Текст книги "Я не собирался убивать"

Автор книги: Джон Кризи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– Не думаю, – ответил я. – Насколько помню, для их защиты были приняты все меры предосторожности. В конторе сказали, кого собираются послать для ведения расследования?

– Да. Перси Готча, – сказал Плейделл. – Я хотел бы, чтобы это были вы. Готч действует мне на нервы: он постоянно шмыгает носом. Но он уже в пути. Впрочем, мы тоже. Я еду поездом. Возможно, убийца выбросил свое оружие из дверцы вагона.

– Вы считаете, он ехал на поезде? – спросил я.

– Три человека, не являющиеся служащими эшерского вокзала, сели вчера в ноль пятьдесят девять на поезд до Ватерлоо. Один из них может быть тем, кого мы ищем. Я еду по железной дороге, потому что люблю знать местность. Тот тип мог спрыгнуть на ходу в месте, где поезд замедляет ход, или выбросить оружие, полагая, что оно будет надежно спрятано в траве, растущей вдоль полотна.

– Не исключено, – согласился я. – Если вы найдете драгоценности, то доставите «Уэдлейку» большое удовольствие. Речь идет об огромной сумме, а мы уже и так много выплатили в этом году.

– Это доставит удовольствие и многим другим, – заявил Плейделл отвлеченным тоном и поднял голову, чтобы взглянуть на вокзальные часы. – У меня осталось пять минут. Поговорим в другой раз, мистер Кент.

Он повернулся, и остальные простились со мной кивком, прежде чем последовать за ним. Они отошли уже ярдов на десять, а я направился к такси, когда услышал голос Плейделла:

– Мистер Кент!

Думаю, я обернулся достаточно медленно, но этот оклик заставил меня потерять хладнокровие.

– Да.

Он почти бегом подошел ко мне, потому что его ждали двое других, и я почувствовал, как у меня напрягаются мускулы и натягиваются нервы.

– Я был бы рад, если бы в Эшер поехали вы, – сказал он.

– О, Готч как раз тот человек, что вам нужен, – ответил я. – Я просто думал, что должен предложить вам свою помощь. Не опоздайте на поезд.

– Не опоздаю. – Он кивнул на прощание и ушел.

Я двинулся быстрым шагом, борясь с желанием обернуться, прежде чем дойду до угла. Я почти налетел на тяжело нагруженного носильщика, и это дало мне предлог повернуть голову. Трое детективов вошли в здание вокзала, и видна была только спина Плейделла. Такси ждало меня. Мне было по-прежнему неуютно из-за этого совпадения и из-за того, что они могли видеть, как я клал чемодан в камеру хранения. Надо было узнать, так ли это, но я все время успокаивал себя, говоря, что у меня нет никаких причин для беспокойства и что положить багаж в камеру хранения – не преступление.

Однако меня беспокоил один момент. Подойдя к Плейделлу, я нарушил правило, которое обычно соблюдал: не проявлять особого интереса к краже, когда нахожусь не на работе. Плейделл не слепой, у него феноменальная память и отличная наблюдательность. Если я вел себя необычно, он мог это заметить.

До этого раза я никогда не сталкивался с ним на вокзале.

Вместо того чтобы пойти в контору, – кстати, она совсем рядом с Ватерлоо – я отправился в Королевский клуб автолюбителей, членом которого состою много лет. Там удобно, нет риска встретиться с членом семьи и можно думать сколько угодно. Я позвонил в контору и поговорил с Харрисоном, директором лондонского отделения компании. Он рассказал мне все то же самое, что я уже знал от Плейделла: этой ужасной историей занимается Готч, и действительно печально, что такой выдающийся человек, как Маллен, погиб столь нелепой смертью. Я терпеливо слушал. У Харрисона есть манера говорить банальности, но он не дурак. Он хотел узнать, когда я приду в контору. Я пообещал выйти в среду, положил трубку и уселся в курительной. Поступили первые вечерние газеты. Я взял одну и прочитал невероятное нагромождение патетической чуши. Редкий человек удостаивался такого некролога, какой был посвящен Тимоти Маллену. Снова его фотопортрет и еще снимок, сделанный в королевском дворце на церемонии награждения. Его держала под руку женщина, едва достававшая до его плеча. По-прежнему не упоминалось о жене или подруге, вызванной в связи с его смертью, и, что было еще непонятнее, никак не упоминалось о пятифунтовых купюрах. Последняя деталь начинала действовать мне на нервы. Мне казалось, что эта загадка может повлиять на расследование больше, чем я думал сначала.

