Текст книги "Пути зла"

Автор книги: Джон Тренейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

– А вам что-нибудь нравилось в Тобесе? Было в нем хоть что-нибудь хорошее?

Бейкер задумался.

– Музыка… Жаль, что он не продолжил занятий музыкой. Он мог бы добиться успеха.

– Он на чем-нибудь играл?

– Нет, только слушал. Пользовался малейшей возможностью. У него были наушники, знаете? Ни разу не видел его без них. Иногда приходилось отчитывать его на уроке за эти наушники, которые он ни за что не хотел снимать.

– А что он слушал чаще всего?

– В основном Вагнера. Всегда одну и ту же вещь.

– Какую именно? – спросила Диана с беспокойством.

Бейкер пожал плечами:

– Я не поклонник Вагнера. Кто-то говорил мне однажды, да я забыл.

– Не эта ли?

Диана напела кое-что из того, что ей удалось запомнить после посещения Тобеса. Фальшивила она при этом ужасно. Бейкер слушал, насупив брови. Наконец сказал:

– Может быть, и это. Там все так тяжело и мрачно: да-дам, да-да… да… да… да… да… ДАХ (у него получилось гораздо лучше, чем у Дианы). Похоже. Да, пожалуй, похоже.

Плоховато она знает классическую музыку… Диана снова вытащила из сумочки диктофон и проговорила: «Заняться Вагнером».

Она уже собиралась распрощаться, но вдруг решилась – выстрелила наугад и попала в яблочко.

– Отец Тобеса… что с ним случилось?

– С кем, с Терри?

– Да. Он был пьяницей, так?

– И заядлым курильщиком, и вором, если слухи о воровстве были справедливы. – Бейкер громко расхохотался. – Я бы сказал так… – проговорил он, с трудом переводя дыхание. – В общем, его посадили под замок, а ключ выбросили.

«28 сентября.

Уважаемый мистер Херси!

Я даже не знаю, зачем пишу вам. Скорее всего, прочитав одну-две страницы, вы выбросите мое письмо в корзину для мусора. Может, и к лучшему, если так поступите.

Надеюсь, вы меня помните (Тобес Гаскойн). Вы обращались со мной по-человечески, все приняли во внимание. Хотел бы обратиться к другому человеку в полиции. Так и сделал бы, если бы мог. Но других копов, кроме вашего напарника, не знаю, а он мне несимпатичен.

Вы сами поймете, почему мне не очень хотелось отправлять вам это письмо.

Во-первых, я… боюсь. Да, боюсь. Не только за себя, но и за Джонни Андерсона, который живет на Корт-Ридж, 15, над старым кладбищем. Джонни мой друг. Он лучше всех на свете понимает меня, уверен в этом. Я знаю, что он несчастлив в своей семье, и меня это огорчает. У нас с ним похожие характеры. Мы заботимся друг о друге. И мы оба пациенты доктора Дианы Цзян, которая является вашей любовницей; а я уверен, что она убила не одного человека. Рей Дуган, Карл Дженсен и Ренди Дельмар. Относительно Максин Уолтертон не уверен. Доктор Диана убивает только молодых мужчин – из-за того, что ее изнасиловал отчим. Но вы ведь тоже об этом знаете…

Теперь понимаете, почему я предпочел бы написать кому-то другому, а не вам?

Отдаю себе отчет, насколько это серьезное обвинение. Самое серьезное обвинение, которое один человек может выдвинуть против другого. Да-да, знаю, я уже обвинял ее, а вы посмеялись надо мной. Но тогда у меня не было доказательств. Теперь есть.

Вы спросите, что это за доказательства? Их список еще не полон. Мне нужна ваша помощь, чтобы дополнить его.

Доказательство первое. Диана заявила, что у нее украли пистолет. Так вот, я почти уверен, что это ложь. В верхнем ящике ее ночного столика, который стоит около кровати, лежит пистолет. Могу поклясться, что это тот самый пистолет, который она объявила пропавшим. Но вы сами можете проверить… Если в ящике ее столика и в самом деле лежит пистолет, его можно подвергнуть баллистической экспертизе, верно? Уверен, что ребята убиты пулями, выпущенными из этого пистолета.

Второе. Ее визитную карточку нашли около одного из трупов, у трупа Карла, кажется. Я слышал, как ваши люди говорили об этом на кладбище (где я частенько бываю), вот почему все знаю, хотя вы не сообщали об этом газетчикам. Так вот что я хочу сказать. Неужели ни одному из вас не пришла в голову самая простая мысль… Ведь убийца подбросила вам свою визитку, чтобы сбить с толку.

