Текст книги "Серебряный Вихор"

Автор книги: Джон Майерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

13. Шашни в Аптоне

Пока рыцарь занимался вышеописанными маневрами, его тучный слуга бочком подобрался к мертвой старухе.

– Хозяин, – заявил он. – По-моему, это и в самом деле мертвая карга.

– Ну конечно, покойница, – согласился я, – мы нашли ее повесившейся на дереве.

– Женщин не находят на деревьях, – возразил старый чудак, – их зачинают и рождают в точности так же, как и всех людей. Чистейший пример колдовства, – продолжал он, прежде чем я нашелся с ответом. – Только могущественнейший из волшебников мог придать прекрасной девушке, чье имя, если я не ошибаюсь, принцесса Эрминия Колхская, столь ужасный вид. Удивителен и сон, погруженная в который она кажется мертвой. Человек менее опытный был бы наверняка одурачен.

Рыцарь взглянул на Джонса, который со свойственной ему учтивостью притворялся заинтересованным, и на Голиаса – тот тоже, казалось, слушал с большим вниманием.

– Дабы устранить все сомнения, вернемся к сообщенному мне известию, что принцессу обнаружили на дереве. Поначалу я счел его лживым – и напрасно. Колдовство в этом и состояло. Но прочие чары были направлены на то, чтобы победить меня, паладина из паладинов! И я вынужден признать свое поражение. – Старикан обернулся к своему низкорослому партнеру. – Теперь тебе все ясно, сын мой? Коротышка поскреб затылок.

– А как бы иначе вы вспорхнули на эту ветку? Кто бы смог бы засадить вас туда, да еще с целой кучей утиля в придачу, не вскипятив целый котел колдовского зелья?

– Позвольте, – вмешался Голиас, – представить вам могущественного волшебника Шендона по прозвищу Серебряный Вихор: именно его чары лишили сил вашу непобедимую десницу. Шендон, перед тобою благородный и могущественный Дон Кихот Ламанчский, покоритель Возвышенной Утопии и Кокейнской Низменности, защитник сирот, опора обиженных, покровитель дам, дуайен паладинов и глава ордена странствующих рыцарей.

Старикан, заскрежетав доспехами, отвесил мне поклон.

– Я уступил не силе, но колдовству. Вы столь великодушны, что позволили мне сойти с дерева. Смею ли я просить вас оставить мне мой меч?

– Разумеется, – ответил я. Уж не принял ли он меня за сборщика утиля? Я едва удерживался от улыбки.

Рыцарь снова не без труда поклонился.

– Весьма вам благодарен. Ваше поведение безупречно, и я сожалею о том, что мы враги. – Кое-как он ухитрился скрестить на груди руки. – Как вы намереваетесь поступить со мной теперь, когда я в вашей власти?

Я невольно взглянул на Голиаса. Он с любопытством ожидал, сумею ли я выкрутиться. Увидев, что я ищу у него поддержки, он кивнул.

Вот тогда-то я и понял, что происходило со мной с тех пор, как затонул «Нагльфар» и я очутился в открытом море неподалеку от Эи. Не больше и не меньше, чем перемена взгляда на самого себя. Мало кому удается вполне соотносить свои возможности с реальностью. Что касается меня, то я издавна привык считать себя хладнокровным эгоистом. Это не доставляло мне особой радости, но и не повергало в меланхолию. Я даже гордился тем, что не интересуюсь никем, кроме себя, и не стремлюсь помочь ближнему.

Но по прибытии в Романию я понемногу становился другим. Я начал заботиться не только о себе. Я научился удивляться и испытывать к людям доверчивость. Теперь я нередко думал и о том, как пойти другому навстречу.

Старый олух чуть не убил меня, и я все еще чувствовал боль от ушиба. Нет сомнений в том, что он тронутый. В интересах разума и общественного спокойствия необходимо запретить ему, разъезжая по дорогам, тыкать копьем куда попало. Ясно, от такого стоит держаться подальше. Но я не спешил убраться восвояси. В этом чудаковатом старикане было что-то подкупающее. Мне нравилась основательность, с которой он стремился довести дело до конца. Прежде чем заговорить, я поколебался. Мне было еще непривычно притворяться в угоду посторонним.

– Как вы поступите, если будете освобождены от колдовства? – спросил я наконец.

