Текст книги "Замужем за облаком. Полное собрание рассказов"

Автор книги: Джонатан Кэрролл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Мертвые любят тебя

Самый страшный звук в мире – это биение собственного сердца. Никто не любит говорить об этом, но это правда. Когда вам очень страшно, этот тайный зверь стучит огромным кулаком в какую-то внутреннюю дверь, требуя, чтобы его выпустили.

За несколько минут до происшествия я увидела на стене надпись. Корявыми белыми буквами в фут величиной там было написано: «МЕРТВЫЕ ЛЮБЯТ ТЕБЯ». Что бы это значило? Какой местный житель счел это столь важным, чтобы написать на стене среди города? От подобной надписи легко отмахнуться, сочтя ее шалостью или посланием миру от какого-нибудь фаната Grateful Dead,[12]12
  «Благодарные мертвецы» (англ.).


[Закрыть] но я чувствовала, что тут кроется нечто большее.

Меня зовут Антея Пауэлл. На середине четвертого десятка я более или менее удачливый предприниматель. Мои капиталы включают несколько ценных акций, часть многоквартирного дома и больное сердце. Бо́льшую часть своей взрослой жизни я зачарованно и в то же время со страхом прислушивалась к своему сердцу. Это мой двигатель и постоянное напоминание. И я пока еще не хочу, чтобы мертвые меня любили.

Я неслась на другой конец города. Если теперь вы спросите меня почему, я смогу лишь ответить: «Потому». Потому что думала, что мне туда нужно, потому что часы у меня в машине вечно спешат… Потому что мне было нужно успеть на встречу в Самарре. Я знала этот перекресток, даже знала, что красный свет здесь не скоро переключается. Когда я подъехала, горел он, красный, и сзади пристроился белый «фиат». От нечего делать я посмотрела в зеркало заднего вида на машину, на мужчину за рулем. На нем были солнечные очки, и я улыбнулась: ведь было девять вечера. Улыбнулся ли и он? Не помню.

Когда свет переменился, слева от меня, дребезжа звонком, поехал велосипед. В это же время «фиат» рванул с места и попытался обойти меня справа.

Велосипед ехал вплотную ко мне, и я не сомневалась, что сейчас собью его. Оставалось лишь резко отвернуть вправо, в машину.

Возможно, я ошибалась, и велосипед был не так уж близко. Все может быть. Я врезалась в «фиат» и одновременно услышала металлический скрежет и громкое «бум!»: лопнула моя правая передняя шина.

Ощущение при автомобильной аварии – горькое, безнадежное. Когда это случается, вы в шоке, но уже начинаете горевать о последствиях.

Ударив по тормозам, я инстинктивно резко свернула в сторону.

Машина остановилась, и я смотрела, как велосипедист виляет по улице прочь. Мне хотелось свернуть ему шею. Мне хотелось, чтобы я свернула ему шею полминуты назад, пока еще было не поздно. Мне хотелось уехать, и чтобы моя машина снова была в порядке.

Хлопнула дверь.

– Черт побери! – послышался разъяренный голос.

Темные очки по-прежнему закрывали глаза водителя, но все было написано на нижней половине его лица бешено перекошенным ртом. У мужчины были очень светлые волосы, и он яростно жестикулировал.

Я открыла дверь и стала вылезать, но внезапно сердце схватила аритмия, и я на мгновение замерла, испуганно зажмурившись.

– Дамочка, где ваши сраные мозги?

– Вы бы не могли минутку подождать? – Я машинально приложила обе руки к сердцу и чувствовала себя, как листок бумаги, который разрывают пополам.

– Подождать? Послушайте, дамочка, вы чуть не снесли переднюю часть моей машины. Чего еще мне ждать?

– У меня плохо с сердцем.

– У меня плохо с машиной!

Сзади послышался быстро приближающийся вой сирены, и через мгновение полиция была уже на месте.

И тогда я впервые по-настоящему рассмотрела того водителя. Он снял свои очки, и только тут я поняла, почему он их носил: он был альбиносом. Желтые волосы над серебристыми, прозрачно-белыми бровями, розовая кожа. Не знаю, были ли у него розовые глаза. Было слишком темно, чтобы разглядеть.

