Текст книги "Стихотворения (2)"

Автор книги: Джон Китс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

И привечает искренность и младость,

Святую жажду подвигов и битвы,

Лелеемую с детства, как молитвы.

(Известно было: Калидор порою,

и занятый любовною игрою,

С восторгом все поглядывал, бывало,

На гостя, на изящное забрало.)

При свете, заливавшем зал гостиный,

Мерцали кольца, лезвия, пластины.

Затем сошлись в отдельном помещенье.

О, леди были в полном восхищенье

От зелени, что там по стенам дома

Ползла вокруг оконного проема.

Сняв тяжкое стальное облаченье,

Сэр Гондиберт вздохнул от облегченья.

Меж тем сэр Клеримонд, сидевший рядом,

Обводит всех спокойным, добрым взглядом.

Сэр Калидор... Он замер в ожиданье:

Он явно хочет выслушать преданье

О рыцаре, что, воспротивясь року,

Урок преподал скверне и пороку

И даму спас от козней лиходея.

Как будоражит юношу идея!

Целует руки женщин он в волненье.

Те смотрят на него в недоуменье,

Но скрытое становится им видно,

И все над ним смеются необидно.

Чуть веет бриз от леса и от речки.

Чуть изогнулось пламя длинной свечки.

А как поет ночная Филомела!

Как пахнет липа! С дальнего предела

Летит сигнал, рожденный в тайном роге.

Луна одна гуляет на дороге.

И счастливы здесь рыцари и леди,

Что в долгой, обстоятельной беседе

Встречают ночь. Чу! Слабое гуденье:

То Веспер начинает восхожденье.

Пусть мирно спят...

Перевод Е.Фельдмана

x x x

Тому, кто в городе был заточен,

Такая радость – видеть над собою

Открытый лик небес и на покое

Дышать молитвой, тихой, точно сон.

И счастлив тот, кто, сладко утомлен,

Найдет в траве убежище от зноя

И перечтет прекрасное, простое

Преданье о любви былых времен.

И, возвращаясь к своему крыльцу,

Услышав соловья в уснувшей чаще,

Следя за тучкой, по небу скользящей,

Он погрустит, что к скорому концу

Подходит день, чтобы слезой блестящей

У ангела скатиться по лицу.

Перевод С.Маршака

x x x

Мне любо вечером в разгаре лета,

Лишь ливни злата запад обольют

И гнезда облака себе совьют

На зыбках ветерков, с тщетою света

Душой проститься и укрыться где-то

От мелочных забот, найти приют

В душистой чаще, где не ходит люд,

Мне сердце оживит услада эта.

В колодец дум спокойных опущусь

О Мильтоне, о Сидни в гробе хладном,

И созерцать их лики дух мой станет;

И на крылах Поэзии взовьюсь,

И, может, волю дам слезам отрадным,

Когда печаль напевная нагрянет.

Перевод А.Парина

ДРУГУ, ПРИСЛАВШЕМУ МНЕ РОЗЫ

Я полем шел – в тот час стрясают птицы

С зеленых кровель гнезд алмазный сор

И воинство, спеша в дневной дозор,

Велит щитам помятым распрямиться.

И вдруг природа знак дала раскрыться

Долинной розе, что своих сестер

Опередила и сладила взор,

Как жезл в руках Титании-царицы.

Мой нюх был сыт, расхожий аромат

Садовых роз ему претил – и что же?

Ты роз прислал – я радостью объят,

И у меня мороз пошел по коже.

Их голоса чуть слышно говорят

О мирной радости, о дружбе нерасхожей.

Перевод А.Парина

МОЕМУ БРАТУ ДЖОРДЖУ

Я в чудеса земли влюблен давно:

Вот солнце утром, наподобье птицы,

Пьет с листьев слезы. Вот небес десница

Колышет лавров тонкое руно.

Вот океан – лазурное сукно,

Его суда, пещеры, страхи, лица

И глас таинственный, в котором мнится

Все то, что есть и будет нам дано.

И ныне, Джордж, пока пишу, дивясь,

Диана из-за облачной преграды

Глядит так робко, будто бы боясь

Раскрыть свои полночные услады.

Но разве может с мыслию твоей

Сравниться чудо неба и морей?

Перевод В.Лунина

ПОСЛАНИЕ МОЕМУ БРАТУ ДЖОРДЖУ

Я пережил унылых дней немало.

Не раз меня тоска одолевала,

И мозг тупел от скуки небывалой,

И был я глух к небесному хоралу.

В туманные я вглядывался дали,

Где молнии резвились и сверкали.

