Текст книги "Фабрика футбола"

Автор книги: Джон Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

ЛИКВИДАТОР

Редакционная коллегия была в сборе. Готовились приняться за вечернюю работу. Планов на следующий выпуск было много, и когда обсудили содержание, времени, чтобы написать, отредактировать, разбить на полосы, отправить в печать, оставалось совсем немного. Если он опоздает к намеченному сроку, то придется ждать две-три недели, а за это время много воды утечет. Большая разница между хорошо спланированной акцией, когда держат палец на пульсе, и ковбойским наскоком, когда тащатся в хвосте своих современников.Главный редактор зашел в комнату с деревянным подносом, на котором дымились кружки с горячим кофе. Максвелл был крупным мужчиной с плохо подстриженными волосами и пухленьким личиком. У него были кустистые брови и квадратный рот. Он поставил поднос на стол, и остальные члены редколлегии потянулись каждый за своей посудиной. Максвелл опустил свое грузное тело в редакторское кресло и пододвинул к себе доску с зажимом для бумаги, бумагу и ручку, которые он отбросил в сторону, торопясь приготовить кофе. Максвелл был одним из членов команды и не хотел, чтобы его коллеги думали, что он сачкует. Тут же стоял шоколадный торт и тарелка с сухим печеньем для тех, кому вздумалось бы перекусить. Максвелл уже отрезал себе торта и откусил большой кусок, потом он потянулся вперед и добавил себе в кофе три ложечки сахара. Он размешал напиток и полюбовался на сделанный им водоворот.

– Второй выпуск разошелся хорошо, – сказал Вине, новый человек в редакции. – Через две недели две тысячи экземпляров должны изменить многие журналы. Вы, должно быть, были так заняты их продажей, что я удивляюсь, как у вас осталось время посмотреть футбол.Винса представил коллегам его младший брат Крис, и все нашли, что он весьма интересная личность. Он провел два года в Азии, а потом уехал в Австралию, где работал на железной дороге. Он был немного старше остальных членов команды и хорошо знал историю Челси. Он рассчитывал вернуться в Австралию в подходящий момент, так что его участие не обещало быть продолжительным, но чем больше людей, которые могут представить интерес, тем лучше. Главный редактор успел поработать на почте еще до того, как в редакцию пришли остальные ребята.– Мы ловим момент, – сказал Максвелл, которого так прозвали в честь чуть более знаменитого Роберта. – Мы удвоили тираж второго выпуска, и он разошелся. Этак мы скоро бросим вызов другим изданиям Челси, если продолжим в том же духе. Мы получили в два раза больше писем, чем после первого выпуска, да еще у нас есть парочка деньков до наступления срока. Кроме того, мы предложим другим три статьи, что совсем неплохо: одна – о контактах Рейнджере – Челси, другая посвящена жалобам по поводу слабого мастерства у нынешних профессионалов, и последняя – будет о клубе в целом.Журнал «Никаких исключений» был начат в духе уже состоявшихся журналов для болельщиков Челси под названием «Челси Индепендент» и «Красная карточка». Не было какого-то смысла серьезно соперничать с ними, несмотря на реплики главного редактора. Скорее, здесь проявилась позиция: «Они сумели, а мы чем хуже». Максвелл был первым, кто признал за «Челси Индепендент» право определять для читателей мнение о том, как надо управлять клубом. Действительно, он складывал каждый выпуск со своими программами. Как и многие другие, он искренне верил, что клуб принадлежит тем, кто болеет за него, так как игроки, председатель и закулисный штаб приходят и уходят с течением времени, но завзятые болельщики – остаются с клубом навсегда, от ребенка до пенсионера. Название жур’ нала придумал сам Максвелл, он был горд, что нашел такой умный ход. Он почерпнул его из лексикона самого клуба, когда болельщики заказывали билеты на матч. При продаже билетов на важные матчи нередко составлялись списки с условиями и ограничениями с припиской «Никаких исключений» в конце, чтобы предотвратить дальнейшую дискуссию. Все считали, что это полностью выражает суть Челси.Как и братья Мэттьюс, Тони Уильямсон и Джефф Миллер также нередко принимали участие в приготовлении кофе, разносе тортов и печенья. Оба они -давнишние приятели Максвелла. Эта основная тройка волей-неволей находилась под сильным влиянием журнала «Когда наступает суббота», а их широкий подход к жизни в духе социализма и анархизма означал, что они высоко ценят роль и значение изданий для болельщиков – таких, как «Индепендент», -при отражении естественного согласия простых граждан на допущение чернокожих игроков к участию в английском чемпионате. Все трое присутствовали на матче Кристал Пэ-лас – Челси в начале 80-х годов, когда значительная часть фанатов Челси освистала Пола Кэновила, когда тот вышел на поле на замену. Появление чернокожего в главной команде Челси огорчило массу народа, и многие ушли с трибун, и в тот вечер они трое допоздна говорили об этом событии в пабе.