Текст книги "Проклятие бронзовой лампы"
Автор книги: Джон Диксон Карр
Жанр:
Классические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)
Джон Диксон Карр (под псевдонимом Картер Диксон)
«Проклятие бронзовой лампы»
«Мой дорогой Эллери!
Эту книгу я посвящаю Вам по двум причинам. Во-первых, в память о тех временах, когда мы далеко за полночь дискутировали о детективной литературе и о том, какой ей следует быть (к счастью, обнаружив, что эта тема неисчерпаема). Во-вторых, потому, что мы согласились, что особая форма «чуда», представленная в этом романе, – предупреждаю, что речь идет не о «запертой комнате», – является, пожалуй, самой очаровательной завязкой детективного сюжета. Помимо этого, я ограничусь загадочной ссылкой на мистера Джеймса Филлимора и его зонтик.[2]2
В рассказе А. Конан Дойла «Проблема моста Тор» из сборника «Архив Шерлока Холмса» упоминается история «мистера Джеймса Филлимора, который вернулся домой за зонтиком и бесследно исчез».
[Закрыть] Вы предупреждены.
Всегда Ваш Картер Диксон.[3]3
Картер Диксон – псевдоним Дж. Д. Карра, которым он пользовался в произведениях с участием сэра Генри Мерривейла.
[Закрыть]
Лондон, январь 1945 г.».
Глава 1
В гостиной апартаментов отеля «Континенталь-Савой» в Каире девушка и молодой человек дожидались телефонного звонка.
Не будучи началом истории, эта сцена явилась началом ужаса.
Говорят, в наши дни Каир сильно изменился. Однако в описываемое время – теплым и солнечным апрельским днем десятилетней давности – жизнь текла там с доброй старой безмятежностью.
Белый отель ярко выделялся на фоне голубизны египетского неба. Ставни, железные балкончики и разноцветные навесы придавали его облику нечто французское. Трамваи ехали по Шари-Камил к оперному театру; внизу толпа туристов осаждала американское транспортное агентство; солнце поблескивало на крышах автомобилей, подъезжающих к парадному входу отеля среди розовых кустов и карликовых пальм. Однако доносились и звуки (а также запахи) старого Каира – города мечетей и минаретов.
Впрочем, на третьем этаже «Континенталь-Савоя» они едва ощущались. Ставни были закрыты, поэтому свет проникал в гостиную только сквозь узкие щели.
– Ради бога, Хелен, сядь! – взмолился молодой человек.
Девушка перестала бродить по комнате и неуверенно посмотрела на телефон.
– Твой отец, – рассудительно добавил молодой человек, – позвонит, как только будут какие-то новости. Да в любом случае беспокоиться не о чем!
– Сомневаюсь, – отозвалась девушка.
– Подумаешь, укус скорпиона! – продолжал ее компаньон, чей тон свидетельствовал, что он не считает данное событие слишком серьезным (и с медицинской точки зрения был абсолютно прав).
Девушка приоткрыла один ставень, впустив в комнату больше света, и посмотрела в окно, стоя к нему в профиль.
Вряд ли ее можно было назвать красавицей. Тем не менее она обладала качествами, заставлявшими многих мужчин – включая Сэнди Робертсона, задумчиво наблюдавшего за ней, – спотыкаться и болтать чепуху всего лишь после двух порций виски.
Сексуальная привлекательность? Да, конечно, как и у большинства здоровых хорошеньких девушек на третьем десятке лет. Смышленость? Воображение? Таящаяся под мягким улыбчивым обликом энергия, готовая выплеснуться в момент опасности? Тут, возможно, мы ближе к истине.
Девушка была блондинкой. Светлые золотистые волосы контрастировали с загорелой кожей, на которой поблескивали белки темно-карих глаз. В изгибе широкого рта ощущалась неуверенность, как и в жестах, а также в появляющейся и сразу исчезающей улыбке.
Слишком много воображения! Слишком много энергии!
