Текст книги "Спаситель мира"

Автор книги: Джон Рэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА 15

Дослушав рассказ Ёрша, Эмили засмеялась.

– Почему ты на меня так смотришь? Я должна была узнать песенку?

– Песенку? – переспросил Ёрш, с трудом выговорив привычное слово. Его голос звучал совсем слабо.

Девушка кивнула, снова засмеялась и пожала ему руку. Ёрш рассказал ей все, а она не поняла ни слова. Он сделал глубокий вдох и собрался начать сначала, только начало потерялось, и Ёрш не знал, где оно. Вначале была Виолет, которая сейчас ничего не значила, равно как и доктор Фляйсиг, равно как и школа. Ёрш закрыл рот, стиснул зубы и стал искать начало. Началом следовало считать сегодняшнее утро, все другие события ни веса, ни значения не имели. Утром одиннадцатого ноября он со всех ног бежал к поезду.

Ёрш почти разобрался в мыслях и начал думать более или менее нормально, но тут туннель кончился, и думать он тотчас перестал. Перестал и думать, и двигаться. Они с Эмили стояли на платформе, точно пикетчики на площади, и разинув рты смотрели на мерцающие арки. Звуки внешнего мира сюда не проникали, в воздухе витало давно забытое прошлое. Они спустились на глубину, где тяжело дышалось, однако даже сюда каким-то чудом проникал призрачный свет. Эмили поддела Ёрша плечом.

– Хеллер, ты раньше здесь бывал?

– Нет, никогда.

Эмили чуть слышно выругалась.

– Не знаешь, почему закрыли станцию? Из-за чего?

– Здесь слишком красиво, – окрепшим голосом проговорил Ёрш, – слишком таинственно! – Он завороженно наблюдал, как слова, клубясь, исчезают во тьме.

Эмили сделала несколько шагов вперед и потянулась к облицованной кафелем стене.

– Даже прикоснуться страшно, – покачала головой она. – Мне здесь не место.

– Нет, Эмили, тебе здесь самое место. Недаром же я тебя сюда привел.

Девушку его слова не утешили. Стараясь держаться подальше от края платформы, она приблизилась к стене еще на несколько шагов, но не коснулась ее и пальцем. Ёрш точно примерз к месту. Совсем скоро он подойдет к Эмили, но не сейчас. Сейчас ему хотелось убедиться, что между ними полное согласие. Эмили следовало понимать причину того, что вот-вот случится.

– В туннеле я кое-что тебе рассказывал. Старался объяснить…

– Что объяснить? – Девушка водила левой рукой по кафельной стене.

– Подожди минутку! Эмили, ты слушаешь? Мне нужно…

– Не хочу больше разговаривать. Хеллер, ты только погляди вокруг! Только посмотри на эту станцию!

Девушка отклонилась назад так низко, что могла сделать мостик, засмеялась и с нескрываемым восторгом покачала головой. Она стала другой – менее признательной ему, менее искренней. Ёршу показалось, он едва ее знает. В туннеле что-то потерялось, исчезла какая-то мелкая, но важная деталь.

– Хеллер, мы должны остаться здесь навсегда, дом себе построить! – Эмили перевела дух. – Чувствую себя семилетней!

– Тебе семнадцать. – Ёрш вгляделся в лицо девушки. – На шесть месяцев больше, чем мне.

– Знаю! – Эмили закатила глаза. – С тобой я чувствую себя семилетней!

– Почему?

Девушка обернулась и чмокнула Ёрша в щеку.

– Потому что ты Уильям Хеллер, и еще сам знаешь, почему.

– Не-ет… – Ёрш покачал головой, но тут же догадался: – Потому что я болен?

Эмили сжала его ладонь и снова отвернулась. Ёрша обожгла искра сомнения, которая, впрочем, тут же погасла. В этом замогильном мире не выживали ни сомнения, ни тревоги, здесь существовала правда, вся правда и ничего, кроме правды, которая должна была спасти мир.

– Можно разломать старые скамейки и развести костер. Будем по очереди дежурить у огня! – Эмили хихикнула. – Как, говоришь, называют живущих в метро крыс?

– Подземные кролики.

Девушка пососала большой палец.

– Интересно, на вкус они как говядина, курица или рыба?