Максвелл, правда, не соглашался с тем, что это только начало, но Кэновил вскоре завоевал сердца большинства болельщиков. Его действия на футбольном газоне и ряд жизненно важных голов положили конец издевательствам. С тех пор многие чернокожие игроки стали большими любимцами толпы. В редколлегии полагали, что футбол лучше, чем какая-либо другая сфера жизнедеятельности человеческого общества, за исключением, возможно, поп-музыки, отражает изменения в образе мыслей рабочего класса Англии. Он сделал это без помощи каких-то новейших групп по интересам, которые, почувствовав, что в настоящее время можно без вреда увлекаться футболом, и согласившись с принятием этой игры, благодаря усилиям средств массовой информации для средних классов, как чего-то, непохожего на увлечения неандертальцев, ухватились за это выгодное предприятие через десять лет после этого события. Максвелл, Тони и Джефф были согласны в том, что последнее слово должно быть за теми, кто основал журналы для болельщиков – такие, как «Челси Индепен-дент», а не за теми из числа элиты СМИ, кто почуял возможность сделать на этом карьеру.– А что насчет рассказа в картинках? – спросил Вине, переключившись на другую тему. – Я бы не прочь сделать эту полосу. Персонажем стал бы Ликвидатор, как в песне поется. Это был бы парень с грубоватой начинкой, но с добавкой робингудовского чувства справедливости. Он появляется здесь и там, чтобы исправить зло в Челси и в футболе вообще.– Нам нужно несколько образов, – сказал Крис. – В настоящее время у нас есть текст да пара позаимствованных фотографий из других газет, на которых никогда ничего как следует не увидишь. Это будут не споры о составе команды или о политике клуба. Нам следует немного оживить страницы и продолжать увеличивать число наших клиентов, не теряя основной идеи из виду. В конце концов, не могут же все две тысячи счастливых читателей ошибаться.Максвелл кивнул, с видимым усилием встал со стула, затем пошёл в ванную отлить. Он оставил дверь приоткрытой, чтобы слышать, что остальные парни думают о его идее. Если у Вииса хорошо работает перо, то почему бы и нет? Он удостоверился в том, что попал точно в унитаз и не набрызгал по сторонам. Остальная часть редакторской команды, кажется, воодушевлена, обсуждают различные идеи и смеются, представляя Ликвидатора в действии. Может быть, сделают что-нибудь и по поводу Мёртвого Сондерса. Ликвидатор может взять Пола Эллиота с собой на задание. Максвелл стряхнул член и помыл руки. Осмотрел своё лицо в зеркале. Уродливая рожа была у него, однако, и с женщиной он не пересекался и близко уже ровно пять месяцев.Всё это заставляло его чувствовать себя профессиональным издателем, или может быть журналистом, работающим в таблоиде или в одном из этих дерьмовых футбольных журналов. Они были отстоем из отстоев, некоторые из них любой ценой пытались достичь успеха, и он был доволен тем, что имел сейчас, водит свой грузовичок, доставляет «Никаких исключений» в дешёвую типографию, которую они нашли в Кристал Пэлас. Они используют бумажные платы, что означает снижение затрат, а менеджер похож немного на Дэйва Уэбба, и это приятно. Как хобби – это классно всё, но ему не хотелось бы, чтобы это стало основной работой. Уж чего-чего, а в честности Максвеллу не откажешь. Он отвернулся от зеркала с отвращением.Тем временем Вине озаботился рождением своего творения. Ликвидатор должен быть немного пацаном, он не собирался делать его одной из этих телезнаменитостей, которые без конца говорят о футболе, но когда их спросят поподробнее о чём-то, предпочитают в специфику не вдаваться. У Ликвидатора должен быть полуагрессивный внешни вид, и он будет врубаться в суть вещей. Может быть, это должен быть получеловек, полумашина. Не будет суда присяжных, справедливость будет мгновенной и окончательной. Вине попытался придумать сюжет, включающий в себе и лицемерие политиков и капитанов футбольного бизнеса, а также одержимость деньгами, в которой погряз этот спорт. В данный момент он рассматривал всё в широкой перспективе и видел футбол как микрокосмос, отражающий общество в целом.– Я считаю, что люди оценят упоминание о ценовой политике, – говорит Тони. – Все, с кем я говорю, считают, что их обдирают, в не зависимости, о каком клубе идёт речь. Это всё дойдёт до черты, когда народ возмутится и плюнет на всё.Джефф не был уверен в этом аспекте, утверждая, что хоть он и не согласен с повышением цен, но, если английские команды хотят быть конкурентоспособными с большими шишками в Европе, с итальянскими, испанскими клубами, которых поддерживают крупные корпорации и которые способны грести деньги лопатой на стадионах, выдерживающих сотни тысяч людей, то и нам нужны инвестиции. А иначе будет только утечка талантов в Милан и Барселону, и к чему тогда придёт английский футбол? Топ-игроки пойдут туда, где деньги, если уж честно, каждый не отказался бы переехать жить в Италию и зарабатывать двадцать тысяч в неделю. Все согласились, кивая головами, сразу же уточнив, что если дело касается Челси, то тут утечка игроков – проблема не актуальная: итальянцы и испанцы этого добра не хотят.