Впрочем, Сэнди Робертсон отнюдь не стремился их уменьшить. Хелен могла орудовать лопатой на раскопках не менее усердно, чем любой из наемных рабочих-арабов, а обсуждать красный железняк и канопы[4]4
Канопа – ваза, в которой древние египтяне хранили внутренности умершего для захоронения вместе с мумией.
[Закрыть] с не меньшим знанием дела, чем сам профессор Гилрей. При этом ее маленькая гибкая фигурка в блузке и джинсах не теряла ни капли женственности.
Должно быть, вы помните, как в 1934–1935 годах внимание всего мира было привлечено к долине на западном берегу Нила, именуемой Бибан-эль-Мулук – Гробницами Царей. Маленькая группа британских археологов, возглавляемая профессором Гилреем и лордом Северном, обнаружила в песках гробницу.
Работая два сезона – с октября по май с его удушающей жарой, – они проникли сквозь гранитные преграды в переднюю и боковую комнаты и в саму гробницу. Среди сокровищ, удививших даже египетское правительство, они нашли саркофаг из желтоватого кристаллического песчаника, откуда не без труда извлекли мумию Херихора – верховного жреца Амона, бывшего фараоном Египта в конце Двадцатой династии.[5]5
Херихор – верховный жрец Амона (древнеегипетского бога воздуха и дыхания, позднее отождествленного с Амоном-Ра), узурпировавший трон после смерти Рамзеса XI и бывший фараоном Египта в 1083–1054 гг. до н. э.
[Закрыть]
Пресса всех стран подробно освещала это событие.
Толпы туристов хлынули в лагерь. Его осаждали корреспонденты. Газеты пестрели фотографиями профессора Гил рея из Кембриджа, лорда Северна, доктора Баджа – знаменитого анатома, Сэнди Робертсона, а более всего дочери лорда Северна – леди Хелен Лоринг, чье присутствие придавало экспедиции необходимый романтический колорит. Но самое волнующее произошло потом.
Профессор Гилрей был первым человеком, вошедшим в гробницу. И к концу второго года работ его укусил скорпион…
Достаточно для суеверных перешептываний.
Стоя у окна душной гостиной «Континенталь-Савоя», Хелен Лоринг резко обернулась. На ней было белое платье без рукавов и шелковый шарф в красно-белую полоску; солнце окружало ее голову золотистым мерцающим ореолом.
– Сэнди, ты… видел газеты?
– Все это чушь, дорогая моя, – твердо заявил мистер Робертсон.
– Конечно, чушь. Только…
– Только – что?
– Я думаю, не отказаться ли мне от билета.
– Почему?
– По-твоему, Сэнди, я должна возвращаться в Англию, когда профессор Гилрей в больнице?
– А какая от тебя польза здесь?
– Очевидно, никакой. Но по крайней мере…
Сидя верхом на стуле лицом к спинке, Сэнди Робертсон наблюдал за Хелен из полумрака. Его руки покоились на спинке, а подбородок опирался на кисти.
Маленький, худой и жилистый – даже чуть ниже ростом, чем Хелен, – Сэнди казался старше своих лет, но, возможно, выглядел бы точно так же в пятидесятилетнем возрасте. Волосы, цвету которых он был обязан своим прозвищем,[6]6
Sandy – песочный, рыжеватый (англ.).
[Закрыть] торчали надо лбом с едва заметными морщинами. Некрасивое лицо с темными умными глазами и насмешливой складкой рта многие женщины находили весьма привлекательным.
– Твой отец, – сказал он, – хочет, чтобы ты вернулась в Англию и открыла дом. Мы последуем за тобой… – Сэнди сделал небольшую паузу, – как только уладим дела с правительством Египта. Повторяю, дорогая: какая от тебя здесь польза?
Хелен опустилась на стул у окна. Каждый раз, когда Сэнди Робертсон смотрел на нее, его лицо (он знал, что оно находится в тени) приобретало выражение, напоминающее физическую боль. Однако поведение оставалось обычным.
– Но прежде чем ты вернешься в Англию…
– Да, Сэнди?
