Текст книги "Игра в кошки-мышки"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Глава 19

Потом уже, много времени спустя, доктор Гидеон Фелл пытался вспомнить выражение лиц присутствующих, когда они выслушали формулу задержания.

Это было нелегко. Цвета одежды, позы, в которых все си дели или стояли, даже форму теней он помнил куда лучше, чем застывшие выражения лиц. Он вспомнил, что Констанс поднесла руку ко рту. Он помнил, как судья просто кивнул, словно бесстрастно ждал этих слов. На лицах всех остальных, припомнил он, застыло выражение боли и смертельного ужаса; охваченная им, Джейн Теннант потеряла дар речи.

Фред Барлоу, сидевший на ручке дивана, склонил голову набок и посмотрел на доктора Фелла. На Фреде была черно-коричневая спортивная куртка; волосы его торчали вихрами. Доктор Фелл видел его профиль, четкий как на монете, и как на скулах ходили желваки.

– Значит, вы считаете, что это сделал я, – без особого удивления заметил он.

– Естественно, сэр. Прошу прощения.

– Инспектор, – сказал Фред, – а где же на самом деле был убит Морелл? С вашей точки зрения?

– Напротив съезда к Лаверс-Лейн. Там, где песчаный участок с клочками травы напротив главной трассы.

– И в какое же время он был убит? Снова – с вашей точки зрения?

– С моей точки зрения, – которую я могу доказать, напоминаю вам, – между четвертью и двадцатью минутами девятого.

Фред непрестанно барабанил пальцами по колену.

– Прежде чем я отправлюсь в полицейский участок, – сказал он твердым, ровным голосом, – я хотел бы попросить вас оказать мне одно одолжение. Вы говорите, у вас есть неопровержимые и исчерпывающие доказательства моей вины. Не можете ли вы здесь и сейчас сообщить мне, что это за доказательства? Я знаю, что вы не обязаны это делать. Я знаю, что это против правил. Но можете ли вы оказать мне такую любезность?

– Да, могу, – отрывисто бросил инспектор Грэхем.

Он вернулся к столу. Из-под него он извлек небольшую папку коричневой кожи, которая до сих пор никому не бросалась в глаза. Он положил ее на шахматный столик. Багровый румянец стал еще гуще, когда он обратился к судье:

– Вот как все выглядит, сэр. В Таунише мы нашли врача, терапевта широкого профиля – доктора Халуорти Феллоуса. Не путайте его с доктором Феллом. Хотя, как ни странно, приходит на ум, что они оба сыграли роль богини мщения для мистера Барлоу.

– Избавьте нас от этих комментариев, – сказал судья.

– Выкладывайте ваши доказательства. А я уж оценю, есть ли что-нибудь в них.

– С удовольствием, сэр, – сквозь зубы сказал Грэхем. – Хорошо. В субботу вечером, когда стемнело, доктор Феллоус спешил по срочному вызову в Кулдаун, что по другую сторону залива. Когда он ехал по главной дороге, направляясь к заливу, и когда оказался рядом с Лаверс-Лейн, в свете фар он увидел человека, лежащего на песчаной обочине дороги. Лежал он спиной к доктору. Света было немного. Доктору Феллоусу показалось, что это человек среднего телосложения, с очень черными волосами, в каком-то сероватом костюме. Над ним стоял мистер Барлоу с таким видом, словно он, по словам доктора, «только что совершил убийство». – Инспектор Грэхем сделал паузу. – Итак, пойдем дальше. Доктор окликнул его и спросил: «Что случилось?» Понимаете ли, он решил, что произошло дорожное происшествие, и остановился. «Да это Черный Джефф, – сказал мистер Барлоу. – Снова напился». Как сообщил доктор, об автопроисшествии не было сказано ни слова. Для доктора Феллоуса оказалось достаточно. «Вы тащите его на пляж, – посоветовал он. – Его окатит прибоем, и он протрезвеет». После чего поехал дальше. – Инспектор снова помолчал. – Вылезать из машины и разбираться он не стал. Но, как ни печально для мистера Барлоу, он видел его рядом с телом человека, которого мистер Барлоу только что убил. И что-то надо было делать с телом.