Ёршу вспомнилась песня «Вдоль берегов Огайо», точнее баллада, которую далекими полузабытыми вечерами пел его отец, его печальный призрачный папа. Ёрш тихонько запел, но мелодию тут же подхватили блестящие кафельные стены, точно сам папа подпевал ему из другого мира: «Я сказал: „Пойдем, родная, погуляем под луной. Знаю, скоро наша свадьба, будешь вечно ты со мной…“»

– Эту песню я где-то слышала! – воскликнула Эмили. – Как она называется?

Семь арок до каменной лестницы, семь за ней. Узор на плитках бледный, как следы детских ладошек. Платформа симметричная, как луна. Три раза по три световых люка, застекленных аметистовым стеклом. Кафель зеленый, как воды прилива, и жемчужно-желтый, как зубы. Число арок и ступеней воистину мистическое, ниспосланное свыше. Семь – в честь Христа, три – в честь Троицы, шестнадцать – в честь нового юного мученика. Ёрш выпучил глаза и воздел руки к потолку, точно восклицая осанну. Эта платформа ждала его с октября 1904 года.

– Что ты смеешься? – поинтересовалась Эмили. – О чем думаешь?

– Скоро узнаешь, – пообещал Ёрш.

Девушка застыла на месте и шумно втянула воздух.

– Просто удивительно, что я здесь оказался. – Ёрш опустил руки и вздохнул. – Столько времени прошло…

– А говорил, что никогда раньше здесь не был. – Эмили стояла на лестнице, теребила воротник и смотрела на Ёрша сверху вниз. – Получается, ты врал? – Судя по выражению лица… Да, такое Ёрш уже видел.

– Иди сюда, Эмили! Не убегай!

– Хеллер, ты меня пугаешь! Не улыбайся так!

– Не могу сдержаться! – Ёрш улыбнулся еще шире. – Спускайся, Эмили, и поцелуй меня.

Девушка схватилась за перила и издала звук, напоминающий кошачье мяуканье.

– Мне это не нравится!

– Какая разница? – Ёрш пожал плечами и шагнул к ней. – Это нужно не мне, а всему человечеству.

– Хеллер… – Эмили закрыла глаза рукой и наблюдала за ним в щелки между пальцами. – Стой, подожди секунду! Пожалуйста, Хеллер, стой! Я не могу…

– Эмили. – Ёрш поднимался по лестнице. – Вокруг становится жарче, не нужно это отрицать! – Раз! – и его левая рука стиснула поручень. – Станешь отрицать – случится непоправимое.

В ответ снова раздалось мяуканье. Ёрш позвал девушку по имени, но она точно не слышала. Неужели это повторилось? Неужели голос снова отключился? А вдруг… Вдруг его отключила Эмили?

Ёрш посмотрел на подругу и сделал лицо «как у Уилла Хеллера».

– Жаль, что так получается, – проговорил чей-то голос, и Ёрш понял, что слышит себя. – Не хочу тебя расстраивать, но вижу, что расстраиваю. Мне жаль, очень жаль! – Ёрш набрал в грудь побольше воздуха. – Если честно, я неважно себя чувствую.

Никакой реакции. Под ногами о чем-то шептала Мусаконтас. Наконец Эмили смущенно кашлянула в кулак.

– Ясно, Хеллер. Я просто испугалась, вот и все. Только, пожалуйста, не надо…

– Расскажу тебе занятную историю. Я то ли прочел ее в газете, то ли по телевизору слышал… – Когда Ёрш договорил, Эмили была на третьей ступеньке – уже на третьей! – а секундой позже – на четвертой.

– Хеллер, не смотри так на меня! Ты же на себя не похож! Такое ощущение, что ты хочешь…

– Ты слышала про Великие озера? Там произошла экологическая катастрофа. – Ёрш взглянул на девушку. – Рыба вымирает! Ни икры больше нет, ни мальков.

– Хеллер! – Девушка чуть не плакала. – Если сейчас же не остановишься…

– Заткнись, Эмили! Прибывшие на Озера ученые решили наблюдать за окунями. Знаешь такую рыбу? – прищурившись, спросил Ёрш. – Мелкая, зеленоватая, малосимпатичная.

Девушка кивнула с пятой ступеньки. Сколько их всего? Одиннадцать? Эмили дрожит? Плачет? Длинная темная челка прилипла к лицу… Получилось здорово, как разводы на тонированном стекле!

