Текст книги "Последний страж Эвернесса"

Автор книги: Джон Райт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

V

Множество чудес и красот повидал Азраил де Грэй Уэйлок за свою неестественно долгую жизнь в краях глубокого сна. Видал он издали сияние восхода над Зимиамвией, где обитают бессмертные. Испытал вонь и ужас пропастей Цина. Навестил и берега Настронда, где резвятся на кучах человеческих костей сэлки. Ступал по золотым улицам Келебрадона и сквозь слезы, вызванные сиянием крылатых существ, что проходили в неземной тишине по его проспектам, различал покойные сады, тенистые аллеи, тихие парки и соборы в том спящем увенчанном звездами городе.

Азраил де Грэй Уэйлок был одним из трех человеческих существ, кто когда-либо лицезрел глухие купола города палачей Ухнумана на плоскогорье на обратной стороне Луны. Он был одним из двоих людей, посетивших сложенную из оникса цитадель Великих, что дремлет на вершине неведомой горы в сумеречной холодной пустыне на севере мира сновидений. Он знал причину их отчужденного и величественного молчания. Он знал, почему, отпав от Моммура, они не присягнули Ахерону. И он был единственным человеком, кто знал край сияющих лугов, где в одиночестве гуляет единорог, легкими шагами тревожа поляны вечных, неувядающих прекрасных цветов. Он знал, где она обитает среди нежной красоты, не способной утолить ее печаль.

Несмотря на искушенность в сновидениях и все знания, полученные столь ужасной ценой, несмотря на свой бездонный опыт, Азраил де Грэй Уэйлок пережил настоящее изумление, когда вышел из дома целителей и снова вдохнул ночной воздух реального мира, завернувшись в плащ из кожи молодого человека.

VI

Странные, полные чудес ландшафты превосходили все его ожидания.

Черная и твердая, подобная застывшей лаве вулкана Инкуанок, поверхность под ногами пестрела геометрическими узорами из белых линий, словно искусное творение мастеров Нидвеллира. Над головой, сияя восхитительным светом, стройные шесты или копья из какого-то неизвестного эльфийского металла поддерживали хрустальные светильники, в которых жило неподвижное чистое пламя. Свет от этих белых огней был столь ярок, что Азраил сначала не понял, день на дворе или ночь. Он видел такие же огни, парящие под потолком в доме целителей, где они разговаривали между собой на странном шипящем языке, жужжа, как пчелы.

Под копьями там и сям припали к черной поверхности группы металлических хижин или коробок, приподнятых над землей на плоских цилиндрах. Каждая из этих хижин была слишком низкой, чтобы там мог обитать нормальный человек, но зато ее украшали громадные панели восхитительного хрусталя, такие чистые и большие, что Азраил затруднялся высчитать их цену, и такие прозрачные, что можно было разглядеть внутренности хижин. Скамьи внутри хижин располагались слишком близко друг к другу, чтобы там можно было сидеть, и смотрели все в одну сторону, словно вложенные одна в другую. На многих сиденьях валялся мусор.

За странным двором поднималась тонкая полоска деревьев, дальше просматривалась река движущихся огней, сияющих и вспыхивающих, как падучие звезды.

Немолчный рев и рокот доносились от этой реки, будто рев множества зверей.

За рекой и далее вздымались высокие башни, усеянные чистыми, немигающими огнями. Столь высокие, что Азраил де Грэй сначала по ошибке принял их за утесы. Эти строения взмывали выше башен Ниневии или великого Вавилона. Когда он, спрятав руку под куртку и отвернувшись от остальных, сотворил над сердцем знак Коф, в ответ не поступило никакого сигнала присутствия. Он понял, что башни выстроены не богами или бессмертными эльфами, но людьми. И улыбнулся про себя, когда это знание вошло в него.

За дверями дома целителей находились три фигуры: молодой титан с черной бородой, еще не обогнавший ростом обычных людей, облаченный в белое, словно жрец, девушка из рода фей, и калека в хитроумной повозке, сработанной в виде кресла. Назначение повозки было очевидно: с помощью колес она перемещала калеку в пространстве. Азраил восхитился искусством ремесленника.

