355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джон Дикки » Cosa Nostra история сицилийской мафии » Текст книги (страница 8)
Cosa Nostra история сицилийской мафии
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 01:31

Текст книги "Cosa Nostra история сицилийской мафии"


Автор книги: Джон Дикки


Жанры:

   

Юриспруденция

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Братство Фавара: мафия в «Серном крае»

В начале девятнадцатого столетия на золотистых холмах внутренней Сицилии начали появляться бледно-желтые пятна. Остров обладал своего рода природной монополией на один из основных материалов промышленной революции – серу, которую использовали в производстве множества товаров, от фунгицидов и удобрений до бумаги, пигментов и взрывчатки. Равнины и холмы юго-западных провинций Агриженто и Каль-танисетта перекапывались в поисках серы, залегавшей под землей толстыми пластами. Походило на то, будто начали, наконец, проявляться симптомы некоего геологического заболевания. В тех местах, где добывали серу, нередко можно было углядеть призрачный голубоватый дымок над calcaroni– нагромождениями породы, из которой выпаривали коричневую жидкость. Дым отравлял окрестные земли и губил здоровье животных и людей. А работа на серных копях была сущим адом: обмороки случались постоянно, любой пожар приводил к тому, что люди задыхались от ядовитых паров сернистого газа. В 1883 году на копях погибло сто человек – и это считалось в порядке вещей.

Серные копи Сицилии клеймились позором в национальной прессе – и не только из-за ущерба, которому подвергалось здоровье рабочих. Итальянское общественное мнение более всего было озабочено здоровьем мальчиков, самым младшим из которых было по семь-восемь лет; их нанимали, чтобы возить породу от разреза к calcaroni. Жизнь этих детей представляла собой настоящий кошмар: мизерную плату забирали родители, а ребятишкам в награду за труды изредка доставались кружка с вином или окурок сигары. Огромные корзины с камнями деформировали позвоночник. Вдобавок непредвзятые свидетели упоминали о «диких инстинктах злобы и аморальности»; на серных копях процветала педерастия.

В марте 1883 года в Фаваре– городке в самом центре «Серного края» недалеко от юго-западного побережья Сицилии – в полицию обратился железнодорожный служащий, который заявил, что его пригласили вступить в тайное республиканское общество под названием «Фрателланца», то есть «братство». Пригласил его некий строитель, сообщивший, что в братстве приняты особые опознавательные знаки, которые следует изучить, дабы не подвергнуться случайному нападению других членов общества. В этих словах служащий ощутил угрозу для себя и предположил, что за «братством» скрывается криминальная организация.

Эти показания были даны после того, как Фавара несколько недель пребывала в страхе. Все началось вечером 1 февраля, когда двое в капюшонах застрелили мужчину близ таверны, где праздновалось крещение новорожденного. Полиция предположила, что стрельба стала результатом ссоры в таверне, а то обстоятельство, что никто из участников праздника не смог опознать убийц, истолковала как соучастие в преступлении. В итоге все, кто находился в таверне, были арестованы.

По Фаваре между тем гулял слух, что убитый являлся членом преступного синдиката. На следующий день этот слух получил подтверждение – за городом было обнаружено тело члена конкурирующей шайки. Его убили выстрелом в спину и отрезали ему правое ухо. Внезапно Фавара очутилась на грани гражданской войны. В последующие дни члены обеих групп старались не выходить на улицы поодиночке, держались настороженно и не выпускали из рук оружие. Но затем напряжение неожиданно спало, кровопролитная стычка так и не состоялась. Лишь когда в участок обратился железнодорожный служащий, полиция сумела реконструировать события.

За период с марта по май 1883 года в Фаваре и окрестностях было арестовано более двухсот человек. Одного из лидеров «Фрателланцы» задержали в разгар обряда посвящения двух новых членов. Поразительно – он имел при себе текст устава криминальной организации. На допросе он показал, что члены «братства» тянули жребий, чтобы решить, кто из них совершит убийство, спланированное боссами. Последовали и другие признания. Из дальних гротов, высохших колодцев и заброшенных разрезов доставались скелеты жертв. Были обнаружены другие копии устава «братства» и схема организации.

Суд над членами «Фрателланцы» в 1885 году проходил в переоборудованном помещении церкви Святой Анны в Агри-женто. На скамье подсудимых, скованные друг с другом, выстроились четырьмя рядами сто семь обвиняемых. Многие отрицали свою вину, ссылаясь на то, что прежние показания были получены под пытками. Впрочем, тактика не сработала: «братьев» признали виновными и приговорили к тюремному заключению. Это был редкий успех в борьбе правосудия с мафией.

