Текст книги "Мгла над Гретли"

Автор книги: Джон Пристли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Минут через десять раздался шум подъезжавшего автомобиля. Я встал, оттолкнул дверь и вернулся в переднюю. Розовый, элегантный, благоухающий запахом дорогой сигары, вошёл полковник Тарлингтон и не выказал никакого удивления, увидев меня. Я заметил, что он не запер за собой входную дверь.

– А, Ниланд, здравствуйте! А где же мой слуга?

– Вышел куда-то. Должно быть, на кухню, – ответил я.

Я прошёл вслед за полковником в комнату служившую ему библиотекой. Полковник принёс бутылку и стаканы. Он предложил мне снять пальто, но я отказался. Когда Родель выстрелил в меня, пальто было широко распахнуто. И сейчас я аккуратно застегнул его, чтобы прикрыть намокший в крови лацкан пиджака. Тарлингтон держал себя запросто, но невольно сбивался всё время на командирские интонации. Его физиономия производила обманчивое выражение. Я заметил выражение холодного высокомерия в его светло-голубых глазах, напоминавших мне взгляд Дианы Акстон. Это был пожилой самец той же породы.

Стараясь скрыть своё огорчение, я отказался от вина, что сильно удивило его. Я не желал пить с ним.

– Не понимаю, куда делся мой лакей, – сказал он опять, желая начать разговор. – Он немного бестолков, но очень честный малый. Валлиец. Был моим вестовым в прошлую войну.

– Ллойд Моррис. Из бывшего Кардиганского полка.

– Верно. Я вижу, вы говорили с ним. Чудаковат, конечно. Не похож на англичанина, совсем другой тип.

– Полковник, – отчётливо сказал я, – ваш вестовой Ллойд Моррис умер в Кардиффском лазарете три года назад.

– Что вы несёте, Ниланд! – притворился он рассерженным.

Я следил за выражением его глаз. Предстоял трудный поединок, а я чувствовал себя отвратительно, и плечо болело не на шутку.

– Быть может, какой-то Ллойд Моррис и умер в Кардиффском лазарете, но этот Моррис жив и здоров. Чёрт возьми, мне ли не знать имя моего слуги!

– Вы знаете его имя. Его зовут Феликс Родель.

Полковник не растерялся.

– Послушайте, Ниланд, вы порете чепуху, и вид у вас нехороший. Если у вас ко мне дело, расскажите о нём, а потом идите домой и сразу ложитесь в постель. У вас, наверное, грипп.

– Наверное. Но имя вашего слуги, полковник, всё-таки Феликс Родель. Заслуженный нацист. Занимался шпионажем. Вы произвели его в Морриса.

За дверью раздался шум, но полковник сделал вид, что не слышит его, и вдруг закричал на меня, разыгрывая безумный гнев:

– Чёрт побери, Ниланд, вы просто сошли с ума! Пришли сюда и несёте подобную чепуху. Да понимаете ли вы, что, будь у меня здесь свидетели, я мог бы подать на вас в суд за оскорбление? Да, мог бы и, чёрт побери, подал бы. Да, если бы нас кто-нибудь слышал…

В этот момент появился свидетель. Раздался лёгкий стук в дверь, и в комнату вошла Маргарет Бауэрнштерн.

– Простите, – обратилась она к полковнику. – На мои звонки никто не ответил, и я решилась войти. Затем обернулась ко мне и нахмурилась: – Что с вами?

Я тряхнул головой.

– Потом объясню.

– Где Отто?.. Мне стало страшно за него.

– Сядьте, – сказал я. – И крепитесь, Маргарет.

Полковник Тарлингтон шагнул к нам.

– Что тут происходит? – начал он было, но я перебил его:

– Вы тоже сядьте, полковник…

Я повернулся к Маргарет, которая не сводила с меня широко раскрытых глаз.

– Не хотелось вас огорчать, Маргарет… Отто умер. Его ранил Родель, нацист, которого он искал… Он убил Роделя и умер сам… Он спас мне жизнь.

Лицо её побелело и застыло.

– А что с вами?

– Не беспокойтесь, сначала нужно покончить с этим! Не уходите.

Она кивнула. Я обратился к переставшему бушевать полковнику, молча сидевшему с ледяной миной. Нужно атаковать его, пока он не сдастся, а у меня не было сейчас достаточно сил для этого. Но дело нужно сегодня же закончить.

