Текст книги "Cosa Nostra история сицилийской мафии"

Автор книги: Джон Дикки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Что бы ни происходило между боссом мафии Джаммоной и политиком, интеллектуалом и землевладельцем Турризи Колонной, восстание в Палермо, случившееся через два года после публикации памфлета барона, оказалось, очередным витком в развитии их отношений. В сентябре 1866 года вооруженные шайки вновь двинулись на город из окрестных деревень. Национальная гвардия Турризи Колонны во главе с Антонино Джаммоной обороняла Палермо. В прошлом Джаммона, подобно многим другим «людям насилия», пытался спекулировать революционным пылом; теперь же он осознал, что итальянское государство – партнер, с которым можно вести дела. Ключевые члены «секты», такие как Джаммона, начали постепенно избавляться от революционного прошлого, и через них «секта» мало-помалу вливалась в кровеносную систему новой Италии. Наряду с другими руководителями борьбы за город в 1866 году Турризи Колонна подвергся допросу в ходе правительственного расследования событий и без малейших сомнений использовал новое слово «мафия», чтобы охарактеризовать зачинщиков беспорядков: «Суды не удается завершить, потому что свидетели лгут под присягой. Они начнут говорить правду, только когда мы положим конец произволу мафии». Судя по всему, мафией Турризи Колонна называл тех преступников, с которыми он не был знаком лично.

Мы пока не ответили на вопрос, как же начался «произвол мафии». В 1877 году те двое людей, которые беседовали с Турризи Колонной, опубликовали свое исследование Сицилии в двух томах. В первом томе меланхоличный Сидней Соннино, в будущем премьер-министр Италии, проанализировал жизнь безземельных крестьян острова. Часть, написанная Леопольдо Франкетти, носила не слишком захватывающее название «Политические и административные условия на Сицилии». Однако вопреки названию эта часть оказалась чрезвычайно любопытной; это исследование мафии, проведенное в девятнадцатом столетии, продолжает пользоваться авторитетом и в двадцать первом веке. На Франкетти ссылались все, кто писал о мафии впоследствии, – до тех пор, пока не появился Джованни Фальконе. Работа «Политические и административные условия на Сицилии» дала первое убедительное объяснение причин возникновения мафии и описала этот процесс.

А.: Кровь Христова! У меня болит зуб! (Указывает на один из верхних резцов.) Б.: У меня тоже. А.: Когда твой разболелся? Б.: В день Благовещения. А.: А где ты был? Б.: В Пассо Ди Ригано. А.: И кто там был еще? Б.: Добрые люди. А.: Какие?

Б.: Первый – Антонино Джаммона. Второй – Альфонсо Спатола. И так далее.

А.: И что они с тобой сделали?

Б.: Они бросили жребий, и Альфонсо Спатола выиграл. Потом он взял образ, раскрасил его моей кровью, вложил мне в руку и поджег. А пепел развеял по воздуху.

А.: Кому они велели поклоняться?

Б.: Солнцу и луне.

А.: И кто твой бог?

Б.: «Воздух».

А.: Чьему королевству ты принадлежишь? Б.: Указательного пальца.

Пассо Ди Ригано называлась деревушка в окрестностях Палермо. «Солнце», «луна», «воздух» и «указательный палец» – очевидно, обозначения мафиозных семейств, в члены которых оказался посвящен мафиозо Б.

Оригинальная церемония знакомства более громоздка и менее надежна, нежели та, к которой приобщился Джованни Бруска. (Начнем с того, что непонятно, кто из двоих мафиози должен спрашивать, а кто – отвечать.) Тем не менее этот диковинный диалог подтверждает очевидное и крайне значимое обстоятельство: уже ранняя мафия была организацией столь обширной, что ее члены далеко не всегда знали друг друга. Еще в конце девятнадцатого столетия слово «мафия» перестало быть эпитетом разрозненных преступных шаек и превратилось в название криминальной сети.

