Текст книги "Ночь иллюзий"

Автор книги: Джон Кейт (Кит) Лаумер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

Я построил маленький городок на Среднем Западе, с широкими мощеными улицами, с просторными старыми коттеджами, солидными и уютными, где вы могли бы покачаться в гамаке и побродить по траве, сорвать цветок, не чувствуя, что совершаете акт вандализма и разрушаете основы мироздания.

Я прогуливался по улицам, проникаясь их духом. Была осень, где-то жгли листья. Я взобрался на холм, вдыхая приятный аромат вечернего воздуха, ощущая себя живым. Мягкие звуки фортепиано плыли над газоном у большого кирпичного дома на вершине холма. Там жила Пьюрити Этуотер. Ей было всего семнадцать, и она считалась самой красивой девушкой в городе. Я подавил возникшее желание сразу же заглянуть к ней.

– Ты новый человек в городе, – произнес я. – Ты должен обосноваться, а не въехать сюда на белом коне. Ты должен познакомиться с ней принятым в обществе способом, произвести впечатление на ее родственников, угостить ее содовой, сводить в кино. Дай ей время. Пусть все будет реальным.

Номер в маленькой гостинице стоил всего пятьдесят центов. Я хорошо поспал. На следующее утро я обратился в поисках работы в три места и получил ее (оплата – два доллара в день) у Зигеля, владельца фирмы "Скобяные товары и фураж". На мистера Зигеля произвели благоприятное впечатление мое дружелюбное открытое лицо, вежливые манеры и деловая хватка.

Через три месяца мое жалование поднялось до 2,25 доллара в день, по совместительству я стал исполнять обязанности счетовода и снял комнату с канарейкой и шкафом, полным вдохновляющих книг. Я регулярно посещал духовные службы, внося по два цента в неделю. Я посещал вечерние бухгалтерские курсы, выписал учебник Чарлза Атласа и разрешал своим мускулам расти не больше, чем позволяло динамическое напряжение.

В декабре я встретил Пьюрити. Я попал на вечеринку, которую посетила и она. Ей понравился мой загар, мои волнистые волосы, обаятельная улыбка, неуклюжесть молодого моржа. Я пригласил ее в кино. Она согласилась. Во время третьего свидания я немного подержал ее за руку. На десятом поцеловал ее в щеку. Через восемнадцать месяцев, когда я все еще целовал ее в щечку, она сбежала из города с трубачом из джаза, посетившим наш городок.

Я предпринял вторую попытку. Хоуп Берман была второй красавицей города. Я провел ее по тому же маршруту, перешел к поцелуям в губы уже после двадцать первого свидания и был сразу же приглашен на беседу с мистером Берманом. Он интересовался моими намерениями. Намекнул на место в фирме "Берман и сыновья, готовая одежда". Хоуп хихикнула. Я сбежал.

Позже в своей комнате я сурово раскритиковал себя. Моя репутация в Потсвилле была разрушена, по городу разнеслась молва, что я ветреник. Получив свою зарплату за минусом небольших вычетов и обиженную речь мистера Зигеля, я поездом перебрался в Сан-Луи. Здесь я сразу же начал ухаживать за Фейт, веселой девушкой, которая работала секретарем не очень удачливого юриста. Мы ходили в кино, совершали длительные поездки по улицам на трамвае, посещали музеи, выезжали на пикники. Я заметил, что она умеренно потеет в теплую погоду, мало в чем разбирается и очень посредственна в постели.

Омаха была более приятным городом. Я на неделю забрался в нору привокзальной гостиницы и все еще раз подверг анализу. Было очевидно, что мои действия продолжали носить поспешный характер. Я поменял одиночество Бога на одиночество Человека, одиночество Хотя и менее значительное, но не менее мучительное. Проблема была в том, чтобы сочетать лучшие стороны каждого состояния, то есть оставаться человеком, но слегка подправлять жизнь, когда потребуется.

Вдохновленный, я сразу же отправился в родильную палату ближайшей больницы и родился в 3.27 утра в пятницу. Здорового мальчика семи фунтов родители назвали Мелвин. Со временем он научился говорить "бай-бай", ходить и сдергивать скатерть со стола, чтобы насладиться звуком бьющейся посуды. Он овладел завязыванием шнурков, застегиванием штанов и позже катанием на роликовых коньках и падениями с велосипеда. В начальной школе он тратил свои обеденные 20 центов на сэндвич с майонезом, баночку кока-колы, половину которой проливал на своих товарищей и книгу О`Генри. Он прочитал много скучных книг. Наконец выбрал Пейшенс Фрумвол в качестве суженой.