– С окунями творилось неладное. Их численность сокращалась день ото дня, представляешь, Эмили? – Ёрш перевел дух и постарался говорить медленнее. – Неужели окуни вымирали? «Не совсем так», – заключили ученые. – Теперь он карабкался по ступенькам в два раза быстрее девушки. – Окуни не трахались, отсюда и проблема. А не трахались они, потому что с водой было что-то не так. – Ёрш хлопнул в ладоши и сделал лицо «как у судьи». – Юная леди, в чем, по-вашему, заключалась проблема? Вы слушаете? Есть предположения?

Эмили подняла сначала правую руку, потом левую. Ёрш замер, прикинувшись мертвым окунем, и стал ждать. Терпеть было невмоготу, но он терпел.

– Стало слишком тепло? – наконец пролепетала она. – В воде стало слишком тепло? – Казалось, у нее не ворочается язык – Эмили говорила, как вчерашняя эмигрантка из Австрии.

– Да, именно так подумали ученые! – Ёрш схватил девушку за руку. – Однако в воде кое-что обнаружили. Кое-что забавное.

С жалобным стоном Эмили вырвала свою руку из плена.

– Лекарства! В воде обнаружили лекарства. Они с мочой попадали в туалеты, из туалетов в воду, а из воды в рыбу. В Великих озерах нашли препарат траминекс, который делает людей счастливыми. У него есть побочный эффект… Эмили, ты слушаешь?

Несчастная кивнула и прижалась к стене.

– Тот же, что у зипрексы и вальпроевой кислоты. – Ёрш лукаво подмигнул. – С него не потрахаешься! – Ёрш задрал Эмили рубашку и поцеловал в живот, но девушка лягнула его и бросилась вверх по ступенькам. Рука Ёрша скользнула следом, но Эмили придавила ее каблуком, как змею, как комок туалетной бумаги. «Я снова стал плоским? – спросил себя Ёрш. – Неужели вернулись Плоские времена?» Эмили остановилась тремя ступеньками выше, Ёрш дернулся, чтобы схватить ее за лодыжку, но когда попробовал поднять голову, ничего не получилось.

– Ты мне пальцы сломала! Ты их трахнула!

– Отведи меня обратно, Хеллер, пожалуйста, я хочу на улицу!

– На улицу, – тупо повторил Ёрш. – На какую еще улицу? – Он сжал отдавленные пальцы и попробовал встать. Голова кружилась, правое предплечье точно отрубили. «Смотри на Эмили!» – велел себе Ёрш. Да, вот она, спустилась вниз, но не до конца и села на ступеньку выше него. Эмили сказала что-то неважное, и он ответил что-то неважное. – Это неважно, Эмили! – громко объявил Ёрш. Девушка покачала головой и добавила что-то неважное.

– Хеллер, возвращайся туда, где тебя держали. Тебе там самое место! Напрасно тебя выпустили.

Ёрш кивнул, откашлялся и осторожно поднялся. Эмили тотчас вскочила, взлетела по ступенькам и, мелко дрожа, прислонилась к поручню. За ее спиной пульсировала чернота. Она хочет наверх? Зачем?

– Убери волосы с лица! – скомандовал Ёрш. – Спускайся и сядь со мной! Сними рубашку!

Девушка вздрогнула, но с места не сдвинулась. Она без остановки разговаривала то ли с ним, то ли с собой, то ли с кем-то невидимым.

– Не плачь, Эмили!

Откуда-то доносилась прекрасная баллада призрачного папы, а называлась она «Вдоль берегов Огайо», композиция «Блу-скай бойз». Эмили карабкалась – или ползла? – по последним ступенькам. За ее спиной был только свет и запотевший кафель. Ёрш поднял здоровую руку, как ружье, «прицелился» в девушку и нанес очередную рану:

– Убери волосы с лица! Я тебя не вижу.

Резкий поворот, и девушка помчалась в колоколообразную тишину мимо светового короба на треноге, перегоревшего еще в 1987 году. По углам лампы, посредине выключатель – если присмотреться, похоже на плохо нарисованного робота. «Эмили танцевала робота… Здорово танцевала, а потом поцеловала меня в губы… – сказал себе Ёрш. – Разве такое возможно?» Сейчас она неслась мимо «робота» прямо под купол, к которому тянулся мрак, в каморку, напоминающую часовню, в деревянную будку, с одной стороны точь-в-точь как викторианский комод. Девушка забилась в угол и прижала колени к груди.