Де Грэй распознал, что бородач в белом родом, скорее всего, с Кавказских гор, где обитают самые красивые из смертных. Знак огня у него на лбу свидетельствовал, что некогда он встретился с одной из вечных и древних сил мира, что старше богов. Поскольку единственной подобной силой в Кавказских горах оставался Прометей, творец человечества, Азраил догадался, что молодой титан, пока еще слишком юный, чтобы выделяться ростом среди людей, послан расстроить планы Азраила.

Ночная бабочка запорхала в воздухе над титаном и трижды обернулась противосолонь – ясный знак, что это охотник, который обитал в глубине великих лесов и знаком с искусством выслеживания и преследования.

Азраил предвидел появление охотников, но не так сразу. Затем он разглядел бледность правой руки бородатого титана и понял, что тот прикасался к мечу Кощея Бессмертного. Знак слабости, проклятия. Де Грэй был уже почти готов пренебречь угрозой бородатого титана. Почти.

Когда юная фея подпрыгнула в воздух, чтобы обнять титана (очевидно, они были мужем и женой), Азраил внимательно проследил за ее ступнями. Он постарался заметить, насколько быстро тень девушки метнется обратно к ее ногам, когда фея снова коснется земли. Тени подошв, казалось, неохотно протянулись, чтобы охватить ее ноги, когда та опустилась на землю. Это был знак: ей ведома тайна полета.

Странное дело: одуванчики, росшие на небольшой полоске травы у дверей, не отреагировали, когда девочка-фея наступила на них. Азраил был озадачен. Может, волшебная кровь в ней не чистая?

Определенные предвещающие знаки привели его к пониманию, что в Эвернесс его отведет один из трех ожидающих. Которому из них судьба поручила отвезти Азраила туда?

Стоя на месте, де Грэй крепко зажмурился, пока не увидел плавающий во тьме свет Маспела, бесцветный и металлический. Затем, быстро-быстро моргая, посмотрел на каждую из трех фигур поочередно, дабы узреть тени, которые они отбрасывали в этом свете.

Переводя взгляд с одного лица на другое, Азраил узнал себя в разрезе глаз и форме подбородка калеки: это был человек из рода Уэйлоков. Цвета остаточного изображения и веера силы, исходящие от мужчины во всех направлениях, открыли Азраилу, что это не просто Уэйлок, но страж Эвернесса собственной персоной.

И все же, как мог этот израненный человек быть наследником серебряного ключа? Для дедушки, о котором говорил Гален, он выглядел слишком молодо. Более того, перед внутренним взором Азраила маячил человек с окровавленными руками и толпой черных теней за спиной, смертельно раненных и вопиющих о мести. Так он определил, что мужчина является воином кровожадного Ареса.

Однако, как ни странно, при пристальном взгляде на этого человека не ощущалось холода, и волосы у него на загривке не шевелились, а сие означало, что мужчину не охраняет ни один из духов-защитников, которых страж Эвернесса мог по праву призвать из вод. В воздухе за спиной у мужчины вились пылинки, и по тому, как они перемешивались и танцевали, Азраил понял, что под курткой у того спрятано холодное железо, оружие огромной мощи, которое этот человек считает талисманом. Но это всего лишь смертное оружие, не обладающее духовной силой.

Азраила захлестнуло презрение. Коль скоро обязанности стража возложены на такого калеку, значит, дедушка провалился в глубины, куда не доходит солнечный свет. Этот человек – отступник, несведущий в высоких искусствах. Он бродит по земле беспомощный, как младенец, не имея при себе даже серебряного ножа для защиты от оборотня или соли, чтобы изгонять бесенят, не говоря уж о принадлежащих ему по праву более мощных талисманах, способных отогнать древнейших воинов тьмы.

Чувство жаркого гнева стало для Азраила неожиданностью: он и не представлял, как гордится своей великой семьей, их вечным терпением и верностью, их силой, их древней традицией, пока не увидел одного из своих отдаленных потомков – невежественного и неграмотного предателя великого наследия. Де Грэя удивило, что подобные соображения по-прежнему могут ранить его.

