Текст книги "Вино богов"

Автор книги: Джон Барнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Глава 4
ЧЕРНАЯ ВОЛНА

Еще до того, как этим чудесным весенним вечером закатилось солнце, в город успели прийти самые резвые из беженцев. В связи с тем, что гоблины могли захватить в плен огромные толпы новых беженцев, которые пришли бы к стенам столицы за ночь, король Бонифаций распорядился держать западные ворота открытыми всю ночь. С десяток надежнейших колдуний и две сотни стражников не сомкнули глаз до зари, проверяя каждого, кто входил в ворота.

Приблизительно каждого девятого приходилось сжигать на костре, а некоторые погибали, как только к ним прикасались веткой осины или пучком чеснока. Порой враги проявляли чудеса изворотливости: отыскивали какое-нибудь измученное долгой дорогой семейство, превращали в бессмертных старенькую бабусю или маленького мальчика, а к остальным не прикасались. Время от времени у ворот вспыхивали драки, и к утру в лазарете рыдало несколько связанных пострадавших солдат. Один прирезал как бы невинных людей, поднявших панику из-за того, что им примерещились какие-то тени, другой вырвал бессмертного младенца из обуглившихся рук погибшей матери, понятия не имея о том, что дитя бессмертно. Все эти солдаты стали жертвами нечисти, прячущейся среди беженцев.

Родерик, опытнейший из гвардейцев, – и тот чуть не помер со страха, пытаясь спасти двоих маленьких девчушек. Они упали в сточную канаву и, протягивая к нему ручонки, просили спасти их. Но только он к ним наклонился, они как бросятся на него! На счастье, он успел коснуться обеих жезлом, на который были наложены охранные заклинания, а потом разрубил топором. Вне себя от ужаса и отвращения, Родерик озирался по сторонам и увидел родителей девочек. Те были полумертвы от пережитого кошмара: ведь всего несколько часов назад они, оказывается, схоронили умерших девчушек у дороги до входа в город.

Гвин рассказывала своей внучке, а та впоследствии придворному летописцу, составителю «Хроник», что Родерик не смог уснуть до следующего вечера, хотя на рассвете его сменили на карауле у ворот. Судя по тому, что записано в летописи, мы можем заключить, что Родерик все это время просидел не шевелясь на своем излюбленном стуле, заливаясь слезами, а Гвин гладила его по голове и пела ему песни, которые, как она слышала когда-то, пела Аматусу Психея.

В летописи утверждается, что затем Родерик наконец встал со стула, раздетый, и отправился спать после того, как Гвин додумалась спеть ему «Один – это солнца рассветного луч» – ту самую колыбельную, которую Психея никогда не пела у кроватки Аматуса, пока тот крепко не засыпал. Гвин всегда считала эту колыбельную добрым заклинанием. Самые мудрые ученые мужи в Королевстве всегда в этом сомневались. Можете и сами, если хотите, пропеть эту песенку и увидите, что толку от нее никакого.

Когда взошло солнце, в город хлынули еще более многочисленные толпы беженцев. При свете дня колдуньи могли отдохнуть, и дело пошло быстрее. Гвардейцы же только проверяли поклажу прибывающих, заставляли их выворачивать и переворачивать вверх дном разные вещи. И все же беженцев было такое множество, что очередь за воротами все никак не сокращалась, а наоборот, с каждым часом росла. Те, что еще не успели войти в город, испуганно оглядывались через плечо и смотрели на горизонт: боялись, что враги застигнут их по эту сторону надежных крепостных стен.

Страх нарастал с каждым часом. Хотя значительной части войска Вальдо приходилось днем становиться лагерем, так как свет дня был для нечисти губителен, другая часть армии – живые люди – передвигалась быстро, широким фронтом, сметая все на своем пути. Отрезанные от города лорды забирали, кого могли, к себе в замки, но большинство крестьян, купцов и ремесленников Королевства торопились в столицу, под защиту армии Седрика.

Ближе к вечеру положение вновь изменилось. У большинства беженцев не было при себе никаких пожитков, проверять их скарб нужды не было, и потому люди хлынули в город, словно вышедшая из берегов река.

Однако дневные проволочки дали свой положительный результат: удалось смастерить хоть какие-то навесы и несколько кухонь. Гектарианский посол, рискуя навлечь на себя гнев Вальдо, открыл ворота посольства и разместил там несколько сотен страждущих. Каллиопа без лишнего шума перебралась во дворец и велела своим слугам принять в своем доме как можно больше беженцев. Ее примеру последовали многие домовладельцы, и вскоре королевский замок превратился в гигантскую спальню для городской аристократии.