– Нападу на вас и освобожу похищенную вами прекрасную принцессу.

– Это не очень-то меня устраивает, сами понимаете. – Нелегко было ступать по неизведанной территории. – Предположим, мы заключим соглашение. Станете ли вы его выполнять?

Рыцарь наклонил голову.

– Если оно не будет бесчестным, то – слово рыцаря.

– А я даю вам слово волшебника. Взгляните на эту дорогу, мистер де Ламанча, – она ведет на юг, в Афазию.

Я посмотрел на Голиаса, ища поддержки.

– В Верхнюю или Нижнюю Афазию? – переспросил Дон Кихот.

– В Верхнюю, – заверил я его наобум. – Именно в Верхнюю, а никак не в Нижнюю. Там живет великан по имени Поль Буньян. Мне с ним не совладать, но уверен, вы бы с ним справились. Наверняка одержали бы победу.

– Несомненно, – ответил странствующий рыцарь, – если только этот великан не чернокнижник.

– Что вы, что вы! Просто он громадного роста, настоящий шкаф и драчун каких мало.

– Тем большую я заслужу славу, когда одолею его, – пояснил старикан.

– Вот и отлично. Так вот, у этого великана есть голубой бык, который сильнее дюжины тракторов.

– Или десяти тысяч мулов, – уточнил Голиас.

– Да, именно так, – согласился я. – Этот паршивец обещал мне отдать быка в награду за то, что я нагромоздил на него Большие Леденцовые Горы. Но, когда пришла пора расплачиваться, он меня надул.

Дон Кихот де Ламанчский слушал с огромным вниманием.

– Я отвоюю для вас чудесное животное, двух мнений тут быть не может, – заявил он, когда я закончил жаловаться на свою беспомощность и вероломство Буньяна. – Но сначала назовите ваши обязательства.

Вместо ответа я указал на старуху.

– Обещаю вам, что эта принцесса будет иметь облик точь-в-точь такой же, когда я впервые увидел ее.

Он пытливо посмотрел на меня.

– И вы возвратите ее друзьям и родственникам?

Для пущей убедительности я осенил себя крестным знамением.

– Еще до захода солнца. Я настолько на вас полагаюсь, что не стану дожидаться, когда вы приведете голубого быка.

Мы не определили места встречи, но об этом позаботился Голиас.

– А что, Шендон, если бык будет доставлен прямо сюда?

– Непременно будет доставлен! – воскликнул старикан. Он сграбастал мою руку железными рукавицами и потряс ее. – Мне понадобится время, чтобы добраться до Верхней Афазии и вернуться обратно. Могли бы мы назначить встречу ровно через год и один день?

– В три тридцать пополудни, – согласился я.

– Договорились! Санчо, сын мой, – позвал он своего спутника, – считай, что мы уже освободили принцессу Эрминию Колхскую, и теперь нас ждут новые приключения. В седло, в седло, во имя Всевышнего и моей Госпожи!

Но толстяк не разделял воодушевления своего господина.

– А какая нам польза от этой сделки? – вопросил он. – Волшебник получит быка, принцесса оживет и снова станет красавицей, а мы-то ради чего стараемся?

– Ради чести, которую нам дано снискать спасением прекрасной дамы, негодяй!

– Но ей, возможно, будет приятно, если мы согласимся принять от нее в благодарность какое-нибудь герцогство, например?

Дон Кихот фыркнул.

– Для меня достаточно, если она узнает, чьему мечу обязана своим счастьем. В седло, говорю тебе! Нет, сперва подержи моего коня.

Даже с помощью Джонса было нелегко водрузить рыцаря обратно на его тощего одра. Наконец это удалось, и Санчо вновь вручил ему копье. Рыцарь поприветствовал нас на прощанье взмахом руки, а потом взялся за поводья.

– Итак, через год и один день, начиная с сегодняшнего, – улыбнулся он. Санчо вскарабкался на осла, и они потрусили на Уотлинг-стрит.

Джонс все это время держался в стороне.

– Сразу видно настоящего джентльмена, – заметил он, хлопнув меня по спине. – Ты молодчина. Я бы не сумел так ловко попасть ему в тон.

– Зато изловчился втащить нас в историю, из-за которой мы чуть не попали на тот свет.