Расследование данного дела позволило полиции узнать много интересного о криминальной организации, сложившейся за пределами Палермо, в «Серном крае» провинций Агри-женто и Кальтанисетта. Следователи представили суду многочисленные доказательства преступной деятельности «братства», но не смогли – или не захотели – оценить степень влияния этой организации на жизнь Фавары. Сегодня можно с уверенностью говорить о том, что «братство» было куда более сложной и опасной организацией, нежели рассудили власти. В том, что мафия так долго продержалась в «Серном крае» и в остальной Западной Сицилии, отчасти виновато именно государство, недооценившее степень угрозы.

Полиция узнала о «братстве», когда ему едва исполнилось несколько недель. Оно сложилось на встрече боссов двух криминальных группировок Фавары, которые сошлись, чтобы обсудить всплеск насилия в городе после убийства у таверны. Как ни удивительно, учитывая интересы на кону и жестокость обеих сторон, на встрече было не только достигнуто перемирие, но и заключено соглашение об объединении.

Устав «братства» был старше его самого: обе банды этим правилам следовали еще с тех пор, когда они действовали по отдельности. Всякому, наслышанному об истории доктора Галати и мафии Удиторе, эти правила покажутся чрезвычайно знакомыми. Вот, к примеру, ритуал посвящения: кандидату укалывают палец, чтобы размазать кровь на святом образе. Когда образ сжигается, посвящаемый произносит клятву: «Клянусь своей честью хранить верность Братству, как Братство верно мне. И как горит этот святой с несколькими каплями моей крови, так и я готов сгореть и пролить свою кровь за Братство. Как этот пепел и эта кровь уже никогда не вернутся в прежнее состояние, так и я никогда не покину Братство». В организации насчитывалось около пятисот членов, завербованных из поселений в окрестностях Фавары, поэтому «братству» требовался и ритуал опознания. Подобно ритуалу Палермо, разговор начинался с больного зуба. (В докладе главного прокурора Палермо министру юстиции в 1877 году утверждалось, что этот ритуал принят на острове повсеместно.)

Структура «братства» во многом напоминала структуру Коза Ностры, описанную столетие спустя Томмазо Бушеттой. Организация делилась на decine– десятки; у каждой десятки имелся руководитель, известный только своим подчиненным и верховному боссу.

Следователи также выяснили, что отношения между членами «братства» считались более священными, чем кровные узы. Один из фаварских мафиози, Розарио Алаимо, рассказал полиции, как «братья» вызвали его в таверну, чтобы сообщить, что его племянник оказался предателем; ему предоставили выбор между убийством племянника и собственной смертью. Он выбрал первое, причем страх заставил его произнести тост: «Вино сладко, но человеческая кровь слаще». Несколько дней спустя он помог заманить племянника в ловушку, и тот был убит. В доказательство своих слов Алаимо отвел полицейских к полуразрушенному замку, где спрятали тело убитого. По возвращении в камеру он повесился. Говорили, что он хотел покончить с собой способом, наиболее близким к тому, которым расправились с его племянником, – а юношу задушили удавкой.

Даже сегодня мафия прилагает немалые усилия к тому, чтобы в полной мере использовать преимущества кровного родства. Поскольку родственные узы помогают крепить единство семьи, в организацию часто принимают племянников, братьев и сыновей мафиози. Однако привязанность к родственнику может быть и дестабилизирующим фактором, если она мешает выполнению первого правила мафиозного устава – подчинению capo. Поэтому мафиози вынуждены время от времени доказывать, чему в жизни они привержены более всего. Если у мафиозо есть брат, тоже «человек чести», и если этот брат нарушает устав, мафиозо, вероятнее всего, предложат тот же трагический выбор, который «братья» предложили Алаимо – убить брата своими руками или погибнуть вместе с ним. Кровные узы важны, но преданность «фирме» важнее. Для некоторых «людей чести» убийство члена семьи становится даже предметом гордости. Как похвалялся в 1980-е годы мафиозо Сальваторе «Тортуччо» Конторно: «Я единственный, кто моет руки в собственной крови».

