Текст книги "Дом на Локте Сатаны. Темная сторона луны"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 33 страниц)

Я закрыл окно, задернул портьеры и включил свет, потом сел и задумался. Вроде бы все было в порядке, но тем не менее… Я выдержал подобающий промежуток времени, хотя минуты тянулись невыносимо долго, а затем спустился узнать, что случилось.

Осталось добавить лишь одно – это касается фигуры в черной мантии, которую я видел у входа в сад. В своем рассказе мистер Баркли подчеркивал, что визитер казался настроенным очень злобно. Я не могу это подтвердить фантазии приносят лишь вред, Я избегаю говорить о своих впечатлениях, которые могут быть неверными. Мне показалось, что, когда вы трое подбежали к окнам библиотеки и мистер Баркли направился к правому окну, фигура в черной мантии подняла руку, словно танцор, делающий триумфальный жест, и метнулась в сад. Это все.

– Если вы спросите меня, – заявил Ник и также поднял руку, словно принося присягу, – то этого вполне достаточно. Может быть, вы не склонны к фантазиям, доктор Фортескью, но ваш рассказ превосходен. Ну, тетя Эсси, что вы теперь скажете о приключении дяди Пена?

– Полная чушь, Ники! Я не верю ни единому слову!

– Вы не верите доктору Фортескью?

– Я не верю ничему, что говорит Пен. У нас есть только его слова о том, что кто-то стрелял в него! Очевидно, он выдумал все это, чтобы напугать нас, и сам выстрелил, чтобы сделать историю правдоподобной.

– На это обвинение, – возразил ее брат, – я могу ответить, что моя история никому не кажется правдоподобной – даже мне самому. И откуда взялся холостой патрон? Револьвер был заряжен холостыми, хотя я никогда их не покупал.

– Ты так говоришь. Но откуда нам знать, что так и было. Пожалуйста, выслушайте меня! – взмолилась Эстелл. Она медленно взмахнула банкой с медом, словно дирижируя оркестром. – Я не слишком умна, но вы знаете, что я медиум, и мне кажется, я могу объяснить вам, что произошло. Разумеется, Пен все это выдумал. Но нас всегда ожидает наказание за грехи, не так ли? Пен ничего не видел – он лжет! Он не верит, что духи могут возвращаться из могилы. Но кто-то здесь был и наблюдал за ним. Вы знаете, что доктор Фортескью видел на лужайке?

Доктор в отчаянии массировал лицо.

– Мадам, – сказал он, – я видел кого-то в черной мантии – вот и все. Уже не впервые я слышу эти нелепые разговоры о призраках…

– Вы думаете, что стоите обеими ногами на земле. Но это не совсем так. Вы из тех, кто видит скрытое от других глаз. Вы говорили, что почувствовали холод, верно? Я тоже почувствовала холод, когда увидела призрак старого судьи. И здесь тоже ужасно холодно.

После недолгого колебания Эстелл направилась к правому окну, которое весь вечер было открыто. Хотя ей мешали сумка и банка с медом, она опустила раму, заперла окно и сдвинула занавеси. Потом она повернулась и быстро шагнула к левому окну, где стоял Пеннингтон.

– Пропусти меня, Пен. Я закрою и это окно.

– Нет, не закроешь, Эстелл. Отойди и не трогай окно.

– А если призрак все еще там? Осторожно, Пен! Он и сейчас может появиться и покончить с тобой. Спрашиваю в последний раз: ты дашь мне пройти?

– В последний раз отвечаю: не дам. С нас довольно этой чепухи.

– И ты еще говоришь о чепухе?

– Да. Я не буду безучастно смотреть, как ты, подобно Глендауэру [29]29
  Глендауэр Оуэн – вождь валлийцев, персонаж хроники У. Шекспира «Генрих IV»


[Закрыть], вызываешь духов из бездны.

– Ты грубый, бесчувственный глупец!