Судья Айртон подвел промежуточный итог.

– То есть вы хотите предположить, – сказал он, – что якобы тело бродяги Черного Джеффа на самом деле было трупом мистера Морелла?

– Нет, сэр, – ответил Грэхем, со щелканьем раскрывая за мочки папки. – Предполагать я не собираюсь. Я собираюсь доказать.

Он открыл папку.

– Так в какое время это было? – все так же сидя на месте, повторил Фред.

– Доктор… – Грэхем снова опустил клапан папки, – доктор сказал, что посмотрел на часы на приборной панели: ему следовало прикинуть, когда он доберется до Кулдауна. По его словам, было двадцать одна или двадцать две минуты девятого, чуть больше или чуть меньше. Где вы в то время были, мистер Барлоу?

– Именно там, где меня доктор и увидел… что и вы подтверждаете.

– Ага! Значит, вы это признаете, сэр?

– Стоп, – прервал его судья. – Этого я допустить не могу. Инспектор, данный джентльмен еще не находится под арестом. Вы еще не зачитали ему его права. Так что данный вопрос с точки зрения закона неуместен; любая попытка использовать его слова в качестве доказательства принесет достаточно неприятные результаты.

– Как вам угодно, сэр, – фыркнул Грэхем. – В таком случае, может, вы взглянете вот на это.

Он извлек из папки картонную коробочку и, открыв ее, продемонстрировал небольшой медный цилиндрик.

– Перед нами, – продолжил он, – то, что я назвал бы вещественным доказательством А. Отстрелянная гильза револьверной пули из оружия марки «Ив-Грант» тридцать второго калибра. Несет на себе специфические следы бойка. Соответствует таким же следам на гильзе, оставшейся в барабане данного револьвера. И та и другая пуля были выпущены именно из него, в чем удостоверился наш баллистик. Иными словами, гильза осталась от пули, которой был убит мистер Морелл. Найдена в песке, – добавил Грэхем, – недалеко от того места, где, как признал мистер Барлоу, он стоял.

Закрыв коробочку, Грэхем спрятал ее в папке. Оттуда же он извлек плоский поддон, прикрытый стеклом.

– А тут вещественное доказательство В. Образцы песка, смешанные с кровью и… – он смущенно посмотрел на девушек, – с кровью и… ну, мозговым веществом. Нам пришлось собрать их потому, что может пойти дождь. При первом взгляде эти следы не бросались в глаза, ибо были присыпаны песком. Они тоже найдены недалеко от места, где стоял мистер Барлоу. Кровь относится к группе III, которая, как мне сообщили, является довольно редкой. У мистера Морелла была кровь именно этой группы.

Поддон тоже вернулся на место.

Когда он предъявил следующее вещественное доказательство, у зрителей пошли по коже мурашки. Может, из-за его мертвенно-бледного цвета и недвусмысленной формы, напоминавшей о смерти и мумификации.

– Кто-то, – сказал Грэхем, – попытался спрятать гильзу и пятна крови, забросав их песком. Но этот парень забыл, какой влажной была та ночь. Он оставил на песке четкий и ясный от печаток своей правой руки. Мы залили его гипсом. Утром, еще не зная, что это нам даст, мы получили слепок такого же отпечатка на песке правой руки мистера Барлоу. Они совпали.

– Спокойней, Джейн! – резко сказал Фред.

Оцепенение ужаса сковало всех присутствующих. Они недвижимо застыли на месте. И хотя Фред вел себя с прежней раскованностью, с лица его сползли все краски. Белый слепок, черное пятно, белый слепок, черное пятно…

– Ты этого не делал, – прошептала Джейн Теннант. – Это не ты. Ради бога, скажи, что ты этого не делал.

Этот стон привлек внимание судьи Айртона, вызвав у него раздражение.

– Мадам, – сказал он, – надеюсь, вы простите меня, если я попрошу вас предоставить мне самому разбираться в этом деле. – Он снова обвел взглядом всех присутствующих. – Похоже, оно обретает серьезный характер. Имеются ли у вас, сэр, какие-то объяснения?

Белый слепок, черное пятно. Пятно, от которого туманится и темнеет мозг. Фред устало посмотрел на судью.

