Текст книги "Сдаётся кладбище"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Джон Диксон Карр (под псевдонимом Картер Диксон)
«Сдаётся кладбище»

Посвящается Клейтону Росону в честь двух изящных искусств – дружбы и магии

Глава 1

Великий О. Генри не без причины отзывался о Нью-Йорке как о Багдаде-на-Подземке. Приключения в духе «Тысячи и одной ночи» могут происходить и часто происходят именно там.

Действительно, учитывая прискорбное поведение сэра Генри Мерривейла в упомянутой подземке…

Но давайте вначале укажем на нескольких персонажей, чьи жизненные дороги, по иронии судьбы, соединились этим жарким днем, в понедельник 6 июля, когда сэр Генри Мерривейл в твидовой кепке и костюме для гольфа, который вызывал бы эстетические страдания даже без его физиономии и брюха, прибыл на «Мавритании» в Америку.

Термометр показывал девяносто восемь градусов. Горизонт нижнего Манхэттена выглядел раскаленным на фоне неба цвета кипящего молока. Когда все пассажиры в половине третьего высадились с лайнера, сэра Генри Мерривейла уже успели неоднократно сфотографировать и проинтервьюировать. Он высказывался о международном положении настолько громко и неосмотрительно, что даже репортерам стало не по себе.

– Послушайте, сэр, – вмешался один из них. – Возьмите свои слова назад. Они не для печати.

– Ох, сынок! – презрительно махнул рукой Г. М. – Я всего лишь назвал сукиного сына сукиным сыном. Это достаточно просто, не так ли?

– Слушайте! – взмолился фотограф, который метался туда-сюда позади штатива своей камеры, как снайпер в засаде. – Вы говорите, что вам нравится наша страна, верно?

Г. М. устремил на него такой злобный взгляд сквозь большие очки, что под фотографией вполне подобающей выглядела бы надпись: «За поимку – вознаграждение 5000 долларов». К тому же он снял шляпу, чтобы солнце могло сверкать на его лысой голове.

– Я хочу, чтобы вы выражали удовольствие! – снова взмолился фотограф.

– Я это и делаю, черт возьми!

– Каковы ваши планы, сэр Генри?

– Ну… – промолвил великий человек. – Я должен посетить одну семью в Вашингтоне.

– Но разве вы не останетесь на какое-то время в Нью-Йорке?

– Очень хотел бы. – На лице Г. М. появилось выражение, которое старший инспектор Мастерс, будь он здесь, охарактеризовал бы как сочетание тоски с проказливостью. – Было бы неплохо навестить пару друзей. А может быть, побывать на Поло-Граундс.[1]1
  Поло-Граундс – стадион в Нью-Йорке, где проводятся бейсбольные матчи. (Здесь и далее примеч. пер.)


[Закрыть]

– На Поло-Граундс? – воскликнул кто-то из репортеров. – Но ведь вы англичанин, не так ли?

– Угу.

– И вы понимаете в бейсболе?

Г. М. разинул рот. Это выглядело так, словно покойного Эндрю Карнеги[2]2
  Карнеги, Эндрю (1835–1919) – американский стальной магнат и филантроп, основавший сеть общедоступных библиотек.


[Закрыть] спросили, слышал ли он когда-нибудь о городских библиотеках.

– Понимаю ли я в бейсболе? – свирепо отозвался Г. М. Подтянув брюки, он подозвал к себе репортеров.

Примерно в то же время, когда великий человек давал интервью, один из упомянутых им друзей находился неподалеку, если отсчитывать расстояние по прямой. Мистер Фредерик Мэннинг из Фонда Фредерика Мэннинга вошел в главный офис банка «Тоукен» и спустился в хранилище к сейфам.

Оттуда мистер Мэннинг вышел спустя минут двадцать с изрядно потолстевшим портфелем. Солнце, которое вырезало сверкающий клин в нижнем Бродвее, подмигивало ему с зеленых и желтых такси. Остановившись под коринфскими колоннами банка, мистер Мэннинг негромко выругался.

Он не любил жару, принадлежа к людям, у которых от солнца краснеет и шелушится кожа. В пятьдесят один год Фредерик Мэннинг оставался привлекательным мужчиной, худощавым, чуть выше среднего роста, с серебристыми волосами и парой ярких голубых глаз, чье выражение он старался скорее скрывать, чем использовать. Мэннинг обладал репутацией опытного бизнесмена, хотя контролировать бизнес он в основном предоставлял своему адвокату, скорее будучи светским человеком и ученым.