– Эмили, ты напугана! – Ёрш вытащил руки из рукавов рубашки.

– Хеллер, не приближайся ко мне! Пожалуйста, не надо!

– Вот, садись! Положи себе под ноги. – Ёрш бросил Эмили рубашку, но она отпрянула, как от удара. Что-то изменилось, и Ёрш не мог понять, что именно. Он допустил промах? В чем-то ошибся? Или ошиблась Эмили? Ёрш зажмурился и остался наедине с затерянной станцией, но стоило открыть глаза – и сладостного одиночества как не бывало. Эмили раскачивалась взад-вперед, бормотала пустые слова, всхлипывала. Это она целовала его за желтым занавесом? Она давала еду и сигареты? Ёрш вгляделся в девушку. Неровный свет искажал ее черты до неузнаваемости. Ёрш шагнул к несчастной и расстегнул верхнюю пуговицу джинсов.

– Ложись! – велел он. – Ложись и раздвинь ноги.

Девушка послушалась, хотя смотрела не на него, а куда-то вдаль. Темные глаза стали мягкими, как бархат. Рубаха так и валялась у ее правой ноги. Глядя на подругу, Ёрш вспомнил найденный в портфеле журнал и мысленно сравнил ее с женщинами на фотографиях. Эмили разительно отличалась от тех холеных загорелых особ, хотя в выражении лица некое сходство имелось.

– В чем дело? – спросил Ёрш. – Тебе нужна медицинская помощь? – Он нахмурился и спустил джинсы до колен.

Эмили резко села и, не сказав ни слова, поцарапала его грудь ключом, который прятала в ладони. Совсем как перепуганный котенок! Сравнение позабавило Ёрша. Он пошатнулся и в ту же секунду почувствовал саднящую боль в груди. Девушка вскочила и понеслась вниз по ступенькам.

– Эмили! – крикнул Ёрш, но не услышал свой голос. Рубашка и свитер валялись на бетонном полу, джинсы гармошкой съехали на щиколотки, совсем как у писающего малыша, а на них мерно капала кровь. Ёрш поднялся, снова окликнул девушку – и рухнул на колени. Воздух, кафельная плитка и потрескавшиеся лепные розетки радовались его боли. Эмили кругами носилась по платформе. Звук ее шагов отражался от люстр, арок и стен этого безжалостного храма. Эмили искала осколок, чтобы выколоть Ёршу глаза.

ГЛАВА 16

Квартира совершенно не соответствовала ожиданиям Латифа. Темная, безмолвная и душная, как чердак, стены с небольшим уклоном выкрашены в красный. Ни с улицы, ни из других квартир не доносилось ни звука. Виолет шепотом, точно боясь кого-то разбудить, попросила детектива разуться, и Латиф тут же послушался. Уединенность квартиры казалась абсолютной. Невольно возникали ассоциации с притоном курильщиков опиума или борделем, хотя таких тихих и отгороженных от внешнего мира борделей Латиф еще не видел. Красные стены вкупе с духотой и тусклым блеском полированной мебели окончательно сбили его с толку. На стенах висели фотографии из глянцевых журналов: теплица, обелиск, голая рука, железнодорожный туннель где-то в тропиках – выцветшие снимки в дешевых рамках. Заложив руки за спину, Латиф бродил по комнатам, словно коллекционер или поклонник хозяйки, или просто сбитый с толку человек, ожидающий, когда ему объяснят, что к чему. Как назло, в тот день его угораздило надеть носки от разных пар. Грусть, царившая в квартире, казалась такой же материальной, как подушки или бумажные обрезки на полу. Ребенок в эту обстановку совершенно не вписывался.

– Вы давно здесь живете? – наконец спросил Латиф. – С сыном или одна?

– Уже семнадцать лет, можете себе представить? – весело ответила Виолет, варившая на кухне кофе по-турецки. Она словно поддразнивала гостя. – Сейчас за такую цену здесь квартиры не снять. Вам с молоком?

– Да, пожалуйста, и с сахаром.

Латифу только почудилось, или он действительно слышал смешок?

– А я-то думала, Гордость Нью-Йорка пьет исключительно черный!

– Мисс Хеллер, полицейских называют Лучшими в Нью-Йорке. Гордость присутствует далеко не всегда.

– Не поверю этому ни на секунду! – снова засмеялась Виолет.