– Но в твоей болтовне, Эстелл, может быть микроскопическое рациональное зерно. Давайте постараемся его отыскать. Что бы здесь ни происходило, корни этого таятся в прошлом.

Несмотря на призыв к логике и разуму, слова Пеннингтона побудили его сестру отбросить всякую сдержанность.

– Прошлое! – истерически закричала Эстелл. – Это все, что тебя интересует, не так ли? Этот дом! Твои книги! Разумеется, когда твоя хорошенькая секретарша не попадается тебе на глаза! Я не сомневаюсь, что она славная девушка, если Дейдри ручается за нее. Но, по-твоему, мы не замечаем, как ты на нее смотришь?

– Это ложь, – четко произнес Баркли. – Ты сравниваешь меня с сэром Хорасом Уайлдфером?

– Я не сравниваю тебя ни с кем!

– Надеюсь, хотя бы не с ним! Видит Бог, я достаточно стар и порядком устал от этого мира. Я не обладаю никакими пороками судьи Уайлдфера, особенно его злобой. И все же ключ к происходящему в этом доме можно найти в событиях двухсотлетней давности. Призраков не существует, но атмосфера многих домов действует на людские умы так же ощутимо, как шепот на ухо. Имеется другой памфлет – который не читали ни ты, ни Дейдри, ни даже бедная мисс Уордор, чью репутацию ты порочишь, – указывающий, что судью отравил кто-то из членов его семьи. Это могло оставить в атмосфере ядовитую ауру, сохраняющуюся и поныне.

– Продолжаешь лгать, не так ли?

– О чем ты, черт возьми? – взвился Пеннингтон.

– Ты много раз говорил, что призрак ни разу не показывался с викторианских времен вплоть до этого года, когда его увидели миссис Тиффин и я, – затараторила Эстелл. – Но его много лет назад видел наш дорогой отец, и ты должен об этом знать! Выходит, ты опять лгал? Если бы только ты не был так жесток ко мне…

– Я стараюсь быть к тебе добрым, Эстелл, видит Бог! Но я действительно не был осведомлен, что наш отец видел призрака судьи или кого-либо другого если это так, думаю, он, несомненно, проклял его с берегов Стикса [30]30
  Стикс – в греческой мифологии река в царстве мертвых


[Закрыть]. Что касается моей доброты…

– И все это в такой момент! За пятнадцать минут до приема в честь моего дня рождения, когда мы должны собраться за столом, когда пришло время для радости и семейной вечеринки…

– Этим вечером, Эстелл, ты выказала свои родственные чувства в полной мере!

– Но я очень привязана к тебе!

– В таком случае, сестрица, умоляю тебя воздержаться от слез и, самое главное, не размахивать банкой с медом, как будто ты собираешься проломить ею чью-то голову. Ради бога, Эстелл, осторожнее!

Но по иронии судьбы именно в этот момент все и произошло.

Стеклянная банка во время очередного жеста дамы задела о каминную полку. Верхняя ее часть разлетелась на кусочки, пара унций меда с силой катапульты угодили в левую сторону жакета Пеннингтона Баркли и начали медленно стекать вниз.

Хозяин дома застыл как вкопанный – его изможденное лицо было бесстрастным.

– Раз, два, три, четыре… – стал он считать, закрыв глаза. – Пять, шесть, семь, восемь…

Эстелл отнюдь не выглядела обескураженной. Поставив треснувшую, но целую нижнюю часть банки на каминную полку, она ногой столкнула в очаг осколки стекла.

– Не будь таким раздражительным, Пен! Я очень сожалею, но ведь это твоя вина, не так ли? К тому же у тебя в гардеробной еще несколько таких жакетов.

– Точнее, два.