– Ну ладно! – пробормотал Мэннинг себе под нос. После этого он обратился к нижнему Бродвею с цитатой из Мильтона,[3]3
  Мильтон, Джон (1608–1674) – английский поэт.


[Закрыть] напугав нескольких прохожих, и взмахом руки остановил такси.

Приехав в свой клуб, Мэннинг в одиночестве съел ленч. В связи с водоворотом последующих неприятных событий следует упомянуть, что мистер Гилберт Байлс, прокурор округа Нью-Йорк, был членом того же клуба. Мистер Байлс, которого пресса описывала как «самого хорошо одетого прокурора», несколько раз посмотрел в сторону Мэннинга с другой стороны ресторана.

Но Мэннинг, очевидно настолько поглощенный своими мыслями, даже не заметил старого знакомого; едва притронувшись к еде и ни разу не подняв взгляда, он производил арифметические подсчеты на обороте пустого конверта. Наконец, поколебавшись, он дважды написал «Лос-Анджелес».

– Кофе, сэр? – спросил официант.

– Недостаточно хорошо! – пробормотал Мэннинг и зачеркнул слова.

– Тогда принести вам что-нибудь еще, сэр?

– А? – рассеянно отозвался Мэннинг и написал слово «Майами».

– Если вы не хотите кофе…

Фредерик Мэннинг очнулся. Голубые глаза на розовом лице, обрамленном серебристыми волосами, вновь обрели яркость. Скомкав конверт, он отбросил его в сторону.

– Прошу прощения, – извинился Мэннинг с обаятельной улыбкой, очаровывавшей многих. – Конечно, кофе.

Вскоре он уже шагал под палящим солнцем к Лубар-Билдингу на углу Пятьдесят пятой улицы и Мэдисон-авеню.

Все офисы двадцать второго этажа имели общий вход. На его стеклянной панели красовалась надпись маленькими золотыми буквами: «Фонд Фредерика Мэннинга». Это напоминало о школе Фредерика Мэннинга в Олбени – сугубо филантропической и не приносящей прибыль, которая пыталась обучать искусству. Говорили, что у Мэннинга всего две страсти в жизни и одной из них является эта школа. В данный момент в его душе бушевали эмоции, которые немногим из его друзей доводилось видеть.

И тем не менее неприятности начались, как только он открыл дверь.

– Мистер Мэннинг! – окликнула его женщина средних лет, сидящая за столом и похожая на школьную учительницу.

– Да, мисс Винсент?

Мисс Винсент была встревожена, что совсем не подобало секретарю на рецепции. Скорее ее глаза, чем слова или жесты, подозвали Мэннинга к столу, где он учтиво снял шляпу.

– Я подумала, лучше сообщить вам, – негромко сказала мисс Винсент, – что ваша дочь ждет в вашем кабинете.

– Какая дочь?

– Мисс Джин, сэр. – Последовала едва заметная пауза. – И с ней мистер Дейвис.

Мэннинг, склонившийся вперед, опершись обеими руками на стол, резко выпрямился. Мисс Винсент скорее почувствовала, чем увидела, вспышку гнева при словах «мистер Дейвис», и она догадывалась о причине. Но взгляд Мэннинга оставался непроницаемым, а голос – спокойным.

– Моя секретарша здесь? – спросил он.

– Да, мистер Мэннинг.

– Хорошо. Благодарю вас.

Устланный мягким ковром узкий коридор слева тянулся мимо маленьких, похожих на коробки офисов, с боками из матового стекла. Все выглядело очень холодным и очень современным, являясь неподходящим фоном для Мэннинга, которого сейчас нельзя было назвать ни тем, ни другим. В конце коридора находилась дверь в его личный кабинет.

Презрительно скривив рот, Мэннинг посмотрел на пол. Очевидно, с целью способствовать кондиционированию воздуха мраморный бюст Роберта Браунинга[4]4
  Браунинг, Роберт (1812–1889) – английский поэт.


[Закрыть] – единственное украшение подобного рода в офисах – использовался в качестве дверного стопора, дабы удерживать дверь в приоткрытом состоянии.

Мэннинг, чей гнев проявлялся только в усиленной тщательности каждого движения, аккуратно перешагнул через бюст, вошел в кабинет и прикрыл за собой дверь.

– Привет, папа! – послышался слегка дрожащий голос его младшей дочери.

– Добрый день, сэр, – произнес голос мистера Хантингтона Дейвиса-младшего.

Напряжение возникло не вследствие прихода Мэннинга. Оно уже существовало, но усиливалось с каждой следующей секундой.

