Текст книги "Спаситель мира"

Автор книги: Джон Рэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Поезд приближался к станции, и Латиф вдруг подумал, что полицейские, высланные в подкрепление, могут ждать на платформе. Он отстранился и сел прямо, а Виолет, не открывая глаз, отодвинулась еще дальше. Латиф растерянно смотрел на ее отражение.

А вот и станция! Наконец-то!

– Виолет! – позвал детектив куда резче, чем собирался. Та нехотя села и поправила волосы. Девчонки в парках захихикали в открытую. Латиф встал и, как куклу, поднял Виолет на ноги.

– Это здесь? – спросила она, проводя рукой по щеке. Жест показался смутно знакомым, но откуда, Латиф понял далеко не сразу. Господи, он ведь сам так делает! – Это здесь? – повторила Виолет. Ответа она, похоже, не ждала. «В чем проблема? Что со мной не так? Почему не вижу завтрашнего дня ни для нее, ни для себя?» Поезд остановился, двери открылись. Латиф осторожно вывел Виолет на платформу и практически понес к ближайшей скамье, стараясь унять нервную дрожь. «Я боюсь ее. Боюсь и ее, и за нее», – признался себе он и ничуть не удивился такому признанию.

Они еще до скамьи не дошли, а Виолет снова закрыла глаза. Латиф таращился на нее, совсем как девчонки из поезда, и невольно вспомнил, что случилось, когда она в последний раз видела сына. «Почему это меня не насторожило? – недоумевал Латиф. – Бог свидетель, насторожиться следовало!» Естественно, он знал почему. Детектив сел рядом и взял Виолет за руку.

– Виолет, вы меня слышите? Пожалуйста, откройте глаза!

Глаза она тут же открыла и посмотрела в его сторону, но не на него.

– Не останавливайтесь, езжайте дальше! – монотонно проговорила она. – Со мной такое бывает.

– Виолет, ехать некуда. Мы ждем здесь пригородного поезда.

– Как дождетесь, не теряйте времени, – проговорила она.

– Здесь же должен быть Уилл! Вам нужно приготовиться. Да проснитесь же!

– А где люди, которых обещали сюда прислать? Люди из вашего отдела?

– Не знаю, – покачал головой Латиф, начисто забывший о подкреплении. – Наверное, ждут нас у входа на станцию.

Виолет посмотрела мимо Латифа… неужели с тревогой? От скамьи до колеи пригородного маршрута было всего полшага. Рельсы завибрировали.

– А вот и поезд, – проговорил Латиф.

– Что будем делать? – спросила Виолет, наконец взглянув прямо на него. – Уже нужно вставать?

– Нет, пока поезд не остановится полностью, мы с места не сдвинемся и оборачиваться не станем. Вот как остановится окончательно, поднимемся и подойдем к краю платформы.

Виолет пригладила джинсы и промолчала.

– Если по какой-то причине Уилл не выйдет на этой станции, мы сами сядем в поезд. Подождем, пока двери не начнут закрываться, и сядем. Думаете, у вас получится?

Виолет зажмурилась, точно вопрос оказался слишком сложным, потом разлепила веки и взяла Латифа за рукав. Вибрация переросла в скрип: сработали пневмотормоза. Прибытие поезда Латиф наблюдал по лицам ожидающих на платформе. Мужчина в прозрачном плаще поворачивал голову вправо-влево, словно оператор камеру, его глаза смешно бегали туда-сюда.

– Уже можно смотреть? – сквозь зубы процедила Виолет. – Нам не пора садиться в вагон?

– Еще пару секунд, – отозвался Латиф.

Упорно глядя в противоположную сторону, Латиф встал, помог подняться Виолет и не отпускал ее от себя, пока двери поезда не открылись. «Она справится, главное – тормоши ее!» – велел себе Латиф. Он повернулся сам, грубовато развернул Виолет и выступил вперед, осматривая платформу. Благодаря ее изгибу весь поезд был как на ладони. Латиф беззвучно сосчитал до девяти и, словно подражая мужчине в плаще, закрутил головой. Ни один мальчишка с поезда не сошел.

– Он ехал не сюда, а в какое-то другое место, – проговорила Виолет. Судя по тону, она обращалась не к Латифу.