Латиф стоял в гостиной, слушая звон посуды и другой домашний шум, звучавший в душном полумраке квартиры, не менее экзотично, чем птичье пение. Виолет успокоилась: мурлыкала себе под нос и игнорировала Латифа, как способна лишь женщина, уверенная в своей власти над мужчиной. «Откуда у нее эта уверенность? – недоумевал Латиф. – И как она может быть спокойна?» Память услужливо воскресила сцену у реки: школьницы в клетчатых юбках и Виолет – бледная, с опущенными плечами и прокушенной губой. Она шепотом попросила подвезти ее до дома. Секундой позже Латифа осенило: «Она успокоилась, потому что я проворонил мальчишку. Гнетущая неопределенность исчезла – на меня Виолет уже не надеется».

Судя по доносившимся из кухни звукам, Виолет вычеркнула из памяти события последних тридцати минут. Дожидаясь совершенно ненужного кофе в темной, словно грот, гостиной, Латиф как никогда остро ощущал неудобства, созданные чужестранным менталитетом хозяйки. Из-за этого детектив не мог разговорить Виолет. У потерпевшей американки он похвалил бы кофе, самообладание, со вкусом подобранную мебель, а сам потихоньку подкрался бы к ее тайне. Ну или как минимум удостоверился бы, что тайна присутствует. Однако, возможно, единственным усвоенным за минувшие три часа фактом было то, что характер у Виолет неустойчивый и в привычные рамки не вписывается, причем не из-за озлобленности или негативизма, а по другой, пока неведомой ему причине. В ней не чувствовалось ни капли фальши и неискренности, что само по себе сбивало с толку. Вероятно, в ее характере и не было двойного дна.

– Ваш кофе, детектив, крепкий и сладкий! С непривычки кофе по-турецки и отрубить может!

– Хотите сказать, вырубить? – выдавил из себя Латиф. Виолет стояла в дверях с маленькой чашечкой на эмалированном подносе и улыбалась так, что у Латифа перехватило дыхание. Он взял чашечку и торопливо глотнул кофе.

– Осторожно, детектив. – Виолет держала поднос одной рукой, ловко и уверенно, как официантка. – Кофе горячий!

– Господи, как вкусно! – Латиф сделал еще один глоток, потом еще один.

– Недурно, правда? Турки осаждали Вену почти год, вот мы и научились варить кофе. – Виолет опустила поднос на столик и машинально провела по волосам. – Не знаю, правда, что выиграли от той осады они…

– Вам нужно поспать, – через какое-то время посоветовал Латиф. Они с Виолет сидели на бесформенном ротанговом диване, держа чашки с кофе двумя руками, словно дети на дне рождения. – Неизвестно, где и когда закончится сегодняшний вечер!

– Кому нужен сон, когда есть кофе по-турецки?! Лучше поговорим. Задавайте свои вопросы!

– Хорошо, мисс Хеллер! – Детектив смерил Виолет задумчивым взглядом. – Почему вы уехали из Вены?

Улыбка Виолет стала чуть напряженнее.

– А как вы думаете, детектив? Я влюбилась.

– В отца Уилла?

Виолет сидела неестественно прямо, как фрейлина королевы, но тут позволила себе откинуться на подушки. В неярком свете китайской лампы она могла сойти за семнадцатилетнюю.

– Отец Уилла был музыкантом, на вибрафоне играл. Не знаю, говорила ли я вам об этом…

– Нет, не говорили. – Детектив поставил чашку на правое колено и через плечо смотрел на Виолет. Откинуться на спинку он почему-то не решался.

– Он играл джаз, вторую по допотопности музыку в Америке после польки.

– Джаз вовсе не допотопный!

Виолет зажала рот рукой.

– Детектив, вы только что выдали свой возраст!

– Пожалуйста, продолжайте!

– Допотопный или нет, но в Вене середины восьмидесятых он казался совершенно потрясающим. – Виолет уселась поудобнее, и старый диван заходил ходуном. – По крайней мере некоторым из нас. В сравнении с Иоганном Штраусом Майлз Дэвис звучал вполне современно.

Латиф засмеялся.

– Как вы познакомились с отцом Уилла?

– В то время я еще училась в университете и три дня в неделю работала в джазовом клубе под названием «Порги и Бесс». Я хорошо говорила по-английски, разбиралась в джазе, так что чаевые текли рекой. Моей слабой точкой были американские музыканты.

– Хотите сказать, они были ваши слабым местом или просто слабостью? – откашлявшись, уточнил педант-Латиф.