– Ты думала о том, что я тебе сказал вчера вечером?
Хелен отвела взгляд, точно стремясь избежать этой темы, но не зная, как это сделать.
– Конечно, – продолжал Сэнди, – я ничего не стою. Если бы ты оказала мне честь стать моей женой, тебе, безусловно, пришлось бы меня содержать.
– Не говори так!
– Почему? Ведь это правда. – После паузы он продолжал тем же невозмутимым тоном: – При обычных обстоятельствах я мог бы воспользоваться своими успехами в обществе. Я первоклассно играю в гольф и бридж, танцую, обладаю поверхностными знаниями египтологии…
– Не такими уж и поверхностными, Сэнди, если сказать по справедливости.
– Допустим. Потому что египтологией ты интересуешься, а гольфом, бриджем и танцами – не особенно. Ты очень серьезная девушка, Хелен.
В глубине души ни одной девушке не нравится, когда ее называют очень серьезной. Хелен Лоринг устремила на Сэнди беспомощный взгляд. В ее сердце боролись сомнение, смущение, привязанность к старине Сэнди и надежда, что его слова не вполне соответствуют мыслям.
– В этих областях, – продолжал Сэнди, – я не уступлю тебе и готов добиться успеха в любых науках – от владения эсперанто до изучения тропических рыб. Я… – Он оборвал фразу, а когда снова заговорил, его тон резко изменился. – Какого черта я произношу монологи, точно из пьесы Ноэла Кауарда?[7]7
Кауард, Ноэл (1899–1973) – английский драматург и актер.
[Закрыть]
– Пожалуйста, Сэнди!..
– Я люблю тебя – и этим все сказано. Только не говори, что я тебе нравлюсь, это я и так знаю. Вопрос в том, как ты относишься еще кое к кому. – Помолчав, он добавил: – Например, к Киту Фэрреллу?
Хелен попыталась посмотреть ему в глаза – и не смогла.
– Не знаю, – выдавила она.
– Полагаю, ты увидишься с Китом, когда вернешься в Лондон?
– Думаю, да.
Сэнди снова опустил подбородок на руки.
– Некоторые люди, – заметил он, – считают мистера Фэррелла обычным трепачом. Я-то – нет, я знаю ему цену. Но все это чертовски неправильно!
– В каком смысле неправильно?
– Ну, посуди сама! С одной стороны – красавчик Кит Фэррелл. С другой – я, чья физиономия способна не только остановить часы, но и запустить их в обратную сторону.
– О, Сэнди, неужели ты думаешь, что это имеет значение?
– Да, думаю.
Смущенная, Хелен вновь отвела взгляд.
– Это ему надо быть светским львом, – настаивал Сэнди, – а мне – судейской крысой. Так ведь нет – совсем наоборот! Этот парень по-настоящему интересуется протоколами процесса Уислби против Баунсера в 1852 году. А ты, – закончил он тираду, – очень серьезная девушка. Когда ты в последний раз смеялась?
К его удивлению, Хелен громко расхохоталась.
– Вообще-то сегодня утром, – ответила она.
– Вот как? – с подозрением осведомился Сэнди, как будто его возмущало, что кто-то другой заставил Хелен смеяться.
– Да. В этом отеле остановился один мужчина…
Сэнди ударил себя по лбу.
– Прекрати, идиот! Этот человек мне в отцы годится!
– Как его зовут?
– Мерривейл – сэр Генри Мерривейл.
Несмотря на беспокойство, отразившееся в ее темно-карих глазах, Хелен запрокинула голову и устремила взгляд в угол потолка с выражением явного удовольствия. Многие люди могли бы сообщить ей, что, хотя присутствие сэра Генри Мерривейла зачастую вызывает бешеный гнев, оно всегда способно справиться с избытком серьезности.
– Он, кажется, поправлял здесь свое здоровье, – объяснила девушка, – хотя с виду вполне здоров. Сэр Генри сказал, что завтра уезжает, так как эффект, оказываемый на его кровяное давление постоянным надувательством, сводит на нет благотворное воздействие климата. А тем временем составляет грандиозный альбом вырезок.