Сходство устава «братства» с правилами coscheиз Палермо поражало следователей еще в 1883 году, но, как представляется, важность этого обстоятельства ускользнула от внимания криминалистов той поры. Фаваро и Палермо находятся на противоположных побережьях острова, их разделяет сотня километров гористой местности и ужасных дорог. Тот факт, что мафия в обоих городах придерживалась схожих правил, объясняется, быть может, совместным нахождением главарей «братства» и бандитских боссов Палермо в тюрьме на острове Устика. Именно в тюрьме они познакомились, и фаварцев, вполне вероятно, приняли в мафию. После освобождения они, естественно, продолжали поддерживать контакты с мафиози из других областей Сицилии. Чтобы стать мафиозо, требовалось вступить в местную шайку, после чего перед человеком открывались широчайшие возможности для установления связей в преступном мире.

Следователи сочли обряды, связывавшие членов фаварского сообщества в единое целое, «примитивными». Они полагали, что побудительными мотивами деятельности «братства» являлись «первобытные инстинкты» вендетты и омерты. Один из магистратов писал о «варварском мистицизме» обряда посвящения; тост, которым Алаимо согласился убить собственного племянника, этот человек охарактеризовал как «чистой воды каннибализм».

Слова «примитивный», «дикарский», «отсталый» как нельзя лучше выражают слепоту итальянского общества девятнадцатого столетия по отношению к мафии. В данном случае они способствовали отвлечению внимания следователей от роли, которую «братство» вне всякого сомнения играло в экономике провинции. Из ста семи человек, осужденных за участие в преступном сообществе, 72 работали на добыче серы. Среди них были как простые рабочие, так и инспекторы, и даже владельцы мелких разрезов. Этот совместный деловой интерес, по всей видимости, объясняет ту легкость, с которой две соперничающих банды объединились во «Фрателланцу»: экономическая рациональность одолела жажду мести. Следствие также раскрыло сеть покровителей «братства» – землевладельцев, аристократов, бывших градоначальников… Никто почему-то не поинтересовался, с какой стати эти люди решили облагодетельствовать своим покровительством «дикарей».

Несмотря на свою поистине адскую сущность, серные разработки на Сицилии велись с применением не менее сложных производственных технологий, чем на плантациях цитрусовых. Мальчики, с которыми обращались немногим лучше, чем с бессловесным скотом, находились в самом низу длинной лестницы подрядчиков и субподрядчиков. Земельное дворянство сдавало территории в аренду предпринимателям, те нанимали инспекторов за процент от выработки, инспекторы же находили маркшейдеров, охранников и старателей. Чем длиннее становилась цепочка, тем равномернее распределялись риски производства товара, пользовавшегося международным спросом.

Старателям – их называли «добытчиками» – платили сдельно. Именно они подряжали ребятишек. Они славились своим упорством, буйным характером и склонностью к шумным попойкам и ссорам с нередким летальным исходом. По меркам того времени (и места, где велись работы) их никак нельзя назвать бедняками; в известном смысле они были предпринимателями. Некоторым из них подчинялись трое-четверо менее удачливых. Многие не упускали случая щегольнуть своим добытым тяжким трудом положением. Англичанка, вышедшая замуж за сицилийского землевладельца из «Серного края», оставила нам такой портрет типичного старателя: «Одевается он весьма вычурно, и по воскресным дням можно видеть, как он вышагивает по улице в изящном черном сюртуке, в высоких лакированных сапогах с отворотами и в широком черном, с зеленой оторочкой плаще с капюшоном». (Неясно, были ли плащи с капюшонами, которые носили члены «братства», знаком принадлежности к обществу или признаком достатка старателей – или тем и другим одновременно.)

Конкуренция в добыче серы была крайне высока. И, как это повелось в Западной Сицилии, конкуренция неизбежно порождала насилие. На каждой ступеньке иерархической лестницы, от землевладельца до последнего старателя, организованное насилие и умение им пользоваться считались важнейшим экономическим преимуществом. Предприниматели, управляющие, инспекторы, охранники и старатели образовывали картели, чтобы выжить конкурентов. Как и лимонные плантации вокруг Палермо, серные копи стали настоящим рассадником преступности.

Если отказаться от порочной, по своей сути «дикарской», теории, дело «Фрателланцы» может дать нам представление о том, как складывалась в мафии фигура крестного отца. Отнюдь не случайно убийство, после которого возникло «братство», было осуществлено на праздновании крещения новорожденного. Убить человека на таком празднике – значит уязвить гордость не только семьи убитого, но всей конкурирующей банды. Вот почему это убийство вызвало столь жестокую реакцию – выстрел в спину и отрезание правого уха.

