Текст книги "Свобода"

Автор книги: Джонатан Франзен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

За его спиной на барной стойке, заваленной немытой посудой, зазвонил телефон. «Уолтер Берглунд» – гласил определитель номера.

– Вот те раз, Уолтер, – ошеломленно сказал Кац. – И чего это тебе от меня понадобилось?

Вопреки всему его подмывало взять трубку: недавно он обнаружил, что скучает по Уолтеру; но в последний момент ему пришло в голову, что это может быть Патти. История с Молли Тремэйн научила его, что не следует пытаться спасти утопающую, пока сам не решишься утопиться. Потому он наблюдал с пирса, как Патти барахтается в воде и взывает о помощи. Что бы там она ни чувствовала, он не хотел об этом знать. Преимуществом бесконечных гастролей в поддержку «Безымянного озера» – под конец он мог во время концертов размышлять о чем-то своем, подсчитывать гонорары, думать о наркотиках и сожалеть о том, что наговорил в последнем интервью, не нарушая ритма и не пропуская ни единого аккорда, – было то, что слова песен утратили всякое значение и перестали вгонять его в ту тоску (по Молли, по Патти), которую он испытывал, когда писал их. Он даже думал, что гастроли изгнали тоску и из него самого. Но поднимать трубку звонящего телефона не собирался.

Автоответчик, впрочем, он проверил.

Ричард? Это Уолтер, Уолтер Берглунд. Может, ты этого не услышишь, ты, наверное, даже не в Америке, но я подумал, может, ты будешь в городе завтра. Я еду в Нью-Йорк по делам и хотел бы кое-что с тобой обсудить. Прости, что звоню в последний момент. Просто хотел узнать, как ты. Патти тоже передает привет. Надеюсь, у тебя все в порядке.

Чтобы удалить сообщение, нажмите клавишу 3.

Кац уже два года не говорил с Уолтером. Когда пауза в их общении очевидно затянулась, он решил, что Патти – то ли по глупости, то ли в минуту раскаяния – поведала мужу о произошедшем на Безымянном озере. Феминистические наклонности Уолтера и извращенные двойные стандарты заставили бы его вскоре простить Патти и возложить на Каца всю вину за предательство. Это, конечно, было забавно: в остальном неустрашимый Кац по-прежнему побаивался Уолтера и преклонялся перед ним. Отказав Патти, пожертвовав собственным удовольствием и жестоко разочаровав ее, чтобы сохранить их брак, Кац мгновенно вознесся на уолтеровский уровень совершенства, но все, что он получил взамен, – зависть к другу за бездумное обладание собственной женой. Он уговаривал себя, что, оборвав все контакты с Берглундами, делает им одолжение, но втайне боялся услышать, что у них все хорошо и спокойно.

Кац не мог сформулировать, чт о Уолтер значит для него. Привязанность его была так сильна во многом потому, что возникла в крайне восприимчивом подростковом возрасте, когда личность еще до конца не сформировалась. Уолтер просочился в его жизнь прежде, чем Ричард захлопнул дверь, ведущую в мир обычных людей, и связал свою судьбу с лузерами и отщепенцами. Уолтер, конечно, и сам был необычным: безнадежно наивный и в то же время проницательный, упрямый и эрудированный человек. Все усложнилось с появлением Патти, которая была еще необычнее Уолтера, хотя и пыталась в течение долгого времени доказать обратное, а потом усложнилось еще сильнее, когда Кац понял, что привязан к Патти не меньше, чем Уолтер, а к Уолтеру – гораздо сильнее, чем Патти. Это было странно. Встреча после долгой разлуки с Уолтером согревала сердце Каца сильнее, чем встреча с кем-либо еще. В этом чувстве было не больше сексуальности, чем в стояке, который появлялся при первом долгожданном вдохе кокаина или когда внезапно сходился пасьянс на компьютере. Но определенная химия в этом все же присутствовала. Это чувство определенно настаивало на том, чтобы называться любовью. Кац радовался, видя, что семья Берглундов растет, радовался тому, что знает их, радовался тому, что где-то там, на Среднем Западе, они живут своей славной жизнью и к ним можно заехать, если у него самого все идет не совсем славно. А потом он все разрушил, позволив себе провести ночь в летнем домике с бывшей баскетболисткой, знающей толк в узких тропках возможностей. В одну ночь теплый мирок, бывший его убежищем, провалился в горячий и жадный микрокосм вагины Патти. Он до сих пор не мог поверить, что период доступа туда был так скоротечно краток.