Большой квадратный кабинет находился в углу здания – в каждой из стен справа и слева от Мэннинга было по два окна, но жалюзи были опущены более чем наполовину, оставляя комнату затененной. Серая мебель, включая массивный диван, выглядела столь же бескомпромиссно, как невыразительный мягкий ковер на Полу или фотографии в рамках школы Фредерика Мэннинга и ее достижений.

Молчание длилось, покуда Мэннинг вешал шляпу и не спеша садился за большой письменный стол в углу между стенами с окнами.

– Папа! – заговорила Джин Мэннинг.

– Да, дорогая моя?

– Я хочу задать тебе вопрос, – продолжала девушка, – и ты должен мне ответить! Пожалуйста!

– Конечно, дорогая, – отозвался ее отец, ни разу не взглянув в сторону молодого мистера Хантингтона Дейвиса.

– Ну… – Джин пыталась взять себя в руки.

Девушке было двадцать один год. Она сидела на диване в белом шелковом платье, поджав под себя одну ногу. Джин с длинными золотистыми волосами, завитыми на кончиках, очень хорошенькая, по счастью, была избавлена от того стереотипа красоты, который делает многих современных девушек похожими друг на друга, словно все они одновременно шагнули со страниц единственного же журнала мод и двинулись парадом по Пятой авеню.

Джин использовала очень мало косметики в основном благодаря легкому, но красивому загару. Взгляд ее голубых глаз был прямым и честным, хотя и немного наивным.

– Это правда, – осведомилась она, – что ты шляешься с этой ужасной женщиной?

Фредерик Мэннинг ответил не сразу.

Сторонний наблюдатель сказал бы, что вопрос по-настоящему испугал его. Глаза Мэннинга блеснули, челюсти сжались, а ноздри расширились.

– Помимо термина «шляешься», который я ненавижу, и слова «ужасная», которое не соответствует действительности… – начал он.

– О, прекрати! – взмолилась Джин, стукнув кулаком по валику дивана.

– Прекратить что?

– Ты отлично знаешь что! – Она вздрогнула, словно паук побежал по ее обнаженной руке. – Ты… содержишь ее?

– Разумеется. Я считаю это правильной процедурой. Надеюсь, тебя это не шокирует?

– Конечно нет! – Джин возмущало предположение, что ее может что-либо шокировать, хотя оно вполне соответствовало действительности. – Просто, папа… это выглядит неприличным для человека твоего возраста!

– Ты в самом деле так думаешь, дорогая? – улыбнулся Мэннинг.

– И это не все. Ты забыл о маме.

Мэннинг побарабанил пальцами по столу:

– Твоя мать умерла восемнадцать лет назад. Неужели ты ее помнишь?

– Нет, но…

Джин, с трудом сдерживающая слезы, не замечала, что лицо ее отца было почти таким же бледным, как ее собственное.

– Но ты всегда говорил нам, что обожал маму, – продолжала она. Ее взгляд устремился на мраморный бюст, служивший дверным стопором. – Что относился к ней вроде Роберта Браунинга к Элизабет Барретт,[5]5
  Барретт-Браунинг, Элизабет(1806–1861) – английская поэтесса, супруга Роберта Браунинга.


[Закрыть] и даже после смерти мамы!

Мэннинг закрыл глаза.

– Ты меня очень обяжешь, Джин, если не будешь говорить «вроде», имея в виду «как». Такая чудовищная безграмотность…

– Я тебя не понимаю! – в отчаянии воскликнула Джин. – Какая разница, как я говорю?

Лицо Мэннинга покраснело.

– Ты говоришь, дорогая моя, на языке Эмерсона[6]6
  Эмерсон, Ралф Уолдо (1803–1882) – американский эссеист и поэт.


[Закрыть] и Линкольна, По и Хоторна.[7]7
  Xоторн, Натаниэл (1804–1864) – американский писатель.


[Закрыть] Не унижай родную речь.

– О, папа, ты отстаешь на сто лет!

– Однако я, по-видимому, чересчур современен, поддерживая отношения с мисс Стэнли?

– Эта женщина… – горячо начала Джин, но остановилась, пытаясь, без особого успеха, имитировать усталую циничную манеру своей старшей сестры Кристал. – Полагаю, мужчины во все времена общались со шлюхами. Но ты!.. Повторяю, папа, ты отстаешь на сто лет! Вероятно, поэтому твоя школа… – Джин снова оборвала фразу, но на сей раз с другой интонацией.

– При чем тут школа? – осведомился Мэннинг. На его висках обозначились голубые вены.