– Уилл на этом поезде! – пробормотал детектив. – Сами видели… – Его прервала мелодия закрывающихся дверей. «Допустим, он нас заметил, – рассуждал детектив. – Если так, сколько времени у меня осталось? Около минуты». Он придержал каблуком закрывающиеся двери и схватился за поручень.

– Виолет, пойдемте! Нужно застать его врасплох! – скомандовал Латиф, оглянулся, но Виолет на платформе не было.

Следующие три станции Латиф обыскивал вагоны, а на остановках – платформы. Для столь раннего часа пассажиров было многовато, только своему мнению Латиф уже не доверял. С Гранд-Сентрал он позвонил лейтенанту Бьорнстранду, а потом сел на экспресс до центра. О Виолет он не думал: мысли всецело занимал мальчишка. «Он где-то вышел, – рассуждал Латиф, – иначе не получается. На Бликер-стрит или на Астор-плейс». Экспресс тронулся. Детектив тяжело опустился на скамью и сжал виски большими пальцами. Опросить пассажиров шестого маршрута он не догадался: элементарно не хватило времени, но, едва очутившись на платформе, пожалел об этом и жалел до сих пор. Затылок – именно он особенно пострадал при утреннем падении – пульсировал в такт с бешено колотящимся сердцем. Вспомнив показания Эмили и ее рваную, испачканную копотью рубашку, он невольно подумал о Виолет. «Нужно ей сообщить. Мальчишка как сквозь землю провалился. Она решит, что ей опять почудилось. – Латиф накрыл лицо ладонями и осторожно помассировал глаза и щеки. – Вдруг ей действительно почудилось? А заодно и мне? – Он попытался вспомнить, что и когда видел собственными глазами, но воспоминания точно ластиком стерлись. – Я видел то, что она велела! – заключил Латиф и убрал руки от лица. – Я видел то, что она хотела». Неужели Виолет его обманула, намеренно ввела в заблуждение и использовала каким-то невообразимым способом? А сбежала зачем? Как ни пытался Латиф отыскать причину, мысли путались или попросту рвались в клочья.

На Юнион-сквер он сошел с поезда и опустился на скамейку, где недавно сидела Виолет. Деревянная спинка казалась теплой, словно Виолет только поднялась. Погрузившись в самосозерцание, Латиф почти не шевелился. Он еще помнил, что когда-то считал себя вполне компетентным. Да, он чувствовал уверенность в своих силах, даже гордость, а это «когда-то» было еще сегодня, точнее вчера.

«Помню, точно помню, когда это чувство исчезло! – беззвучно воскликнул Латиф. – Я сидел в кабинете, изучал ту шифрованную записку и предположил, что ключевое слово – „Виолет“. Так оно и оказалось. Я расшифровал послание, переписал крупными печатными буквами и поздравил себя с успехом. Потом встал, открыл дверь и увидел в коридоре ее».

Какое-то время Латиф отбивал дробь носками туфель и, спрятав руки в карманы, смотрел на поезда. Сейчас все маршруты были почти полными, а платформа пустовала, и Латиф не мог понять почему. Пассажиры приезжали и уезжали, но на платформе не задерживались и на скамейки не садились. Через полчаса ноги затекли – Латиф направился к лестнице, ведущей к выходу со станции, и неожиданно заметил Виолет.

Виолет стояла в тени лестничного пролета. Всмотревшись в ее лицо, Латиф отмел последние сомнения – теперь он понимал все или почти все. Она чуть наклонила голову, раскрыла рот и переводила взгляд из стороны в сторону, точно следя за поездами. Не содрогнись Виолет при его приближении, Латиф бы решил, что она ослепла.

– Мисс Хеллер! – позвал Латиф, протягивая ей руку, как испуганному ребенку, хотя в реальности она превратилась чуть ли не в старуху. Он собирался сказать «Виолет», только это имя с ней больше не ассоциировалось. – Мисс Хеллер! – повторил детектив. Женщина не отреагировала. Он собрался позвать ее в третий раз, но не смог произнести ни звука.

– Свет слишком яркий, – пролепетала Виолет. – Пожалуйста, выключите! – После каждого слова ее рот захлопывался, точно челюсть была на шарнирах, как у робота или гигантской марионетки.