Юная фея заговорила с ним и сообщила всем, что он не Гален Уэйлок. Однако, будучи смертными, они проигнорировали ее слова, хотя она выразилась предельно четко и ясно. Азраил не ответил ей (дразнить фей – дурная примета), но подождал, пока калека, благодаря своему тупому невежеству, сам отмахнется от ее доводов.

Распрощавшись, они вдвоем двинулись прочь через двор. Азраил шагал рядом с креслом-повозкой. Такое начало возвращения в Эвернесс доставляло ему мрачное удовольствие. И он заметил, что бородатый титан у него за спиной рассматривает его с большим любопытством.

VII

Сын все больше беспокоил Питера Уэйлока – беспокоил, сердил и бесил. Во время посадки в отцовскую машину со специальным ручным управлением Гален был очень медлителен и дезориентирован, спрашивал, куда надо придвигать эти кресла, а когда Питер напомнил ему о необходимости пристегнуться, выяснилось, что он забыл, как это делается. Когда завелся двигатель, Гален вздрогнул и заворчал, ухватившись правой рукой за левое бедро, а после выезда на дорогу сидел с каменным лицом, будто пытался сдержать беспричинную панику.

Но затем он расслабился и получал от поездки почти детское удовольствие, опустив окно и высунув голову наружу. И при этом благоговейно улыбался, словно консервативные сорок пять или пятьдесят пять миль в час, которых придерживался Питер, были феерической скоростью саней на «русских горках». Однажды юноша отметил «уверенный и ровный почерк» на дорожных знаках.

Поначалу Питер думал, что Гален глазеет на пролетающие мимо уличные фонари и фары, но затем его пронзила одна леденящая мысль, после чего нетерпение и гнев отчасти угасли.

– Ты, небось, и не знал, что зима кончилась. Деревья зазеленели, пока ты спал, – произнес Питер.

В этом было нечто печальное, почти жуткое. Он украдкой вытер глаза, проворчав вполголоса морское ругательство.

Гален втянул голову обратно в окно и осторожно посмотрел на Питера. Лицо его ничего не выражало.

– Полагаю, мир сильно изменился с тех пор, как я видел его наяву. Я верю, что все мои странности ты извинишь, отец.

Но Питер был занят собственными мыслями и не ответил.

Они долго ехали молча. Гален время от времени делал резкие вдохи, словно от испуга или от удивления, и Питер, на секунду отрываясь от дороги, замечал, как сын таращится то на щит с рекламой купальников, то на огни пролетающего самолета. Но вскоре они выехали за город, где вдоль дороги не было ничего, кроме деревьев, и юноша успокоился.

В конце концов Питер произнес:

– Да, с радостью – извиню твои странности, я хочу сказать. Ты теперь даже говоришь по-другому. Понимаю, ты набрался этого от деда. Мы с ним никогда не ладили. Но я хочу, чтобы ты знал… Ну, вся эта чепуха во время развода и после… Черт подери, парень, я пытаюсь тебе сказать – когда ты лежал там беспомощный, как младенец…

Гален обратил на него отчужденно-печальный взгляд.

Питер продолжал говорить:

– Это напомнило мне о том времени, когда ты был совсем маленьким. Знаешь, ты срыгивал на меня, или пачкал памперсы, или делал то, что делают все младенцы, потому что они младенцы, и меня ничто не раздражало. Не действовало на нервы. Потом, когда ты подрос, а я бывал рядом не так уж часто, ты отправился жить к дедушке. И это меня задело. Но я просто забыл, понимаешь? Я забыл, что, даже если твой малыш вырос, ты не можешь перестать… ну, не можешь перестать переживать за него. Понимаешь?

– Не уверен, – холодно отозвался Гален. – Несомненно, дед хорошо знал традиции и мудрость нашего великого дома и, следовательно, мог подготовить меня должным образом, поскольку ты, по твоим словам, уезжал воевать.

Сказав это, он пристально наблюдал за Питером в ожидании реакции.

Питеру казалось, что под настороженностью сын прячет гнев, презрение и уязвленную гордость.