К земле склоняясь, погружаясь в травы,

Я ждал явленья мысли величавой;

Но под шатром багряным небосклона

Не слышал я мелодий Аполлона,

И с огорченьем видел я, как, тая,

Тускнела в небе лира золотая;

И зря внимал я медоносным пчелкам:

Я сельских песен не усвоил толком.

Я чувствовал, что взгляды женщин милых,

И те воспламенить меня не в силах,

И не воспеть мне на моих страницах

Ни рыцарей, ни дам прекраснолицых.

Но те, что к лаврам столь неравнодушны,

Бывают недоступны жизни душной,

Когда, одну поэзию приемля,

Они отвергнут воздух, воду, землю.

(Либертасу поведал Спенсер это.

Я верю гениальному поэту.)

Когда Поэт в иных витает сферах,

Он видит небо в юных кавалерах

На белых скакунах, при всем параде,

Что рубятся друг с другом шутки ради.

Их вылазку и бой во вражьем стане

Мы молнией считаем по незнанью,

И лишь Поэт в своем особом раже

Услышит горн их крепостного стража.

Когда ворота распахнут широко

И всадники мелькнут в мгновенье ока,

Поэт успеет разглядеть в проеме

Веселый пир, царящий в славном доме,

Красавиц, пляшущих неутомимо,

Что могут сниться только серафиму,

И кубки, и вино, что в них искрится,

Как в вихре солнца яркие частицы,

Где струи падают, по всем приметам

Подобные сгорающим кометам.

Цветы в саду – в количестве несметном,

Но их не рвать обыкновенным смертным.

Здесь Аполлон считается с угрозой:

Поэт всегда в жестоком споре с розой.

Фонтаны бьют и смешивают струи,

Сливаясь в обоюдном поцелуе,

Стекая грациозно и картинно,

Как ручейки по плавникам дельфина,

Когда он подплывает стороною,

Своим хвостом играя над волною.

Все это тот с восторгом наблюдает,

Кого воображенье распирает.

Не он ли подставляет, увлеченный,

Вечерним бризам лоб разгоряченный?

И не его ль и все его таланты

Притягивают звезды-бриллианты?

Не он ли покорен луною нежной,

Что в облаках – в сутане белоснежной

Торжественно плывет в ночном просторе

Монашкой милой в праздничном уборе?

Конечно, он, чьи зорко видят очи

Все буйства и секреты каждой ночи.

Случись когда, что сам их подгляжу я,

Тебя рассказом, брат, заворожу я.

Чем в этой жизни барды ни богаты,

Вознаградят потомки их трикраты.

Когда косая топчется в передней,

О чем Поэт мечтает в миг последний?

"Когда истлеет низменное тело,

Мой дух достигнет высшего предела,

И мир постигнет суть моей работы,

И за мечи возьмутся патриоты.

Моих стихов суровые набаты

Поселят страх под сводами сената,

И мудрецы, об истине радея,

В свою мораль внесут мою идею,

Воспламенясь моими же стихами,

А я, сходя с небес, раздую пламя.

Мой лучший стих, мой самый стих удачный,

Послужит гимном деве новобрачной.

Однажды майской утреннею ранью,

Устав плясать, рассядутся селяне

Вкруг девушки какой-нибудь прелестной,

Объявленной здесь королевой местной,

И цветик белый, пурпурный и красный

Они вплетут в венок ее прекрасный,

Поскольку белый с красным непреложно

Здесь символ всех влюбленных безнадежно.

Букетиком лежат посередине

Фиалки на груди ее невинной.

Она стихи читает; томик скромный

Переполняет радостью огромной

Сердца селян, скрывающих волненье

Под сдержанные крики одобренья.

В стихах – надежды, страхи и невзгоды,

Что испытал я в молодые годы.

Браслет жемчужный ярко-ярко блещет,

Горит, переливается, трепещет.

Иду я к детям с песней колыбельной.

Да будет свят покой их беспредельный!

Я говорю прости холмам и ниве,

Их размывает в дальней перспективе,

И быстро восхожу к вершинам горным,

Дивясь пространствам диким и просторным.

Прекрасный мир, я, смело духом рея,

Твоих сынов и дочерей согрею

Своим стихом!" – Ах, друг и брат мой, ныне,

Когда б я укротил мою гордыню

Для радостей обычных, то, предвижу,

Я стал бы людям и милей, и ближе.

Иные мысли – сущее мученье,

Но боль мне приносила облегченье,

И счастлив был я – найденному кладу

Душа и то не столь была бы рада.

Моих сонетов публика не знала,

Но ты их знал – мне этого хватало.

Я на траве недавно, брат, валялся,

Любимому занятью предавался:

Писал тебе письмо, и в те мгновенья

Лицом ловил я ветра дуновенья.

Вот и сейчас лежу я на утесе,

Примяв цветы. Мой великан вознесся

Над океаном. На мои заметки

Светило сквозь траву бросает клетки.