Третье. Труп Дженсена обнаружили рядом с могилой Алисы Морни. Но ведь Диана знает об Алисе. Алиса упоминается в ее „Соннике“, той тетради, которую она хранит в столике, там же, где и пистолет (смотри № 1). Возможно, это я рассказал Диане об Алисе, вполне возможно. Но какое имеет значение, кто рассказал ей? Факт: она знает об Алисе. И знала то место, где нашли труп, знала задолго до того, как его обнаружили. Подозрительно? Думаю, что да.

Четвертое. У нее в компьютере введена программа. Программа, в которую внесены дети, пострадавшие от инцеста, и их насильники. Однажды я увидел в ее кабинете запись на экране компьютера, К тому времени были найдены только два тела, и их имена на экране были отмечены звездочками. Имя „Ренди“ тоже было в том списке, но без звездочки, потому что его тела еще не нашли!!! Усекли? Потрясно, правда? Как только начнете все это сопоставлять, сразу и получите ответ. И я совершенно уверен: даты, которые тоже были на том экране, – это дни, когда обнаружены первых два тела; рядом с другими именами (Ренди и Хола) дат не было… Хотя, бьюсь об заклад, – теперь появились. По крайней мере, уверен относительно Ренди. Пойдите к ней и проверьте. (Идите скорее: мое имя тоже на том экране. Я – следующий, понимаете; если только ей не удастся повесить на меня эти убийства, что, по-моему, она и попытается сделать.)

Пятое. И самое бредовое. Может, помните, что Диана ездила на уик-энд в Сан-Диего? Так вот, никуда она не ездила! Она отправила вместо себя Джулию Пейдж, девчонку на побегушках, и Джулия выдавала там себя за Диану, чтобы обеспечить ей алиби.

Потому что это было в тот уик-энд, когда Диана убила Дженсена. Сам я не смогу это проверить. А вы уже проверяли: ваш напарник сказал об этом здесь, в моей комнате, когда вы приходили ко мне. НО ВЫ ЗАДАВАЛИ НЕПРАВИЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ. Вы спрашивали, останавливалась ли в отеле белая женщина определенного возраста по фамилии Цзян. Они и ответили вам „да“, потому что так оно и было. Ну а вы, вы ее хорошо знаете и безгранично доверяете ей. Кроме того, у вас и так хватало забот. Но если бы вы послали кого-нибудь в тот отель в Сан-Диего и ваш человек показал бы администратору фотографии Дианы и ДЖУЛИИ, клянусь, он указал бы на фотографию ДЖУЛИИ. А вот еще кое-что вам в помощь, записка от ДЖУЛИИ, в которой написано: „Спасибо!“ Так что сами видите: все сходится и никаких противоречий. (Прошу вернуть мне потом эту записку, очень прошу.)

И шестое. Вы уже знаете, о чем пойдет речь, правда? Она слышит голоса, чаще всего – голос своей покойной матери. (Не спрашивайте, откуда мне это известно, просто знаю, и все.) Разве так должен вести себя нормальный психолог? Я не прав? Так ведут себя только сумасшедшие. А сумасшедшие иногда убивают, верно?

Мне очень неприятно писать вам все это, и мне вас искренне жаль. Вы парень что надо, мистер Херси, хотя и полицейский. Но я не могу рисковать, ведь она пришьет и меня. Меня и Джонни. Ее надо посадить под замок или сделать смертельную инъекцию.

Пошлю это письмо не сейчас, не сегодня. Еще не до конца уверен, что вообще когда-нибудь пошлю. Продолжаю расследование. Когда добуду более веские улики, вы первым о них узнаете.

Искренне ваш друг,

Тобес».

Комната была белой, абсолютно белой, и, кроме Дианы, здесь никого не было. Она сидела у квадратного, грубо сколоченного деревянного стола, на котором стоял стакан ледяной воды. По другую сторону стола – пустой стул, тяжелый, почти неподъемный, как и тот, на котором она сидела. Над головой висела лампочка с абажуром из плотной бумаги. Пол был выложен плиткой. В одной стене окно, забранное решеткой. В комнате ощущался слабый запах дезинфекции. Обстановка стерильная, аскетичная.