– Это я и пытаюсь сказать, сынок. Мне кое-что не нравилось, когда ты оставил меня, чтобы жить с дедом и его деньгами. Но я осознал, что я не прав. Ну вот, я это сказал. Прости. Я был не прав.

Гален сурово кивнул, и выражение его лица, казалось, смягчилось.

– Хорошо, что ты раскаиваешься. Я знаю, ты отвергаешь древние традиции нашего дома и позабыл клятву терпения и веры, которую мы, истинные стражи, должны блюсти. Но неписаный закон Эвернесса посылает зов, на который рано или поздно откликаются все, в ком течет наша кровь…

Теперь Гален погрузился в грезы, и суровость его черт на мгновение смягчилась, словно под гнетом вины и раскаяния.

С минуту они сидели в машине вместе, не глядя друг на друга, с одинаковым выражением лиц, наклонив головы вперед под одним и тем же углом, устремив озабоченный взгляд в одну и ту же точку.

– Я понимаю, – сказал Питер, – если я не сердился, когда ты на меня срыгивал, я не должен обижаться и на менее значительные вещи. Я пытаюсь сказать тебе, что до сих пор люблю тебя, сынок. По-прежнему люблю тебя.

Затравленное, виноватое выражение проступило в глазах Галена. Дрожащими губами он произнес:

– Я тоже должен сделать признание. Страшное. Но пока я не увидал лицо одного из членов моей собственной семьи, я не осознавал истинной глубины того, что натворил. Я не понимал до конца, что значит быть предателем нашего рода. Но мы имеем дело с ужасными врагами, и нет никого, кому я мог бы доверить свои советы. Твой сын не умер. И я не твой сын.

Питер напрягся.

– Я тут пытаюсь извиниться, а ты говоришь такие вещи! Твой дед как-то высказал мне в лицо практически то же самое. Ты не мой сын, сказал он. Но он не называл меня предателем. Предателем чего?! Кучки обманщиков и психопатов?!

Тон Галена был надменен, остер и холоден.

– Правда? Вероятно, я неверно расценил пафос твоего извинения.

– Я не утверждал, будто сожалею о том, что оставил позади всю эту дурь. Я не говорил, что это не дурь. Я знаю, что ты по-настоящему веришь в это.

– Действительно верю, – негромко отозвался Гален, и намек на улыбку тронул его губы.

– Я всего лишь пытаюсь сказать, как мне жаль, что я ополчился на тебя за это. Понимаешь? Я не против, если ты хочешь прожить жизнь в ожидании возвращения короля Артура, ночи напролет слушая вместе с дедом, не предупредят ли вас морские колокола о разрушении мира. Давай, жди. – Питер глубоко вздохнул, явно успокаивая себя. И негромко продолжал: – Я всего лишь хотел сказать, что могу теперь с этим смириться. Мои чувства к тебе не изменятся.

Гален сардонически заметил:

– Стало быть, ты не даешь себе труда служить чести нашей семьи, но не станешь более проклинать собственного сына за то, что он повинуется отвергнутым тобой законам? Ты простишь ему его веру и постоянство. Благодарю тебя за терпимость. – Он издал лающий саркастический смешок и умолк.

Питера охватил такой гнев, что он покраснел и почувствовал, как пульсирует кровь в щеках и висках. Но он взял себя в руки и тихо произнес:

– В больнице я думал, что могу потерять тебя. Я не хочу тебя терять. Я хочу, чтобы у нас все было правильно. Надо держаться своей семьи.

Гален молчал, погруженный в себя. Затем он положил руку Питеру на плечо и сжал его.

– Ты прав: верность семье – это все, что есть у нас, одиноких в пустыне среди врагов и ложных друзей. Мы одной крови, ты и я, и эту связь не порвать. Но даже если нам придется вступить в схватку – будем надеяться, что любовь отца и сына переживет смуту.

Питер погладил ладонь на своем плече, на его сердце потеплело.

– Ладно, сынок. Только не надо нам драться.

– Пусть у нас будет праздничное настроение, у тебя и у меня! Мы возвращаемся в родовое гнездо. Я знаю, что это единственное место, которое не изменилось с тех пор, как я заснул.