Овсы – налево. Затесавшись в злаки,

Нелепо среди них алеют маки.

Их цвет напоминает о мундире,

Весьма непопулярном в штатском мире.

Направо – океан. На лоне бурном

Зеленый цвет соседствует с пурпурным.

Вон парусник несется, словно птица;

От водореза пена серебрится.

Там – жаворонки в гнездах копошатся,

Там – чайки беспокойные кружатся;

Садятся на волну они порою,

Но на волне им тоже нет покоя.

А запад, разрумяненный закатом,

Напоминает: попрощайся с братом.

Повторного не жду напоминанья.

Шлю поцелуй воздушный. До свиданья!

Перевод Е.Фельдмана

ПОСЛАНИЕ ЧАРЛЬЗУ КАУДЕНУ КЛАРКУ

Ты видел, Чарльз, как лебедь грациозный

Плывет порой, задумчивый, серьезный,

Плывет бесшумно, словно луч нетленный,

Идущий к нам из глубины вселенной.

Порой он крылья распахнет просторно,

Красуясь перед Нимфою озерной,

И капельки, сверкающие в ряби,

Как драгоценность, вытащит из хляби.

В гнездо несет он капельки-алмазы,

Чтоб медленно их выпить, а не сразу,

Но все же сохранить не может птица

Ни на мгновенье влажные частицы.

Причиною тому – их быстротечность.

Они – как время, канувшее в вечность.

В реке Поэзии и я немало

Сгубил, как лебедь, времени. Бывало,

Весло разбито; паруса провисли;

Ни ветерка; бесцельно бродят мысли;

Вода меж пальцев, исчезая, блещет...

Увы, меж них алмаз не затрепещет!

И я прервал на время переписку.

Но ты не обижайся, друг мой близкий:

Твой слух привык к классическим канонам,

Зачем тебе общаться с пустозвоном?

Попробовав напитки Геликона,

Мое вино ты вряд ли благосклонно

Отведаешь: к чему ходить в пустыню,

Бесплодную и полную унынья,

Тебе, который Байи видел виды,

Где отдыхал под музыку Армиды

И где читал бессмертного Торквато,

Редчайших роз вдыхая ароматы,

Тебе, который у потока Маллы

Дев белогрудых приласкал немало?

Бельфебу наблюдал ты в речке чистой,

Ты видел Уну в чаще густолистой

И Арчимаго, – рябью серебристой

Он любовался; всей душою страстной

Он предан королеве был прекрасной,

Титанию он зрил на тропах тайных,

Уранию – в дворцах ее бескрайных.

Либертас наш, водя его по бору,

Возвышенные вел с ним разговоры,

И сам ты слушал умиротворенно,

Как пел Либертас славу Аполлону,

Как пел он о летящих эскадронах,

О женщинах заплаканных, влюбленных,

О многом, что мне прежде и не снилось.

Так думал я; ползли и торопились

За днями дни – без веры, без надежды:

Мое перо – увы, перо невежды.

Когда б я мог, я посвятил бы строки

Тебе, мой друг, за первые уроки

Того, как можно сделать стих свободным,

Величественным, сжатым, благородным.

Цитировал ты Спенсера пространно,

Там плыли гласных птичьи караваны,

И Мильтона читал, – в поэме были

Покорность Евы, ярость Михаила.

Кто мне, входившему в литературу,

Открыл сонета строй и партитуру?

Кто объяснил мне свойства оды пышной,

Что, как Атлас, крепчает ношей лишней?

Кто доказал, что эпиграммы жало

Разит верней, чем лезвие кинжала,

Что эпос – царь, который миру внемлет

И, как кольцо Сатурна, мир объемлет?

Ты, Клио показав мне без покрова,

Долг патриота указал суровый,

Поведал об Альфреде и о Телле,

О Бруте, что свершил благое дело,

Убив тирана. Что б со мною стало,

Когда б не ты? Бесцветно и устало

Воспринял бы в душевном нездоровье

Я этот мир, наполненный любовью.

Смогу ли я забыть благодеянья?

Смогу ль оставить их без воздаянья?

О нет! Стихами угоди тебе я,

От радости б катался по траве я.

Я издавна одну мечту лелею:

Что ты, о времени не сожалея,

Меня прочтешь – страницу за страницей.

Пришел мой день. Так пусть же он продлится!

Я несколько недель не видел шпили,

Что воды яркой Темзы отразили,

Не видел солнечный восход в тумане

И тени, тающие утром рано

Над лугом и над речкой каменистой.

Ах, как чудесно в местности холмистой,

Где свежесть ручейков в такую пору

Пьет ветерок, бродя по косогору,

Где нива созревает золотая,

Где Цинтия смеется, воцаряя

Ночами летними в небесном крае,

И облако, как нежный пух, кружится,

И кажется, она в постель ложится!