На Сицилии, как и в Южной Италии в целом, крестины важны не столько потому, что новорожденный становится членом общества, сколько из-за того, что благодаря им в семью вступает новый крестный. Обряд крещения делает отца ребенка и крестного отца compari– «со-отцами». Это чрезвычайно знаменательное событие: даже братья, ставшие compari, вынуждены отказаться от привычного «tu» («ты») и перейти на официальное «voi» («вы»). До конца своих дней «со-отцы» обязаны выполнять просьбы друг друга – просьбы какого угодно свойства. Крестьяне и старатели любили рассказывать о страшных муках, которым Иоанн Креститель, святой покровитель compari, подвергает тех, кто предает своих «со-отцов».

Этот социальный институт, известный под названием сот-paratico, действует, образно выражаясь, наподобие клея – он расширяет кровные узы, обеспечивает дружбу, мир и сотрудничество. Двое схватившихся на ножах вполне могли отказаться от кровопролития и стать compari, дабы избежать стычки, способной нанести урон семьям обоих. Батрак мог пригласить в крестные своему ребенку влиятельного человека, пообещав ему послушание и верность в надежде на возможные милости. Удачный выбор крестного отца для ребенка мог принести работу на серных копях, земельный участок в аренду, ссуду или милостыню.

Впрочем, положение крестного отца обязывало ко многому. Сицилийское выражение «fariiсотрап» («вести себя как со-отец») означает также человека, готового участвовать в противозаконном предприятии, помогать совершить преступление. Связь между сотрап скрепляет общество, но она также объединяет людей криминальными интересами. Мафиози часто скрепляют узы внутри организации, становясь сотрап. Старших «людей чести» иногда именуют «крестными отцами» в знак уважения, поскольку этот статус является исключительно значимым в обществе. Даже сегодня мафиозный крестный отец участвует в посвящении кандидата (его рождении в качестве мафиози), как compareучаствует в крещении новорожденного.

Мафия с самого начала использовала весьма изощренные методы проникновения в сицилийскую экономику – и не менее изощренные способы восприятия и адаптации тех традиций верности в сицилийской культуре, которые могли пригодиться для ее смертоносных целей. Другими словами, мафия никогда не была «отсталой», сколько бы ни утверждали обратное.

Глава 3 Коррупция в эшелонах власти: 1890–1904 гг
Новое поколение политиков

Убийство Нотарбартоло

Маркиз Эмануэле Нотарбартоло ди Сан-Джованни был первым «высокопоставленным лицом», первым представителем сицилийской элиты, павшим от рук мафии. Лишь спустя столетие после возникновения мафии ее жертвой стала фигура такого уровня. Эмануэле Нотарбартоло был одним из выдающихся граждан Сицилии. В 1870-е годы он в течение трехлетнего срока занимал пост мэра Палермо. Его правление отличалось бескомпромиссной честностью. Решительная борьба Нотарбартоло с коррупцией в таможенной службе сделала его врагом мафии. Затем он был назначен управляющим Банка Сицилии. На этом посту Нотарбартоло оставался вплоть до 1890 года. Выполняя поставленную задачу, он всегда действовал открыто и энергично, что в конечном счете стоило ему жизни. Случившееся в 1893 году убийство и серия сенсационных судебных процессов, которые имели место в течение всего последующего десятилетия, раскололи сицилийское общество и привели в шок всю Италию, выставив напоказ связи мафии с политиками, судебными чиновниками и полицией. Если процесс, подготовленный Санджорджи, не получил общенационального значения и практически не освещался в центральной прессе, то дело Нотарбартоло, напротив, стало новостью номер один.

Много лет спустя ставший морским офицером сын Нотарбартоло, Леопольдо, написал биографию своего отца. Рассказывая о трагедии Нотарбартоло, он сообщает и о той роли, которую сам сыграл в последовавшие за убийством ужасные дни. Убитый горем и охваченный воспоминаниями об отце, лейтенант Леопольдо, которому тогда было всего лишь двадцать три года, вспоминает события трех последних месяцев, которые он, находясь в отпуске, провел в кругу семьи. Леопольдо пытался найти хотя бы малейший намек, который подсказал бы ему, кто мог убить отца. Мысленно он возвращался к тем временам, когда он и все его родственники вместе проводили время в семейном поместье Мендолилла. Это поместье воплотило в себе все, что так ценил отец юноши. Оно было символом упорного труда и убежищем, на время освобождавшим от забот, которыми кишел город в сорока километрах к северо-западу. Теперь это поместье должно было стать памятником Нотарбартоло старшему.