– Парень, дед совсем испортил твою манеру говорить. Чего ты только не набрался из его книг.

– Скоро мы приедем в Эвернесс?

– Мы едем не туда.

Гален, казалось, расслабился, лицо разгладилось, но глаза поблескивали опасной задумчивостью.

– Нет? Однако мы все ближе к центру силы дома.

– Ну, сынок, я подумал, что мы с тобой могли бы остановиться в доме Эмили. Когда-то он был моим. Она туда не ездит, живет теперь у Уилбура. Они разрешили мне останавливаться там, когда навещаю тебя. Тоже мне, большая услуга: позволять человеку останавливаться в собственном доме. – Он презрительно фыркнул.

Гален осторожно произнес:

– Несомненно, дедушка тоже хочет меня увидеть. Чтобы увериться в моем добром здравии.

– Мы будем недалеко, – сказал Питер. – Может, ты его и навестишь.

Но по его тону было ясно: Питер сделает все, что в его силах, лишь бы этого не допустить.

Юноша положил руку на приборный щиток, словно впитывая мощные вибрации движущегося автомобиля, слушал приглушенный рев двигателя, подобный голосу неведомого и непостижимого зверя, и наблюдал за сложными быстрыми движениями, которыми Питер управлял своей огромной повозкой. Мрачный взгляд Галена был полон недоумения, словно лампочки и цифры приборной панели представляли для него непостижимую тайну, разгадать которую выше его сил. Затем он вздохнул и опустился обратно в кресло.

– А, ладно. Возможно, ты сможешь научить меня говорить так, как я говорил раньше, пока я не попал к дедушке.

Но Питер не слушал. Он вглядывался в зеркало заднего вида.

– Кто-то преследует нас. Эта машина едет за нами уже более часа.

ГЛАВА 8
СТРАННЫЙ И ДРЕВНИЙ ДОМ НЕИЗМЕННЫЙ

I

Ворон устроился на пассажирском сиденье и наблюдал, как пролетают один за другим отражения уличных фонарей на капоте. Венди рассказывала ему все о приключениях Галена Уэйлока в городе снов у края мира. Ворон был не в состоянии следовать логике рассказа, да и не пытался. Он устал. Как обычно, он поднялся на рассвете, а теперь просто позволял словам перекатываться через себя, как теплым и приятным морским волнам, против которых не выплывешь.

Время от времени он задремывал, и в полусне перед глазами у него проплывали навеянные рассказом Венди странные образы.

Он видел строй воинов в конических шлемах, в серебряных чешуйчатых доспехах. Вооруженные копьями звездного света, они несли вахту на бастионах громадной темной стены над бурным морем. Далеко внизу под этими рыцарями, среди жестоких морских волн мелькали черные твари, похожие на тюленей со светящимися глазами. Они молча проплывали под волнами, выжидая и наблюдая. Глубоко внизу, ниже тюленидов, простиралась бездна, а в бездне проступали контуры семи башен из черного алмаза, обросших ракушками и водорослями. На самой высокой башне сиял свет – яркий, словно поднимающаяся из глубины утренняя звезда.

Задремывая, Ворон снова видел расставленных на стене рыцарей, но их становилось все меньше. Два десятка, дюжина, горстка. Потом осталось двое: юный мальчик и старик, одни на титанической дамбе, последние защитники.

А прилив поднимался. С каждой волной морские твари подбирались все ближе.

Ворон представлял, что тюлениды начали карабкаться по скользким камням на укрепления, перебрасываясь гортанным кашлем и лающим смехом. Некоторые были одеты в пропитанные водой отрепья тел мертвых моряков. Морды других прикрывали маски из кожи, аккуратно срезанной с лиц трупов и напяленной поверх усатых рыл.

Когда Венди описывала ужасную огромную руку, которая явилась за Галеном и утащила его прочь, Ворон в полудреме видел окутанную тьмой необъятную громаду в капюшоне, гигантскими шагами пересекающую ночной мир, перешагивающую через деревья и дома. В одной руке она держала серп из черного железа, а в другой – клетку, наполненную мерцанием гаснущего света. Под капюшоном не было ничего, и оттуда время от времени пробивались слабые лучи, словно лунный свет сквозь туман. И там, куда этот хилый серый свет падал, деревья засыхали, трава увядала, а мелкие юркие зверьки у дороги падали замертво.