Ритуал посвящения более, чем какая-либо другая из мафиозных церемоний, подтверждает широко распространенное убеждение в древности мафии. В реальности этот ритуал настолько же современен, насколько современна сама организация. По всей видимости, ритуал был позаимствован мафиози у масонов. Масонские общества, «импортированные» на Сицилию из Франции через Неаполь около 1820 года, быстро приобрели популярность у зажиточных противников режима Бурбонов. В этих обществах, разумеется, существовали обряды посвящения, а в некоторых помещениях для встреч собравшимся показывали окровавленные кинжалы – предостережение потенциальным изменникам. Масонская секта карбонариев («угольщиков») ставила своей целью патриотическую революцию. На Сицилии эти общества постепенно превратились в политические фракции и в преступные шайки: в официальном полицейском отчете 1830 года сообщается, что кружок карбонариев замешан в мошенничестве с правительственными контрактами.

Превращение в единую тайную ассоциацию с использованием масонских ритуалов сулило мафии множество преимуществ. Зловещая церемония посвящения и «конституция», первый пункт которой требовал смерти предателей, служили укреплению доверия, поскольку заставляли преступников, обычно предававших друг друга не раздумывая, задуматься о цене предательства. Тем самым значительно снижался риск оказания «покровительства». Вдобавок ритуал способствовал удержанию в узде наиболее амбициозных и агрессивных членов организации. Кроме того, ассоциация предлагала взаимные гарантии соседствующим бандам, что позволяло каждой coscaдействовать, не опасаясь удара в спину. Преступники, не состоявшие в организации, отныне вынуждены были согласовывать свои действия с мафией – иначе им грозило противодействие целой криминальной сети. Многие подпольные операции, например угон и контрабанда скота, требовали не только перемещения по территориям, подвластным другим шайкам, но и обзаведения надежными деловыми партнерами на всем пути следования контрабандного «груза». Членство в мафии автоматически предоставляло все необходимые гарантии сторонам, вовлеченным в эти операции.

К тому времени, когда министр внутренних дел в 1875 году узнал о противостоянии доктора Галати и удиторской cosca, история возникновения мафии практически завершилась. Однако по-прежнему неясно, откуда взялась мафия. Нам понадобится разузнать многое о «молчаливом, напыщенном и осторожном» Антонино Джаммоне, а чтобы изучить его прошлое, мы должны перенестись на десятилетие назад от событий в фондо Риелла.

Ритуал посвящения

Хотя полиции и не удалось на основании меморандума доктора Галати о его трагических взаимоотношениях с coscaАнтонино Джаммоны привлечь к суду мафиози из Удиторе, само расследование позволило отчасти пролить свет на то обстоятельство, что мафия представляет собой тайное братство, скрепленное кровавой клятвой. Как следует из полицейских материалов, люди Антонино Джаммоны при посвящении в члены братства проходили практически через тот же самый обряд, которого мафиози придерживаются и по сей день.

Отправив в 1875 году свой меморандум министру внутренних дел, доктор Гаспаре Галати заинтриговал министра, и тот запросил отчет у шефа полиции Палермо. В своем отчете полицейский комиссар впервые описал ритуал посвящения в члены мафии. На источник информации в данном случае вполне можно было положиться: как явствовало из записки доктора Галати, полицейские поддерживали достаточно близкие, чтобы не сказать теплые, контакты с мафией едва ли не с самого ее возникновения.

Согласно отчету комиссара в мафии 1870-х годов всякому кандидату на вступление в ряды «людей чести» предстояло пройти собеседование с боссами и их ближайшими помощниками. Кто-либо из присутствовавших затем делал надрез на руке кандидата и предлагал тому окропить своей кровью святой образ. Кандидат одновременно приносил клятву верности и сжигал образ, пепел которого развеивали, что символизировало уничтожение предателей.

Специальный правительственный посланник на пути в Сицилию телеграфировал шефу полиции Палермо от имени министра: «Примите наши поздравления! Какое обширное поле для дальнейшего расследования!» Вне сомнения, этот чиновник несказанно удивился бы, доведись ему узнать, что поле оставалось не менее обширным и в мае 1976 года, когда «состоялся» Джованни LoscannachristianiБруска. (Сам Бруска в своих показаниях употребил итальянское слово «combinato», которое можно перевести и как «был посвящен», и как «причислен к группе».) Обряд, через который прошел Бруска, весьма показателен в сравнении с ритуалом 1875 года; сопоставление этих двух обрядов позволяет понять, почему мафия с самого начала приобрела статус тайного общества.