Я стал бывать в высоких этих сферах,

Лишь разобравшись в рифмах и размерах.

"Пиши! – меня Природа призывала.

Прекрасней дня на свете не бывало!"

И я писал. Стихов скопилось много.

Я не в восторге был от них, ей-Богу,

Но сочинить решил, доверясь чувству,

Тебе письмо. Особое искусство

В особом вдохновении нуждалось,

Что достиженьем цели возбуждалось,

И мне казалось: в этом достиженье

Поможет мне мое стихосложенье.

Но много дней прошло с поры блаженной,

Как Моцарт мне открылся вдохновенный,

И Арн, и Гендель душу мне согрели,

И песни Эрин сердцем овладели.

Они в твоем прекрасном исполненье

Всецело отвечали настроенью.

Мы, по тропе бродя тенистой, длинной,

Оказывались в местности равнинной;

Мы в комнате твоей библиотечной

Беседой наслаждались бесконечной.

Спускалась ночь; мы ужинали плотно;

Затем искал я шляпу неохотно;

Ты провожал меня; ты жал мне руку

И уходил; но все я слышал звуки,

Но все внимал твоей недавней речи,

Хотя ты от меня уж был далече

И, возвращаясь, шел к родному дому,

Шагая по покрову травяному.

О чем я думал в тихие минуты?

"Избави Бог его от лишней смуты,

Да не загубят этой жизни годы

Ни мелкие, ни крупные невзгоды!"

Одолевали мысли всею силой.

Жму руку, Чарльз. Спокойной ночи, милый!

Перевод Е.Фельдмана

КАК МНОГО БАРДОВ ЗРЯШНО ЗОЛОТИТ...

Как много бардов зряшно золотит

Времен упадок! К вящей из досад

То, что подобной пище был я рад;

Уж лучше б я оглох, или отит

Меня отвлек от песенных харит,

Я так устал от чувственных рулад,

С бесстыдством дело не пойдет на лад,

Как только не отбили аппетит.

Прислушайся, что только ни припас

Нам вечер: листьев шепот, пенье птиц,

Журчанье вод и шелесты страниц,

Звон колокола и обрывки фраз;

И как бы время ни валило ниц,

Все-все гармонию рождает в нас.

Перевод В.Широкова

ПОСЛЕ ПЕРВОГО ЧТЕНИЯ ЧАПМЕНОВСКОГО "ГОМЕРА"

У западных я плавал островов,

Блуждал я в королевствах вдохновенья.

И видел золотые поселенья,

Обитель аполлоновских певцов.

Гомера темнобрового владенья

Я посетить был издавна готов,

Но не дышал бы воздухом богов,

Когда б не Чапмен, первый в песнопенье.

Я счастлив. Так ликует звездочет,

Когда, вглядевшись в звездные глубины,

Он вдруг светило новое найдет.

Так счастлив Кортес был, чей взор орлиный

Однажды различил над гладью вод

Безмолвных Андов снежные вершины.

Перевод В.Микушевича

ЮНОЙ ЛЕДИ, ПРИСЛАВШЕЙ МНЕ ЛАВРОВЫЙ ВЕНОК

Встающий день дохнул и свеж и бодр,

И весь мой страх, и мрачность – все прошло.

Мой ясен дух, грядущее светло,

Лавр осенил мой неприметный одр.

Свидетельницы звезды! Жить в тиши,

Смотреть на солнце и носить венок

Из листьев Феба, данный мне в залог

Из белых рук, от искренней души!

Кто скажет: "брось", "не надо" – лишь наглец!

Кто осмеет, пороча, цель мою?

Будь он герой, сам Цезарь, – мой венец

Я не отдам, как честь не отдаю.

И, преклонив колени наконец,

Целую руку щедрую твою.

Перевод В.Левика

ПОКИДАЯ ДРУЗЕЙ В РАННИЙ ЧАС

Дай мне перо и свиток вощаной

Белее светлой ангельской ладони

И света звезд: к юдоли благовоний,

В край лучезарный дух умчится мой.

Оживлены божественной игрой,

Там колесницы мчат, лоснятся кони,

Искрятся крылья, жемчуга в короне,

И взгляды острые в толпе живой.

Как пенье услаждает чуткий слух!

Строка моя, будь звучно-величавой,

Когда торжественный умолкнет звук.

Сражается теперь мой высший дух,

Чтоб стих мой небесам служил оправой.

И одиноким не очнуться вдруг!

Перевод Н.Булгаковой

x x x

Студеный вихрь проносится по логу,

Рвет на откосе черные кусты;

Морозные созвездья с высоты

Глядят на дальнюю мою дорогу.