Все это, вкупе со стараниями властей принять как можно больше людей, лишившихся крова, позволило горожанам на несколько часов забыть о надвигающейся беде. Напряженная работа всех развеселила и приободрила. Седрик даже мысленно записал в дневник (на то, чтобы записать по-настоящему, у него попросту не было времени) о том, как замечательно все они потрудились в тот день. Родерик, вернувшись на свой пост, был приятно порадован дружеской теплотой в отношениях между людьми, которые в мирное время и разговаривать-то друг с дружкой не стали бы, и решил, что неплохо бы включить их в качестве второстепенных персонажей в пьесу «Принц Аматус», действие третье.

Словом, все трудились на славу, стремясь увеличить число обитателей столицы вдвое, и это им удалось. Невзирая на поздний час, подъезжали вереницы повозок с востока с провиантом на случай долгой осады. Всякий, знакомый с кузнечным ремеслом, да и те, что не очень были с ним знакомы, засучив рукава, работали в кузницах и у плавильных печей – готовили оружие к грядущему сражению. Туда и сюда по улицам сновали телеги, груженные бочонками с порохом.

И тем не менее все понимали, что и всего этого может оказаться недостаточно. Защитники крепости в Айсотском ущелье должны были продержаться против Вальдо несколько недель и дождаться подхода войска Седрика, а крепость пала – и суток не прошло, и никто не знал почему. То есть никто из горожан. Ополченцы и лорды, жившие вдоль южного берега Железного озера, могли бы устроить засаду в том месте, где к Колокольному Побережью спускался ледник, но никто не знал об их судьбе. То ли второе сражение на Колокольном Побережье состоялось и было проиграно, то ли все эти люди были перебиты спящими, так и не узнав о вторжении Вальдо.

– Отсутствие вестей создает страх, – глубокомысленно проговорил герцог Вассант, когда они вместе с сэром Джоном Слитгиз-зардом и премьер-министром прогуливались по стене западного бастиона. – Если это дело рук Вальдо, стало быть, тут кроется какая-то уловка, поскольку он коварен и злобен, но уловка нехитрая, так как он неизобретателен и туп. Если мы поймем, что это за уловка…

– То мы всего лишь узнаем о том, что он уже сделал, – нетерпеливо прервал герцога Седрик. – Не настолько же он туп, чтобы использовать одни и те же уловки вновь и вновь.

– Но тогда он перестанет казаться таким страшным, – возразил герцог. – Уловка может оказаться низкой и подлой, и если мы ее разгадаем…

Герцог упорствовал оживленнее обычного. Он просто не находил себе места в городе, чувствовал, что здесь сейчас от него никакого толка, и рвался на какую-нибудь вылазку.

– То обретем некоторое преимущество, – заключил Седрик. – Я бы это оценил. Но сказать правду, герцог Вассант, у меня и здесь для вас есть важнейшее дело – но знать о нем должны только вы и сэр Джон. – Седрик уселся на парапет, глубоко вздохнул и сказал:

– Существует древний закон: нельзя критиковать живущего и здравствующего короля. Закон дурацкий, ибо его величество Бонифаций сам его время от времени нарушает. Король, да проживет он еще сто лет, говорит, что ни за что на свете не покинет город – то есть он либо победит здесь, либо здесь погибнет. Если случится первое – нет проблем, но если суждено произойти второму, мы обязаны позаботиться о сохранении королевского рода. Поэтому… наклонитесь поближе. Я не хочу говорить о таких вещах вслух…

Двое друзей наклонили головы так низко, что стукнулись лбами. Собравшись с духом, премьер-министр еле слышно произнес:

– Мы должны спасти жизнь принца Аматуса и леди Каллиопы. Не смотрите на меня так. Это не та сказка, где девушка, которой отведена второстепенная роль, выходит замуж за принца. Она не та, за кого себя выдает, ее положение гораздо выше. Не исключено, что Королевство придется отвоевывать, подняв восстание, но это станет возможным только тогда, когда будут живы принц и леди Каллиопа. Конечно, если только никому из вас не хочется отдать власть в Королевстве кому-нибудь из республиканцев.

Теперь вот о чем. Ваш любимый принц молод, горяч и верен престолу. Он, конечно, пожелает остаться здесь и сражаться. Герцог Вассант, на вас ляжет ответственность за то, чтобы принца не захватили в плен. Не мне вам объяснять, что для этого нужно сделать и что это означает с точки зрения будущего.