Максвелл говорит, что это все отстой, какие деньги зашибают игроки. Как можно оправдать заработки от десяти тысяч в неделю и выше? Вине согласился, хотя никто из нас, конечно, не отказался бы. Но тему эту следовало обсудить, и Ликвидатор будет разбираться с парой тоттенхэмских звёзд и их агентом, но сначала он сведёт старые счеты и навестит Тэтчер и Мойнэхэна. Вине позволил истории развиваться, рисунки, которые он сделает, уже формируются в голове, месть будет движущей силой – он сейчас думал об обязательных удостоверениях личности и дорогих местах на стадионе.Ликвидатор ехал на юг, на поезде Далвич, игнорируя покупку билета, разрисовывая стены граффити. Он слышал, что Мэгги вернулась домой после мирового турне и, скорее всего, страдает от разницы во времени. Он знал адрес, нашёл дом и перелез через забор сада. Разбил окно и вскоре уже был внутри. Денис валялся на диване с пустой бутылкой шампанского на полу. Ликвидатор продолжал двигаться. Сама же Тэтчер была наверху, в спальне, и крепко спала. Дом был богато декорирован, в удачных местах были размещены орнаменты со всего мира. На Винса произвел впечатление сделанный Железной Леди выбор артефактов, но Ликвидатор сказал ему не быть такой безмозглой дубиной -у них важное задание. Он сказал смиренному Винсу, что это, скорее всего, подделки, а оригиналы хранятся в банке. Мэгги бережёт свои сокровища на чёрный день.Хорошо выглядел Ликвидатор. Вине прекрасно представлял черты его лица с чётко сформированным выражением наёмного убийцы. Он подумал о том, что надо что-то придумать с глазами, преувеличить размер или наполнить их отражениями, но потом подумал, что тогда герой CFC будет похож на козла, да потом это и трудно нарисовать. Он ещё не знал, насколько хорошо получатся рисунки. Ликвидатор будет одет в джинсы и чёрную куртку. Коротко подстрижен, но не бритый. Всё, что теперь нужно сделать – это перенести мысленный образ на бумагу, и всё, можно двигаться. Но это непростая задача.Ликвидатор прошёл наверх и встал над бывшим премьер-министром, Вине прошептал, что эта тётка стала бы Королевой, если бы Королева позволила себе такую конституционную нелепость. Она оказалась лысой, рядом на тумбочке лежал парик. Железная Леди постарела. Теперь, когда Ликвидатор оказался в доминирующем положении, Вине не знал, что делать. Убийство и пытки могут расстроить читателей с врождённым уважением к слабому полу, и тем более к пожилым, так что вместо этого он выбрал татуирование. Он использовал хлороформ, чтобы усыпить Тэтчер, и изобразил традиционный герб клуба на правой руке Железной Леди. В следующий раз, когда будет здороваться с иностранным политиком, камеры это уловят – челсинский лев, завёрнутый в Юнион Джек. Хотя, если подумать, то, может, флаг – не такая хорошая мысль, только добавляет националистического флёра. Уходя из дома, Ликвидатор раздолбал Денисов бар.Вине понимал, что сюжет не слишком сильный. Его аудитория ожидает более решительных действий, если челсинский герой хочет соответствовать своему имени. Так теперь в наши дни и должно быть. Всё будет чётко – добро отделено от зла без всяких пересечений. Следующим будет Мойиэхэн. Может быть, там следует получше постараться Мойнэхэн теперь работал разносчиком газет в Сёрбитоне и Вине решил изобразить его на манер куклы. Как только Ликвидатор оправился от оргии с Тэтчер, он вычислил Мойнэхэна, и использовав хлороформ, засунул его в чемодан. Теперь он подержит бывшего парламентария в холодильной установке до начала игры Челси с Миллуоллом. Потом он возьмёт его с собой в юго-восточный Лондон, и как раз перед тем, как два моба пойдут друг на друга, он вытащит Мойнэхэна, и, во вспышке рабочей солидарности по поводу классового врага, они объединятся и разорвут его на части.Максвелл вернулся в комнату и сел на своё место. Он и правда вполне чувствовал себя крупным издателем, а потом, как говорится, большие пацаны могут делать что хотят. Представишь себе всю власть, способность влиять на выборы и определять их результаты, формировать мнение миллионов людей по всему миру. Что бы сделал Руперт Мёрдок в качестве следующего шага на его месте. Максвелл проработает на своей должности год, а потом ротирует к Тони и Джеффу. В «Никаких исключений» будет демократический подход. Максвелл прокашлялся и приготовился говорить. Он настроился на что-то глубокое, ^«готовился ошарашить своих товарищей аналитическими способностями и издательским профессионализмом, но… на хуй всё это – ведь это всего лишь футбольный фанзин, они ж не правительство собрались свергнуть. Ему хотелось пить, несмотря на выпитое кофе.– Кто-нибудь хочет в паб сходить? Вдохновиться? Можем продолжить редколлегию там. Харп варит хорошее пиво, а потом у них в музыкальном автомате есть «Ликвидатор». Кто хочет освежиться?Коллектив взял свои куртки, Максвелл выключил свет. Всё шло хорошо. Пинта «Гиннеса» сейчас – то, что нужно. Он бы убил за нее.