Пусть этот ветер крепнет понемногу,

И шелестят опавшие листы,

И леденеет серебро звезды,

И долог путь к домашнему порогу,

Я полон тем, что слышал час назад,

Что дружбе нашей вечер этот хмурый:

Передо мною Мильтон белокурый,

Его Ликид, оплаканный как брат,

Петрарка верный с милою Лаурой

Зеленый, девичий ее наряд.

Перевод Б.Дубина

К ХЕЙДОНУ

Жива в народе – и в глуши лесов,

И в нищенском квартале – эта страсть:

Любить добро, к великому припасть

И славному воздать в конце концов.

"Единство цели", действия и слов,

Где истине, казалось, не попасть

В пророки, – истинную правит власть

И пристыжает алчущих дельцов.

Народная привязанность – вот щит

Чудесный для высокого ума,

Который зависти бежать велит

В тот самый хлев, откуда, как чума,

Она и вышла. Вся страна стоит

За правого, любуясь им сама.

Перевод А.Прокопьева

К НЕМУ ЖЕ

И ныне гений на земле гостит:

Тот с горних крыл совлек небесный лад,

Озерный край, прохладу, водопад

И Хелвеллин, где облако висит;

В тюрьме весна второго посетит,

Улыбка роз, фиалок нежный взгляд;

И третий – тверд, и он – свободы брат:

Под шепот Рафаэля кисть летит.

Есть и другие, и призыв их нов.

Грядущего отряд передовой,

Они, они – иного сердца зов

В сей мир несут и слышат пульс иной.

Так вслушайся в священный торг веков,

Род смертных, и молчи, Господь с тобой.

Перевод А.Прокопьева

МОИМ БРАТЬЯМ

На углях хлопотливо пляшет пламя

Сквозь тишину украдкой треск ползет,

Как шепот домового, что блюдет

Согласие меж братними сердцами.

Гляжу в огонь – приходят рифмы сами;

Завороженно ваше зренье льнет

К страницам мудрой книги – от забот

Она врачует, завладев очами.

День твоего рожденья, Том, сейчас

Я радуюсь, что он так мирно длится.

Нам вечер вместе коротать не раз,

Гадать, в чем радость бытия таится,

В чем смысл его – пока великий Глас

С небытием не повелит сродниться.

Перевод А.Парина

x x x

Зеленый мир был создан для Поэтов.

Повесть о Римини

Я наблюдал с пригорка острым взором,

Насколько был спокоен мир, в котором

Цветы, взойдя в своем природном лоне,

Еще стояли в вежливом поклоне

В прогалине лесной зеленогривой,

Пленяя красотой негорделивой.

Здесь облака лежали в передышке,

Все белые, как овцы после стрижки.

Они передо мною почивали

На голубом небесном покрывале.

Бесшумный шум раздался надо мною,

Неслышный вздох, рожденный тишиною,

И даже тень, что по траве тянулась,

В короткий этот миг не шелохнулась.

Все чудеса, доступные для глаза,

Пейзаж переполняли до отказа.

Был воздух чист, и было расстоянье

Подробности размыть не в состоянье.

Я вглядывался, время не жалея,

В лесные бесконечные аллеи,

Угадывая в страсти прозорливой

Исток любой речушки говорливой.

Я чувствовал себя таким свободным,

Что мнил себя Гермесом быстроходным.

Когда мои лодыжки окрылились,

Мне все земные радости открылись,

И стал цветы я собирать по свету,

Которых краше не было и нету.

Пчела вокруг цветов жужжит и вьется.

Жизнь без нее нигде не обойдется.

Да будет свеж ракитник золотистый;

Да охранится шапкой травянистой

Живительная влага под корнями;

Пусть мох растет, обложенный тенями.

Орешник сплелся с вереском зеленым.

Здесь ветерки к веселым летним тронам

Приводит жимолость. На корне старом

Побеги юные растут недаром:

То сообщает о своем явленье

Идущее на смену поколенье.

Источник вод волнуется, ликует,

Когда о дочерях своих толкует

Чудесным колокольчикам. Он плачет

Из-за того, что ничего не значат

Для вас цветы: их оторвав от почвы,

Безжалостно отбросите их прочь вы.

Вы, ноготки, раскрывшись утром чистым,

Венцам лучистым

Просохнуть дайте, обратив их к небу:

Чтоб ваши арфы повторили плавно

Все то, о чем он сам пропел недавно.

Поведайте ему порой росистой,

Что я ваш друг и ваш поклонник истый,

Что глас его мне ветра дуновенье

В любую даль несет в одно мгновенье.

А вот горошек дозревает сладкий,

Горошинки в полет готовя краткий,

И ус его, что мелко-мелко вьется,

Хватается за все, за что придется.