Увидев, что взгляд дочери скользнул по туго набитому черному портфелю, лежащему на столе справа, Мэннинг спрятал его в правый ящик стола.

– Так при чем тут школа? – повторил он.

Джин огляделась в поисках помощи.

– Дейв! – воскликнула она.

Мистер Хантингтон Дейвис-младший прочистил горло и поднялся с кресла в дальнем конце комнаты.

В кабинете с полуопущенными жалюзи было так темно, что лица на расстоянии выглядели смутно. Мистер Хантингтон Дейвис – новейший партнер отцовской фирмы «Дейвис, Уилмот и Дейвис» – в свои тридцать лет был более чем уверен в себе. Его гладкие черные волосы блестели, как атлас, когда он подходил к столу.

– Могу я кое-что сказать, сэр? – осведомился Дейвис беспечным тоном.

– Разумеется, – отозвался Мэннинг. Он окинул молодого человека взглядом, лишенным всякого выражения, как мог бы смотреть на пустой холст.

Дейвис улыбался приятной белозубой улыбкой. Его светло-серые глаза сияли на смуглом, как у индийца, лице, а высокая крепкая фигура, служившая источником радости для портного, свидетельствовала о страсти к физическим упражнениям, которыми Мэннинг, мягко выражаясь, пренебрегал.

– Я бы хотел задать вам один вопрос, мистер Мэннинг. – Дейвис небрежно оперся кулаком о стол. – О чем вы думаете?

Мэннинг соединил кончики пальцев:

– Я думаю о том, почему мы с вами так не нравимся друг другу.

– Папа! – вскрикнула Джин.

Белоснежные зубы Дейвиса сверкнули на загорелом лице.

– Это неправда, мистер Мэннинг. Вы мне очень нравитесь. И я не могу не нравиться вам.

– Почему вы так думаете?

Не сводя глаз с фигуры за столом, Дейвис вытянул руку за спиной и поманил к себе Джин. Девушка соскользнула с дивана и взяла его за руку.

– Ну, – снова улыбнулся Дейвис, – вы ведь не возражаете против моей женитьбы на Джин, не так ли? Вы дали согласие без всяких оговорок.

– Я всегда соглашаюсь, чтобы избежать волнений и суеты, – сказал Мэннинг. – Сестра Джин уже трижды побывала замужем.

– Послушайте, сэр! – Несмотря на всю самоуверенность, в голосе Дейвиса звучали нотки отчаяния. – Мы с Джин должны пожениться в августе. Теперь это семейное дело. Я хочу помочь вам! Вы мне не доверяете?

– Не доверяю ни на дюйм.

– Но почему? Почему вы так меня не любите?

– Не знаю, мистер Дейвис. Назовите это инстинктом.

Дейвис подал Джин знак вернуться на диван, потом расправил плечи и выпрямился. В своем отлично скроенном синем костюме он словно воплощал молодую Америку, преуспевающую в бизнесе.

– Боюсь, мистер Мэннинг, – заговорил он строго, но доброжелательно, словно обращаясь к ребенку, – вы не понимаете, в каком скверном положении оказались. Должен предупредить, что у вас могут быть серьезные неприятности. Что вы на это скажете?

Мэннинг поднял взгляд.

– Только то, молодой человек, что ваша наглость способна потрясти даже мумию.

Дейвис беспечно пожал плечами:

– Поступайте как вам будет угодно. Очевидно, до вас еще не дошли слухи.

– Какие слухи?

Дейвис решил игнорировать вопрос.

– Возможно, – продолжал он, – мне не следовало говорить вам это, тем более что я вряд ли сумею вам помочь. Но я хотел, чтобы вы знали, что я останусь вашим другом, в какую бы передрягу вы ни угодили.

– Какие слухи? – повторил Мэннинг.

– Ну, сэр, мне лучше быть с вами откровенным. Говорят, что ваш Фонд Фредерика Мэннинга… – Дейвис окинул взглядом комнату, – в чертовски плохом состоянии и его ожидает крах. И что вы увязли в этом по уши.

Последовало молчание. Мэннинг медленно поднялся из-за стола. Луч солнца, проникший сквозь жалюзи, пробежал по его серебристым волосам.

– Вы нахальная молодая свинья, – сказал он.

Хотя Мэннинг говорил негромко, последнее слово было подобно стуку брошенного ножа. В этот момент он словно возвышался над Дейвисом с его щегольским костюмом и загаром.

– Ведь это неправда, папа? – воскликнула Джин. – Насчет… деловых неприятностей?