– Не бойтесь, мисс Хеллер! – Латиф приблизился еще на шаг. – Я детектив Латиф. Али… – Он видел людей в таком или примерно таком состоянии и понимал: спешить и делать резкие движения ни в коем случае нельзя. Виолет словно током било, она даже дышала с трудом. Подобным образом колотит самоубийц, бандитов во время уличных «разборок» и страдающих различными формами зависимости – все это Латиф знал из опыта, но не представлял, к которой группе отнести Виолет. Нет, неправда, он отлично представлял. Догадка витала в воздухе, еле слышно гудела и ждала, когда детектив обратит на нее внимание. С полудня ждала! Латиф взглянул на Виолет, прочистил горло, ради того, чтобы услышать свой кашель. Хвала небесам, слух его не подводит! Латиф вздохнул с облегчением и наклонился, желая казаться пониже.

– Мисс Хеллер, что за таблетки вы принимаете?

Виолет пригнулась, словно он чем-то в нее бросил.

– Произойдет важное событие! – облизнув пересохшие губы, объявила она.

– Неужели? – переспросил Латиф и приблизился еще на шаг.

– Да, и очень скоро! Оно… оно уже происходит.

– Мисс Хеллер, вы меня слышите? Вы знаете, кто я такой?

Ответа Латиф ждал долго и напрасно. Когда Виолет наконец закрыла рот и зажала лицо ладонями, он рискнул оглянуться. Сзади, всего в паре шагов, обнаружился таксофон с желтой трубкой. Латиф медленно попятился и, не оборачиваясь, потянулся к трубке: терять Виолет из виду не следовало ни на секунду. Слава богу, на платформе больше никого нет! Латиф поднес трубку к уху. Услышав негромкий гудок, он жадно глотнул воздух и еще раз поблагодарил Всевышнего. Он соединился с лейтенантом Бьорнстрандом и узнал, что подкрепление выслано на Тридцать четвертую улицу. Объяснений Латиф не попросил, и они не последовали. Он повесил трубку, на секунду зажмурился и позвонил доктору медицинских наук Улиссу С. Копеку. Что скажет Копек, он догадывался, еще набирая номер, но хотел, чтобы догадку озвучили. «Вдруг не возьмет трубку?» – думал Латиф. Однако Копек ответил после второго гудка.

– Доктор Копек, простите, что беспокою в такой час. Это детектив…

– Я узнал ваш голос, Али. Все думал, когда вы позвоните?

Латиф онемел от неожиданности.

– Вы понимали, что с ней творится, – проговорил он, едва вернулся дар речи. – Вы прекрасно понимали, в чем дело.

Доктор выдержал эффектную паузу, как в театре или перед ключевой фразой анекдота.

– Разумеется, детектив, а вы разве не понимали?

– Иными словами… – Латиф осекся и набрал в грудь побольше воздуха. – Иными словами, за полчаса беседы вы не нашли возможности сообщить мне о заболевании мисс Хеллер, хотя она стояла за дверью?

– Всем своим пациентам я даю обязательство не разглашать конфиденциальную информацию и стараюсь его не нарушать. – Копек негромко откашлялся. – Так или иначе, я предполагал, что ее заболевание очевидно.

– Только не для меня.

– Детектив, вы меня удивляете. Я всегда считал, что полиция регулярно сталкивается с подобными случаями. В конце концов вы провели с мисс Хеллер почти целый…

– Ты, умник, просто скажи, чем она больна! Диагноз назови!

– Как пожелаете, детектив. У мисс Хеллер параноидная шизофрения. – После каждого слова Копек причмокивал. – Могу я еще чем-нибудь вам помочь?

Мимо пролетел поезд четвертого маршрута, и у ног Латифа приземлилась бумажная салфетка. Ни на Виолет, ни на поезд детектив не смотрел.

– Как вы изволили выразиться, я с ней уже почти сутки. Шизофреников перевидал немало, но никогда не подумал бы…

– Выражаясь профессиональным языком, у мисс Хеллер, в отличие от сына, высокая степень осознания своего расстройства. Когда я ее наблюдал, она ежедневно принимала по двести миллиграммов клозапина в таблетированной форме и по сорок миллиграммов циталопрама.

– Мне она ничего не говорила. Ничего… Я спрашивал…

– Вы задали ей конкретный вопрос?

Латиф не ответил. Поезд четвертого маршрута остановился, двери открылись. Детектив смотрел на неподвижный вагон, до отказа набитый пассажирами. Казалось, они не замечают, что поезд стоит. На Виолет ни один из них и мельком не взглянул.

