Текст книги "Свадьба палочек"

Автор книги: Джонатан Кэрролл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Он подошел к ее креслу и пожал протянутую ему крупную костлявую руку.

– Холодная. Вечно у тебя холодные руки, Клейтон.

– Это у меня наследственное.

– Ладно-ладно. Говорят ведь, холодные руки – горячее сердце. Кого это ты с собой привел?

Он жестом предложил мне подойти.

– Франсес, это мой друг Миранда Романак.

– Привет, Миранда. Тебе придется подойти ко мне поближе, я почти ничего не вижу. Ты хорошенькая?

– Привет. Выгляжу сносно.

– А я вот всегда была страшилищем, тут и к бабке не ходи. Некрасивым людям приходится прилагать больше усилий, чтобы мир их заметил. Ты вынужден доказывать, что к тебе стоит прислушаться. Ты знакома с Ирвином?

Я взглянула на человечка с важным голосом.

– Ирвин Эделыптейн, это мои друзья Клейтон и Миранда. Садись. Я теперь тебя лучше вижу. Ага. У тебя в самом деле рыжие волосы! Я так и думала. Здорово. Люблю этот цвет. А ты обратила внимание на мои ковры?

– Обратила. Мне нравится, что вы сделали со своей гостиной.

– Спасибо. Это мой ковер-самолет. Когда я здесь, мне кажется, что я летаю. Итак, вы с Клейтоном друзья. Это хороший знак. А чем ты еще занимаешься?

– Я книготорговец, как и он.

– Замечательно! Потому что сегодня я хочу говорить именно о книготорговле. Ирвин будет мне советовать, что я должна, а чего не должна делать. У меня есть очень ценные вещи, Миранда. Знаешь, почему я решила их продать? Потому что всю жизнь я хотела быть богатой. Через месяц мне стукнет сто. По-моему, это будет прекрасно – разбогатеть к ста годам.

– И что вы будете делать с этими деньгами?

Вопрос был невежливый, в особенности через несколько минут после знакомства, но Франсес мне сразу же понравилась, и я чувствовала в ней отменное чувство юмора.

– На что потрачу? Куплю красный «кадиллак» с откидывающимся верхом и стану гонять на нем, подбирая мужчин, которые мне понравятся. Господи, когда же я в последний раз была с мужчиной? Знаешь, в мои годы начинаешь задумываться, кем ты была прежде. Если повезет, то можешь и полюбить этого человека. Большинство мужчин, которых я знала, особым умом не блистали, но характера им было не занимать. А порой они проявляли такое мужество, о каком можно только мечтать. Мужество – это самое главное, Миранда. Так мне говорил Казандзакис. Бог дал нам отвагу, но слушать эту музыку опасно. Этот человек не ведал страха. Знаешь, кто был его кумиром? Блонден! Величайший канатоходец всех времен. Он прогулялся по канату над Ниагарским водопадом и сделал остановку посередине, чтобы приготовить и съесть омлет.

– Клейтон сказал, вы видели и знаете столько, что хватило бы на три жизни.

– Так оно и было, но только потому, что я была безобразна и мне приходилось брать чем-то другим. Я была отменной любовницей и порой проявляла смелость. Старалась говорить правду, когда считала это важным. Всем этим я горжусь. Мне предлагали написать автобиографию, но ведь пришлось бы пересказывать мою жизнь. Не хочу делить ее с другими, с теми, для кого она значит куда меньше, чем для меня самой. Но я к тому времени была уже так стара, что не знала, сумею ли рассказать обо всем правдиво, а это очень важно. Но Ирвин подарил мне вот эту штуковину, которой я с удовольствием пользуюсь. – Она вытащила из кармана и продемонстрировала мне маленький диктофон. – Сижу вот как сейчас и чувствую под ногами ворс моего ковра-самолета, в окна проникает теплый свет, и если меня посещает какое-нибудь особенно приятное воспоминание, мне надо только нажать эту кнопочку. И я рассказываю этой машинке такое, о чем не вспоминала долгие годы… Как раз сегодня утром, накануне вашего прихода, мне вспомнился пикник с Хемингуэями в Отейе. Льюис Галантьер, Хемингуэй и безумный Гарри Кросби. Что этих двоих связало, ума не приложу, но день прошел замечательно. Мы ели вестфальскую ветчину, и Гарри проиграл на скачках три тысячи франков.