– Тогда иди переоденься, дорогой, и не устраивай сцен! Ты ведь будешь председательствовать на моем приеме, верно? Если, конечно, ты не забыл своего обещания…

– Не забыл. – Вытащив из правого кармана носовой платок, Пеннингтон принялся счищать им пятно от меда на груди, но вскоре отказался от этого намерения и сунул платок в карман. Мед впитался в ткань и перестал капать. Я ничего не забыл. Но твое чувство времени, Эстелл, оставляет желать лучшего. – Он взглянул на ручные часы. – Сейчас еще даже не без двадцати одиннадцать. Я, конечно, буду председательствовать на твоей церемонии. Если только…

– Что, если только?

– Если привидение из восемнадцатого столетия, согласно твоему пророчеству, не заявится через это окно и не утащит меня…

– Не надо, Пен!

– Но у тебя остается Ник, истинный глава семьи, который будет председательствовать вместо меня. А теперь, леди и джентльмены, я намерен переодеться. Вы можете счесть меня излишне привередливым, но я ненавижу показываться в грязной одежде. Я чувствую себя не только перепачканным медом, но и покрытым насекомыми. Вам же, хотя это может показаться невежливым, я предлагаю покинуть библиотеку. У меня осталось последнее замечание, предназначенное для ушей моей сестры, потом мы должны будем расстаться до одиннадцати часов.

– Нет, Пен, это я хочу кое-что сказать тебе. – Мощное контральто Эстелл звучало в библиотеке не хуже баритона ее брата. – Ответь мне на вопрос, ради моего и твоего душевного спокойствия! Как ты намерен поступить со своей блондинкой секретаршей? Неужели ты отвергнешь законную супругу и предпочтешь эту девушку?

– Ты абсолютно не права, Эстелл. Мисс Уордор ничего для меня не значит, и, видит бог, я ничего не значу для нее. Меня мучает совсем другая проблема – она не дает мне покоя.

– И что это за проблема?

– Кто отравил старого грешника в его собственном доме? – ответил Пеннингтон Баркли. – Сможем ли мы когда-нибудь узнать правду?

Настал момент, которого так ждал Гэррет Эндерсон.

Послышался щелчок, и дверь в коридор, откуда вошел доктор Фортескью, вновь приоткрылась. В проеме стояла Фей, Уордор, и на ее лице по какой-то причине был написан ужас.

Она выглядела так же, как в момент, когда Гэррет впервые увидел ее в поезде – бело-голубое платье, голубые туфли на босу ногу, – и так же теребила черепаховый портсигар. Но на сей раз оттуда не вылетела сигарета. Портсигар выскользнул из ее руки, упал на ковер и открылся, демонстрируя ряд сигарет с фильтром, придерживаемых полоской меди. Фей повернулась и выбежала, хлопнув дверью.

– Фей! – крикнула ей вслед Дейдри Баркли. – В чем дело?

Она тоже кинулась в коридор. Гэррет направился к портсигару…

Образ Фей, острое ощущение того, что она много для него значит, сразу свели на нет все иные соображения. Его больше не заботило, как они разыграют фарс первой встречи. Тем более, что у него появился предлог догнать ее.

– Вы уронили портсигар! – крикнул Гэррет.

Уловка не была удачной. Он поднял портсигар, обернулся, встретил иронический взгляд Ника и устремился в коридор за двумя женщинами.

Глава 9

Коридор, широкий и устланный мягкими коврами, хотя и тускло освещенный, тянулся на запад к еще одному занавешенному окну. Северная сторона этого крыла, очевидно, содержала только две длинные комнаты – библиотеку и гостиную, расположенные друг за другом. Выйдя из библиотеки, Гэррет увидел напротив три запертые двери. Вероятно, они вели в три комнаты на южной стороне коридора.

Дейдри Баркли стояла у средней двери, держась за ручку и словно охраняя вход. Она выглядела напряженной и встревоженной. Гэррет подбежал к ней.

– Где Фей? – спросил он.

– Она здесь – в бильярдной.