Также были фотографии миссис Клайтон и ее дочери Джейн: мать улыбалась и выглядела счастливой, а у ребенка был торжественный вид, как у Джулии, когда ее фотографировали в том же возрасте. Газетчики взяли у миссис Клайтон интервью, но она рассказала только правду. Кажется, она обнаружила труп минут через двадцать после моего ухода. Она оставалась возле дочери, ожидая, пока та уснет. Один из заголовков гласил:

КОЛЫБЕЛЬНАЯ В ДОМЕ СМЕРТИ

Я вспомнил голоса и мелодию: «Все блестящее и красивое, все большие и маленькие…»

Для меня не характерны ни сентиментальность, ни привычка долго сохранять в памяти мелодию. Эту я запомнил, возможно, из-за того, что Джейн Клайтон была очень похожа на Джулию в детстве. Я выпил чаю и сосредоточил свои мысли на следующей проблеме: куда спрятать драгоценности и деньги. Все было подготовлено, но я начал сомневаться, разумно ли идти в мое обычное укрытие.

О нем никто не мог знать.

Но так ли это?

Я давно не имел на этот счет сомнений, однако проблема, куда прятать добычу, всегда была очень серьезной. Для известного преступника, имевшего хотя бы одну судимость или просто бывшего несколько раз на подозрении, первейшая необходимость – сбросить товар. Меня это никогда особенно не волновало. Я мог бы протаскать все это в карманах несколько дней при условии, что не стал бы снимать пиджак в месте, где может орудовать карманник, и, возвращаясь домой, следил бы, чтобы необычно оттопыренные карманы не привлекли внимания Лилиан. Я предпочитаю выждать дней пять, прежде чем принести товар в укрытие: в это время полиция уже не так интересуется делом, а риск быть заподозренным уменьшается. Опыт научил меня, что три или четыре первых дня после обычной кражи самые опасные. Потом внимание полиции переключается на новые дела. Не может же она сконцентрироваться на всех текущих делах!

Конечно, Скотленд-Ярд сосредоточит на убийстве все свое внимание, но в принципе для меня это ничего не меняло. Я должен был спрятать деньги и драгоценности. У меня было правило не носить краденое домой. Я пользовался различными тайниками: вокзальными камерами хранения, гардеробными отелей, банковскими сейфами, которые снимал на вымышленные имена, а иногда маленькой квартиркой в Блумсбери, которую снимал много лет. Я никогда не ходил туда сразу после кражи. Это была своего рода страховка.

Я давно решил завести эту квартиру, потому что даже во время моих первых походов осознавал опасность быть разоблаченным, когда возникла бы необходимость на некоторое время исчезнуть. Лучшим местом, конечно, был центр Лондона. Я выбрал эту квартиру по многим причинам. Главной была та, что в одной-двух минутах ходьбы от нее было много магазинов, где я мог купить еду, сигареты и газеты. Мне хватало пяти минут, чтобы запастись всем необходимым. Квартира располагалась над конторами трех не очень крупных фирм, по ночам в доме никого не бывало. Перед тем как я въехал туда, хозяин сделал ремонт, а так как бывал я там редко, все было чисто и в хорошем состоянии. Телефон я никогда не устанавливал. У меня была привычка заходить туда раз в неделю и время от времени проводить ночь. Насколько я знаю, никто не догадывался, что это моя квартира. Договор о найме я заключил под фамилией Кеннеди и квартплату вносил чеками.