Я потрясенно воззрилась на Клейтона и безмолвно, одними губами спросила:

– Хемингуэй?

– Я часто думаю о Хемингуэе. Знаете, люди не перестают говорить о нем и о Джакометти, только их всегда описывают совершенно неправильно, просто до безобразия искаженно. Всем хочется верить, что они были загульными развратниками – это соответствует романтическому образу. Но Галантьер незадолго до смерти произнес слова, которые стоит запомнить: «Все великие художники, когда мы жили в Париже, ни дня не проводили без работы. Людям хочется верить, что все эти книги и картины возникли из ничего, готовенькие. Но мне больше всего запомнилось то, как все они усердно трудились. Джакометти? Он убил бы вас на месте, войди вы к нему в студию, когда он работал».

Клейтон за время нашего знакомства сделал для меня немало хорошего, но больше всего я ему благодарна за то, что он познакомил меня с Франсес Хэтч. Никогда, до последнего своего часа я не забуду этого первого утра, проведенного в ее квартире. После этого мы с ней часто виделись, чего требовали совместные наши дела по продаже ее коллекции, а кроме того, мне очень нравилось проводить время в ее комнате – вместе с ней и ее многочисленными воспоминаниями. Как-то в колледже я прочла поэму Уитмена о старике, удившем рыбу из лодки. Он прожил большую жизнь, а теперь, усталый, мирно ждет смерти. А пока она не пришла, он с удовольствием удит рыбу и предается воспоминаниям.

Даже в детстве, когда энергия бьет ключом, я мечтала прожить жизнь настолько полную, чтобы успеть переделать все дела и со спокойной совестью ждать смерти.

Когда в тот день мы вышли из ее квартиры, у меня было такое ощущение, будто я побывала в комнате, где бытуют полная ясность и понимание, если только такое возможно. Словно это были осязаемые субстанции, которые мне позволили пощупать руками, чтобы я почувствовала их вес и фактуру. Оказалось, что такое вполне вероятно, и это меня вдохновило.

В магазин я вернулась полная впечатлений. Остальную часть дня я слонялась без особых дел, жалея, что рядом со мной нет рассудительного человека, с которым я могла бы поделиться своими переживаниями. Я была рада, что звана на вечеринку, где можно будет потусоваться с людьми и напитаться того обыденного волшебства, которое всю свою жизнь умела находить Франсес.

Я уже несколько раз бывала на званых обедах у Дагмар Брис. Среди ее гостей попадались как интересные, так и странноватые. В противоположность Жако, который не терпел, чтобы не он играл первую скрипку, у Дагмар и ее бойфренда Стенли хватало скромности и хорошего вкуса, чтобы зазывать к себе массу интересных личностей и не мешать им править бал. А еще мне у них нравилась полная свобода для приглашенных по части выбора нарядов и поведения. Никакая показуха не поощрялась, однако тем, кому и вправду было чем щегольнуть, никаких препон не строилось.

В пять я поехала домой, чтобы сменить наряд. Телефон зазвонил, как раз когда я одевалась. Это была Зоуи – ей хотелось поболтать. Мы проговорили слишком долго, и у меня едва хватило времени, чтобы закончить мой туалет. К счастью, Дагмар и Стенли жили всего в нескольких кварталах от меня, хотя и в гораздо более фешенебельном микрорайоне.

Мне нравилось жить на Манхэттене помимо всего прочего еще и потому, что город с легкостью перенимает твое настроение в ту самую минуту, когда ты выходишь из дому. Если ты торопишься, все вокруг тоже спешат, даже голуби. И ты вливаешься в этот ритм, проникаешься сознанием того, что тебе нужно успеть туда, куда ты торопишься.