Она была очаровательной рыженькой девушкой с веснушками. Я ходил с ней гулять, катал на своей первой машине, одной из самых ранних моделей Форда, с деревянным кузовом.

Окончив колледж по специальности "управление и маркетинг", я получил должность в энергетической компании, женился на Пейшенс и стал отцом двух мальчуганов. Они росли, во многом следуя по моему пути. Пейшенс все меньше и меньше соответствовала своему имени, набирала вес, приобрела интерес к благотворительности и глубокую антипатию ко всем, кто, кроме нее, занимался благотворительностью.

Я усердно трудился, не поддаваясь искушению воспользоваться своими возможностями и улучшить свой жребий, превратив Пейшенс в кинозвезду или наш скромный шестикомнатный особняк в королевское поместье в Девоне. Тяжелее всего мне давалась необходимость потеть все шестьдесят секунд субъективного времени каждую минуту каждого часа...

Пятьдесят лет добросовестных усилий завершились инфарктом.

В местном баре я выпил четыре виски и вновь стал размышлять. После пятого меня охватила меланхолия. После шестого я почувствовал желание бросить вызов. После седьмого я рассердился. В этот момент хозяин предположил, будто я уже достаточно выпил. Возмущенный, я покинул бар, задержавшись ровно настолько, чтобы бросить зажигательную бомбу в витрину. Вспышка была великолепна. Я пошел вдоль по улице, швыряя зажигательные бомбы в косметический салон, Христианскую научную библиотеку, кабинет оптометриста, аптеку, магазин автозапчастей, налоговую службу.

– Вы все подделки, – вопил я. – Все лжецы, обманщики, фальшивки?

Собравшаяся толпа потрудилась и привела полицейского, который застрелил меня и трех ни в чем не повинных зевак. Это раздосадовало меня, даже несмотря на приподнятое настроение. Я облил смолой и обвалял в перьях полицейского, затем взорвал суд, банк, супермаркет, автомобильное агентство. Горели они великолепно.

Наслаждаясь видом дымящихся фальшивых замков, я какое-то время раздумывал, не утвердить ли мне собственную религию, но запутался в вопросах догм, чудес, кампаний по привлечению новых членов, церковных облачений, свободной от налогов недвижимости, женских монастырей, инквизиции и оставил эту затею.

К тому моменту полыхала вся Омаха, и я перешел к другим городам, уничтожая мусор, который мешал нам жить. Задержавшись, чтобы поболтать с несколькими уцелевшими, в надежде услышать от них выражение радости и облегчения после избавления от бремени цивилизации и хвалу вновь обретенной свободе, я был обескуражен тем, что они больше озабочены своими ранами и соревнованием по добыванию среди развалин добычи, нежели философией.

Теплота виски стала постепенно исчезать. Я понял, что поступил Опрометчиво. Я быстро восстановил порядок, наделив властью выдающихся демократов.; Поскольку вся горластая масса реакционеров лезла на баррикады и мешала установлению тотальной социальной справедливости, появилась необходимость создать персонал для наведения порядка.

Увы, проведением умеренной политики не удалось убедить мародеров в том, что Государство имеет серьезные намерения и не позволит лишить себя плодов с таким трудом завоеванной свободы. Пришлось прибегнуть к жестким мерам. Тем не менее, упрямые реваншисты воспользовались преимуществами свободы, чтобы агитировать, произносить зажигательные речи, печатать нелояльные книги, мешая борьбе товарищей за мир и изобилие. Был введен временный контроль за прессой и телевидением, затем последовали показательные казни. Груз этих обязанностей тяжко давил на плечи руководства, поэтому лидеры посчитали необходимым перебраться в более просторные поместья, пережившие вселенский пожар, и свести диету к черной икре, шампанскому, цыплячьим грудкам и другим терапевтическим средствам, чтобы сохранить силы для грядущих битв с реакцией. Естественно, недовольные посчитали, что монополия вождей на лимузины, дворцы и ансамбль обученных нянечек, способных своей наружностью успокоить издерганные нервы администраторов, есть признак разложения. Представьте себе их ярость и отчаяние, когда Государство, отказавшись проявлять терпимость к подрывной деятельности, отправило недовольных в отдаленные районы, где, занимаясь полезным трудом в простых условиях, они получили возможность исправить ход своих мыслей.

Я вызвал Премьера и поинтересовался его намерениями, когда экономическое положение стабилизировано, оппозиция раздавлена, спокойствие установлено.

– Я думаю об освобождении всего континента, – признался он.

