Текст книги "Все горят в аду"

Автор книги: Джон Ридли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

– Три тысячи, – сказал Парис в ответ на взгляд Брансона.

– Не умеешь ты разводить людей на деньги. Я слушаю запись и, если она подлинная, даю тебе пятеру.

– Пятеру. Это хорошо. Это нормально. Спасибо, друг. Я...

Брансон поднял вверх палец, и Парис замолчал.

– Ну, ну. В этой музыке целое состояние, а ты мне отдаешь ее всего за пять штук? А еще чего надо?

– Больше ничего. Хватит.

Парис опять ощутил на себе орлиный взгляд Брансона. Брансон в этом деле был мастер. Бросая орлиные взгляды, он метал карты на зеленое сукно по восемь часов в день. Пять дней в неделю. На протяжении семнадцати лет. Да, Брансон умел смотреть свысока. Ответ Париса был краток:

– Мне нужны деньги. Я хочу свалить, и мне нужны деньги на дорогу. Сказке конец, приятель. Сказке конец.

Голос Париса звучал просительно. Сказке еще не конец. Брансон понимал это. Было что-то еще, но Брансон не наседал.

– У тебя кассета с собой? – спросил он.

– В гостинице оставил. Могу принести через полчаса.

– Деньги будут через пятнадцать минут. Я тебя жду.

– Я мигом.

Парис встал, собрался уходить. Но не успел сделать и шагу.

Из зала, где полным ходом шло представление, вышли танцовщицы: мастерства на три с плюсом, зато внешние данные – первый сорт. Их была целая команда, но Парис обратил внимание только на одну. На ту, чьи ноги с тугими ляжками вырастали из насколько короткой, настолько же узкой юбки. На ту, чей лифчик прикрывал так мало, что вообще был необязателен, а прикрывал он не что иное, как пару великолепных грудей. На ту, у которой были золотисто-каштановые волосы и голубые, пронзительные, как рентгеновский луч, глаза; на ту, которая сводила мужчин с ума без всяких усилий.

Откуда-то издалека, похоже, с противоположного берега Атлантики, донесся голос Брансона:

– Да, братишка, я понимаю. Каждый день на это дерьмо смотрю, а ничего не меняется. Как будто идешь ко дну и тебе все равно. Летишь вниз головой в огонь, набирая скорость. Она сколочена, как хороший "фолькс", такой позволишь топтать себя сколько влезет, будешь терпеть и улыбаться. От одного взгляда на это весь мир летит в тартарары, и ты не проявишь мудрость, даже не попытаешься... Да, я понимаю. Понимаю. И представляешь, какая трагедия: такая девчонка, а предпочитает черных.

Парис едва почувствовал, что Брансон дважды хлопнул его рукой по плечу, а потом сказал: "Жду тебя с деньгами".

Париса как будто поймали лучом истребителя из "Звездного пути", он почувствовал, как его тянет к женщине с каштановыми волосами. Каштановые волосы, очень клевая грудь.

Парис всегда западал на клевую грудь.

* * *

В роскошной лас-вегасской гостинице на Стрипе, на двенадцатом этаже, по коридору от лифта, был номер 12-101. Мини-люкс. Дверь заперта, а на ручке – табличка «Не беспокоить».

Может, Маркус задремал, думал, подходя к двери, Джей. Его по-прежнему одолевали фантазии. Может, Маркус просто в очередной раз принял душ и вытирает полотенцем блестящие капельки, усеявшие его...

Джея вдруг всего передернуло. Он с трудом унял дрожь, чтобы провести карточкой-ключом по электронному замку. С этим он кое-как справился, открыл дверь, но табличка "Не беспокоить" осталась на прежнем месте.

– Маркус?..

Первое, на что обратил внимание Джей, был запах: пахло дымом. Сигаретами, чем-то еще. Какой-то тройной запах. Один из запахов показался знакомым – так, только острее, пахнет шутиха. Второй странный – вроде жареного мяса. Третий... Канализацию, что ли, прорвало?

– Маркус, я вернулся.

Окна были затянуты обязательными вегасскими шторами индустриальной эпохи. В комнате царил мрак. Джей добрался до окон, схватился за шторы, раздвинул их рывком. Лучи солнца осветили номер. Лучи солнца осветили труп Маркуса. Труп, покрытый следами затушенных окурков, ожогов, волдырей. Истерзанная плоть. Труп лежал на собственных испражнениях: в момент кончины ослабли мышцы сфинктера, высвободив фекальные массы. Голова трупа была вспорота пулей ото лба до основания черепа.

Джей посмотрел на Маркуса, но не проронил ни звука. Зрелище смерти будто двинуло ему под дых, выбив воздух из легких. Джей пошатнулся, задыхаясь.

Прошло какое-то время – секунда? вечность? – и Джей начал оседать, сползая на пол и одновременно наклоняясь к трупу.

– Маркус...

Не обращая внимания на кровь, на слизь, по-прежнему сочившуюся из трупа, на сгустки фекалий, Джей сгреб в охапку останки Маркуса и стал качать на руках.

– Нет, нет, нет. Не умирай, – причитал Джей. – Прошу тебя... нельзя так. Тебе нельзя умирать.

Что-то бросилось Джею в глаза, прорезавшись из глубин отчаяния. В солнечном свете, пробившемся сквозь пелену слез, мятые обрывки глянцевой бумаги на полу вспыхнули наподобие Святого Грааля [15]15
  Святой Грааль – святая чаша, из которой якобы пил Спаситель перед предательством Его. По другому преданию, Иосиф Аримафейский, собиравший в нее кровь распятого Христа, увез чашу в Англию. Мистический культ Чаши – Святого Грааля – восходит к языческим, вероятно кельтским, или еще иберийским мифам.


[Закрыть]. Джей не мог их не заметить. Он положил Маркуса на пол и собрал обрывки.

Это не документы.

Это изорванная фотография. На одном из клочков виднелось маленькое лицо. Лицо Париса.

Джей сказал трупу:

– Это был он, да? Это его рук дело.

Внутри Джея сейчас же что-то искривилось и деформировалось, потом выскочило вон, как вырвавшийся на свободу вирус. В нем произошла какая-то революция, эволюция или просто перемена, в общем, он был уже не тем Джеем, который только что вошел в комнату. Он стал совсем другим человеком, нежели минуту назад, когда раздвинул шторы и солнце осветило изуродованный труп его воображаемого любовника в снятом ими на двоих мини-люксе лас-вегасского отеля. Как в той истории Маркуса про свершившую в нем переворот прогулку из Бриджпорта, Джей вдруг обнаружил, что им владеет доселе незнакомое чувство и связанное с ним намерение. Им овладела ненависть чистейшей пробы. Джей был намерен убить.

– Он труп, – пообещал Джей Маркусу и легонько хлопнул Маркуса по лицу. – Клянусь тебе, что он труп. – Джей нагнулся, коснулся губами губ мертвеца и очень нежно поцеловал их. Этот поцелуй сумасшедшего, терзаемого странной, неизъяснимой тоской, при всей ненормальности заключал в себе столько нежности, преданности и страсти, столько потаенной, но самой настоящей любви, какие редко доступны тем, кто целуется при гораздо более "нормальных" обстоятельствах.

Оторвавшись, Джей встал и вышел из номера. Не задерживаясь. У обновленного Джея имелись кое-какие дела.

* * *

Шаронда была клевая телка. Клевая цветная потаскушка. На ней были высокие сапоги купоросного цвета, прибавлявшие ей несколько дюймов роста. И подобранные в тон сапогам обтягивающие купоросного цвета трусики, которые, облегая задницу, придавали ей аппетитности. Ее лифчик, весьма, кстати, лаконичный, был того же цвета, что и все остальное. Жилетка, оставляющая открытыми живот и спину и завязанная спереди совсем слабеньким узлом, едва удерживала груди от того, чтоб они не вывалились.

Все остальное у Шаронды было обнажено. Идеально гладкая черная плоть. Только два изъяна выставляла она напоказ. Один умышленный. Татуировка чуть ниже поясницы – маленький значок инь-ян, причем если бы Шаронда знала, как больно, когда тебе накалывают эту хреновину, она нанесла бы ее на какое-нибудь видное место. Теперь наколка была видна. Частично.

Другой изъян? Синяк под правым глазом, багровевший под черной кожей Шаронды. Этот синяк был делом рук Дэймонда Эванса, который валялся на своих шелковых простынях, там, где его оставила Шаронда, и трещал по телефону: проворачивал сделки, справлялся о прибыли, кричал и ругался на своих бойцов, посланных на сложное задание. Бойцов, сделавших его грозным диктатором, который может валяться на простыне и трещать по телефону, а в паузах – колотить дежурную шлюху.

Итак, Шаронда ждала. Она стояла в дверях, приняв эффектную позу, и ждала, пока Дэймонд поговорит по телефону.

Отец Шаронды был парикмахер. Не из этих прохиндеев стилистов. Старой школы мастер, понимаете? Настоящий парикмахер, державший собственный салон.

Дэймонд наконец закончил говорить по телефону.

Он поднимает голову и видит Шаронду, которая ничего не делает, а только выглядит на все сто.

– Бля-а-а-а. – Дэймонд вложил в это слово всю его силу. – Какого хре...

– Нравится?

– Какого хрена ты дожидаешься? – В ответ на его вопрос под простыней что-то шевельнулось. И приподнялось.

На губах Шаронды изобразилось подобие улыбки: "Да, по-моему, тебе нравится". Это было очень, очень похоже на улыбку.

– Поди сюда, черножопая.

Шаронда радостно повиновалась. Она пошла к кровати; благодаря твердым каблучкам зеленовато-голубых сапог, содержимое ее зеленовато-голубого лифчика сотрясалось на каждом шагу. Она нежно скользнула на матрас.

Тем временем Дэймонд занимался делом: развлекал сам себя, засунув руку под простыню.

Дэймонд Шаронде:

– Как тебя звать?

Он даже не запомнил.

– Шаронда, – сказала она.

– Да, девочка, ты прямо клевяк. – Дэймонд оглядел ее оценивающе, как лошадь на базаре. – Во телка – клево выглядит, на ней как будто табличка: "СНИМАЮСЬ" или что-то типа того. То и дело вижу телок с такими табличками, а они еще удивляются, с чего это парень им подмигивает, пытается клеить. Ведь если парень видит такую табличку и ничего не делает, тогда он все равно что ниггер безграмотный или вообще придурок. Парень видит табличку и понимает, что эту телку можно снять, ну он и начинает ее снимать. Телки должны это понимать. А то потом кричат: "Меня Тайсон изнасиловал! " Ищешь приключений, так не реви, когда они на твою жопу сваливаются. А они как пить дать свалятся, если телка так клево выглядит. А ты, девочка, – Дэймонд облизнулся, – ты полный клевяк. Только вот фингал под глазом. Кто это тебя так, а?

Он даже забыл, что ударил ее.

В парикмахерской отца Шаронды имелись разнообразные парикмахерские принадлежности. Большущие кресла с откидывающейся спинкой, сушилка для полотенец, расчески, лежащие в синей жидкости...

– Тебе надо с этим что-то делать, – сказал Дэймонд.

– Да. Мне надо с этим что-то делать, – согласилась Шаронда.

– Вот с чем тебе надо что-то делать. – Дэймонд отдернул простыни, оголив член немалого размера, но не сказать, что соответствующий легендам. – Тебе надо бы над этим поработать.

– Ага, давай поработаю. Ты просто закрой глаза и ляг.

Дэймонд так и поступил.

– Шаронда о тебе позаботится, – сказала она.

Шаронда много раз ходила в парикмахерскую отца, брала там какие-то вещицы. Щипцы для завивки и жесткие щетки. Могла взять выпрямитель, если хотела. Добрый папуля давал все, что ей было нужно. В тот день сутра пораньше Шаронда сходила в парикмахерскую отца и кое-что взяла там.

Шаронда потянулась к пояснице, туда, где у нее была татуировка инь-ян. Потянулась и достала из-за резинки трусов очень-очень блестящую, очень-очень острую опасную бритву.

– Шаронда сделает все как нужно, – сказала она.

Когда у тебя слишком много шлюх разом, рано или поздно приходится расплачиваться.

* * *

Торговля оружием считалась в Неваде пристойным и уважаемым занятием, вроде торговли обувью, автомобилями. Садовым инвентарем. Оружие, правда, ни на что, кроме убийства, не годно, а так никакой разницы. Магазин «Оружие от Макбоуэна» – как большинство подобных магазинов в Неваде – был чистый, светлый и предлагал большой ассортимент пистолетов, револьверов, охотничьих ружей и полуавтоматических винтовок, разрешенных законом, которые могли быть довольно легко переделаны в автоматы, не разрешенные законом, но серьезно облегчающие задачу по продырявливанию человеческих голов.

Джей вошел в магазин "Оружие от Макбоуэна" в одежде, измятой после сна, со съехавшим набок галстуком и большим кроваво-красным пятном на белой рубашке. Тем не менее Джей, входя в магазин, держался как благонамеренный гражданин, желающий купить оружие.

Парень за прилавком (не Макбоуэн) взглянул на Джея, на его потную перекошенную физиономию, на его бросающееся в глаза пятно и, не придумав ничего лучшего, спросил:

– Я могу вам чем-нибудь помочь?

– Да, – почти небрежно ответил Джей. – Хочу пистолет купить.

– Пистолет?

– Да.

Подозрительного вида тип – в длинном грязном пиджаке и грязной бейсболке, осматривавший в уголке пули, пробивающие бронежилет, – с интересом прислушался к их беседе.

– Какой пистолет?

– Ну, я не знаю...

Взгляд Джея упал на витрину и остановился на длинноствольном кольте "Анаконда-магнум" 44-го калибра. Джей не знал, что это длинноствольный кольт "Анаконда-магнум 44". Джей знал только, что это очень большой пистолет.

– Вот этот, пожалуй, подойдет, – сказал Джей, указывая на большой пистолет, на "анаконду".

Парень за прилавком, недоверчиво:

– А на что вам такой пистолет?

– Я... – Он собирался выследить парня по имени Парис и слегка его проучить, загнав пару или пяток пуль ему в голову. – Охотиться. Я думаю, подойдет.

Подозрительный тип на заднем плане выскочил из магазина.

– Охотиться на кого?

– На медведя.

– На медведей с пистолетом не ходят.

– На птиц. На птиц хочу поохотиться.

Парень за прилавком вразвалку пошел к телефону:

– Подождите здесь секундочку. – Он старался говорить и двигаться одинаково непринужденно. – Мне надо... позвонить.

Джей хоть и находился в глубоком посттравматическом шоке, однако сумел прочитать на лице парня все, что требовалось. Стараясь держаться так же непринужденно, как он, Джей устремился к дверям. Он сказал:

– Знаете что? Я думаю, мне не нужен пистолет. Ни к чему он мне. Я хотел купить... кое-что другое.

– Погодите!

– Мне кое-что нужно. Куплю, а потом вернусь.

– Эй!

Джей преодолел смущение и скованность. Он выскочил на улицу и побежал вдоль торговых рядов – мимо магазина подержанных компакт-дисков, мастерской чучельника, магазина кубинских сигар, которые сворачивали не кубинцы, а мексиканцы, но в Лас-Вегасе разницы не видели. Не знали. Не желали знать.

Джей все бежал и бежал и пробежал мимо подозрительного малого, который стоял, привалившись к оштукатуренной стене, привалившись так, будто в полном кайфе ждал такси или автобус. Он ждал Джея.

– Эй, – крикнул Подозрительный.

Джей не останавливался.

– Эй, – снова крикнул Подозрительный.

Джей сказал не останавливаясь:

– Мне нужно...

– Я знаю, чего тебе нужно. Ты хочешь пистолет купить.

Джей остановился. Он обернулся и вытаращился на Подозрительного в черном, стоявшего в тени, с облупленным лицом и взъерошенными волосами. Что-то в нем бросалось в глаза, придавало ему еще больше подозрительности. Придавало ему сходство с маньяком, подглядывающим за младшеклассниками на школьном дворе. Выражение лица Подозрительного и его манера держаться не очень понравились Джею, но когда вы у себя в номере спотыкаетесь о трупы с простреленными головами, то ребята, похожие на маньяков, вас особо не нервируют.

Подозрительный Джею:

– Ага, тебе нужен пистолет. А что такого? Ты американец. Имеешь право.

– Он мне нужен, только чтобы...

Подозрительный замахал руками, как будто отгоняя мух – у него не было времени выслушивать объяснения:

– Не важно, для чего он тебе нужен. Нужен, это главное. Пойми, что тебе его не видать. В таком месте уж точно. – Подозрительный тряхнул головой в сторону "Оружия от Макбоуэна". – Даже если они тебе его продадут (а они не продадут), все равно получить его ты сможешь только на пятый день.

– На пя...

– Кто ж может пять дней ждать?

– Я не...

– Вот и я говорю: кто может? Дерьмовые законы. – Подозрительный говорил за обоих. – Пойми меня правильно. Я не какой-нибудь там анархист сбрендивший, но когда эти хреновы либералы становятся на пути и хотят прибрать к рукам нашу главную свободу, значит, пришло время нам всем запасаться боеприпасами и консервами.

Подозрительный говорил довольно безумные вещи, но все же не настолько безумные, чтобы не найти отклика в душе Джея, который так много пережил за прошедшие сутки.

Джей, подбавив немного собственного безумия, изложил Подозрительному ситуацию:

– Маркус. Он мне нужен из-за Маркуса. Я обещал.

– Ясное дело. Ты дал обещание, а эти ублюдки не продали тебе ствол. Что делать человеку?

– Я... Что мне делать?

Когда Джей опомнился, он уже стоял на той же стоянке возле открытого багажника бутылочно-зеленой 7б-й "гранады" и разглядывал одно из великолепнейших собраний запрещенных видов оружия, каким только может обладать человек.

Джей, глаза раскрыты так, будто перед ним сокровища фараонов:

– О боже...

– Ага. Ходи в церковь каждое воскресенье, становись на колени и благодари Бога, что живешь в стране, где можно раздобыть такие вещицы. – Подозрительный указал рукой на оружие, как девушка из игры "Колесо Фортуны", демонстрирующая стиральную машину с сушилкой. – Неплохо, а? Ну, давай, давай, – поторопил Джея Подозрительный. – Выбирай.

Джей обозревал изобилие. Там были "ругеры", "митчелы" и "чартер армз", а также несколько "смит-энд-вессонов", однако рука Джея сама собой потянулась к девятимиллиметровому "Зиг-зауэру Р-226". Как и в случае с длинноствольным кольтом "Анаконда-магнум 44", Джей не знал, что девятимиллиметровый "Зиг-зауэр Р-226" – это девятимиллиметровый "Зиг-зауэр Р-226". Как и в случае с "анакондой", он знал только, что это большой пистолет.

– Девятимиллиметровый "Зиг-зауэр Р-226", – убеждал Подозрительный. – Двойного действия, с постоянным предохранителем от случайного выстрела. Ага, смотрит человек в такое дуло и тут же смекает, кто, куда и зачем. На этом светская беседа заканчивается. В момент. Хороший выбор. Ты разбираешься в стволах, верно?

– Нет.

– Да ладно, рассказывай. "З-з" берут ребята, знающие толк в стволах.

Джей, слегка польщенный:

– Ну, не то чтобы...

– Приятно подержать, а? Эту штуковину приятно взять в руки.

Действительно. Джею действительно было приятно держать его в руке. Но приятно держать в руке – этого мало. Джей спросил:

– Он подойдет? В смысле, мне подойдет?

– Смотря для чего.

– Для расплаты. – Темные тучи окутали Джея. – Хочу кое-кого в ад отправить. В землю футов на шесть закопать.

Парень пожал плечами:

– Да, в самый раз.

– Сколько?

– Так... ну, допустим, две пятьсот.

– Кредитные карточки принимаете?

– Я продаю пистолеты из багажника. – Для убедительности Подозрительный указал на ружья в задней части машины. – На фига мне брать кредитные карточки?

– Ладно. Две пятьсот. У меня хватит.

– Он твой. Добро пожаловать в чудесный мир второй поправки.

Джей осмотрел свое новое приобретение.

– А глушитель есть? – спросил он.

– Глу?.. Он тебе не нужен. Это только в кино глушители.

– Я хочу глушитель.

– Ага, – усмехнулся Подозрительный, – глушитель. А может, лазерный прицел возьмешь, раз такое дело?

– А у тебя есть?

* * *

В Лас-Вегасе стемнело и было довольно тихо. На 15-м слышалось движение – на 15-м всегда движение. Люди неслись сломя голову в казино – а так было тихо. Шум в Лас-Вегасе доносится из тех мест, где происходит действие: из-за стен фальшивых замков, поддельных пирамид и с искусственных тропических островов.

В гостинице "Под дубом" тоже было тихо – только поскрипывали деревянные перекрытия. Раздался всплеск: Нена нырнула в бассейн, понадеявшись, что он не грязнее, чем кажется с виду. Она разбила водную гладь, откинула назад волосы – распустившиеся в воде – и подплыла к кромке бассейна. Извлекла из полотенца часы, завернутые в него вместе с непременным выкидным ножом. Минул час двадцать с тех пор, как Парис ушел. "Через полчаса", – сказал он.

– Через полчаса, – передразнила Нена.

Она выбралась из бассейна – в тишине снова раздался всплеск, вода разлилась по бетонному полу, – вытерлась и пошла в номер, оставляя на полу мокрые следы.

В номере было темно: на дворе сумерки, шторы опущены. Не переставая вытираться, Нена включила свет, но не заметила скрытую тенью блондинку с изуродованным лицом, сидящую в кресле, пока та не произнесла:

– Э...

Нена отшатнулась к тумбочке, задела лампу, но не опрокинула.

– Ну, ну, аккуратнее, – сказала Брайс, – еще сломаешь чего-нибудь. – Кивнула головой на кровать: – Присаживайся.

Некоторое время Нена стояла не шевелясь, пытаясь понять, кто эта женщина. Даже когда она просто сидела на кресле, в ней было что-то... что-то помимо искаженных черт ее лица – то ли манера, то ли голос, – указывавшее на невероятную мерзость и говорившее Нене: не важно, кто она. Важно это ужасное что-тов ней. Нена потихоньку, осторожно села.

Брайс немного помедлила, рассматривая Нену.

– Поверни-ка слегка голову.

Нена повиновалась.

– Теперь в другую сторону.

Нена опять повиновалась.

– Чудно. Просто чудно. Понятно, почему этот Парис на тебя запал. – Это прозвучало как комплимент. – Я понимаю, за что можно на тебя запасть. – В словах Брайс послышалась угроза. – Как тебя звать?

– Нена.

– Нена. Нена, ты в курсе, что мне надо кончать раз в день? Ну конечно же ты не в курсе. Откуда тебе знать? Но это так. Раз в день. Как минимум. Не в смысле, что мне нравится кончать раз в день, я должна, иначе я потеряю форму. Обычно мне, для того чтобы кончить, подходят мужики. Но вот если нет мужика под рукой... Что ж, раз так, тебе придется взять это на себя, слышь, чего говорю?

Пистолет, покоившийся у Брайс между ногами, казалось, загорелся – так же тускло, как свет в комнате.

Нену прошибла дрожь. Ее жутко затошнило – как никогда не тошнило. Это была такая сильная и неотвязная тошнота, что Нене захотелось блевать и плакать одновременно. Ее сковал страх, она смогла лишь еще раз дернуться, еще раз вздрогнуть.

– Ты сейчас, наверное, спрашиваешь себя: "С какой стати эта дура рассказывает мне о своем графике оргазмов?" Я скажу тебе, Нена. Потому что пришло время нам с тобой узнать друг друга. По-девичьи.

* * *

На Сахара-авеню находились «Апартаменты озера Сахара» – озеро, а на самом деле рукотворный, наполненный водорослями пруд, вокруг которого теснились апартаменты. Нормальные такие апартаменты. В самый раз. Ну, дешевые такие сборные коробки, в которых может поселиться девчонка, танцующая в дрянном вегасском ревю дрянного вегасского казино. Именно в «Апартаментах озера Сахара» жила Уиллия. Длинноногая, голубоглазая танцовщица с золотисто-каштановыми волосами и аппетитным телом, которая, если верить Брансону, сходила с ума по черным парням. До такой степени, что Парису, для того чтобы ее заполучить, достаточно было просто попасться ей на глаза. Ну, еще этак ненавязчиво потрепаться в «гремлине», пока он будет подвозить ее до озера Сахара. Так он оказался в ее квартире и сидел теперь на стуле, глядя на Уиллию, расположившуюся на диване – целиком обнаженную, – расчесывающую волосы. Длинными, размеренными движениями, чуть не вгонявшими Париса в транс.

Без одежды великолепное тело Уиллии смотрелось еще великолепнее. К тому же она была неглупа. Университетов она, конечно, не кончала, однако, поболтав с ней, Парис понял, что она не так глупа, как, по его представлениям, должны быть глупы танцовщицы.

Она была не так глупа, как две его знакомые стриптизерши. Короче – смышленая девка с отличным телом... "И как такую девушку занесло в Вегас?" – недоумевал он.

– Как такую девушку занесло в Вегас? – спросил Парис.

– Ты что, всегда так клеишься, а? – Уиллия по-прежнему занималась волосами.

Уверенно:

– И не думал даже. Все, ухожу.

– Уходишь, но еще не ушел. – Она провела рукой в том месте, где сходились ее бедра.

До Париса донеслось хлюпанье. По крайней мере, ему так показалось.

Нет, он еще не ушел. Его самоуверенность таяла на глазах. А нетерпение возрастало.

Уиллия это почувствовала. До Уиллии дошло. Уиллия улыбнулась. Она не прочь была потрахаться, но больше всего на свете ей нравилось динамить мужиков. Она сказала:

– Зачем тебе это знать? Как только мы расстанемся, ты пожалеешь пару центов мне на открытку.

– Почему ты так уверена?

Тут Уиллия перестала улыбаться:

– Потому что такую девушку, как я, занесло в такое место... – Уиллия прекратила причесываться. Она обернулась, посмотрела в сторону Париса. Не на него, а лишь в его сторону. И начала свой рассказ.

– Я подумала, – сказала Уиллия, – что неплохо бы махнуть в Лас-Вегас. Я тогда танцевала в Индианаполисе. Как-то раз пришли люди из казино, искавшие молодые таланты. Мне казалось, я недостаточно красива, чтобы пробиться в нью-йоркские модели, и недостаточно хорошо играю, чтобы стать звездой Голливуда. А вот быть танцовщицей в Вегасе я смогу. И смогла. Ну, сперва надо было сиськами посверкать, конечно.

– Они у тебя, кстати, первый сорт.

– Спасибо. Ну и вот, какого черта сидеть в этой дыре, а? Мне было семнадцать. Я бросила школу и рванула на Стрип.

– Родители-то разозлились?

– Я дала им слово, что немного подзаработаю, а после закончу школу. – Уиллия снова поднесла к голове расческу и медленно провела по волосам. Отработанным движением. – Я их обманула.

Парис попытался слегка подбодрить Уиллию. Отчасти чтобы Уиллия повеселела. А больше для того, чтобы набить себе цену.

– Ну не закончила школу, что с того? Ты приехала в Вегас, стала танцовщицей. Мечта сбылась.

Парис наконец поймал взгляд Уиллии, но взгляд ее говорил: "Ты тупица".

– Я никогда не мечтала быть танцовщицей. Жизнь заставила. Сначала было весело, понимаешь? Танцевать, тусоваться, девчонки хорошие. Всегда есть следующий год, чтобы заняться чем-то другим, всегда впереди есть год, чтобы привести жизнь в порядок. Но каждый год приходят девочки на год младше, на год смазливее. На год лучше. А однажды ты просыпаешься, и они младше уже не на год, не на два года, а на пять лет, на восемь, и ты уже танцуешь не для того, чтобы танцевать. Ты танцуешь, чтоб не сойти с дистанции, танцуешь, чтоб платить по счетам. Ты танцуешь, чтобы выжить. И вот я здесь. Я по-прежнему в Вегасе. Я по-прежнему танцовщица. Я по-прежнему жива. Еле-еле.

Зрелище краха, зрелище, такое знакомое Парису, предстало перед ним.

– Ты спрашивал, – сказала Уиллия.

Парис кивнул.

Наступил тягостный момент и затянулся надолго.

Уиллия встала с кровати, как бы говоря "хватит об этом" – так, будто предыдущий разговор происходил между другими людьми. Она приблизилась к Парису, усадила его в кресло.

Парис воспрял духом – и отчасти телом.

А Уиллия снова заулыбалась:

– Мне нравятся черные парни. Как думаешь, это чудно, что мне нравятся черные парни?

– Сейчас я думаю, что мне на это наплевать.

– Что-то есть в этих черных.

Парис нежно провел руками по спине Уиллии, по ее бедрам – ни грамма жира, только изгиб чистой мышцы. Танцовщица все-таки.

– Ты, наверное, мечтаешь быть хозяйкой плантации, раз тебя черные возбуждают?

– Ну, вряд ли все настолько серьезно. Я скорее... – Уиллия напряглась, у нее прервалось дыхание. Руки Париса скользнули по ее ягодицам. – Я скорее... – она с трудом продолжала, – мечтаю о хорошем сексе. – Она коснулась губами его уха. Томно прошептала: – Если я не буду держать себя в руках, я, наверное, могу и влюбиться в черного парня. – Потом отступила, посмотрела в глаза Парису и продолжала его подзуживать: – Тебе есть кого любить?

– Не совсем.

– Что значит "не совсем"?

– Ну...

Нена. Интересно, любит ли он Нену? Не изменяет ли он ей? Было ли между ними что-то такое, из-за чего можно сказать теперь: да, он ей изменяет? Он подобрал ее (или она его подобрала), и они приторчали друг от друга, – она, конечно, потратилась на него, но он же внесет ее в свой список кредиторов. И еще они собирались вместе уехать. Парис воспринимал это всерьез. Более чем. Но... Уиллия. Он ведь и ее не обманывает. Или обманывает?

– Мне все равно, – подытожила Уиллия. – Я не верю в любовь.

– Ты не ве...

– Я не верю в любовь, – еще раз провозгласила она.

Парис ждал большего. Большего не случилось, и тогда он спросил:

– Во что ты веришь?

– В похоть и страх. Я думаю, люди сходятся, оттого что их тянет друг к другу похоть. А остаются вместе из страха одиночества.

– Ты со мной только потому, что тебе страшно остаться в одиночестве?

– Если я скажу "да", тебя это заденет?

– Говорю же, сейчас мне на это наплевать.

Парис снова потянулся к заднице Уиллии. Уиллия потянулась к ширинке Париса.

* * *

Гейл нравилось возвращаться домой по ночам. Безвылазно проторчав два дня в казино – как подопытная крыса, запертая в душной лаборатории, – она с удовольствием впускала в легкие прохладный воздух. Служебный вход находился на тылах «Плазы». Персоналу «Плазы» не разрешалось пользоваться парадным входом. В этом есть что-то непрофессиональное. Чего им околачиваться возле рекламных щитов на тротуаре? Гейл было плевать. Выйти из здания через парадный вход быстрее. И напрасно хозяева этого не понимают. Скоро в жизни Гейл наступит период, когда она будет сама себе хозяйка.

Брансон, взявший на заметку, что Гейл выходит через парадный вход, торчал неподалеку, делая два дела разом: ждал девушку и – с пятью косыми в кармане – Париса, который, как полагал, зная его, Брансон, мог прийти за деньгами, а мог и не прийти. С той точки, в которой зависал Брансон, оказалось удобно наблюдать за чередой лохов – банкротов во всех значениях этого слова, – забегавших в "Плазу" и вскоре вылетавших обратно еще большими банкротами. Время от времени в казино наведывался какой-нибудь пижон. Брансон считал, что все это гуляки со Стрипа, которые приходят сюда полюбопытствовать, как бедняки спускают деньги, или топают к видеопокеру в баре, чтобы снять проститутку, обслуживающую по низким ценам.

Из казино вышла Гейл, проследовавшая мимо Брансона со всей индифферентностью, на какую подсознательно была способна.

Брансон взял ее за руку, чтобы притормозить, и был изрядно удивлен объему мышечной массы, скрытой под рукавом. Брансон немедленно отпустил руку. Посмотрев на Гейл, он заподозрил, что она из тех женщин, которые не боятся использовать дары Господни, в том числе мускулы на руках.

– Вы чего-то хотели, – констатировала, а не спросила, Гейл, причем констатировала скорее утомленно, нежели вежливо.

Брансон понадеялся, что ее утомленность – симптом недомогания, бесплатно прилагающегося к восьмичасовому рабочему дню, а не сиюминутная реакция на его персону.

– Я Брансон, – представился он.

Гейл не удостоила его ответом.

– Вы здесь недавно.

Ее равнодушие только усугубилось.

– Я подумал, вы же здесь недавно и, может, еще мало кого знаете, и я бы мог вам... кое-что показать.

– Покажите мне кое-что, – повторила Гейл; черты ее лица сложились в очень задумчивую гримасу. Она пару раз кивнула, помедлила, будто собираясь с мыслями, потом сказала: – Я совершенно не хочу ребенка, – сказала Гейл, и Брансона передернуло: таких откровений он никак не ожидал.

Она продолжала:

– Я совершенно не хочу ребенка, а когда женщина не хочет ребенка, тогда, кроме как менять колеса или передвигать мебель, мужчина ей ни для чего не требуется.

Брансон задумался в поисках столь же краткого аргумента.

– Вы не хотите иметь ребенка, но это не значит, что вы не можете развлечься.

– Типа, в боулинг поиграть?

– Типа, потрахаться.

– А знаете, почему хорошо быть женщиной? Женщины могут развлечься и без мужчин.