– Вам нравится меня поправлять, да?

Латиф спрятал глаза.

– Ваш муж носил фамилию Хеллер?

– Мы не были женаты. Я думала, вы знаете.

– Мисс Хеллер, я много чего не знаю, а в такой день, как сегодня, еще и забываю. Простите, если…

– Не стоит извиняться, детектив, мы намеренно не оформляли отношения. – Виолет пожала плечами. – Отца Уилла звали Александр Уитман.

Латиф вздрогнул.

– Я знаю Алекса Уитмана! – воскликнул он.

– Неужели? – переспросила Виолет, судя по тону, ничуть не удивленная.

– Ну конечно, одно время он играл с саксофонистом Орнеттом Коулманом!

– Вот теперь вы точно выдали свой возраст!

Латиф осторожно поставил чашку на стол и повернул ручкой к себе: ему требовалась пауза, чтобы обдумать услышанное. Алекса Уитмана знали все, еще бы, один из лучших джазменов! Если бы не красота Виолет и легкое равнодушие, сквозившее в ее голосе, он вообще не поверил бы в историю о романе с Алексом Уитманом!

– Так вы познакомились с мистером Уитманом в джаз-клубе?

Виолет набрала в легкие побольше воздуха и кивнула.

– Первую встречу с Алексом не забуду никогда. Он был единственным белым участником квартета, который иначе как звездным не назовешь: в нем играли Орнетт, Энтони Брэкстон, Эд Блэкуэлл и Дон Черри. Чтобы не теряться на их фоне, Алекс одевался лучше и ярче всех. Ребята даже звали его Белым Красавчиком. – Виолет улыбнулась своим воспоминаниям. – В клуб он явился в клетчатой тройке и серебристых кроссовках. Я аж рот раскрыла: в жизни не встречала таких стиляг! – Пошарив среди подушек, она вытащила мятую пачку сигарет. – Через полтора года я переехала в эту квартиру.

– В смысле, одна? – неуверенно спросил Латиф.

– Иногда здесь жил Алекс. – Виолет нащупала зажигалку, прикурила. – Иногда – нет.

– А зачем полтора года ждали? Учебу хотели закончить?

Виолет со свистом втянула воздух.

– Университет я так и не закончила.

– Очень жаль.

Виолет кивнула.

– Я училась на нейрохирурга, – проговорила она с такой очевидной иронией, что смущенный Латиф отреагировал не сразу.

– Почему вы не продолжили учебу здесь? – наконец спросил он. – Перевелись бы сюда, пересдали бы экзамены и тому подобное…

– Я так и поступила. У моих родителей имелись кое-какие сбережения: они прислали мне то, что откладывали на старость, вероятно, в качестве наказания. Я почти семь месяцев училась в магистратуре Рокфеллеровского университета.

– Что случилось потом?

– Как говорится, что видишь, то и имеешь, детектив. Я крашу глаза и губы манекенам в магазинах, недоступных мне по уровню цен. Наверное, у меня талант.

– Надеюсь, не возражаете, что я…

– Пейте кофе, детектив. Остывший кофе никуда не годится.

Латиф послушно поднес чашку ко рту.

– Извините за настырность, мисс Хеллер. Всегда настырничаю, когда занимаюсь служебными делами. – Латиф поставил чашку на треснутое блюдце от другой пары. – Честно говоря, не только тогда. Я совершенно не умею поддерживать нормальный разговор.

– К чему формальности, детектив? Пару минут назад вы звали меня Виолет. Мы что, начнем все сначала?

Латиф допил кофе, вернул чашку хозяйке и заставил себя поднять на нее глаза. Опершись на подушки, Виолет буравила его спокойным, серьезным взглядом. О чем она думает? Непонятно. Так прямо и пристально смотрят лишь мужчины перед дракой и женщины перед поцелуем. «Что за мысли?! – ужаснулся Латиф. – Что за жалкая нелепица?! А ведь в голову больше ничего не приходит!»

– Простите, я позволил себе излишнюю фамильярность, – с трудом проговорил Латиф и чуть не умер от смущения: голос прозвучал низко и сипло.

– Вы напоминаете мне Элвина Джонса, ударника из квартета Джона Колтрейна. – Виолет подлила гостю кофе. – Вы оба слишком деликатны для своей работы. И вам и ему следовало стать профессорами. – Она улыбнулась и легко провела рукой по плечу Латифа. – Профессорами философии или этномузыкологии – чего-то возвышенного.