– Вы в самом деле думаете, что это дело моих рук? – с неподдельным любопытством спросил он судью.

– Речь идет не о том, что я думаю. Но коль скоро вы оказались замешанным в эту ситуацию, боюсь, вы не оставляете мне выбора. У вас или есть ответ на предъявленное обвинение, или нет его. Готовы ли вы дать его?

– В данный момент – нет.

Судья погрузился в раздумья.

– Может, вы и правы. Да, может, так оно и есть.

Фред продолжал рассматривать его с тем же неподдельным любопытством. Он тяжело дышал. Затем он повернулся к Грэхему:

– Хорошая работа, инспектор. Кстати, удалось ли вам найти револьвер, которым я пользовался?

– Пока еще нет, сэр. Но при наличии тех доказательств, что у нас уже имеются, в нем нет необходимости. У нас есть свидетель, который подтвердит, что обычно вы держали револьвер в боковом кармане правой дверцы вашей машины. И я склонен думать, что вся эта история обрела законченные очертания. Данное преступление не планировалось заблаговременно. Оно было совершено, так сказать, под влиянием момента. Как вы и рассказывали, в субботу вечером вы поехали в Тауниш, чтобы купить сигарет. Неподалеку от Лаверс-Лейн вы увидели, что навстречу вам идет мистер Морелл. Вы ненавидели его. Это вы не будете отрицать, мистер Барлоу?

– Нет, этого отрицать я не буду.

– У вас были весомые основания желать устранить его с вашего пути, о чем нам может поведать мисс Айртон. И когда вы увидели, что он направляется в вашу сторону, по пустынной дороге, где машины проезжают не чаще чем раз в двадцать минут, ручаюсь, в голове у вас возникли две мысли. Первая была такова: «Если Морелл идет навестить судью, ему не повезло, ибо судья в Лондоне». И вторая: «Черт возьми, я же могу его тут убить и без труда избавиться от этого проходимца; никто меня и не заподозрит». Вы из тех людей, Фредерик Барлоу, которые действуют стремительно и не раздумывая: трах-бах, а думать будем потом. Насколько мне подсказывает опыт, так поступает большинство убийц. Вы остановились и вышли из машины. Он подошел к вам. Вы не оставили бедняге ни одного шанса. Вытащили револьвер. Он понял, что вы собираетесь делать, и, повернувшись, попытался спастись бегством на пляже. Неподалеку стоит фонарь, и вы видели силуэт Морелла. Когда он оказался на другой стороне дороги, вы выстрелили ему в затылок за ухом. Пока еще по большому счету вам ничего не угрожало. Сомнительно, чтобы за шумом волн кто-то услышал выстрел, да и, как я говорил, дорога была пустынной. Но вам не повезло. Когда вы, испугавшись своего неожиданного поступка, подошли к нему и стали прикидывать, что же делать дальше, в поле зрения появился доктор Феллоус. Соображать вам пришлось быстро и без промедления. Но вот в неторопливости мышления вас никто не может обвинить. Вы вспомнили, что в одном из модельных домиков на Лаверс-Лейн постоянно обитает Черный Джефф. Одеяние мясника, которое постоянно таскает на себе Джефф, когда-то было белым, но со временем обрело грязно-серый цвет, смахивающий на костюм мистера Морелла. Со спины, когда не видны бакенбарды и все остальное, при тусклом освещении, жертву вполне можно было принять за Черного Джеффа, тем более что вы его так и назвали. И доктор повторил ваши слова. Словом, с Джеффом все обошлось. Все в округе знали, что с пятницы он не приходил в себя. Позже он и сам не мог припомнить, где был в субботу вечером, как, по вашим словам, свалился на обочине дороги. Но вот с трупом все обстояло по-другому. Если тело мистера Морелла найдут здесь или где-то неподалеку, если не удастся доказать, что он был жив и после того, как вас видели склонившимся над ним, то положение осложнится. Доктор Феллоус может начать вспоминать эту встречу и скажет себе: «Стоп, стоп!.. Так что там на самом деле было?..» И тут еще вы… Так что вам внезапно в голову пришла мысль о бунгало судьи.