ЧТО-ТО ОСОБЕННОЕ

Медсестра, поправляющая мою подушку, пахнет розами. Чем-то таким. Некий цветок растворился и превратился в жидкость, оказался в баночке и был продан за солидную плату. Она хороша. И халат её не портит, не то, что я увлекаюсть девчонками в медхалатах, не в том смысле, что мне нравится трахаться с ними из-за того, что на них есть официальная печать, но эта одежда делает её особенной. Какой-то другой. Медсестры несут вахту, помогая таким как я, и её это делает более женственной, чем все те разбитные шалавы, которых ты снимаешь, трахаешь и больше уже никогда не встречаешь.Хотя, был один случай, в Честерфилде, по дороге с матча на севере. Не помню где точно, может быть в Олдхэме. Оказались мы в клубе, забитом под завязку копами на отдыхе. Я напился на стопках, прошёл черту невозврата, сижу за столом, разговариваю с женщиной этой в чёрной узкой юбке, сетчатых чулках, сногсшибательной задницей, и на Гарри Глиттеровских каблуках. Она ничего была себе, и я уже к ней пристроился. А потом она наклоняется ко мне и говорит, что она – полицейская. Говорит, ей нравится быть силовичкои, потому что она может смотреть на мир вокруг и понимать, что может повязать кого хочешь – когда угодно и где угодно.Меня вывернуло. Падаль. Я уже вроде настроился на добрый секс, а тут выяснилось, что у неё чума. Но я как-то собрался и начал думать себе: а прикольно было бы трахнуть полицейскую. Поприкалывались бы с пацанами, когда я расскажу им, как я вздрючил полицию. Я попробовал представить её в форме, но как-то не получалось. Вид у неё был как у любой другой субботней транзитной визы. И потом она начала говорить, что у неё есть наручники в сумке, и если кто-то начнёт к ней докапываться, даст по яйцам и повяжет гада. Говорит, никого не боится здесь. Вокруг полно её сотрудников, если что поддержат.У меня голова кружилась, и я ей сказал, как люто ненавижу легавых. Хотел бы один экземпляр взъебать. К счастью, музыка это заглушила – она просто сидела – улыбалась и строила глазки, как любая другая тётка в поисках налкн. Тоже была порядочно под шафе, ничего путного не говорила. Я понял, что брякнул, и решил смягчить это дело немного, вроде всё нормально с ней, но она меня всё же отшила. А могло получиться неплохо. Потом, когда она отвалила, я поговорил с Марком и Родом, и мы тоже свалили по быстрому. Только этого нам не хватало – общения с мусора-ми субботним вечерком. Я с кем угодно посижу-выпью, но всему есть предел. Надо соблюдать нормы.Сестра спрашивает, как я себя чувствую. Говорю: боюсь, что не очень. Вот что бывает, когда тебя настигает Миллуолл. Я говорю ей, видок у меня, наверное, порядочный: два фингала, порезы и ссадины всюду. Всё моё тело ноет – с головы до ног. Она говорит, что снаружи я хуже, чем внутри. А у меня три сломанных ребра, трещины в скулах и синяки почти по всему телу, но мне повезло, что так обошлось. Она говорит, что на свете полно больных на голову людей. Говорит, что не понимает, как банда мужиков может напасть на человека только из-за того, что он болеет за другую команду. Я пожимаю плечами. Больно от малейшего движения. Я говорю, что тоже не понимаю. Непонятно это, в чем смысл? И она говорит, что я обязан жизнью полицейскому, который оказался там вовремя в какие-то доли секунды.

– Сюда столько людей поступает в таких страданиях, ужасных просто, поэтому когда привозят эту пьянь в зарыганной одежде с разбитыми головами после драки, я чувствую, что не навижу их. У них есть здоровье, деньги – и все равно: они идут и колошматят друг друга совершенно ни за что.Её зовут Хизер. Она с запада Англии. Я вспоминаю Бристоль Сити и Роверз. Опять футбол, всегда он. Хизер – Леди с Фонарём – вспомнилось мне. Наверно, все медсестры такие. Но это романтический взгляд, конечно, потому что ничего торжественно-гламурного нет в вытаскивании уток и мытье задниц, хотя, наверно, в этом должно быть что-то особенное, потому что козлы, о которых пишут в заголовках газет, заслуживают хрен в шоколаде, а получают в неделю больше, чем медсестра в год. Служение обществу – вот что должно цениться.– Поступают дети сюда с ожогами от сигарет по всему телу. Избитые, измученные – родители поработали. Маленькие детки, в синяках, порезах, волосы клоками выдранные. И после этого – мужики, пьяные в хлам, и оскорбляют еще тебя при этом. Ты их просто ненавидеть начинаешь, потому что кроме себя они никого не видят и не знают. Они злые, но не понимают, почему. Они ничего не пытаются понять. Тратят кучу денег на выпивку и наркотики, и куда это их приводит? Эти субботние развлечения деформируют людей – во всех смыслах.