Гигантская фигура в капюшоне перешагнула стену, сшибая камни, и побрела вброд по океану, оставляя косяки плавающей вверх брюхом рыбы там, куда падала тень ее плаща. Достигнув края мира, она поднялась по ступеням примостившегося на скале гигантского зиккурата и сделала знак кому-то у себя под ногами.

У лодыжек гиганта стояла еще одна тварь, облаченная в доспехи из мертвых человечьих костей, и выкрикивала в темноту тонким холодным голосом:

О Сулва, ты духов свирепых обитель! Край ледяной плоскогорий бесплодных, Повернись же скорее, чтоб мог ступить я На твою дальнюю темную сторону. Мне мертвого света понятна измена, Тобою свершенный известен мне грех. Последний из падших, пади на колена! Откройся, нижайшая сфера из всех!

По мере того как Кощей произносил эти слова, из-за горизонта поднимался шар Луны. Громадный, безжизненный, словно череп в небесах, он был во много раз крупнее, чем когда-либо доводилось видеть Ворону, и так близко к Земле, что великан одним широким медленным взмахом закутанной в развевающийся плащ руки сумел забросить клетку с заключенным в ней светом на бесплодную лунную поверхность.

И тут же целое стадо тучных слепых прокаженных выкарабкалось из кратеров и ям. Из пустых глазниц у них по дряблым щекам стекал гной. Они подхватили клетку, цепями приковали ее к тележке и потащили через горы на обратную сторону Луны. Один из этих слепых, гротескно тучных людей поднял покрытую струпьями тяжелую руку и указал вниз на Ворона, издавая встревоженное глухое уханье.

Кощей обернулся и посмотрел на Ворона.

– Здесь сновидец с Земли. Думаю, он слышал каждое произнесенное нами слово.

Ворон резко проснулся. Машина неслась по пустынной полосе скоростного шоссе на восток, навстречу полной луне, только начавшей подниматься между растущими вдоль дороги деревьями.

Венди произнесла сердитым, но почему-то жизнерадостным тоном:

– Ворон! Ты спишь? Ты не слышал ни слова из того, что я говорила!

II

– Нет-нет, – запротестовал Ворон, протирая глаза. – Я все слышал. По-твоему, сидя в клетке, Азраил научился у тюленидов менять шкуру, а также овладел искусством извлекать душу из тела. Он не мог выбраться из клетки, но мог просунуть через прутья душу. Гален относит ее в… как назывался этот берег костей? Настронд? Настронд. А сэлки помещают душу Азраила в тело Галена, чтобы он проснулся, так? – Ворон снова зевнул.

– Совершенно верно! – Венди улыбнулась мужу.

Мгновение они молча улыбались, глядя друг на друга полными любви глазами. Для Ворона ее счастливый вид был сокровищем, которое он не надеялся обрести вновь. Затем он вспомнил, что это сокровище – краденное, купленное ценой убийства.

– Смотри на дорогу, а не на меня! – Затем, когда автомобиль выровнялся и вернулся в свой ряд, он спросил: – Где машина, за которой мы едем?

Как же он позволил вести машину женщине, которую только этим вечером выпустили из больницы?

– Должно быть, он нас заметил! Он прибавил скорость и повернул, и мы их потеряли. – Венди замотала головой, и ее черные локоны бешено заплясали. – Это страшное бедствие! Если Азраил доберется до Эвернесса первым, может произойти что угодно! Не могу поверить, что ты проспал первую автомобильную погоню в моей жизни! Это было точно как в кино! Он сделал обратный поворот и поехал в другую сторону! Тормоза визжали, валил дым, и мне пришлось нажать на газ до упора, чтоб не отстать! Здорово!

– Это было на самом деле? – удивленно спросил Ворон.

Он не мог представить, чтобы тот спокойный мужчина, с которым он познакомился в больнице, производил такие опасные маневры.

– Разумеется, нет. Он просто свернул прежде, чем я успела остановиться. Когда я развернулась и подъехала к повороту, его уже и след простыл. Но та версия мне больше нравится. Именно так я, пожалуй, запишу в дневнике. Или, по-твоему, дневники должны быть абсолютно честными? Как бы то ни было, меня это удивило, потому что он не должен был сворачивать с проселка еще пятнадцать миль. Он едет не туда.

Ворон прищурился, потирая глаза и лоб.

– А как получилось, что ты знаешь правильную дорогу, а он не знает?

– Глупенький! Гален рассказал мне, когда был привидением.

– И теперь мы едем в?..

– … Эвернесс. Скорее всего, он заперт, но, возможно, тебе удастся проникнуть внутрь. Нам надо найти серебряный ключ до того, как им завладеет Азраил, потому что, готова поклясться, он попытается открыть врата в мир снов, выпустить черные орды Ахерона на землю и завоевать ее! Только не устраивай кавардак во время обыска. Это не наш дом.

– Хм. Да. Конечно. На работу мне послезавтра. У меня вечерняя смена: вечер воскресенья и утро понедельника. Надо посчитать бревна, которые лесорубы вывозят с северного склона заказника.

– У нас в запасе целые выходные! Уверена, мы успеем спасти мир от покорения империей падших ангелов, лежащей по ту сторону времени и пространства.

– А.

Она искоса взглянула на него.

– И что это «а» должно означать?

– Это просто «а», ты же знаешь. Обычное «а».

– Это не обычное «а». Я знаю твои «а», Ворон, сын Ворона! Это гнусное «а».

– Нет, не гнусное.

– Нет, гнусное. Это самое гнусное «а», какое мне доводилось слышать. Как ты мог!

– Как я мог что?

– Ты мне что, не веришь? – спросила Венди. Ворон открыл рот, чтобы ответить, и замер.

III

Верил ли он своей жене? Она безумна, он знал, но раньше этот вопрос никогда не волновал его. Ну и пусть она считает, что у нее есть всемогущий папа и мама сверхъестественной красоты. Пускай себе думает, что умела летать, когда болела в детстве. Неважно. Было это правдой или нет, такие вещи не призывали Ворона ни к чему.

И даже теперь вопрос о том, беседовала Венди с привидением или нет, не вынуждал Ворона совершать необратимые действия. Возможно, они побродят вокруг дома (если Венди и впрямь его найдет!), ничего страшного здесь нет. Даже если они ввяжутся в какое-то затяжное приключение – работа у него государственная, и его, скорее всего, не уволят, даже если он прогуляет несколько дней. Он был грузином и не сомневался, что в Америке относится к национальному меньшинству, а со слов регионального менеджера он знал, что квота на меньшинства у них в районе низкая.

Так что какая, по сути, разница, верит он Венди или нет?

Но все-таки…

До Ворона дошло: если он не верит жене, значит, ничего на самом деле и не было. Просто сон, иллюзия. Гален Уэйлок благополучно отправился домой с отцом, Венди чудом выздоровела. Не более того. Легче легкого. Всего-то надо забыть нависавшую над Вороном фигуру в костяном доспехе, а потом забыть, как он сам вложил бледное оружие убийства в тонкую серую руку…

Ворон яростно замотал головой. Презрение к себе прокралось на мгновение ему в душу, но тут же ушло.

– Конечно, я верю тебе, женушка моя. Я знаю, что в мире есть необычные вещи – вещи, о которых люди не знают. Я сам порой вижу такое, чего никто не может объяснить. Отец вывез меня из России непостижимым способом. Я не в силах забыть, что в этом мире есть магия, как не способен забыть собственное имя! И поэтому я знаю, что мы должны ехать в Эвернесс.

– Хорошо! Но мне непонятно, куда направляется Азраил.

Теперь рассмеялся Ворон. Ему-то было ясно.

– Азраил не умеет водить машину, так ведь? А ты не разговаривала с Питером, его отцом. Я разговаривал с Питером. Ха! Питер ни за что не повезет своего сына обратно в Эвернесс. Должно быть, они направляются в мотель или к Питеру домой. Сам он в Эвернессе не живет, не нравится ему это место.