Мой запас романтического человеколюбия уже иссяк. Мне вспомнился мой страх, заныло ушибленное место… И все это из-за Луция! Я заковылял по траве, стараясь хромать как можно сильней.

– Говорил тебе, не вмешивайся не в свое дело! Джонс хотел что-то мне ответить, но вернулась девочка в сопровождении толпы цыган и цыганок. Не обратив на нас внимания, они погрузили труп на телегу и ушли, следуя за лошадью.

Мы продолжили свой путь. Но, прежде чем обогнуть поворот, я дважды не без волнения оглянулся на дубовую рощу. Там, во время нежданного бдения у гроба, во мне пробудился дар импровизации. Я позабыл и о синяке, и о том, что сердился на Джонса. Хоть я и не принял от него комплимента, но сам был доволен тем, как ловко обошелся со сбрендившим стариканом. Я был растроган собственной снисходительностью и не переставал дивиться сам себе. Для человека, чуждого всяким выдумкам, я сочинил неплохую историю. Мне удалось связать воедино разрозненные сведения из различных путеводителей. Я вновь и вновь прокручивал в голове свой рассказ, и он нравился мне все больше и больше. Возникали новые подробности, которые, к сожалению, уже нельзя было вставить.

Голиас догадывался, чем были заняты мои мысли. Один раз мы встретились с ним глазами, и он улыбнулся. Я понял, что шевелил губами, глядя в пустоту, и смущенно улыбнулся ему в ответ.

– Далеко ли до ближайшего города? Умираю от жажды.

– Еще бы! – отозвался он.

Самоотверженная пылкость Джонса привела к тому, что мы изрядно выбились из нашего расписания. В Фивы до темноты попасть не удалось. Пришлось заночевать в городке под названием Антон, расположенном на перекрестке в нескольких милях от Фив.

Так называемый постоялый двор представлял собой чистенькую захолустную гостиницу, в которой можно было неплохо закусить. Я беспокоился, найдется ли в подобном заведении приличный бар, но страхи мои оказались напрасными.

– Романия особенно привлекательна тем, – сказал я, утирая губы, – что здесь нет сухого закона.

– Его не позволяют вводить, – подтвердил Голиас. – Только во владениях Тантала он существует как мера наказания – и, на мой взгляд, вполне допустимая. Хотя чувство юмора у этого типа сомнительное.

– Самого дурного пошиба, – вмешался Луций.

– Что касается страны в целом, – продолжал Голиас, отпив изрядный глоток и удовлетворенно крякнув, – то недавно тут имел место показательный процесс. Один из Инглинсов, по-моему, Фьёлн, нализавшись в стельку, свалился в бочку с медом. Это случилось ночью, поблизости никого не оказалось, и бедняга утонул. Так как покойный был королем, его гибель наделала шума. Нашлись бескрылые гарпии, которые вчинили иск: миссис Грандп против Диониса, Гамбринуса и Джона Ячменное Зерно. Всех троих хотели приговорить к изгнанию.

Голиас залпом осушил кружку с элем, и мы последовали его примеру.

– Я забыл, кто был адвокат Дриаса, наверное, Урия Хип, но адвокатом обвиняемых был Панург. Председателем суда избрали старину Тоби Белча, и, несмотря на присутствие Тома Нормана, Сейтенин ап Сейтин был старшиной присяжных. Ввиду многочисленных препирательств под шумок утвердили именно его. Когда пыль улеглась, выяснилось, что Панург оказался на высоте. В качестве представителей от своих сограждан за ходом делопроизводства вели наблюдение Брат Жан, досточтимый Тук, Сат Лавингуд, Кола Брюньон, Элиор Руммин, Эвмолп, дядюшка Коль, Сельм Хоули… А-а, ну теперь все понятно!

Джонс против обыкновения забыл о вежливости и словно зачарованный пялился в окно. Я проследил за его взглядом: конечно же, там была женщина!

