Текст книги "Вторжение. Смерть ночи"

Автор книги: Джон Марсден

Казалось, что каждый раз, возвращаясь после очередной вылазки, мы теряли одного из своих друзей. Только на этот раз враг не имел никакого отношения к нашей потере. Ну, не напрямую. К тому же Крис был мёртв задолго до того, как мы пошли в атаку на Тёрнер-стрит. Криса убило множество факторов. И одним из них было то, что мы оставили его одного в Аду.

Мы долго стояли там, не говоря ни слова. Удивительно – хотя и не очень, – но именно Робин принялась наконец за дело. Она вернулась к «лендроверу» и принесла одеяло. Потом молча расстелила одеяло рядом с Крисом и начала заворачивать труп. Робин всхлипывала и икала, занимаясь этим. Непрерывная дрожь била её. Робин трудно было делать всё аккуратно, но она всё-таки плотно завернула Криса, хотя и без нежности или нервозности, как это сделала бы я. Но её действия, такие разумные, заставили и нас сдвинуться с места. Мы подошли к Робин и помогли ей закончить работу, тщательно закутывая Криса, подтыкая одеяло под его голову и ноги. Потом Фай принесла фонарик, чтобы освещать дорогу, а мы все взялись за свёрток и понесли Криса к «лендроверу». Мы освободили багажник и неловко загрузили его туда, то и дело стукаясь тут и там, как ни старались этого избежать. Просто все мы слишком устали. Потом мы сели в машину, опустив все окна, потому что запах был просто невыносимым, и поехали дальше. Никто так и не сказал ни слова. Мы даже не обсуждали, что нам потом делать с трупом нашего друга.

Эпилог

Мы покинули Ад около месяца назад. Точнее сказать не могу – я слегка утратила чувство времени. Я не представляла, какой, например, сегодня день, и понятия не имела о числах ближайшей недели.

Холодно, вот и всё, что я знаю.

Самолёты и вертолёты продолжали носиться в небе каждый день с того момента, как мы вернулись. Думаю, они подозревали, что мы прячемся где-то в горах, потому что вертушки тратили массу времени на терпеливый осмотр, медленно пролетая то туда, то обратно, как гигантские стрекозы. Нам приходилось нелегко. Надо было постоянно проверять, чтобы ничего не было заметно с воздуха. Целыми днями мы сидели в укрытиях. Впрочем, в последнюю неделю всё утихло. Я даже не могу точно вспомнить, когда пролетала последняя вертушка. А я, думая о разрушениях, которые мы устроили в Виррави в ту ночь, испытывала радостное волнение. Волнение, на три четверти состоявшее из страха, но определённо радостное.

Но мы всё-таки совершили одну ошибку. Я этого не осознавала, пока вчера Гомер не сказал кое-что: в тот момент, когда он подбирался к дому, который собирался взорвать, на Тёрнер-стрит не было припаркованных автомобилей. То есть, насколько он мог припомнить, уточнил Гомер. И от этого у меня возникли сомнения насчёт майора Харви. «Рейнджровер» стоял на Тёрнер-стрит, когда я выходила из церкви. Мне очень хотелось разобраться с этим негодяем, но в тот момент у нас просто не было возможности выяснить, удалось ли нам это.

Мы привезли несколько новых батареек, так что теперь могли дольше слушать радио. Кажется, наступление врага затормозилось. Мы вроде бы не потеряли новых территорий, но и назад ничего не отбили, и в большинстве из лучших фермерских округов, вроде нашего, захватчики, кажется, чувствовали себя вполне уверенно. По радио говорят, что сто тысяч новых поселенцев уже перебрались в нашу страну, а ещё больше ждут со своим барахлишком, пока их сюда переправят. Американцы в своих новостях почти не говорят о нас, но неплохо помогли деньгами и военным снаряжением. И в особенности самолётами, которые отправили в Новую Зеландию, где они теперь базируются.

А новозеландцы бесстрашны. Они высадили здесь сухопутные части, и те отчаянно сражались в трёх разных областях и отбили несколько важных регионов, вроде Ньюингтона, где находится большая военно-воздушная база. Но от нас они далеко. Здесь некоторая активность заметна только возле залива Кобблер. Три ночи назад раздавался гул множества самолётов, Ли и Робин думают, что слышали где-то вдалеке взрывы бомб. Утром, когда я прокралась на Тейлор-Стич, чтобы бросить взгляд на окрестности, я увидела густой дым над заливом. И это порадовало.

Но ничто ещё не кончено, так я думаю.

Наверное, мы должны попытаться вновь помочь своим. Меня пугает эта мысль, но ведь на самом деле выбора нет. Конечно, меня от страха холодом пробирает, потому что теперь всё будет гораздо труднее. Даже думать не хочется, с какими проблемами мы можем столкнуться. И поселенцев теперь гораздо больше, и враг куда внимательнее. Да, это пугает.

Прошлой ночью мы впервые заговорили об этом. Ли сказал:

– Когда снова устроим вылазку, надо бы добраться до залива, посмотреть, что там...

Никто ничего не ответил. Мы просто ели, склонив головы, тщательно пережёвывая пищу. Но я знаю, на что это похоже. Один попугай вдруг взлетает с дерева – и через секунду в воздухе уже сотня белых птиц. Ли просто был первым попугаем.