– Конечно нет, – с достоинством ответил Мэннинг и повернулся к Дейвису. – Убирайтесь! – крикнул он. – Немедленно…

Внезапно его лицо изменилось, а взгляд, устремленный на Дейвиса, стал почти дружелюбным. Для человека, незнакомого со странным чувством юмора Мэннинга, такая перемена была бы непостижима.

– Скажите, мистер Дейвис, – спросил он как ни в чем не бывало, – вы заняты сегодня вечером?

Дейвис недоуменно уставился на него.

– Если нет, – продолжал Мэннинг, – то не могли бы вы приехать в Мараларч и пообедать с нами?

– Разумеется, я приеду, – ответил Дейвис.

– Этим утром я говорил Джин, моей старшей дочери Кристал и моему сыну Бобу, что вечером, за обедом, должен сообщить им нечто очень важное. Там будет мой адвокат, а вы станете шестым. Я также надеюсь заполучить весьма выдающегося седьмого гостя.

– Седьмого гостя? – переспросил Дейвис, настороженно наблюдая за Мэннингом. – Не возражаете сообщить мне, кто это?

– Мой старый друг из Англии. Его зовут Мерривейл – сэр Генри Мерривейл.

Джин, стоящая в середине комнаты, сделала жест отчаяния:

– Только этого нам не хватало, не так ли?

Ее отец нахмурился:

– Я не вполне тебя понимаю.

Голубые глаза Джин смотрели на него в упор.

– Вечером ты собираешься сообщить нам нечто ужасное? Пожалуйста, не отрицай! Я знаю, что это так! Что ты намерен нам сказать, папа?

Мэннинг выглядел внушительно даже в свободном белом костюме из шерсти альпака.

– Это может подождать. – Он заколебался. – Но если тебя шокировало то, что я сказал только что, Джин, вечером ты будешь потрясена куда сильнее.

– Сэр Генри Мерривейл… – повторила Джин.

– Право, дорогая моя, я не понимаю, почему…

– Кристал в полном восторге, – объяснила Джин. – Она отыскала его в «Дебретте».[8]8
  «Дебретт» – справочник британских пэров и баронетов.


[Закрыть] У него родословная длиннее, чем твоя рука, а после имени следует целая куча почетных званий. Неужели нам не хватало только английского баронета, настолько чопорного и утонченного, что мы все будем бояться говорить с ним?

– Теперь понятно. – Мэннинг посмотрел на часы. – Господи, лайнер должен был прибыть в половине третьего, а сейчас уже половина четвертого! Одну минуту.

Он снова сел за стол и щелкнул селектором, связывающим его с секретаршей.

– Мисс Энгельс!

– Да, мистер Мэннинг? – ответил слегка запыхавшийся женский голос.

– Вы отправили утром радиограмму на «Мавританию»?

– Да, мистер Мэннинг.

– Я послал Паркера встретить корабль и привезти старого Г. М., если он сможет его похитить. В чем дело? Корабль не прибыл?

– Прибыл, мистер Мэннинг. Мистер Паркер звонил минут пять назад. Но я… не хотела вас расстраивать. Он не мог подобраться к сэру Генри.

– Что значит не мог подобраться?

– Ну, сэр Генри сошел на берег в компании репортеров. Они уехали в такси и начали играть в покер в задней комнате бара на Восьмой авеню. Бармен не впустил мистера Паркера.

– Играть в покер? – воскликнула Джин Мэннинг, сразу ощутив сочувствие к другу отца. – Они заманили в ловушку этого бедного простодушного англичанина и оставят его без гроша в кармане!

– Успокойся, Джин… Да, мисс Энгельс?

– Мистер Паркер ждал в аптеке, сэр. Минут через сорок пять сэр Генри вышел из бара, засовывая в карманы пачки денег. Он сказал, что должен ехать в Вашингтон, сел в такси и крикнул водителю, чтобы тот отвез его на вокзал Гранд-Сентрал.

– Но с Гранд-Сентрал нельзя уехать в Вашингтон! – вмешался Хантингтон Дейвис. – Ему нужен вокзал Пенсильвания! Разве его не предупредили?

– Мистер Паркер очень сожалел, сэр, – виновато добавила секретарша, – но не мог продолжать преследование. Он позвонил из аптеки своему другу… – очевидно, мисс Энгельс заглянула в блокнот, – мистеру Саю Нортону.

– Отлично! – просиял Мэннинг.

– Кто такой Сай Нортон? – спросила Джин.