– Каких вырезок?
– О его собственной деятельности. Из газетных подшивок за много лет. Сэнди, этому альбому нет цены! Это…
На маленьком столике возле рояля зазвонил телефон.
Последовала пауза, словно ни Сэнди, ни Хелен не хотели двигаться с места. Потом девушка вскочила и бросилась к телефону. Хотя лицо Хелен, когда она сняла трубку, было в тени, Сэнди увидел, как заблестели ее глаза.
– Твой отец? – спросил он. Хелен прикрыла рукой микрофон.
– Нет. Это доктор Макбейн из больницы. Отец… едет сюда.
В трубке между тем продолжали говорить, хотя Сэнди не мог разобрать слов. Нервы у него были на пределе – ему казалось, что за это время можно было передать тридцать сообщений. Наконец Хелен положила трубку на рычаг с громким щелчком, свидетельствующим о дрожи в руке.
– Профессор Гилрей умер, – произнесла она.
За окнами начало темнеть. Приближалось время магриба – призыва к молитве на закате солнца, звучащего с минарета каждой мечети в Каире. Комнату недавно отремонтировали. Запах краски и полированной мебели, даже пыль с желтой атласной обивки, казалось, проникали в легкие, затрудняя дыхание.
Сэнди вскочил со стула.
– Это невозможно! – крикнул он.
Девушка молча пожала плечами.
– Говорю тебе, Хелен, это невозможно! Укус скорпиона не более опасен, чем… чем… – Сэнди порылся в памяти в поисках сравнения, но не нашел ничего подходящего. – Должно быть, причина в чем-то другом.
– Он умер, – повторила Хелен. – Знаешь, что теперь скажут?
– Знаю.
– Уже пошел слух о связанном с гробницей проклятии. Я даже читала статью, предупреждающую о бронзовой лампе. – Хелен стиснула кулаки. – После всех неприятностей, свалившихся на отца, это уже слишком.
Вдалеке хлопнула дверь. В прихожей послышались медленные шаги. Дверь в гостиную открылась и затворилась за человеком, который выглядел так, словно он состарился за несколько часов.
Джон Лоринг, четвертый граф Северн, был крепким мужчиной среднего роста, с бурым от загара лицом, на фоне которого волосы и усы стального оттенка казались мышино-серыми. Две глубокие морщины на щеках, тянущиеся от ноздрей к подбородку, придавали ему выражение суровости, вовсе не свойственной его характеру. Подойдя к желтому дивану, лорд Северн сел на него и опустил плечи. Прошло несколько секунд, прежде чем он поднял взгляд и спросил:
– Вам Макбейн звонил?
– Да.
– Не повезло. – Лорд Северн тяжело вздохнул. – Но ему ничем не могли помочь.
– Неужели укус скорпиона?.. – начал Сэнди.
– Это вопрос того, – отозвался лорд Северн, – что врачи именуют выносливостью организма. Для одних людей он не страшнее укуса москита, а для других может оказаться роковым. Бедняга Гилрей принадлежал к последним. – Он засунул руку под летний пиджак, нащупывая сердце. – Сказать по правде, Хелен, я и сам неважно себя чувствую.
Заметив тревогу на их лицах, лорд Северн попытался придать голосу легкомысленное выражение.
– Мой старый будильник, – он постучал себя по груди, – проработал долгое время и начал давать сбои. К тому же у нас было много огорчений. Особенно… – В его мягких глазах отразилось недоумение, словно он отказывался во что-то верить. – Пожалуй, мне лучше прилечь.
Хелен подбежала к нему.
– Ты уверен, что этого достаточно? – с беспокойством спросила она. – Может, мне вызвать врача?
– Чепуха! – Лорд Северн поднялся с дивана. – Я просто устал и хочу вернуться домой. Чем скорее ты все там приготовишь к моему приезду, Хелен, тем мне будет лучше.