Карие глаза Дейдри уже не казались спокойными. Охваченная паникой, она вцепилась в руку Гэррета и заговорила быстро, как Эстелл:

– На этой стороне три комнаты. Одна – слева от меня, ближайшая к окну в конце коридора – музыкальная комната. Другая, справа от меня, – кабинет мистера Баркли. За ней… – Дейдри указала на восток, – коридор, выходящий в Центральный холл. Дальше, в восточную сторону, еще один коридор, утренняя комната и столовая, а позади буфетная дворецкого и комната экономки, хотя здесь не было ни того, ни другой с Первой мировой войны. Но это не важно. Гэррет… вы не возражаете, что я называю вас по имени?

– Конечно нет!

– Вы ведь старый друг Ника, не так ли?

– Да, но откуда вы знаете?

– И вы с Фей… Но это не имеет значения. За этой дверью бильярдная, но старый мистер Баркли установил там два столика для пинбола.

– Старый Кловис?

– Да. Он любил пинбол не меньше, чем бильярд. Мистер Кловис заказывал настоящие игральные машины в той фирме, которая снабжает лондонские салоны развлечений. Он даже приспособил чашу с монетами у каждого столика, чтобы все могли играть. Я никогда не видела его смеющимся, но иногда он улыбался, бросая пенни в щель и вызванивая очки на пинбольной машине.

– Вы говорили о Фей…

– Она только что вбежала в бильярдную, но не смогла запереть дверь там нет ключа. Вы не знаете историю Фей, верно? Не знаете, что с ней случилось?

– Нет, не знаю.

– Ну так узнаете сейчас. Каких только несчастий с ней ни произошло, а тут еще мой муж с этой фразой про отравление… Может быть, для нее было бы лучше все вам рассказать. Поговорите с ней, только помягче.

– Постараюсь.

И тут случилось непредвиденное.

– Прошу прощения, мэм, – послышался женский голос. Со стороны центрального холла появилась опрятная, довольно хорошенькая девушка лет восемнадцати-девятнадцати. Дейдри, столь же опрятная и более чем хорошенькая в своих черных слаксах и оранжевом свитере, быстро обернулась:

– Да, Филлис?

– У парадной двери два джентльмена.

– В такое позднее время? Кто они, Филлис? Что им нужно?

– Один из них – большой толстый джентльмен, весь надутый, как парус на ветру. Он говорит, что его зовут Фелл.

– Фелл? – воскликнул Гэррет, чувствуя, что события происходят слишком быстро. – Доктор Гидеон Фелл?

– Да, сэр. – Филлис снова обернулась к Дейдри: – Другой джентльмен помоложе и не толстый. Я позвала Фебу, а она говорит: „Это не джентльмен, а полисмен в штатском“. Не знаю, мэм, может, так и есть. По-моему, он шотландец, хотя по разговору так не скажешь.

– Филлис, его зовут Эллиот? – осведомился Гэррет. – Депьюти-коммандер отдела уголовного розыска?

– Эллиот! Я так и думала, что он шотландец! Но я не знала, что им ответить, мэм. Я сказала толстому джентльмену, что здесь никто не болен, и доктор у нас уже есть. Но джентльмен ответил, что он не такой доктор и что мистер Пен посылал за ним.

– Мистер Пен посылал за ним? – переспросила Дейдри.

Но их снова прервали. Сразу после появления Филлис дверь в библиотеку открылась. Некоторое время находящиеся в комнате прислушивались к разговору, а последние слова Дейдри подали сигнал к всеобщему исходу из библиотеки.

Первым вышел доктор Фортескью, который проковылял по коридору и скрылся в музыкальной комнате в заднем юго-западном углу дома. Следующей появилась Эстелл, двигающаяся быстрой кошачьей походкой, но задержавшаяся у двери бильярдной рядом с Дейдри и Гэрретом. Последними показались Эндрю Долиш и Ник, который закрыл за собой дверь.

– Прошу прощения, Эстелл, – заговорила Дейдри, – но Пен действительно посылал за доктором Гидеоном Феллом?

– Посылал он или нет, моя дорогая, но я хочу видеть доктора Фелла. Где эти двое мужчин, Филлис?