Остановись у длинного забора,

Что вдоль ручья стоит у косогора,

И убедись: природные деянья

Куда нежней и мягче воркованья

Лесного голубя. Ни шепоточком

Ручей себя не выдаст этим кочкам

И этим ивам; веточки и травы

Плывут здесь медленно и величаво.

Прочтешь ты два сонета к их приходу

Туда, где свежесть поучает воду,

Витийствуя над галькою придонной,

Где пескари серебряной колонной

Всплывают и, как бы открыв оконце,

Высовываются, почуяв солнце,

И с сожалением уходят в воду,

Не в силах изменить свою природу.

Лишь пальцем тронь обитель водяную,

Они рванут отсюда врассыпную,

Но отвернись, и снова, честь по чести,

Лукавцы соберутся в том же месте.

Я вижу, что к салату рябь стремится,

Чтоб в листьях изумрудных охладиться,

Чтоб, охладившись, увлажнить растенья,

Не ведая границ и средостенья.

Так добрый друг идет на помощь другу,

Услугой отвечая на услугу.

Порой щеглы, слетая с нижней ветки,

Купаются в ручье, шумят, как детки,

И воду пьют, но вдруг, как бы с капризом,

По-над ручьем в леса уходят низом

Иль медлят, чтобы, затаив дыханье,

Мир созерцал их желтое порханье.

Нет, мне, пожалуй, этого не надо;

Но шороху душа была бы рада

С которым девушка свой сарафанчик

Отряхивает, сбросив одуванчик,

Или хлопкам по девушкиным ножкам,

Что бьют щавель, растущий по дорожкам.

Сама с собой играет, как котенок.

Застань врасплох – смутится, как ребенок!

Ах, девушку с ее полуулыбкой

Хочу вести по переправе зыбкой,

Хочу коснуться тонкого запястья,

К щеке ее прижаться... Вот где счастье!

Пускай она, прощаясь, чуть замнется,

Пускай не раз вздохнет и обернется.

Что дальше? На охапке первоцвета

Засну в мечтах, – однако, до рассвета

Цветочную я буду слышать почку

На переходе к зрелому цветочку;

Я мотыльков услышу ассамблеи,

Где веселятся, крыльев не жалея;

Услышу я в молчании великом,

Когда луна, серебряная ликом,

На небеса взойдет походкой плавной.

О, Жизнедатель бардов, светоч главный

Всех кротких, добродетельных и честных,

Ты – украшатель рек и сфер небесных,

Ты – голос листьев, и живых, и павших,

Ты открываешь очи возмечтавших,

Ты – покровитель бдений одиноких

И размышлений светлых и глубоких.

Нет славы, убедительнее вящей,

Золотоустых гениев родящей.

Писатели, поэты, мудрецы ли

Разговорить их лишь Природа в силе!

В сиянии чудес нерукотворных

Мы видим колыханье сосен горных.

Мы пишем, избегая словоблудья,

И нам спокойно, как в лесном безлюдье.

Мы красоту полета замечаем

И в этой красоте души не чаем.

Где розы нам росою брызжут в лица,

Где зелень лавра тленья не боится,

И где цветы шиповника, жасмина,

И виноград, смеющийся невинно,

И пузыри, что лезут нам под ноги,

От беспокойства лечат и тревоги,

Там, словно бы от мира не завися,

Уходим мы в заоблачные выси.

Кто чувствовал, тот знает, как Психея

Вошла впервой в чертоги эмпирея,

Как были ей с Любовью встречи любы,

Когда щека к щеке и губы в губы,

Когда целуют в трепетные очи

При вздохе дня, при вздохе нежной ночи.

Потом: восторг немыслимый – истома

Тьма – одиночество – раскаты грома;

И новый день былое горе вытер,

И принял благодарности Юпитер.

Так чувствует, кто вводит нас в дубраву,

Когда отводит ветки слева, справа,

Чтоб в этих дебрях, любопытства ради,

Мы присмотрелись к Фавну и Дриаде.

С гирляндою цветочной в разговоре

Представим мы, в каком была здесь горе

Сиринга, убегавшая от Пана,

И как он сам впросак попал нежданно,

Как плакал он, когда ушла добыча,

Печальный ветер, с песней еле слышной

Плутавший рядом, в заросли камышной.

Чем бард старинный прежде вдохновлялся,

Когда воспеть Нарцисса он пытался?

Он прежде обошел весь мир огромный,

Пока не выбрал уголок укромный.

И был там пруд, и не было зерцала,

Что небеса бы чище отражало,

Взиравшие спокойно, как обычно,

На лес, переплетенный фантастично.