– Они беспокоят нас? – осведомился я.

– Иначе толпа станет волноваться, – сказал он. – Захочет иметь телевизоры, автомобили, морозильники – даже рефрижераторы! Только потому, что я и мои коллеги располагаем небольшими удобствами, позволяющими нам выдержать невыносимое бремя руководства, они захотят поднять новую волну протеста. Что эти бездельники знают о проблемах, которые стоят перед нами? Приходилось ли им проводить мобилизацию на границах? Приходилось ли им принимать решение: танки вместо масла? Беспокоились ли они о традиционном международном престиже?

Я поразмышлял над этим. И вздохнул.

– Все-таки это не то. Не та Утопия, о которой я мечтал.

Я стер его и его труды и грустно обозрел запустение.

– Может быть, дело в том, что я создал ситуацию, когда у семи нянек дитя без глазу? – размышлял я. – В следующий раз я сначала завершу свое творение, создам его таким, каким хочу его видеть, а уж после этого предоставлю каждому полную свободу.

Это была отличная идея. Я превратил чащобы в парки, осушил болота, посадил цветы. Я построил города с широкими проспектами и комфортабельными жилыми массивами, я разбил роскошные парки с кружевами тропинок, фонтанами, зеркальными прудами, театрами под открытым небом, возвел чистые, светлые школы и плавательные бассейны, углубил речки и наполнил их рыбой, снабдил изобилием сырья и достаточным количеством бесшумных, хорошо спрятанных, не загрязняющих окружающую среду фабрик, производящих миллиарды простых, надежных чудесных приспособлений, которые избавили всех от тяжелой грязной работы, предоставив людям свободу заниматься только тем, чем могут заниматься только люди: оригинальными исследованиями, искусством, массажем, проституцией и ожиданием за столиками. Затем я в одно мгновение наполнил города населением и стал ждать криков восторга.

Но никаких проявлений чувств не обнаружилось. Я спросил красивую молодую пару, прогуливающуюся по чудесному парку у безмятежного озера, хорошо ли им здесь.

– Наверное, – сказал он.

– Просто нечего делать, – сказала она.

– Думаю чуток подремать, – сказал он.

– Ты меня больше не любишь, – сказала она.

– Не дури, – сказал он.

– Я покончу с собой, – сказала она.

– Вот будет праздник, – сказал он.

– Ты сукин сын, – сказала она.

Я пошел дальше. Приблизился к пожилому джентльмену с ангелоподобными белоснежными локонами, который стоял на каменной скамье, смущенно уставившись на большой куст. Подойдя вплотную, я увидел, что он смотрит сквозь куст на двух обнаженных девушек, забавляющихся друг с другом на траве. Услышав мои шаги, он развернулся.

– Разврат, – произнес он дрожащим голосом. – Они занимаются этим уже добрых два часа, прямо на публике!

Опять было что-то не так.

– Знаю, – закричал я. – Я слишком много сделал за них. Им необходимо благородное дело, за которое они могли бы энергично взяться все вместе. Нужен крестовый поход против сил зла, с флагами Правды над головами!

Мы выстроились в шеренги, я сам – во главе, мои верные солдаты – за мной. Я приподнялся на стременах и указал на стены осажденного города.

– Там они, ребята! – закричал я. – Убийцы, бездельники, насильники, вандалы! Настало время покарать их! Вперед через мост, славные соратники, за Гарри, Англию и Святого Георга!

Мы атаковали, пробили бреши в их защите, они сдались, мы триумфально на лошадях въехали на городские улицы. Мои ребята соскочили с лошадей, начали рубить направо и налево мирных жителей, разбивать стекла и грабить. Они подожгли все, что не смогли забрать, съесть или выпить.

– Господь одержал великую победу, – кричали мои священники.

Меня раздосадовало, что мое имя упоминается всуе, и я послал гигантский метеорит, прекративший все это веселье. Выжившие доказывали, что спасение есть знак одобрения их действий. Я ниспослал жалящих мух, и одна половина людей сожгла другую, чтобы умиротворить меня. Я сотворил потоп; они барахтались, ухватившись за церковные скамьи, каркасы старых телевизоров, раздувшиеся трупы коров, лошадей и евангелистов, взывая о помощи и обещая мне, что будут вести себя хорошо, если выживут.