Она выходила из кареты. Сопровождавший ее юнец обращался со своей спутницей как если бы она была яйцом с тончайшей скорлупой. Но вот ножки дамы коснулись наконец твердой земли. Слуги стали переносить багаж. Помогая им, молодой человек то и дело бегал туда-сюда, дабы удостовериться, что его подопечная по-прежнему счастлива и довольна. Вот она сняла с руки перчатку, поправила прическу… Юнец же напоминал одновременно и разыгравшегося щенка, и корову, занятую своим теленком. Обручальных колец что-то не было видно, и я втихаря усмехнулся. Опытность дамы сомнению не подлежала, но молодой петушок наверняка обихаживал, выбравшись на волю, свою первую курочку.

Впрочем, женщину я пока не успел как следует рассмотреть. Она стояла вполоборота ко мне и ждала, пока ее спутник, передав все пожитки посыльному, сможет сопроводить ее в дом. Оказалось, что она даже моложе своего кавалера и отличается красотой, жизнерадостной и чувственной в равной степени. Под свободного покроя одеждой угадывалась изящная фигурка, довершавшая очарование.

Молодая пара вошла в гостиницу в сопровождении Уила Бонифаса, нашего хозяина, рассыпавшегося в любезностях.

– Не соизволят ли сиятельная леди и ваша светлость минуточку обождать? – тараторил он. – Наша лучшая комната – а я бы не посмел предложить вам иную – только что освободилась. Сейчас в ней приберут, это займет одну секунду, уверяю вас. А пока не пройдете ли вы в отдельную гостиную, где могли бы подождать без помех?

– Да, пожалуй, – согласился юноша. – Тебя это устроит, Манон?

Пока Бонифас набивал цену своему заведению, девчонка вовсю стреляла глазами по сторонам. Однако меблировка интересовала ее мало. Зато из мужчин она не пропустила ни единого. Когда я встретился с ее знойным, оценивающим взором, у меня участился пульс. Следующим на очереди был Джонс. На нем она задержала взгляд немного дольше. Перебрав всех остальных, она вновь устремила взгляд к нему.

Как раз в этот момент ее кавалер согласился перейти в отдельную гостиную. Он уже предложил своей даме руку, но та отвергла ее.

– Вот еще, зачем нам это нужно? Можно подождать и здесь.

Но юношу это не устраивало.

– Там нам будет удобней.

– В этой отвратительной карете было так пыльно и жарко, – пожаловалась Манон. – Я погибну, если тотчас же не выпью стакан вина.

– Нам принесут его туда, – настаивал юноша. – Хозяин, бутылку вашего лучшего шабли, да побыстрее!

Он попытался обнять ее за плечи, но она резко высвободилась.

– Я устала, я с места не в силах сдвинуться. Неужели не понятно?

В ее голосе прозвучал только слабый намек на раздражение, по юноша был готов уже ползать перед ней.

– О дорогая, прости, я не думал… Хозяин, дама устала, немедленно укажите нам свободный стол.

Вошла Манон, насколько я помнил, довольно бодро, но теперь она всей тяжестью повисла на руке кавалера. Ближайший стол, однако, ей не понравился, и она указала на соседний с нашим. Затем она позволила юноше бережно опустить ее на стул, как если бы у нее подкосились ноги. Села она лицом к нам. Юноша, уверившись, что подруга не умрет сию же минуту, слегка унялся и сел напротив нее.

Так как девица пребывала в совершенном изнеможении, складки ее платья беспорядочно разметались. Обнажилась только лодыжка и полоска кожи над ней, но воображение легко могло дорисовать остальное. Джонс прерывисто задышал, не упустив приоткрывшегося ему на миг очаровательного зрелища. Мы с Голиасом переглянулись и пожали плечами. Все это могло закончиться плохо, хотя я, конечно, надеялся, что дело обойдется без неприятностей. Спутник Манон прилип к ней, как почтовая марка к конверту, и я верил, что благовоспитанному Луцию достанет благородства не отдирать ее себе в коллекцию.

Однако напрасно я так думал. Луций не сводил с потаскушки глаз, а она беззастенчиво строила ему глазки, поглядывая через плечо своего ухажера. Я обрадовался, когда вино взбодрило ее настолько, что она смогла встать и направиться на отдых.

Словом, с девчонкой было все ясно. Но ее привлекательность от этого ничуть не уменьшалась. Все присутствующие, как по команде, проводили ее взглядом, когда она покидала комнату. Проходя мимо нашего стола, девушка разжала руку. Из ее пальцев выскользнул белый комочек – и Джонс подхватил его на лету. Бедный обезьяныш, ничего не замечая, шел рядом и невольно помог тем самым скрыть эту проделку от всех посетителей, кроме нас с Голиасом.