Хелен колебалась.
– Я как раз говорила Сэнди, что сомневаюсь, стоит ли мне завтра уезжать. А теперь, когда профессор Гилрей умер…
– Ты уже ничего не изменишь, – указал ей отец. Затем на его морщинистом лице вновь отразилось недоумение. – Напротив, здесь ты в какой-то мере будешь помехой. Не то чтобы от тебя не было пользы, дорогая. Я просто имел в виду… – Лорд Северн с виноватым видом развел руками. – Бедный старина Гилрей!
Над городом сгущались тени, предвещая быстрое наступление тропической ночи. Шум замер, и послышался звучный призыв муэдзина:
– Велик Аллах! Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его! Молитесь, и вас ожидает спасение. Велик Аллах!
К голосу муэдзина присоединились другие голоса – их заунывное пение возносилось над таинственной страной. Лорд Северн посмотрел в окно и растерянно покачал головой.
– В кого человек может верить? – пробормотал он, словно произнося цитату. – Вот величайший вопрос. На кого он может надеяться?
Все еще нащупывая сердце под пиджаком, лорд Северн повернулся и побрел к своей спальне. Дверь за ним закрылась. Хелен и Сэнди озадаченно смотрели друг на друга, покуда муэдзин продолжал взывать к правоверным в сумерках.
Глава 2
На следующий день в половине третьего возле Центрального железнодорожного вокзала произошел такой крупный скандал, что о нем до сих пор с уважением вспоминают арабы-носильщики и гостиничные посыльные, хотя в этом городе подобные инциденты не редкость. Причем они все еще не пришли к единому мнению насчет того, кто был виноват – шофер такси или сэр Генри Мерривейл.
Центральный вокзал находится на севере Каира. Он расположен сравнительно недалеко от центра города – впрочем, это зависит от ваших средств передвижения.
В городе, где верблюды бродят по трамвайным линиям, где водитель вашей «виктории» мощностью в две лошадиные силы не знает дороги и должен предупреждать криком о каждом повороте, где транспортные пробки создаются сложными комбинациями собак, ослов, торговцев и нищих, лучше выезжать пораньше, если вы не хотите опоздать на поезд.
В тот день по Шари-Нубар-Паша с треском и фырканьем спешило на север такси.
Это был древний «форд», чей первоначальный цвет никто не мог определить. К его крыше были прикреплены два больших чемодана и один маленький. Счетчик не работал – по крайней мере, так утверждал водитель, смуглый молодой человек с простодушной физиономией, влажными черными глазами, жалким подобием бороды, похожей на конский волос, торчащий из матраца, и грязной белой тряпкой, обмотанной вокруг головы, которую наполняли мечты о богатстве.
В довершение всего в такси сидел пассажир.
Это был высокий, толстый, бочкообразный мужчина в белом полотняном костюме и панаме, из-под опущенных полей которой глаза, прикрытые стеклами очков в черепаховой оправе, сверкали злобой, способной обескуражить даже каирских нищих.
Человек сидел прямо, торжественно скрестив руки на груди. Рядом с ним на сиденье лежал объемистый том в кожаном переплете, на котором золотом была вытиснена надпись: «Альбом вырезок». По двум предметам, торчащим из нагрудного кармана пиджака, – рукоятке длинных ножниц и тюбику с жидким клеем, – можно было представить, как он намерен проводить время в поезде.
Беседа между водителем и пассажиром велась на смеси английского, французского и обрывков арабского, которые пассажир мог припомнить. Склонившись вперед, он постучал по плечу шофера.
– Эй! – произнес толстый джентльмен.
Шофер откликнулся льстивым мурлыкающим голосом:
– Вы что-то сказали, о повелитель утра?
– Угу! – буркнул «повелитель утра», с подозрением глядя вокруг. – Мы в самом деле едем к железнодорожному вокзалу? – осведомился он по-французски.
– Смотрите! – Шофер простер вперед руку жестом чародея. – Вокзал перед вами! Мы доехали быстро, добрый джентльмен.