Меня изумило, как все в этом человеке словно светилось, выхватывая его из вечерних сумерек. Как фосфоресцирующая игрушка или горящий ночник.

– Ну, в чем дело? – Полисмен был большой и толстый, с голосом, подобным скрежету коробки передач какого-нибудь трейлера.

– Дело в том, что она врезалась в мою сраную машину.

– Выбирай выражения, ас. Здесь дама.

Посмотрев на копа, я попыталась благодарно улыбнуться. Мое сердце снова затихло, я медленно вылезла из машины и встала между двумя мужчинами.

– Я набирала скорость, когда меня подрезал велосипедист. Пришлось резко отвернуть.

– То есть отвернуть прямо в меня.

– Это правда.

– Кол мне в зад, если не правда!

Полицейский сурово посмотрел на него и записал что-то в своем большом блокноте, который достал из нагрудного кармана. Все у него было большое: блокнот, ручка, пистолет в блестящей коричневой кобуре на широком бедре.

– А что делал ты, обгонял справа?

– Она ехала слишком медленно. Мне пришлось обгонять.

– Она вообще не ехала – она пыталась отвернуть от велосипеда. Тебе не следовало обгонять ее справа. Потому-то она и врезалась в тебя, и это я запишу в своем рапорте.

Альбинос разинул, а потом захлопнул рот. Он не верил своим ушам.

– Это полное дерьмо! Откуда вам знать, что она говорит правду?

– Во-первых, у меня есть свидетели, а во-вторых, я не слышал от тебя никаких опровержений!

– И где же эти свидетели?

Коп указал на группу людей, собравшихся вокруг полицейской машины и разговаривавших с его напарником.

– Они все говорят, что ты тронулся слишком быстро и попытался обогнать справа. Ты знаешь, это опасный маневр. И это нарушение. А значит, тебе нечего сказать в свое оправдание, если дело дойдет о суда.

– Ни хрена себе! Даже не верится, что вы мне такую срань говорите!

– Мне не нравится твое поведение, беляк. Покажи-ка свои права.

Альбинос полез в карман и достал красивый красный кожаный бумажник. Я увидела на нем переводную картинку со сценой из «Полночи» – отвратительного фильма ужасов, очень популярного в то время.

– А вот это интересно! Тебе известно, что они просрочены на три месяца? У тебя недействительные права, и, пожалуй, тебе светит обвинение в опасном вождении, Брюс. Брюс… Битц? Ну и имечко! У тебя есть еще жалобы, Брюс Битц? – Полицейский подмигнул мне. При виде этого альбинос состроил такую рожу, будто проглотил жабу.

* * *

Добравшись до дому, я первым делом приняла ванну – вторую за вечер. Ванна – это моя запретная любовь и постоянное отпущение грехов. Как моя героиня Бланш Дюбуа, когда что-то идет не так, я открываю кран и наливаю воду… Горячую-горячую, как только можно. Врачи говорят, что такие встряски не на пользу моему сердцу, но это один из тех немногих случаев, когда я говорю себе, что мне слишком хреново, чтобы их слушать. И к тому же я придерживаюсь мнения, что мое сердце имеет собственный ум. А поскольку оно живет внутри меня, то должно привыкнуть к погружениям в кипяток, когда его хозяйка нервничает.

Я добавила в ванну чудесную большую порцию шампуня с кокосовым маслом. Глядя, как она взбивается в воде жемчужной пеной, я на время забыла о своей искореженной машине и сердитом мужике с белыми волосами. Сердитый белый мужик с белой машиной.

Повесив одежду, я блаженно шагнула в дымящуюся пену и устроилась поудобнее, а спустя какое-то время, несколько раз моргнув отяжелевшими веками, глубоко уснула.

Мне снилось, что я в незнакомом городе, на первый взгляд сером и печальном, отдающем чем-то восточным, весьма вероятно, коммунистическим. София или Прага, чужой город в полном смысле слова. Город тихой, безымянной муки. Я никогда там не была, это точно.

Но еще удивительнее был мой спутник. В мою руку крепко вцепился незнакомый мальчик – альбинос в синих джинсах и синей куртке, красных кроссовках и красной бейсбольной кепке с надписью «Сент-Луис кардиналз».

– Как тебя зовут?

– Брюс Битц.

– Сколько тебе лет?