Смысла в столь успешно удавшемся предприятии я не видел и решительно не понимал, почему Луций – хотя, конечно, молодость есть молодость – пришел в неописуемый восторг. Весь вечер он сиял от радости и хохотал при каждой шутке. За ужином мы переключились на вино, и он не забывал осушать стакан за стаканом. Первым из нас разделавшись с едой, Луций выразил желание петь.

– Рановато для такой забегаловки, как эта, – возразил Голиас, – может быть, после того, как раздавим вторую бутылочку, да и посетители разойдутся.

– Ладно, – согласился Джонс, – если нельзя петь, тогда я произнесу тост.

Торжественно подняв стакан, он встал. Я приготовился выслушать речь любого содержания, не зная, что ему взбредет на ум, но он вдруг снова ни с того ни с сего плюхнулся на свое место.

– Ага! – хмыкнул он удовлетворенно.

В комнату опрометью влетел спутник Манон.

– Где хозяин? – воскликнул он. – Ах, вот вы где. Хозяин, имеется ли в городе парфюмерная лавка?

– Нет, ваша честь. – Бонифас изобразил на физиономии крайнюю степень огорчения. – К сожалению, ближайшую парфюмерную лавку вы найдете только в Фивах. Это в четырех милях отсюда.

– Проклятье! – Юноша в отчаянии закатил глаза. – Мадам забыла свои духи в этой чертовой карете, – пояснил он.

– И, естественно, не находит себе места от отчаяния, – посочувствовал хозяин. – Но я пошлю слугу в Фивы, если вам будет угодно.

Юноша заколебался.

– Нет, она хочет, чтобы духи я выбрал сам. Она доверяет только моему вкусу, – добавил он с гордостью. – Вы дадите мне лошадь?

– Не успеете и шпоры пристегнуть, ваша честь. Юноша сломя голову ринулся к выходу, а мы с Голиасом значительно переглянулись. Джонс сидел с отсутствующим видом, нетерпеливо барабаня пальцами по столу. Очень скоро стук копыт замер вдали. Осушив свой бокал, Джонс поднялся и задвинул стул.

– Простите, джентльмены, но, с вашего позволения, я должен удалиться и, согласно правилам учтивости, вернуть даме ее платок.

Мы сдержанно попрощались с ним безмолвным жестом руки. Луций явно нарывался на крупные неприятности. Но кто из нас отказался бы глотнуть яда столь сладостного? И я на его месте не стал бы терять ни минуты, размышляя о моральных тонкостях.

– Будем прислушиваться к топоту на дороге, а не то прозеваем, когда этот несчастный вернется, – предложил Голиас, как только Луций исчез.

– Оленю, идущему на зов чужой подруги, следует быть готовым к единоборству с ревнивцем.

– Верно, – подтвердил Голиас, – но я не хочу, чтобы меня вышвырнули отсюда посреди ночи. А в городе всего одна гостиница.

Возразить было нечего.

– Ты прав, мы должны быть начеку, – согласился я. – О! Слышишь – лошадь скачет?

– И колеса катят. – Я вскочил, но Голиас вновь усадил меня. – Пока еще рано беспокоиться.

Повозка подъехала к дверям, и вскоре Бонифас ввел двух путешественниц. Одна из них была одета богато, но просто. Наряд второй отличался броскостью, но зато уступал в изяществе.

Хозяин опять завел уже известную нам пластинку:

– Наша лучшая комната только что освободилась, но мы и не думали предлагать вам иную. Сейчас там приберут, будьте добры, обождите самую капельку.

– Не беспокойтесь, – голос первой незнакомки звучал тихо, но очень ясно. – Нам подойдет любая комната.

– А я думаю, что ему стоит побеспокоиться, – громко заявила ее компаньонка. – Он и в мыслях не должен держать, что вашу светлость можно поселить не в самой лучшей комнате.

– Да я и не думал держать, будьте уверены, – парировал Бонифас и вновь повернулся к госпоже. – Одну секундочку – и комната будет готова. Вы, наверное, устали с дороги – час-то вон какой поздний: может быть, желаете пока передохнуть, подкрепиться?