Человек, которому со временем предстояло взорвать судью Фальконе, был посвящен в члены мафии в девятнадцать лет. То обстоятельство, что его отец был местным мафиозным боссом, существенно облегчило задачу Бруски, тем более что свое первое убийство он успел совершить еще до посвящения. Однажды его пригласили в загородный особняк, где должен был состояться очередной из регулярно проводимых мафиозных банкетов. На вечере присутствовали многие «люди чести», в том числе «супербосс» Коротышка Тони Риина, которого молодой Бруска уже называл padrino(крестным отцом). Некоторые принялись расспрашивать юношу: «Как ты относишься к убийствам? Сможешь ли совершить преступление?» Это показалось ему немного странным: он уже убивал, а тут его спрашивают, как он относится к убийствам. Он и не подозревал, что обряд посвящения начался.

В какой-то момент все присутствовавшие укрылись в одной из комнат, а Бруска остался в одиночестве. Потом его позвали; он увидел, что его отец куда-то ушел, а прочие сидят за большим круглым столом, на котором разложены пистолет, кинжал и святой образ (посредине столешницы). Мафиози принялись забрасывать Бруску вопросами: «Если угодишь в тюрьму, сохранишь ли ты верность, не предашь ли нас?» – «Хочешь ли ты стать членом ассоциации, известной как Коза Ностра?»

Поначалу Бруска растерялся, но быстро обрел уверенность.

– Мне нравятся мои товарищи, – заявил он. – И мне нравится убивать.

Один из «людей чести» уколол кинжалом его палец; Бруска размазал кровь по святому образу, который затем взял в сложенные чашечкой ладони, а «крестный отец» Риина лично поджег бумагу и произнес следующие слова: «Если предашь Коза Ностру, твоя плоть сгорит, как этот образ», после чего накрыл своей ладонью ладони Бруски, чтобы тот не выронил горящую бумагу.

Среди многочисленных правил организации, в члены которой Риина посвятил в тот день Джованни Бруску, имелось и знаменитое «положение о представлении». «Людям чести» возбраняется представляться как мафиози, даже своим коллегам. Согласно правилу необходим третий, который, представляя друг другу двоих мафиози, скажет: «Это наш друг» или «Вы двое из той же компании, что и я». Именно последнюю фразу произнес Риина в день посвящения Бруски, когда его отец вернулся в комнату и сын был «представлен» Бруске – старшему как «человек чести».

«Положение о представлении», описанное Бруской, демонстрирует любопытные отличия от ритуала, изложенного в отчете шефа полиции Палермо в 1875 году. За сто лет до того как Бруска «состоялся», мафиози пользовались куда более сложной системой опознавания, что подтверждается, например, этим шифрованным диалогом по поводу зубной боли.

Палермо стал итальянским городом 7 июня 1860 года, когда, по условиям прекращения огня, две длинные змеи – колонны побежденных – выползли из города и сложились вдвое против собственной длины за городскими стенами в ожидании кораблей, которые должны были переправить их домой, в Неаполь. Отступление неаполитанцев стало кульминацией одного из наиболее известных военных свершений столетия, вершиной патриотического героизма, поразившего Европу. До того дня Сицилией управляли из Неаполя, как частью королевства Бурбонов, охватывавшего почти всю Южную Италию. В мае 1860 года Джузеппе Гарибальди и около 1000 добровольцев – знаменитых краснорубашечников – высадились на острове с целью присоединить его к новообразованному Итальянскому королевству. Под руководством Гарибальди эти патриотичные оборванцы дезориентировали и разгромили куда более многочисленную неаполитанскую армию. Палермо сдался после трех дней ожесточенных уличных боев, причем на протяжении этого времени флот Бурбонов непрерывно бомбардировал город.

После освобождения Палермо Гарибальди повел своих людей, заметно увеличившихся в числе и превратившихся уже в настоящую армию, на восток, к материку. 6 сентября героя приветствовал Неаполь, а в следующем месяце он передал все освобожденные им территории под власть короля Италии. Сам Гарибальди отказался от каких бы то ни было наград и вернулся на свой остров Капрера, имея при себе разве что пончо, немного еды и семена для сада. Проведенный вскоре плебисцит подтвердил, что Сицилия и Южная Италия действительно стали частью Итальянского королевства.