– Очевидно, чтобы бросить подозрение на судью? – с циничной иронией сказал Фред.

– Нет! Ни в коем случае! Видите ли, дело в том, что вы думали, будто он находится в Лондоне и вернется лишь с послед ним поездом. Так что у него надежное алиби. Вы засунули тело мистера Морелла к себе в машину, выключили фары и, миновав Лаверс-Лейн, направились к коттеджу судьи. Увидев его, вы убедились, что все окна по фасаду темны, не считая слабого освещения в этой комнате, что, как вы подумали, было вполне естественно: человек, уезжая, оставляет гореть настольную лампу, поскольку возвращаться ему придется в темноте. В помещении никого не оказалось. Ваш замысел с пулей и жевательной резинкой, которую, как вы знали, мистер Морелл всегда таскает при себе, обрел завершение в течение двух минут. Я слушал в суде, как вы ловко, практически мгновенно находите выход из сложных ситуаций, сэр. На пиджаке мистера Морелла остались следы песка, на который он упал. Вы отряхнули большую часть его, хотя (может, вы помните?) Берт Уимс обратил ваше внимание, что на вашей одежде остались следы белого песка. И (это-то, во всяком случае, вы должны помнить) на одежде мистера Морелла, когда мы нашли его, все еще оставались влажные пятна.

– Верно, – наконец подал голос судья Айртон. – И я это припоминаю.

Грэхем защелкнул замочек папки.

– Вот, собственно, и все. Вы втащили тело в дом, протерли все поверхности, где могли остаться отпечатки ваших пальцев, пустив в ход платок из нагрудного кармана (помните, мы его нашли здесь?), и разыграли вашу комбинацию. Вы успели выстрелить, спрыгнули со стола и подтащили тело поближе к нему, когда…

– Наверное, услышал, как кто-то идет? – осведомился Фред. У него был все тот же спокойный голос.

– Правильно. Вы услышали шаги судьи. Вы бросили револьвер и кинулись в окно. Вы оставили револьвер как доказательство, что выстрел был всего один. И вы пребывали в совершенной уверенности, что мы не сможем связать его с вами. Мы и не смогли. Вам оставалось сделать еще только одно. Вы понимали, что после такого звонка полиция незамедлительно примчится на место происшествия. Прибыть она могла по единственной дороге, что ведет к коттеджу судьи. Так что вы успели вернуться на нее и демонстративно поставили машину с выключенными фарами на противоположной стороне дороги, где и остановили Берта Уимса своим рассказом о Черном Джеффе. Так что он остался у всех в памяти столь же четко, как и разговор с девушкой на телефонной станции. – Повысив голос, Грэхем завершил свое повествование и наконец получил возможность перевести дыхание после столь долгого монолога. – А вот тут доказательство, – добавил он, хлопнув по папке.

– Единственное доказательство, инспектор? Признаю, оно довольно убедительное, но неужели это все, что у вас есть против меня?

– Нет, – ровным голосом ответил Грэхем. – Поэтому я и хотел, чтобы тут поприсутствовала мисс Айртон.

Констанс попятилась назад, пока не уперлась в буфет. Казалось, она хотела оставить максимальное расстояние между собой и Джейн Теннант. Ее лицо, бледное, с тонкими чертами, сейчас осунулось, как при тяжелой болезни.

– Эт-т-то я? – заикаясь, переспросила она, вжимаясь в самый угол комнаты.

– Видите ли, сэр, – продолжил Грэхем, одарив ее беглой сочувственной улыбкой, перед тем как повернуться к судье Айртону, – история мисс Айртон никогда не казалась нам достаточно убедительной. Нет. Да и сейчас не кажется таковой.

Но мы неправильно понимали ее. Пока доктор Фелл не рассказал о дополнительной пуле и о ложном телефонном звонке, мы считали, что она врет, пытаясь защитить вас. Но потом я подумал: каким образом она своими показаниями может защитить отца? Не может. И не могла. Ничего из ее слов не могло убедительно свидетельствовать в вашу пользу, да и каким образом? Единственная убедительная подробность, на которой она настаивала, была… так что там было? Я расскажу вам. Якобы она видела, как мистер Морелл шел по дороге и подходил к бунгало в двадцать пять минут девятого. Черт побери, вот тут меня и осенило! Да не отца она защищала, а мистера Барлоу.