У Хизер весёлый голос, несмотря на резкость её слов. Она поправляет мою постель, убирает тарелку и кружку. Постоянно в движении, всё время что-то делает, сгибается-разгибается, почти задыхается от всего этого бега по кругу. Ни минуты передыху. У сестер нет времени слоняться без дела и молоть языком. Дорога каждая секунда. И им надо держать себя в настроении, а иначе можно сломаться от всего, что они видят – все эти страдания и боль, каждый раз, когда приходишь на работу. Я бы не выдержал.– Попробуйте поспать немного. Доктор потом придёт, вас посмотрит. Пару недель поваляетесь – будете в порядке. Надо дать себе подлечиться. Будете как огурчик, и больше нам видеться не придётся.Хизер идёт по палате. Красивая фигура. Я представляю нас вместе в постели. Она останавливается у постели мужчины с грустным лицом. Не знаю, что с ним, но, кажется ничего хорошего. Я не слышу, что она говорит, а он просто кивает. Мне он не интересен, я смотрю на Хизер. На меня она не оглядывается, пока разговаривает с ним, потом скрывается в глубине палаты. Хорошая она, настоящая леди высший класс, но я знаю, что с ней у меня ничего никогда не будет.Разные у нас пути, и, если быть откровенным, я должен признаться себе, она это поняла. Но все имеют право на жизнь – не я не собираюсь сидеть себе и думать, какое я говно, потому что когда много думаешь – это вредит здоровью. Это как предупреждение на сигаретах. У меня и так полно проблем. Рука у меня – перевязана, рёбра – тоже. Я – катастрофа. Хизер говорит, у меня столько синяков, что можно начать продавать на рынке. С чувством юмора у нее все в порядке. Врачи сделали рентген и просканировали мозг. Я поправлюсь. Мне лучше, чем многим бедолагам вокруг меня. Я стараюсь не двигаться. Чувствую себя стариком, прикованным к постели на ближайшие двадцать лет. Какой чудовищный способ провести жизнь. Я чувствую себя дерьмово, очень дерьмово – от стыда перед этими беднягами, которые прикованы к дому с рождения и до самой смерти. Помимо физической стороны, всё это наверняка ещё и с ума сводит. Меня бы скука убила. Даже сейчас мне хочется встать – пройтись, но по крайней мере я знаю, что через пару недель или вроде того, я смогу выйти. Буду как новенький через пару недель.– Хорошая она, эта сестра. Я в любой момент дам ей меня обмыть, когда она захочет. Я может и постарел, но всё ещё могу кой-чего. Не разочарую её.Я не отвечаю и делаю вид, что сплю. Палата живёт своей обычной жизнью, и мне не интересно говорить с парнем на соседней койке. Один из тех козлов, которые любят все знать. Говорит не останавливаясь, но ничего путного. Читает все газеты и знает миллионы фактов и цифр. Считает, что собаку съел в политике – эксперт, вон у него серьёзные издания, рядом комиксы, правда. Мне плевать на все эти комитеты и споры между лидерами партий. Сборище козлов, и их пиаровские выкрутасы на меня впечатления не производят. А он – пусть себе пиздит, на здоровье. Я не открываю глаз и начинаю засыпать.– Просыпайся, урод, – Род включает меня. Его голос проносится у меня по позвоночнику. Как будто нажал на газ. То, что он сказал – просто удар по яйцам. – Можешь стараться, сколько хочешь – никто не поверит, что ты Спящая Красавица. Ни одна сестра к тебе не подкрадётся, чтоб поцеловать и разбудить, спасти её от всего этого кошмара. Ни с таким лицом, нет.Марк и Род стоят над кроватью и смотрят на меня, в руках пластиковый пакет – Люкозэйд и печенье. Выглядят здоровыми и в форме, на пике жизни, хотя у Марка небольшой фингал под правым глазом. В остальном – ни царапины. Можно побывать в Миллуолле и вернуться целым – вот тебе подтверждение. Даже польза от этого – опыт. Учишься без особых трат. Это как лотерея. Вот тебе пара симпатяг, делают вид, что сочувствуют. Больница всё-таки. Гады.– Ну ладно тебе, Том, давай, – Марк ест печенье из одной из пачек, что они принесли. Говорит с полным ртом. Скотина. – Давай, соберись. Посетители пришли. Сестра говорит, у нас целый час есть, если что. Говорит, жить будешь, тебе повезло, что голову не оторвали. Дура. Что она вообще понимает? Ей надо хорошей палки в жопу, подлиннее. Сразу бы в порядок пришла.Они приставляют стулья и усаживаются по обе стороны кровати. Я приподнимаюсь немного, чувствую себя беспомощным и думаю: оставили бы они сестру лучше в покое. У меня чувство, как будто я беременная домохозяйка, жду, что вот-вот ребёночек полезет. Или инвалид, которого изнутри болезнь пожирает, пробирается к мозгу, и я в конце концов превращусь в чудилу, разговаривающего с кофейными автоматами в метро. То же самое бывает, когда гриппом заболееешь, но вот это в сто раз хуже. Выходишь в тираж, становишься беззащитным. Остаёшься на милость других, ничего не контролируешь. Ничего не можешь делать сам.