонки.

Я сел за письменный стол и притворился, что работаю, передвигая карандаши и бумаги, неизвестно зачем заглядывая в записную книжку, дважды перечитывая банковские счета, хотя цифры потеряли для меня свое значение.

На цыпочках подкравшись к двери, я приложил к ней ухо. Ничего, кроме шума пылесоса. Неужели она пришла только для того, чтобы навести порядок? И лицо ее, и тон были так надменны и неприступны. Она знала, что у нее на руках все козыри, и я ничего не мог предпринять, пока она не сделает первый ход. И все из-за этого плохо написанного, незрелого, тяжеловесного и беспомощного… Раздался стук в дверь. Я заставил себя не убежать и открыть ее. Сосчитал до пяти, медленно выпрямился, медленно повернул ручку.