Грэхем повернулся к Констанс. Вел он себя сдержанно и смущенно; в ярком свете канделябра лицо его густо побагровело, но серьезность инспектора, казалось, загипнотизировала Констанс.

– Итак, мисс, – мягко сказал он, – вот к чему мы пришли. Мы можем доказать, что в двадцать минут девятого, примерно через две минуты после убийства мистера Морелла, вы находились в телефонной будке на Лаверс-Лейн, всего в шестидесяти футах от места преступления. Даже если не удастся этого доказать, мы знаем, что вы несли чушь. В двадцать пять минут девятого мистер Морелл был мертв, а человек не может шествовать по дороге с пулей в голове. И если вы не хотите крупных неприятностей, вам не стоит настаивать на своей версии. И вот что я думаю, мисс. Я думаю, вы видели, как мистер Барлоу застрелил мистера Морелла. – Он откашлялся. – Затем, как я предполагаю, вы кинулись к этой телефонной будке – у вас было нечто вроде истерики – и попытались дозвониться до мисс Теннант. Наверное, чтобы попросить машину и добраться до дома. Но вам это не удалось, и вы вернулись к коттеджу. Обратите внимание, мисс, в то время вы оказались так близко к нему, что не могли ничего не видеть и не слышать выстрела! Ваше вранье, что вы, мол, видели мистера Морелла, когда он был уже мертв, доказывает, что вы уже оказались в курсе дела! Единственное, что нам предстоит решить, установив этот факт, – задержать ли вас как соучастницу…

– Нет! – вскрикнула Констанс.

– Я не буду продолжать эту тему, – сказал Грэхем, – так как не хочу, чтобы вы думали, будто я оказываю на вас давление. Я не собираюсь этого делать. Вот что я скажу вам в заключение: если вы в самом деле были свидетелем действий мистера Барлоу, то ваша обязанность – рассказать мне о них. Пока мы не можем полагаться на ваши слова. В таком случае нам придется и дальше допрашивать вас, пока ваша версия нас не устроит, в противном случае у вас могут быть серьезные неприятности.

Грэхем сделал гримасу, которая, по всей видимости, должна была обозначать добродушную улыбку, и распростер руки.

– Ну же, мисс! – настойчиво поторопил он ее. – Соответствуют ли мои слова истине? Да или нет? Вы что-то видели? Застрелил ли мистер Барлоу мистера Морелла?

Констанс медленно подняла руки и закрыла ими лицо – то ли чтобы скрыть его, то ли боясь выдать свои эмоции. У нее были тонкие пальцы с красным лаком на ногтях; колец на них не имелось. По мере того как шло время и тиканье часов напоминало о вечности, она стояла, застыв на месте. Затем плечи ее опали. Она опустила руки и открыла глаза. В них стояло вопросительное выражение, словно Конни искала ответов, которые кто-то мог подсказать ей.

– Да, – прошептала она. – Это сделал он.

– Ага! – воскликнул Грэхем, переводя дыхание.

Сигара судьи Айртона давно погасла. Он взял ее из пепельницы на шахматном столике и снова раскурил.

Джейн Теннант издала мучительный стон, напоминающий рыдание. Она не верила своим ушам, и это выражение застыло на ее лице. Девушка продолжала качать головой из стороны в сторону, но не произнесла ни слова.

Молчал и доктор Фелл.

Фред Барлоу, словно решившись на что-то, хлопнул себя по коленям и соскочил с подлокотника дивана. Он подошел к Джейн, сжал руками ее лицо, холодное, как мраморное изваяние, и поцеловал ее.

– Не волнуйся, – со спокойной уверенностью сказал он. – Я одержу верх над ними. С одной стороны, все их расчеты времени неправильные. Но… но вот косвенные доказательства…

Он сжал рукой лоб, словно в отчаянии. Фред бросил взгляд на судью Айртона, но у того было каменное лицо.

– Хорошо, инспектор, – наконец сказал Барлоу, пожав плечами. – Я готов отправляться с вами.