– В течение восемнадцати лет Сай Нортон был лондонским корреспондентом «Эха», – ответил ей отец. – Он знаком с сэром Генри куда короче, чем я. Я даже не знал, что он вернулся в Нью-Йорк. – Мэннинг снова заговорил в селектор: – Мистер Нортон уже вышел на след?

– Да, сэр. Он позвонит, как только будут новости.

– Спасибо, мисс Энгельс. Это все. – Мэннинг лихорадочно потер руки.

– Но Гранд-Сентрал… – снова начал Дейвис.

– Не сомневаюсь, – спокойно отозвался Мэннинг, – сэр Генри знал, что едет не на тот вокзал.

– Он не в своем уме, сэр?

– Отнюдь. Лучше всего его характеризует слово «пакостник».

– Но…

– Сэр Генри не должен ехать в Вашингтон! – свирепо прервал Мэннинг. – Он должен быть в Мараларче сегодня вечером и уж непременно – завтра утром. Но мне интересно, что он делает сейчас?

Глава 2

Голоса многих громкоговорителей, глухие и в то же время скрипучие, передавали свое сообщение обширной территории вокзала Гранд-Сентрал.

– Сэр Генри Мерривейл. – Легкая пауза. – Пожалуйста, пройдите в офис начальника вокзала на верхнем этаже около прохода тридцать шесть.

Тем не менее старик не появился.

Сай Нортон, покуривая сигарету возле стола справок, окидывал взглядом сравнительно небольшую толпу.

Восемнадцать лет назад, когда его впервые послали в Лондон в качестве корреспондента «Эха», собор Святого Павла не произвел на него – как и на многих других разумных людей – особого впечатления. Он написал, что сооружение выглядит точь-в-точь как вокзал Гранд-Сентрал с целым акром складных сидений.

Теперь, когда Сай Нортон стоял в главном зале верхнего этажа, слыша шарканье ног, к нему вернулись старые воспоминания, приятные и нет, в том числе лицо одной девушки…

– Сэр Генри Мерривейл! Пожалуйста, пройдите в офис начальника вокзала на верхнем этаже около прохода тридцать шесть.

Эхо объявления вновь замерло среди бормотания толпы.

На Сае Нортоне был серый фланелевый костюм, купленный еще до войны; синий галстук свисал поверх двубортного пиджака. Он выглядел добродушным человеком лет сорока с небольшим, что соответствовало действительности; худощавое ироничное лицо обрамляли густые светлые волосы.

Несмотря на шрамы, оставленные временем и войной, Сай умудрился сохранить энергию молодости. Он даже не слишком возмущался, когда несколько недель тому назад его вежливо уволили с работы.

«Мы замечаем, – телеграфировало начальство из Нью-Йорка, – что вы теряете американскую точку зрения».

«А кто бы не потерял ее за все эти годы?» – думал Сай Нортон. Неужели дело было в том, что он стал видеть события со слишком многих точек зрения и из слишком многих стран? Или что он наконец стал заниматься настоящей журналистикой вместо более ранних причуд? Или, что самое главное…

– Мистер! – окликнул хриплый голос, сопровождаемый топотом ног.

К нему подбежал мальчишка лет двенадцати с грязной физиономией, чьей помощью Сай заручился благодаря деньгам и льстивым обещанием работы в стиле Дика Трейси.[9]9
  Трейси, Дик – сыщик-любитель, персонаж ряда фильмов и комиксов.


[Закрыть]

– Его здесь нет, – сообщил он, запыхавшись и оглядываясь вокруг с видом заговорщика. – Они вызывали его пять раз и больше не хотят этого делать.

– Скверно, – вздохнул Сай. – Я рассчитывал, что он пойдет туда.

– Для чего?

– Если бы он услышал громкоговоритель, то наверняка захотел бы воспользоваться им сам и обратиться ко всему вокзалу.

Мальчишка вытаращил глаза.

– Это еще почему?

– Потому что, – признался Сай, – мне самому часто этого хотелось, только духу не хватало. Конечно, ему бы не позволили прочитать лимерик[10]10
  Лимерик – шуточное стихотворение из пяти строк, часто непристойного содержания.


[Закрыть] о девушке из Мадраса, но он бы, безусловно, попытался.

– Мистер, мы должны найти его!

Горящие глаза Сая устремились на светящиеся часы над столом справок. Было без двадцати пяти четыре.

– Если он не слышал громкоговоритель, – вслух рассуждал Сай, – то либо покинул вокзал, либо торчит в одном из магазинов в этих аркадах. Вероятно, в книжном.

– Тут полным-полно книжных лавок, – обрадовался мальчуган. – Пошли!