– Мисс Хеллер не хотела ставить меня в известность, – проговорил Латиф. – Очень разумно с ее стороны. Знай я о расстройстве, ни за что не взял бы ее с собой.

– Али, мне придется поверить вам на слово.

Какое-то время Латиф завороженно смотрел на трубку, потом взвесил ее в руке и легонько опустил на рычаг. Поезд четвертого маршрута незамеченным укатил прочь. Детектив опасливо повернулся к лестнице. Он почти не сомневался, что Виолет уже ушла, и желал этого всей душой.

Она стояла практически в той же позе, может, отступила чуть дальше в тень, может, наклонилась чуть ниже к полу, бормотала и работала челюстями, точно старалась что-то прожевать. «Не подслушивала ли?» – приближаясь к ней, гадал Латиф. Впрочем, какая разница? Виолет уронила голову на грудь и осыпала все на свете отборной руганью, но успокоилась, едва Латиф ее окликнул и притянул к себе.

ГЛАВА 22

На Сто шестнадцатой улице поезд нехотя остановился. В раскрывшиеся двери беззвучно скользнул мужчина и сел напротив Ёрша. Кроме них в вагоне не было ни души. Вокруг тридцать семь свободных сидений, не считая предназначенных для инвалидов, но мужчина выбрал место без малейшего колебания. Помимо высокого роста и худобы его отличала осанка пророка, глаза праведника и всклоченная рыжая шевелюра. Незнакомец оглядел пустой проход, точно утихомиривая своих многочисленных обвинителей, и, когда они затихли, улыбнулся Ёршу уголком рта. Так улыбаются оценщики размера страхового убытка и стоматологи. «Интересно, кто он, пророк или стоматолог? – гадал Ёрш. – Или все-таки оценщик страхового убытка?» Он уже собрался спросить, когда пророк-стоматолог предостерегающе воздел указательный палец.

– Шнурков нет, – проговорил он, показав на кроссовки Ёрша.

Ёрш вытянул ноги.

– «Велкро» – именно так правильно называется застежка-липучка, – тихо произнес он и стал ждать продолжения разговора.

Вместо продолжения мужчина снова поднял указательный палец. Красная жилистая шея напряглась, кадык заходил ходуном. Секундой позже он опустил палец, словно рудознатец – «волшебный жезл», и ткнул в свои ноги: от носков до голеней их обвивала серебристая изолента, судя по виду, новая, дорогая и тяжелая. У Ёрша тотчас возникли подозрения.

– Где ваши носки? – шепотом спросил он.

– А где твои? – поинтересовался незнакомец.

Ёрш взглянул на свои ноги и понял: странный тип прав. Кто украл носки? Вероятно, Секретарша. Тут он кое-что вспомнил.

– Я спас мир, – объявил он.

Незнакомец пожал плечами. Дальше ехали молча, незнакомец сквозь зубы втягивал воздух и повторял каждое движение Ёрша: наклонялся Ёрш – наклонялся незнакомец, вздрагивал Ёрш – вздрагивал незнакомец. «В чем тут дело?» – недоумевал Ёрш. На каждой станции ему хотелось, чтобы в вагон кто-нибудь зашел, но, стоило дверям открыться, желание пропадало. Девяносто шестая улица, следующая станция – Восемьдесят шестая улица. Незнакомец качался, дергался, копировал его, как обезьяна в зоопарке. Он шумно втягивал воздух, ритмично качал головой, постукивал ногами друг о друга, точно отбивая такт. «Заигрывает или территориальные притязания демонстрирует?» – гадал Ёрш, чувствуя, как начинает чесаться лицо.

– Что у вас под лентой? – неожиданно спросил он. – Что под ней?

Незнакомец фыркнул и, широко ухмыляясь, поднялся.

– Кроссовки «Найки», – прислонившись к поручню, объявил он. – Из мусорного контейнера у магазина «Фут локер» на пересечении Бродвея и Восемнадцатой…

– Отстаньте от меня! – прошипел Ёрш.

К его удивлению, незнакомец тут же сел.

– Ты один из нас, – проговорил он. – Коллега!

Ёрш промолчал и демонстративно уставился в пустоту.

Незнакомец вытянул ноги и вывернул стопы, поставив их, как танцор в первой позиции.

– Порой я разуваюсь, – проговорил он. – Например, когда пересекаю Мусаконтас.