– У парадного входа, мисс Эстелл. Я сказала им…

– Ты должна была проводить их в гостиную. Не важно, я это сделаю. Эстелл повернулась к Дейдри. – Понимаете, дорогая, Пени немного знаком с добрым доктором. По крайней мере, они вели переписку на литературные темы. Сейчас доктор Фелл остановился в отеле „Полигон“ в Саутгемптоне – об этом сообщалось во вчерашнем „Эхе“. Кто-то представил в колледж Уильяма Руфуса в Саутгемптонском университете якобы оригинальную рукопись „Соперников“ Шеридана [31]31
  Шеридан Ричард Бринсли (1751–1816) – английский драматург


[Закрыть], и доктор Фелл приехал определить ее подлинность. „Соперники“… Это ведь тоже восемнадцатый век, не так ли?

– Разумеется, – согласился подошедший мистер Долиш. – Если нам повезет, мы рано или поздно выберемся из этого злосчастного столетия. А теперь, так как вы настаиваете, чтобы я просмотрел эти бумаги, я лучше отправлюсь домой. Вы сказали, машина на подъездной аллее?

– Возле гаража. Хью оставил для вас макинтош, хотя я уверяла его, что дождя не будет. А сейчас я должна поздороваться с доктором Феллом и рассказать ему…

– Да, но не вы одна, тетя Эсси, – прервал Ник. – Коль скоро дядя Пен выставил нас из библиотеки, я тоже хочу повидать доктора Фелла. Он единственный человек, который в состоянии нам помочь. Спросите Гэррета! Он близкий друг доктора Фелла и может нас представить. Пошли, старина, сейчас мы…

– Нет, – перебил его Гэррет, которому образ Фей не давал подумать ни о чем другом. – Иди и представляйся сам – он будет рад тебя видеть. Извини, но у меня сейчас другие дела.

– Идите в комнату, Гэррет! – шепнула Дейдри. – Я буду держать оборону, если понадобится. Нужно дать бедняжке отдохнуть от дурных шуток и двусмысленных замечаний. Идите!

Гэррет повернул ручку, скользнул внутрь, закрыл за собой дверь – и застыл как вкопанный.

Это была просторная комната с дубовыми панелями и резиновыми циновками. Три георгианских створчатых окна, закрытые, но не занавешенные, выходили на лужайку, видны были деревья и пролет каменной лестницы, спускающейся через кустарник к Лип-Бич. Над белой линией прибоя поднялся бледный полумесяц, предвещающий дождь.

В душной комнате свет горел под балдахином, находящимся над бильярдным столом. Единственным другим источником освещения служила стеклянная вертикальная панель пинбольной машины у левой стены. Фей стояла у пинбольного стола, не глядя на него. Несколько секунд она не смотрела и на Гэррета, потом повернулась к нему, подняв голову. Духота в помещении действовала на легкие Гэррета, а выражение лица Фей – на его сердце.

– Фей…

– Ты нарочно последовал за мной, не так ли?

– Конечно. Разве ты не знаешь, что я всегда буду за тобой следовать?

– В какой-то момент мне этого хотелось. Но теперь я думаю, что тебе не стоило этого делать. Это нехорошо, Гэррет!

– Нехорошо думать, что все в мире так плохо. Ник бы сказал: „Перестань распускать нюни, малышка“. К сожалению, я не умею так говорить. Может быть, сыграем в пинбол?

– Нет!

– Давай хотя бы попробуем. Смотри!

На светящейся панели виднелась надпись красными буквами: „Африканское сафари“. Фигура охотника в тропическом шлеме и рубашке цвета хаки направляла ружье в сторону желто-зеленой растительности, очевидно обозначающей джунгли. Рядом с пинбольным столом стоял табурет с глиняной чашкой, наполненной монетами. Гэррет взял один пенни, опустил его в щель и оттянул ручку назад. Пружина выпустила шесть маленьких, но тяжелых металлических шариков, направив один из них на дорожку сбоку стола.