Он доказал это, свернув на площадь Мидан-эль-Махатта так резко, что колеса завизжали, а голова толстого джентльмена едва не пробила оконное стекло. Водитель в последний момент нажал на тормоза, чудом не врезавшись в книжный киоск. После этого он обернулся с видом собаки, ожидающей похвалы хозяина.
Толстый джентльмен ничего не сказал.
Надвинув на глаза панаму, сэр Генри Мерривейл вылез из такси.
– Вокзал, о повелитель утра! Железнодорожный вокзал!
– Угу, – рассеянно произнес пассажир. – Снимите мой багаж. Сколько с меня?
– Не смотрите на счетчик, добрый джентльмен. – Водитель изобразил простодушную улыбку. – Это просто игрушка. Он сломан.
– Совсем как я после того, как провел почти месяц в этой богом проклятой стране, – отозвался пассажир. – Сколько?
– С вас, добрый джентльмен, всего пятьдесят пиастров.
– Пятьдесят пиастров? – переспросил сэр Генри Мерривейл.
Его широкое лицо приобрело пурпурный оттенок, вполне сравнимый с полосками на ярком галстуке, вылезшем из пиджака в результате толчков автомобиля. Ножницы и тюбик с клеем угрожающе выставились из внутреннего кармана. С трудом удерживая под мышкой альбом с вырезками, Г. М. прижимал обеими руками шляпу к голове.
– Пятьдесят пиастров? – выдохнул он. – Почти десять шиллингов только за то, чтобы доехать сюда от «Континенталь-Савоя»?
– Я знаю, что это немного, о повелитель утра! – Казалось, шофер был удручен собственной умеренностью. Внезапно его чело прояснилось. – Но ведь остаются еще чаевые.
– Слушайте! – загремел Г. М., тыча указательным пальцем в лицо водителя. – Знаете, кто вы такой?
– Прошу прощения, добрый джентльмен?
Порывшись во внутреннем кармане, Г. М. извлек оттуда лист бумаги, исписанный арабскими буквами, и сунул его в руку шофера. Перед отъездом он потребовал у своих друзей предоставить ему список отборных арабских ругательств, чтобы взять его с собой в Англию. Вчера вечером после большого количества виски филологи-доброхоты составили перечень эпитетов, настолько злых, оскорбительных и цветистых, что они были способны уязвить до глубины души любого мусульманина.
Лицо водителя исказила судорога.
– Кто это? – спросил он, указывая на список.
– Вы! – заявил Г. М., снова тыча ему в лицо пальцем.
– Я?!
– Да, вы, – подтвердил Г. М., – и это еще не все.
Шофер издал душераздирающий вопль.
– Как может милосердный и сострадательный Аллах, – воскликнул он по-арабски, – равнодушно взирать на такое оскорбление, нанесенное мне и всему моему дому?
Рванувшись вперед, словно змея, он выхватил длинные ножницы из кармана Г. М.
Любой западный наблюдатель решил бы, что целью шофера является нанесение противнику увечий с помощью острых концов ножниц. Однако западному уму недоступно восточное коварство. Глаза шофера были устремлены с почти алчным выражением на яркий галстук Г. М. Со злобной усмешкой одним ловким движением он отрезал галстук прямо под узлом.
– Значит, вот как ты пытаешься избежать платы за услуги, о отродье распутного верблюда? – осведомился он.
В самом акте отрезания галстука было нечто настолько унизительное, что простое возмездие в виде удара или пинка никак не могло послужить достаточной компенсацией. Поэтому дальнейшее поведение Г. М. выглядело полностью оправданным.
Массивная левая рука метнулась вперед и ухватила шофера за то, что при большой доле воображения могло сойти за воротник. Правой рукой Г. М. выхватил из кармана тюбик с клеем. Прежде чем бьющийся в истерике водитель осознал угрозу, возмездие свершилось.