Патти тоже передает привет.

– На хрен, – сказал Кац, поедая гирос. [49]49
  Гирос – греческая разновидность шаурмы: мясо с овощами, завернутое в питу.


[Закрыть]

Но, стоило на смену голоду прийти глубокому желудочному недовольству способами его удовлетворения, он перезвонил Уолтеру. К счастью, тот сам взял трубку.

– Ну что? – спросил Кац.

– А ты что? – парировал Уолтер с тошнотворным дружелюбием. – Скачешь туда-сюда?

– Ага, электрическое тело пою. Лихие времена.

– Все танцуешь.

– Точно. По камере окружной тюрьмы в Майами-Дейд.

– Да, я читал. Что ты забыл во Флориде?

– Телку из Южной Америки. Принял ее за человека.

– Да, я и подумал, что это все из-за репутации. Чтобы ее поддерживать, приходится идти на крайности. Помню, мы говорили об этом.

– Ну, мне уже, к счастью, не приходится об этом думать. Я соскочил.

– В смысле?

– Снова строю террасы.

– Террасы? Шутишь? Что за бред! Ты же должен громить гостиничные номера и писать свой самый мерзкий хит!

– Я устал. Занимаюсь достойным трудом.

– Но ты же зря тратишь свое время!

– Следи за языком. Я могу и обидеться.

– Правда, Ричард, ты же талантище. Нельзя же все бросать только из-за того, что людям случайно понравился один из твоих альбомов.

– Талантище. Типа как монстр в крестиках-ноликах. Мы вообще-то о поп-музыке говорим.

– Ого, – сказал Уолтер. – Не то я ожидал услышать. Думал, что ты пишешь новый альбом и готовишься к очередным гастролям. Знал бы, что ты строишь террасы, позвонил бы раньше. Не хотел тебя беспокоить.

– Да ладно, какое там «беспокоить».

– Ну ты же не звонил. Я думал, что ты занят.

– Mea culpa. [50]50
  Моя вина (лат.).


[Закрыть]Как вы там поживаете? Все в порядке?

– Более-менее. Ты же знаешь, что мы переехали в Вашингтон?

Кац закрыл глаза и подхлестнул свои нейроны, чтобы те выдали ему соответствующее воспоминание.

– Да, – сказал он наконец. – Кажется, знаю.

– В общем, тут все непросто. Поэтому я и звоню. У меня есть для тебя предложение. У тебя есть время завтра днем? Ближе к вечеру.

– Вряд ли. Может, утром?

Уолтер объяснил, что завтра в полдень встречается с Робертом Кеннеди-младшим, а вечером должен вернуться в Вашингтон, чтобы в субботу утром вылететь в Техас.

– Мы могли бы поговорить по телефону, но моя помощница очень хочет с тобой познакомиться. Ты будешь работать именно с ней. Не хочется отнимать у нее все удовольствие.

– Твоя помощница, – повторил Кац.

– Лалита. Юная и потрясающая. На самом деле она живет над нами. Думаю, она тебе очень понравится.

От внимания Каца не ускользнули восхищение и энтузиазм, звучащие в голосе Уолтера, и след не то вины, не то восторга в словах «на самом деле».

– Лалита, – повторил он. – Что это за имя такое?

– Индийское. Бенгальское. Выросла она в Миссури. На самом деле она красавица.

– Ясно. И что она предлагает?

– Спасти планету.

– Ясно.

Кац подозревал, что Уолтер замыслил помахать перед ним этой Лалитой как наживкой, и его раздражало, что его считают так легко поддающимся влиянию. И все же он знал, что Уолтер просто так не назовет женщину красавицей, и потому был заинтригован.

– Ладно, я подумаю, может, получится кое-что отменить завтра днем, – сказал он.