Глава 20

Фреда Барлоу задержали в понедельник, 30 апреля. Вечером следующего дня судья Айртон сидел в гостиной своего бунгало, играя в шахматы с доктором Гидеоном Феллом.

Вечер был прохладный, и рядом со столиком, источая тепло, стоял калорифер. Порывы ветра с моря колотились в окна, волны шли на приступ берега с неистовством атакующей армии, а темнота за окнами иногда разражалась дождевыми брызгами.

Но от калорифера шло жаркое тепло. Мягкий свет создавал уют. Шахматные фигуры, белые и красные, плели на доске причудливые комбинации. И судья, и доктор Фелл молчали. Оба изучали положение на доске.

Доктор Фелл откашлялся.

– Сэр, – спросил он, не поднимая взгляда, – хорошо ли вы провели день?

– Что?

– Я спросил: хорошо ли вы провели день?

– Не совсем, – ответил судья, делая очередной ход.

– Я бы хотел уточнить, – сказал доктор Фелл, – что вряд ли день был приятным и для вашей дочери. Она увлечена Фредериком Барлоу. Тем не менее в интересах правосудия ей придется предстать на месте для свидетелей и своими показаниями обречь его на смерть. Тем не менее в этой ситуации есть и философский аспект. Как вы сами сказали, менее всего в этом мире ценятся человеческие взаимоотношения.

Снова они погрузились в молчание, изучая положение на шахматной доске.

– Затем существует и сам молодой Барлоу, – продолжил доктор Фелл. – Судя по его словам и поступкам, вполне приличный молодой человек. Его ждало блестящее будущее. Но оного больше не существует. Даже если с него будет снято это обвинение (что весьма сомнительно), с ним покончено. Он поддерживал вас в самое трудное время. Вы должны были испытывать к нему теплые чувства. Но как вы сами сказали, в этом мире менее всего ценятся человеческие отношения.

Судья Айртон, не отрываясь от доски, нахмурился. Подумав, он сделал очередной ход.

– Между прочим, – заметил доктор Фелл, делая ответный ход, – будет разбито сердце и другой девушки, Джейн Теннант. Может, вчера вы обратили внимание на выражение ее лица, когда уводили Фреда Барлоу? Хотя о чем мы говорим! Вы же практически не знали ее. Да и в любом случае, как вы говорите, в этом мире…

Судья Айртон бросил на партнера беглый взгляд из-под очков, после чего поделился своим мнением о положении на доске.

– В какого рода шахматы вы играете? – посетовал он, не удовлетворенный расположением фигур.

– Я осторожно развиваю свое представление об игре, – сказал доктор Фелл.

– Вот как?

– Да. Скорее всего, вы окрестите этот гамбит «игра в кошки и мышки». Его смысл заключается в том, дабы, внушив противнику убеждение, что он в полной безопасности, заставить расслабиться, а затем загнать его в угол.

– Вы думаете выиграть при такой позиции?

– Попробую. Что вы думаете об обвинении, которое Грэхем выдвинул против Барлоу?

Судья нахмурился.

– Оно достаточно обосновано, – сказал он, не поднимая глаз от доски. – Но не идеальным образом. Тем не менее, его можно принять.

Он сделал ход.

– Какие могут быть сомнения? – согласился доктор Фелл, осторожно, но выразительно стукнув кулаком по подлокотнику кресла. – Лучше не скажешь. Обвинение логичное и законченное, никакие концы не торчат. Все сходится! В таких делах это часто бывает. Версия убедительно объясняет большинство фактов. И это объяснение достаточно убедительно. Как жаль, что оно не соответствует истине! – Он склонился к доске и переместил фигуру. После чего поднял взгляд и добавил: – Ибо мы-то с вами доподлинно знаем, что на самом деле Морелла убили вы.

За окном мощные порывы ветра гуляли по дюнам, вздымались брызги прибоя. Отдаленный гул, доносящийся со стороны волнолома, заставлял подрагивать голову лося на стенке. Судья Айртон протянул руку к калориферу; он по-прежнему не поднимал глаз, но с силой сжал губы.

– Ваш ход, – сказал он.