Используя тюбик в качестве водяного пистолета, Г. М. направил струю жидкости в левый глаз шофера. После этого, слегка повернув запястья, он с такой же меткостью выпустил струю в правый глаз, а затем изобразил клеем на лице бедняги нечто вроде знака Зорро.[8]8
«Знак Зорро» – многократно экранизированный роман американского писателя Джонстона Маккалли о благородном калифорнийском разбойнике Зорро, оставлявшем в качестве подписи первую букву своего прозвища.
[Закрыть]
– Так вам нужны деньги? – зловещим тоном спросил сэр Генри.
Одновременно с очередным воплем, сорвавшимся с губ водителя, он вернул тюбик в карман, извлек английский пятифунтовый банкнот и рукой, подобной государственной печати, приклеил его к лицу шофера. В этот момент сверкнули две вспышки и несколько репортерских фотоаппаратов запечатлели сцену для потомства.
– Сэр Генри! – окликнул взволнованный женский голос.
Г. М. повернулся кругом.
Ни он, ни водитель не заметили, как их окружила возбужденная толпа. Наблюдатели заполнили площадь. Арабы-носильщики в металлических нарукавниках выбегали из здания вокзала. Еще три такси, за которым следовал экипаж со ржущими лошадьми, сбились в кучу позади первого автомобиля.
– Пожалуйста, сэр Генри! Могу я поговорить с вами?
Г. М. с трудом сдержал кипевший в нем гнев.
– Разумеется, дорогая. Сколько хотите. Как только я… – Он оборвал фразу. – Мой багаж! Верните мой багаж!
К чести Абу Овада – водителя такси – следует отметить, что его бегство не было обусловлено недостатком храбрости.
Все дело заключалось в том, что его полуослепленные глаза узрели приближение пятифунтового банкнота. Хотя его вручили несколько необычным способом, сам факт приклеивания купюры к лицу означал передачу права на владение и требовал немедленного бегства, пока пассажир не передумал.
Задержавшись только для того, чтобы бросить ножницы и отделить от глаза угол банкнота, Абу Овад включил скорость и погнал машину с тремя чемоданами на крыше. Крик пятидесяти глоток с призывом вернуть багаж, последовавший за воплем Г. М., окончательно лишил беднягу способности мыслить.
Предоставив мотору самому справляться с машиной, он, словно обезьяна, вскочил на крышу автомобиля. Пятьдесят глоток издали вопль ужаса, но Абу Овад, чья босоногая фигура вырисовывалась на фоне голубого египетского неба, не обратил на это никакого внимания.
Первый брошенный им чемодан был пойман арабским носильщиком. Второй аккуратно приземлился у ног сэра Генри Мерривейла, чье состояние невозможно описать словами. Третий чемодан ударился о стену вокзала и раскрылся, усеяв тротуар рубашками, носками, туфлями, туалетными принадлежностями и экземпляром журнала «Рэззл».
– Да утонут твои сыновья в нечистотах! – взвизгнул Абу Овад и исчез в кабине как раз вовремя, чтобы не быть сброшенным наземь молочным фургоном.
Последовавшие пять минут охарактеризуем лишь вкратце.
Кто-то – возможно, корреспондент «Аргус ньюс сервис» – вручил Г. М. обрезок его галстука. Кто-то другой – вероятно, из «Мьючуал пресс» – подал ему альбом с вырезками. Арабские носильщики усердно упаковывали пострадавший чемодан, в результате чего отделанная серебром щетка и пара золотых запонок больше никогда не вернулись к владельцу. Гнев великого человека несколько улегся, когда он оказался на платформе номер 1 возле трехчасового экспресса в Александрию,[9]9
Александрия – порт на севере Египта на берегу Средиземного моря.
[Закрыть] глядя с высоты своего роста в красивые карие глаза девушки в сером дорожном костюме.
– Как вы себя чувствуете? – спросила Хелен.
– По правде говоря, плохо, – ответил великий человек. – Я в любую минуту могу умереть от сердечного приступа. Пощупайте мой пульс.
Девушка повиновалась.
