Текст книги "Вторжение. Смерть ночи"

Автор книги: Джон Марсден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

В каких-то областях продолжали действовать партизаны, но большая часть страны находилась под контролем врага, и даже прибыли первые колонисты с семьями. Только Новая Зеландия оказывала нам прямую военную помощь, присылая солдат и вооружение. Ещё была неофициальная, частная помощь из разных мест, прежде всего из Новой Гвинеи, правительство которой ужасно боялось, что таким образом их страна привлечёт к себе внимание и они могут стать следующими.

Баланс сил в Азии и Тихоокеанском регионе изменился настолько, что ему до сих пор не находили определения. Какая-то женщина-политик из Индии пыталась организовать с помощью ООН мирные переговоры, но все её предложения пока что категорически отвергались.

Следующей темой новостей была сломанная нога прославленного баскетболиста в Чикаго.

Новости привели нас в уныние. К «лендроверу» мы подошли в молчании. Мыс Робин взвалили на себя по ягнёнку, а остальные нагрузились всем, что только могли унести. Но чтобы забрать оставшееся, нужно было прийти к машине ещё раз. Нам повезло, что мы вдруг вспомнили о маленькой ферме Кингов. Их запасы гарантировали нам питание на зиму и даже дольше. Могло ведь настать и такое время, когда нам пришлось бы воровать еду с ферм, занятых врагами, но теперь некоторое время не нужно было тревожиться о пропитании.

6

Мы с Ли сидели перед дверью хижины Отшельника. В этом крошечном убежище человек, сбежавший из тёмного и страшного мира, нашёл некое подобие покоя. Возможно. Точно это не известно. Нам тоже пришлось бросить уродливый мир, но не отрезать себя от него, как сделал наш предшественник. Часть потерянного мира мы принесли с собой, и нам приходилось совершать вылазки в пространство, оставшееся снаружи.

И тем не менее в этой старой хижине я ощущала некоторый покой. Нам не найти было места, более удалённого от человечества. Иногда я забиралась сюда по руслу ручья, как больная собака заползает в гущу кустов, чтобы лежать там, пока не умрёт или не поправится. Иногда приходила, чтобы убедиться, что некогда здесь жили и другие человеческие существа. Когда я забиралась сюда, у меня возникала смутная идея, что в этом приюте можно найти ответы, которых нет в других местах. В конце концов, Отшельник очень долго жил в одиночестве. Его не отвлекал шум внешнего мира, у него была масса времени, для того чтобы размышлять, и мысли могли возникать необычные. Или это наивно?

Я начала приводить в порядок хижину, медленно, не спеша, время от времени ко мне присоединялся Ли. Разумеется, здесь никогда не навести такого блеска, как бывало в загородных домах, но левая часть жилища выглядела уже вполне аккуратно, и всё это отчётливо выделялось среди кустов, едва не поглотивших строение. В мирное время я никогда не была фанаткой домашних дел, но теперь гордилась тем, как мы тут прибрались.

Но в этот день, вскоре после нашего нападения на автомобильную колонну, я не хотела продолжать уборку. Сидела, прислонившись к тёплой груди Ли, позволяя его длинным рукам обнимать меня, а тонким музыкальным пальцам делать, что им вздумается. Я надеялась, что если он будет обнимать меня достаточно крепко и касаться достаточно пылко, это послужит доказательством, что мы всё ещё живы, а может быть, даже прогонит прочь нависшую надо мной тень. Денёк стоял серый и холодный, холод ощущался и снаружи, и изнутри.

Мы никогда по-настоящему не говорили о нападении на грузовики, то есть никто из нас, не только я и Ли. Это было необычно. Как правило, мы жарко обсуждали всё происходящее. Может, на этот раз событие оказалось слишком значительным. И дело не во взрыве грузовиков – это было грандиозно, да, но больше похоже на подрыв моста – театрально, пугающе, волнующе. Куда хуже было всё, что касалось каждого из нас. Гомер, не сказавший нам о ружье, Гомер, стреляющий в солдат, я, убившая раненого солдата... Всё это было настолько личным, что говорить о таком я не могла. Это всё равно что рассказывать о своих женских кровотечениях.

И всё-таки в тот день мы с Ли накоиец-то заговорили о насущном, о том, что действительно имело значение.

– Как ты себя чувствуешь после той стрельбы? – спросил Ли.

– Не знаю. Я вообще ничего теперь не знаю.

– Но ведь что-то ты чувствуешь?

Рука Ли скользнула под мою футболку, поглаживая мой живот.

– О да! – улыбнулась я. – Есть парочка-другая чувств. Но ничего хорошего в них нет.

Последовала пауза, и лишь через несколько минут Ли спросил:

– Что это за чувства?

– Страх. Гнев. Подавленность. Сойдёт для начала?

– И ничего положительного?

– Ни грамма.

– Совсем?

– Знаю, чего ты от меня ждёшь. Что-то вроде того, что я тебя люблю и так далее.

– Нет, я не хотел, чтоб ты говорила об этом. – Голос Ли прозвучал огорчённо. – Я вообще на эту тему не думал. Просто беспокоюсь за тебя.

– Извини. Извини. Похоже, я не в состоянии теперь мыслить, как нормальный человек. Всё так перепуталось. Ты можешь поверить, что другие страны ничего не хотят сделать для нас?

– Ну, мне кажется, есть несколько стран в мире, в которые тоже когда-то вторглись, а мы ничего для них не сделали.

– Мне казалось, что мы от них отличаемся, что нас все любят.

– Думаю, мы им просто нравились. А между «любить» и «нравиться» – огромная разница.

– Ммм... объясни-ка. Что в таком случае происходит в тебе? Я тебе нравлюсь или ты меня любишь? – Я спросила беспечным тоном, но в ожидании ответа напряглась.

– Вопрос серьёзный...

Ли обвёл пальцем мой пупок, потом его ладонь поползла выше. Моя кожа сразу загоралась там, где он ко мне прикасался, хотя всё остальное было по-прежнему холодным. Наконец Ли заговорил очень медленно:

– Ты мне нравишься со всеми недостатками, Элли, и я думаю, что это любовь.

Сначала я немножко рассердилась, подумав обо всех недостатках Ли: о его раздражающем молчании, перепадах настроения, о его одержимости местью... Но я ведь понимала, что и у меня недостатков хватает: я чересчур склонна командовать, порой бестактна, слишком сурова к другим. И тут до меня дошло, какой большой комплимент сделал мне Ли, какие серьёзные слова произнёс.

Да, он прав, существует большая разница между тем, что ты чувствуешь до того, как узнаешь человека ближе, и тем, что происходит потом. Со мной случались приступы влюблённости, которые я принимала за любовь, такое бывает: увидишь кого-то невероятно красивого и привлекательного – и кажется, готов следовать за этим человеком до конца жизни, просто любоваться им. Но такая влюблённость ничего не значит. Это то же самое, что заявления школьников о «безумной любви» к какой-то кинозвезде или рок-певцу. Это не любовь. А Ли говорил о чувствах огромных, как окружавшие нас горы. И на мгновение в моём сознании приоткрылся новый мир – мир, где я была взрослой, много работала, вела за собой людей как руководитель... И с немалым потрясением поняла, что думаю о материнстве! Забыть немедленно! Это не то, что нужно.

Я выпрямилась и отвела руку Ли от своей груди.

– Что-то не так? – спросил он.

– Я не хочу, чтобы всё зашло слишком далеко.

– Нет, хочешь.

– Ли! Не смей мне объяснять, чего я хочу!

Он засмеялся в ответ:

– Ну, если ты не понимаешь, что это такое, я могу объяснить.

– Ну надо же!

– То есть ты знаешь, что это такое?

– Да уж конечно!

– Ладно, тогда начинай, – кивнул Ли.

– О чём ты?

– Если точно знаешь, что именно чувствуешь, вперёд – расскажи мне! Дождаться не могу, так хочется узнать.

– Ох, Ли. Ты меня просто бесишь! Ладно, что я чувствую? Ну... Ага... Э-э-э... Ладно, поймал. Я себя чувствую растерянной.

– Вот видишь! Я прав! Ты не осознаешь собственные чувства.

– Осознаю! Я чувствую себя растерянной, как только что тебе и сказала.

– Но растерянность – это не чувство.

– Нет, чувство!

– Элли, опять ты за старые фокусы! – Ли снова прижал меня к себе. – Слишком много мыслей, маловато чувств.

Он крепко поцеловал меня, и целовал долго, пока я не ответила ему с такой же энергией. Потом поцелуи стали мягче, но всё равно это было приятно. Однако меня по-прежнему беспокоило другое. Поэтому, когда мы прервались, чтобы отдышаться, и Ли ткнулся носом в моё плечо, я вновь завела разговор:

– Ли, ты меня целуешь, чтобы заставить молчать, но я же всерьёз, я действительно тревожусь о нас, о тебе и обо мне. Я не знаю, что будет дальше, к чему мы придём. И не надо говорить глупости вроде «никто не может предвидеть будущее». Скажи мне что-нибудь такое, чего я сама не знаю.

– А что ещё я могу сказать? Будущее... Я не знаю, что такое будущее. Это ведь чистый лист бумаги, и мы чертим на нём какие-то линии, но иногда что-то мешает нашей руке, и линии получаются не такими, как мы хотели.

Ли произнёс это задумчиво, глядя на шатёр ветвей над нами, но на меня его слова произвели большое впечатление.

– Ты до этого только что додумался?

– Более или менее. Раньше я об этом думал, но немного иначе. Но в любом случае так оно и есть.

– Ну... да, наверное. Но здесь, в Аду, мы по большей части рисуем те линии, какие хотим... Теперь нам это удаётся лучше, чем прежде. Вокруг нет взрослых, которые удерживали бы наши руки.

– Нет, но у нас есть собственные мысли, способные делать то же самое. И то, как мы тут держимся, это доказывает. Могу поспорить, очень многие ждали бы от нас, что мы займёмся сексом, или увлечёмся наркотиками, или начнём объедаться шоколадом, но мы ведь держимся. Пока что.

– Вот как? Что бы это значило?

– Ты знаешь.

– А ты что имеешь в виду – секс, колёса или шоколад?

– Ну, я знаю, что именно для меня имеет самое большое значение, и это уж точно не шоколад.

– Ты думаешь, мы должны этим заняться?

– Этим? – поддразнил меня Ли. – Что такое «это»?

– Ты знаешь.

– Да, думаю, должны.

– Я так и знала, – вздохнула я.

Но вообще-то, я не поняла, говорит Ли всерьёз или шутит.

– И тебе тоже этого хочется.

– Иногда хочется, – признала я, слегка краснея.

– И на самом деле мы говорим именно об этом, ведь так?

– Может быть... – Я снова вздохнула и отвела упавшие на лицо волосы. – Слушай, Ли... – заговорила я, внезапно поворачиваясь к нему и хватая его за рубашку. – Иногда мне этого так хочется, что кажется, я вот-вот лопну!

– А как ты думаешь, Гомер и Фай уже этим занялись?

– He-а... Фай мне сказала бы.

– Девочки вообще очень смешные, рассказывают друг другу такое!

– А ребята не рассказывают? Ну, это ты зря. Давай передохнем.

– Как бы то ни было, после того как Фай прочитала всё, что ты о них с Гомером написала, она может и не поделиться с тобой.

– После того что я о них написала, они вообще друг друга не касаются.

– Да, они ведут себя забавно. Эй, погоди-ка, а ты что, собираешься записать и этот разговор?

– Если и запишу, никому не стану показывать.

– Да уж, лучше не показывать. Ладно. – Ли взял мою руку и начал её поглаживать. – Итак, в чём суть, Элли? Что происходит? Почему мы вообще вот так разговариваем?

– Я не знаю. Я просто до безумия тревожусь обо всём... Например, иногда я думаю, что мы с тобой вместе потому, что никого больше рядом нет. Если бы мы по-прежнему учились в школе и не случилось никакого вторжения, вряд ли мы подружились бы. То есть получается, что так и должно было случиться? Или это мог быть один из тех лёгких летних романов, которые часто показывают в американском кино, – всё это кажется не совсем реальным и очень быстро заканчивается.

Ли хотел что-то сказать, но я его остановила:

– Ладно, я знаю, ты собираешься сказать, что я слишком много думаю. Это так. Но возможно, я просто ухожу от серьёзной темы. А серьёзная тема... ну, это вроде того, что ты говорил. Мы уже некоторое время вместе, и нам хорошо вдвоём. Но во мне есть что-то...

желание идти дальше, и я не имею в виду физическую сторону, хотя и её тоже... – Я впервые подумала: а что же это может быть? – Думаю, это имеет отношение к тому, что с нами произошло. Вторжение, и то, что мы здесь, и то, что мы, выбираясь отсюда, устраиваем взрывы, убиваем людей... Я будто спрашиваю себя: теперь вся наша жизнь будет такой? Мы будем сидеть здесь, и только? Каждые несколько дней устраивать вылазки, убивая по паре-тройке солдат? Если это всё, что может предложить нам жизнь на следующие лет пятьдесят, плевать мне на это! Я хочу двигаться вперёд, и не важно, что вокруг происходит! А с тех пор, как мы забрались сюда, мы не сделали ни шагу вперёд. Мы ничего не создали, разве что загон для куриц. Мы ничему не научились. Мы не сделали ничего хорошего!

– Мне кажется, мы многому научились.

– Да, наука выживания. Но я не о таком обучении. Я имею в виду нечто само по себе бесполезное и всё равно прекрасное, если ты понимаешь, о чём я. Ну, названия созвездий, например, и то, как они выглядят в небе. Росписи Микеланджело в Сикстинской капелле и то, как он их делал, лёжа на спине, а краска капала ему в глаза... Математика... положим, последовательность Фибоначчи...[6]6
  Последовательность Фибоначчи – математическая последовательность, в которой каждое последующее число равно сумме двух предыдущих чисел. Фибоначчи – прозвище Леонардо Пизанского (1170-1250), первого крупного математика средневековой Европы.


[Закрыть] или японская чайная церемония, или названия французских железнодорожных станций. Вот о чём я говорю. Неужели непонятно?

– Думаю, понятно. Ты хочешь сказать, что если мы потеряем всё это, то в любом случае проиграем, и не важно, что ещё произойдёт, не важно, какие военные победы мы одержим.

– Именно так. Ты понял! Мы должны делать то, что говорит «да», а не только то, что говорит «нет». Сажать овощи – это хорошо. Но мы должны посадить и цветы тоже! Отшельник это понимал. Именно поэтому он тут посадил розы, а когда строил мост, то не просто перебросил через ручей несколько брёвен. Он сделал нечто прекрасное, и оно проживёт сотни лет. Мы должны создавать что-нибудь и думать о будущем. Оставить что-то после себя, для других. Да! Жизненные правила!

Я вскочила и выбежала из тёмной хижины Отшельника, чтобы вернуться с горстью лепестков роз, которыми осыпала лицо Ли. Но этого оказалось недостаточно. Я вдруг так переполнилась энергией, что могла бы посадить тысячу деревьев, расцеловать тысячу мальчишек, построить тысячу домов! Но вместо того я со всех ног помчалась обратно к нашему лагерю, по ручью, по поляне, а потом полезла наверх, чтобы увидеть закат солнца со Ступеней Сатаны.

Когда стемнело и мухи отправились на ночлег, мы с Гомером забили одного из наших ягнят. Я держала его, а Гомер перерезал ему горло, а потом я оттянула назад голову животного, сломав ему позвоночник, кровь хлынула наружу, и жизнь вытекла вместе с ней. Мы вместе освежевали его, и тут очень пригодились сильные руки Гомера. Я вовсе не жаждала делать всё это, но пришлось. Если бы я задумалась, то, наверное, не сумела бы – это могло вернуть меня к ужасным воспоминаниям... Тем не менее ничего не случилось. Я не знаю, возможно, разговор с Ли очистил моё небо от угрожающей тени, но, схватив ягнёнка, я машинально стала действовать так, как не раз делала прежде. Дома мы всегда сами забивали скот. Такое не может стать рутиной. Например, когда ты вынимаешь из груди животного сердце, оно всё ещё хранит в себе следы жизни, и это сильное ощущение, сколько бы раз ты это ни делал. Поэтому невозможно исполнять это механически, будто лущишь горох. С облегчением я обнаружила, что дело идёт точно так же, как всегда... Да, это действительно было для меня немалым облегчением.

Мы отрезали ягнёнку голову и бросили её в яму, которую Фай специально выкопала для разных остатков. В ту ночь я не смогла заставить себя ободрать шкуру с головы или вырезать вкусный язык.

Потом мы подвесили тушку на ветке, чтобы выпотрошить. Всем так хотелось поскорее зажарить мясо, что пришлось заняться этим сразу, хотя куда лучше было бы подождать, пока ягнёнок остынет. Но мы быстро и весьма грубо отрубили первые куски, которые тут же отправились на огонь. Была уже полночь, когда наши голодные рты наполнились горячим розовым мясом. Мы наслаждались едой, посмеиваясь друг над другом, когда наши жирные, чёрные от сажи пальцы разрывали мясо. Смерть одного может быть рождением чего-то другого. Я была полна новой решимости, новой уверенности и новых мыслей.

7

То, что случилось позже, было моей идеей, признаю. И произошло всё от беспокойства, от ощущения, что мы делаем недостаточно. Я всегда считала, что должен быть какой-то путь на другую сторону Ада, что в качестве тропы можно использовать ручей. В конце концов, куда-то ведь он бежал, и вверх он никак не мог забираться. В соседней долине текли реки Холлоуэй и Рисдон. Я понятия не имела, смогут ли по ручью пройти люди, но думала, что попытаться стоит. Мне страстно хотелось найти новые места, новые пейзажи, а может, и других людей. Похоже на ожидание каникул. Невзирая на новости, которые сообщало радио, и на наш собственный здравый смысл, оставалось смутное ощущение, что по ту сторону гор всё иначе и мы можем спуститься к некой новой зелёной долине, в мирный край, оставив страхи и отчаяние Виррави позади. Другим о своих мечтах я не говорила. Я просто сказала, что нам нужно иметь запасной путь к отступлению, поэтому необходимо выяснить, что творится в долине Холлоуэй. Знание – сила, в конце-то концов.

Идея всем понравилась, никого особо уговаривать не пришлось. Гомер тоже несколько раз говорил, что мы должны найти других людей, встретиться с другими группами, и, безусловно, есть шанс, что это произойдёт в долине реки Рисдон. Кроме того, я полагала, что все мы уже готовы испытать нечто новое. Это помогало нам ощущать себя способными к разумным действиям. Только Крису хотелось остаться на месте. Конечно, неплохо, чтобы кто-то оставался в лагере, присматривал за курицами и вторым ягнёнком, но я не была уверена в том, что Крис – лучшая кандидатура для этого. Он всё больше отдалялся от всех, что-то писал в своём блокноте, сидел один в сторонке, глядя на скалы. Он, видимо, уже выпил всё пиво, доставленное от Кингов, – когда я спохватилась и стала его искать, ничего не нашла, и Ли не имел представления, куда оно исчезло. Но больше у нас спиртного не было, и я подумала, что именно из-за этого у Криса дурное настроение. Иногда, правда, он взрывался энергией, – например, построил отличный дровяной сарай, чтобы сохранить топливо сухим. На это ему понадобилось три дня, и он никому не позволил помогать, однако, как только закончил, снова стал бездельничать.

Мы знали: на поход до Рисдона нам понадобится несколько суток, так что набили рюкзаки как следует, взяв с собой спальные мешки, свитера и тёплые носки. Вместо палаток мы прихватили несколько водонепроницаемых простыней, потому что они были легче и вполне нас устраивали.

Немало мы спорили о том, как именно идти по руслу. Гомер, к которому понемногу вернулась самоуверенность, твердил, что мы должны отправиться в ботинках, потому что так меньше вероятность поскользнуться на камнях. Я считала – нужно идти босиком, чтобы ботинки оставались сухими и тёплыми, когда мы наконец выберемся из ручья. Но мало кого привлекала перспектива долгое время тащиться босиком по холодной воде, ведь в свои права уже вступала осень.

Этот спор в итоге вывел нас на тему, которую следовало обсудить давным-давно, – о том, что у Гомера во время нашей прошлой вылазки было оружие.

Началось это так. Гомер заявил что-то в своём духе, вроде:

– Лично я буду в ботинках, и мне плевать, как пойдут все остальные.

– Отлично! – ответила я. – А когда ты набьёшь на ногах волдыри, нам придётся, видимо, тащить тебя на себе? Если ты не позаботишься о своих ногах, пользы от тебя не будет!

– Да, мамочка! – ответил он, сверкнув глазами.

При разговорах с Гомером у меня всегда возникало ощущение, что я ни при каких условиях не должна сдаваться или мне конец. Гомер силён, он многих пугает, и я даже думаю, многих он презирает именно потому, что они слишком слабы, дабы ему противостоять. Поэтому я всегда ему противоречу, и в этот раз поступила так же.

– Интересно получается! Когда я говорю кому-то, как лучше поступить, ты тут же вставляешь что-нибудь вроде: «Да, мамочка», а когда сам указываешь другим, что делать, то почему-то ждёшь, что тебя сразу послушаются. Ты не мог бы проявлять поменьше женоненавистничества, а, Гомер?

Это было всё равно что спрашивать рыбу, не слишком ли она мокрая.

– Элли, я знаю, ты терпеть не можешь, когда тебе мешают поступать по-своему.

– Вот как? И когда это я в последний раз поступала по-своему, не думая ни о ком?

– Ох-ох! Ты меня спрашиваешь? Вспомни сегодняшнее утро, когда ты не дала Крису разжечь огонь. А пару часов назад ты не позволила Ли открыть консервированные персики!

– Ага, ты ничего не заметил общего в этих двух случаях? Я же просто стараюсь, чтобы все мы остались в живых! Если кто-нибудь увидит дым от костра, нам конец. Если мы сразу сожрём все припасы, нас ждут большие проблемы. Я не только за себя беспокоюсь, и не потому, что мне так уж нравится слушать собственный голос.

– Тебе бы побольше прислушиваться к другим, Элли. А тебе хочется единолично командовать, ты вообще по сути одиночка.

Тут уж я разозлилась не на шутку:

– Большое спасибо! Никогда я не хотела командовать единолично. А ты сейчас просто подтвердил всё, о чём я говорила недавно. И кстати, ты создаёшь проблем больше, чем кто-либо. Ты оказался тем идиотом, который тайком изготовил обрез и тайком взял его с собой, а ведь мы договаривались, что ничего огнестрельного при нас быть не должно. Ты подверг риску наши жизни, Гомер, решив, что ты самый главный, и сделал это совершенно спокойно. Я никогда ничего подобного не совершала. Ты всегда уверен в собственной правоте, и тебе плевать, что думают остальные.

– Но ведь я оказался прав! Мы с Крисом были бы мертвы, если бы у меня не оказалось обреза! Да мы все могли умереть тогда. Я тебе жизнь спас, Элли. Я же герой!

– Тебе просто повезло. Ты вообще чёрт знает какой везунчик, Гомер, и пока что сам этого не понимаешь. Если бы у тех парней, когда они пошли в кусты, винтовки были с собой, ты не успел бы даже достать свой драгоценный обрез!

– Я его держал наготове. Не такой уж я заторможенный, Элли.

– А представь, что появился бы патруль и нас поймали с обрезом? Да нас тут же поставили бы к дереву и расстреляли, и на твоих руках была бы кровь пяти человек!

– Но ведь этого не случилось. А значит, я прав.

– Ничего подобного! Это просто случайность!

– Нет тут никакой случайности. Просто мы хорошо спрятались, поэтому ничего не случилось. В гольфе говорят: хорошему игроку всегда везёт. И пока мы ведём себя осторожно и умно, нам будет везти. Я не верю в случайности. Я всё рассчитал ещё до того, как взял с собой обрез.

– Гомер! Ты просто сумасшедший! Там могло случиться что угодно! Не веришь в случайности? Значит, ничего не понимаешь в жизни! Она вся – сплошная случайность! Ты действуешь, будто всё в твоей власти. Ты себя богом считаешь! Чёрт, да ведь даже в гольфе мяч может удариться о дерево и отскочить прямо в лунку! Как ты это объяснишь? Ну всё равно, суть не в этом, – быстро сказала я на тот случай, если Гомер вдруг решил бы возражать. – Суть в том, что ты должен подчиняться решению группы. Ты не можешь плевать на всех нас и вытворят что вздумается. Мы тут все вместе. И незачем называть меня одиночкой и командиром. Это ты одиночка, настоящий бродяга!

– Стоп, ребята, передохните! – вмешался Крис.

Остальные реагировали на нашу стычку по-разному. Робин стояла, опираясь на мотыгу, и с большим интересом наблюдала. Фай, ненавидевшая ссоры, ушла к кустам, метров на пятьдесят от нас. Ли читал книгу под названием «Красная смена» и ни разу не поднял головы. Крис выстругивал из деревяшки нечто вроде дракона. Он в последнее время постоянно этим занимался, и у него действительно хорошо получалось. Но его явно огорчала и сердила наша ссора. Перебив нас, он отошёл к ручью, а остальные начали готовиться к экспедиции.

Укладывая вещи, я продолжала кипятиться и рычать на всех. Только когда Фай вернулась обратно, я немного успокоилась. Точнее, это она меня успокоила. Фай подняла палку, которую я отшвырнула в сторону, – на таких палках мы сушили одежду, – и попыталась вернуть её на место. Один конец палки должен был лежать в развилке дерева, но Фай не хватало роста туда дотянуться, так что я подошла и приподняла её. К моему ужасу, Фай вздрогнула, когда я к ней прикоснулась. Это было едва заметно, но на мгновение лицо Фай изменилось, будто ей почудилось, что я собираюсь её ударить.

– Ох, Фай... – выдохнула я.

Меня это по-настоящему огорчило.

– Извини, Элли, – ответила Фай. – Ты просто застала меня врасплох.

Я села на землю рядом с палаткой и скрестила ноги.

– Фай, я что, стала настоящим чудовищем?

– Нет, Элли, конечно же нет! Просто столько всего случилось... Трудно привыкнуть...

– Я сильно изменилась?

– Нет-нет! Элли, ты человек сильный, а когда рядом другие сильные люди, ты вспыхиваешь. Я хочу сказать, что и Гомер, и Робин сильные, да и Ли оказался куда сильнее, чем о нём думали. И тут неизбежны столкновения.

– Все люди сильны по-своему. Я никогда не считала сильным Кевина, пока он не уехал с Корри в госпиталь. А как ты держалась, когда мы взрывали мост!

– Но с людьми я не могу так держаться.

– Ты, наверное, до сих пор меня ненавидишь за то, что я написала о тебе и Гомере?

– Нет! Ну что ты, нет, конечно! Я просто была поражена, когда это прочитала, вот и всё. Ты написала всё то, о чём многие люди думают, но никогда не говорят. Или же записывают в дневники, которые никогда никому не показывают.

– Но вы с Гомером продолжаете держаться порознь.

– Да, но вряд ли из-за твоих записей. С ним очень трудно. Иногда он такой любящий и нежный, а потом вдруг ведёт себя так, словно меня и на свете не существует. Это расстраивает.

Похоже, в тот день на меня свалилось слишком много важных разговоров. Может, мы просто дошли до такой стадии, когда все вдруг начинают говорить. Последним стал разговор с Крисом, и он оказался ещё труднее, чем спор с Гомером. Я нарочно пошла к ручью, чтобы найти Криса, чувствуя себя виноватой из-за того, что в последнее время не обращала на него внимания. Чем более угрюмым и замкнутым он становился, тем больше я его избегала. Да и все остальные тоже. И я предположила, что от этого Крис чувствовал себя ещё хуже. Поэтому святая Элли решила всё исправить и отправилась в путь, полная решимости сделать в кои-то веки нечто хорошее.

Крис сидел на камне и смотрел на свою босую левую ногу. Сначала я не поняла, на что именно он смотрит, а потом увидела отвратительный чёрный бугор на его коже, похожий на длинный уродливый водяной пузырь. Я вздрогнула, однако, присмотревшись, поняла, что это всего лишь пиявка. Крис сидел совершенно спокойно, наблюдая, как пиявка разбухает от его крови.

– Эй! – заговорила я. – Ты зачем это делаешь?

– Просто тяну время, – пожал плечами Крис.

Он даже не взглянул на меня.

– Нет, серьёзно, зачем?

На этот раз он вообще не ответил. Пиявка же оставалась на месте, разбухая и чернея. Трудно было беседовать по душам при таких обстоятельствах. Я не могла оторвать глаз от этой твари. Но завести разговор попыталась.

– Ты, наверное, пришёл заглянуть за плоский камень? Блоссом всё ещё откладывает там яйца.

Блоссом была рыжей курицей весьма неприятного вида, другие птицы её не любили.

– Конечно.

– А зачем тебе тянуть время, если мы собираемся уходить?

– Но я-то не пойду.

– Крис, с тобой всё в порядке? Ты в последние дни как-то отдалился... Мы тебе неприятны или что-то ещё? Может, тебя что-то гнетёт?

– Нет-нет. Всё в порядке.

– Но мы раньше говорили с тобой на разные темы. А теперь почему-то перестали.

– Да неохота. Не о чем говорить.

– Но столько происходит вокруг! Мы же очутились в центре грандиозных событий, ничего подобного нам и в голову прийти не могло. Столько всего навалилось!

Крис снова пожал плечами, не сводя глаз с противной твари на ноге.

– И мне бы хотелось увидеть ещё что-нибудь из того, что ты написал, твои стихи, – не унималась я.

Крис долго таращился на пиявку и молчал. Наконец заговорил:

– Ну, мне понравилось, что ты сказала о тех стихах... – А потом, как будто обращаясь к самому себе, добавил: – Может, и следовало бы. Может, да, а может, нет.

Он обернулся и потянулся к своей куртке, что лежала рядом на камне. Я машинально подняла её и передала ему. И тут я снова уловила сладковатый застоявшийся дух алкоголя в дыхании Криса. Значит, у него до сих пор имелись какие-то тайные запасы. Крис достал из кармана коробок спичек. Меня он словно бы не замечал. Я почувствовала себя вдруг маленькой и никчёмной. После разговора с Фай настроение у меня поднялось, но теперь вновь упало. Я слышала, как издали меня зовёт Робин, – экспедиция была готова к выходу.

– Ну ладно, пока, – сказала я Крису. – Может, через пару часов увидимся, а может, через пару дней.

Крис не счёл нужным ответить. Я поднялась по склону, схватила рюкзак и зашагала к тому месту, где ручей уходил в густые заросли кустарника, превращаясь в дорогу к хижине Отшельника и дальше. Фай, Гомер и Ли уже были там, меня дожидалась только Робин. Я сняла ботинки и носки. Мы пришли к компромиссу – решили идти в ботинках, но носки сохранить сухими, – так что я снова обулась и следом за остальными ступила в холодную воду. Удачной ли была идея такого похода? Меня это не слишком беспокоило. Главное, мы начали действовать, и, если будем осторожны, ничего страшного с нами не случится. Разве что отморозим себе что-нибудь, думала я, чувствуя, как вода щекочет пальцы ног. И ещё пиявки... Я то и дело нервно посматривала вниз, чтобы убедиться: ни одна из этих тварей пока что не напала на меня.

Мы миновали старую маленькую хижину и пошли дальше. Теперь мы вступили на незнакомую территорию. И очень скоро нам стало не по себе. Наклоняясь под ветками, скользя на камнях, чувствуя, как от холода начинают болеть ноги, я ворчала, с трудом продвигаясь вперёд. Я постоянно пыталась поудобнее устроить на спине рюкзак, с каждой минутой всё больше ощущая себя подобием черепахи.

– Трудновато так добывать средства к существованию, – сказала я в спину Робин.

Она засмеялась. Ну, во всяком случае, мне так показалось.

Слегка повернув голову, Робин спросила:

– Эй, Элли, а раки кусаются?

– Да, так что на остановках не забывай пересчитывать пальцы ног. Они ужасно прожорливы, эти мелкие твари.

– А стрекозы?

– И они тоже.

– А баньши?

– О, эти похуже всех будут!

Нам приходилось наклоняться всё ниже, ветки цеплялись за наши волосы. Так что разговоры пришлось отложить.

Мы шли так довольно долго. И когда я к этому привыкла, всё стало казаться не таким уж ужасным. Бывает ведь: в первые минуты потеешь и мучаешься, а потом входишь в ритм и просто плывёшь по течению, начальное напряжение исчезает. Так что я топала и топала, следуя за Робин, которая шла за Ли, который шёл за Фай, которая шла за Гомером. Временами ручей становился шире и его дно покрывал гравий, что было приятно, потому что облегчало ходьбу. Иногда я поскальзывалась на гладких камнях или чувствовала, что ступила на острый обломок, иногда нам приходилось обходить глубокие заводи. В каком-то месте ручей тёк по прямой метров восемьдесят, и здесь его дно было песчаным, а ветки поднялись высоко, так что мы смогли разогнуться и промаршировали по этому отрезку с гордо поднятыми головами, будто шли по шоссе.