Гэррет оттянул ручку до отказа.

– В былые времена, когда табак не облагался такими пошлинами, можно было выиграть пять сигарет, набрав двадцать пять тысяч очков. Давай посмотрим, что произойдет теперь.

Он отпустил ручку с громким щелчком.

Шарик вылетел с дорожки и быстро завертелся. Весь стол, казалось, ожил. На экране замелькали призрачные фигуры: лев появился из джунглей, прыгнул и получил пулю. Шарик стал бешено вращаться под звон колокольчиков и мелькание разноцветных огоньков, потом исчез. Гэррет посмотрел число очков, обозначенное красными цифрами внизу панели.

– Шесть тысяч, – сказал он. – Со львом мы разделались. Теперь на очереди носорог и крокодил. Займемся ими или поищем другой метод борьбы с твоим приступом уныния?

– Бесполезно. – Фей шагнула назад, держа под мышкой сумочку. – Я говорила, что это грязная история, но ты не знаешь, насколько она грязная. Ты думаешь, что можешь все понять, так как читал о таких вещах. Но этого не в силах понять никто, кого это не коснулось и не потащило на дно.

– Чего „этого“?

– Убийства, – ответила Фей. Она отошла еще дальше, прижимая к себе сумочку. – Конечно, это не было убийством, но некоторые думали иначе. Они считали, что это сделала я, – даже теперь меня могут арестовать. Этим вечером я шла по подъездной аллее следом за этими людьми.

– О чем ты, дорогая? За кем ты шла?

– За доктором Феллом и мистером Эллиотом! Они оставили машину у въезда на аллею. Я приехала на автобусе из Саутгемптона, пошла по траве, чтобы они меня не услышали, и проскользнула в заднюю дверь. Мистер Эллиот – третий по званию в отделе уголовного розыска; старше него только коммандер и заместитель комиссара. А доктор Фелл… думаю, я могла бы рассказать ему кое-что, но он в некотором отношении пугает меня еще сильнее. Один раз мне показалось, что мистер Эллиот повернулся и посмотрел прямо на меня. Не думаю, чтобы мы когда-нибудь встречались, но он мог видеть мою фотографию. Раз они здесь, все выйдет наружу, и ты окажешься в этом замешанным. Хотя мистер Баркли, очевидно, уже обо мне знает. Слышал, что он сказал в библиотеке? „Кто отравил старика в его собственном доме? И поможет ли нам это узнать правду?“ Ты знаешь, о чем он говорил, Гэррет?

– Да, знаю. Он говорил о сэре Хорасе Уайлдфере, судье, жившем в восемнадцатом веке, который устраивал здесь невесть что.

– Не может быть! Он имел в виду старого мистера Джастина Мейхью из Дипдин-Хаус неподалеку от Барнстоу в Сомерсете.

– Фей, ты спятила! И кто такой этот мистер Джастин Мейхью из какого-то там Хауса в Сомерсете? Кем бы он ни был, Пеннингтон не говорил о нем ни единого слова.

– Может быть, я спятила. Иногда я сама так думаю. Я только знаю, что теперь все станет известным и тебя вываляют в грязи заодно со мной.

К этому моменту Фей уже добралась до окна. Позади нее луна светила над Солентом. Близость Фей – ее темно-голубые широко расставленные глаза под темными изогнутыми бровями, очертания ее рук и плеч – слишком ярко напоминала ему о такой же луне в другое время и в другом месте и о сценах, которые она тогда освещала.

– Ты в самом деле думаешь, что меня может оттолкнуть то, в чем ты замешана? Между прочим, я говорил, что люблю тебя?

– О, как бы я хотела, чтобы ты мог сказать мне это. Но ты не должен. И не трогай меня, пожалуйста! Я могу наделать глупостей, и тогда все станет еще хуже. Стой на месте, Гэррет, и слушай!

– Ну?