Эмануэле Нотарбартоло купил поместье Мендолилла, когда Леопольдо едва вышел из младенческого возраста. Тогда это было унылое место – сто двадцать пять гектаров засушливой земли на левом берегу реки Торто. В самом низу круто поднимавшегося вверх участка лежал каменистый треугольник, на котором росли только дикие олеандры. (Торто является типичной для Сицилии рекой – стремительный поток зимой, летом река пересыхает и превращается в каменистую лощину.) Единственным строением на всем участке была убогая каменная лачуга, находившаяся в двух часах верховой езды от ближайшей железнодорожной станции. На прилегающих к поместью необычайно скверных дорогах промышляли бандиты:

На глазах подраставшего Леопольдо отец превращал Мендолиллу в образцовую ферму. Несмотря на чрезвычайную занятость на посту управляющего Банка Сицилии, Эмануэле Нотарбартоло уделял ферме все свободное время и вкладывал в нее все деньги, которые оставались после того, как он оплачивал то, что считал самым необходимым: образование детей. Он обладал духом первопроходца, осваивающего новые земли, и отказывался сдавать участок в наем, как это делало большинство людей его положения. Он также отказывался нанимать работников из ближайшего городка Каккамо, пользовавшегося дурной славой оплота мафии. Постепенно завоевав доверие местных крестьян, он воспользовался их услугами, чтобы возвести защитную стену со стороны реки, затем посадил горный ильм и кактусы, укрепил осыпавшийся склон, посадив сумах – кустарник с крепкими корнями (весной весь склон был покрыт крошечными цветками желтоватого цвета). Летом крестьяне собирали листья сумаха, высушивали их, мелко нарезали и несли в дубильные мастерские

Палермо. Водоснабжение осуществлялось с помощью подземных источников, обнаруженных на территории фермы. Были посажены лимонные и оливковые деревья, а также виноград. Масло и вино хранились в огромном подвале нового дома, построенного на самом высоком месте. Все кирпичи приходилось доставлять на мулах со станции Скьяра. Перед самой смертью Эмануэле Нотарбартоло работал над планом строительства часовни для крестьян. Мендолилла была чем-то наподобие местного воплощения Утопии. (Подобные Нотарбартоло просвещенные консерваторы желали воплотить эту мечту по всей Италии. Они знали о нищете и нестабильности, в которой пребывало недавно образованное государство, равно как и о беззаконии, царившем в большинстве сельских районов юга Италии. В то же самое время их пугали социальные конфликты, принесенные индустриализацией в страны Северной Европы. Именно поэтому они пытались изобрести свой, более патриархальный и сельский, вариант капитализма, с помощью которого намеревались без особых потрясений войти в современную эпоху.) Что касается Нотарбартоло, для него Мендолилла была не только вложением денег, но также школой упорного труда и знакомства со взглядами низшего сословия и среднего класса.

По воспоминаниям Леопольдо, тринадцатого января 1893 года они с отцом в последний раз провели вместе весь день. Они объездили верхом поместье, заглянули в каждый его уголок. С тех пор как отец оставил службу в Банке Сицилии, у него появилась возможность уделять больше времени земельному участку. В тот вечер он сидел за своим большим квадратным столом, записывая то, что увидел днем. Пока он работал, Леопольдо от нечего делать открыл какой-то ящик и обнаружил в нем большую жестяную коробку, в которой лежало множество патронов для револьвера и винтовки.

– Похоже на артиллерийский погреб линкора, – заметил Леопольдо.

Улыбнувшись, отец отложил ручку и стал показывать сыну средства безопасности, которые имелись в кабинете. Потолочное перекрытие было сделано из огнеупорных кирпичей, поддерживаемых стальными балками. Необычайно тяжелая дверь запиралась новейшим английским замком. Одно окно позволяло вести наблюдение за довольно широким участком сельской местности, а другое выходило на единственный въезд во двор.

– Когда я здесь, – подвел итог барон Нотарбартоло, – мне никто не страшен. Имея в своем распоряжении такое оружие и храброго человека, которому можно доверять, я могу выдержать нападение двадцати преступников.