Дверь за ее спиной открылась. Диана сделала движение, собираясь обернуться, но на плечо ее опустилась чья-то рука. Она вздрогнула от неожиданности – кто-то подкрался сзади совершенно бесшумно. Но, увидев лицо вошедшего, она улыбнулась. Это был отец Бенедикт.

Диана приехала в Нью-Йорк, на самую западную его окраину. Водитель такси, молодой пуэрториканец, сначала не хотел её везти. Она с трудом его уговорила. Здесь, в Обители Христа, Царя Небесного, маленькая община братьев обеспечивала супом, верой и надеждой греховную плоть и заблудшие души тех, кто жил поблизости. В стенах этого дома виднелись дырки от пуль; несколько окон было разбито, но братья (их было одиннадцать, по одному на каждого истинного ученика Христа) не позволяли себе транжирить деньги на ремонт. Все их скудные средства шли на спасение молодых мужчин и женщин от уличных банд и кокаина. Отец Бенедикт, очевидно, не доверял Диане – она бы на его месте вела себя так же, – поэтому все сведения она собирала по крупицам, собственными силами.

Когда она шла сюда, в эту комнату, она проходила мимо открытой двери, бросив беглый взгляд внутрь, увидела мужчину в монашеской рясе, который о чем-то вполголоса беседовал с тремя чернокожими женщинами. На столе перед ними лежали авиабилеты. Как Диана потом догадалась, здесь находился перевалочный пункт одного из засекреченных маршрутов. Согласно программе «Свобода», эта организация вывозила из штата тех членов банд (вместе с их семьями), которые хотели покончить со своим преступным прошлым и начать на новом месте новую.

Отец Бенедикт сочувственно выслушал историю Дианы. Его серые глаза смотрели на нее участливо, с некоторым беспокойством.

– Диана, – проговорил он, усаживаясь напротив нее, – вы, конечно, понимаете, что ни один из братьев не обязан рассказывать о своем прошлом.

– Да, конечно…

– Единственное, что я мог для вас сделать, – это спросить брата Майкла, не согласится ли он увидеться с вами.

Его голос и мягкие деликатные интонации – интонации образованного человека, причем уроженца Восточного побережья, – действовали на Диану успокаивающе; она с готовностью кивнула. Затем надолго воцарилось молчание.

– И Терри… брат Майкл… что он говорит? – спросила она наконец.

Отец Бенедикт промолчал. Он указал глазами на дверь. В следующее мгновение Диана услышала у себя за спиной шелест монашеской рясы. Неловко поднявшись, она опрокинула стул. Брат Майкл ловко подхватил и поставил его на место. Она тотчас же живо представила, с каким успехом он принимал участие в уличных драках.

Мужчины стояли рядом, глядя на Диану. Затем отец Бенедикт перевел взгляд на Терри (Диана не могла думать об отце Тобеса иначе как о Терри) и, очевидно получив от него какой-то тайный знак, вышел из комнаты. Терри по-прежнему смотрел на нее ничего не выражающим взглядом.

На вид ему было лет сорок пять; чисто выбрит, держался настороженно, физически крепкий. Правда, излишне костлявый, плоти маловато; пышки (го-те) не сделаешь, как сказала бы Ма-ма, зато гибкий и ловкий. И высокий, или, вернее, когда-то был высоким; сейчас он сильно сутулился, отчего казался значительно ниже ростом.

– Так чем же я могу помочь вам? – спросил он, присаживаясь напротив нее.

Голос у него был резкий, суровый – полная противоположность мягкости и деликатности отца Бенедикта.

– Я доктор Диана Цзян…

Она рассказала – во второй уже раз за сегодняшний день – о затруднительном положении Тобеса.

Он выслушал и молча смотрел на нее. В конце концов Диана вынуждена была спросить:

– Вы ведь отец Тобеса?

– То было в прошлой жизни.

Он произнес эти слова тоном, не терпящим возражений, – словно давая понять, что их встреча окончена. Однако не поднялся; они молча смотрели друг на друга.

– Вы можете помочь ему, – сказала она.

– Как?

– Дополнить данные, которыми я располагаю, некоторыми фактами. Заполнить пробелы…

– Что-нибудь из его детства?

– Да.

– Спросите его знакомого. Если он захочет рассказать вам – расскажет. Если нет – то нет.

– Он не хочет рассказывать о своем детстве.

– Я – тоже. Да, я отец. Но это было очень давно. Какая необходимость вспоминать прошлое?

Однако он по-прежнему не поднимался из-за стола, человек, которого «посадили под замок, а потом выбросили ключ», раскаявшийся грешник. Его необходимо было переубедить… Но как?

– Скажите… он способен на убийство?

Он вскинул голову, отбрасывая назад свои давно не стриженные волосы; на лбу его открылся белый шрам с едва заметными следами швов.

– В тот день, когда мы расстались, – объяснил Терри, – он пошел на меня с топором. К счастью, мы оба были пьяны.

Он тряхнул головой, и волосы вновь закрыли страшный шрам. За все это время Терри ни разу не улыбнулся, а тут вдруг на лице его появилась улыбка. У него были чистые белые зубы – ни черноты, ни желтого табачного налета. Однако в нижнем ряду зияла уродливая дыра.

– Еще один подарок моего сыночка, – сказал он, коснувшись пальцем губы.

– А ваши подарки? Давайте поговорим о них.

Улыбка мгновенно исчезла. Диана понимала, что общается отнюдь не со святым.

– Его психика нарушена, – сказала она, пристально глядя на Терри. – Возможно, ваш сын сумасшедший, может быть, даже убийца-маньяк. Мне необходимо установить истину. Но он не подпускает меня к себе. И не желает думать о своем спасении. Вы знаете о нем все. Я только что от Сэма Бейкера, помните его? Он рассказывал мне, как… о скандале в школе.

В ответ – молчание.

– Расскажите мне о Пушистике, – попросила Диана. – О котенке, которого так любил ваш сын.

Терри поднялся. Лицо его абсолютно ничего не выражало.

– Расскажите о котенке, которого вы изжарили. Тобес придумал на этот счет шутку: «Кот на сковородке под соусом чили», – вот что выдал он как-то раз на сеансе гипноза.

Терри молча направился к двери.

– Расскажите мне о мягком дерьме, – сказала она, повысив голос, – я не понимаю, что означает это выражение.

Терри взялся за ручку двери. Она в гневе закричала:

– Это вы, вы изнасиловали Тобеса! Ведь так же?! Так почему бы вам не покаяться, брат Майкл, почему бы не обрести мир в душе?

Встречаю ее словами:

– А вы смелая… Смелая – потому что снова пришли ко мне после всего, что случилось в прошлый раз…

Диана Цзян входит в комнату, известив лишь легким стуком о своем прибытии. Черт побери! Ведь я мог бы, например, онанировать… Думаю, она вампир: если вы хоть раз впустили его к себе, все кончено, теперь уж он от вас не отстанет.

Она насторожена, боится. Но все же она смелая, на сей счет – никаких сомнений. Или глупая. Или хочет уничтожить меня и действует в соответствии с планом, согласно которому сегодня – день посещения… Поэтому теряю самообладание, хватаюсь руками за голову, потом говорю:

– Входите-входите. Пожалуйста, присаживайтесь.

Сначала взгляд ее останавливается на цветах. Узнает ли она, что послужило мне образцом при составлении букета? Букет в точности повторяет тот, что я видел в ее белоснежном доме – в склепе-на-холме. Диана одаривает меня своим ироническим взглядом.

– Верно, – отвечаю на ее немой вопрос, – в таких делах я мастак.

– Сегодня не слушаешь музыку? – спрашивает она тоненьким девчоночьим голоском; не похоже на ее обычный голос, – должно быть, сильно нервничает.

– Устал слушать одно и то же. Хочется передохнуть.

– Значит, Вагнер – твой кумир?

– Верно, угадали.

– И больше всего тебе нравится конечно же «Кольцо»?

– О, так вы знаете Вагнера?

– Интересуюсь.

– Тогда вам не нужна моя подсказка, сами узнаете мотив. А сейчас, извините меня, доктор, я занят. Поговорим в другой раз.

Закуриваю. Доктор Диана внимательно разглядывает пачку «Мальборо». Предлагаю и ей, как подобает джентльмену. Отказывается. Некоторое время молчим. Потом:

– Тобес, полиция уже была здесь? В связи с Максин Уолтертон…

– Не в связи с Максин. Почему они должны интересоваться мной в связи с Максин?

Она не отвечает. Заставляет мучиться неизвестностью… Понятно…

– Вы бы поосторожнее с Максин, – ворчу я.

– Ты ее знал?

– Немного. Почему… полицейские подозревают, что я убил ее?

– Возможно… Она была убита в субботу ночью. Где ты был той ночью?

– Почему я должен вам отвечать? Какого черта…

– Где ты был?

Пристально смотрю на нее, пытаюсь вычислить ее, раскусить… Одно несомненно: она перехватила у меня инициативу. Явилась сюда с тщательно разработанным планом. К тому же на ее стороне силы тьмы, готовые исполнить ее приказания.

– Я был на кладбище, – отвечаю смело.

– Один?

– Да, один. Но если захотите, легко найдете тех, кто видел меня там. Я не единственный вурдалак.

– Вурдалак?

– С тех пор как там стали находить… как бы поточнее выразиться… трупы, на которые не поступали предварительные заказы, публики по ночам хоть отбавляй.

– Я хочу получить прямой ответ на прямой вопрос, Тобес. Ты был один?

Ни в коем случае нельзя впутывать в это моего Джонни.

– Да, один. Я был один!

– Хорошо. Спасибо.

Она так и не отошла от двери. Наверное, чтобы сохранить путь к отступлению. Пытается улыбаться, хотя губы дрожат. Опасливо озирается:

– У тебя здесь уютно.

– Благодарю.

– Увлекаешься Китаем, верно?

– Вы же сами знаете, доктор.

Указываю на стопку книг на полу; сплошная китайщина – от рецептов сычуаньской вегетарианской кухни до «Сна в красном тереме» (это издание, естественно, на английском. Не считаю нужным сказать ей, что ничего не понял).

– Конфуций,[59]59
  Конфуций (ок. 551–479 гг. до н. э.) – древнекитайский мыслитель, который учил соблюдать справедливость и мир, основные взгляды изложены в книге «Беседы и суждения».


[Закрыть] кажется?

– Мэн-цзы.[60]60
  Мэн-цзы (ок. 372–289 гг. до н. э.) – древнекитайский философ, последователь Конфуция.


[Закрыть] Учит, как, не прибегая к грубости, отделаться от непрошеного гостя. У вас ко мне еще что-нибудь?

Она пристально смотрит мне в глаза.

– Тобес, – говорит медоточивым голосом, – бывал ли ты когда-нибудь в настоящем китайском доме?

– Нет, по Дальнему Востоку путешествовать не приходилось.

– Я имею в виду здесь, в Америке…

То есть она спрашивает: «Это ты наблюдал за мной той ночью, когда я трахалась со своим копом?»

– Нет. – Дьявол овладевает мною. – Но однажды я попал в храм, в святилище, где все дышало миром, гармонией и естественной красотой. Я чувствовал, что в том храме я мог бы обрести счастье, там все белое…

– Храм? Где?

– Недалеко отсюда.

– Ты ударился в религию? С чего это вдруг?

– Решил стать буддистом.

– Ты суеверен?

– Возможно.

– Я тоже.

– В самом деле? Или это еще один из ваших оригинальных способов устанавливать контакт с трудными ребятами, а, доктор Цзян?

Она улыбается печально и отступает на шаг. Внезапно у меня возникает желание задержать ее. Спрашиваю:

– Вы все еще думаете, что я убил тех ребят?

– Ты сам сказал мне, что это сделал ты.

– Сказал, чтобы отделаться от вас. И еще хотелось напугать вас немного. Если откровенно… я надеялся, что это отвадит вас от моего дома. – Окидываю взглядом свою конуру. – Я в некотором смущении – принимать даму в такой обстановке… – Снова смотрю ей прямо в лицо. – Но я никого не убивал. Клянусь.

– Так я и думала, – говорит она, немного помолчав. – Но я хотела, чтобы ты подтвердил это.

– Благодарю… Итак… мы можем стать друзьями?

– Думаю, да. Но почему ты накануне не пришел ко мне на сеанс? Я собиралась помочь тебе найти работу, помнишь?

– О… – Пожимаю плечами. Как объяснить ей, что боюсь ее. Однако испытываю к ней физическое влечение. Ревную ее к копу, к ее любовнику; она – моя мамочка, она моя…

– Тобес, ты помнишь мистера Бейкера, который преподавал английскую литературу в средней школе? Я только что побывала у него.

– Вот как? – Любопытный феномен: я заикаюсь. Очевидно, где-то поблизости происходит землетрясение. Мое жилище колеблется, его ждет неминуемое разрушение.

– Он рассказал мне о Джоэле Хагене и о том, что с тобой случилось. А потом поехала навестить твоего отца. Он теперь в каком-то религиозном братстве. В Нью-Йорке.

Железный обруч сдавливает мою грудную клетку. Я задыхаюсь… Привалившись к стене, бьюсь об нее головой.

Глупо, конечно, но остановиться не могу. Она останавливает меня. Сжимает в объятиях и крепко держит – крепче, чем железный обруч, что сдавливает мою грудь.

– Тобес, Тобес, в чем дело? Успокойся.

– Ты… сука, – прохрипел я. Звуки с трудом прорываются сквозь мои стиснутые зубы. – Ты сука, ты не имела права. – Из носа что-то течет. Вытираю его. Гляжу на руку. На ней теплые темно-красные пятна. Кровь. Кровотечение из носа. Она протягивает мне свой носовой платок. Платок с тем удивительным цветочным запахом. С весенним запахом. В считанные секунды платок пропитывается кровью. Он весь в кровавых пятнах, уже не отстираешь.

– Тобес! – кричит она, встряхивая меня. – Прекрати!

Стою в углу. Меня всего трясет. Стараюсь не встречаться с ней взглядом. Теперь абсолютно уверен, что на ее стороне темные силы. Мне понятен ее дьявольский план. План убийства…

Она делает шаг в мою сторону, и я, съежившись в углу, скрестив руки, закрываю лицо. Тупица! Неужели я вообразил, что знак креста заставит ее исчезнуть?! Однако она отступает на шаг. Просит:

– Расскажи мне о том, о чем всегда говорил под гипнозом. Расскажите мне о том звере, который укрылся за стенами монастыря.

Молча смотрю на нее. Ничего не понимаю. Будто эта фантастическая женщина начала изъясняться на суахили.

– Расскажи мне о мягком дерьме, Тобес. Ты ведь давно уже хотел рассказать мне об этом. Теперь пора.

Речь эту я заготовил заранее – ясную, сжатую, точную.

– О чем вы? Не понимаю… Будьте добры, оставьте меня одного.

Пусть эта заготовка так и останется в моей голове. Мои зубы, еще секунду назад крепко стиснутые, клацают. Слышу глухой удар, мне больно: соскальзываю по стене на пол и сижу на корточках в своем углу; мои руки, сложенные крест-накрест, поднимаются над головой, затем обхватывают затылок.

Знаю, что рано или поздно мы должны были подойти к этому… Я выкрикивал эти слова во время сеансов гипноза, выкрикивал по многу раз, поэтому понимал, что когда-нибудь придется объяснить… Но не сейчас. Только не сейчас.

Проходит много времени, наверное. Не знаю сколько. Медленно опускаю руки. Поднимаю на нее глаза. Лицо у Дианы ласковое, доброе. В ее удивительных раскосых глазах – сочувствие и любовь. Отворачиваюсь к стене. И неторопливо, бесстрастным голосом начинаю рассказывать – сам не знаю зачем.

Мне было тринадцать.

Мы с отцом жили в трейлере, на окраине Аркада.

Я делал за него всю работу, он пропивал все деньги.

Однажды ночью он вернулся домой пьяным. Я оставил ему поесть. На плитке. И он поел. Ночь была ужасно холодная. Декабрь. Рождественские праздники.

Отец забрался в постель. У нас была комната – секция трейлера, отгороженная занавеской от всего остального. Две постели – одна напротив другой, у стен. Я пробормотал «спокойной ночи, папа», надеясь, что он не станет меня бить. Он и не бил. Вылез из постели. В темноте я не мог разобрать, что он делает. Слышал шум, как будто он одевался. Или раздевался. Потом он подошел к моей постели. Лег рядом и крепко обнял меня. Сначала я подумал, что ему холодно. Я тоже замерз, мне было даже приятно ощущать рядом с собой тепло другого человека, хотя от него разило спиртным и табаком. И воняло давно не мытым телом. Все равно было приятно. Он прижал меня к себе. Начал гладить меня. Его рука тянулась к моему члену, потом к моему заду. Я стал сопротивляться. Он был сильнее. Улегся на меня, придавив к постели, так что я едва дышал. Я брыкался. Бесполезно. Он не сразу преодолел мое сопротивление, но своего добился. Овладел мною. А потом сказал (вот что я рассказываю доктору Диане Цзян):

– Сын, у тебя в заднице такое мягкое дерьмо…

Так сказал мой отец, когда изнасиловал меня в первый раз. А теперь примерьте все это на себе. Представьте, что это ваш отец делает такое с вами. Знаете, как фотографы используют фигуры с дырками вместо лиц, которые расставляют на пляже? Вы вставляете в дырку свою рожу и становитесь Ронни Рейганом или Барбарой Буш. Затем – щелк! Вас фотографируют. Вставьте лицо своего отца в такую вот педерастическую дыру, потом ложитесь на живот и закройте глаза. А потом попытайтесь заснуть, если удастся.

Поздним вечером Эд разыскал ее в библиотеке.

Он шагал энергично и размашисто, и туфли его поскрипывали при каждом шаге. Но Диана так устала, что не заметила его появления, пока он не подошел к ней совсем близко.

– Привет, – сказал Эд, усаживаясь на стул напротив нее.

Она оторвала от книги утомленные глаза:

– Привет.

– Чем занимаешься? – спросил он.

Диана указала на лежавшую перед ней стопку книг:

– Вагнер.

– Кто-кто?

– Это своего рода ключ. Не знаю, правда, к чему именно. Послушай, мне хотелось бы показать тебе кое-что… – Эд, поднявшись, обошел вокруг стола и склонился над ее плечом, глядя в раскрытую перед ней книгу. – Помнишь, как мы с тобой ездили к Харли? Мы тогда выясняли, что существует некий герой по имени Бесто.

– Который оказался Тобесом.

– Верно. Так вот… Вагнер написал оперу «Тристан и Изольда». В основу положены старинные легенды, в одной из которых герой, то есть Тристан, меняет свой облик и называет себя Тантристом. Понимаешь?

– Тантрист… Он переставляет слоги, так?

– Верно. И если ты проделаешь ту же операцию с Бесто…

– Ты получишь Тобес. Вот только что это тебе дает?

Диана вздохнула:

– Не знаю. Плохо, что я не знаю его любимую оперу. А он не хочет говорить… Если бы «Тангейзер»… Там рассказывается о герое, который, встретив своего соперника, целует его в губы. Или «Парсифаль». Вот послушай этот отрывок из набросков Вагнера. «Эльза, глубоко взволнованная, описывает в экстатических выражениях счастье, которое испытала благодаря ему; говорит, что хотела бы умереть от благодарности, от чувства безграничной любви». Такой же накал страстей порой ощущается в отношениях Тобеса к Джонни. И есть еще герой по имени Телрамунд. Он поет: «Так проникает зло в тот дом!» Так и Тобес, получив работу у Андерсонов, проникает в их дом. И еще «Тристан». О Боже, его я боюсь больше всего! Ведь эта опера о том, как губят любимого человека, и о связи с ним в потустороннем мире. А «Кольцо Нибелунгов»? Здесь мотивы огня. Тобес обожает огонь; любит разводить костры, устраивать пожары…

Диана умолкла, вконец измученная. Потом вновь заговорила:

– Так что же мне искать? – Она порылась в своих записях. – Взгляни… После того, как Вагнер закончил «Летучего Голландца», он написал на партитуре: «In Nacht und Elend» – «В ночь и несчастье». Господи, я понимаю, что он чувствовал. – Она уронила голову на руки. – Я должна разобраться во всем этом. Поверь мне, Эд, Тобес опасен, очень опасен.

– Знаю. Я пришел сказать тебе, что в программе, выдающей личностные характеристики, произошел поворот на сто восемьдесят градусов. Компьютер выдал следующее заключение: убийцей мог быть Тобес. Такой крутой поворот произошел из-за истории с привидением.

– Но Джонни отрицал, что Тобес играл роль привидения!

– По мнению специалистов из ФБР, мальчик выгораживает Тобеса, что удваивает фактор риска. Дэниел Кросгроу поднял волну. Меня послал Саймс. Он хочет заключить мир.

– О Господи. – На глаза ей навернулись слезы. – Но… послушай, – проговорила она, пытаясь взять себя в руки. – Мне теперь известно намного больше, чем я знала прежде.

– Расскажи. Только не здесь, а за бокалом вина.

Диане не хотелось уходить, но делать было нечего.

– Конечно, почему бы и нет?

Они сели в машину Эда и поехали в небольшой тайский ресторанчик, находившийся неподалеку от полицейского участка. Эд сделал заказ. Сначала принесли пиво «циндао». Диана пила мелкими глотками. Потом, не удержавшись, выпила залпом весь стакан. И тотчас же на месте пустого стакана появился другой – полный.

– Итак, – проговорил Эд, после того, как она съела шесть фаршированных блинчиков, салат по-тайски и выпила чашку горячего супа «коу тоу», – итак, рассказывай.