В конце того дня я пришел к выводу, что должен спрятать драгоценности под полом квартиры, вернее, в досках паркета. Я заранее приготовил там тайник для экстренного случая. Пришлось поднять несколько досок толстого паркета и выдолбить их изнутри. Это была трудная работа, занявшая два месяца, но я считал, что нашел идеальный тайник. Я мог засунуть завернутые в вату драгоценности и деньги в доски, заложить отверстие куском дерева, а пустоты залепить пластилином. Полиция могла несколько дней искать под полом, но ей вряд ли пришло бы в голову осмотреть сами доски. Те, что я выдолбил, были около стены, так что на них редко давил вес всего моего тела. Решив, куда спрятать драгоценности, я спешил привести свой план в действие, но предпочитал подождать, пока пройдет час пик и в Блумсбери будет поменьше народу. Я уже собрался уходить, когда два члена клуба сели возле меня и заговорили об убийстве Маллена. То, что люди говорили об этом, было нормально, но я удивился, когда один из них заявил:

– Кажется, это был тот еще мерзавец.

– Кто? Маллен? – спросил его собеседник.

– Да. У меня есть друзья, которые хорошо знают его жену. Вам известно, что они разошлись, да? Она потребовала развода из-за жестокого обращения. Странно для такого смельчака, как он.

– Пожалуй, – согласился второй. – Должен сказать, что вид у него был жестокий. Помните эти тонкие губы? Но чтобы хладнокровно убить его… Надеюсь, они быстро арестуют убийцу. Моя жена уже заговорила о том, чтобы положить все свои драгоценности в банк.

Меня совершенно не интересовало, куда его жена собирается деть свои драгоценности, но мысль, что Маллен, может быть, действительно был жестоким человеком и, возможно, многие люди обрадовались известию о его смерти, будоражила меня.

7

В безопасности?

Те двое говорили еще довольно долго, не сообщив мне ничего интересного, но они разбудили во мне такое любопытство насчет личности Маллена, что я захотел узнать о нем больше, и как можно быстрее. Я подождал, пока они углубятся в чтение своих газет, и ушел. Улицы были мокрыми от мелкого дождика. Мне повезло прошлой ночью. Я бы ни за что на свете не пошел на операцию под дождем или снегом; зато туман и ветер были желанными помощниками.

Два почти полных автобуса и дюжина пешеходов перед закрытыми магазинами и пустым кафе унылого вида – вот все, что я увидел, когда вышел из автобуса на Силлер-стрит. Я купил две плитки шоколада и двинулся быстрым шагом, как будто хотел поскорее уйти из-под дождя. Миновав маленький бакалейный магазинчик, расположенный на углу Силлер-стрит, я направился к дому восемнадцать. Магазин на первом этаже торговал всевозможными товарами для студентов и любителей музеев: подержанными книгами, старинными гравюрами, обычно не имеющими никакой ценности, учебниками, открытками, ручками и карандашами. Он был закрыт, как и конторы на втором и третьем этажах. Одну занимало маленькое издательство, другую – фирма, торгующая по почте, чьи объявления регулярно появлялись в газетах. Она использовала под склад две комнаты верхнего этажа. Я открыл дверь моей квартиры. Чтобы не объяснять, откуда в связке дополнительный ключ, я переделал замок так, что его можно было открыть ключом от гаража.

Все было тихо и спокойно. Было шесть часов двадцать пять минут.

В квартире у меня были радио, магнитофон, проигрыватель и много старых книг, особенно любимых мной: в большинстве произведения Диккенса и Голсуорси, а также несколько авантюрных романов. Еще там лежала одежда и немного еды, чтобы все выглядело естественно, если бы кто-нибудь вошел сюда. Я считаю, что в каком-то смысле ключ к моему успеху находился в этой маленькой комнате. Успех зависит от возможности переделывать украденные драгоценности и продавать их. Как я уже говорил, я сам гранил и шлифовал камни. Спрятать машину и необходимые инструменты было очень трудно. Огранка алмазов – настолько специфическая работа, что редко бывает безупречной. К тому же сейчас богатых людей стало гораздо больше, чем раньше. Раз клиентов много, ювелиры работают все менее добросовестно – ведь покупателя находят даже не лучшим образом ограненные камни, в том числе и мои. У меня были электромотор, циркулярная пила, вращавшаяся на повышенной скорости, и полировальный станок, тоже очень быстрый.