– Семь.

– Ты знаешь, куда мы идем?

Он нахмурился:

– Ты должна отвести меня домой.

– А где это?

Он начал плакать. Сжав его руку, я попыталась ободряюще улыбнуться, но не имела представления, где мы и кто он, – я лишь понимала, что это детская версия мужчины, в чью машину я недавно врезалась.

Весь сон был таким странным и нелепым, что я проснулась от смеха. Я часто засыпаю в ванне и пока не утонула, но просыпаться от смеха – это на меня не похоже. Я осмотрелась вокруг усталыми горячими глазами, соображая, что тут изменилось, пока я спала. Ничего не изменилось. Затем я осмотрела ванну. Среди белой пены плавала маленькая пластмассовая белая машинка – «Фиат-Уно», в точности как у Брюса Битца. Не прикасаясь к ней, я заметила, что передний бампер у нее покорежен точно так же, как у ее большого, настоящего брата.

Жуть.

Сердце, трясущее тебя, как дерево в бурю, предупреждает, что любое слово, сорвавшееся у тебя с языка, может оказаться последним. И потому, прежде чем произнести, взвесь его хорошенько, чтобы знать наверняка, что это именно то слово.

Жуть.

Игрушечная машинка вызвала во мне жуткое чувство. Это была невозможная, смешная, худшая из угроз. Неужели белый человек действительно пробрался ко мне в ванную, пока я спала, и подложил машинку? Положил ее в ванну, пока мне снилось, как я держу его детскую руку в том чужом далеком городе?

И хуже того: может, он все еще у меня в квартире?

В наши дни одинокая женщина должна уметь позаботиться о себе. Как ни параноидально это звучит, но я держу дома два револьвера. Один под ванной, другой под кроватью. На них есть разрешение, и я достаточно упражнялась, чтобы в случае необходимости суметь выстрелить в кого-то.

Убедившись, что дверь закрыта (перед тем как я залезла в ванну, она была закрыта), я быстро вытерлась и натянула джинсы и футболку. Револьвер под ванной – тридцать восьмого калибра, и его вес чувствовался в руке. Он всегда заряжен.

Взведя курок, я открыла дверь ванной. Сердце снова заколотило в дверцу грудной клетки.

На цыпочках я обошла квартиру. Никого.

Наверное, я так и предполагала, но как чудесно знать наверняка. Я заглянула в каждый закуток, в чулан, под кровать, прежде чем сказать себе: «Все в порядке».

Но когда я снова оказалась в ванной, по моей спине пробежала дрожь, словно провели холодным ногтем. Альбинос был здесь, пока я спала. Так близко, что протянул руку и бросил игрушечную машинку мне в воду.

Даже то, что он видел меня голой, не так тревожило, как мысль о том, что белая-белая рука прикасалась к воде, в которой лежала я.

Зазвонил телефон.

Я взяла трубку у раковины.

– Антея Пауэлл?

– Да. Кто это?

– Мертвый белый «фиат». Помнишь? Парня, которого стукнула? Машинку у тебя в ванне? Меня.

Я по-прежнему держала в руке револьвер и приставила его к трубке, будто это могло помочь.

– Что вам нужно? Что вы делали в моем доме?

– Ты изуродовала мою машину. Я это запомнил.

– Что вам нужно от меня?

– Только свое. Ты должна мне кучу денег.

– Тогда оцените стоимость ремонта. Назовите сумму, и мы что-нибудь придумаем.

– Мне не нужна отремонтированная машина. Мне нужна новая, Антея. Купи мне новую, и я оставлю тебя в покое.

– Не смешите меня: я лишь поцарапала передний бампер.

– Мне нужна новая машина, Антея.

– Не угрожайте мне, Брюс. Я помню ваше имя. Не забывайте, я могу позвонить в полицию и рассказать обо всем. Угрозы по телефону, вторжение в чужой дом… Вас будет нетрудно разыскать. Не думаю, что в городе много альбиносов по имени Брюс Битц!

Он рассмеялся:

– Брюси! Думаешь, так меня зовут? Он мертв, милая. Эти права, что я показал? Их срок истек три месяца назад, потому что тогда же истек срок старины Брюса. Я взял их с его тела и немножко подправил. Он погиб в автокатастрофе. Странное совпадение, а?.. Делай, что сказано, Антея, или я сожру твою рожу.

Он повесил трубку.

В ту ночь я не много спала. Сны мне снились черно-белые, и все происходило в новом незнакомом городе. Малолетний Брюс Битц и я шли по освещенным улицам, как на картинах Де Кирико, – белоснежным или рассеченным пополам, как косой, карающими, неумолимыми тенями: или свет, или темнота, и ничего между.

Ничего особенного не происходило, и разговоров было мало. Но помню, нам было легко друг с другом, потому что я как будто бы знала, куда идти. Мальчик чувствовал это и не скулил и не плакал, когда я сбивалась с пути и путалась.

– Как тебя зовут на самом деле? Прошлый раз ты обманул меня, тебя зовут не Брюс…

Он закрыл ручками лицо и рассмеялся приятным смехом шаловливого ребенка.

– Ты рассердилась на меня?

– Нисколечко. Так как тебя зовут?

– Джон Крей. – Он не отрывал рук от лица.

– На этот раз ты говоришь правду?

Руки упали вниз. Казалось, он возмущен.

– Да. Джон Крей. Меня зовут так!

* * *

Проснувшись, я осмотрела кровать и увидела на подушке, в нескольких дюймах от себя, книгу. Слишком взвинченная, накануне вечером я ничего не читала перед сном. Схватив книгу, я заспанными глазами попыталась прочитать заголовок: «Я приду за тобой».

Это была детская книжка большого формата, в ней было мало текста, но много картинок. Я прочла ее. Чудище с другой планеты прилетает на землю, чтобы сожрать маленького мальчика. История имела смешной счастливый конец, и она бы мне понравилась, прочти я ее при других обстоятельствах. Но у меня не было никаких детских книжек. И эту я не читала в постели прошлым вечером. «Я приду за тобой».

Закончив, я положила книгу и выглянула в окно. Что я могу? Позвонить в полицию и доложить о несуществующем «Брюсе Битце», терроризирующем меня? Заплатить ему за аварию, в которой виноваты оба? Подождать его следующего безумного хода? Каким образом он «сожрет мою рожу»?

Телефонный справочник. Джон Крей! Все случившееся за последние двенадцать часов было совершенным безумием, так почему бы не поискать в телефонном справочнике имя мальчика из черно-белого сна?

Там нашлись два Джона Крея и один Дж. Крей. Было раннее субботнее утро. Хватит времени разыскать их всех и увидеть.

Я позвонила по первому телефону. Ответил определенно негр, я искала явно не его, но мне хотелось, чтобы он сказал что-нибудь, кроме «нет», и потому…

– Это Джон Крейон?

– Крейон? Нет, Джон Крей. Джон Тайрон Крей. Что это за фамилия такая – Крейон? Думаете, это «Улица Сезам»? Вы ошиблись номером, Большая Птица. – Он рассмеялся и повесил трубку.

По следующему номеру ответила женщина с сиплым голосом и сказала, что ее муж Джон умер шесть месяцев назад.

Без особых надежд я набрала номер Дж. Крея. Снова ответил женский голос.

– Простите, можно поговорить с Джоном Креем?

– Его сейчас нет. Может быть, ему что-то передать?

– Нет, я перезвоню. – Я улыбнулась и повесила трубку.

* * *

Послонявшись по квартире несколько часов, я вышла поесть в моем любимом ресторане.

Воскресный поздний завтрак в «Chez Uovo» – приятный способ потратить семь долларов. Зайдите туда несколько раз, и вас будут там приветствовать, как члена банды, и подадут бесплатно десерт, если из печи только что вынули один из их прекрасных пирогов или просто если у вас грустный вид.

Я любила сидеть там и смотреть на беззвучное уличное движение за окном. Поскольку уже перевалило за полдень, ресторан был наполовину пуст. Почти сразу же, как я села на свое обычное место, подошел Вальтер, старший официант, и поставил передо мной бокал.

– Что это?

– Мне не положено говорить, Антея. А вам следует просто выпить и удивиться.

Я посмотрела на бокал и улыбнулась. Это был кир, но на край бокала была нацеплена горбушка лайма: мой самый любимый в мире напиток, хотя очень немногие это знали. Последний, кому я про это говорила, был мой старый дружок Виктор Диксон. Он здесь?