Отец замолчал, а Леопольдо подумал, что Мендолилла была Утопией, которая требовала надежной защиты.

– Впрочем, все это чепуха, – добавил Эмануэле, пожав плечами. – Если они захотят добраться до меня, то поступят так же вероломно, как в первый раз.

Эта фраза осталась в памяти Леопольдо. Отец имел в виду события 1882 года, когда он при весьма загадочных обстоятельствах был похищен бандитами. Именно этот эпизод заставил Эмануэле Нотарбартоло побеспокоиться о своей безопасности. Пока шли переговоры о выкупе, его целых шесть дней продержали в крошечной пещере на холмах, а потом передали в руки властей. Выкуп был единственной альтернативой лобовой атаки, которую угрожали предпринять власти. Спустя несколько дней после освобождения отца, главаря похитителей обнаружили мертвым на дороге в Каккамо. Кто-то несколько раз выстрелил ему в спину. Затем некто, пожелавший остаться неизвестным, сообщил полиции о местонахождении остальных бандитов, которые после перестрелки были схвачены на принадлежавшей какой-то баронессе вилле в Виллабате. (Этот пригород Палермо пользовался дурной славой, поскольку в нем было полно мафиози.) Тайна похищения так и не была раскрыта, но у Эмануэле Нотарбартоло имелись серьезные подозрения. Позднее, мысленно возвращаясь к тем ужасным дням после смерти отца, Леопольдо невольно задавался вопросом: не было ли связи между похищением барона и последующим его убийством?

В последний раз Леопольдо видел своего отца в гавани Палермо. Это случилось 18 января, то есть со времени совместной прогулки по поместью не прошло и недели. Юноша находился на борту парохода, отплывавшего в Неаполь – пересадочную станцию на пути в Венецию, где ему надлежало прибыть на корабль, направлявшийся в Соединенные Штаты. С того момента, как Леопольдо уехал на учебу в военно-морской колледж, он ни разу не оставался дома так долго, как в три последних месяца перед убийством. Тогда он впервые общался с отцом на равных. Разговаривая как мужчина с мужчиной, они делились мыслями о бизнесе, политике и карьере. Когда пароход отдавал швартовы, Леопольдо стоял на корме. Он пристально наблюдал за портовой суетой, и вдруг заметил знакомую фигуру: отец махал ему с палубы какого-то крохотного суденышка. В следующий миг кораблик исчез из вида, скользнув в щель между двумя большими пароходами.

Поздним утром 1 февраля 1893 года, после двухчасовой поездки на лошади из Мендолиллы до железнодорожной станции Скьяра, Эмануэле Нотарбартоло поднялся в пустое купе первого класса поезда до Палермо. Только теперь он мог позволить себе расслабиться. В течение всех десяти лет, прошедших после похищения, он вел себя крайне осторожно и никогда не ездил по сельской местности без оружия. Но ему и в голову не приходило, что бандиты могут напасть на поезд, поэтому он снял винтовку и осторожно положил ее на сетчатую полку для багажа, прямо над головой. Положив следом плащ, шляпу и пояс, он устроился поудобнее у окна, рассчитывая либо вздремнуть, либо дождаться, когда поезд, следуя направлению береговой линии, повернет на запад и за окнами засинеет гладь Тирренского моря.

До следующей станции под названием Термини Имерези барон Нотарбартоло ехал в одиночестве. Случайные свидетели видели, как дремавший в купе первого класса человек вдруг встрепенулся – видимо, остановка поезда прогнала дремоту. Поезд отправился из Термини Имерези в шесть часов двадцать три минуты, с опозданием на тринадцать минут против расписания. Незадолго до того, как состав тронулся, в него сели два человека в черных пальто и котелках.

Заместитель начальника станции дал сигнал к отправлению. Он внимательно разглядывал вагоны первого класса, поскольку в одном из купе должен был ехать его друг, инженер-железнодорожник. Его внимание привлек человек в купе, соседнем с тем, которое занимал инженер. Это был хорошо одетый мужчина плотного телосложения, под шляпой виднелось широкое, бледное лицо с густыми бровями, темные глаза и черные усы. Позднее заместитель начальника станции признавался, что внешность этого человека показалась ему весьма зловещей.