– Если Бонифаций погибнет…

– Вы возглавите оборону города и станете моим ближайшим заместителем. Если погибнет Бонифаций, я вряд ли его переживу. Сражайтесь до последнего бойца или до победы, если судьба будет к вам более благосклонна, чем к королевскому дому.

Сэр Джон, – продолжал Седрик, – ваша задача проще. Найдутся те, кто не одобрил бы подобное. Вы должны забрать принца и леди Каллиопу – если понадобится, силой – и увезти их на крайний север. Там вы встретитесь с дьяконом Диком Громилой – нет, нет, не надо так вздрагивать, вы все время вот так вздрагиваете, когда я упоминаю о чем-то, о чем, по вашему мнению, знать не должен. Я знаю, что юность у вас была дикая и бесшабашная, сэр Джон, но если только кому-нибудь вздумается сболтнуть, что он знавал вас в те времена, когда вы носили прозвище Джек-Твоя-Голова-с-Плеч и сшивались с шайкой Громилы, то имейте в виду: в моей шкатулке лежит для вас помилование. Вряд ли из вас получился бы такой замечательный гадкий дружок для принца, не будь у вас за плечами такого прошлого, а?

– С последним я согласен, но, сэр, дьякон Дик никогда не был большим другом королевского дома…

– Верно, но с Вальдо он дружен еще меньше, а поскольку человек он практичный, то с республиканцами у него также мало общего. Кроме того, на дорогу вы получите два полных кошеля золота, так что за его услуги и расположение его людей вам будет чем расплатиться.

– Ага, если он просто не отберет у нас деньги.

– Просто отберет деньги, если вы польстите его тщеславию? Просто отберет деньги, когда столь отчетливо запахнет делами в духе Робин Гуда? Вам наверняка памятны его этические устремления.

– Вы правы, – покраснел сэр Джон. – Глупо с моей стороны было усомниться.

Седрику предстояло запомнить этот последний разговор надолго, и чем больше проходило лет, тем более важным он ему казался. Он всей душой полюбил двоих друзей принца и рассчитывал на них, как на своих ближайших соратников.

В этом смысле он нарушил свои собственные принципы: ведь много-много раз он говорил Аматусу о том, что ни в коем случае нельзя слишком сильно привязываться к человеку, которого тебе впоследствии придется отправить на смерть, он учил принца управлять верноподданностью его людей, рассматривая их при этом всего лишь как инструменты, которые, поработав, можно без жалости выбросить, ибо именно такое отношение к подданным составляет суть правления государством. И вот теперь он всей душой желал, чтобы нашелся кто-то еще, кроме этих двоих, кому бы он мог поручить столь тяжелые задания.

Сэр Джон тонкой душевной организацией не отличался, поэтому ничего этого не заметил, а поскольку герцог Вассант после себя мемуаров не оставил, нам остается только поверить Седрику на слово, а он утверждает, что что-то такое заметил во взгляде герцога.

Так, словно им жаль было сразу расставаться, все трое сошли вместе вниз по лестнице, думая и говоря только о предстоящих делах. Им оставалось одолеть всего несколько ступеней, когда послышались крики, и всем троим пришлось бегом взбежать обратно по лестнице.

Посмотрев на запад, они увидели место слияния Длинной и Извилистой рек. Дальше лежали поля и небольшие деревушки, за ними – луга. А еще дальше по всей ширине равнины надвигалась черная волна.

– Это не могут быть бессмертные, – вырвалось у герцога. – Они не могут передвигаться при свете солнца.

– Но все они никак не могут быть живыми людьми. Вальдо не мог набрать такое войско, – возразил Седрик. – Тут кроется какая-то тайна. Нутром чувствую. Причем тайна глупая. Если бы только мы знали, как поступить, хватило бы какого-то пустяка.

Тут к ним присоединился король Бонифаций, а за ним следом – принц Аматус.

– Итак, – провозгласил король, – началось. Я прочитал все твои приказы, Седрик, и согласен со всеми в свете сложившихся обстоятельств. Что еще мы могли бы сделать в плане приготовлений?

– Только то, что уже делается. Будем готовы, насколько это возможно.

– Этого достаточно, – решительно проговорил Бонифаций и испытующе посмотрел на всех троих: сначала – на сэра Джона Слитгиз-зарда, который от гордости даже стал выше ростом, потом – на герцога Вассанта, который покорно склонил голову, и наконец на Аматуса, а тот просто ответил отцу взглядом.