Но когда тебе нужно убить время, он выставляет напоказ всякие интересные вещицы, на разглядывание которых может уйти несколько дней. Я не согласна с теми, кто считает Манхэттен холодным и бездушным. Конечно, он порой грубоват, но это не мешает ему быть игривым и порой очень забавным.

На всех перекрестках по дороге к Дагмар мне приветливо светил зеленый глаз светофора. Свернув к ее дому, я произнесла слова благодарности. Несколько секунд спустя мимо вразвалочку прошел сумасшедший, который толкал перед собой детскую коляску, набитую всяким хламом. Не говоря ни слова, он улыбнулся мне и приложил пальцы к полям воображаемой шляпы, так, словно он был представителем муниципалитета, принявшим мою благодарность.

В заднюю стенку лифта было вделано большое зеркало. Войдя в кабину, я в него заглянула. Мои волосы были короче, чем месяц тому назад. Почему чем старше становится женщина, тем она короче стрижется? Потому что лень ухаживать за прической? Или оттого, что существует не так уж много лиц, которые после определенного возраста не выглядят нелепо в таком роскошном обрамлении? Пристальнее вглядевшись в зеркало, я обнаружила у себя гораздо больше седых волос, чем, по моему мнению, было допустимо в тридцать три года. Морщинки вокруг рта были едва заметны, однако мне приходилось пользоваться все более дорогой косметикой, потому что нагрузка на нее возрастала. Я подняла руки и повертела ими, чтобы посмотреть – сиськи-то как поживают. Лифт остановился. Опустив руки, я быстренько развернулась.

Двери разъехались в стороны, и я вышла в коридор. К моему изумлению, Дагмар стояла за порогом своей квартиры, держа в каждой руке по бокалу шампанского.

– Миранда! Вот и ты.

– А почему это ты здесь?

– Прячусь от мужчин. Они там спорят о боксе.

– А женщин что – нет?

– Пока нет. Мужчины стараются пораньше приходить на вечеринки, если знают, что туда приглашены шикарные женщины.

– Но ты, надеюсь, и других женщин пригласила.

– Разумеется. И супружеские пары. Неужто я отдала бы тебя на съедение львам?

– Похоже, я начинаю нервничать.

– Глупости. Снимай с себя все и смело входи. Давай-давай. – Она протянула мне один из бокалов, и мы вместе вошли в квартиру.

В отличие от жилища Франсес Хэтч, мебели в квартире Дагмар и Стена почти не было. Жако, однажды здесь побывавший, язвительно заметил, что всю квартиру можно за считанные секунды вымыть дочиста при помощи пожарного рукава и трех упаковок «брилло». Он, конечно, преувеличивал, но уюта в квартире не чувствовалось, и я не могла понять, как двое таких милых, сердечных людей могут обитать в этом холодном, безжизненном углу в стиле хай-тек. Проходя по коридору, я услышала взрыв смеха из гостиной. Смеялись мужчины.

В комнате было полно народу, и оказалось, что все же приблизительно половина из них – женщины. Я окинула сборище быстрым взглядом, некоторых узнала, кое-кому помахала рукой. Незнакомые мужчины на первый взгляд показались мне милыми, но совершенно неинтересными. У всех волосы были либо гладко зализаны назад и блестели от геля – этакий гангстерский стиль, у других по последней моде ниспадали на плечи. Я понимала, что мое суждение было несправедливым, но так уж я устроена: виновны, пока не докажут, что интересны.

Дагмар по-приятельски пожала мне плечо и направилась к ресторатору. Ко мне подошел мужчина, которого я видела несколько месяцев назад, и представился. Он был брокером – специализировался на акциях железнодорожных компаний. Несколько минут мы с ним говорили о маршрутах поездов, которые знали и любили. Меня это устраивало, потому что говорил в основном он, а я могла продолжать свои наблюдения.

К нам подошел официант – в руках поднос с закусками. Их восхитительный запах напомнил мне, что за весь день я съела только «Динь-дон» и выпила чашку кофе, когда мы с Клейтоном ехали в такси. Железнодорожный брокер и я взяли по тартинке с икрой и яйцом, как мне показалось, и отправили их в рот.

Тартинки были такими острыми, что взрывались от одного к ним прикосновения. Но у меня хватило присутствия духа зажать ладонью рот, из которого уже готов был вырваться пронзительный вопль, какой издает смертельно раненный заяц. Брокер сделал почти то же самое. Мы уставились друг на друга, от боли и неожиданности потеряв дар речи. К счастью, он тотчас же сунул руку в карман, вытащил пакетик бумажных носовых платков и протянул один мне. Мы без малейших колебаний выплюнули бомбы в салфетки и вытерли губы. Я надеялась, что наши действия остались незамеченными, но оказалось, что некоторые из гостей все видели и с любопытством за нами наблюдали. Брокер, взглянув на меня, издал звук, похожий на свисток паровоза:

– У-у-у-у, у-у-у-у-у!

Я расхохоталась и легонько толкнула его. У меня слезы текли из глаз, во рту полыхало пламя, к тому же я ужасно неловко себя чувствовала, но не могла сдержать смеха.

– На нас все смотрят!

– Ну и что прикажете делать? У меня сейчас вся жизнь пронеслась перед глазами.

На нас и вправду смотрели все, но от этого мы еще пуще развеселились. К нам подошел Стен и спросил, что случилось. Мы ему объяснили, и этот миляга немедленно пошел к официанту распорядиться, чтобы тот никому больше не предлагал этих закусок.

Кто мог знать, что после этой огненной минуты все в моей жизни переменится?

Обед подали через полчаса. Все потянулись в столовую. Ко мне подошел незнакомый мужчина и поинтересовался, как я себя чувствую. На вид ему было за сорок, копна густых, непокорных темно-каштановых волос придавала ему сходство с Джоном Кеннеди, а широкая добродушная улыбка сразу к нему располагала, кем бы он ни был.

– Спасибо, мне уже лучше. Я имела неосторожность попробовать закуску, которую доставили прямиком из преисподней, и меня парализовало.

– У вас был такой вид, будто вы вдруг увидели козла. Я замерла.

– Козла? Добродушная улыбка в ответ.

– Да-да, будто вы увидели, как в комнату входит козел. Вот такой. – На его лице появилось такое идиотское выражение, что я прыснула.

– Это в самом деле выглядело настолько ужасно?

– Напротив, очень впечатляюще! Я Хью Оукли.

– Миранда Романак.

– А это моя жена – Шарлотта.

Эта сногсшибательная женщина была потрясающе красива. Такая красота с годами не блекнет. Глаза цвета берлинской лазури, очень светлые локоны взбиты наподобие безе. Мое первое впечатление о Шарлотте Оукли: вот типичная нордическая женщина, к тому же… беспорочная. Потом оказалось, что губы у нее полные и сексуальные. Сколько мужчин мечтали об этих губах?

– Привет. Мы за вас переволновались.

– Мне показалось, я проглотила бомбу.

– Не забудьте сегодня перед сном прочесть краткую благодарственную молитву святому Бонавентуре Потен-цийскому, – сказал Оукли.

– Что-что?

– Это святой, к помощи которого следует взывать при болезнях пищеварительного тракта.

– Хью! – Шарлотта легонько дернула его за мочку уха. Но она при этом улыбалась, улыбка – высший класс! Будь я королем, отдала бы за нее все свое королевство. – Это одно из хобби моего мужа – изучение святых.

– Мои недавние фавориты – Годелева, помогающая при першении в горле, и Гомобонус, святой покровитель всех портных.

– Пойдем-ка поедим, святой Хью.

– Не забудьте: святой Бонавентура Потенцийский.

– Я ему уже молюсь.

Он прикоснулся к моему рукаву и удалился вместе со своей женой. Все понемногу рассаживались за столиками. Мы с Хью по странному стечению обстоятельств оказались за одним столом, хотя между нами и село несколько других гостей.

К несчастью, мой сосед решил за мной приударить и за двумя первыми блюдами засыпал меня вопросами личного характера, на которые мне не хотелось отвечать. Иногда я скашивала глаза и видела Хью Оукли – он разговаривал с владельцем знаменитой галереи в СоХо. Казалось, оба получают огромное удовольствие от общения. Мне было жаль, что я говорю не с ними.

Поскольку я не обращала внимания на то, что говорил этот тип справа от меня, я даже не заметила, как он для убедительности своих слов начал прикасаться ко мне. Все в рамках приличий – ладонь на моем запястье, через несколько предложений – пальцы на моем локте, чтобы подчеркнуть сказанное. Но мне это решительно не нравилось, и, когда его рука слишком долго задержалась на моей, я уставилась на нее и не отводила взгляда до тех пор, пока он ее не убрал.

– О-па. Прошу прошения.

– Ничего. Я проголодалась. Давайте есть.

Каким приятным оказалось последовавшее за этим молчание! Еда была отменной, а я и в самом деле очень проголодалась, Я отдана должное какому-то сложному блюду из курятины и рассеянно слушала обрывки разговоров, доносившиеся до меня с разных концов стола. Не заставь я своего назойливого соседа умолкнуть, мне не удалось бы расслышать слова Хью.

– Джеймс Стилман был бы одним из самых лучших! Его смерть – ужасная трагедия.

– Да брось, Хью, парень был неуправляемый. Только вспомни этот скандал с Эдкок.

Голос Хью звучал громко и зло.

– Это была не его вина, Деннис! Муж Эдкок всех нас обвел вокруг пальца.

– Ага, и прежде всего твоего дружка Стилмана.

Я так подалась вперед, что чуть не легла грудью на стол.

– Вы знали Джеймса Стилмана?

Хью и его собеседник обернулись ко мне. Хью кивнул. Другой уничижительно хмыкнул.

– Еще бы, кто ж его не знал? Да после истории с Эдкок его половина Нью-Йорка знала.

– Какой истории?

– Расскажи ей, Хью. Ты же его главный защитник.

– В самую точку! – Хью вспыхнул, но, обращаясь ко мне, заговорил своим обычным голосом. – Вы знаете художницу Лолли Эдкок?

– Конечно.

– Так вот, несколько лет назад ее муж заявил, что у него есть десять ее картин, которых никто еще не видел. Он решил их продать и обратился к «Бартоломьюз»…

– Это аукционисты?

– Да. Эдкок хотел, чтобы они продали картины с аукциона. Джеймс с ними сотрудничал. Они его очень высоко ценили и потому поручили ему поехать в Канзас-Сити и проверить подлинность полотен.

Другой мужчина покачал головой.

– И мистер Стилман в приступе энтузиазма оформил покупку у этого мошенника мистера Эдкока, только вот потом выяснилось, что картины были подделками.

– Это было добросовестное заблуждение!

– Это было дурацкое заблуждение, как ты прекрасно знаешь, Хью. Ты бы никогда не позволил так себя провести. Стилман был известный лопух, вот он и тут лопухнулся. Этот глагол точно для него и придумали.

– Тогда объясни, как ему удалось отыскать «Мессершмидтовскую голову», которая сотню лет считалась утраченной?

– Повезло, как всякому новичку. Мне не помешает еще немного выпить. – Он сделал знак официанту, и, пока отдавал распоряжения, я не упустила своего шанса.

– Вы хорошо его знали?

– Джеймса? Да, очень хорошо.

– Не могли бы мы… М-м-м, простите, вы не могли бы поменяться со мной местами? Мне очень бы хотелось задать Хью пару вопросов.

Владелец галереи передвинул свою тарелку и, пересаживаясь на мое место, спросил:

– Так вы тоже поклонница Джеймса Стилмана?

– Он был моим бойфрендом в школе.

– Правда? Вот уж не думал, что у него было прошлое. Тут я взъерепенилась.

– Он был хорошим человеком.

– Не имел возможности в этом убедиться. У меня никогда не возникало желания познакомиться с ним поближе.

Я так обозлилась на него, что, сев рядом с Хью, не могла вымолвить ни слова. Хью похлопал меня по колену.

– Не сердитесь на Денниса. Святой Убальд – вот кто ему нужен.

– А что это за святой?

– Он предохраняет от бешенства. Расскажите о себе и Джеймсе.

Мы проговорили до самого конца обеда. Я больше ничего не ела.

Хью Оукли был искусствоведом. Он ездил по всему миру, объясняя людям, чем они владеют или что им следовало бы приобрести. Слушая его, я поняла, почему он так молодо выглядит. Он занимался своим делом с прямо-таки заразительным энтузиазмом. Рассказывая о поисках редких и дорогих полотен, он становился похож на мальчишку, раздобывшего карту зарытых сокровищ и преисполненного надежд. Ему нравилась его работа. А мне нравилось слушать, как он о ней рассказывает.

За несколько лет до этого он читал курс лекций в Тайлеровской школе искусств в Филадельфии, где и познакомился с Джеймсом. Хью охарактеризовал его как потерянного молодого человека, впрочем, уверенного в том, что его ждет нечто очень важное. Оно появится в один прекрасный день невесть откуда, и все станет на свои места.

– Когда я закончил последнюю лекцию, он подошел ко мне с таким недоуменным видом, что мне стало не по себе. Я спросил, все ли с ним в порядке. Он только и сумел выдавить из себя: «Я хочу об этом знать. Я должен узнать об этом побольше». Я сам пришел когда-то в такое же исступление после лекций Федерико Дзери в Колумбийском университете. Слыхали о его книге «За пределом образа»? Вы должны ее прочесть. Дайте-ка я запишу вам название. – Он достал из кармана кожаную записную книжку и серебряный цанговый карандаш. Имя автора и название книги он написал четкими печатными буквами. Позднее я узнала, что этот шрифт называется «бремен». Среди многочисленных хобби Хью Оукли было и такое: различными шрифтами он переписывал понравившиеся ему стихи и рассказы и, как средневековый монах, расцвечивал их красками, которые сам и готовил из крахмала.

Я была так поглощена его рассказом, что даже не сразу осознала – я ведь лишаю его общества остальных собравшихся. Да и возможная реакция его жены меня тоже стала беспокоить. Оглядевшись по сторонам, я с облегчением увидела, что она оживленно беседует с Дагмар Брис.

Разговор у нас шел уже о чем-то другом, но мне нужно было узнать о Джеймсе все, чем Хью мог и желал со мной поделиться.

– Но что именно произошло с Джеймсом?

– Сердце глупое.

– Это вы о чем?

– «Надежда сияет сердцу глупому». Это строка из стихотворения Маяковского. У его девушки эти слова – «сердце глупое» – были вытатуированы на внутренней стороне запястья, наподобие браслета. Представляете? Но ведь мы живем в век татуировок, разве нет?.. Ее звали Кьера Стюарт. Она училась на последнем курсе в Темпле. Красивая шотландка из Абердина. Джеймс был от нее без ума, ну а мне так с первого взгляда стало ясно, что она – просто океан неприятностей. От женщин вроде нее в первые несколько месяцев ты на седьмом нёбе, а потом, по мере развития отношений, опускаешься ниже и ниже. Приходит время, и ты начинаешь сомневаться, а был ли ты и в самом деле на небесах. Но к этому моменту ты уже у них на крючке, а кроме того, они кой-когда балуют тебя деликатесами. В общем, попадаешь в зависимость сродни наркотической. Самое ужасное, что в ту пору, когда они встретились, Джеймс как раз начал вставать на ноги. Он уже твердо знал, чего хочет от жизни. У него все здорово получалось, и нужные люди уже помогали ему идти в нужном направлении… Хорошее всегда враг великого. С самого начала у него обнаружился редкий дар улавливать различия между тем и другим. Беда в том, что в нашем деле чутье оттачивается медленно, в процессе кропотливой изыскательской работы. А Джеймсу всегда хотелось мгновенного успеха, вот сейчас, в эту секунду. – Хью покачал головой. – Он однажды сказал, что ему многое нужно доказать, только вот он не знает, кому. Итак, все у него случилось сразу. Немногие способны такое выдержать. Звезда его восходила, он встретил эту бешеную красотку, которая сводила его с ума, и в довершение всего работодатели послали его провести экспертизу полотен Эдкок. Джеймс считал себя неуязвимым. Какое-то время казалось, что это так и есть… А потом наступил полный крах. Он допустил большую ошибку. Муж Эдкок оказался хитрым жуликом, но все же недостаточно хитрым. Сделка была расторгнута, Джеймс скомпрометирован. Уже одного этого хватало, а тут еще Кьера почуяла, куда ветер дует. Она позвонила ему и сказала, что между ними все кончено. Позвонила! Высокий класс, а? Подлая сучка. Он посреди ночи сел в машину и помчался к ней в Филадельфию, но так и не доехал. Вот и вся история, Миранда. Жаль, что мне нечего больше добавить. Он был мне очень симпатичен.