– Отлично, – ответил Уолтер.

Что будет, то будет, а чему не суждено, того и не будет. По опыту Каца, телок было невредно заставлять ждать. Он позвонил на Уайт-стрит и сообщил Захарии, что встречу с Кейтлин придется отложить.

На следующий день, в 15:15, опоздав всего на четверть часа, он вошел в «Уолкерс» и увидел за угловым столиком Уолтера и индианку. Не успев дойти до них, он понял, что тут ему ничего не светит. В языке тела есть восемнадцать слов для обозначения доступности и подчинения, и Лалита обращала к Уолтеру добрую дюжину из них. Она походила на иллюстрацию выражения «смотреть в рот». Когда Уолтер поднялся из-за стола, чтобы обнять Каца, ее взгляд оставался прикованным к Уолтеру, и это было очень странно. Кацу до сих пор не приходилось видеть Уолтера в роли альфа-самца, кружащего женские головы. Он был одет в элегантный темный костюм. Набранный вес добавил ширины плечам и объема грудной клетке.

– Ричард, Лалита, – сказал Уолтер.

– Приятно познакомиться, – сказала Лалита, вяло пожимая ему руку и не сообщая, что рада чести познакомиться и является его давней поклонницей.

Кац рухнул в кресло, чувствуя, что словил удар с неожиданной стороны: вопреки всему, в чем он пытался себя убедить, он вожделел женщин Уолтера не вопреки их дружбе, а именно из-за нее. Последние два года его угнетали фанатичные восхваления, а теперь он разочарован, не услышав такого восхваления от Лалиты, не отрывающей глаз от Уолтера. Кожа у нее была темная, а фигура радовала глаз сочетанием округлостей и изящества: глаза, лицо и груди были круглым, шея и запястья – тонкими. Кац пробежал пальцами по волосам, стряхивая опилки и пыль. Его старый друг и соперник сиял от радости, глядя на него.

– Ну что? – сказал Кац.

– Даже не знаю, с чего начать, – ответил Уолтер. – Столько всего.

– Отличный костюм, кстати. Хорошо выглядишь.

– Правда? – Уолтер оглядел себя. – Лалита заставила купить.

– Твердила, что он ужасно одет, – сказала девушка. – Он уже десять лет не покупал новых костюмов.

В ее речи звучал легкий индийский акцент, слегка вибрирующий голос был абсолютно серьезен, и она говорила об Уолтере как о своей собственности. Если бы ее тело не источало желания угодить, Кац бы решил, что она уже им овладела.

– Ты тоже хорошо выглядишь, – сказал Уолтер.

– Спасибо за вранье.

– Нет, правда. Похож на Кита Ричардса.

– А, вот это уже честно. Кит Ричардс похож на волка в бабулином чепце. В этой его повязке.

– Как вы считаете, Ричард похож на бабулю? – спросил Уолтер у Лалиты.

– Нет, – коротко сказала она.

– Так ты теперь в Вашингтоне, – сказал Кац.

– Да, странно все вышло. Я работаю на парня по имени Вин Хэйвен, он живет в Хьюстоне. Занимается нефтью и газом. Отец его жены был старым республиканцем, работал у Никсона, Форда и Рейгана. Оставил ей особняк в Джорджтауне, но они там почти не жили. Когда Вин основал трест, он устроил на первом этаже офис, а нам с Патти задешево продал второй и третий этаж. Сверху там еще маленькая квартирка для горничной, там живет Лалита.

– В Вашингтоне только двум людям удобнее добираться до работы, чем мне, – сказала Лалита. – Причем Уолтеру удобней, чем президенту. У нас одна кухня на всех.

– Звучит уютненько, – сказал Кац, глядя на Уолтера со значением, но тот не заметил его взгляда. – А что это за трест?

– Я же тебе рассказывал в прошлый раз.

– Я тогда столько всего употреблял, что мне теперь надо все по два раза повторять.

– Трест «Лазурные горы», – вмешалась Лалита. – Принципиально новый подход к охране природы. Это Уолтер придумал.

– Ну, вообще-то придумал это Вин.

– Но изначально идея исходила от Уолтера, – заверила Ричарда Лалита.

Официантка (ничего особенного, Кац ее уже вычеркнул из списка) приняла заказ на кофе, и Уолтер принялся излагать историю треста «Лазурные горы». Вин Хэйвен, сказал он, человек весьма необычный. Они с женой, Кики, страстно любят птиц и дружат с Джорджем и Лорой Буш и с Диком и Линн Чейни. Умело теряя деньги на строительстве нефтяных и газовых скважин в Техасе и Оклахоме, Вин сколотил девятизначное состояние. Теперь он постарел, а поскольку детей у них с Кики не было, он решил спустить больше половины своего состояния на сохранение одного-единственного вида птиц: голубого лесного певуна, который, как объяснил Уолтер, был не только прелестным созданием, но и быстрее всего вымирающим видом певчих птиц в Северной Америке.

– Это наш символ, – сказала Лалита, вытаскивая из портфеля проспект. Изображенный на обложке певун показался Ричарду ничем не примечательным. Маленький, синий и глупый.

– Птица как птица, – сказал он.

– Дело же не в птице, – ответила Лалита. – Это гораздо шире. Послушайте, как это видит Уолтер.

Как это видит Уолтер! Кац начал подозревать, что истинной целью этой встречи было желание Уолтера похвалиться поклонением юной девушки. Голубой лесной певун, объяснил Уолтер, размножается исключительно в лиственных лесах с умеренным климатом и особенно распространен в Аппалачах. Самая здоровая популяция обитает на юго-западе штата Вирджиния, и Вин Хэйвен, благодаря своим связям в индустрии невозобновляемой энергии, решил совместно с угольными компаниями создать огромный частный заповедник для певунов и прочих обитателей лиственных лесов, находящихся под угрозой вымирания. У угольных компаний были причины опасаться, что в соответствии с Актом об угрожаемых видах певуна скоро внесут в перечень птиц, близких к угрозе вымирания, что может помешать им свободно вырубать леса и взрывать горы. Вин считал, что их можно убедить помочь певуну, чтобы тому не дали охранный статус, а компании получили хорошие отзывы в прессе, продолжая при этом добывать уголь. Так Уолтер получил должность исполнительного директора треста. Работая в природоохранной организации в Миннесоте, он наладил хорошие отношения с горнодобывающими предприятиями, а теперь проявлял редкую готовность вступить в конструктивный диалог с угольными компаниями.

– До Уолтера у мистера Хэйвена на собеседовании было с полдюжины кандидатов! – рассказывала Лалита. – Некоторые вставали и выходили прямо посредине беседы. Это все узость мышления и страх перед критикой. Никто, кроме Уолтера, не увидел в этом предложении возможностей для человека, готового рискнуть и не цепляющегося за общепринятые условности.

Уолтер поморщился, не скрывая, впрочем, удовольствия.

– У этих людей работа была гораздо лучше, чем у меня, – заметил он. – Им было что терять.

– Но что же они за экологи, если заботятся о сохранении рабочего места больше, чем об охране природы!

– А что им делать, у них есть семьи и свои обязанности.

– Но ведь у вас тоже!

– Смирись, чувак, просто ты – совершенство, – недобро сказал Кац. Он все еще надеялся, что, когда они встанут, обнаружится, что у Лалиты огромная задница или толстые бедра.

Чтобы спасти голубого лесного певуна, продолжил Уолтер, трест намеревается создать в Вайоминге, на западе Вирджинии, свободную от дорог территорию площадью в сто квадратных миль под рабочим названием «Лазурная сотня» и окружить ее «буферной зоной», где можно будет охотиться и пользоваться транспортом. Чтобы купить права на работу на поверхности и разработку такого большого участка, тресту придется разрешить добывать уголь методом открытых разработок на трети этой территории. Остальных претендентов отпугнуло именно это. С экологической точки зрения открытые разработки в их нынешнем виде неприемлемы: скальный гребень взрывают, чтобы оголить угольные пласты, битый камень засыпает окрестные долины, уничтожая полные жизни ручьи. Уолтер, однако, полагал, что при разумном руководстве усилия по восстановлению экологического баланса окажутся куда более действенными, чем кажется многим; а главное достоинство полностью выработанного месторождения состоит в том, что его больше никто не будет трогать.

Кац понял, что соскучился по спорам с Уолтером.

– Но разве мы не собирались оставить уголь под землей? – спросил он. – Мы же ненавидели уголь.

– Это долгий разговор, – ответил Уолтер. – В другой раз.

– У Уолтера есть потрясающие идеи насчет органического топлива, – вмешалась Лалита.

– В общем, мы смотрим на эту проблему реалистично, – подытожил Уолтер.

Прекрасно было и то, продолжал Уолтер, что трест вкладывал деньги в Южную Америку, где лесной певун, подобно множеству североамериканских певчих птиц, проводил зимы. Андские леса исчезали с устрашающей скоростью, и в последние два года Уолтер ежемесячно ездил в Колумбию, скупая там большие участки земли, налаживая отношения с неправительственными организациями, поддерживающими экотуризм, и помогая крестьянам заменять дровяные печи на электрические и солнечные батареи. Доллар по-прежнему высоко ценился в южном полушарии, и южноамериканская часть Общеамериканского птичьего заповедника уже была подготовлена.

– Мистер Хэйвен не собирался ничего строить в Южной Америке, – сказала Лалита. – Он даже не думал об этом, пока Уолтер не подал ему эту идею.

– Помимо всего прочего, – продолжил Уолтер, – я подумал, что создание парка, объединяющего два континента, может положительно сказаться на образовании. Поможет людям понять, что в природе все взаимосвязано. Мы надеемся со временем проспонсировать создание маленьких заповедников на пути миграции певуна, в Техасе и в Мексике.

– Здорово, – тупо сказал Кац. – Хорошая идея.

–  Отличнаяидея, – согласилась Лалита, уставившись на Уолтера.

– Дело в том, – сказал Уолтер, – что земля исчезает так быстро, что ждать, пока о ней позаботится правительство, бессмысленно. Правительство избирается большинством, которому плевать на биологическое разнообразие. А вот миллиардерам, как правило, не плевать. Они не хотят полностью загадить планету, потому что надеются, что именно их наследникам достанет денег, чтобы полностью ею насладиться. Вин Хэйвен начал устраивать заповедники на своих ранчо в Техасе, потому что ему нравилось охотиться на крупных птиц и наблюдать за мелкими. Эгоизм, да, но обе стороны выигрывают. Что же касается изоляции как способа остановки развития, гораздо проще обратить несколько миллиардеров, чем научить уму-разуму американских избирателей, которые крайне довольны своим кабельным телевидением, приставками и широкополосным Интернетом.

– К тому же тебе бы вряд ли захотелось, чтобы по твоим заповедникам носилось триста миллионов американцев, – добавил Кац.

– Точно. Это уже был бы не заповедник.

– То есть, грубо говоря, ты перешел на темную сторону.

Уолтер рассмеялся:

– Пожалуй.

– Вам надо познакомиться с мистером Хэйвеном, – обратилась Лалита к Кацу. – Он очень интересный человек.

– Я думаю – дружить с Джорджем и Диком!

– Дело не в этом, Ричард, – сказала она. – Совсем не в этом.

Ее очаровательное произношение возбуждало в Каце желание перечить.

– Он же охотник. Так, наверное, и на охоту с Диком ходит?

– С Диком они на самом деле иногда охотятся, – сказал Уолтер. – Но Хэйвены едят дичь и заботятся о дикой природе на своей земле. Охота – это ерунда. Да и чета Бушей не составляет проблемы. Когда Вин приезжает в город, он смотрит матчи «Лонгхорнов» в Белом доме, а в перерывах обрабатывает Лору. Ему удалось заинтересовать ее морскими птицами на Гавайях. Думаю, скоро там начнется работа. Нет, Буши сами по себе – это не проблема.

– А в чем проблема? – спросил Кац.

Уолтер и Лалита обменялись беспокойными взглядами.

– Ну, проблем несколько, – начал Уолтер. – В том числе и денежная. Учитывая, сколько мы тратим на Южную Америку, было бы неплохо получить какое-нибудь финансирование в Западной Вирджинии. Да и вся эта история с открытой разработкой оказалась не из легких. Местные активисты демонизируют угольную индустрию, а особенно ОР.

– ОР – это открытые разработки, – пояснила Лалита.

– «Нью-Йорк таймс» предоставляет Бушу и Чейни спокойно шастать по Ираку, но не перестает гнать эти чертовы передовицы об ужасах ОР, – продолжил Уолтер. – Никто – ни на федеральном уровне, ни на уровне штата, ни в частном порядке – не хочет участвовать в проекте, который предполагает пожертвование горными хребтами и изгнание несчастных семей с земли их предков. Они и слышать ничего не хотят о восстановлении лесов, создании рабочих мест в экологии. Вайоминг – это пустошь, от нашего проекта страдает менее двух сотен семей. Но все это представляется как противопоставление злобных корпораций и беспомощных простых людей.

– Так глупо, – сказала Лалита. – Они даже не слушаютУолтера. Он говорит о восстановлении экологического баланса, но люди просто затыкают уши, когда он входит в комнату.

– Еще есть такая штука, как региональная программа по возрождению лесов Аппалачей. Рассказать подробнее?

– За вами так интересно наблюдать, когда вы обо всем этом говорите, – сказал Кац.

– В общем, если вкратце, то причины дурной славы открытых разработок в том, что большинство обладателей прав на проведение работ на поверхности не настаивают на правильном восстановлении земли. Ведь прежде чем угольная компания воспользуется своими правами на разработку и вскроет гору, она должна подписать обязательство, которое гасится, только когда земля восстановлена. Но проблема в том, что эти владельцы забирают себе голые, плоские, проседающие равнины в надежде, что туда придет какой-нибудь застройщик и возведет шикарные кондоминиумы, хотя эти земли и находятся черт знает где. Если правильно восстановить землю, там может вырасти пышный и биологически разнообразный лес. Четыре фута растительного грунта и выветренного песчаника вместо стандартных восемнадцати дюймов. Проследить за тем, чтобы грунт не был спрессован. И высадить в нужный сезон нужное количество быстро и медленно растущих растений. Такой лес будет даже лучше для певунов, чем тот вторичный лес, что рос там раньше. Так что мы не только о птицах заботимся, мы показываем всем пример правильного поведения. Но борцы за окружающую среду не хотят знать, как надо поступать, потому что тогда угольные компании будут выглядеть менее гнусно, а открытые разработки – более приемлемо. Поэтому мы не можем получить внешнее финансирование, а общественное мнение настроено против нас.

– Проблема заключается в том, – продолжила Лалита, – что нам предлагались либо слишком маленькие парки, в которых не мог бы гнездиться певун, либо там надо было слишком много места отдавать угольным компаниям.

– А это было бы и в самом деле ужасно, – добавил Уолтер.

– И мы не можем слишком часто спрашивать мистера Хэйвена о деньгах.

– Похоже, у вас хлопот по уши, – заметил Кац. – Был бы я миллиардером, уже вытащил бы чековую книжку.

– Есть проблемы и похуже, – сказала Лалита. Ее глаза странно блестели.

– Тебе еще не скучно? – спросил Уолтер.

– Вовсе нет. Я в последнее время несколько изголодался по интеллектуальным импульсам.

– В общем, дело в том, что у Вина оказались и другие мотивы.

– Богачи как дети! – воскликнула Лалита. – Гребаные детишки.

– Можете повторить? – попросил Кац.

– Что?

– Гребаные. Очень мило прозвучало.

Она зарумянилась; стрела мистера Каца попала в цель.

– Гребаные-гребаные-гребаные, – радостно сказала она для него. – Я раньше работала в комитете по регулированию судоходства и рыбных промыслов, и каждый год мы устраивали торжественный ужин. Богачи с радостью жертвовали по двадцать тысяч долларов, но только если в конце вечера мы дарили им пакетик с подарками. Там был какой-то хлам, который жертвовал кто-то еще, но если не подарить им такой пакетик, на следующий год они не дадут ни цента.

– Ты должен пообещать, что ни с кем не будешь об этом говорить, – обратился Уолтер к Ричарду.

– Обещаю.

Трест «Лазурные горы», сказал Уолтер, был зачат весной 2001 года, когда Вин Хэйвен отправился в Вашингтон, чтобы поучаствовать в печально знаменитой встрече специалистов по энергетике: Дик Чейни по-прежнему тратит доллары налогоплательщиков, чтобы защитить участников той встречи от закона о свободе информации. В один из вечеров после усиленного обсуждения энергетики Вин заговорил за коктейлем с председателями компаний «Нардон энерджи» и «Бласко» и озвучил им проблему лесного певуна. Убедив их, что не шутит и действительно хочет спасти от вымирания птицу, на которую даже нельзя охотиться, Вин пришел с ними к соглашению: ему предлагалось купить землю, на которой будут производиться открытые разработки, но затем там будет на веки вечные восстановлен лес. Поступая на должность исполнительного директора треста, Уолтер знал об этом соглашении. Не знал он о другом – и это вскрылось только недавно, – что вице-президент в ту же неделю в 2001 году в приватной беседе намекнул Вину Хэйвену, что президент собирается внести некоторые поправки в нормативные акты и налоговый кодекс, чтобы сделать возможным добычу природного газа в Аппалачах. После чего Вин стал скупать права на выработку недр, но не только в Вайоминге, но и в других частях Западной Вирджинии, некоторые из которых были уже выработаны или вовсе никогда не имели угля. Эти закупки, казалось бы, бесполезных прав вызвали бы протесты, сказал Уолтер, если бы Вин не убедил всех, что занимает место для будущих заповедников треста.

– Короче говоря, – продолжила Лалита, – он использовал нас как прикрытие.

– Не следует, впрочем, забывать, – вставил Уолтер, – что Вин действительно любит птиц и очень много делает для лесного певуна.

– Он просто хотел получить свой пакетик с подарками, – сказала Лалита.

– И выходит, что пакетик немаленький. Все это пока что не попало в зону общественного внимания и ты мог ничего об этом не слышать, но Западная Вирджиния будет вся на хрен выбурена. Пока мы здесь сидим, там уничтожаются сотни тысяч акров земли, которая, как мы считали, будет навеки сохранена. Если говорить о фрагментации и разобщении, то это так же плохо, как все, что делает угольная индустрия. Когда ты получаешь права на выработку недр, это дает тебе практически полную свободу действий, даже на общественной земле. Можно строить дороги, бурить источники, сутки напролет шуметь оборудованием и сверкать огнями.

– А тем временем права, принадлежащие вашему боссу, внезапно сильно подорожали, – сказал Кац.

– Точно.

– А он продает землю, которую якобы покупал для вас.

– Часть ее, да.

– Офигеть.

– Ну, он все еще тратит кучу денег. И он собирается предпринять меры, чтобы смягчить негативные последствия от бурения там, где права еще принадлежат ему. Но ему придется продать кучу прав, чтобы покрыть огромные расходы, которых мы надеялись избежать, если бы общественное мнение было на нашей стороне. Короче, он и не собирался вкладывать в трест столько, сколько я полагал.

– Другими словами, вас надули.

– До некоторой степени. Птичий заповедник у нас будет, но меня надули. И пожалуйста, не обсуждай это ни с кем.

– И что это все значит? – спросил Кац. – Ну, кроме того, что я был прав и дружба с Бушем действительно означает переход на сторону зла.

– Это значит, что мы с Уолтером стали наемными бандитами, – ответила Лалита, продолжая странно сверкать глазами.

– Не бандитами, – торопливо запротестовал Уолтер. – Не говори так. Мы не бандиты.

– Вообще-то бандиты.

– «Бандиты» у вас тоже отлично звучат, – обратился Кац к девушке.

– Нам по-прежнему нравится Вин, – сказал Уолтер. – Он уникальный человек. Мы просто решили, что, раз уж он с самого начала не был с нами честен, нам тоже не обязательно быть с ними честными.

– Мы хотим показать вам кое-какие карты и графики, – сказала Лалита, копаясь в своем портфеле.

«Уолкерс» наполнила первая волна посетителей: водители грузовиков и копы из полицейского участка за углом наводнили столики и заблокировали подход к барной стойке. На улице, где никак не заканчивался долгий предвесенний февральский день, скапливалась пятничная пробка. В параллельной вселенной, окутанной дымкой нереальности, Кац по-прежнему стоял на крыше дома на Уайт-стрит, целеустремленно заигрывая с цветущей Кейтлин. Сейчас она казалась не стоящей усилий. Хотя на природу Кацу было плевать, он завидовал Уолтеру, который решил сразиться с дружками Буша, этими мерзкими ублюдками, и попытаться обыграть их в их собственной игре. По сравнению с производством жвачки или строительством это казалось очень интереснымзанятием.

– Для начала я согласился на эту работу, – поделился Уолтер. – Я просто спать по ночам не мог. Не мог терпеть того, что происходит со страной. Клинтон вообще ничего не сделал для окружающей среды. Ни хре-на. Он хотел, чтобы все плясали под Fleetwood Mac. «Не переставай думать о завтрашнем дне»? Да херня это все. О природе завтрашнего дня он точно не думал. А Гор был слишком тюфяком, чтобы поднять зеленый флаг, и слишком милягой, чтобы по-настоящему сражаться во Флориде. В Сент-Поле мне было еще терпимо, но мне все время приходилось ездить по штату по работе, и каждый раз, когда я выезжал за пределы города, мне словно кислоту в лицо плескали. Застройка низкой плотности, она же фрагментация, – хуже всего. И повсюду внедорожники, снегоходы, гидроциклы, мотовездеходы, двухакровые лужайки. Гребаные зеленые одновидовые, вычищенные химикатами лужайки.

– Я нашла карты, – сказала Лалита.

– Да, здесь хорошо виден процесс фрагментации. – Уолтер протянул Кацу две ламинированные карты. – На первой – состояние среды на 1900 год, на второй – на 2000-й.

– Экономический рост, ясно, – заметил Кац.

– Застройка проводилась абсолютно бессмысленно. Если бы все не было так фрагментировано, нам бы хватило места для обустройства других видов птиц.

– Об этом приятно помечтать, согласен, – согласился Кац. Оглядываясь назад, было ясно, что все предвещало, что его друг станет одним из тех, кто таскает с собой брошюрки и проспекты на все случаи жизни. Но его по-прежнему удивляло, в какого злобствующего типа Уолтер превратился за последние два года.

– Вот из-за этого я по ночам и не спал, – сказал Уолтер. – Из-за фрагментации. Эта проблема есть везде. Как интернет или кабельное телевидение – нет никакой централизации, никакого общественного соглашения, в воздухе просто носятся мириады частичек отвлекающего шума. Невозможно уже просто сесть и нормально поговорить – вокруг сплошной дешевый мусор и дерьмовое развитие. Все настоящее, подлинное, честное отмирает. С интеллектуальной и культурной точки зрения мы скачем по миру как бильярдные шары, возбуждаемые ближайшими случайными раздражителями.

– В интернете есть неплохая порнушка, – вставил Кац. – Мне говорили.

– В Миннесоте мне не удавалось добиться никакой системности. Мы просто собирали разрозненные кусочки. В Северной Америке обитает примерно шесть сотен видов птиц, и треть из них страдает от фрагментации. Идея Вина заключалась в том, что, если две сотни богачей выберут по одному виду птиц каждый и оградят от фрагментации их ареалы обитания, мы сумеем спасти их всех.

– Лесной певун – очень привередливая птичка, – сказала Лалита.

– Он обитает на верхушках деревьев в зрелых лиственных лесах. Как только птенцы обучаются полету, семейство перебирается в подлесок для безопасности. Но леса вырубают ради древесины и угля, а в порослевых лесах нет достаточно густого подлеска, и все они разбиты на части дорогами, фермами, шахтами, что делает певуна легкой добычей для кошек, енотов и ворон.

– В общем, не успеете оглянуться, как лесному певуну придет конец, – подытожила Лалита.

– Звучит пугающе, – признал Кац. – Хотя это всего лишь одна птичка.