Текст книги "Загадка Красной вдовы"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Глава 2
ДОМ ПАЛАЧА

Мантлинг снова оглушительно расхохотался. Он глядел на Терлейна так, будто провел над ним какой-то остроумный эксперимент, а Терлейн этого даже не заметил. Терлейна передернуло. Он мысленно поморщился и уставился на тлеющий конец своей сигары. Если бы не присутствие сэра Джорджа, он бы подумал, что попал в сумасшедший дом.

– Понимаю, – сказал он с некоторым усилием. – Все-таки я угодил в очередной Клуб самоубийц.

С лица Мантлинга ушло напряженное выражение, и большая часть его зубов сверкнула в довольной улыбке.

– Хорошо! Мне это нравится, – кивнул он и, засопев, сел. – Еще раз прошу прощения за грубость. Нет, здесь не Клуб самоубийц. Я считаю эту затею просто глупостью, но она мне нравится. А теперь – к делу.

– Кстати, насчет времени, – проворчал сэр Джордж. – Послушай…

– Подожди, – бесцеремонно прервал его Мантлинг. – Я сам скажу. Мой брат Гай занимается историей семьи, он посвятит вас во все детали. Он может рассказать вам несколько зловещих историй. Но я, как глава семьи, оставляю за собой право открыть бал.

Этот дом был построен шесть поколений назад, в 1751 году, прапрадедушкой моего отца. Тогда у нас еще не было ни особенных денег, ни титула. Средоточием сегодняшней игры станет одна из комнат – та, к которой ведет коридор из столовой. В 1876 году, после смерти моего деда, ту комнату заперли и запечатали, привинтив дверь к косяку шестидюймовыми шурупами. С тех пор в ней никто никогда не бывал. Никто туда и не стремился. И если бы не одно обстоятельство, комната так и осталась бы закрытой во веки веков…

Похоже на тайную комнату Синей Бороды, верно? Лично я всегда хотел туда попасть. В детстве я, бывало, говорил себе: «Алан, когда старик отдаст богу душу и все здесь будет твоим, ты просто обязан будешь пробраться в ту комнату, приняв все меры к тому, чтобы не умереть в течение двух часов». Но старик все предусмотрел. – Мантлинг кивнул, хлопнул ладонью по столу и ворчанием выразил одобрение покойному отцу. – Ловко он все проделал! По завещанию – старик был очень консервативен и свято чтил право первородства – я получал все, но при одном условии. Условие такое: никто не должен заходить в эту комнату до тех пор, пока дому не придет конец.

Ха! Конечно же я не стал переворачивать собственную тележку с яблоками. А вы бы как поступили? До недавнего времени я запрещал себе думать об этой комнате. И тут начали сносить старый Мейфэр – может, и к лучшему. Ловкачи скупают всю землю в округе. Собираются понастроить здесь высоток и кинотеатров. Заметили, наверное? Для меня этот дом – одно разорение. Он никому не нравится, кроме Изабеллы и Гая, а я плачу за него такие налоги, что мог бы купить остров где-нибудь на пересечении торговых путей. Компания «Крест билдинг девелопмент» за одну землю предложила мне двадцать тысяч чистыми. Я подписал контракт. Через неделю дом начнут сносить, так что я вправе открыть комнату Синей Бороды.

Он наклонился, взявшись руками за край, будто собирался толкнуть стол вперед, и пристально посмотрел на Терлейна.

– А теперь позвольте задать вам вопрос. Вы слышали о моем отце. Как по-вашему, старый пройдоха Мантлинг был суеверным человеком?

– Я не был знаком с ним лично, поэтому…

– Тогда я вам сам скажу. Не был, – сказал сын старого лорда Мантлинга с коротким лающим смешком. – Верно, Джордж? – Он оглянулся на Джорджа, и баронет кивнул. – Более твердокаменного куска здравого смысла я в жизни не встречал. Но в это он верил. А мой дед? Он стоял у истоков финансового благополучия нашей семьи. Во время – как там вы ее называете? – промышленной революции он выжал все соки из трущоб Манчестера. Он не только верил; он умер в той комнате – так же как остальные. Именно поэтому мой папаша ее и запечатал. Это я вам для того рассказываю, чтобы вы забыли обо всякой ерунде вроде проклятия или призраков. Никаким проклятием тут и не пахнет. В той комнате люди по-настоящему, без дураков, умирали – а может, и еще умрут. Еще стаканчик хереса?

Терлейн использовал долгую паузу, во время которой Мантлинг добирался до графина, для того, чтобы обменяться взглядами с сэром Джорджем. Тишина нарушалась только сопением Мантлинга. Терлейн тихо спросил:

– От чего они умирали?

Мантлинг заворчал:

– От яда, друг мой. Никакого сомнения. Так-то. Один докторишка утверждал, будто от страха, но это полная чушь. Яд – в мебели или в чем-то еще. – Он говорил яростно, будто убеждая самого себя, и, замолчав, резко сунул стаканы Терлейну и сэру Джорджу. Со стороны могло показаться, что он не подает гостям напитки, а хлещет кого-то кнутом. – Я не собираюсь устраивать охоту за привидениями. Вопрос чисто научный, уверяю вас. Яд – как в тех кольцах, которые я видел в итальянских музеях. Ну, вы знаете. Человек надевает кольцо; здоровается с вами за руку; отравленный шип вонзается вам в палец… – Он махнул рукой.

– Да, – кивнул Терлейн. – Но у меня была возможность убедиться в том, что большинство легенд об отравленных кольцах эпохи Возрождения либо полностью выдуманы, либо искажены до неузнаваемости. Я знаю, что anello della morte, «кольцо смерти», существует; я видел несколько таких колец во флорентийском музее. Но…

– Это не выдумка, – вмешался сэр Джордж, – и не преувеличение. Просто сейчас так модно: отрицать исторические факты безо всяких доказательств или даже против всяких доказательств. В последнее время наши бедолаги историки приобрели скверную привычку наделять всеми мыслимыми пороками тех, кто раньше считался образцом добродетели, и, наоборот, приписывать благородные черты самым отъявленным злодеям прошлого. Они не допускают и мысли, что достоверное научное знание может появиться откуда-нибудь, кроме их всезнающих голов… Я помню, как один такой ученый безапелляционно утверждал, что Борджиа травили своих недругов только белым мышьяком – других ядов они якобы не знали. Я посоветовал ему поехать и посмотреть сохранившиеся до наших дней музейные экспонаты. Если Борджиа не знали и не использовали ничего, кроме белого мышьяка, то зачем им вообще были нужны отравляющие кольца? Мышьяк действует не через систему кровообращения. При попадании в кровь – посредством укола ядовитым шипом, спрятанным в кольце или, предположим, в шкатулке, – он не более опасен, чем обыкновенная соль. В то же время anello della morte старше, чем сама Венеция. С помощью одного из таких колец умертвил себя Ганнибал. И Демосфен. Это все признанные официальной историей факты.

– Ну и что из этого следует? – требовательно спросил Мантлинг.

Сэр Джордж нетерпеливым жестом потер лоб.

– Я не ставлю под сомнение возможность существования сильного яда, действующего через систему кровообращения. Я говорю только, что такого яда не могло быть в той комнате. Ты же говорил мне, что твой отец…

– До отца мы еще дойдем, – сказал Мантлинг. Он определенно любил находиться в центре внимания. – А пока я, с твоего позволения, продолжу. Давайте взглянем на дело с прагматической точки зрения. Этот дом, как я уже говорил, был построен в 1751 году моим многоуважаемым предком Чарльзом Бриксгемом. В течение сорока с чем-то лет в той комнате ничего странного не происходило. Говорят, старик устроил в ней рабочий кабинет. Идем дальше. В 1793 году его сын Чарльз вернулся из Франции с женой-француженкой. Жена привезла с собой целый караван старинной французской мебели. Пологи для кроватей, гардины, шкафы, зеркала – резьба, позолота, вышивка и прочее. Все, что нужно молодой девушке на чужбине. Это была ее комната. Но умер в ней он. Он стал первой жертвой. Однажды утром – кажется, в 1803 году – его нашли там с почерневшим лицом…

– Простите, что перебиваю, – сказал Терлейн, внимательно изучая лицо Мантлинга. – Комната использовалась в качестве спальни?

Он никак не ожидал, что его слова вызовут такую ответную реакцию: лицо Мантлинга враз отяжелело, стало уродливым, на нем остро проступили морщины; Терлейн вновь услышал, как его дыхание запнулось, затем выровнялось и стало слышимым, затрудненным.

– Да, комната использовалась в качестве спальни, – сказал Мантлинг, беря себя в руки и будто с усилием отбрасывая подальше какую-то мысль. – Там стоял… большой стол с несколькими креслами, – он бросил быстрый взгляд на своего гостя, – но это была спальня. Да. А почему вы спрашиваете?

– Его жена пострадала?

– Нет. Она скончалась за год до его смерти. От болезни или еще от чего-нибудь, но не от яда. Комната убила еще трех человек. Чарльз-младший – тот, первый покойник – оставил двоих детей – близнецов, мальчика и девочку. Дочь умерла накануне своей свадьбы, в двадцатых годах девятнадцатого века. В той же комнате, при схожих обстоятельствах. Ее смерть и стала началом легенды.

– Погодите-ка, – вмешался сэр Джордж, – между теми двумя смертями в комнате кто-нибудь жил?

– Нет. Это был каприз… черт возьми, я не знаю! Спроси Гая. Она была первой, кто захотел там спать после смерти ее отца. Меньше чем через два часа после того, как она уединилась в комнате, к ней зашла служанка – или, может, кто-нибудь другой – и нашла ее мертвую. Начались кривотолки; поговаривали о проклятии и подобной ерунде. Комнату заперли; в ней никто не жил до тех пор, пока один французский коммерсант не приехал по делам к моему деду и не настоял на том, чтобы провести в ней ночь. Ха! Да он даже до постели не добрался. На следующее утро его нашли мертвого возле камина. Я точно помню, в каком году это произошло, потому что в том же году началась Франко-прусская война. 1870-й. Спустя шесть лет дед сам решил переночевать в зловещей комнате. Он сказал, что ему надо проверить одну теорию. Но он тоже умер. Отец рассказывал: все слышали, как он пытался звать на помощь. Он сотрясался в конвульсиях и все пытался указать на что-то, но уже не мог вымолвить ни слова.

Мантлинг, нервно расхаживавший взад и вперед, резко повернулся.

– А теперь мы подходим к самой непонятной части истории. Отцу было тогда двадцать лет. У него хватило здравого смысла сделать то, в чем умные люди убеждали еще деда: он позвал специалиста по изготовлению мебели и шкафов, чтобы он проверил всю мебель в комнате на предмет потайных смертельных ловушек. Так-то. Он обратился в «Равель и K°», в то время самую авторитетную в этой области фирму. Очень старая контора. Занимаются изготовлением мебели уже бог знает сколько лет. Равель сам приехал из Парижа, с двумя ассистентами. В поисках ловушек и отравленных игл они разобрали все буквально по винтику, не оставив без внимания ни одной, даже самой мелкой, детали. Некоторые неразборные детали они вынесли из комнаты и разрезали в мастерской. Но…

– Ничего? – риторически спросил Джордж, вскинув брови.

– Ничего. Потом отец кого только не приглашал: архитекторов, строителей, еще кучу народу. Они поработали на славу. Вскрыли полы, сняли люстру, но не нашли ничего, что могло принести хоть какой-нибудь вред. Но это «ничего» умертвило четырех здоровых людей. Живых людей, не более больных, чем… чем я. – Не сводя глаз с собеседников, он расправил плечи. – Но должно же быть какое-то объяснение! Может быть, все это – просто невообразимых размеров утка. Мистификация. Черт возьми, джентльмены! Чего это вы приуныли? Скоро мы все выясним. Сегодня. Теперь вы понимаете, что я затеял? Я собрал всех заинтересованных в деле людей и пригласил двоих незаинтересованных. Сейчас в доме находятся мой младший брат и моя тетя. Здесь сэр Джордж Анструзер, мой старый друг. Боб Карстерс, еще более старый друг, был со мной в джунглях; самая холодная голова и твердая рука из всех, кого я знаю, – особенно при чрезвычайных обстоятельствах, независимо от того, есть у него скорострельная винтовка или нет. Факт. Молодой Равель – в качестве технической поддержки. Родственник того Равеля, что был здесь давным-давно; неплохой парень, хоть и француз. Клянусь богом, в высшей степени здравомыслящая компания! Здравомыслящая, как… как я! – Он насупил свои песочного цвета брови, выпятил толстые губы и снова принялся расхаживать взад-вперед вдоль увешанной дикарским оружием стены. – И наконец, здесь этот тип, Бендер…

– Кстати, – рассеянно вставил сэр Джордж, – а кто такой Бендер?

– А? Бендер? Ты его видел. Маленький смуглолицый человечек, вечно желающий всех примирить. С манерами больничной сиделки. Хорошо ладит с женщинами – как чертовы доктора. – Мантлинг басовито захихикал. – Ты же его видел, верно?

– Да, но я имел в виду другое. Я хотел узнать: что тебе о нем известно?

Мантлинг остановился. Повертел головой во все стороны.

– Что мне о нем известно? Немного. Он очередной протеже Изабеллы; художник или что-то в этом роде. Приехал откуда-то из провинции. А что?

– О, ничего. Я просто из любопытства. Продолжай, пожалуйста, знакомить нас с программой на вечер.

– Хорошо. Два посторонних человека были приглашены для того, чтобы подтвердить, что эксперимент прошел честно и чисто. Я велел Шортеру выйти на улицу ровно в восемь часов, остановить первого встречного – единственным условием было, чтобы он прилично выглядел, – и пригласить его на ужин. – Мантлинг кивнул. – Первым встречным оказались вы. Второго человека я выбрал специально – черт его побери, он уже должен быть здесь. Я назову вам его инициалы, и вы сразу поймете, о ком речь. Когда-нибудь слыхали о Г. М.?

Джордж изумленно вскинул брови:

– Ты имеешь в виду сэра Генри Мерривейла? Из военного министерства?

– Да. Большой медведь. Большой зануда. Лучший игрок в покер из всех, кого я когда-либо видел, – сказал Мантлинг. В его голосе звучало искреннее одобрение. – Я его знаю по «Диоген-клубу». Он скоро придет. И если в нашем деле что-то нечисто, он живо это вычислит.

Терлейн слышал о сэре Генри Мерривейле от двух людей. Во-первых, его упоминал друг Терлейна Джон Гонт – и упоминал почти с восхищением. Вторым человеком был бывший студент Терлейна, которого звали Беннет. Он также весьма лестно отзывался о Г. М.

Мантлинг мрачно продолжил:

– Когда он появится, мы вчетвером пойдем в комнату, о которой шла речь. Мы отопрем дверь, вынем шурупы и произведем первый осмотр комнаты. Она, наверно, будет в жутком состоянии – еще бы, ведь туда столько лет никто не заходил, но это все равно… Затем мы поужинаем; я уже упоминал, что наша комната находится в дальнем конце коридора, ведущего из столовой. После ужина мы будем тянуть карты, чтобы определить, кому из нас предстоит в одиночку провести там два часа. Трое играть не будут – двое приглашенных (вы, господин Терлейн, и Г. М.) и Изабелла.

Сэр Джордж медленно подошел к кожаному креслу и так же медленно сел в него.

– Насчет… вытягивания карт. Это ты сам придумал? – спросил он.

Мантлинг бросил на него косой быстрый взгляд, выдавший моментально возникшую и так же быстро исчезнувшую неприязнь.

– Что, хороша затея? Но не моя, и мне стыдно, что не моя. Я хотел сам остаться в комнате. Но Боба Карстерса вдруг осенило – чертовски удачно, надо сказать. «Слушай, старик, а почему бы не превратить это все в азартную игру? Так всем будет интереснее. Конечно, не стоит подвергать риску Джудит», – добавил он. Джудит – это моя младшая сестра.

– А почему не разрешить Джудит принять участие в эксперименте? Ей, в конце концов, уже двадцать один.

Мантлинг повернулся, в два шага оказался рядом с креслом, в котором сидел Джордж, и буквально навис над ним.

– С чего вдруг такая дотошность? – почти прорычал он. – Почему, почему, почему! От тебя только «почему» и слышно! Джудит не будет участвовать потому, что я так сказал, и потому, что так будет лучше. Она сейчас где-то в городе, ужинает с Арнольдом и вернется, когда все уже будет кончено… – Он осекся, вдруг поняв весь зловещий смысл последних слов, и обеими руками взялся за борта пиджака. – Как бы то ни было, один из нас идет туда. Выигрывают старшие карты. Остальные остаются в столовой. Каждые пятнадцать минут мы будем звать его, чтобы, услышав ответ, убедиться, что все в порядке. Надеюсь, на этом мы покончили с твоими паршивыми «почему»?

– Да, – ответил Джордж. – Но может статься, без вопросов будет не обойтись. Например, нелишне было бы узнать, почему кто-то рассыпал игральные карты.

– Чепуха! Кто-то просто смахнул их со шкафа.

– Предварительно вынув их из коробки. Нет, старик, так не пойдет. Кто-то хотел подтасовать карты. Некто определенно хотел, чтобы кто-то другой вытянул самую старшую карту.

Мантлинг задышал чаще и тяжелее.

– Ты думаешь, существует реальная опасность?

– Я предпочитаю готовиться к худшему. Но не беспокойся, – сказал сэр Джордж, раздраженно махнув рукой, – на попятный я идти не собираюсь. Кстати, а у комнаты есть название?

– Название?

– В больших домах, – пустился в объяснения сэр Джордж, – комнаты обычно имеют названия, помогающие отличать их друг от друга. По традиционному названию обычно можно определить, какие события были связаны с комнатой, и, если повезет, найти некий ключ, могущий объяснить, что с ней не так. Теперь понятно?

– Она называется «вдовьей комнатой», раз уж вам так интересно. Я не понимаю, чем название может помочь делу, если только это не намек на ее смертоносность.

Вдруг послышался чей-то тихий голос:

– Почему бы не сказать правду, Алан? Ты знаешь ответ не хуже меня.

В доме повсюду были настелены толстые ковры, и кто угодно мог неслышно подойти сзади. По-видимому, Мантлинг давно привык к этому – он даже не вздрогнул, только захлопал красными веками. Терлейн же подскочил от неожиданности.

В проеме двери, ведущей в холл, стояла высокая узкоплечая женщина. Как и всякий, кто видел ее впервые, Терлейн не смог определить, сколько ей лет. На вид ей было лет пятьдесят, но могло быть и шестьдесят, и сорок. Ее вытянутое лицо было худощавым, но не худым; как и у Мантлинга, у нее был длинный нос, подчеркивающий ироничность тонких губ. Коротко стриженные волосы плотно прилегали к голове и отсвечивали чистым серебром. Терлейн подумал, что она могла бы быть красивой – или, по крайней мере, эффектной, – если бы не одна мелочь: у нее были глаза бледно-голубого цвета, такие светлые, что радужка, казалось, сливается с белком; их неприятно-пристальный взгляд крайне нервировал – он был похож на взгляд слепца. У нее был мелодичный голос. Пожалуй, даже слишком мелодичный, как у диктора на радио.

– Раз уж мы пригласили в наш дом гостей, – продолжила она и с неожиданным дружелюбием взглянула на Терлейна, – нам следует быть с ними по меньшей мере честными.

Она протянула руку для приветствия, и Терлейн пожал ее.

– Вы, по-видимому, доктор Терлейн. Шортер сообщил мне ваше имя. Я Изабелла Бриксгем; покойный лорд Мантлинг был моим братом. Я рада видеть вас в моем… в нашем доме. Добрый вечер, сэр Джордж.

– Гостеприимная хозяйка, – сказал Мантлинг и коротко усмехнулся. Его необъятная грудь вздымалась и опадала. – Ну, Изабелла? Что вам нужно?

Она проигнорировала его вопрос и повернулась к человеку, стоявшему в дверях позади нее:

– Разрешите представить – мистер Бендер, мой хороший друг.

Позже (хотя, возможно, это была всего лишь задняя мысль, которая ничего не стоила) Терлейн утверждал, что, именно увидев Бендера, он впервые почувствовал дыхание грядущего ужаса и уверился в том, что не за горами какие-то страшные события. Он не мог объяснить почему. В Бендере определенно не было ничего, что могло навести на такие мысли. Он обладал довольно бесцветной наружностью, скорее располагающей, чем наоборот. Это был маленький опрятный человечек с редеющими темными волосами и невозмутимым лицом, за которым не то чтобы угадывался острый ум – скорее, с помощью него он пытался этот ум скрыть. Он нервничал, хотя, возможно, нервозность не была вызвана какими-то внешними причинами и зависела только от его настроения. Однако Бендер явно был не в своей тарелке, судя по вымученной улыбке, приметному дрожанию руки и тому, как он время от времени подпирал языком щеку. Может быть, первое впечатление Терлейна о вошедшем оказалось несколько искаженным, так как прежде всего он обратил внимание на выпуклость на пиджаке Бендера в районе внутреннего нагрудного кармана. Оружие? Терлейн сразу отбросил мысль ввиду ее абсурдности. Да и выпуклость была не так уж велика. Фляжка? Решил напиться для храбрости? Нет. Фляжка бы не влезла. А вообще, какая разница?

– Я уже знаком с мистером Бендером, – сказал сэр Джордж. Он внимательно смотрел на гостя. – У вас усталый вид. Тяжелый день?

Бендер взглянул на сэра Джорджа и тут же опустил глаза долу.

– Кажется, так, – рассеянно и невпопад ответил он. У него был невыразительный, но приятный голос. Он натянуто улыбнулся. – Иногда приходится много работать. Но я не против. Мисс Бриксгем знает, как подогреть творческое рвение.

Тон сэра Джорджа оставался дружелюбным, но выражение лица изменилось, как будто он старался скрыть усмешку. Он сказал:

– Я не сомневаюсь в этом. Но все же человеку нужно хоть иногда отдыхать. Надеюсь, вы скоро покажете свою работу?

– Очень скоро, если все пойдет гладко. Но давайте не будем сейчас об этом говорить.

Возникла странная, зловещая пауза. Единственным человеком, не заметившим ее, был лорд Мантлинг. Сунув руки в карманы, он нетерпеливо бродил по комнате и, казалось, заполнял собой все свободное пространство. Он остановился возле одной из полок и переставил с места на место бронзовую статуэтку всадника. Зацепившись взглядом за пару коротких дротиков с широкими лезвиями, перекрещенных за обтянутым шкурой щитом, он протянул было руку, чтобы поправить и их, но замер, услышав нарочито-мелодичный голос Изабеллы Бриксгем, вкравшийся в тишину так, будто она продолжала свое предыдущее предложение:

– Я неоднократно просила тебя, Алан, чтобы ты не прикасался к отравленному оружию. Я даже слугам запретила его трогать.

Мантлинг медленно развернулся, наливаясь злобой, и зарычал:

– А я неоднократно просил, чтобы вы поменьше пороли чушь! – Он издевался над ее тоном. – И если вы отдали подобное распоряжение, в моей власти отменить его. А теперь, при всем уважении, могу я спросить, что вам здесь нужно? Отец не допускал женщин в свои покои. Я считаю, что это было в высшей степени разумно. Вы понимаете мою мысль? Кроме того… не то чтобы это имело большое значение… вы совершенно зря беспокоитесь. Арнольд проверил все имеющиеся у меня стрелы.

– Стрелы, – холодно возразила мисс Бриксгем, – но не остальное оружие.

– Это, что ли? – Его костяшки прошлись по плоскости лезвия.

– Если хотите. И раз ты спрашиваешь, что мне здесь нужно, я отвечу. Во-первых, я хотела бы узнать, почему ты сидишь у себя в кабинете вместо того, чтобы присоединиться к остальным гостям в гостиной. Во-вторых, боюсь, мне придется настоять на том, чтобы принять участие в вашей глупой игре, – я являюсь старшим и, возможно, более мудрым, чем ты, членом семьи и имею право настаивать. – Она говорила, а Терлейн не мог отделаться от впечатления, что ее лицо раздвоилось. Одна половина лица была обращена к Мантлингу, и Терлейн мог видеть его только в профиль; но каждый раз, когда она смотрела на гостей, на нем играла приятная улыбка. Терлейн не замечал, когда улыбка появлялась или исчезала. – Да. Если ты еще не отказался от своей дурацкой затеи, я тоже буду тянуть карты… Присаживайтесь, джентльмены. Я ожидала вас в гостиной… Кстати, Алан, отчего ты не сказал правду?

– Правду?

– Отчего бы не рассказать гостям всей истории? Ты, например, уверял, что не знаешь, почему та комната так называется. Почему ты солгал?

Широкое лицо Мантлинга съежилось, глаза под красными веками сощурились еще сильнее. В свете лампы его мелкие кудри сально блестели.

– Может быть, потому, – с усилием сказал он, – что я горжусь моими предками не более, чем некоторыми из моих ныне живущих родственников.

Изабелла легко повернулась к остальным присутствующим. Странно, но с ее губ не сошла приятная улыбка, движения не потеряли своей невозмутимой мягкости; взгляд ее бледно-голубых глаз также не изменился, сейчас он еще больше, чем прежде, заставлял Терлейна чувствовать себя не в своей тарелке. По хребту его – от шеи до поясницы – пробежали мурашки.

– Я могу сама просветить вас, джентльмены, – сказала она. – Дело в том, что во времена Регентства этот дом был известен как «Дом палача». Возможно, такое шутливое название дал ему сам принц-регент. А что касается «вдовьей комнаты»… Алан вам не все рассказал. – Она поиграла ниткой жемчуга на руке, текучим жестом дав ей сползти с предплечья на запястье. – Вначале она называлась La Chambre de la Veuve Rouge, то есть «комната Красной вдовы». «Красная вдова» – это, конечно, гильотина.

Она снова улыбнулась; видимо, она гордилась своим отменным французским произношением. Терлейн вздрогнул, когда в наступившей тишине раздался резкий стук в дверь.

– Сэр Генри Мерривейл, ваша светлость, – провозгласил Шортер.