Даже современники считали свершения Гарибальди «эпическими» и «легендарными». Однако эти достижения быстро утратили значимость, превратились в воспоминание – столь напряженными и мучительными оказались взаимоотношения Сицилии с Итальянским королевством. Гористый остров издавна пользовался дурной славой революционного порохового бочонка. Гарибальди преуспел на Сицилии во многом потому, что его интервенция привела к народному восстанию, сокрушившему режим Бурбонов. Как не замедлило выясниться, восстание 1860 года было лишь прелюдией к настоящим неприятностям. Причисление 2,4 миллиона сицилийцев к гражданам Италии обернулось подлинной эпидемией заговоров, грабежей, убийств и сведений счетов.

Королевские министры, по происхождению в основном из Северной Италии, рассчитывали найти себе партнеров среди верхних слоев сицилийского общества, среди тех, кто напоминал им их самих – консервативных землевладельцев, обладающих способностью управлять и имеющих желание осуществлять упорядоченное экономическое развитие. Вместо этого министры, к их неподдельному изумлению, столкнулись с откровенной анархией: революционеры-республиканцы имели тесные контакты с шайками преступников, аристократы и церковники тосковали по режиму Бурбонов или же ратовали за автономию Сицилии, местные политики не брезговали похищениями и убийствами как инструментами борьбы с не менее неразборчивыми в средствах оппонентами. Вдобавок государство объявило всеобщую воинскую обязанность, о которой на Сицилии прежде не слыхивали, а потому встретили в штыки. Многие также считали, как оказалось, что участие в народной революции освобождает их от необходимости платить налоги.

Сицилийцы, пожертвовавшие политическими амбициями во имя революции, возмутились поведением правительства, которое высокомерно, как они полагали, лишило их доступа к власти– а ведь последняя требовалась им для решения проблем острова. В 1862 году сам Гарибальди впал в такое отчаяние от состояния дел в новообразованном королевстве, что вернулся из добровольной отставки и использовал Сицилию как базу для организации нового вторжения на материк. Он стремился освободить Рим, который по-прежнему оставался под властью папы (Рим стал столицей Италии только в 1870 году). Правительственные войска остановили Гарибальди в горах Калабрии, где недавний герой был ранен в пятку.

Итальянское правительство отреагировало на кризис введением на Сицилии чрезвычайного положения, тем самым подав пример на десятилетия вперед. Не желая или будучи не в силах умиротворять Сицилию политически, правительство регулярно прибегало к военной силе: на острове то и дело высаживались экспедиционные корпусы, города подвергались осаде, проводились массовые облавы и аресты – без суда и следствия. Но ситуация нисколько не улучшалась. В 1866 году в Палермо вспыхнул новый бунт, во многом идентичный тому восстанию, которое свергло Бурбонов. Как это было во время атаки Гарибальди в 1860 году, отряды бунтовщиков спустились в город с окрестных холмов. Ходили слухи – не получившие подтверждения – о случаях каннибализма и питья крови; правительство вновь ввело чрезвычайное положение. Бунт 1866 года был подавлен, но только через десять лет, наполненных волнениями и репрессиями, Сицилия привыкла к существованию заодно с прочей Италией. В 1876 году островные политики впервые вошли в состав коалиционного правительства в Риме.

Постоянным контрапунктом к возмущениям на Сицилии между 1866 и 1876 годами оставалось впечатление, которое красоты острова производили на путешественников, зачастивших на Сицилию после присоединения ее к Италии. Все эти путешественники теряли дар речи, когда им открывался вид на Палермо. Один garibaldino, впервые увидевший Палермо с моря, вспоминал, что город выглядел будто воплощение детской сказки. Его стены были окружены поясом оливковых и лимонных рощ, за которыми возвышался амфитеатр окрестных холмов и гор. Суровое очарование заключалось и в городской планировке: две главные улицы Палермо шли перпендикулярно друг другу и пересекались у Кватро Канти («четырех углов») – площади семнадцатого века. На каждом из углов Кватро Канти возвышался ансамбль балконов, карнизов и ниш, символизировавший четыре городских квартала.

Несмотря на урон, причиненный бомбардировкой с моря, Палермо в 1860-е годы предлагал местным жителям и приезжим многочисленные развлечения: самым главным из них, пожалуй, считалась прогулка по знаменитой морской набережной – Марине. На протяжении бесконечно длинного лета, едва спадала невыносимая дневная жара, благородные горожане отправлялись на прибрежные прогулки в свете луны и вдыхали ароматы цветущих деревьев – или же поедали мороженое и шербет, совершая променад под мелодии известных опер в исполнении городского оркестра.