Он помчался в направлении стороны, выходящей на Вандербилт-авеню. Сай Нортон, радуясь, что не прибавил за пятнадцать лет ни фунта, побежал следом.

Они исследовали освещенные аркады, поразившие бы изобилием товаров любого лондонца и все еще поражавшие Сая. Их шаги по мраморному полу отдавались гулким эхом, покуда мальчик, затормозив у последней аркады, не указал вперед.

Слева располагался книжный магазин издательства «Даблдей». Они не нашли там Г. М. Но Сай, бросив взгляд на ряд стеклянных дверей метро в конце коридора и увидев, кто находится за ними, издал торжествующий возглас и сунул в руку мальчика еще одну долларовую купюру.

– Это все, Дик! Задание выполнено! – И он устремился в одну из стеклянных дверей.

На него пахнуло теплым дыханием метро. Справа, за восемью турникетами с новыми металлическими темно-зелеными перегородками, установленными, когда стоимость проезда возросла до десяти центов, виднелась лестница, ведущая вниз к поездам, связывающим Гранд-Сентрал с Таймс-сквер.

Слева, у стены, выложенной белыми плитками, находилась будка размена денег с решеткой над отверстием. В промежутке между турникетами и будкой, но на значительном расстоянии от обоих, стоял очень большой и очень старый чемодан, украшенный многочисленными наклейками, свидетельствовавшими о совершенных путешествиях. На чемодане, скрестив руки на груди, как Наполеон, отбывающий на Святую Елену, восседал сэр Генри Мерривейл.

Лицом к нему, уперев кулаки в бока, стоял полицейский.

Некоторые утверждают, что, если бы Сай Нортон вмешался немедленно, все было бы хорошо. Но для таких лиц у Сая имелся уверенный ответ: «Коп не находился на дежурстве. Это был полицейский, работающий на мотоцикле – в кожаных крагах и прочем. К тому же он пребывал в хорошем настроении».

Во всяком случае, пребывал, когда впервые увидел Г. М.

– В чем дело, папаша? – весело осведомился полицейский. – У вас нет денег на подземку?

Г. М. выпятил брюхо и злобно сверкнул глазами поверх больших очков.

– Конечно, у меня есть деньги, – ответил он, сунув руку в карман и протягивая горсть мелочи. На кончике одного пальца он удерживал десятицентовую монету, а на кончике другого – пятицентовую. – Но за пятьдесят лет, – продолжал Г. М., бросив взгляд сначала на десяти-, а потом на пятицентовик, – я так и не смог понять, почему маленькая стоит больше, чем большая.

– Что-что?

– Не важно, сынок. Я просто размышляю.

Молодой полицейский, которому очень шла униформа, подошел к Г. М. и посмотрел на него.

– Кто вы, папаша?

– Я старик, – отозвался Г. М., возвращая деньги в карман и выразительно стуча по груди. – И я, похоже, спятил.

– Я имею в виду, вы в некотором роде англичанин?

– Что значит «в некотором роде»? Я англичанин с головы до пят!

– Но вы говорите как американец, – возразил полицейский, словно гоняясь за ускользающим воспоминанием. – Погодите! Знаю – вы говорите как Уинстон Черчилль! Он тоже говорит как американец – я слышал его по радио. Конечно, – неосторожно добавил полицейский, – во многих отношениях он и есть американец.

Лицо Г. М. побагровело.

– Но скажите, папаша, – продолжал полицейский, – почему вы сидите здесь на чемодане? И из-за чего вы спятили?

Г. М. с усилием взял себя в руки. Его голос, сначала напоминавший хриплое ворчанье из погреба, стал спокойным. Он снова выпятил брюхо.

– Я хочу сделать заявление, сынок.

– О'кей, делайте.

– Я хочу заявить, что эта подземка, которую следует называть метро, – самая нелепая из всех, какими я когда-либо пользовался.

Полицейский Алоизиус Джон О'Кейси, родившийся в Бронксе, несмотря на свое добродушие, почувствовал себя уязвленным до глубины души.

– Что не так с этой подземкой? – осведомился он.

– Ох, сынок! – простонал Г. М., с отвращением махнув рукой.

– Я спрашиваю вас, папаша, что не так с этой подземкой?

Саю Нортону, стоящему у стеклянных дверей, прикрывая лицо шляпой, чтобы спрятать усмешку, вопрос полицейского казался вполне оправданным. До часа пик было еще далеко. Всего несколько человек прошло через турникеты, направляясь вниз. Возле будки размена денег лежала свернутая кольцом веревка, оставленная рабочими. Внизу мерцали красные и белые огоньки – отходил очередной поезд.

– Я спрашиваю вас, папаша, что не так с этой подземкой?

– Я вошел сюда, – сказал Г. М., – опустил десять центов в щель возле турникета и сел в поезд.

– Ну и что?

– Первая станция, куда я прибыл, – продолжал Г. М., – называлась «Таймс-сквер». Прекрасно! Но на следующей станции я посмотрел в окно и увидел, что она называется «Гранд-Сентрал». Господи! – подумал я. Какую путаницу, должно быть, создают две станции с одним названием! Поезд поехал дальше, и черт меня побери, если следующая станция опять не называлась «Таймс-сквер», а следующая – «Гранд-Сентрал»!

– На этой линии только две станции, папаша, – мягко объяснил полицейский О'Кейси. – «Гранд-Сентрал» и «Таймс-сквер».

– Это я и имел в виду!

– Что?

– Что хорошего в линии подземки, где только две станции?

– Но на «Таймс-сквер» можно пересесть на другие линии! – Охваченный вдохновением полицейский судорожно глотнул. – Слушайте, папаша, куда вы хотите ехать?

– В Вашингтон, округ Коламбия.

– Но вы не можете ехать в Вашингтон на подземке!

Протянув руку, Г. М. сделал оскорбительный жест в направлении вышеупомянутой подземки.

– Понимаете, о чем я? – осведомился он.

– Вы пьяны! Я должен вас арестовать! – заявил полицейский после грозной паузы.

– Видите эти турникеты? – ухмыльнулся Г. М.

– Вижу. Ну и что?

– Я только что заколдовал их – наложил на них древние чары вуду.[11]11
  Вуду – языческий культ, распространенный среди негров Вест-Индии.


[Закрыть] Спорим, что я могу пройти через любой турникет, не опустив в щель десять центов?

– Слушайте, папаша!..

– Хо! Думаете, я шучу?

Г. М. поднялся – твидовые брюки гольф подчеркивали бочкообразность его фигуры. Выпятив брюхо, он приблизился к ближайшему турникету, изящно, как балетный танцор, взмахнул обеими руками и протиснулся через лязгнувшую перегородку.

– Вернитесь! – завопил полицейский О'Кейси.

– Конечно. – Г. М. протиснулся назад и тут же прошел через другой турникет – снова не заплатив. – Вуду, – объяснил он, скромно кашлянув.

Полицейский уставился на него, потом атаковал турникет, как бык – закрытые ворота. Но турникет его не пропустил.

– Видите, сынок? – с сочувствием произнес Г. М. – Вы не можете сделать это, не зная волшебных слов вуду. Думаю, – добавил он, – у парня в будке для размена подскочило давление.

Посмотрев на будку, полицейский О'Кейси убедился, что это правда.

– Что, черт возьми, здесь происходит? – вопил парень за зарешеченным окошком.

Великий человек не обратил на него внимания:

– Повторяю: все турникеты заколдованы. Вы не сможете пройти через них, не заплатив, если не знаете волшебных слов.

Полицейский револьвер 38-го калибра дрожал в кобуре на бедре О'Кейси. Но любопытство оказалось сильнее инстинктивного стремления к закону и порядку.

– Слушайте, папаша, – тихо сказал он. – Я знаю, что это трюк. Но что это за слова?

– «Фокус-покус, – тут же ответил Г. М. – Аллагазам. Холодное железо и Робин Гуд». Вот и все.

– Но я не могу этого произнести!

– Почему?

– Не знаю. – Полицейский покраснел. – Но это звучит нелепо… – Он указал пальцем на турникет и проговорил: – «Фокус-покус! Аллагазам! Холодное железо и Робин Гуд!» – Устремившись к турникету, он пробежал через него так легко, что едва не полетел с лестницы вниз головой.

Но ни полицейский О'Кейси, ни сэр Генри Мерривейл не предвидели того, что произошло потом.

Раздался гром аплодисментов, отозвавшийся гулким эхом в стенах мрачной пещеры. Полицейский О'Кейси забыл о толпе, которая может собраться как «заколдованная» при малейших признаках какого-либо забавного происшествия. Через аркаду из Гранд-Сентрал и два других входа на станцию хлынули люди.

О'Кейси побагровел, как свекла. Но Г. М., которого даже злейший враг не назвал бы робким, принял исполненный достоинства вид, словно Наполеон при Аустерлице, и поклонился так низко, насколько позволяло брюхо. После этого он снова пробежал взад-вперед через два турникета, прежде чем полицейский схватил его за шиворот.