– Вам есть что сказать по этому поводу?

– Только одно: вам придется доказывать свои слова.

– Естественно! – с энтузиазмом согласился доктор Фелл. – Но я не могу доказать их! И в этом есть особая прелесть ситуации. Правда слишком невероятна. Мне никто не поверит. И если вас смущает вопрос собственной безопасности, по крайней мере в этой среде, выкиньте из головы эти мысли. Наградой вам будет ваш римский стоицизм. Вы совершили убийство. Вы позволили обвинить в нем вашего друга. Вас ни к чему не могут приговорить. Я вас поздравляю.

Судья еще плотнее сжал губы.

– Ваш ход, – терпеливо повторил он. И после того, как тот был сделан, добавил: – Каким образом вы пришли к убеждению, что я убил мистера Морелла?

– Мой дорогой сэр, я не сомневался в этом, как только услышал о револьвере, который вы похитили у сэра Чарльза Хоули.

– Действительно.

– Да. Но и тут вам ничего не угрожает. Вас защитят показания известного человека, который не осмелится предать вас. Против его слов мои значат не больше, чем… – Он щелкнул пальцами. – К тому же вас защищают и показания дочери, которая любит вас. Которая видела, как вы совершили убийство. Но которой придется сказать, что убийцей был Барлоу, ибо в противном случае ей придется признать, что это были вы. И снова я поздравляю вас. Хорошо ли вы спали ночью?

– Черт бы… вас побрал! – в два приема выдохнул судья Айртон, с такой силой опустив кулак на стол, что все фигуры на доске подпрыгнули.

Доктор Фелл невозмутимо расставил фигуры по местам, восстановив прежнюю позицию.

– Будьте любезны, – после паузы сказал судья, – расскажите мне, что вы знаете или думаете, что знаете.

– Вам это интересно?

– Я жду.

Доктор Фелл откинулся на спинку кресла, словно прислушиваясь к звукам непогоды.

– Да, был человек, – сказал он, – занимающий влиятельнейшее кресло, который мог себе позволить представить такую ситуацию. Его грех (позволено ли будет так выразиться?) заключался не в том, что он судил строго или жестко. Его грех был в том, что он начал считать себя непогрешимым, что не может сделать ошибки, осуждая деяния людей. Но он мог сделать ошибку, и он ее сделал. Этот человек, чтобы спасти свою дочь, решил совершить убийство. Но он был юристом. Он видел перед собой убийц больше, чем линий на руке. Он видел убийц умных, убийц глупых, убийц трусливых и убийц дерзких. И он знал, что такой вещи, как безукоризненное преступление, не существует. Он знал, что убийц предает не проницательность полиции или несовершенство их замыслов. Попадаются убийцы в силу случайности: есть десятки ранее не предусмотренных возможностей, которые могут встретиться на каждом шагу. Кто-то выглянет из окна. Кто-то заметит золотой зуб или запомнит мелодию песенки. Так что этот человек знал, что самое лучшее преступление – самое простое: то есть то, которое предоставляет минимум возможностей и полиции, и случаю. Раздобыть револьвер из источника, который никак не может привести к вам. Подстеречь жертву в таком месте, где вас никто не увидит. Застрелить его и уйти. Вас могут подозревать. Вам могут задавать неприятные вопросы. Но доказать ничего не удастся. Итак, данный человек, Хорас Айртон, предложил Энтони Мореллу по прибрежной дороге прийти к нему домой и уточнил, когда приходить. На следующий день он уехал в Лондон, похитил заряженный револьвер из источника, о котором мы можем догадываться, и вернулся в свое бунгало. Едва только минуло восемь часов, он натянул перчатки, положил револьвер в карман и вышел из дому. Он двинулся по тропке с задней стороны дома, что тянулась через луг. Куда? Конечно, к Лаверс-Лейн. Там пролегала единственная дорога, что, отходя от основной трассы, соединяла эти места и Тауниш. Рядом с ней находился высокий берег, в тени которого он, скрытый от посторонних взглядов, мог дождаться появления жертвы. Их встреча была неизбежной. Морелл появился примерно в восемнадцать минут девятого. Хорас Айртон не стал тратить ни времени, ни лишних слов. Он вышел на прогалину и вытащил из кармана револьвер. При свете уличного фонаря Морелл узнал его и все понял. Он повернулся и кинулся бежать через дорогу, к песчаной обочине. Хорас Айртон выстрелил в него. Морелл сделал еще несколько шагов и упал. Убийца подошел к нему, лежащему на краю песчаной обочины, бросил рядом с ним револьвер и спокойно удалился тем же путем, каким пришел. Но тем временем дала о себе знать та самая старая избитая возможность – появление непредусмотренного свидетеля. Этим вечером Констанс Айртон решила навестить отца. В ее машине кончилось горючее. Она добралась до бунгало, но никого в нем не обнаружила. Внезапно она вспомнила, что сегодня суббота; отец должен быть в Лондоне. Она решила пройти пешком небольшое расстояние до Тауниша и сесть там на автобус. И тут она увидела, что произошло. Когда Констанс увидела уходящего отца, то (как я думаю) она впала в паническое состояние. Она не могла и не хотела подойти к Мореллу, который, как она считала, заслужил то, что ему досталось. У нее подгибались ноги. Она, как всегда, нуждалась в помощи. Вспомнив о таксофоне, она кинулась к нему и попыталась дозвониться до Таунтона. И поэтому она не видела дальнейшего развития событий, которые превратили всю эту историю в сущий кошмар.