– Не каждый день меня сравнивают с джазовым виртуозом! – Латиф слабо улыбнулся. Виолет промолчала. – Мисс Хеллер, зачем вы меня сюда пригласили?

– Я вас не приглашала! Я только попросила отвезти меня домой на этой вашей экомашине! – куда менее любезно ответила Виолет. – Хотела принять таблетку, может, даже стаканчик пропустить.

«Вот где разгадка! – подумал Латиф. – Вот чем объясняются резкие перепады настроения!»

– При мне вы ничего не принимали, – с подчеркнутой невозмутимостью проговорил Латиф. – Так варка кофе была лишь предлогом – на кухне вы глотали таблетки?

– Варка кофе была предлогом для варки кофе. – Виолет закрыла глаза. – Таблеточки я еще не выпила. Не успела…

– Что именно вы хотели выпить?

Виолет со вздохом откинулась на спинку стула, скрестила руки в запястьях и демонстративно вытянула.

– Колеса, транки, калики! Закройте меня в камере, детектив, и утопите ключ в океане!

– Мисс Хеллер, похоже, вы провели в джаз-клубах слишком много времени! – невольно усмехнулся Латиф. – Что еще за транки?

– Хотите половинку? Сами все поймете!

– Не возражаете, если я взгляну на пузырек? – смерив Виолет взглядом, спросил детектив.

– У вас есть ордер на обыск?

– Мисс Хеллер, я же не арест оформляю! Если вам лучше…

– Мне лучше показать вам другое. – Виолет поднялась, по-кошачьи, без единого лишнего движения скользнула по узкой гостиной и исчезла. Вскоре она вернулась с потрепанным фотоальбомом и, спрятав ладони между коленями, стала смотреть, как гость листает страницы. Ее дыхание было ровным и неестественно прохладным – Латифу казалось, он прижал ухо к сетчатой двери. От Виолет пахло немытыми волосами и сигаретами. – Не знаю, какая из фотографий Уилла у вас в досье. Если из «Нью-Йорк пост»…

– Это ваш сын?

– Конечно.

Фотографию делали в саду, а потом явно передержали в проявителе. В центре кадра – мальчик лет четырех, максимум пяти. Волосы бесцветные, руки вытянуты, словно он пытался схватиться за поручень в быстро движущемся поезде. В фотографии было что-то необычное, но что именно – Латиф понял не сразу. Лицо мальчика дышало не просто умом и даже не уверенностью, а неким знанием и проницательностью.

– Вы тоже заметили, – тихо сказала Виолет. – Заметили ведь?

Латиф кивнул.

– За сына мы опасались уже тогда и не только из-за его странного взгляда. Уилл и двигался, и разговаривал иначе, чем другие дети. Алекс решил: это – признак гениальности. – Виолет присела на диван. – Теперь кажется, мы оба догадывались, к чему все идет.

– Когда оглядываешься на прожитые годы, всегда так кажется.

– Правда?

– Разве у вас или вашего мужа был выбор?

– Это я и имела в виду, говоря, что вы чересчур деликатны для своей работы.

Латиф тщательно изучал фотографию и старался высмотреть побольше деталей. Лишь через несколько секунд он заметил на заднем плане девочку: постарше мальчишки, уже подросток, но если бы не это, легко сошла бы за его сестру-близнеца. В мальчишке красота еще не раскрылась, а девочка казалась настоящей феей. Нечеткая и эфемерная, она парила в левом верхнем углу снимка, точно хотела ускользнуть от фотографа, но не успела. Латиф даже вопрос задать боялся: бог знает, как прозвучит голос!

– Кто эта девочка? – наконец отважился он.

– А вы как думаете?

Конечно, конечно же, это она! От прежней решимости Латифа не осталось и следа. Он взглянул на Виолет, но она сидела слишком близко – лица не рассмотреть. Оно расплывалось, как у девочки на фотографии.

– Сколько лет вам было, когда вы приехали в Штаты? – Латиф ждал, что Виолет улыбнется, но она сдержалась.

– Двадцать один. Слишком мало, чтобы рассуждать здраво.

– Девочка на фотографии выглядит не старше четырнадцати.

– Я страшно комплексовала из-за девчоночьей внешности, – кивнула Виолет. – Казалось, меня втиснули в чужое тело.