Я спас нескольких, и, к моей радости, они сразу же начали спасать других. После чего они сформировали взводы, конгрегации, профсоюзы, воровские шайки и политические партии. Каждая возникавшая группа сразу же нападала на другую, обычно самую похожую на первую. Я издал ужасный вопль и смыл их всех цунами. Пенящиеся воды вокруг руин церквей, судов, притонов, химических заводов и штаб-квартир больших корпораций позабавили меня. Я напрочь смыл трущобы, испоганенную землю, сожженные леса, заболоченные реки и загаженные моря. Адреналин переполнял мою кровеносную систему: я растер в порошок континенты, раздробил земную кору и расплескал магму.

На глаза мне попалась луна, которая, сторонясь моего гнева, проплывала мимо. Спокойный свет ее ровной поверхности рассердил меня, и я бросил в нее горсть камней, обильно усеяв ее оспинами. Я создал планету и швырнул ее в Сатурн, и хотя промахнулся, но она прошла очень близко и разорвалась. Большие куски скал перешли на орбиту Сатурна, а из пыли образовались кольца; некоторые кусочки достались Марсу; остатки стали путешествовать вокруг Солнца.

Я посчитал это неплохим представлением и повернулся спросить мнение зрителей, но, конечно же, никого не обнаружил.

– Вот почему трудно быть Богом, – застонал я. -Я мог бы создать группу простофиль, которые восхваляли бы меня, но какой смысл? Человек жаждет ответного чувства от равного, черт побери!

Внезапно я почувствовал себя больным и усталым. Казалось бы, располагая такой мощью, легко заставить события развиваться так, как тебе хочется, но не тут-то было. Часть трудностей заключалась в том, что, в действительности, я не знал, чего хочу; другая – в том, что не знал, как добиться того, что я хочу, когда узнаю, чего мне хочется; третья заключалась в том, что когда я получу то, что, как я думаю, мне хочется, оно окажется совсем не тем, чего я желал. Слишком сложно быть Богом. Намного приятней быть просто человеком. Возможности человека ограничены, но существуют и границы его ответственности.

– Вот что я понял, – сказал я сам себе. -Я всего лишь человеческое существо, несмотря на то, что умею метать молнии. Необходимо эволюционировать еще несколько сотен тысяч лет – и тогда, может быть, я справлюсь с ролью Бога.

Я стоял – или плыл, или скользил – в середине оси ординат (это все, что осталось от моих трудов) и вспоминал Ван Ваука и Круглолицего, их грандиозные планы относительно меня. Они выглядели не зловещими, а всего лишь жалкими. Я вспомнил Дисса, человека-ящерицу – каким испуганным он был в последний момент. Я вспомнил Сенатора, его трусость и его оправдания, и неожиданно он показался мне понятным и близким. А затем я подумал о том, какую жалкую фигуру представляю я сам – не как Бог, а как человек.

– Ты выглядел прилично, – сказал я, – до определенного момента. Ты хорошо держишься, когда проигрываешь, но из тебя никудышный победитель. Возможность исполнить любое желание – вот настоящая проблема. Успех – это вызов, который еще никто не принял. Потому что сколько бы ты ни выигрывал, впереди всегда есть еще более значительные и сложные проблемы; секрет не в Победе-на-Века, а в том, чтобы изо дня в день делать максимум возможного и помнить, что ты человек, а не Бог, что для тебя нет и не будет легких ответов, а только вопросы, никаких поводов, а только причины, никаких "подразумевается", а только "понимается", никаких предназначений – только ты сам и то, чего ты добьешься от встречи лицом к лицу с равным тебе.

И я отдохнул после всей проделанной мною работы.

XXXVIII

Я открыл глаза, она сидела напротив меня за столиком.

– С вами все в порядке? – спросила она. – Вы выглядели так... странно. Я подумала, что вы, возможно, больны.

– Мне кажется, что я только создал и разрушил Вселенную, – сказал я. – Или она создала и разрушила меня. А может быть, и то, и другое. Не уходите. Есть одна деталь, которую я должен выяснить.

Я поднялся, прошел к двери и вошел через нее в кабинет Сенатора. Он посмотрел на меня и подарил мне улыбку, которая была такой же правдивой, как доска объявлений, и такой же откровенной.

– Ты пришел, – сказал он благородным голосом.

– Я отказываюсь от работы, – сказал я. – Я только хотел поставить тебя в известность об этом.

Он выглядел Обескураженным.

– Не может быть. Я рассчитывал на тебя.

– Этого не будет, – сказал я. – Пойдем, я хочу кое-что тебе показать.

Я подошел к большому, в рост человека, зеркалу, он неохотно встал рядом со мной, и я посмотрел на отражение: квадратный подбородок, широкие плечи, твердый взгляд.

– Что ты видишь? – спросил я.