– Вы даже не притронулись к десерту! Почувствовав чью-то твердую руку на своем плече, я подняла голову – Дагмар смотрела на нас свирепым взглядом.

– Прости. Мы разговаривали…

– Извинения не принимаются! Это же йогуртовая трилогия, я человека замучила, чтобы ее приготовили. Так что ешьте без разговоров!

Она не сдвинулась с места, пока мы не вооружились ложками и не стали вычерпывать хваленый десерт из вазочек. На мой вкус – йогурт как йогурт. Все остальные гости уже закончили обед и вставали из-за стола. К нам подошла Шарлотта Оукли.

– О чем это вы двое так увлеченно беседовали? Можно подумать, атомными секретами делились. – Говоря это, она улыбалась. Голос ее звучал дружелюбно. Красивая и милая женщина. Да и о чем ей было тревожиться? Она затмевала всех присутствующих. Когда бы я на нее ни взглянула, всякий раз оказывалось, что ею любуются по меньшей мере двое из присутствующих мужчин. Да и кто удержался бы?

– Шарлотта, ты не поверишь! Джеймс Стилман был школьным бойфрендом Миранды.

– Правда? Я любила Джеймса. Он мне напоминал Хью в молодости.

Вот оно в чем дело! А я-то никак не могла понять, почему мне сразу так понравился Хью Оукли. Но стоило Шарлотте произнести эти слова, как я поняла, что моя симпатия к ее мужу в значительной мере объясняется тем, что у него такой же, как у Джеймса, неуемный дух и любопытство.

– После школы мы с ним не виделись. А недавно у нас была встреча одноклассников, и там я узнала, что он погиб.

Она нахмурилась.

– Совсем неподходящее место для таких известий. Джеймс был блудным сыном, который всегда возвращался назад, протискиваясь сквозь собачий лаз. Типичный плохой мальчик и всегда славный парень! В его присутствии мое нижнее белье просто плавилось. Я готова была сбежать с ним на край света. Но эта его подружка Кьера! Ей хватало пары секунд, чтоб из ничтожества превратиться в суку!

– И что с ней было потом?

– Минутку, у меня есть их фотофафия.

– Не может быть! – Хью был удивлен не меньше моего.

– А как же! Мы тогда все вместе ездили на Блок-Айленд. – У Шарлотты в маленькой сумочке оказался офом-ный бумажник, порывшись в котором она извлекла на свет божий фотофафию. – Вот, пожалуйста.

Я взяла карточку, но никак не могла заставить себя взглянуть на нее.

– Что-нибудь не так?

– Очень тяжело… Жизнь, которую я не прожила, она вот здесь. На этой бумаге.

– Смелее, Миранда. И призраки перестанут вас преследовать.

Я сделала глубокий вздох и посмотрела на фотографию. Джеймс, Шарлотта и Кьера улыбались в объектив. Волосы у него были коротко подстрижены, и меня это потрясло, потому что когда мы были вместе, они у него ниспадали на плечи. Он постарел. У него появились морщины, и лицо его, прежде худое, пополнело. Но улыбка осталась все та же – с белыми, белыми зубами. Тонкие кисти рук с длинными пальцами художника.

Слезы навернулись мне на глаза.

– Нет, не могу.

– Он был замечательный. Вы бы в него влюбились.

– Я и влюбилась. – Я подняла взгляд на Шарлотту и попыталась улыбнуться.