То, что я сделал, было просто, но невероятно изобретательно. Я заменил мотор холодильника другим, более мощным и способным работать на высоких скоростях, нужных мне. Отдельные его детали можно было использовать по другому назначению, хотя на вид они были нормальными деталями от обычного мотора. Никто не мог увидеть в этом моторе ничего необычного, разве что очень внимательно присмотревшись к нему.

Здесь я полностью чувствовал себя дома. За все годы, что я ходил сюда, меня побеспокоили всего два раза: в первый это был человек, ошибшийся домом, а во второй – полицейский, разыскивавший сбежавшую из дома девушку. Поскольку дверь дома запиралась на ключ, меня не могли застать врасплох, а мой звонок срабатывал не только при нажатии на кнопку, но и когда при этом наступали на коврик.

Я опустился на колени, вынул из холодильника мотор и начал обтачивать камни над пластмассовой миской для сыра, чтобы уменьшить риск попадания алмазной пыли на одежду и на пол. Непрерывное течение тонкой струи воды делало операцию почти бесшумной. Я работал уже минут пять, когда раздался звонок, так неожиданно нарушивший тишину, что я резко распрямился и уставился на дверь. Мне казалось, я слышу удары своего сердца. У меня было ощущение, что мои легкие сейчас разорвутся. Я не выключил мотор, просто стоял неподвижно и смотрел на дверь… до тех пор, пока звонок не прозвучал во второй раз. Мое сердце забилось сильнее, а дыхание стало еще более затрудненным. Я представил себе полицейских перед дверью и на улице, и мне никак не удавалось прогнать из ума эту картинку.

Звонок зазвонил в третий раз. Он был не слишком громким, и услышать его вне квартиры было невозможно, но в тот вечер он казался мне оглушительным.

Я выключил мотор, его легкое гудение постепенно уменьшилось и совсем прекратилось. Тишина была такой, что я ясно слышал удары своего сердца и прерывистое дыхание.

– Ошиблись дверью, – сказал я вслух.

Тишина после третьего звонка затягивалась, и ко мне мало-помалу возвращалось спокойствие. Я снова мог рассуждать. Никто не мог прийти сюда ко мне. На этой улице жило много людей, и звонивший, конечно же, ошибся домом. Через две или три минуты я выключил свет, вышел из квартиры и подошел к окну лестничной площадки. Было достаточно темно, и меня не могли увидеть. Я прижался лицом к одному из квадратиков стекла. Хотя разум говорил мне, что бояться нечего, я все же опасался увидеть перед домом полицейских в форме или просто нескольких мужчин, которые могли оказаться детективами в штатском.

Вместо этого я увидел одинокую фигурку, медленно уходившую в сторону Хай-Холборна, она была уже ярдах в пятидесяти от дома. Это был мужчина, ноя не мог ясно различить его, даже когда он остановился и обернулся. Я подождал, пока он зайдет за угол, потом вернулся в квартиру, закрыл дверь и включил свет. Прежде чем я возобновил работу, прошло некоторое время, но через два часа с четвертью половина бриллиантов миссис Клайтон была заново огранена и стала неузнаваемой. Я положил их в тайник вместе с остальными и с деньгами, затем поставил доски и мотор на место. Я устал, у меня онемели пальцы. Я проработал на час больше обычного, но это казалось мне крайне нужным. Меня подталкивало непривычное чувство срочной необходимости. Звонивший сильно поколебал мою уверенность в безопасности, хотя я повторял себе, что он просто ошибся дверью. Но если это было действительно так, почему тот человек ушел с улицы? Почему не заметил свою ошибку и не направился к одному из соседних домов?

Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, я решил сосредоточиться на другой стороне проблемы. Что за человек был Маллен? Насколько можно доверять разговору, услышанному в клубе? Наконец, как я мог узнать о Маллене больше, не показывая, что меня это очень интересует? Мне пришло в голову, что им должны интересоваться, даже очень интересоваться, многие, так что я никак не рискую. С другой стороны, я должен был ждать, пока эти сведения мне сообщат. Было бы безумием начать задавать вопросы о его личной жизни. В ходе расследования я мог встретиться с человеком, хорошо знавшим его. Кое-какие сведения мог обронить Плейделл, который обычно любил поговорить.

Я открыл банку мясных консервов, спустился купить галет, масла и молока – было разумно время от времени показываться в ближнем магазине – и спокойно ел, слушая симфонический концерт по Би-би-си до тех пор, пока они не начали играть первую симфонию Брамса, которая всегда действовала на меня удручающе. Я выключил радио и позднее включил его снова, чтобы послушать информационную передачу. Единственной новостью было то, что полиция Суррея обратилась за помощью в Скотленд-Ярд и они разыскивали маленькую машину. Означало ли это, что они прекратили проверку пассажиров поезда? Меня это ничуть не беспокоило. Я был уверен, что у меня нет причин для волнений из-за «форда».

Едва я закончил ужин, как звонок раздался вновь.

Дважды за вечер такого никогда не происходило. Даже истошный вопль не заставил бы мое сердце забиться сильнее. Я старался сохранять хладнокровие и пытался рассуждать. Убийство ужасно потрясло меня, гораздо больше, чем я думал. Смерть Маллена и последствия обнаружения трупа сделали меня нервным, и я должен был обязательно взять себя в руки. Пока я ждал, прозвучали еще два звонка. Было три возможности: затаиться, убежать по пожарной лестнице или открыть дверь. В конце концов, я имел все права находиться здесь, квартирная плата была внесена, а от работы с бриллиантами не осталось никаких следов. Что мне терять? Не опаснее ли скрываться, чем открыть дверь? Я никак не мог принять решение.

Звонок трещал и трещал, как будто визитер настаивал, чтобы ему открыли. Наконец он оборвался, повторился короче и замолк. Тогда я понял, что кто-то взломал дверь и привел звонок в действие, наступив на коврик. Теперь этот человек поднимался по лестнице.

8

Визитер

Да, я слышал шаги на лестнице. Я оставался у двери. Мои нервы были натянуты, я внимательно вслушивался, пока не убедился, что поднимается только один человек. Шаги были тяжелыми, но уверенными, почти наверняка мужскими. Я подумал об удалявшейся по Силлер-стрит фигуре. Скрипнула доска. Затем послышались более громкие шаги, показывавшие, что человек поднялся на площадку второго этажа. Я хотел убедить себя, что он направляется в одну из контор, но нет… он стал подниматься выше.

Я не знал, что делать.

Этот визит был необъясним. Я был уверен, что сотрудник полиции не придет один, или если сделает это, то только для того, чтобы ввести подозреваемого в заблуждение, в то время как другие полицейские будут ждать этажом ниже, готовые прийти на помощь. Кто другой мог прийти сюда? Кто еще стал бы проявлять столько настойчивости?

Визитер поднялся на верхний этаж и остановился возле двери. Хотя его дыхание не было прерывистым, мне показалось, что он взволнован. Я провел рукой по горячему и влажному лбу. Я должен был принять решение: открыть дверь или сделать вид, будто не знаю, что кто-то пришел. Был один тревожащий момент: пришедший взломал замок двери дома. Это было не так уж сложно. Я бы смог это сделать за несколько минут, но справиться с замком так быстро мог только человек, хорошо знакомый с этим делом.

Зачем такому человеку приходить ко мне?

Я услышал два быстрых шага. Очевидно, он наконец решился действовать без промедления. Глухой удар в дверь, возможно, кулаком. Я по-прежнему не знал, что делать. Я осознавал серьезную опасность, если кто-то видел меня и нашел связь с тем, что произошло, но… кто мог обнаружить связь между мной и событиями прошлой ночи?

Я боялся, потому что не мог найти объяснения, потом сказал себе, что не делаю ничего плохого и имею полное право находиться здесь. Тщательный обыск, особенно с пылесосом, возможно, позволил бы полиции найти алмазную пыль и обнаружить два моих тайника, но это заняло бы много времени. Один человек никак не мог провести подобную операцию. К тому же мне хотелось увидеть визитера.

Он постучал снова.

Рассердился? Отчаялся? Спешит?

– Секунду, – крикнул я и тут же добавил: – Кто там?

После короткой паузы визитер ответил мне взволнованным, но хорошо знакомым голосом:

– Прости, что побеспокоил тебя, папа, но мне нужно с тобой поговорить.

Я открыл дверь и включил свет. Секунду Роберт стоял ослепленный. Я вдруг вспомнил, что вчера утром видел его лишь мельком, вспомнил, как он ворчал и как Лилиан была уверена, что он не встанет после моей попытки поднять его. Когда я ушел из дома, он был еще в ванной.

Его глаза казались огромными и блестящими. Он производил впечатление человека, столкнувшегося с серьезными неприятностями. Его взгляд ушел поверх меня в квартиру. Я молчал, еще не решаясь заговорить. Я просто кивнул, отодвинулся и заметил, что Роберт колеблется. Он глубоко вздохнул, словно стараясь придать себе смелости, потом вошел в комнату и быстро, почти украдкой, посмотрел по сторонам. Тогда я понял, что он ожидал найти меня в обществе женщины.

– Нет, – сказал я, – я один, сынок.

– Я… я думал…

Роберт облизал губы и робко вышел на середину комнаты. Он продолжал озираться, как будто не мог поверить в мои слова. Диван-кровать в порядке, а дверь на крохотную кухоньку приоткрыта.

– Снимай пальто и садись, – предложил я.

Теперь главной проблемой было скрыть свои собственные волнение и неуверенность. Надо было подождать, пока он заговорит первым. Я не мог размышлять о том, что его навело на мой след, но, очевидно, у него были те же подозрения, что так долго терзали Лилиан. А ведь ему еще не было восемнадцати! Он стоял неподвижно и смотрел на меня.

– Ну, Роберт, очнись, – резко проговорил я. – Снимай пальто и садись. Хочешь виски?

Его глаза загорелись.

– О да, – ответил он.

– Ладно… – Я пошел на кухню.

Я ничего не пил весь вечер, потому что взял за правило не брать в рот ни капли спиртного, пока работаю, но сейчас это было мне необходимо, так же как моему сыну. Дома он иногда выпивал стаканчик виски, сильно разбавленного водой. Лилиан поощряла это больше, чем я. Я взял бутылку виски, бутылку минеральной воды, потом открыл кран холодной воды и сполоснул лицо, чтобы выглядеть максимально свежим. Когда я вернулся в комнату, Роберт, сняв пальто, сидел на подлокотнике единственного кресла. Он быстро взял стакан, который я ему протягивал, но было ясно, что он не привык к крепким напиткам. Он отпил маленький глоток и попытался подавить гримасу. Я осушил половину моего стакана одним глотком, подождал, пока алкоголь начнет согревать меня изнутри, и спросил:

– Что случилось, Роберт? Ты стал сторожевой собакой семьи?

– Нет, – прошептал он и отпил новый глоток. – Нет, я…

Ему явно было трудно объяснить причину своего прихода. Я злился на него и на себя, будучи уверен, что он следил за мной и ожидал застать меня с женщиной. Виски настолько разогрело мне кровь, что я высказал бы ему все, что думал, если бы меня не поразило его лицо. Он выглядел испуганным и совершенно потерянным. Сильная бледность подчеркивала блеск его карих глаз. Пока мы разглядывали друг друга, я пытался вспомнить, выглядел ли он встревоженным в последнее время. Насколько я знал, все в доме было нормально. Во всяком случае, Лилиан не говорила мне ничего, что могло бы навести на мысль, будто у моего сына возникли неприятности. Мое раздражение только усилило бы его волнение и сделало бы объяснение более сложным. Поэтому я постарался начать спокойно:

– О чем ты хотел со мной поговорить, Боб?

Дома его редко звали Бобом, почти все время Робертом, чтобы различать нас. Иногда уменьшительное имя произносили ласковым тоном. Во всяком случае, на этот раз оно произвело благотворное действие. Я увидел, что его глаза наполнились слезами, а губы задрожали.

– Папа… я влез в отвратительную историю.

Я уже представил себе, что у него неприятность с какой-нибудь девчонкой, и, конечно, он не захотел бы разговаривать на эту тему с матерью. Я надеялся, что это не так уж серьезно, но Роберт явно был другого мнения. В тот момент его занимали только его заботы. То, что он нашел меня в одиночестве, удивило его, но он больше об этом не думал. Я спрашивал себя, как он меня нашел. Нужно было узнать это как можно скорее, но это вполне могло подождать до тех пор, пока он не расскажет, что у него за проблема.

– Из-за девушки? – спросил я.

– О господи, нет, конечно! – воскликнул он.

В выражении его лица было что-то настолько комичное, что я не смог удержаться от смеха. Он улыбнулся, и это сделало атмосферу менее напряженной. Когда я задал следующий вопрос, мой голос был уже намного более уверенным:

– Что тогда, Боб? Деньги?

– Э-э… да.

– Сколько?

– Мно… много.

– Рассказывай до конца, – сказал я, чтобы подбодрить его.

Он выпил виски, встал, начал расхаживать по комнате и ответил только тогда, когда я уже собирался его поторопить. Когда он заговорил, его голос был жестким и серьезным, как будто он знал, что для меня все это будет потрясением и он должен высказать все, пока еще может владеть своим голосом.

– Речь идет о двухстах одиннадцати фунтах, но это еще не все. Я хочу сказать, что это не самое страшное. Я… я украл их. Я был в сложной ситуации. Мне представился случай достать деньги. В тот момент я не думал красть их, просто брал взаймы. Поскольку никто не заметил, я повторил это.

Он замолчал, перестал ходить и посмотрел мне в глаза.

– Я делал это много раз, в клубе. Я не думал, что меня могут найти, но однажды вечером мистер Чим, секретарь, вызвал меня и сказал. Он… был очень добр.

Я был удручен. Если бы Роберт поставил в затруднительное положение девушку, ранил кого-нибудь в драке, залез в долги… Пожалуй, все, что угодно, было бы лучше этого. У меня в голове постоянно крутилась идиотская фраза: «Он пошел по стопам своего отца». Я чувствовал, что ничего не могу сказать. Он воображал, что я ужасаюсь его поступку, и он не мог догадаться о жестокой иронии его признания, о том, что за холодный пот прошиб меня.

– Мистер Чим сказал, – продолжал Роберт, – что будет скрывать это до тех пор, пока бухгалтеры не начнут проверку счетов, и дал мне шанс возместить ущерб. Я уже отдал ему семнадцать фунтов и десять шиллингов, но… Сегодня днем он сказал мне, что завтра с утра начнется проверка счетов. Если обнаружится недостача, эта история всплывет наружу.

Каков отец, таков сын.

Я забыл точную сумму.

– Сколько ты… должен, ты сказал?

Сумма не имела значения, главным был сам факт.

– Двести одиннадцать фунтов, и… и они нужны мне до десяти часов утра, – ответил он с отчаянием. – Если в этот час деньги не будут в сейфе клуба, это станет катастрофой.

– Понимаю, – сказал я неуверенным тоном.

Я не знал, как реагировать. Мне приходилось вести себя, как любому нормальному отцу в подобной ситуации. Я должен был показать, что потрясен, продемонстрировать свое осуждение, но слишком далеко заходить не стоило. Впрочем, я сомневался, что сумею это сделать. Я еще не оправился от шока.

– Полагаю, ты понимаешь, что вел себя как дурак?

– Да, – прошептал он.

– И что почувствует твоя мать, если эта история получит огласку?

– Да, – ответил он дрожащим голосом. – Поэтому я пришел к тебе, папа. Я… я ждал до последней минуты. Я не думал, что ревизия будет так быстро. Мистер Чим тоже. Он… не мог бы сделать для меня больше, чем сделал.

– В этом я тебе верю, – сказал я. – Как ты взял эти деньги?

В каком-то смысле это не имело никакого значения, но я должен был узнать всю историю целиком и заставить его говорить. Мои мысли были заняты совсем другим – естественно, я думал о том, где найти деньги до открытия банков. Клуб Роберта находился в Хемпстеде. Мне потребовалось бы три четверти часа, чтобы дойти до него от моей конторы, но контора открывалась в половине десятого, и, возможно, прошло бы минут десять, прежде чем открылась касса.

– Я… я слишком много потратил на гуляния с девушками, – объяснил Роберт. – Я… я был в компании ребят старше меня и хотел вести себя так же, как они. Тогда я попытался поправить положение, играя на собачьих бегах, но только ухудшил дело. Ты ведь знаешь, что я работаю несколько часов в клубе, и… в общем, иногда я брал деньги из бара. Я всегда имел доступ к кассе и спер…

– Спер! – воскликнул я.

– Э-э… я знаю, что выгляжу несерьезно, – хрипло проговорил Роберт, – но… В общем, сначала я брал из кассы несколько шиллингов, но… сейф был открыт часто. Секретарь и бармен клуба пользовались им. Тогда… тогда… э-э…

– Ты спер больше, – недовольно сказал я.

Он кивнул головой.

– Мне надо подумать, – бросил я. – Это страшный удар, Боб.

Он снова кивнул. Я осушил свой стакан и сказал себе, что было бы неразумно наливать второй: стакан Роберта был еще наполовину полным.

– Не говоря обо всем остальном, найти двести фунтов до десяти часов утра будет непросто, – заметил я и добавил: – Если я решу это сделать…

Роберт закрыл глаза, и я услышал, как он шумно вздохнул.

– Может быть, наилучшим выходом было бы принять все последствия, – рассуждал я. – Не думаю, чтобы клуб заявил в полицию, если деньги будут быстро возвращены. Тебя просто попросят уйти из клуба, и все.

Он открыл глаза и остановил на мне встревоженный, умоляющий взгляд.

– Я… я сделаю все, что угодно, чтобы возвратить деньги, сдохну на работе, но прошу тебя, папа, не заставляй меня предстать перед комитетом. Я… я не смогу выдержать такой позор.

Я не стал ему говорить, что сейчас поздно думать о позоре. Это означало только повернуть нож в ране. К тому же в моей голове непрерывно крутились две фразы: Каков отец, таков и сын… Он пошел по стопам своего отца… Каков отец, таков…

– И… об этом узнает мама, – добавил он, встав передо мной. – И Джулия тоже. Я… никогда больше не посмею подойти к маме, я знаю. Она меня возненавидит.

Она его не возненавидит, но будет потрясена, задета и расстроена. И неудивительно. Я всегда был очень щепетилен в мелочах: учил детей возвращать взятые в долг деньги, отдавать сдачу, когда они ходили за покупками, не грызть ногти… Когда было нужно, я их наказывал. Но Лилиан, которая проводила с ними гораздо больше времени, приходилось быть более строгой в вопросах честности. Я всегда соглашался с ней. Две стороны моей жизни были так далеки друг от друга, что я редко видел в этом иронию, а когда это случалось, быстро отгонял подобные мысли.

– Я сказал, что не смогу вынести…

– Хватит, успокойся, – велел я. – Сейчас не время рыдать над твоей судьбой. Я постараюсь найти деньги, но это будет трудно. Банки открываются не раньше десяти, а на работе у меня может не оказаться такой суммы. Я не знаю никого, кто мог бы мне одолжить столько денег за такой короткий срок.

В тот момент я, правда, не думал о деньгах, спрятанных под ковром, под нашими ногами. Я видел проблему как таковую. К тому же у меня в голове метался целый рой мыслей. Он не попросил помощи у меня или у своей матери раньше, конечно, потому, что сумма была столь велика. Легко понять, как это произошло: несколько пенни там, несколько пенни тут, а общий итог оказывается внушительным. Этот Чим, которого я немного знал, должно быть, внимательно следил за своими счетами, но он был человеком немного богемного склада, и меня не удивляло, что он не всполошился раньше.