На узких извилистых улочках вдалеке от главных улиц и от Марины аристократическим дворцам приходилось тесниться по соседству с рынками, мастерскими ремесленников, складами и почти двумястами (точнее, 194) богоугодными обителями. В начале 1860-х годов приезжие не уставали отмечать количество монахов и монахинь на городских улицах. Также Палермо казался своего рода каменным палимпсестом культуры, уходящей в глубь времен на многие сотни лет. Подобно острову в целом город изобиловал монументами, оставшимися после многочисленных захватчиков. Начиная с древних греков каждая средиземноморская держава, от Рима до королевства Бурбонов, стремилась подчинить Сицилию себе. На многих остров производил впечатление собрания диковинок: греческие амфитеатры и храмы, римские виллы, арабские мечети и сады, норманнские соборы, дворцы эпохи Возрождения, церкви в стиле барокко…

Сицилия воспринималась в двух цветах. Когда-то она была житницей Древнего Рима. На протяжении столетий пшеница колосилась на бескрайних полях, золотя окружающие холмы. Другой цвет был менее «возрастным». Арабы, завоевавшие Сицилию в девятом веке, принесли с собой новую технологию орошения земель; при них остров покрылся цитрусовыми рощами, наделившими северное и восточное побережья сенью темно-зеленой листвы.

Именно в неспокойные 1860-е годы итальянская правящая верхушка впервые услышала о сицилийской мафии. Поскольку никому не было известно, что это такое на самом деле, люди, писавшие о мафии, заключали, что она – рудимент, наследие Средних веков, этакое свидетельство столетий дурного правления чужеземцев, благодаря которому остров пребывал в отсталом состоянии. Соответственно истоки мафии пытались обнаружить в пшеничном золоте холмов, среди древних поместий, где выращивали пшеницу. Несмотря на свою дикую красоту, внутренняя часть Сицилии была наглядной метафорой всего, что Италия стремилась изжить и оставить позади. В огромных поместьях трудились сотни голодных крестьян, которых эксплуатировали жестокие помещики. Многие итальянцы видели в мафии олицетворение сицилийской отсталости и бедности и надеялись, что мафия исчезнет сама собой, как только Сицилия вынырнет из пучины изоляции и нагонит историческое время. Некий оптимист даже утверждал, что мафия исчезнет «с первым свистком локомотива». Эта вера в древность мафии никогда не иссякала окончательно – во многом потому, что «люди чести» ее поддерживали. Томмазо Бушетта искренне полагал, что мафия зародилась в Средние века как движение сопротивления французским оккупантам.

Однако на самом деле мафия не может похвастаться столь почтенным возрастом. Она зародилась приблизительно в то время, когда о ней впервые услышали гневливые итальянские правительственные чиновники. Мафия и новообразованное государство родились вместе. Между прочим, известность, которую получило слово «мафия», представляет собой весьма любопытный факт; итальянское правительство, озаботившееся этим словом и тем, что за ним стояло, сыграло существенную роль в его распространении.

Как и подобает, пожалуй, преступному гению мафии, ее происхождение невозможно свести к какой-либо одной истории – приходится анализировать сразу несколько. Изучение этих историй и сопоставление их требует определенной хронологической сноровки, если не сказать – изворотливости: нам придется перемещаться то вперед, то назад в неспокойном десятилетии 1866–1876 гг. и даже совершить короткое путешествие на пятьдесят лет в прошлое, а также прислушаться к показаниям людей, бывших свидетелями и соучастниками зарождения мафии.

Лучше всего начать не со слова «мафия» – по причинам, которые непременно выяснятся, – ас дел ранней мафии и с мест, где она начинала свою деятельность. Ведь если мафия не может претендовать на древность, значит, покрытые пшеничным золотом холмы внутренней Сицилии отнюдь не являются местом ее рождения. Мафия возникла в той области, которая до сих пор представляет собой сердце острова, в которой сосредоточены сицилийские богатства, – на темно-зеленом побережье, среди современного капиталистического импортно-экспортного бизнеса, в идиллических апельсиновых и лимонных рощах на окраинах Палермо.