– Ты куда пропал? – Род качает головой и забывает дать мне сумку, с которой пришёл. Просто ставит её к кровати Две коробки печенья вываливаются наружу. Они не замечают. Род продолжает:– Настоящее безумие было, охуенный хаос. Просто смотришь, что рядом с тобой творится, дальше не пытаешься даже. Знаешь по лицам с кем ты, но всё перемешивается, не будешь же всё время оглядываться каждую секунду.– Мы не знали, что на тебя наехали, пока не заметили, как Миллуолл выбивает говно из кучи белья. Потом присмотрелись – вроде ты, но так и не были уверены до конца, – Марк смотрит себе под ноги, сосредоточившись на носке своего правого ботинка.– Мы тебе никак помочь не могли, – у Рода виноватый вид. Я знаю, они чувствуют, что подвели меня.– Там сотня или больше народу было, словно девятый вал. Много народу просто, всюду этот Миллуолл. Но ничего, мы справились.– Ты вроде был, потом раз – исчез, – Марк поднимает взгляд. – Всё так быстро происходило, не успеваешь даже подумать.Они похожи на пару бабулек, я ведь и так всё знаю. Они бы помогли, если б смогли. Зачем эти объяснения? Большинство парней из тех, что там был, пришли бы на помощь. Но в таких ситуациях – никакой организации, всё происходит спонтанно, само собой. Сплошная лотерея. И если ты упал – то всё, не повезло, забьют. Я говорю им: ладно, проехали. Они не виноваты. Ничего нельзя было сделать. Классные парни. Сопереживают. Даже как-то не по себе. Стараемся не смотреть друг другу в глаза. Что делать, попадаешь в такую переделку, как с Миллуоллом – всё, принимай, что дают, смирись.Эти гады наверху вас пиздят о свободе выбора, но все варианты расставлены и определены ещё до старта. Никто тебе не даёт особо выбирать. Повезёт немного – становишься героем дня. Запорешь дело – и прямо в травмопункт. Марк и Род, чувствуется, успокоились. Видимо, их мучила эта ситуация. Я их легко могу понять, потому что дело – не в победе или поражении, а в достаточной смелости решиться на это. Всё дело в том, чтобы быть вместе* В том, чтобы войти во двор Миллуолла и оставить свой след. В том, чтобы заставить себя сделать ещё один шаг и показать, кто ты и что ты. Но чистого победителя или проигравшего в этот раз не было – просто классная драка, хотя, принимая во внимание соотношение сил, мне кажется, что Челси вышел из нее с честью.После того, как мы проиграли, ты всё об этом говорил – не мог остановиться, – говорит Марк, пытаясь меня подбодрить, и превращает матч с Миллуоллом уже как бы в историю, в легенду, которая будет расти и развиваться с годами.– Миллуолл – ебнутые псы, лютые мудилы, но мы неплохо справились, учитывая расклад. Фейслифт получил кирпичом по башке – четыре шва наложили. Кровь у него на джинсах была, словно он ею рыгал. Голубой кровью, бедняга. Одежду он точно просрал – говорит, отправит Миллуоллу счёт.Внутри было нервно, но помимо пары стычек у поля, ничего особенно вроде не происходило, – говорит Род. – А после матча Миллуоллам просто крышу снесло и они на мусоров наехали.– Мы выходим со стадиона, нас держат собаки и воронки. Они наготове – вытащили щиты, дубинки смаслили. Половина баттерсиского приюта собачьего парилась – зарабатывала себе на Педигри. Овчарки всюду, и копы – на взводе. Они нервничали, как пить дать. Миллуолл был ниже по улице, и они рвались вперед, как психи – хотели разобраться с Челси.– Мы только и слышали – то стекло бьётся, то гул коповских ботинок вдоль по улице – блокировать толпу побежали. Нас мусора прижали и стали двигать к Саут Бермондси потом отправили на Лондон Бридж. Они в поезде были -’ всюду. Доехали с нами до Лондон Бридж на случай, если Миллуолл там на нас наедет, или мы бы постарались подсуетиться ещё раз. Мы долго там тусовались, но ничего не было. Многие из Челси сели в метро на Нью Кросс и свалили в Уайтчапел.Все вдруг замолчали, и они думают, наверное, что хватит уже про Миллуолл, особенно про тот восторг, который они испытали, потому что в конце концов это я получил по балде, я, который лежит сейчас в больнице и мучается, я, который, как считает Хизер, обязан жизнью Муниципальной Полиции. Пофиг. Зато какой-то в этом есть смысл. А когда выйду – это будет другое дело. А вчера, когда я пришёл в себя, лежал в постели, смотрел на потолок, рядом вокруг меня сопели, дышали и кашляли все эти старые, тоскливые мужики, усыплённые дезинсектором, я думал о Миллуолле. Как будто это был страшный сон, но наяву.Мне немного страшно было, когда я начал, хотя сейчас чувствую себя из-за этого мудаком и, конечно, никому об этом не скажу. Такого раньше не было. Норвич – драка в песочнице по сравнению с этим. Сначала подумал: я, наверное, хиляк, но дело не в этом, точно нет. Просто понимаешь, что тебя могут сейчас убить, покалечить, лишить зрения, повредить мозг – и это всё, на всю жизнь. И тут ты чувствуешь, что хочешь уйти. Выключить телевизор, сказать, что пошутил. Пошутил и всё. Не обижайтесь, ребята. Не надо всё так всерьёз воспринимать. Мы же все песню слушали -футбол это всего лишь игра.