Седрик понимал, что король хочет понять, какие чувства владеют молодыми людьми. Мог он это понять? Или не мог? Кроме того, Седрик осознавал, что он – единственный из ныне живущих людей, кто так хорошо знал короля, что мог заметить это. При мысли о том, что он прожил на свете столько лет, Седрик опечалился. Избавиться от этой печали он мог бы, еще раз сослужив службу королю. А там – всему конец.

Естественно, в городе поднялся страшный переполох, который усилился, когда солнце село. Какая бы хитрость ни стояла за тем, что Вальдо удалось обзавестись столь многочисленным войском, все думали об одном: с наступлением темноты к армии узурпатора еще присоединятся гоблины и бессмертные.

– Они могут одолеть нас лобовой атакой, – грустно сказал Бонифаций Аматусу.

– Отец, – улыбнулся принц, – я рад, что мы прожили с тобой вместе столько лет.

То ли в этот миг принцем просто овладели сентиментальные чувства, то ли Аматусу действительно важно было произнести эти слова – летописцы так и не пришли в этом вопросе к полному согласию. Но все они далее пишут о том, что король Бонифаций крепко обнял сына, а принц Аматус обвил плечи отца единственной рукой.

Что собой представляло вражеское войско, никто так и не разглядел. Потому что как только оно приблизилось, над городом нависла черная туча и стало так темно, что стоявшие на крепостной стене то и дело в тревоге проверяли на ощупь, кто стоит с ними рядом – их ли товарищи, и сильно опасались, что это могут быть не они.

Только по звукам защитники города догадывались, что войско Вальдо окружило город, обтекло его, словно волна, набежавшая на замок из песка, которому не суждено рассыпаться сразу только из-за того, что предусмотрительный строитель возвел его на прибрежном камне, но только этим и отсрочил неизбежное. Сначала в сгущающейся тьме послышался конский топот, и люди поняли, что кавалерия Вальдо скачет слишком быстро – даже быстрее, чем могли бы опытные конники скакать при свете дня по равнине. Значит, то были либо необычные кони, либо необычные всадники.

Ночь переполнилась эхом гулкого цоканья копыт и отчаянными криками тех, кого атака врагов застала за стенами города. Самым неприятным было то, что к крикам время от времени примешивались мольбы и рыдания.

За топотом кавалерии последовала маршевая поступь пехоты Вальдо. Поступь была не слишком ритмична, время от времени мерный шаг нарушался стуками и грохотом, но что удивительно – почти не слышалось голосов, и многие подумали: «Это войско бессмертных», и содрогнулись. Дошло до того, что сердца защитников начинали биться радостнее, когда со стороны войска Вальдо доносились какие-нибудь привычные звуки – лязг железа, скрип ремней, ругань: тогда казалось, что все же к городу движутся живые люди.

Затем заскрипели и застучали колеса повозок, набранных, по всей вероятности, со всей округи – из покинутых жителями деревень, по дорогам, где их бросили спешившие в город беженцы. На повозках везли боеприпасы и провиант для наступающего войска. По-прежнему стояла непроницаемая темнота, несмотря на отчаянные усилия талантливейших колдуний, собравшихся посреди внутреннего двора королевского замка. Казалось, ничто и никто не в состоянии развеять этот жуткий мрак. Шум за стенами города позволял предположить, что противник становится лагерем, а быть может, враги выстраивались в боевой порядок – кто знал?

Слышались и другие звуки, от которых сердце уходило в пятки: стон здоровенных бревен, визг и лязг кривых, скорее всего в спешке изготовленных колес, ржание мулов и мычание быков, немилосердно подгоняемых щелкающими в воздухе бичами и везущих, судя по всему, тяжеленную поклажу.

– Осадные орудия везут, – пробормотал Седрик, выразив общую догадку. – Несколько сотен осадных орудий, судя по звуку – мощнейших. Может быть, это пушки, а может быть, катапульты или тараны. Они явно не собираются осаждать город долго.

В замок то и дело прибывали гонцы, запыленные и перепачканные грязью. Они торопились и падали на запруженных народом городских улицах: стояла такая темнота, что люди не видели друг друга. В итоге вести прибывали с опозданием, поскольку гонец, посланный раньше, поспевал в замок позже других, высланных за ним следом. Почти все гонцы были мальчишками с городских окраин, сообразительными ребятами, заранее получившими плату за свои труды. В свете свечей, озарявших покои короля, они казались жуткими оборванцами. Многие получили сильные ушибы и ссадины, но все держались молодцом и докладывали обо всем, что им передали командиры, стоявшие в дозоре в разных местах крепостной стены, окружавшей город. Но донесения большей частью звучали одинаково: конница, пехота, повозки, осадные орудия проехали туда-то и туда-то. Их слышали, но не видели.

Последним из гонцов оказался юноша, выше других ростом, тощий – кожа да кости, с гнилыми зубами, лопоухий. Он вытянулся по струнке, отсалютовал и только потом выложил новость:

– Ваше величество, дозорные с восточного бастиона умоляют сообщить вам, что они слышали, как прямо под ними у стены соединились два осадных обоза.

Седрик мрачно кивнул и вновь сказал то, о чем подумали все остальные:

– Мы окружены крепко-накрепко. Не думаю, что они станут тянуть с атакой. – Он похлопал гонца по плечу. – Возвращайся к дозорным, ты славно потрудился. Вели им смотреть в оба и скажи, что глаза короля сегодня видят каждого из защитников города.

Юноша поклонился и выбежал из королевских покоев.

– Что ж, – вздохнул Бонифаций и положил небольшой деревянный кубик, которыми обозначал диспозицию войска Вальдо на большой карте города, – король и вправду видел бы каждого из защитников, если бы мог хоть что-то разглядеть в двух футах от этой комнаты. Кони для нас оседланы, герцог Вассант?

– Оседланы, ваше величество, – откликнулся герцог. – Мы в любой миг можем оказаться там, где закипит бой.

– В таком случае давай спустимся к коням, – сказал король. – Седрик, ты пойдешь с нами. Из этой карты сейчас ничего нового не узнаешь, кроме того, что мы окружены, что противник превосходит нас числом и что врагам глупо не атаковать нас прямо сейчас, когда сила их невероятна, а мы по-прежнему о них ничего не знаем. Я о Вальдо плохого мнения, но глупцом его не считаю.

Аматус и Каллиопа поднялись, явно намереваясь последовать за Бонифацием, но король обернулся к ним и сказал:

– До того, как мы вступим в сражение с врагами, необходимо выполнить одно наиважнейшее дело. Если бы нам удалось развеять мрак, наши воины приободрились бы, воспряли бы духом, а то – кто знает, чего они могут натворить в темноте, когда стоят спиной к спине, а на карту поставлено буквально все? Аматус, ты обладаешь кое-какими талантами и несешь в себе частицу волшебства. Никому из нас неведомо, какими магическими дарами владеют твои Спутники. Не мог бы ты вместе с Психеей и Кособоким оказать нам такую любезность? Присоединитесь к собравшимся во дворе колдуньям, а там поглядим, что из этого выйдет. Сэр Джон, вам я поручаю охранять их. Леди Каллиопа, поскольку я понимаю, что запретить вам я этого не могу, я позволяю вам идти вместе с ними.

Не сказать, чтобы это поручение несказанно порадовало Аматуса. Он понимал, что атака могла начаться сразу в нескольких местах. И поскольку принц не страдал ложной скромностью, он считал, что его присутствие могло бы помочь там, где возникла бы нужда поднять боевой дух защитников. Не мог же король находиться сразу везде? Однако это был приказ, и это была война. Пожав отцу руку, принц вышел из королевских покоев и отправился во внутренний двор замка. Психея, Кособокий, сэр Джон и Каллиопа последовали за ним.

Как только за ними затворилась дверь, король негромко сказал Седрику:

– Надеюсь, наше расставание не произвело впечатления фальши?

Седрик склонил голову, немного стыдясь того, во что ему пришлось втянуть короля, хотя иного выхода он не видел. Может быть, именно из-за испытанного им в те мгновения чувства стыда Седрик и не описал в «Хрониках» этого эпизода, однако его хорошо запомнил бесценный Родерик, безмолвно стоявший на страже у дверей, – запомнил, засвидетельствовал и безо всяких авторских изменений употребил в пьесе «Король Бонифаций». Многие потом говорили, что это лучшая сцена в пьесе.

В это время в покои вбежал очередной гонец и, задыхаясь, проговорил:

– Ваше величество… ворота на Мосту Тысячи Лиц… дозорные у ворот… докладывают… что сотни… много сотен… – И гонец упал замертво, а по груди его растеклось кровавое пятно.

Герцог, король и Седрик опрометью выбежали из покоев и побежали вниз по лестнице. Еще через мгновение они уже взлетели в седла и в сопровождении Родерика и еще нескольких гвардейцев поскакали по городу в направлении ворот, опасаясь, что оборона там уже может быть прорвана. Именно эти опасения и заставляли их торопиться.