Доктор Фелл сделал паузу.

Судья Айртон сидел совершенно неподвижно, сложив руки на животе и прислушиваясь к завыванию ветра за окнами.

– Так что же она не увидела? – осведомился он.

– Что Морелл не был мертв, – сказал доктор Фелл.

Судья Айртон закрыл глаза. Лицо его исказилось спазмой, но это была судорога осознания того, что произошло. Открыв глаза, он сказал:

– Вы хотите меня убедить, что человек с пулей в голове не скончался на месте?

– Разве я не предупреждал вас, что правда будет невероятна? – с подчеркнутой серьезностью осведомился доктор Фелл. – Разве я не говорил, что в нее никто не поверит? – Тон голоса у него изменился. – Конечно, такие ситуации давно стали общим местом в судебной медицине. Джон Уилкс Бут, убийца президента Линкольна, получив точно такое же ранение, еще какое-то время ходил и разговаривал, лишь после чего скончался. Гросс приводит историю человека, который, загнав себе в голову стальной штырь длиной в четыре с половиной дюйма, впоследствии даже оправился. Тейлор сообщает о нескольких таких случаях; с медицинской точки зрения, наиболее интересен из них…

– С меня хватит и ваших познаний, которыми вы обладаете.

– Морелл, – просто сказал доктор Фелл, – не скончался на месте. Да, по сути, он уже являлся мертвецом, но он еще этого не знал. В тот момент он был полон неукротимой жажды жизни. Как змея.

– Ага!

– Так что же случилось с Энтони Мореллом, урожденным Морелли? Что он понял, когда его мозг, получивший серьезную травму, все же заработал снова, когда он, падая и оступаясь, полз по песку? Он хотел разыграть кое с кем изящную комбинацию и получил ответ в виде револьверной пули. Судья Айртон – могущественный человек с безукоризненной репутацией, которого Морелл ненавидел всеми силами души, – попытался пристрелить его. Но поверят ли ему, если он сообщит об этом полиции? Нет. Он окажется даже в худшем положении, чем в деле с Синтией Ли, когда сильные мира сего объединились, чтобы выставить его на посмешище и уничтожить его репутацию. Но в этот раз они не уйдут от ответственности. В этот раз, да будут ему свидетелями все сицилийские святые, он заставит их ответить.

Доктор Фелл помолчал.

– Мой дорогой сэр, – не без удивления продолжил он, поудобнее устраиваясь в кресле, – неужели вы хоть на мгновение поверили, что все эти штучки-дрючки с телефоном и жевательной резинкой – дело рук Фреда Барлоу? Можете ли вы как юрист утверждать, что все это хорошо продумано с точки зрения психологии? Я говорю, что нет. Я говорю, что есть только один человек, которому все это могло прийти в голову. И этот человек – Морелл.