– Мое имя, прежде чем я изменила его законным образом по одностороннему обязательству, было Фей Саттон. Это произошло более года тому назад – в марте шестьдесят третьего. Как по-твоему, насколько часто встречается фамилия Саттон?

– Не думаю, чтобы она была очень распространенной.

– Тогда ты ошибаешься. В лондонском телефонном справочнике четыре колонки Саттонов – от А. Саттона в Торринг-Парке до Саттон-Вейна в Стэнхоуп-Гарденс и Саттон-фиша с Грейт-Портленд-стрит. К тому же…

– К тому же есть еще Саттон-ин в Кэмберуэлле и Саттон-Заг в Колни-Хэтч? Почему ты не смеешься, Фей? Это пошло бы тебе на пользу.

– Потому что это не смешно, дорогой.

– Ладно. Давай договоримся, что мы не будем надрываться от хохота только потому, что кого-то зовут Саттон. Если подумать, это чертовски хорошая фамилия. А теперь – что все это значит?

Фей отошла к бильярдному столу, бросила на него сумочку и с отчаянием посмотрела на Гэррета.

– В начале шестьдесят второго года, еще под фамилией Саттон, я откликнулась на объявление и стала секретарем мистера Мейхью, ушедшего на покой биржевого маклера. Барнстоу – маленькая деревушка в Уэст-Кантри, милях в шести от Бата. Мистер Мейхью был старше мистера Баркли и не похож на него, хотя тоже был склонен к меланхолии. Мы с ним отлично поладили. Летом он попросил меня выйти за него замуж.

– Поладили, говоришь? Ты была его…

– Нет! – Фей широко открыла глаза. – Как я уже говорила тебе, я не пуританка и никогда ею не притворялась. Но на твой вопрос я отвечаю – нет, нет и еще раз нет!

– А что ты ответила на его предложение?

– Разумеется, тоже нет. Мистер Мейхью был вдовцом со взрослыми сыном и дочерью. Но дело даже не в его возрасте. Он был довольно странным человеком и не слишком мне нравился – я даже побаивалась его. К тому же меня всегда пугал брак, так как я привыкла сама зарабатывать себе на жизнь. Но он, казалось, отмахивался от всех моих доводов. Мистер Мейхью заявил, что мне лучше выйти за него, так как он составил завещание в мою пользу. А затем одним октябрьским утром его нашли умершим от чрезмерной дозы снотворных таблеток. На дознании выяснилось, что у мистера Мейхью был рак. Его врач сообщил ему это, и он согласился на операцию, которая могла его спасти, но потом предпочел покончить с собой. Мистер Мейхью действительно составил завещание в мою пользу, но не подписал его. Однако люди говорили, что я не знала об отсутствии подписи. Хуже всего то, что это были мои таблетки пузырек он взял в моей комнате. Теперь ты понимаешь, Гэррет?

– Да.

Голос Фей дрогнул:

– Постоянные разговоры, сплетни, перешептывания! Полицейский инспектор: „Ну, мисс, если вы снова мне расскажете…“ Коронер на дознании: „Разумеется, мисс Саттон…“

– А каков был вердикт?

– Самоубийство в состоянии психической неуравновешенности. Но, думаешь, это помогло? „Ну, мисс, это только вердикт коронера – мы всегда можем от него отказаться, если найдем доказательства чего-то другого“. И сын с дочерью туда же! „Почему вы все еще здесь? Раз вы отвергли старика, то почему продолжали у него работать?“ А куда я могла уйти?

– Спокойно, Фей!

– „Вы думали, что сумеете его одурачить? Думали, он забудет, что делал вам предложение? Вы не знали, что он не подписал это завещание?“ И где бы я ни появлялась, репортеры меня фотографировали. Пресса никак не унималась. Неужели ты не читал об этом в газетах, Гэррет?

– Если ты помнишь, в октябре шестьдесят второго меня не было в Англии. Я находился в Нью-Йорке, наблюдая за мерзостью под названием „Дворец дяди Тома“.