– Мусаконтас, – повторил Ёрш, чувствуя, как сжимается горло. – Тихая река.

– Да, – кивнул незнакомец, – она самая.

– Вы – Голландец!

Голландец достал из кармана расческу и ловко, даже грациозно, провел ею по волосам.

– Я Уилл, – представился Ёрш. – Уильям Хеллер. Хезер Ковингтон сказала…

– Порядок, Уилл, полный порядок. Допустим, ты решил купить дом… – Он показал расческой на Ёрша. – Сначала переночуешь в нем или сразу купишь?

– Дом? – переспросил Ёрш, неожиданно вспомнив, как рисовал Эмили.

Голландец кивнул.

– Так ты переночуешь в нем или сразу купишь?

Ёрш покачал головой. Это правда Голландец? В поисках ответа он глянул в окно, но увидел лишь запотевшие стены и дренажные отверстия. Ни шифров, ни штрих-кодов, ни граффити. Тайное откровение исчезло, неужели и из памяти стерлось?

– Переночую ли я в доме или сразу куплю? – Ёрш обдумал вопрос. Перед мысленным взором возникло лицо Эмили и медленно превратилось в дом. – Да, сначала переночую.

– Умница! – Голландец подался вперед. – Обязательно переночуй, до самого утра останься, проверь уровень эктоплазменной активности.

– Моя мать была домом и Эмили тоже, а я был листом бумаги или сигаретой, или кроватью.

Голландец задумчиво хмыкнул.

– Как тебе Рафа?

– Хезер Ковингтон, – уточнил Ёрш. – Она звала меня малышом, солнышком и деточкой. Она увела меня по туннелю на самое дно мира, в комнату с клетчатым одеялом и синим чемоданчиком. У меня ничего не получилось… В паспорте я видел фотографию маленькой белой девочки по имени Хезер Ковингтон, но она почернела из-за доктора Зизмора.

– Ковингтон, – повторил Голландец. – Как интересно!

– Она так себя называла, – пояснил Ёрш. – И я ее тоже. Я рассказал ей о Черепе и Кости.

Голландец встрепенулся.

– Что тебе известно о Черепе и Кости?

– Я сказал Хезер Ковингтон, – испуганно залепетал Ёрш, – сказал Рафе…

– Заткнись! – прошипел Голландец. – Я состоял в том ужасном обществе!

– Череп бледный, тощий, неказистый, – проговорил Ёрш, – а Кость габаритами напоминает…

– Они управляют планетой, – перебил Голландец. – Они контролируют ее производительность. Они фактически повышают температуру.

Объяснения Голландца подняли невидимый занавес, и Ёршу открылась истинная суть мира. Он вспомнил платформу, хвост поезда, график роста температуры. Без Черепа и Кости он мог не услышать зов. Он считал их врагами, побежал к желтому краю платформы, как следует пнул двери, и они открылись. Разве это был не знак? Сев в поезд, он тут же стал возвеличенным, благословленным, освященным. Он скользнул в туннель, как штепсель в розетку, и туннель отдал ему все.

– Температура не повышается. Больше не повышается, – объявил Ёрш и показал на живот. – Там ничего нет! Я занимался сексом.

– Ты занимался сексом? – удивленно переспросил Голландец.

– Да, – кивнул Ёрш. – Зов велел освободить то, что живет внутри меня. Он назвал это особым пожертвованием. Я принес жертву сегодня утром. Внутри меня жил мир, а я жил внутри…

– Господи Иисусе! – воскликнул Голландец и запрокинул голову. – Малыш, кого интересует, что живет внутри тебя?

С рельсов донесся жалобный плач – или гневный вопль. Когда поезд проезжал Восемьдесят шестую улицу, Ёрш сжал один кулак, когда Семьдесят седьмую – сразу оба.

– Говори правду! – потребовал Ёрш. – Ты ведь врешь! – Голос звучал не громче жалобного плача рельсов, но слова с отчаянной решимостью рвались из горла. – Говори правду, Голландец! Когда я сидел в обгоревшей машине с проколотыми колесами, мимо прошла женщина. Она сказала, что в баке кончился бензин, и он действительно кончился. Она назвала меня песиком и привела в пятиугольную комнату.

– Этого недостаточно! – объявил Голландец, едва шевеля губами. – Недостаточно! – Самое обычное слово прозвучало как приговор, как колокольный звон в мертвом воздухе.

– Нет, достаточно, – осторожно возразил Ёрш. – Я переспал с ней, а потом… потом, когда очнулся, на улице было холодно.

– Сейчас шесть часов утра, – не открывая рта, напомнил Голландец. – Уильям, ты ничего не остановил.

– Я и не хотел ничего останавливать! – крикнул Ёрш. – Только игры с температурой. Не хотел, чтобы вокруг теплело, и гибели мира тоже не хотел!

– Процесс необратим, – проговорил Голландец, резко опустил голову, и его лицо смягчилось и погрустнело. – Это очень неприятно.

– Да, неприятно, – кивнул Ёрш и судорожно глотнул, – даже мучительно. Но возможно…

– Нет, невозможно, – перебил Голландец. – Однажды твое тело это поймет, и ты умрешь.

Голландец начал съеживаться. Он становился все меньше и меньше, потом лег на бок и замурлыкал себе под нос. «Он умирает или просто засыпает?» – гадал Ёрш. Поезд подкатил к Сорок второй улице, прозвучало ля-до, но в вагон никто не сел.

– Это неправда! – твердо сказал Ёрш. – Я не согласен!

Поезд судорожно дернулся вперед, и рельсы шестого маршрута поцеловались с рельсами экспресса. Жалобный плач растекся по салону, как туман или краска, или начальный аккорд оперы. Ёрш шагнул к дверям, взглянул на рельсы и увидел между ними сверкающую ленту реки, название которой давным-давно забыл. Мимо пронесся экспресс, у каждого окна сидели пассажиры, и ни один из них не умирал. «Я не согласен! – беззвучно повторил Ёрш. – Это вполне возможно!» Впервые с тех пор, как мир не погиб, он подумал о доме Виолет и поездах, которые его туда доставят.

– Это вполне возможно, – пробормотал Ёрш. – На Бликер-стрит пересяду на маршрут F. – Он наклонился сообщить об этом Голландцу, но тот уже съежился до размеров квитанции. Поезд без остановки промчался мимо Двадцать третьей улицы. На платформе люди закатывали глаза, дрожали и гримасничали. Они кричали, смеялись и скидывали одежду.

Голландец вышел на Юнион-сквер, точнее, скользнул на пол, оглянулся и мышью шмыгнул к дверям. «Он не умер, – подумал Ёрш, – не умер, и это вполне возможно». Он сел на скамью и, повернувшись к окну, посмотрел вслед Голландцу. Жалобный плач стих, и в сердце Ёрша затеплилась надежда. Толпа на платформе немного удивила, но он напомнил себе, что уже шесть часов. Шесть часов… Скоро должна проснуться Виолет, если, конечно, он не ошибается в подсчетах и если она не умерла. Или она вообще не ложилась… Ёрш представил, как Виолет суетится на кухоньке, пассируя лук и чеснок. Волосы стоят дыбом, лицо белее мела, но тут ничего страшного нет: по утрам она всегда бледная.

– На Фултон-стрит пересяду на маршрут С, который идет из центра, и проеду шесть станций, – вслух проговорил Ёрш. – Вот и все, ничего невозможного.

Интересно, просыпается ли она сейчас, принимает ли лекарства, вылезает ли из-под простыней в терракотовый цветочек? Бормочет ли себе под нос, сползает ли бочком с кровати, распахивает ли окно, ставит ли одну из папиных пластинок, расплывается ли в улыбке, а потом варит ли кофе по-турецки в синем эмалированном кофейнике? Жарит ли яичницу с беконом и ржаные тосты? Мурлычет ли, не попадая в ноты, одевается ли в коридоре или прямо на кухоньке, строит ли гримасы, пробегая мимо зеркала? Постучится ли она в его дверь, как всегда легонько, двумя пальчиками, войдет ли через пару секунд, выберет ли одежду: носки, боксерки, футболку, рубашку, брюки, свитер, выложит ли все на кровать, а потом глянет ли искоса и выберет совсем другое? Коснется ли рукой его лба, чтобы разбудить? Подождет ли минутку и дернет ли за ухо? Посмеется ли над ним? Назовет ли маленьким профессором? Пожалеет ли, что пришлось его разбудить?

Ёрш разлепил веки. Поезд еще стоял. В вагоне появились пассажиры, некоторые сели рядом и могли до него дотронуться, но Ёрша не смущало ни то, ни другое. Он только собрался зажмуриться, чтобы время прошло быстрее, как вдруг увидел Хезер Ковингтон, бредущую по соседней платформе с таким видом, словно потеряла щенка.

Ёрш успел выбежать из вагона, прежде чем двери захлопнулись, и помчался вверх по лестнице. Он хотел сообщить Хезер Ковингтон новости, которые наверняка ее обрадуют.

– Юнион-сквер! – прошептал он. Эта станция всегда была его любимой. На лестнице оказалось слишком много народа. Ёрш снова взглянул на платформу, но Хезер Ковингтон уже исчезла. Еще недавно он старался бы никого не задеть, но сейчас это не представлялось возможным: любой ценой стремясь успеть на поезд, люди работали локтями, падали, поднимались. Ёрш вспомнил, как на Коламбас-серкл толпа медленно кружила его по часовой стрелке. Плыть по течению куда проще и приятнее, чем делать выбор самостоятельно. «Завтра снова туда отправлюсь, – решил Ёрш, – вместе с Виолет». Вот мимо протиснулся последний человек, и Ёрш взобрался на верхнюю ступеньку.

Хезер Ковингтон стояла на платформе, к которой прибывали поезда из центра. Рельсы изгибались, как радуга, трещали и свистели, как паровой органчик-каллиопа. Хезер развернулась и зашагала в дальний конец платформы к туннелю. Почему-то она шла босая, а бесконечные рубашки превратились в лохмотья.

– Мисс Ковингтон! – позвал Ёрш и побежал по изогнутой желтой кромке. – Рафа! Рафа, послушай меня! У меня получилось! Я переспал с женщиной!

Стоило Хезер приблизиться, туннель сморщился, как губы надменного старика, и Ёрш заволновался. На пути стояли люди, но он на них даже не смотрел.

– Рафа, я справился! – закричал Ёрш. – Мне тэги так сказали! Остановитесь, мисс Ковингтон! Мир не погибнет!

Тут он врезался в Черепа и Кость.

Ёрш налетел на них сзади и пронесся мимо, не сообразив, что наделал. Череп и Кость окинули его сонными, тупыми, совершенно не удивленными взглядами и нагнали за три неторопливых шага. «Неужели они меня дожидались? – удивился Ёрш. – Неужели караулили целые сутки?» Черная, типично нацистская форма сидела на них в обтяжку, а на ногах – бесшумные ботинки, как у копов из немого кино. Имена подходили им идеально, оба носили их, как шляпы. Череп и Кость подбирались к Ёршу, словно коты к канарейке – медленно, лениво, безразлично, но вплотную не приближались. «Почему? – недоумевал Ёрш. – Неужели задеть боятся?» Страх огненной лавой растекался по телу, поднимаясь от пяток, где таился с незапамятных времен. Ёрш сухо кашлянул, с трудом сдержал рвоту, а Череп и Кость все кружили и кружили. От его страха мир превратился в замедленное кино. Оставшаяся за спиной толпа шелестела, как старая газета. Оторвав взгляд от платформы, Ёрш услышал, как кто-то шепчет его имя.

– Ты Уильям Хеллер? Ты Уильям? Ты Уилл?

– Да, Эмили, это я. – Ёрш обернулся и без труда отыскал в толпе ее лицо. Оно принадлежало не новой Эмили, не старой, а той, которую он рисовал в школе, – кругу с косыми чертами наверху, домику с волосатой крышей. – Иди сюда, мы с тобой не договорили! – Она сделала три шага и замерла на краю толпы. – Прости меня, в следующий раз постараюсь нарисовать тебя получше. Эмили, я думал, что слышал зов, думал, что должен его услышать и исполнить миссию. Зачем я родился, если не для этого? Голландец говорит, что жизнь без смысла невозможна в принципе. Без смысла, без причины никак! Если нет смысла, откуда моя болезнь? Без смысла моя миссия – заурядный побег, поцелуи в кабинке и неудавшееся насилие в метро. Без смысла я свихнувшийся бедняга, который отправился в мир иной. Господи, спасибо, что я услышал зов! Господи, спасибо, что воздух потеплел! Смысл имелся, я попросил тебя помочь освободить мое тело, и ты попыталась. Я попытался вместе с тобой! Ты поцеловала меня в губы, чтобы сдержать потепление. Спасибо, Эмили! Пожалуйста, не становись плоской! Если я слышал не зов, то по крайней мере твое имя.

Эмили ушла, и Ёрш слился с толпой, не удосужившись оглянуться на Черепа и Кость. Страх кричал и брызгал слюной так, что уши болели, но Ёрш решил не обращать внимания. Большинство людей на платформе были чужими и плохо нарисованными, но еще больше – знакомыми, хотя бы внешне. Вот доктор Фляйсиг с доктором Прекоппом, вот Малыш, вот высокие темнокожие красавицы-медсестры, вот инспектор Мартинес, вот волоокий хлыщ из «Салона святого Джеба», вот Джонатан Зизмор, вот мужчина с ямайским мясным пирожком, вот Быстрый и Ловкий, вот Секретарша и Бог в золотой куртке – все плоские, как фигурки в детской книжке-раскладушке. Ёрш здоровался, но никто не отвечал. На скамейке у таксофона сидел дедушка Ричард и читал «Нью-Йорк дейли ньюс». По платформе гулял крепчающий ветер, и газетные страницы шелестели, как сухие осенние листья. За спиной начали вздыхать рельсы. Ёрш посмотрел в сторону лестницы, по которой недавно поднялся, и там все лица тоже показались знакомыми. Все ждали призрачного поезда. На платформе присутствовали все, кроме Виолет.

– Где Виолет? – закричал Ёрш. Никто не сказал ни слова, не шевельнулся, даже не вздохнул. – Где Виолет? – шепнул он, уже не ожидая ответа. Тут из-за спины послышался голос, и фигурки отступили, как крабы перед приливом. В отличие от остальных голос звучал не плоско, а вполне естественно.

– Виолет здесь, наверху, – объявил он. Ёрш двинулся на звук и увидел пожилого темнокожего мужчину в твидовом пиджаке. Мужчина чем-то напоминал учителя, а за его спиной кровожадно скалились Череп и Кость.

– Передайте ей, я понял, для чего родился! – попросил Ёрш и, как заключенный, вытянул руки.

– Сам можешь ей сказать, – отозвался мужчина, шагнул вперед, и ветер вокруг него стих. – Пойдем наверх, Уилл! Твоя мама больна.

– Я про маму и без вас все знаю! – заявил Ёрш и подался вперед, чтобы получше рассмотреть призрачный поезд. Он подумал о Виолет – о ее болезни, об акценте и ортопедических туфлях. Воскресил в памяти ее квартиру с красными стенами, китайскими лампами и снимками из «Интервью» и «Нэшнл джеографик». Вспомнил ее раздражительность, привычку сквернословить и путать устойчивые выражения. Одно «времени у нас тележка и сто вагонов» чего стоит! – Хорошо, я скажу ей, – буркнул Ёрш. – Я кое-что ей скажу.

Темнокожий мужчина наклонился, явно собираясь поднять его на руки.

За их спинами к платформе подкатил призрачный поезд.

– Не бойся! – проговорил мужчина мягким, как у всех темнокожих, голосом. – Ничего не бойся! – успокоил он, как умеют только темнокожие. Кого он подбадривал: Ёрша или себя самого? Ёрш почувствовал, как руки превращаются в безвольные плети и отчаянно молотят воздух. Вот от пола оторвались ноги… В тот день Эмили обняла его и поцеловала.

– Где Виолет? – закричал Ёрш. Никто не ответил, и он вспомнил, что Эмили шепнула ему в тот роковой день: «Уилл, рано или поздно это должно произойти. Это происходит со всеми людьми на свете».

Из туннеля послышался шум экспресса, мгновенно заглушивший все вокруг. Ёрш укусил темнокожего за щеку и почувствовал металлический привкус крови. Железные объятия тотчас ослабли, и Ёрш приземлился на платформу. Задники кроссовок уперлись в выщербленный край. Темнокожий схватил было Ёрша за рукав: паренек рыбкой выскользнул из свитера, оставив в плену лишь «чешую». Темнокожий уставился на него с благоговейным страхом, изумленно раскрыл красный тонкогубый рот и тут же закрыл. Череп и Кость со всех ног бросились к Ёршу, но экспресс несся куда быстрее. Поезд влетел на станцию так же стремительно, как его призрачный предтеча, и все присутствующие затаили дыхание.

«Для чего я родился? – спросил себя Ёрш. – Я знаю, для чего!» Он состроил гримасу и медленно сделал шаг назад.