– Бесполезно запираться, полковник, – начал я. – Игра проиграна. Если не хотите слушать сейчас, услышите всё на суде. Родель мёртв… Джо арестован и выдаёт всех. Диане Акстон дали уехать в Лондон, чтобы и там взять ваших сообщников…

– Всё это чрезвычайно интересно, – возразил Тарлингтон. – Но я не понимаю, о чём вы говорите и при чём тут я?

– Вы говорили всем, что у вас служит бывший вестовой Моррис, а не нацист Родель. Но это далеко не всё, полковник. Возьмём хотя бы вашу приятельницу Диану Акстон…

– Я не знаю этой женщины… и ноги моей не было в её лавке. Попробуйте доказать обратное!

– Вам незачем было ходить в её магазинчик, – ответил я. – Если у неё бывали сообщения для вас, она помещала их в витрине… Работали вы, местное светило. Был главный организатор – Родель, которого вы привезли из Америки под видом слуги. Была Диана с её магазином подарков… Был Джо, душа общества, бармен “Трефовой дамы”, в которой вино развязывало языки молодых лётчиков и армейцев… Акробатка Фифин, например, превратила сцену “Ипподрома” в почтовое отделение… Вовсе вам не было надобности видеть и эту женщину… А вот Родель стал до того неосторожен, что не мог отказать себе в удовольствии выпить со старой приятельницей.

– С какой стати вы припутываете меня ко всей этой чепухе?..

– Сегодня утром вы ловко поймались, полковник, – развязным и насмешливым тоном продолжал я. – Вы подтвердили, что Скорсон из министерства снабжения рекомендовал меня вам по телефону в среду вечером и это повлияло на ваше решение. Но…

Я нарочно сделал паузу, и он попался на удочку.

– Поймался! – пренебрежительно сказал он. – Вы были так явно довольны тем, что Скорсон будто бы рекомендовал вас, что мне не захотелось вас огорчать… Просто из вежливости… Что тут такого?

– Достаточно, чтобы вас повесить, Тарлингтон, – сказал я, оставив шутливый тон, сделавший своё дело. – А если я докажу вам, что Скорсон действительно говорил обо мне в среду? Становится ясно, что по телефону с Лондоном говорили не вы. И вот почему. В тот вечер к вам пришёл мастер Олни, сотрудник особого отдела, специально посланный на завод Белтон-Смита. У него был повод – пригласить вас на митинг в рабочую столовую, но на самом деле он решил выяснить, насколько убедительны его подозрения в отношении вас. Ему было кое-что известно о Роделе, но он не знал, что тот нашёл у вас прибежище. Вы, естественно, постарались, чтобы Олни не увидел Роделя. Едва Олни ушёл, вы решили, что его необходимо убрать: слишком уж многое он знал. Однако Роделю вы не могли поручить это дело – ведь он не знал Олни в лицо. Оставалось одно: самому отправиться следом и убить его. Но вам мешало то, что вы ожидали разговора со Скорсоном в три четверти девятого. Поэтому вы были вынуждены поручить разговор с Лондоном Роделю, правильно рассчитав, что на таком расстоянии вполне сойдёт самое грубое подражание вашему голосу. Это давало вам возможность осуществить задуманное и в то же время иметь безупречное алиби… Но вы допустили несколько ошибок, полковник. Например, для полиции не было убедительным то, что Олни переехало машиной именно в том районе города, где был выброшен вами его труп. А самое главное, вы не могли знать, что в последние секунды перед смертью бедняге Олни удалось выбросить свою записную книжку. Её-то и нашла полиция именно там, где вы втащили труп в свою машину, неподалёку от “Трефовой дамы”. Я внимательно просмотрел все записи. Олни был очень умным и опытным работником. И можете не сомневаться, – заключил я, пристально глядя в глаза Тарлингтона, ибо это был мой основной козырь, – вам в этих записях отведено значительное место.

Полковник молчал, по-видимому лихорадочно размышляя. Голова у меня шла кругом, в ушах звенело, и кровь из раны на плече текла всё сильнее, но я не хотел дать уже ошеломлённому полковнику прийти в себя.

– Потом вот ещё что, – продолжал я. – Вы взяли зажигалку Олни и хранили её у себя, потому что инстинкт вам верно подсказывал: здесь что-то кроется – такой зажигалки у простого заводского мастера не встретишь. Но ко времени встречи с Джо вы решили, что она просто красивая безделушка. Оставлять её у себя вам не хотелось, и вы подарили её Джо. А Джо, – сурово добавил я, – арестован сейчас по обвинению в убийстве. Он сознался во всём. Он выдал всех.

Неожиданно у меня потемнело в глазах. Я услышал крик Маргарет. Потом увидел её склонившейся надо мной. Собрав последние силы, я призвал к порядку её и себя.

– Нет, не мешайте мне ещё пару минут, – сказал я ей. – Родель ранил меня… но я могу ещё потерпеть. Садитесь, пожалуйста, Маргарет.

Она продолжала стоять позади моего кресла.

Я смотрел на Тарлингтона. Он словно окаменел.

– Вряд ли я пришёл бы в подобном состоянии сюда и говорил вам всё это, если бы дело не было раскрыто и главные улики не были у полиции в руках. Но я люблю сам кончать свою работу. Своего рода тщеславие, полковник… Вы ненавидите демократию и всё, что связано с ней. Упрямство, спесь, властолюбие и самомнение мешают вам примириться с ней. Гесс, прилетевший в Англию, рассчитывал именно на таких людей, как вы, полковник. Вы не германофил, и вас нельзя назвать плохим патриотом в старом смысле этого слова… Но я слышал вчера вашу речь на митинге. В ней было лишь то, что всегда твердят люди, подобные вам: вы уговаривали народ трудиться, страдать и знать своё место и всё ради того, чтобы поддерживать то, во что они больше не верят. Каждое ваше слово было кнутом в руках Гитлера и его банды. Но вы умнее и бесстыднее большинства своих единомышленников. Вы поняли: чтобы сохранить старые свои привилегии, нельзя дать народу выиграть эту войну, а фашистам – проиграть её. Вас убедили наци, что в случае их победы вы получите такую Англию, которая вас устраивает. Вы и вам подобные будете по-прежнему благополучно властвовать, а простой народ останется в прежнем состоянии… И вы покатились по наклонной плоскости… Болезненное честолюбие, спесь, ложь… предательства… убийства. И вы проиграли, Тарлингтон… Проиграли… И если вы не хотите… остаться в памяти… всех… английским Квислингом… то у вас есть лишь один выход… один-единственный…

Я не мог больше продолжать – комната кружилась перед глазами, слепящий свет и мрак сменяли друг друга. К счастью, мне больше и не надо было ничего говорить: словно в смутном сне, без удивления, я увидел, как отворилась дверь и на пороге появилась заполнившая весь вход могучая фигура инспектора Хэмпа. Даже в ту минуту я осознал, что его приход окончательно решил дело.

– Хорошо, инспектор, – донёсся до меня голос полковника. – Подождите минутку, – и он исчез в соседней комнате. Раньше чем кто-либо из нас успел шевельнуться, раздался выстрел.

Мне рассказали, что я произнёс: “Что ж, иного выхода он не имел”. Однако я этого уже не помню. Я потерял сознание.

10

Три последующих дня я находился в доме Маргарет, то и дело переходя от вспышек температуры к приступам ярости. Отчасти причиной тут была и сиделка. Возможно, она была очень хорошей сиделкой – я ничего не говорю, но в её компании хотелось удавиться. Это была огромная рыжая женщина с уймой зубов и веснушек. Она усвоила по отношению ко мне тот тон, который естествен в обращении с трёхлетним шалуном. Казалось, вот сейчас она сядет и станет читать мне детскую сказку. Она пыталась запретить мне курить. Но тут я сумел постоять за себя. Тем не менее с помощью Маргарет ей удалось закрыть ко мне доступ кого-либо из посетителей, с которыми я мог бы говорить как взрослый со взрослым.

И наконец, Маргарет была теперь для меня не более чем лечащим врачом. Со стороны могло показаться, что мы никогда не встречались раньше. Когда падала температура, возрастал гнев. Отчасти это происходило потому, что я не хотел лежать в постели. По временам, когда у меня поднималась температура, мне начинало казаться, что всё происшедшее в Гретли – сон, что я никогда раньше не встречал эту женщину-врача с суровым лицом и горящими глазами, что я лежу в каком-то санатории и просто прихожу в себя от долгого кошмара.

В среду сиделка объявила мне о своём уходе. Не то чтобы она считала, что я уже достаточно поправился, просто она была вынуждена заняться другим, более тяжёлым больным. В полдень я вежливо и учтиво пожелал ей счастливого пути.

Маргарет, как всегда много работавшая, уехала к своим больным, я мирно задремал и проснулся уже при зажжённом свете и опущенных шторах. На столе был чай, и его с флангов атаковали инспектор и Периго. Я очень им обрадовался.

– Знаете, Ниланд, а ведь мы каждый день приходили сюда, – сказал инспектор, – но нас не допускали к вам…

– Знаю, – проворчал я, – идиотские строгости. Это всё сиделка.

– О нет, это доктор Бауэрнштерн, – сказал инспектор. – Никак нельзя было прорваться. Не так ли, Периго?

– Да, она проявляла трогательное внимание, – сказал Периго. – Однажды налетела на меня, как фурия. Дама с характером, что и говорить.

– Да, уж это так, – проворчал я, – заходит в комнату с каменным лицом, словом не перекинешься. Хотя, впрочем, я бы и не знал, о чём с ней говорить. Ради бога, расскажите, что новенького.

– Ваш начальник, Оствик, разговаривал со мной по телефону, – ухмыляясь, произнёс Периго. – Я сказал ему, что вам надоело ловить шпионов. Конечно, он ответил, что это глупости, что они не могут расстаться с таким ценным работником, как вы.

– Он прав, – вставил инспектор. – Взять хотя бы эту историю в Гретли…

– И что же вы ответили Оствику, Периго?

– Слово в слово повторил ему то, что вы говорили мне. Тогда он пообещал предоставить вам длительный отпуск, чтобы вы смогли отдохнуть…

– Отдохнуть! Кто может отдыхать, когда в мире творится подобное! – Да и куда сейчас можно ездить отдыхать!?

– Лучше последовать за миссис Джесмонд, – сказал Периго. – Говорят, она укладывает вещи, то есть, разумеется, кто-нибудь из её кавалеров укладывает её вещи.

– Я не разделяю вашей страсти к этой женщине, – сказал я, – по совести, я даже не хотел бы её снова видеть иначе как за стойкой бара и чтобы она готовила какао для рабочих перед ночной сменой. И ещё сообщите Оствику, что я вовсе не нуждаюсь в отпуске. Я хочу работать. Но на этот раз работать по специальности. Вы думаете, он мог бы воспрепятствовать моему назначению в инженерные войска?

– Не только мог бы, но, наверно, так и сделает, – ответил Периго. – А кроме того, не кажется ли вам, что вы несколько староваты для фронтовой…

– Староват? – закричал я, глядя на него с возмущением. – Чёрт побери, только из-за того, что я прикован к этой проклятой постели, из которой я завтра же выберусь, вы позволяете себе говорить о старости! Старость! Да, я…

В эту минуту в комнату вошла Маргарет, на этот раз приветливая, без обычного “докторского” выражения на лице. “Наверное, оттого, что здесь гости”, – подумал я, но всё же обрадовался такой перемене, несмотря ни на что.

– Не кричите так, – сказала она мне самым обыкновенным, человеческим тоном.

– Сегодня он очень сердитый, – сообщил ей Периго, обнажая свою коллекцию фарфора. – И ещё он говорит, что вы входите и выходите из комнаты с каменным лицом.

– Такое всегда бывает с подобными больными, – сказал неожиданно инспектор, выступая в роли медицинского светила.

Маргарет, тихонько посмеиваясь, кивнула головой.

– Самая обыкновенная вещь.

– Нечего вам рассуждать обо мне так, словно я слабоумный или что-то в этом роде, – запальчиво ответил я. – Моё раздражение объясняется отнюдь не физическим состоянием. Я абсолютно здоров. И завтра же встану с постели.

– Нет, не встанете, – немедленно отрезала Маргарет.

– Вот увидите, встану. Конечно, я благодарен вам за уход и заботу обо мне. Надеюсь, я не очень вам надоел. Но, повторяю, если я раздражён…

– Можно без “если”.

– Хорошо, я раздражён. Но это оттого, что… это из-за старого паука Оствика, из-за этой промозглой тёмной дыры, Гретли, из-за нашей идиотской политики в этой войне, из-за того, что мы воюем спустя рукава, по старинке, суетимся без толку и разочаровываем всех…

– Вам нужно хорошенько отдохнуть, – снова отрезала Маргарет.

Что-то уж очень хитро поглядывая на нас, Периго встал и заметил:

– Кое-чем я помогу вам в этом, Ниланд. Скажу больше: после беседы с Оствиком я уже нажал на некоторые пружины…

– Благодарю вас. Приходите завтра, хорошо? Расскажете мне всё о Фифин, Диане и других.

Инспектор положил на моё плечо руку, весившую больше недельного мясного пайка целой семьи.

– Дружище, – ни с того ни с сего сказал он вдруг, – слушайтесь доктора! Не спорю, что у вас есть своя голова на плечах, но здравого смысла у доктора гораздо больше… Если вам захочется чего-нибудь, скажите, мы принесём…

Мне хотелось тысячи вещей, но вряд ли они смогли бы их принести. Вместо того чтобы логически во всём разобраться, я стал грезить наяву. Я увидел себя в далёкой, прекрасной, неведомой стране, где ярко светит солнце и легко дышится. Там я усердно работал, создавая то, что облегчает жизнь тысячам людей, делает её полнее и счастливее. И рядом была Маргарет, тоже все дни напролёт занятая своим делом. По вечерам мы отдыхали с ней в тишине и прохладе, делились мыслями… Очнувшись от грёз, я увидел, что она сидит рядом и серьёзно глядит на меня.

– О чём вы думали?

– Люди вроде вас, со “здравым смыслом”, о подобных вещах не думают, – ответил я. – Впрочем, могу рассказать. – И я рассказал ей обо всём гораздо подробнее и красочнее, чем вам сейчас.

Она смотрела на меня сияющими глазами, лицо её смягчилось и стало ещё красивее.

– Мне всё это понятно, – сказала она. – Но почему там оказалась я?

– А вы забудьте об этом, – отозвался я, глядя куда-то в угол.

– С какой стати? – спросила она и прибавила, помолчав минутку: – Должна признаться вам, что теперь я знаю о вас гораздо больше, чем неделю назад. Инспектор и мистер Периго многое рассказали мне.

– Они не много знают обо мне, – возразил я. – Да и, в сущности говоря, знать-то нечего.

– Я достаточно узнала, чтобы понять, отчего вы такой… “кислый”, как вы это называете. Я тоже кислятина.

– Вы такая же кислятина, как… как паточный пудинг.

Она расхохоталась.

– Ну и комплимент! До сих пор меня ещё никто не догадался сравнить с паточным пудингом.

– А чем он плох? Я люблю паточный пудинг. Закажите его на завтра, если найдётся патока. Ладно? А теперь я вам скажу, что тоже знаю о вас больше, чем вы предполагаете. Последнее время я часто думал о вас. Беда ваша в том, что…

– Ох, и многообещающее начало!

– Ваша беда в том, что вы вышли замуж за человека, уже прожившего большую часть жизни. Вы думаете, что это была великая любовь, а на самом деле, наверное, вообще не было любви, а только уважение, почтение и всё такое прочее. Теперь же, когда всё в прошлом, вы считаете, что жизнь позади и надеяться не на что…

– Пусть. А вы?

– Я? Просто несчастный человек, вот и всё. Давайте кончим на этом.

– А я вот не хочу кончать, – без тени улыбки ответила она, глядя на меня большими сияющими глазами.

Чтобы увильнуть от них, я стал смотреть на её руку, лёгкую, но сильную и ловкую… Невольно дотронулся до неё, словно хотел убедиться в её реальности.

– Ладно, но не пожалейте потом об этом, – медленно сказал я. – Десять, нет, пятнадцать лет я ждал встречи с вами. Я считаю только последние годы, потому что раньше я не оценил бы вас по-настоящему…

Она засмеялась.

– Ну, говорите, говорите дальше.

– Какая польза в разговорах, если я не могу ничего дать вам? Ведь я собираюсь уехать отсюда подальше, если только не понадоблюсь на фронте. Я даже писем хороших писать не умею.

– Знаете, зато я умею писать хорошие письма.

– Мне нужны совсем не ваши хорошие письма! – вдруг вспылил я. – Вы мне нужны… Почему вы до сих пор не говорили со мной по-настоящему?

– Потому, что я была напугана…

– Историей с Отто, и полицией, и всем остальным?

– Отчасти этим. Потом меня смущало ваше обращение. А главное, я стала замечать, что моя жизнь позади… и… и…

– Подите сюда! – закричал я, потому что, произнося последние слова, она встала и пошла к двери – Подите сюда, или я встану с постели…

– Только посмейте! – быстро возразила она и подбежала ко мне. Она попыталась вновь сделать строгое лицо, но я быстро пресёк эти попытки.

Потом она сказала:

– Мне пора идти в госпиталь. Сегодня я тебя уже не увижу. Я пришлю сюда книги. А завтра поговорим… Ну, пусти же, милый, мне пора.

– Хорошо… – ответил я. – Только, ради бога, будь осторожна в этой страшной мгле!..