Мы с Ли в эти дни стали похожи на давно женатую пару. Наверное, очень привыкли друг к другу. Мы хорошая пара. Но кое в чём мы на старых супругов не похожи... Я слишком люблю собственную свободу и предпочитаю спать одна, хотя это не значит, что я сплю много. Я бы просто задыхалась, если бы каждую ночь спала рядом с кем-то. Но мы уже пять раз занимались любовью. Это чудесно. Мне нравится то, как всё моё тело начинает гореть, а кожа остро ощущает каждое прикосновение... Единственное, что меня беспокоит, так это презервативы. Они не слишком надёжны, ну, думаю, на девяносто с чем-то процентов. Когда всё это кончится, мне уж точно не хотелось бы явиться к маме с папой и предъявить им младенца. И вот ещё что: не знаю, что мы будем делать, когда запасы Ли кончатся. Осталось всего четыре штуки.

Может быть, это и есть истинная причина, почему Ли так хочется устроить очередную вылазку из Ада.

Утром Фай мне сказала, что ей тоже хочется этим заняться, с Гомером, – я при этом чуть не подавилась хлопьями. Мне и в голову ничего такого не приходило. И думаю, тут нечто большее, чем просто зависть Фай к нам с Ли, потому что у них с Гомером на самом деле теперь нет таких отношений. Но здесь у нас нет особого выбора. А Ли ей не достанется.

Единственное, что я должна сейчас записать ещё, чтобы дойти до сегодняшнего дня, так это насчёт Криса. И это будет не слишком логично. Я совсем запуталась в своих чувствах на этот счёт. Мы привезли его сюда и похоронили в симпатичном месте: в расщелине между двумя большими камнями, на полпути между нашими палатками и тем местом, где ручей убегает в буш. Там рядом небольшая зелёная полянка с короткой мягкой травой, похожей на газон. Конечно, когда мы начали копать, то обнаружили, что мягкая почва совсем неглубока. Она лежит лишь на поверхности. А дальше – сплошные камни. И в итоге нам понадобилось три дня, чтобы выкопать достаточно глубокую яму. Мы, правда, не слишком усердствовали. Когда у нас было настроение, мы шли туда и копали немного. Наконец в сумерках мы опустили туда тело Криса и сразу закопали. Это было самым неприятным. Просто ужас. У меня до сих пор при воспоминании об этом выступают слёзы. Когда мы засыпали яму, то постояли вокруг неё минуту-другую, но, похоже, никто не знал, что сказать, так что мы разошлись в стороны, чтобы посидеть в одиночестве и подумать. Мы не могли сделать для нашего друга то же, что сделали для солдата, которого сбросили в овраг у долины Холлоуэй.

Впрочем, теперь на могиле всегда лежит цветок-другой. Каждый раз, когда кто-то из нас отправляется на прогулку, там появляется цветочек. Проблема только в том, чтобы не позволить нашему последнему ягнёнку съесть эти цветы.

Это наводит меня на мысль о том, что, возможно, тело Отшельника тоже до сих пор лежит где-то в Аду. Чудно, что оба этих человека останутся здесь, потому что мне кажется – они между собой были в чём-то очень похожи.

Как бы то ни было, нелогичность не в этом. А в том, что я чувствую. Относительно Криса. Я скучаю по нему, и мне плохо од того, что он умер такой ужасной смертью – несправедливой и бессмысленной. Но я испытываю и другие чувства, и прежде всего чувство вины. Мы оставили его одного и не слишком старались ради него, и именно это гнетёт меня. Когда Крис впадал в своё особое настроение, мы обычно просто отступали и даже попыток не делали как-то его развеселить. Наверное, мы должны были сделать больше. И ещё я испытываю злость – злость на Криса. За то, что он был так слаб и сам не старался ничего изменить. За то, что он был настоящим гением, но не реализовал свои таланты.

Сейчас нам приходится быть храбрыми. Приходится быть сильными. Мы не можем поддаваться слабости. Надо сражаться с теми демонами, которые забираются в голову и вызывают панический страх. Мы должны бороться, шаг за шагом продвигаясь вперёд, в надежде, что если даже придётся отступить, то не слишком далеко, чтобы в тот момент, когда начнётся движение вперёд, не пришлось долго нагонять.

Это то, чему я уже научилась.

Слева от моей палатки что-то шуршит в траве. Какое-то маленькое ночное существо, – возможно, оно надеется стащить у нас немножко еды. Точно так же, как мы сами: мы тоже шарим по окрестностям, стараясь избежать встречи с хищниками и найти что-нибудь для поддержания жизни. Я слышу, как похрапывает Гомер, а Фай негромко вскрикивает во сне, как ворочается Ли и ровно дышит Робин... Я люблю этих четверых. И именно поэтому мне плохо из-за Криса. Я недостаточно его любила.

 
Они унесут меня в поля
Сквозь клочья тумана,
И влага ляжет на моё лицо,
И остановится овца,
Задумчиво глядя.
Солдаты, они придут.
Они бросят меня в тёмную землю
И бросят холодные комья на моё лицо.