– Да, конечно, – согласилась дама. Но не успел еще расторопный Бонифас выложить свой следующий козырь, как юная дама подошла к ближайшему свободному столу и села за него.

– Два стакана кларета, пожалуйста.

– Вы что, оглохли? – подхватила служанка. – Госпожа требует стакан кларета и стакан бренди, да поживее!

Дерзость повадки не помешала служанке оглядеть каждый утолок зала. Ее госпожа не смотрела по сторонам, но, к счастью, поместилась так, что мы могли изредка незаметно на нее поглядывать. Она была привлекательна, однако совсем не так, как Манон. Только юнец, ослепший от любви, мог не понимать, что за птица его подружка. Но при созерцании целомудренной красоты незнакомки на душе становилось светлей. Как и в случае с Розалеттой, возникла та же уверенность, что благородная внешность девушки соответствует ее сущности.

Скоро – увы, слишком скоро, – «лучшая комната в гостинице» была готова. Девушка ушла, и в комнате сразу стало сумрачней.

– У тебя уйма знакомых в Романии, – обратился я к Голиасу, когда мы вспомнили о наших стаканах, – не знаешь ли, кто это такая?

– Нет, – ответил Голиас. Сейчас он был задумчив и говорил мало.

Неудивительно, что в такой дыре, как этот городишко, местные выпивохи по будням рано ложатся спать. Посетители разбрелись по домам – и мы остались одни в пустом зале.

– Вот теперь, – объявил Голиас, – самое время спеть.

Он спел пару песен, а я продемонстрировал одну из своих коронных застольных штучек, изобразив в лицах все описанное в стишке под названием «Крушение „Веспера“». У меня это неплохо получилось, даже лучше, чем раньше, – смысл теперь мне был понятней. И тут Голиас выдал песню, которую я уже поджидал. По блеску его глаз я понял, что он ее только что состряпал:

Что мне в том, кто она, суждено ль нам встречаться?

Ни улыбка Бланшфлер, ни Эниды рука – не мои.

Есть на свете они – значит, незачем нам огорчаться;

Дар бесценный любви —

С обожанием взгляд устремлять свой на милые лица:

Вот мелькнула пред нами их ровня – прелестна, нежна.

Миг один – и уже с красотой мне нельзя разлучиться

На все времена.

Закончить ему не пришлось. Мы так увлеклись пением, что не заметили, как к дому подскакал всадник. Страстный любовник Манон, о котором мы совсем позабыли, влетел в столовую и бросился наверх, перепрыгивая через две ступеньки.

Мрачно переглянувшись, мы прислушались, как он сначала нетерпеливо стукнул в дверь разок-другой, а потом принялся колотить в нее что есть мочи. Но ожидаемой бури не последовало. Мы не слышали слов Манон, но только парень в растерянности медленно спустился вниз по лестнице, поглощенный своими мыслями. Не замечая нас, он заговорил с горничной:

– Хозяин здесь?.. Нет? Тогда я попрошу вас. – При всей неопытности у него хватило соображения сунуть ей деньги. – Мадам – то есть моя… э-э… жена – неважно себя чувствует, и я не хочу ее тревожить. Пусть поспит одна. Проводите меня в другую комнату, пожалуйста.

Не знаю, что больше меня ужаснуло – бесстыдство Манон или наглость Джонса, так грубо попирающего чужое счастье.

– Да, похоже, Луций свое получил. Но и нас как будто не выставят отсюда из-за проказ нашего шалопута.

Однако тревога не покидала Голиаса.

– Луцию не следовало так поступать. Мне припомнилась история о том, как Ку Рой Макдайри обошелся с Кухулином. Поединок был честным. Ему ничего не стоило справиться с любым в Романии, кроме разве что Геракла. Жаль, что они так и не встретились, – не то померялись бы силами. – Голиас тщательно разлил остаток вина поровну. – Да, победа над Кухулином была заслуженной, это был честный поединок – Макдайри против сотен воинов. Но когда он повалил Сетанту – то бишь Кухулина – наземь, то втер ему в волосы навоз. Такие дела не проходят безнаказанно. Подобные проступки взывают к мести – если сам обиженный не отомстит, то тогда на его сторону встанет Делосский закон. Боюсь, Луцию вскоре придется жестоко раскаиваться.