– Спорим, он утратил веру. Ворон пожал плечами.

– По-моему, иногда очень легко уговорить себя не верить в какие-то вещи. Так проще. Не будь строга к нему, если тебя не искушали, понимаешь?

Венди рассмеялась.

– Меня тоже дразнили. Было бы гораздо легче сделать вид, что ничего необычного никогда не происходило. И, спорим, Иисусу было бы гораздо легче, притворись он, что не умеет превращать воду в вино или исцелять больных. Легче – не значит лучше.

Ворон погладил бороду.

Ему следовало быть умнее и не ожидать, что Венди проявит толику жалости или симпатии к тому, кто предал свои убеждения или поддался давлению со стороны себе подобных. Ни малейшего снисхождения.

Венди прищурилась.

– Может быть, неделя.

– Что «может быть, неделя»?

– Может быть, неделя пройдет, прежде чем Азраил сообразит, как добраться до дома. Вдруг он увидит по телевизору, как кто-то вызывает такси, и решит сделать так же. Или попросит соседа отвезти его.

Но Ворон снова задремывал. Когда подбородок уперся ему в грудь, он услышал прекрасный хрустальный женский голос: «Тебе показали это не случайно. Галена забрали в Ухнуман. Как раз теперь эхвиски прибыли на замороженное плато над равнинами Луука… »

Ворон вздернул голову.

– Что?

Машина остановилась. Они находились на узкой проселочной дороге, и луна освещала высокие столбы ворот из темного кирпича. За открытыми воротами грунтовая аллея ныряла в тень между двойными рядами спящих в лунном свете деревьев. Вдалеке слышалось море.

Венди сказала:

– Мы приехали туда, где живет Гален. Смотри!

IV

Место оказалось не таким, как ожидал Ворон. Небольшая одноэтажная хижина напоминала коробку с пристроенным к ней гаражом в алюминиевой облицовке. Невысокую квадратную хатку, притиснутую к клочку земли, окружали высокие деревья, словно скрывая от взглядов. Ворон слышал грохот волн и чуял аромат сада с лекарственными растениями, ловил шелест осенних листьев в океанском бризе. Но отсюда нельзя было разглядеть ни береговых скал, ни садов.

И с подъездной аллеи эта маленькая хижина не просматривалась. Только острые глаза Ворона уловили следы шин, ведущие к этому уединенному местечку. Усаженная деревьями дорога уходила к морю. А супруги еще не выяснили, что лежит впереди.

Ворон оторвал взгляд от травы перед порогом и выпрямился. В темноте было сложно разобрать что-либо даже с фонариком, но он сказал:

– Сюда несколько месяцев никто не приезжал. Смотри, там, где проходила колея, за лето выросли новые побеги. Теперь осень. Ни одного сломанного стебля.

– И ладно! – отозвалась Венди и протанцевала мимо него к двери, положила ладонь на ручку, повернула, толкнула и крикнула: – Привет! Привет! Кто-нибудь дома?

– Погоди, – встревожился Ворон. Дверь бесшумно распахнулась.

Венди замерла в темном дверном проеме, оглядываясь через плечо: бровь вздернута, сбоку улыбающегося рта мерцает ямочка.

– Ну? – шепнула она с хрипотцой. – Что теперь, большой мальчик?

Ворон знал, что бессмысленно спорить с женой, когда она примеривает свое любимое надменное выражение. Тем не менее он продолжил:

– Нельзя заходить в дом человека, если там его нет.

– Так не заперто же.

– В сельской местности, вдали от города, многим людям не приходит в голову запирать дома на ночь.

– Гален бы не возражал!

– Он привидение.

– Ну, Ворон! – Она топнула ножкой и откинула волосы назад. – Иногда ты такой глупый! Мы тут беспокоимся о нарушении закона, когда в мир, может быть, вторглись силы империи тьмы, смерти и судьбы! И худшее, что может случиться, если мы ворвемся внутрь, – нас расстреляют или бросят в тюрьму. Святая скорбь! Иногда мне кажется, что у тебя отсутствует чувство меры!