Рассказ занял довольно много времени, ведь ей столько надо было поведать ему. Она пыталась втолковать Эду, что состояние Гаскойна стремительно ухудшается; она была в этом уверена, потому что постоянно за ним наблюдала. Когда Диана узнала, что Тобеса направили к ней на лечение, она засела за изучение его документов, чтобы лучше подготовиться к встрече с новым пациентом. Ее первая запись в истории болезни: «У юноши налицо все признаки психопатии, осложненной пограничными неврозами». А сейчас у него развился гебефренический злокачественный нарциссизм,[61]61
  Психическое расстройство, характеризующееся дурашливым поведением, двигательным и речевым возбуждением, разорванностью мыслительных процессов, приподнятым настроением.


[Закрыть] и все указывает на приближение следующей стадии: психопатической склонности к убийству.

– Все признаки налицо, – объясняла Диана. – Мало того, что отец изнасиловал его, он всячески унижал мальчика. Тобес был одинок в школе, его сторонились другие ребята. Робкий, углубленный в свои переживания, типичный интраверт. Он ненавидит своего отца, ненавидит гомосексуалистов, испытывает отвращение, если к нему прикасаются. Добавь к этому историю, рассказанную Бейкером, а также онанирование в комнате для допросов. И его маниакальную страсть к воровству… А его дневник? Вспомни, он рассказывал тебе на том допросе, что ведет дневник? Мне бы очень хотелось прочитать его. Ему нравится переодеваться и разыгрывать разные роли. Переодевание в платье противоположного пола… Кстати, я тебе рассказывала историю о джинсах?

– Нет.

– Вообще-то это так, пустяк… В тот день, когда нашли Дугана… В то утро, когда я ехала на работу, в кустах около моего дома кто-то прятался. Кто-то… в зеленых джинсах. Я видела такие же джинсы в комнате Тобеса.

– Ты думаешь, что в кустах прятался Тобес? Прятался, чтобы забраться к тебе?

– Именно так я и думаю.

– А мальчик? Как быть с ним?

– С Джонни? Он защищает Тобеса, я уверена в этом. Его алиби – я имею в виду время убийства Уолтертон, – оно ничего не стоит.

– Гм. Но мачеха подтверждает слова мальчика. Я все думаю – нет ли какого-нибудь другого объяснения?

– Если бы Тобес всерьез рассчитывал на надежность своего алиби, он бы представил его, уж будь уверен.

– Что ж… возможно.

– Так что же дальше? Ты арестуешь его?

– Завтра собирают совещание. – Эд взглянул на свои часы. – Нет, уже сегодня. А потом Питер обнародует свое решение.

– Как ты думаешь, что решат на совещании?

– Скажу тебе откровенно, на сегодняшний день ситуация такова, что у нас нет убедительных оснований для ареста Гаскойна. Нам надо найти орудие убийства, нам нужны отпечатки пальцев на пистолете, мы должны опровергнуть его алиби. Список пожеланий можно продолжить.

Когда они вышли из ресторанчика, на улице шел дождь.

– Отвезу тебя домой, – сказал он, поднимая воротник.

– Понятно…

– Похоже, ты не в восторге от моего предложения.

– О, это только… не знаю. Возможно, покупка этого дома была ошибкой. До него так далеко добираться…

– И он расположен в таком уединенном месте. Ты купила новый пистолет взамен того, который украли?

– Да. Такой же самый.

– Прекрасно. – Он крепко сжал ее руку. – Тебе не обязательно ехать сегодня домой. Мы можем поехать ко мне.

Черт бы его побрал! Они расстались, он предал ее, а теперь – теперь все начинается сначала?! Детектив Эд Херси хочет воспользоваться удобным случаем, чтобы переспать с ней. Она отбросила его руку:

– Я возьму такси.

– Диана, перестань!

Но она уже удалялась от него. Вернее, брела пошатываясь. (Сколько же кружек пива она выпила?) Ладони влажные, ноги промокли, волосы свисают прядями на лицо. Помнится, так же нелепо она выглядела на втором курсе колледжа, когда девушки из ее землячества решили поставить спектакль: в списке действующих лиц она значилась как Воплощение Женской Души; по ходу пьесы она должна была подниматься из какого-то сооружения, напоминавшего по виду свадебный торт, – торт скользнул со сцены, увлекая ее за собой, и она скатилась прямо на руки своего учителя педагогики.