– Когда они тебя выпустят? – Род продолжает разговор. -Выглядишь хреново. Сестрёнка сказала, скоро поправишься. Говорит, ты у нас молодой, сильный, у тебя перед crapiij ками преимущество. Хорошая тёлка. Мне кажется, ты ей нравишься, судя по тому, как она про тебя говорила. Пригласи ее в паб. когда поправишься, говорят, медсестры шалуньи ещё те. Они столько тел видят постоянно, ну и ничего не боятся, когда до дела доходит.Я думаю о том, что сказала Хизер. Мужики выбивают куски друг из друга, а ей приходится их ставить назад. Я знаю, что она права. Понимаю её логику. Но это ничего не изменит. Она никогда не поймёт мои доводы, потому что думает по-другому. Мне кажется, что вся страна вещает на миллионе разных волн. Получить по башке в Миллуолле -дело плохое, но я знаю, почему это произошло, и сюрпризом это не стало. Другого от этого воротит. А я просто чувствую боль по всему телу. Отпинали с ног до головы. Сейчас меня это волнует, всё это, потому что мне больно. А через пару недель – кто знает?– Я говорил с этим шотландцем со склада, – вступает Марк. – Я ему рассказал, что случилось, сказал, передаст куда надо. Бригадир позвонил, спрашивал, чем помочь, только скажи. Ещё сказал, что может кто-то из ребят постарается зайти к тебе – проведать. Хороший мужик, кажется.– Твоя мама тоже звонила. Хотела знать, что случилось. Потом папаша твой звонит. Они вчера приходили к тебе, но ты в ауте был. Сказали, что сегодня вечером ещё зайдут -волнуются.Интересно, как они узнали. О таких вещах лучше матери самому говорить, плохо, что она от кого-то узнала. Когда я был малой и легавые пришли к нам домой, папаша дал мне тумака, а мама просто плакала и выпила полбутылки чего-то, что там под рукой оказалось. Жаловалась, как она детей подвела. Это был единственный раз, когда я чувствовал себя виноватым. Я – малолетний преступник, машину увёл или ещё что, а ей было так плохо, как будто это она виновата была. Глупо так мыслить – ты тоже чувствуешь себя козлом. Я этого так и не забыл, но когда взрослеешь, не хочешь, чтобы родители участвовали в твоих передрягах.Марк с Родом досиживают до конца. Час быстро пролетел. Перед уходом они вспоминают про печенье и Люкозэйд. Дают мне, немного краснеют, говорят, им сказали, что Люкозэйда и печенья хватит – больше ничего не надо Ржут. Я смотрю на них, как они идут по палате. Потом оглядываются и показывают мне «дрочилу». Опять ржут и скрываются за углом.Вскоре я начинаю дремать. Опять возвращаюсь на юг Лондона. Воскресенье, время шесть утра, на улицах – никого. Солнце – такое яркое, должно быть, лето. Я вижу золотую табличку на только что перестроенной стене. Единственное строение в районе с чистыми кирпичами. Табличка отражает солнце. Я вынужден прикрыть ладонью глаза, чтобы прочитать, что там. Я – старик. У меня седые волосы и я хромаю. Страдаю артритом. Но у меня есть палка с гербом Челси. На табличке – моё имя. Написано, что я умер за родину и похоронен на месте гибели. Оглядываюсь вокруг, но вокруг только бетон и крест посреди улицы.Я резко просыпаюсь. Вспоминаю сон. Херня какая-то. Опять засыпаю и вижу себя с Хизер в общежитии медсестёр. У неё своя комната на десятом этаже с видом на Лондон. Я смотрю на поезда, разрезающие кварталы как механические змеи. Ни звука. Поздний вечер, и огни поездов резко выделяют их из тьмы. Я вижу километры неясных балконов. Всё расплывчато. Вдалеке башня Почтамта с мигающим светом наверху. Я под освещением, но меня никто не видит. Мне нравится Хизер. Она не как все. Я оборачиваюсь, она раздета, спиной ко мне, открывает шкаф, полный плёток и вибраторов. Напоминает мне ту рафинированную тёлку после суда в Хорсферри. Она лежит на постели и говорит мне, что я поправлюсь через пару недель. Марк и Род ржут в телевизоре. Говорят мне, это всего лишь ещё одна денежная метла. За деньги работает. За утки и вытаскивание говна классно платят. Твёрдая валюта.– Том, что с тобой, сынок? – Я опять просыпаюсь. Больно. Мой отец стоит у постели. Я смотрю за окно, темно. Проспал, наверное, долго.У меня подавленная эрекция под одеялом, потому что Хизер оказалась не той, какой я себе ее представлял, но она ожидает от меня действий. Эрекция спадает в секунды. Как только я привыкаю к свету, Хизер забыта. У отца под мышкой – кипа газет. Почитать принёс, говорит. Хороший счёт в очередном туре. Назад в Дерби. Улыбается слегка неуверенно и садится. Снимает пальто. Заговаривает со мной немного нервно, смотрит на мои бинты и синяки. Потихоньку привыкает к моему виду, и я уже не чувствую себя так неловко.