Последние, ужасные мгновения жизни барона Нотарбартоло были восстановлены после осмотра купе в Палермо и после вскрытия, проведенного судебным врачом. Когда поезд въехал в туннель между Термини и Трабией, на барона напали двое. Один наносил удары стилетом, а второй воспользовался кинжалом с костяной ручкой и обоюдоострым клинком. Очнувшись от полудремы, барон вскочил и стал защищаться. Некоторые удары не достигли цели, о чем свидетельствовали глубокие порезы на сиденье и на подголовнике. Нотарбартоло было почти шестьдесят лет, но он отличался недюжинной силой и когда-то служил в армии. Грохот въехавшего в туннель поезда заглушал его крики. Он схватился в рукопашную с одним из нападавших, а потом отчаянным рывком попытался дотянуться до багажной полки, где лежала винтовка. В этот момент кинжал вонзился ему в пах. Последующие удары исполосовали руку и багажную сетку. На оконном стекле остался окровавленный отпечаток ладони барона. Один бандит заломил барону руки, а другой нанес ему четыре глубоких ранения в грудь. Всего Нотарбартоло получил двадцать семь колотых ран.

Между тем поезд подходил к станции Трабия. Запыхавшиеся после драки и запачканные кровью, убийцы сняли вещи Нотарбартоло с багажной полки, а труп обыскали и изъяли все, что могло облегчить установление личности. Они сняли золотые часы с фамильной символикой, забрали бумажник с визитными карточками и лицензией на право ношения оружия. Хотя еще не стемнело, им требовалось при первой же возможности избавиться от улик и улизнуть. Затаившись под окном купе, убийцы ждали, когда поезд снова тронется. Место, где они планировали избавиться от своей жертвы, лежало всего в двух минутах езды от Трабии. Как только поезд отъехал от станции, они прислонили труп к двери и вытолкнули его наружу, когда состав проезжал через мост Куррери. Однако им не удалось сбросить тело барона так, чтобы оно упало в протекавшую внизу реку и его унесло в море. Тело Нотарбартоло ударилось о парапет и упало вблизи железнодорожного полотна.

На следующей станции убийцы покинули залитое кровью опустевшее купе.

Зимой 1899–1900 годов в Милан прибыли довольно необычные гости. Закутавшись от холода в плащи, десятки небольшого роста черноволосых людей в кепках бродили по окутанным туманом улицам северо-итальянского города. Им едва хватало на еду тех жалких грошей, которые были выделены городскими властями на их содержание. Это были сицилийцы, свидетели по делу об убийстве Нотарбартоло. В миланском Суде ассизов встретились жители двух совершенно не похожих друг на друга частей Италии. Показания многих свидетелей пришлось переводить, иначе их не сумели бы понять присяжные.

Потребовалось почти семь лет, чтобы довести дело до рассмотрения в суде; таково было первое скандальное обстоятельство в ряду тех, которые окружали убийство Нотарбартоло. Причины необычайно длительной задержки эффектно раскроются перед присяжными. Между тем еще до начала суда стало ясно, что убийцы не ставили себе целью ограбить свою жертву. За ними, очевидно, стояла какая-то разветвленная организация, членами которой были и помогавшие им железнодорожники. Появился и возможный мотив убийства, судя по всему, связанный с коррупцией в политических и финансовых кругах. Незадолго до убийства следственная комиссия обнаружила факты должностных преступлений, имевших место в Банке Сицилия в период, когда его управляющим был преемник Нотарбартоло. Деньги банка использовались для поддержки курса акций принадлежавшей семейству Флорио судоходной компании NGI во время весьма непростых переговоров последней с правительством о получении государственного контракта. Это было чистой воды жульничество. Банк предоставил ссуды подставным лицам, скупившим акции судоходной компании, которые затем были приняты банком как гарантия возврата ссуды. Настоящие заемщики, в число которых входили управляющий банком, а также Игнацио Флорио, остались неизвестными, что являлось нарушением правил банковских операций.

Затем и другие связанные с банком люди воспользовались этим жульническим методом как надежным средством личного обогащения. Если стоимость акций поднималась, заемщик мог, раскрыв себя, попросить банк распродать их и забрать прибыль. Если же стоимость акций падала, в банке оставалось множество обесценившихся акций, а когда дело доходило до погашения ссуд, спрашивать было не с кого. Таким образом анонимные заемщики всегда выигрывали, а Банк Сицилии всегда оставался в проигрыше. Помимо этого, у следственной комиссии появились серьезные подозрения, что в структуры банка проникла мафия.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю