Текст книги "Все мертвые обретут покой"
Автор книги: Джон Коннолли
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)
Глава 17
На следующее утро я позвонил в частную контору Рейчел Вулф и узнал от секретаря, что она проводит семинар в Колумбийском университете. Я спустился в подземку и быстро добрался к главному входу на территорию университета. Немного побродил по книжной ярмарке, полистал книги среди снующей вокруг студенческой братии, а затем отправился к главному входу в колледж.
Мой путь лежал через большой квадрат двора. В одном его конце располагалась библиотека, в другом – здание администрации, а между ними посреди зеленого газона, высилась статуя Альма-матер, как посредник между учением и бюрократией. Подобно большинству горожан, я редко захаживал на территорию университета, и меня всегда поражало, что всего в нескольких шагах от суеты городских улиц царит спокойная сосредоточенность учебного центра.
Ко времени моего приезда лекция Рейчел Вулф уже заканчивалась. Я ждал у входа в лекционный зал. Наконец она появилась в сопровождении молодого человека с волнистой шевелюрой и в круглых очках, судя по виду, очень прилежного. Он буквально смотрел ей в рот и ловил каждое слово с жадностью истово верующего. Она заметила меня и с улыбкой распрощалась с ним. Молодой человек явно огорчился, и было видно, что ему хотелось бы задержаться, но он все же повернулся и удалился, повесив голову.
– Чем могу служить, мистер Паркер, – спросила Рейчел. В глазах отразилось удивление от неожиданной встречи и в то же время интерес.
– Он вернулся.
* * *
Мы с ней дошли до Венгерской кондитерской на Амстердам-авеню, где за столиками юноши и девушки сосредоточенно штудировали учебники, прихлебывая кофе. Рейчел Вулф, одетая в джинсы и пушистый свитер с орнаментом в виде сердца спереди, сама могла бы сойти за студентку, забежавшую перекусить.
Несмотря на все передряги, она возбуждала меня. После смерти Сьюзен к женщинам меня не тянуло, и жена была последней женщиной, с кем я был близок. Рейчел же, с ее длинными рыжеватыми зачесанными за уши волосами, пробудила во мне томление, в котором отражалось нечто большее, чем обычное желание. Я остро, до боли внутри чувствовал свое глубокое одиночество.
– Извините, – сказал я, встретив в ее взгляде оттенок недоумения и любопытства. – Я задумался.
Она кивнула и взяла посыпанный маком рогалик. Оторвав внушительный кусок, отправила его в рот и удовлетворенно вздохнула. В ответ на мой слегка ошарашенный взгляд она прикрыла рот рукой и тихонько рассмеялась:
– Извините, но я обожаю сдобу и все такое. Как только вижу перед собой булочку, у меня сразу слюнки текут, и все манеры побоку.
– Мне это очень даже знакомо, – ответил я. – У меня был похожий случай, но потом я решил, что дело добром не кончится, и расстался с этим увлечением.
Она улыбнулась и пресекла попытку кусочка булочки вырваться на свободу, подтолкнув его обратно в рот. На некоторое время разговор прервался.
– Полагаю, ваши родители увлекались джазом, – предположила она.
Я озадаченно молчал, не сразу уловив суть вопроса, а она улыбалась моему недоумению. Меня не раз спрашивали об этом, но сейчас я был особенно рад отвлечься. И, думаю, она это понимала.
– Нет, мои отец с матерью имели о джазе самое отдаленное представление, – начал я. – Отцу просто понравилось имя Берд[4]4
Дословно – Птица (от англ. Bird) – прозвище знаменитого американского альт-саксофониста Чарли Паркера (1920-1955), создателя стиля бибоп и полного тезки главного героя. – Прим.
[Закрыть]. Он впервые услышал о Берде Паркере у купели, когда меня крестили. Его просветил священник, оказавшийся, как мне потом рассказали, большим любителем джазовой музыки. Радость пастора не знала границ. Он не был бы более счастлив, если бы отец объявил, что собирается назвать всех своих детей в честь музыкантов джазового оркестра Уильяма Бэйси. А вот отец радовался куда меньше что его первенец станет тезкой чернокожего джазиста, но думать о другом имени было поздно.
– А какие имена он дал остальным детям?
– Случай не представился, – повел плечом я. – После меня мама не могла больше иметь детей.
– Может быть, она считала, что ей себя уже не превзойти, – улыбнулась Рейчел.
– Не думаю, – усомнился я. – Ребенком я доставлял ей одно беспокойство. Отца это просто бесило.
Я видел по ее глазам, что мисс Вулф хочется спросить меня об отце, но что-то в моем лице ее остановило. Довольно облизнувшись, она отодвинула от себя опустошенную тарелку и поудобнее уселась на стуле.
– Расскажите, что произошло.
Я подробно рассказал ей обо всех событиях предыдущего вечера. Слова Странника врезались мне в память, и что-либо упустить было просто невозможно.
– Почему вы так его называете?
– Один мой знакомый свел меня с женщиной, которая сказала мне, что получает... э-э-э... послания от неизвестной погибшей девушки. Эта девушка умерла такой же смертью, как Сьюзен и Дженнифер.
– Девушку обнаружили?
– Никто ее не искал. Экстрасенсорные контакты старой женщины не являются достаточным основанием для начала расследования.
– Но, если девушка действительно реальна, вы уверены, что это тот же человек?
– Я уверен, что так и есть.
Рейчел посмотрела на меня, словно хотела развить тему, но передумала.
– Расскажите, но теперь медленнее, все, что говорил этот «Странник».
Я говорил, пока она жестом меня не остановила.
– "Поцелуй уста в уста" – это цитата из Джойса. В ней дается описание «бледного вампира». Мы имеем дело с образованным, начитанным человеком. Место, где есть слова «наш род», имеет, как мне кажется, библейский оттенок, но полной уверенности у меня нет. Надо будет это выяснить. Повторите то место еще раз. – Она записала фразу под мою диктовку в свой пухлый блокнот. – У меня есть друг, который преподает теологию и разбирается в библейских текстах. Возможно, он сможет определить первоисточник. Кстати, а вам известно, что мое участие в этом деле не приветствуется? – спросила она, закрывая блокнот.
Я ответил, что не знал.
– О нашем обсуждении кто-то доложил начальнику департамента. Ну, и ему не понравилось, что его родственником пренебрегли.
– Мне нужна помощь. Мне необходимо выяснить все, что возможно, – неожиданно меня сильно замутило. Я с трудом подавил тошноту, и от усилия даже заболело горло.
– Думаю, что это не вполне разумно. Возможно, будет лучше предоставить полиции заниматься всем этим. Знаю, что вам хотелось бы не это услышать, но после случившегося вы рискуете себе навредить. Вам понятно, что я имею в виду?
Я медленно кивнул. В ее словах была изрядная доля правды. Часть моего существа хотела отступить и снова погрузиться в поток обычной жизни. Мне хотелось освободиться от бремени всех своих переживаний и вернуться к подобию нормального существования. Мне очень хотелось перестроить свою жизнь. Но после того, что произошло, я оказался в состоянии оцепенения и неопределенности. А теперь возвращение Странника отнимало у меня всякую возможность возврата к нормальной жизни, оставляя таким же беспомощным, как и прежде.
Думаю, Рейчел Вулф это понимала. Возможно, именно по этой причине я и обратился к ней, надеясь на понимание.
Как вы, вам нехорошо? – она коснулась моей руки, и я едва не вскрикнул. Вместо ответа я снова кивнул.
– Вы оказались в исключительно трудном положении. Его решение войти с вами в контакт означает, что ему нужно ваше участие, и есть вероятность, что может появиться нить, за которую можно будет ухватиться. Если исходить из интересов следствия, вам не следует менять свой уклад жизни, и, возможно, он вновь объявится, но с точки зрения вашего благополучия... – она не стала заканчивать фразу, а зашла с другой стороны. – Может быть, вам оказалась бы нелишней помощь специалиста. Извините за прямоту, но об этом не сказать нельзя.
– Знаю, и ценю совет.
После стольких месяцев горестного оцепенения у меня пробудился интерес к женщине, а она советует мне обратиться к психиатру. Вот она, странность жизни.
– Думаю, и ФБР хотят, чтобы я прекратил всяческое расследование.
– У меня ощущение, что вы настроены на другое.
– Я пытаюсь кое-кого найти. Это отдельное дело, но у меня серьезные опасения, что этот человек может оказаться в беде. Останься я здесь, помочь ей будет некому, если мои предположения верны.
– Возможно, уехать отсюда на некоторое время идея неплохая, но судя по вашим словам...
– Продолжайте.