– Мама хотела тоже прийти, но мы не знали, как ты себя чувствовать будешь, а ей сегодня сверхурочно работать надо, но через пару дней она придёт. Мы тут вчера были, но ты спал, а сегодня позвонили сюда утром, сказали, что ты в порядке.Мой старик неплохо выглядит, здоров. Глаза у него горят, как будто пил вчера. Вот старый дурачина, думал, я сдохну, наверное. Хотя когда речь о твоих детях, беспокоишься, конечно. По крайней мере, он понимает, что лекции мне читать не стоит. Я же уйти не смогу.– Я тут говорил с парой сестёр, они говорят, что будешь, как новенький через пару недель. Мы узнали от отца Гари Робсона, а ему Род сказал. Мы сначала очень заволновались. Думали, помрёшь, не дай Бог. Испугались, в шоке были. Но ты вроде ничего. Ясно, что не слишком, но по крайней мере не парализован, ничего такого.Мне почему-то кажется, что он должен быть более расстроенным. Не знаю почему. Глупо. Не то что мне надо, чтобы вокруг меня суетились, и я бы вообще предпочёл бы, чтобы он не приходил, но раз уж он здесь, то по меньшей мере мог бы заметить, что хоть я и жив, но прошёл через мясорубку и боль не скоро пройдёт. Глупо, я знаю, но такие мысли выскакивают хрен знает откуда, и ты и опомниться не успеваешь, как понимаешь, что бредишь. Наверно, это лекарства. Отец распрямляет ногу. Сейчас чего-нибудь расскажет. Поделится со мною жемчугами мудрости. Ну прям точно – отец с сыном – картина с выставки.– Когда мы малыми были, мы с твоим дядей Барри пошли в Эктон, в ирландский паб с группой местных парней Пара из них была в переделке там однажды, и «пэдди» эти одному из них зуб молотком выбили. Мы сели в поезд, доехали и выпили пивка в баре на углу. Знали, что делать. Сидели в пабе часа три, а когда вышли, было ясно, что надо готовиться к драке. Подходим к Микову бару прямо перед закрытием. Они вылазили в стельку пьяные оттуда Закоренелые сволочи такие. Матёрые – моряки. Они из нас говно выбили. Меня в живот пырнули и я литр крови потерял. Мог умереть – выжил. Помню доктора – индус. Сказал, что родом из Западной Бенгалии. Их тогда немного было у нас, он выделялся. На Ганди был похож. Странно, помнишь вот такие вещи. Хорошие они люди, индусы.Я смотрю на своего старика, слегка вытаращив глаза. Вообще-то я удивлён. Не представлял, что он такими делами занимался. Не то, что я изумлён тем, что такие вещи происходили. Ты в этот момент как бы понимаешь, что твои родители не всегда были белыми и пушистыми, как это кажется, когда ты ребёнок, но все равно, как-то… Я думаю о том, зачем он мне сейчас это всё говорит. Наверно, хочет сказать на свой манер, что понимает меня. Мне не важно, понимает или нет, но он продолжает. Мне интересно – он говорит занятные вещи, но все-таки не обязан ничего говорить. Некоторые вещи не обязательно проговаривать. С родными и друзьями не обязательно длинные речи держать.– А потом я ушёл в армию. Проходили мы физподготовку. Это рядом с Сэйлсберри было, тяжкий труд. Но нас это закалило. Был у нас один парень с северного Лондона. Эдмонтон, кажется, звали. Думал, он царь и бог. Он не такой уж и бивень был, но любил наезжать на парней, которые ему послабей казались. Попробовал до меня докопаться однажды. Весь день подкапывал. Говорил, что я слабак. Я его боялся вообще-то. Чего уж скрывать. Но к вечеру он меня достал. У меня в голове что-то щёлкнуло. Как будто в меня дозу силы кто-то вколол. Это как в газетах пишут про крэк. Он вышел из барака и пошел на задний двор ботинки свои начищать. Я зашёл к нему сзади и приставил нож к горлу. Поставил его в замок, как нас учили. Зафиксировал нож на глотке, остриём у кадыка, точно, как и учили. Хотел его убить, но сдержался. Если бы мне за это ничего не было, я бы убил и был бы доволен, но я себя держал под контролем. Он начал плакать. Я ему говорю, если будешь меня доставать, ты – мертвец. А он ноет и говорит, что не хочет умирать. Прощения просил. Я ушёл и со мной он больше не разговаривал.Я пытаюсь понять, почему он мне это рассказывает. Есть тут какой-то скрытый смысл или он просто хвастается, что тоже был крутым парнем в молодости. Он улыбается Хизер, когда она проходит мимо, говорит ей «привет!». Потом молчит, хотя я вижу, как он на неё смотрит, походку наблюдает. Спрашивает меня, хочу ли я выпить – принёс бутылочку джина небольшую. Я укоризненно качаю головой, смеюсь, но говорю: давай, пей. Он очень старается, чтобы никто не заметил, боится, вычислят его и проблемы будут.Говорит, ну вот, так-то лучше. Немножко джина и рассказ о жизни, как оно было. Говорит, что всегда Миллуолл не любил. Банда хулиганья, по жизни. А он-то думал, все эти футбольные беды уже в прошлом. По телевизору их уже не видно так часто. Похоже, он счастлив. Он даже улыбается, что для него – совсем необычно. Забавная ситуация. Я думал, он будет в шоке, а он сидит тут и, кажется, доволен визитом.