– Неудавшегося ассенизатора, – ответил я. – Все, что тебя просили сделать, – это прожить одну маленькую обычную жизнь. Сделал ли ты это? Нет. Ты удрал или попытался удрать. Но не получилось. Ты участвуешь во всем этом, нравится тебе или нет. Поэтому лучше, если понравится.

Я повернулся, чтобы возразить, но в комнате никого не было.

XXXIX

Я подошел к двери и открыл ее. Советник Ван Ваук смотрел на меня, сидя за длинным столом под спиральной люстрой.

– Видите ли, Барделл, – начал он, но я развернул газету, которую держал в руке, и бросил ему под нос статью с заголовком "Флорин – Человек Действия".

– Он почти клюнул на это, – сказал я. – Но передумал.

– Тогда это означает?..

– Значит, надо обо всем забыть. Ничего не происходило.

– Ну, в таком случае... – сказал Ван Ваук и начал съеживаться. Он сократился до размеров обезьяны, мыши, домашней мухи и исчез. Круглолицый тоже пропал, как и человек-птица и все остальные.

В коридоре я наткнулся на Трейта и Иридани.

– Вы уволены, – сказал я им. Они приподняли шляпы и молча испарились.

– Остаешься ты, – сказал я. – Итак, что мы будем делать?

Вопрос, казалось, эхом пробежал вдоль серых стен коридора, как будто его задал кто-то другой. Я попытался увидеть того, кто его задал, но стены превратились в серый туман, плотный, как серые шторы. Внезапно я почувствовал себя настолько уставшим, что был вынужден сесть. Моя голова отяжелела. Я крепко стиснул ее двумя руками, повернул на 180 градусов и снял...

XL

Я сидел за столом, держа в руках изготовленный в виде спирали прибор.

– Так что же? – задал вопрос советник по науке.

– На какое-то мгновение мне показалось, что вы выглядите несколько болезненно, – чопорно произнес Госсекретарь и почти позволил улыбке нарушить строгость своего маленького круглого лица.

– Как я и ожидал, – сказал советник по науке, и уголки его рта изогнулись книзу. Они были похожи на линию, нарисованную на тарелке со свиным салом.

Я встал, подошел к окну и посмотрел на цветущие вишни и памятник Вашингтону. И мысленно пожелал, чтобы он превратился в жареный пирожок, но ничего не произошло. Был влажный полдень, город выглядел жарким, грязным, полным беспокойства, как и я сам. Я повернулся и посмотрел на ждущих моего ответа людей, важных персон, занятых мировыми проблемами и своей ролью в их решении.

– Давайте будем откровенны, – сказал я. – Вы принесли мне это устройство и утверждаете, что оно было найдено на месте крушения чужого космического корабля, который вчера ночью разбился при посадке в Миннесоте и сгорел.

Полдюжины голов согласно кивнули.

– Вы обнаружили тело небольшого ящероподобного животного и вот этот прибор. Других существ обнаружено не было.

– Уверяю вас, сэр, – сказал Директор ФБР, – далеко они не уйдут. – Он зловеще улыбнулся.

– Прекратите поиски, – приказал я, положив спираль на стол. – Утопите эту вещь в море, – скомандовал я.

– Но, господин Президент...

Я заставил его замолчать одним взглядом и посмотрел на Командующего объединенными силами.

– Вы что-то хотите доложить мне, генерал Трейт?

Он выглядел ошеломленным.

– Ну, если на то пошло, сэр... – он прочистил горло. – Без сомнения, это мистификация, но мне доложили о передаче из космоса. Похоже, что передатчик находится за орбитой Марса. – Он кисло улыбнулся.

– Продолжайте, – произнес я.

– Э... гость представился жителем планеты, которую он назвал Грейфел. Он утверждает, что мы э... прошли предварительную инспекцию. Он хочет начать переговоры о подготовке договора о мире и сотрудничестве между Ластриан Конкорд и Землей.

– Передайте ему, что мы готовы к переговорам,-сказал я.-Если они не будут слишком хитрить.

Были и другие дела, которые они хотели доложить мне, каждое было весьма важным, требующим моего немедленного решения. Но я предложил всем удалиться. Они было ошеломлены, когда я встал и объявил совещание Кабинета законченным.

Она ждала в моих апартаментах.

XLI

Были сумерки. Мы прогуливались по парку. Присели на скамейку насладиться прохладой вечера и полюбоваться голубями. – Откуда мы знаем, что это не сон? спросила она.

– Может быть, это и сон, – сказал я. – Может быть, ничего реального в этой жизни нет. Но это не важно. Мы должны прожить ее так, как будто все происходящее действительно происходит.