– Ну, мисс Хеллер, это далеко не самое страшное!

Виолет нахмурилась.

– Алекс частенько заставал меня перед зеркалом: я корчила страшные рожи. Увы, дурная привычка передалась сыну. Уилл постоянно гримасничает.

Латиф заставил себя переключить внимание на альбом.

– Когда умер отец Уилла?

– В марте будет два года.

– Ясно… – буркнул Латиф, вспомнив короткий некролог в «Нью-Йорк таймс»: Александр Уитман умер от инфаркта в заштатном мотеле близ какого-то аэропорта, один-одинешенек, «скорая» приехала слишком поздно, и так далее, со всеми ужасными подробностями ужасной смерти. – Как раз когда состояние вашего сына резко ухудшилось.

– В то время Алекс нас уже не навещал. Ему своих проблем хватало, – проговорила Виолет. Со стороны казалось, речь идет о случайном попутчике, а не об отце ее единственного ребенка.

– Насколько я понимаю, разошлись, как в море корабли?

– Да, именно так и получилось. – Виолет хотела что-то добавить, но осеклась. – Смешное выражение, правда? При жизни Алекса я не до конца понимала его смысл. – Она забрала альбом у Латифа. – На самом деле мы не просто разошлись, а потеряли нечто очень важное – жизнь нашего сына, его будущее.

Наблюдая за Виолет, Латиф ощущал – сначала слабо, потом все сильнее и сильнее, – что напрочь утратил здравомыслие. Вскоре ощущение превратилось в осознание, но осознание пассивное. Он сидел на диване, безвольно позволяя вить из себя веревки. Виолет даже стараться особо не пришлось.

– Показать вам еще одну фотографию?

– Да, конечно.

Виолет положила альбом на колени и стала медленно, якобы смущенно листать, изображая любящую родительницу. «Никого она не изображает, – одернул себя Латиф. – Ты хочешь Виолет, но это еще не повод плохо о ней думать. Лучше сдайся на милость победительнице».

– Вот, Уилл в библиотеке, через пару месяцев после четырнадцатилетия, – объявила Виолет, разглаживая пластиковое гнездо.

Латиф посмотрел на фотографию. Та же аккуратная головка, теперь слишком красивая для мальчика, та же форма плеч, та же поза, так же аккуратно расчесанные волосы. И лицо, бледнеющее на фоне гранитной лестницы, вроде бы то же, только теперь в нем читалась не уверенность, а паника. Улыбка напоминала ширму у операционного стола.

Виолет чуть отстранилась и кашлянула в кулак.

– Через несколько дней после первого визита к Копеку я объяснила сыну, чем он болен. Уилл принялся читать все книги о шизофрении, которые мог достать. Либо он прочитал, что ухудшение наступает стремительно, либо сам почувствовал, но попросил освободить его от школы. Когда я принесла справку от Копека, он ею чуть ли не гордился. – Виолет снова кашлянула. – В принципе справка и не требовалась. В то время Уилл уже слышал голоса, разговаривал сам с собой, смеялся без причины – какая школа, если все симптомы налицо! Однако в библиотеке он сдерживался, особенно поначалу, и через месяц превратился в настоящего эксперта. Как-то раз, когда Уилл чувствовал себя почти нормально, я спросила, что же нам делать в такой ситуации. Помню, он по-взрослому снисходительно улыбнулся и взял меня за руку. «Дождемся конца, Виолет», – ответил он спокойно и терпеливо, точно это я болела и нуждалась в заботе. В какой-то мере так оно и было. «Что это значит, Уилл? Какого еще конца?» – переспросила я. «Моего, разумеется!» – Он похлопал меня по плечу, поцеловал в щеку и ушел к себе.

Латиф сидел на краешке дивана и чего-то ждал. Виолет снова закрыла глаза, но спину держала неестественно прямо. «Ну, скажи, скажи ей что-нибудь!» – подгонял он себя, только что тут скажешь? Лампа замерцала, как луч старого кинопроектора, хотя, наверное, причина была в том, что Латиф смотрел на Виолет слишком пристально. Он понимал, после этой истории его желание иначе как непристойным не назовешь, но ничего не мог с собой поделать.

– Вы заслуживаете лучшего, – глухо проговорил Латиф. Ему только показалось, или в комнате впрямь не осталось воздуха? – Лучшей жизни и лучшего будущего.