– Впрочем, возможно, шумиха была не такая уж сильная – мы всегда преувеличиваем то, чего боимся. Я думала, что сойду с ума. Мой рассудок спасло лишь то, что я не фотогенична.

– Не фотогенична? Если ты имеешь в виду…

– Только, пожалуйста, не делай мне комплиментов! Я имела в виду лишь то, что плохо получаюсь на фотографиях. К тому же они обычно публикуют самые неудачные снимки. Но мысль о том, что меня могут узнать, заставляла меня шарахаться от камер, как будто я отравила половину своих соседей. Теперь тебе должно быть понятно, что произошло потом. Я рассказала тебе в Париже, что моя тетя умерла, оставив мне маленькое наследство. Это чистая правда. Девичья фамилия моей матери Уордор – тетя была ее сестрой. Я могла получить наследство при условии, что сменю фамилию на Уордор.

Стоя возле бильярдного стола, Фей задумчиво проводила пальцами по его краю. Электрический свет от лампы над столом поблескивал на ее гладких волосах и подчеркивал матовую бледность кожи. У западной стены стояла еще одна – неосвещенная – пинбольная машина. Не глядя в ту сторону, Фей снова повернулась к Гэррету.

– Конечно, я хотела получить наследство, – продолжала она. – Но меня пугала публичная процедура перемены фамилии. И конечно, пресса! Репортеры всегда говорят, что у них наилучшие намерения, но они становятся абсолютно безжалостными, когда чуют сенсацию. Я боялась, что они свяжут Фей Саттон, которая хочет изменить фамилию, с Фей Саттон из Дипдин-Хаус в Барнстоу, которую полиция надеялась – и все еще надеется – арестовать за убийство.

– Но ведь ты никого не убивала. Полиция не может повредить тебе, если у них нет никаких доказательств.

– Кого заботят доказательства? Достаточно подозрений, чтобы искалечить человеку жизнь.

Фей подошла к нему. Гэррет коснулся ее протянутой руки, и девушка вернулась к столу.

– Очевидно, я тревожилась напрасно. Либо наследство было слишком маленьким, чтобы привлечь внимание прессы, либо они просто проморгали это событие. Не было ни репортеров, ни камер, ни вспышек. В мае я поехала за границу и встретила тебя. Эти десять дней были самыми счастливыми в моей жизни.

Но даже рядом с тобой в Париже я не забывала о случившемся. Перед отъездом Дейдри устроила меня секретарем к мистеру Баркли – я должна была приступить к работе после возвращения…

– Этому нужно положить конец, Фей! Ты пережила трудное время, но теперь все кончено, и мы можем об этом забыть.

– Не кончено и никогда не будет кончено! Что случилось здесь этим вечером, Гэррет?

– Хотел бы я знать правду.

– Но что именно произошло? Как я говорила, я шла по аллее позади доктора Фелла и мистера Эллиота. Они беседовали о призраках, проходящих сквозь стену. Я проскользнула в дом через заднюю дверь и направилась в библиотеку сообщить мистеру Баркли, что привезла нужные ему книги и оставила их на столе в главном холле. Я могла бы поклясться, что он ничего обо мне не знает. Из газет на глаза ему попадаются только „Тайме“, „Дейли телеграф“ и, может быть, саутгемптонская „Эхо“, но даже в них он редко заглядывает. Но как только я открыла дверь…

– Он ничего о тебе не знает! Дейдри ведь сказала тебе, что его слова никакого отношения к тебе не имели.

– Дейдри сказала еще кое-что. Я выбежала из библиотеки, наверняка являя собой ужасное зрелище. Дейдри бросилась за мной. Перед тем как я спряталась здесь, она что-то выпалила о хождении сквозь стену и холостых патронах. Дорогой, ты должен мне все рассказать! – Внезапно Фей напряглась и указала рукой в сторону западной стены. – Что это, Гэррет? Что это за звуки?