Там наш Поэт нашел в одной из точек

Ничем не примечательный цветочек,

Совсем не гордый, что, головку снизив

И венчик в отражении приблизив,

На воду глядя, не слыхал Зефира,

Страдая и любя вдали от мира.

Поэт стоял, сцепляя мысли звенья,

И вдруг заговорило вдохновенье,

И очень скоро он достиг успеха,

Поведав о Нарциссе и об Эхо.

Где был Поэт, нас одаривший песней,

Которой в свете не было чудесней,

Что и была, и есть, и будет юной,

Что ночью лунной

Покажет пешеходу при свиданье

Невидимого мира очертанья

И пропоет все то, чем полон воздух

И мысли, затаившиеся в звездах,

Рассыпанных по шелковистой глади?

Он перейдет, назло любой преграде,

В чудесный край и будет в крае оном

Искать предлог для встреч с Эндимионом.

Он был Поэтом и, к тому ж, влюбленным

На Латмии стоял он, где по склонам

Полз ветерок из миртовой долины.

Он гимны проносил через стремнины,

Плывя от храма звездного Дианы.

Там воскуренья были постоянны.

Охотница с улыбкой благосклонной

На жертвенник взирала, но влюбленный

Не мог на храм глядеть без огорченья:

Там красоту держали в заточенье!

И новый гимн, родившийся от стона,

Дал Цинтии ее Эндимиона.

О, Королева всей воздушной шири,

Всей красоты, что я увидел в мире!

Что ни скажу, сочту неумной басней,

Поскольку ты всего и всех прекрасней.

Скажу три слова – ты ответь короче,

Дав лишь одно мне: чудо брачной ночи!

Где флот за горизонт уйти стремится,

Там Феб, замедлив скорость колесницы,

Твою застенчивость сочтет курьезной,

Но, улыбнувшись, примет вид серьезный.

Тот светлый вечер помню я отлично:

Здоровый люд был весел необычно;

Всяк важность придавал своим манерам,

Чтобы казаться Фебом иль Гомером,

И, к огорчению самой Венеры,

Там женщин красота не знала меры.

Там ветерок с его дыханьем кротким

К полуоткрытым ластился решеткам

И всем, кого сразил недуг жестокий,

Он сон давал – и долгий, и глубокий,

И, выспавшись, они не знали боле

Ни жажды, ни томления, ни боли.

Они постели живо покидали,

Они к друзьям в объятья попадали.

Те щупали им лбы и поясницы,

Несли одежду и несли умыться.

Там юноши и девушки вначале

Молчали и в смущенье замечали

Огонь в глазах друг друга, и дичились

Они друг друга; как они ни тщились,

Но речь их без стихов была бессвязна,

И лишь стихи, моменту сообразно,

Протягивали шелковые узы,

И были нерушимы те союзы.

О Цинтия и пастырь твой! Пред вами

Я слаб воображеньем и словами.

Поэт ли я? – Пред силою могучей

Смирюсь и успокою дух летучий...

Перевод Е.Фельдмана

СОН И ПОЭЗИЯ

Ночь эта показалась мне длинна:

На ложе я ворочался без сна,

А почему – никак я не пойму.

Забота не теснила грудь мою,

Докучный не одолевал недуг...

Дж. Чосер

Нежней, чем лета теплое дыханье,

Спокойнее, чем ровное жужжанье

Пчелы, что, сбором дани занята,

Трудолюбиво вьется вкруг куста,

Прелестнее, чем розы цвет манящий

В укромном уголке тенистой чащи,

Пышней и ярче зелени лесов,

Отрадней соловьиных голосов,

Ясней, чем взор Корделии невинный,

Причудливей, чем вымысел старинный,

Ты, Сон! Успокоитель наших вежд,

Ночных гонитель страхов, друг надежд!

Тебе, кто нас баюкает с любовью,

К счастливому склоняясь изголовью,

Себя мы предаем, глаза смежив.

Любитель маков и плакучих ив,

Ты, спутав локоны красотке спящей,

С лучами утра внемлешь клич гремящий

Благодарения согласный хор:

Вновь тешит солнце отдохнувший взор!

Но что тебя превыше и сильней?

Что слаще ягод и воды свежей,

Что величавей, чем поток стремнинный,

Плеск лебединых крыл, полет орлиный?

Чей повергает в трепет властный зов,

Гоня докучный звук привычных слов,

Нежданно, словно громовое пенье

Или ужасный гул землетрясенья

Иль робким, нежно веющим дыханьем

Одарит сладких тайн воспоминаньем?

Доносится неведомо откуда

И молча мы дрожим, коснувшись чуда.

А в воздухе неясных форм полет

И отзвук хоров ангельских плывет,

И лавр вздымает ветви величаво,

Чтоб озарить чело посмертной славой.