– Создается впечатление, что вы пытаетесь спасти этого человека, однако сами не вполне уверены, нуждается ли он в спасении.
– Может быть, спасти ее нужно мне самому не меньше, чем ей.
– Может быть.
* * *
В этот же день немного позднее я сообщил Уолтеру Коулу, что продолжу поиски Кэтрин Деметр. Мы сидели в тиши «Чамлиз», старейшего из баров в районе Виллидж, где во времена сухого закона торговали из-под полы спиртным. Уолт немало удивил меня, предложив встретиться именно здесь. Но уже сидя в баре за чашкой кофе, я понял, почему он выбрал это место.
Нельзя было не оценить его колорит, место в истории города. Биографию этого заведения можно проследить, как происхождение старого шрама или морщинки у глаз. «Чамлиз» благополучно пережил времена запрета на спиртное, когда посетители, чтобы не попасть в облаву, сбегали через черный ход, выходивший на Барроу-стрит. Он выстоял в военные годы, в периоды биржевых кризисов и гражданского неповиновения; даже ржавчина времени оказалась бессильна его подточить. И пусть на короткое время, но мне захотелось стать частью этой стабильности.
– Ты должен остаться, – ответил Уолтер. Он снова пришел в кожаном пиджаке. Когда Коул появился в нем на пороге, кто-то из публики даже присвистнул, и теперь злосчастный пиджак висел на спинке стула.
– Нет.
– Что значит «нет»? – Коул начал сердиться. – Он вышел на связь. Ты остаешься, мы ставим твой телефон на прослушивание и попытаемся в следующий раз его засечь.
– Думаю, он не станет больше звонить, по крайней мере, пока. И я очень сомневаюсь, что нам удастся его засечь. Уолтер, он не желает, чтобы его остановили.
– Тем более его надо остановить. Боже, подумать только, что он сделает, что собирается устроить снова. Да и ты из-за него...
– Что я такого сделал? – тихо и со значением спросил я. – Скажи мне, Уолтер, что я сделал, ну, скажи!
Он промолчал, и я видел, как он проглотил готовые сорваться слова. Мы оказались в опасной близости от края, но он сумел дать задний ход.
Странник желал, чтобы я остался. Ему хотелось, чтобы я торчал дома в ожидании звонка, которого может и не быть. Я не мог позволить ему распоряжаться мной. И в то же время мы с Коулом знали, что контакт, в который он вступил, стал первым звеном в цепи, что со временем способна была вывести нас на него.
Один из моих друзей по имени Росс Оука работал в полицейском отделении города Колумбия, штат Южная Каролина, как раз в то время, когда Ларри Джин Белл похитил и задушил двух девчонок. Одну из них, семнадцатилетнюю, он схватил неподалеку от почтового ящика, другую, девяти лет, увез с площадки для игр. К тому времени как тела обнаружили, из-за сильного разложения не представлялось возможным установить, подверглись ли жертвы сексуальному насилию, однако Белл позднее признал, что изнасиловал обеих.
На след Белла удалось выйти благодаря серии телефонных звонков в дом семнадцатилетней девушки. Разговаривал он главным образом со старшей сестрой своей жертвы. Он также прислал письмо от похищенной девушки. В телефонных разговорах убийца представлял дело так, будто девушка жива. Семья не знала правды, пока не было обнаружено тело. После похищения младшей девочки он позвонил сестре первой жертвы и описал похищение и само убийство, кроме того, он предупредил сестру убитой, что теперь на очереди она.
Белла обнаружили по слабому оттиску телефонного номера на письме убитой. С помощью этого полустертого отпечатка удалось методом исключения установить адрес. Ларри Джин Белл, белый, тридцати шести лет, раньше был женат, но теперь жил с родителями. Следователям он сказал, что это совершил «плохой Ларри Джин Белл».
Я знал десятки случаев, когда контакт убийцы с семьей жертвы позволял его поймать, но мне также приходилось видеть последствия таких душевных пыток. Можно сказать, что семье первой жертвы Белла повезло: они всего лишь две недели терпели его бредовые россказни. А вот семейство из Талсы, штат Оклахома, два года терзали телефонными звонками. Няня-мужчина изнасиловал их маленькую дочь и расчленил тело.
Накануне вечером, помимо охвативших меня гнева, боли и горя, я испытывал еще одно чувство. Из-за него я боялся, по меньшей мере пока, дальнейших контактов со Странником.
Я почувствовал облегчение.
Семь месяцев не принесли никаких известий. Полицейское расследование зашло в тупик. Мои усилия установить убийцу жены и дочери также оказались тщетными. Я боялся, что он куда-либо исчез.
И вот он вернулся. Связавшись со мной, он давал шанс себя обнаружить. Он пойдет на новое убийство, и определится схема, которая приблизит нас к нему. Все эти мысли не давали мне покоя всю ночь, и только под утро до меня дошел скрытый смысл моих чувств.
Странник увлекал меня в круг зависимости. Он подбрасывал мне подачку в виде звонка и останков дочери и заставлял меня, пусть даже на какой-то короткий момент, желать гибели других в надежде, что их смерти могут приблизить меня к нему. Когда мне стала ясна его задумка, я принял решение не идти на поводу у этого человека. Решение далось нелегко, но я знал, что он отыщет меня, если захочет связаться со мной. Я же тем временем уеду из Нью-Йорка и продолжу поиски Кэтрин Деметр.
И все же имелась другая, глубинная причина для продолжения поисков Кэтрин Деметр. Полуосознанную мной, эту причину уловила Рейчел Вулф.
Я не верил в раскаяние без заглаживания вины. Мне не удалось защитить жену с ребенком, и они расстались с жизнью. Возможно, это было заблуждение, во я верил, что моей второй неудачей станет смерть Кэтрин Деметр, если она погибнет из-за того, что я прекращу поиски. В ней, может быть ошибочно, я видел для себя шанс искупить вину.
Я пытался частично объяснить все это Уолтеру; что мне нужно избежать зависимости от этого человека, что я должен искать дальше Кэтрин Деметр и нужно это как ей, так и мне. Но большую часть своих размышлений я оставил при себе. Мы расстались сухо, недовольные друг другом.
* * *
Накопившаяся за утро усталость взяла свое, и я на час забылся беспокойным сном. Мне снились бесконечные разговоры с убийцей, не имевшим лица, и образы дочери перед смертью. Я проснулся в поту с ног до головы и на грани безумия.
Перед тем как я окончательно пришел в себя, мне привиделась Кэтрин Деметр. Ее окружала тьма, языки пламени и детские кости. И мне стало ясно, что на нее опустилась чудовищная черная пелена, и я должен попытаться спасти ее, спасти нас обоих от жадных объятий мрака.
Часть 2
Глава 18
В тот же день я отправился в Виргинию. Путь предстоял неблизкий, но я сказал себе, что мне нужно время проверить машину в дороге. В пути я старался как-то упорядочить события последних двух дней, но мысли мои неизменно возвращались к лицу дочери в колбе с формальдегидом.
Спустя час я засек за собой хвост: красный «ниссан» с полным приводом, и в нем двое. Они держались за четыре машины от меня, но стоило мне набрать скорость, как прибавили газ и они. Когда я уступал дорогу, они держали меня в поле зрения сколько могли, а потом повторяли мой маневр. Номера машины были предусмотрительно забрызганы грязью. Машину вела женщина с белокурыми зачесанными за уши волосами, глаза скрывали темные очки. Рядом сидел темноволосый мужчина. Я дал им обоим за тридцать, мне они раньше не встречались.
Если меня вели федералы, что было маловероятно, то делали они это грубо. Возможно, это нанятые Санни убийцы, тогда прижимистость сынка налицо: он даже убийц постарался нанять по дешевке. Только идиот взял бы для слежки полноприводную машину. При высоко расположенном центре тяжести она катится так же легко, как пьяный с горки. Конечно, возможно, что у меня разыгралась фантазия, но, скорее всего, за мной действительно следили.
Напасть они не пытались, и я потерял их из виду на проселочных дорогах где-то между Уоррентоном и Калперером на пути к горам Блю-Ридж. Если бы они снова появились, не заметить их я бы не мог. Их джип маячил на дороге, как кровь на снегу.
День медленно угасал. Слабеющие солнечные лучи пронизывали листву, и в свете их поблескивали сетчатые коконы гусениц. Я знал, что под паутиной прядей извиваются личинки, методично превращая живой зеленый лист в коричневое безжизненное ничто. С погодой мне в основном повезло, а названия городов, расположенных по краю долины Шенандоа, были не лишены поэтического оттенка: Вулфтаун, Куинкве, Лидия, Роузленд, Лавингстон, Брайтвуд. Можно было бы дополнить список и Хейвеном, но только в том случае, если вы не станете заезжать в него, чтобы не испортить общее приятное впечатление.
Хейвен встретил меня проливным дождем. Город находился в долине к юго-востоку от Блю-Ридж, занимая положение почти у вершины треугольника, в основании которого располагались Вашингтон и Ричмонд. При въезде в город на щите красовалась надпись: «Приветствие Долины». Но Хейвен, надо сказать, особой приветливостью не отличался. Он оказался невзрачным серым городком. Возле нескольких домов стояли ржавые экипажи. Не считая закусочной и торгующего допоздна магазина, привлечь случайного путника мог только слабенький свет неоновых ламп на вывеске бара гостиницы «Радушная встреча» да огни местного ресторанчика напротив. В городках такого рода ветераны иностранных войн собираются раз в год вместе, нанимают автобус и отправляются куда-нибудь подальше от города почтить память своих павших друзей.
Я поселился на окраине в мотеле «Вид Хейвена». Кроме меня постояльцев не оказалось. Во всем здании сильно пахло свежей краской. Когда-то это, вероятно, был впечатляющего вида особняк, но теперь, после переделок, он превратился в безликую трехэтажную гостиницу.
– На втором этаже идет ремонт, – сообщил мне служащий, представившийся как Руди Фрай. – Мне придется разместить вас наверху. Вообще, нам не следовало бы пока принимать гостей, но... – он улыбнулся, давая понять, какое большое одолжение делает мне, разрешая остаться. На вид Руди перевалило за сорок. Он был мал ростом и слишком толст. На рубашке под мышками желтели давнишние следы пота. От него слегка попахивало медицинским спиртом.
Я огляделся. У меня создалось впечатление, что гостинице даже в лучшие времена не грозил наплыв посетителей.
– Я знаю, о чем вы думаете, – улыбнулся клерк, блестя вставными зубами. – Вы удивляетесь, зачем кому-то понадобилось бросать деньги на ветер, занимаясь обновлением мотеля в такой дыре? – он подмигнул и доверительно наклонился ко мне. – Хочу сказать вам, сэр, что городу недолго оставаться дырой. Здесь собираются развернуться японцы. А с их приходом это место превратится в золотое дно. А где же еще им остановиться? – он весело рассмеялся. – Черт возьми, да мы с купюрами будем в сортир ходить. – Он вручил мне ключ с тяжелым деревянным брелоком. – Ваша комната на верхнем этаже, номер двадцать три. Лифт не работает.
Комната оказалась довольно чистой. Запертая дверь вела в смежную комнату. Вскрыть замок перочинным ножом было секундным делом. Затем я принял душ, переоделся и вернулся в город.
Экономический спад семидесятых нанес тяжелый удар по Хейвену: он подкосил в нем и без того скудную промышленность. Возможно, городку удалось бы оправиться, найти новый путь к благосостоянию, но его мрачная история сыграла свою роковую роль, и город постепенно совсем захирел. А дождь с усердием поливал улицы и магазины, людей и дома, лился на ржавеющие кузова и машины – на все вокруг. Но его старания не хватило, чтобы освежить Хейвен, и, казалось, сам дождь только запачкался после своих трудов.
Я зашел в приемную шерифа, но не застал там ни его, ни Алвина Мартина. Один из заместителей шерифа, некто Уоллес, сидел за столом с хмурым видом и развлекал себя, поглощая печенье. Я решил подождать до утра, надеясь, что мне посчастливится встретить здесь более склонного к общению представителя закона.
Ресторан в это время уже закрывался, и мне осталось выбирать между баром и закусочной с бургерами. В баре было темновато, как будто большая часть энергии ушла на горевшую розовым цветом вывеску: «Радушный прием». Несмотря на яркий свет неоновых ламп, радушием в баре и не пахло. Из приемника доносились импровизации в стиле «кантри», а по телевизору над стойкой шел баскетбольный матч. Но звук был сильно убавлен. Игра, похоже, никого и не интересовала. Человек двадцать посетителей сидели за столами и у длинной потемневшей от времени деревянной стойки. Бросалась в глаза парочка верзил. При виде их напрашивалась мысль об оставленном дома с няней третьем медведе. При моем появлении негромкий рокот разговоров местами стих, но почти сразу возобновился в прежнем объеме.
Небольшая группа мужчин у обшарпанного бильярда наблюдала за игрой высокого крепкого бородача и его соперника постарше, ловко гонявшего шары. Игроки оглядели меня, не прерывая партию. Как видно, здесь к бильярду относились серьезно. А выпивка была не в особой чести: крепкие ребята, окружавшие бильярдный стол, держали в руках бутылки светлого пива.
Я уселся у стойки и попросил бармена, чья белая рубашка в этом заведении резала глаза чистотой, налить мне кофе. Он и ухом не повел в мою сторону, с повышенным интересом наблюдая за баскетбольным матчем. Я повторил просьбу. Его ленивый взгляд оторвался от экрана и остановился на мне. Он смотрел на меня, как на шествующего по столу таракана, которых он только что перебил кучу и теперь прикидывает, а не прихлопнуть ли еще одного для ровного счета.
– Здесь кофе не подают, – объявил он.
Я прошелся взглядом вдоль стойки. Через два место от меня пожилой мужчина в клетчатой шерстяной куртке и потертой кепке попивал из кружки что-то очень похожее по аромату на крепкий черный кофе.
– А он что, с собой принес? – кивнул я в сторону мужчины с кофе.
– Точно, – не отрываясь от телевизора, подтвердил бармен.
– Тогда кола сойдет. Она на второй полке снизу у твоих колен. Нагибайся осторожней, не ушибись.
Не сразу, но он все же соизволил нагнуться, по-прежнему уставившись на экран, и так же, не глядя, нащупал открывалку. Передо мной оказалась открытая бутылка и стакан безо льда. В зеркале за стойкой я заметил несколько насмешливых улыбок и услышал низкий, многообещающий женский голос. Зеркало указало мне, что он принадлежал пышноволосой брюнетке с грубыми чертами лица. Она сидела в углу, и толстый спутник недовольно бурчал ей в ухо что-то похожее на воркование больного голубя.
Я налил себе колу и залпом осушил стакан. Теплый и липкий напиток пристал к небу, языку и зубам. Бармен некоторое время протирал стаканы полотенцем, не стиранным с незапамятных времен. Когда ему наскучило разводить по стеклу грязь, он подошел ко мне и положил передо мной полотенце.
– Здесь проездом? – в вопросе не чувствовалось любопытства. Он прозвучал скорее как совет, чем вопрос.
– Нет, – не стал распространяться я.
Он подождал продолжения, но не дождался и первый прервал паузу:
– А зачем тогда приехали? – он посмотрел на игроков у бильярда за моей спиной. Стук шаров стих. Он выдавил из себя любезную улыбку. – Может быть, я смог бы... – улыбка разъехалась еще шире, – ...оказаться полезным, – тон его стал насмешливо-официальным.
– Ты знаешь кого-либо по фамилии Деметр?
Улыбочка застыла на его физиономии.
– Нет, – ответил он после минутного оцепенения.
– Тогда сомневаюсь, что ты можешь оказаться полезным, – в тон ему ответил я и положил на стойку два доллара. – Это за радушие, и смените вывеску. – Посоветовал я, собираясь уходить.
Когда я повернулся, передо мной оказался какой-то тип небольшого роста в поношенной голубой куртке, сильно смахивающий на крысу. На носу его чернели точки угрей, а выступающие вперед зубы с пятнами желтизны очень напоминали клыки моржа. Надпись на черной бейсболке окружали, в отличие от традиционного логотипа, головы в капюшонах ку-клукс-клана.
Под его курткой я увидел слово «Пуласк». В этом месте зародилось движение ку-клукс-клан. Думаю, Том Робб, важная птица в клане, просиял бы, увидев остренькую, но не лишенную совсем печати интеллекта мордочку этого пасючонка, приехавшего, чтобы проникнуться воздухом Пуласки. Робб старался привлечь в клан образованную элиту: юристов и учителей. Однако большинство адвокатов не очень бы обрадовались такому клиенту, как этот крысеныш, не говоря уж о том, чтобы иметь его своим соратником.
Но в новом клане Крысу нашлось бы место. Каждой организации нужна своя пехота, а у этого парня на физиономии ясно читалось: пушечное мясо. И, уж если бы новые клановцы вздумали двинуть на Капитолий, Крыс непременно оказался бы в первых рядах и лег бы костьми за идею.
За его спиной нависал своей огромной массой бородач с маленькими свиными глазками без проблесков глубокого ума. Его ручищи не имели четкой формы, а под рубашкой цвета хаки выпирал живот. По рубахе шла надпись: «Убивай всех подряд, а сортирует пусть Бог», но верзила не принадлежал к морской пехоте, а больше смахивал на дебила.
– Как жизнь? – поинтересовался Крыс. В баре смолкли разговоры. Группа у бильярда перестала слоняться, а застыла в ожидании дальнейших событий. Один из них, предвкушая потеху, с улыбкой подтолкнул другого локтем. Крыс и его дружок были как видно местными задирами.
– Пока отлично.
Крыс кивнул с таким видом, словно услышал нечто исполненное глубокого смысла, с чем он был целиком и полностью согласен.
– Знаешь, – заметил я, – однажды я помочился в саду Тома Робба.
Я сказал истинную правду.
– Я думаю, тебе лучше всего уехать отсюда, – изрек Крыс после паузы, в течение которой скрипел мозгами, стараясь уяснить, кто такой Том Робб. – Почему бы тебе не свалить, а?
– Спасибо за совет, – я собирался обойти Крыса, но его приятель толкнул меня назад к стойке пятерней размером с лопату.
– Это был не совет, – возразил Крыс и указал большим пальцем на дружка.
– Это Сикс – Шестерка. Тебе не придется сейчас уйти и пылить по дороге в своей поганой машине. Сиксу хочется вздуть тебя как следует.
Сикс неопределенно ухмыльнулся. На нем эволюция явно отдыхала.
– Ты знаешь, почему его так зовут?
– Попробую угадать, – начал я. – Наверное потому, что дома сидят еще пять таких же дуболомов, точно?
По всем статьям мне не светило узнать происхождение прозвища Сикс, потому что он убрал с лица дурацкую ухмылку и ринулся мимо Крыса ко мне с недвусмысленным намерением схватить за горло. Для своей комплекции он сделал быстрый выпад, но все же оказался недостаточно проворным. Я вскинул ногу и двинул Сикса каблуком в левое колено. Послышался характерный хруст. Громила словно споткнулся, скривившись от боли, а затем вильнул в сторону и осел.
Дружки стали подтягиваться ему на выручку, но в этот момент сзади наметилось какое-то движение, и к нам стал проталкиваться маленький толстенький полицейский лет тридцати. Он держал руку на рукоятке пистолета. Это был Уоллес, один из заместителей шерифа, собственной персоной, любитель печенья Уоллес. Он сильно нервничал и был не меньше того испуган. Людей такого сорта приводит в полицию желание возвыситься над теми, кто не давал им житья в школе: отбирал деньги, выданные родителями на завтраки, поколачивал, высмеивал. Но обычно их надежды не оправдываются: выросшие шутники и задиры не собираются отказываться от насмешек, и далеко не всегда полицейская форма бывшего одноклассника помешает им пустить в ход кулаки. Но на этот раз в руках у Уоллеса было оружие, и горячие парни, возможно, смекнули, что он напуган так сильно, что может, чего доброго, и пальнуть.
– Что здесь такое, Клит?
– Веселье немного вышло из берегов, Уоллес. С законом все в порядке, – нарушил молчание Крыс.
– А я не к тебе обращался, Гейб.
Сиксу помогли подняться и усадили на стул.
– Что-то на веселье это не очень похоже. Думаю, парни, вам надо в участок пройтись, там и остынете немного.
– Оставь, Уоллес, тихий низкий голос принадлежал худому жилистому мужчине с холодным взглядом темных глаз и бородой с проседью. В его тоне и облике чувствовалась властность, и он определенно превосходил умом своих приятелей, способных только на нехитрые гадости. Седобородый внимательно разглядывал меня с видом гробовщика, оценивающего потенциального клиента.
– Ладно, Клит, но... – Уоллес умолк, не договорив. Должно быть, он сообразил, что для тех, кто стоял перед ним, любые его слова не будут значить ровным счетом ничего. Он кивнул, как будто решение не углубляться в дело исходило от него.
– Вам лучше уйти, мистер, – перевел на меня взгляд Уоллес.
Я встал и поспешно удалился среди общего молчания.
Вернувшись в мотель, я позвонил Коулу. Меня интересовало, не открылись ли новые факты по делу об убийстве Стивена Бартона. Но Уолтера на месте не оказалось, и дома работал автоответчик. Я оставил для него номер своего телефона и попытался заснуть.