– Кто это прислал, Вальтер?

– Этого мне тоже не положено говорить, но я скажу. Парень у стойки в шикарном пиджаке от Готье.

Я взглянула и увидела у стойки человека, сидевшего ко мне спиной. У него были темные волосы и клюквенно-красный пиджак с надписью кириллицей в нижней части. Пиджак был слишком броским, но великолепным. Виктор Диксон никогда не носил таких шикарных пиджаков.

– Кто это, Вальтер?

– Не знаю. Он просто заказал напиток и сказал, что вам понравится. Дал мне пять баксов за приготовление. – И Вальтер двинулся дальше, насвистывая «Love Is in the Air».[13]13
  «Любовь в воздухе» (англ.).


[Закрыть]

Кто же это? Откуда он узнал мой секрет, любимый напиток? Я ждала, когда незнакомец обернется, ощущая сексуальное возбуждение. Но парень не оборачивался и не оборачивался. Наконец мне поднадоело ждать. Эта таинственность вызывала возбуждение, но я не люблю долгие игры и стала снова смотреть в окно.

– Можно к вам подсесть?

Я обернулась; его внезапное приближение застало меня врасплох. Я увидела лишь прямые черные волосы и большие, как у летчика, солнцезащитные очки. Впрочем, его подбородок тоже выглядел неплохо. Сильный квадратный подбородок.

– Откуда вы узнали, что я люблю шерри с лаймом?

Он снял очки. Это был Брюс Битц.

– Я знаю о тебе многое, Антея. Ты держишь свой противозачаточный колпачок в фиолетовой пластиковой коробочке на ночном столике рядом с кроватью. Ешь тунца только марки «Бамблби» и похрапываешь во сне. Хочешь узнать что-нибудь еще? Твоего отца зовут Корки, Корки Пауэлл. Мать умерла, но есть брат и две сестры. Я много о тебе знаю, Антея.

– Откуда?

Он улыбнулся и пожал плечами:

– Мне приходится кое-что знать о моих людях.

– Почему я оказалась среди твоих людей, Джон?

Он перестал улыбаться. Настала моя очередь.

– Тебя ведь так зовут? Джон Крей.

– Как ты это узнала?

Моя рука на коленях задрожала. Я крепко сжала ее, потом расслабила.

– Ты мне приснился. Не пойму, то ли ты явился из моего сна, то ли вошел в него.

Он встал:

– Что за чушь ты несешь?

– Где же твои белые волосы, Джон Крей? Исчезли вместе с Брюсом Битцем?

Он уставил на меня палец:

– Я изучал тебя! Я много о тебе знаю, Антея!

Я с улыбкой пожала плечами:

– Так наша авария не была случайной?

Он рассек воздух пальцем:

– Мы не совершаем ошибок. Мы всегда верно выбираем людей!

– А я, может быть, не человек.

Вальтер посмотрел, как Крей уходит, после чего подошел ко мне:

– Роман был краток. Что вы ему сказали, Антея? Что у вас СПИД?

Я допила кир и протянула бокал за добавкой.

– Что-то вроде этого. Вы когда-нибудь раньше его видели, Уолтер?

– Никогда. Но определенно симпатичный парень.

– Вы хотите сказать: симпатичная женщина.

Вальтер искренне удивился:

– Нет! Нынче я мастер в определении, кто есть кто. Не говорите мне, что это женщина, Антея.

Я кивнула и ткнула в него своим бокалом.

– Это была женщина. Она очень старается не выглядеть женщиной, но подбородок ее выдает. Слишком мягкий.

* * *

– Ваш «Джон Крей» на самом деле Джоанна Крей. Она живет с другой лесбиянкой по имени Петра Хэкетт. Которая, вероятно, и ехала на велосипеде в тот вечер. Они и раньше устраивали подобные ситуации. Обе в прошлом актрисы, но больше этим не занимаются. Они теперь неплохо зарабатывают, запугивая людей, чтобы те делали, что от них требуют. Нынче это доходный бизнес.

– Каким образом запугивают?

Он положил ногу на ногу и взял еще одну сигарету из моей пачки.

– Как вы и рассказали. В основном Большим Толчком.

– Что такое «Большой Толчок»?

– Шантаж. Я слышал, однажды они похитили ребенка, но это лишь слух. Они специализируются на запугивании людей, чтобы те плясали под их дудку. Вроде того, как попытались с вами. – Он рассмеялся и уселся поглубже в кресло. – Боже, если бы они только знали, с кем связались, а?

Я одернула юбку и поправила прическу.

– Что еще?

Он посмотрел в блокнот у себя на колене:

– Ни за кем из них ничего не числится, потому что они все время меняли внешность и имена. Многие принимают их за мужчин! К тому же они все время меняют города, много разъезжают. Но репутация у них незапятнанная.

– Они нам подходят? Ты уверен?

– Абсолютно. В этом нет сомнений.

Я кивком отпустила его. Он встал и выпрямился.

– Могу быть чем-нибудь еще полезен, мисс Пауэлл?

Он всегда рвется сделать больше, это одна из его немногих приятных черт. А в остальном это заурядная мелкая крыса, сующая повсюду свой нос. Он работает на меня, когда я позволяю.

– Нет, спасибо. Я свяжусь с тобой.

Держа шляпу в руке, он поклонился и вышел.

Я села в кресло и стала смотреть в окно. Мне хотелось убедиться самой, прежде чем взять их к себе. Чужие мнения не всегда совпадают с моими. Мне понравилась машинка в ванне и книга на подушке, но это могли быть просто случайные взлеты вдохновения – как у тенора, взявшего как-то раз верхнее до и потом всю свою карьеру безуспешно пытавшегося повторить это. Истинное вдохновение – это не удача, это гений. Оно приходит только к гениям.

И я стала следить за ними. Брюсу Битцу/Джону/Джоанне Крей нравились сексуальные штуки. Подцепить кого-нибудь в баре под видом мужчины, привести домой, а потом самой или с Питером (Петрой) устроить какой-нибудь непристойный трюк, приводящий в замешательство ничего не подозревающую жертву. Самое простое – сделать несколько снимков, а спустя несколько дней пригрозить, что начнут размахивать ими, как ливийским флагом, если не будут выполнены их требования.

Однако интереснее то, что девицы не всегда требовали денег или еще каких-то вещей. Иногда им было нужно просто унизить жертву. Например, они заставили одну слишком заносчивую женщину пройтись голой по универмагу, чтобы ее арестовали за непристойное поведение. Одному бедняге пришлось попытаться затащить в постель собственного сына и таким образом в несколько ужасных мгновений разрушить их прекрасные отношения.

Однажды днем, сидя в своей машине около их дома, я заснула, и мне снова приснился мальчик и таинственный город. Только на этот раз мальчиков было двое – Джон Крей и Питер Хэкетт. Обоих я держала за руки, и мы счастливо шли по безликим, унылым улицам.

– Долго еще, Антея?

– Уже скоро, Джон. Думаю, еще несколько кварталов.

– И я войду тоже?

– Конечно. Джон попросил, и я согласилась.

Джон взглянул на Питера и обошел меня, чтобы обнять своего друга.

– Антея всегда держит слово.

Оба посмотрели на меня с улыбкой. И я улыбнулась в ответ.

* * *

Знаю, я не очень хороший рассказчик. Я бы могла, но мне это неинтересно. Я специально пропускаю одно или комкаю другое, если мне это неинтересно. Анекдоты я рассказываю ужасно.

В общем, этот голос мне наскучил. Я не Антея Пауэлл, хотя ее страх и слабость мне интересны (и всегда возбуждают прочих). Я часто пользовалась ею, когда приходила сюда в своих… путешествиях, пользовалась ею, как каким-нибудь из моих дерьмовых детективов, для всякой грязной работы – что-то разнюхать, подстроить, поставить ловушки.

Вы запутались? Прекрасно! Потерпите меня еще немного, и вы все поймете. Я могу продолжать в том же духе до конца. Но мне хочется, чтобы сейчас вы нахмурились, поняв, что с вашим парашютом что-то сильно не так, еще до того, как начнете дергать за кольцо и молиться, чтобы он раскрылся. P. S.: он не раскроется.

Я следила за ними несколько недель. Обе женщины умели вешать миру лапшу на уши и находить новые оттенки жестокости. Это талант, но в наше время становится все больше людей, обладающих им. Выживает только зло… Может быть, это напоминает Голливуд тридцатых годов – многие красивые женщины красили тогда волосы под Джин Харлоу и просиживали возле аптеки Шваба, ожидая, что в них откроют звезду, но очень немногие из них попали в кино.

Достаточно насмотревшись, я убила Петру Хэкетт. Она была не так хороша, как ее любовница, а место было лишь для одной. Я убила ее в ее квартире, когда Джоанна уехала на выходные.

Вернувшись в воскресенье вечером, Джоанна обнаружила накрытый стол со всем ее столовым серебром, скатертью и лучшим хрусталем. Я устроила ужин из пяти блюд, главным из которых была двадцатипятифунтовая индейка. Петра сидела на своем месте в розово-лиловом платье, а на голове ее красовалась аппетитная, еще дымящаяся индейка.

Но Джоанна с честью прошла испытание! Она вошла и очень спокойно посмотрела на крушение своей жизни. Тут из кухни вышла я в поварском колпаке, неся сладкий пирог.

– Ты проголодалась? У нас куча еды.

Джоанна посмотрела на меня:

– Она мертва?

– Подавилась «фиатом». – Я указала себе на шею. – Маленькая белая машинка застряла в горле. Примерно то же, что убило Теннесси Уильямса. Помнишь?

– Кто ты?

– Антея! Одна из твоих жертв, Джоанна!

Она грустно улыбнулась:

– На этот раз я не так хорошо все расследовала, да?

Я хлопнула себя по щекам. В притворном ужасе.

– Нет, совсем наоборот! На этот раз ты попала в самое яблочко. Вот зачем ты все время делала то, что делала. Вы двое искали меня! Хочешь посмотреть?

– Мне нужно на что-то посмотреть? – робко спросила она. – Я искала тебя? Это забавно.

– Еще как! Пошли, я покажу тебе. – Я взяла ее за руку. Рука была теплой и сухой. Я вывела Джоанну из квартиры, и мы спустились по лестнице к входной двери. – Ты в самом деле не догадываешься, куда мы идем?

Она пожала плечами:

– Может быть, и догадываюсь. Но не уверена.

– Как бы то ни было, мы уже почти пришли. Это здесь, за углом.

Снова оказавшись на улице, я почувствовала, как ее рука стала сжиматься в моей, пока не превратилась в детскую. Я посмотрела на девочку с белыми волосами и стиснула ее ручку.

– А что с Петрой, Антея? Ты сказала, что она тоже сможет войти.

– Ну, иногда приходится кое в чем лгать. Я думала, сможет, но она не смогла. Ты сердишься?

Джоанна покачала головой:

– Не-а, она дрянь. Долго еще?

– Две минуты.

И почти точно через две минуты мы были на месте. Мы вошли в дом и по лестнице спустились к подвальной двери. Я открыла ее ключом, и мы вошли почти в кромешную темноту.

– Мне ничего не видно, Антея!

– Не беспокойся, милая. Я знаю, куда идти.

Я провела ее через все помещение, вытянув перед собой руку, чтобы ни на что не наткнуться, и почти у самой стены нащупала лестницу.

– Вот мы и на месте.

Я подвела девочку и положила ее руки на первую ступеньку.

– Просто лезь вверх. Тут двадцать пять ступенек. Совсем не трудно.

Она полезла. Я полезла следом, просто на всякий случай. На полпути почувствовался сладкий, приторный запах, почти тошнотворный по своей силе.

– Пахнет как торт.

– Двигайся дальше, милая. Мы почти пришли.

– Я уже здесь! Я нащупала верх.

– Возьми кусочек и попробуй. Это твое любимое.

– Шоколад! Антея, это шоколадный торт!

– Правильно, Джоанна. А теперь полезай сквозь него. Все тебя ждут.

Послышался легкий шорох, а потом наверху вспыхнул свет. И раздался хор приветственных голосов.

Девочка залезла на верх лестницы, я поднялась вслед за ней, к свету. Люди кричали: «Ура Джоанне!»

Я посмотрела на них. Это были все, кто заслужил пребывание здесь своей хорошей работой. Чудесные души. Дерьмо земли.

– Мертвые любят тебя, Джоанна. Добро пожаловать домой!