– Ужасно, – мрачно произнес Г. М. – Но по крайней мере, на сей раз я выберусь из этой проклятой страны.
– Вы едете поездом в Александрию, а оттуда летите самолетом в Англию?
– Совершенно верно, дорогая.
Хелен опустила глаза.
– Вообще-то, – призналась она, – я попросила в туристическом агентстве место рядом с вами. Мне нужен совет, сэр Генри, и только вы можете его дать.
Великий человек скромно кашлянул. Заметив, что один из репортеров собирается сделать очередной снимок, он снял шляпу, обнажив большую лысую голову, и устремил в пространство суровый взгляд, ожидая вспышки и щелчка фотоаппарата. После этого он снова (насколько это было возможно) принял нормальный человеческий облик.
– Вы что-то сказали, дорогая? – подбодрил девушку Г. М.
– Полагаю, вы читали в газетах о смерти профессора Гилрея?
– Угу.
– И о некоей бронзовой лампе? – добавила Хелен. – Все прочие находки сейчас, разумеется, в Каирском музее. Но египетское правительство презентовало мне лампу в качестве сувенира.
При словах «бронзовая лампа» кольцо репортеров сомкнулось вновь.
– Простите, леди Хелен… – начал корреспондент «Интернешнл фичерс».
Хелен повернулась к журналистам. Она явно опасалась потока вопросов, безупречно вежливых, но цепких, как щупальца осьминога. Девушка попыталась улыбнуться и сделать вид, что это всего лишь дружеская беседа перед отъездом.
– Извините, джентльмены! – сказала она, повысив голос и приподнявшись на цыпочках, как будто старалась разглядеть задний ряд журналистов. – Но, честное слово, мне больше нечего вам сообщить! И поезд отходит с минуты на минуту.
В ответ послышался успокаивающий хор.
– Еще полно времени, леди Хелен!
– Только один снимок!
– Не могли бы мы сфотографировать вас держащей бронзовую лампу и смотрящей на нее?
Хелен делано засмеялась:
– Сожалею, джентльмены, но бронзовая лампа в моем багаже.
– Каковы ваши планы по возвращении в Англию, леди Хелен?
– Я собираюсь открыть Северн-Холл.
– Северн-Холл? А разве он закрыт?
Подойдя ближе к поезду, Хелен положила ладонь на дверную ручку вагона первого класса. Раболепный проводник метнулся вперед, чтобы открыть для нее дверь. Девушка казалась обрадованной перемене темы.
– Он закрыт давным-давно, – ответила она. – Из прислуги остался только старый дворецкий Бенсон, но думаю, он сумеет подобрать штат.
– Ваш отец остается в Каире, не так ли?
– Он приедет позже.
– Есть ли правда в слухах, будто ваш отец слишком болен, чтобы ехать?
В воцарившемся под дырявым желтым навесом молчании послышался отдаленный гудок паровоза.
– В этом нет ни слова правды, джентльмены! Можете сообщить это от моего имени. С моим отцом все в порядке. За ним присматривает мистер Робертсон.
– Значит, он нуждается в присмотре? – невинно осведомился корреспондент «Аргус ньюс сервис».
– Я имела в виду…
– Он болен, леди Хелен? Что вы думаете об этих слухах?
Девушка глубоко вздохнула, как будто стараясь обдумать каждое слово. Ее почти умоляющий взгляд скользил по толпе репортеров.
– Повторяю, джентльмены: можете сообщить от моего имени, что в этих слухах нет ни слова правды! Глупая зловредная чушь о проклятии, связанном с гробницей и даже с бронзовой лампой… – Она снова набрала воздух в легкие. – Можете сообщить, что по прибытии в Англию я буду больше всего наслаждаться видом моей комнаты в Северн-Холле. Я собираюсь поставить лампу на каминную полку и… по крайней мере, попытаюсь написать правдивый отчет об экспедиции. Как только я войду в эту комнату…
На внешнем краю толпы послышался приятный голос:
– Вы никогда не доберетесь до этой комнаты, мадемуазель.