И крепнет голос, и хвале сердечной

Дано взлететь перед престол предвечный,

Свою осанну Всетворцу пропеть

И в сладостном восторге замереть.

Вы все, кто грелся в солнечном сиянье,

В кого вселяла буря содроганье,

Чьи бились радостно в груди сердца,

Почуяв всеприсутствие Творца,

Меня поймете вы, со мной ликуя,

Вам ведомо, о чем здесь расскажу я.

Поэзия! Тебя пою одну!

Не призван я в блаженную страну

Твоих небес, и лучше бы склонял

Колени я на гребни горных скал,

Тебе молясь, покуда мне в ответ

Не грянет с высей твой святой привет.

Поэзия! Желанна ты одна!

Манит меня блаженная страна

Небес твоих. Откройся, снизойди

К моленьям пылким! Сердце из груди

Пускай исторгнет счастия порыв,

Пусть я умру – ответь на мой призыв,

И юный дух – о, этот миг велик!

Взлетя стремглав, падет пред Фебов лик

Счастливой жертвой. Если же душа

Снесет восторг и, радостью дыша,

Твоей красы предастся созерцанью,

Очам прозревшим явишь очертанья

Наяд, в лесных играющих ручьях,

Птиц, что щебечут на густых ветвях,

Склоненных охранительною сенью

Над спящей девой, – и душа в паренье

Стихами поневоле отзовется,

Нас удивя: откуда что берется?

А то в камине пляшущее пламя

Воображенье наделит чертами

Волшебных стран, где в забытьи счастливом

Я странствую Меандром прихотливым,

Любуясь многоцветием долин,

Волшебством гор; взойду как властелин

В грот зачарованный, внимая пенье

Хрустальных вод, – и в лад стихотворенья

Возьму из прелести священной той

Все, что вместить способен дух людской.

Не то я обращусь к мирским деяньям,

Возвысившись над противостояньем,

Чтоб гордый дух в биенье мощных крыл

Вознесся и к бессмертью воспарил.

Постой, подумай! Жизнь – лишь краткий час,

Блеснувший луч, что вспыхнул и погас;

Сон бедного индейца в челноке,

Влекомом по обманчивой реке

К порогам гибельным; – миг скоротечный;

Жизнь – пышной розы цвет недолговечный;

Таинственная книга, чей рассказ,

Сто раз прочтенный, нов, как в первый раз;

Готовая отдернуться завеса;

Беспечный школьник, маленький повеса

Резвится он, не ведая забот,

На ветках ильмовых готов весь год

Вертеться, лазать, прыгать и качаться...

О, мне бы десять лет, чтоб надышаться

Тобой, Поэзия, – чтобы я смог

Исполнить заданный душе урок,

Испить воды источников заветных,

Пространствовать в твоих краях рассветных.

С чего начну? С тех солнечных сторон,

Где правят Пан и Флора. Легкий сон

В траве зеленой, трапеза простая

Овечий сыр да ягоды, – густая,

Родная сень раскидистых дерев,

Где нимфа нежная, притворный гнев

Отбросив, дарит поцелуй беспечный,

Чтоб мы в который раз друг другу вечный,

Знакомый сказ поведать вновь могли

Простую повесть жизни и земли.

Мое чело овеяно крылами

Ручной голубки, что резвится с нами,

А рядом белоногая дриада

Пустилась в пляс, весне и солнцу рада,

И вьется зелень легких покрывал.

Но милый голос вновь меня позвал

Где лавр сплелся ветвями с миндалем,

Мы с ней на ложе травяном уснем,

Еще тесней сплетясь – не разделиться...

Смогу ли чем иным одушевиться?

О да! Мой путь – к страданьям и борьбе,

Сужденным человеческой судьбе.

И се – встает пред изумленным взором

Стремящая по облачным просторам

Крылатый бег – златая колесница.

Летят по ветру гривы, а возница,

С отвагою и ужасом в очах,

На косогор лазурный конский мах

Направил – мчит задорных через тучи

И вниз на землю правит бег летучий.

И вот они на склоне приземлились,

Где купой мощные дубы столпились,

Взимает чутко странник сей небесный

Дерев и долов речи бессловесной.

И здесь ему являются виденья

Блаженства, страха или преступленья.

Проходят в лад неслышному напеву

Бойцы отважные, младые девы,

Смеются, плачут, говорят, поют,

И руки воздевают, и зовут,

Суровы, скорбны, веселы и юны,

И все поют невидимые струны,

И пляска девам кудри разметала,

И реют, развеваясь, покрывала.

Теней сошлись тут тысячи, и жаждой

Свою поведать повесть полон каждый.

Возничий, наклоняясь с колесницы,

Глядится в их взволнованные лица