Текст книги "Огненный герцог"

Автор книги: Джоэл Розенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

– Приветствую тебя, Ториан, сын Ториана. – Голос Сына звучал хрипло и неприятно. – Твои друзья ожидают тебя там, дальше и выше.

Глава 6
Тир-На-Ног

Впоследствии Йен так и не смог припомнить, сколько времени они шли по туннелю: путь их озарял неизвестно откуда лившийся бестеневой свет, который выхватывал из темноты лишь окружающее пространство. Где-то в дюжине футов впереди и в стольких же позади темная скала уходила во мрак. Йен казался себе белкой в колесе: переставляя ноги, ты топчешься на месте, сколько бы ни прошел.

Он и понятия не имел, какое расстояние пройдено. Через некоторое время до него дошло, что надо было просто считать шаги, потом, помножив количество шагов на три, узнать, таким образом, сколько футов осталось позади, а поделив это число на пять тысяч, определить количество пройденных миль.

Но какой в этом смысл? Туннель, казалось, без конца тянулся в обе стороны.

Осия мерно шагал вперед с решительной улыбкой на темнокожем лице, отказываясь отвечать на вопросы Йена и вообще поддерживать беседу – стоило юноше заговорить, как Осия прикладывал к тонким губам длинный палец и качал головой.

Йен не видел смысла хранить молчание, но, вероятно, зачем-то это надо.

Раньше он и не подозревал, что в Северной Дакоте велись подземные разработки, хотя было понятно, что Осия и Торсен возвели свой дом над спуском в шахту.

Нет, чушь получается: как можно рационально объяснить то, что не поддается рациональному объяснению? Вход в шахту, где бы он ни находился, не может быть спуском, который работает только в одну сторону и который отхватит ваш палец с той же легкостью, что и кончик кисти. Зачем путешествовать старыми выработками, гоняясь за… бандой? шайкой? сворой? стаей? Именно стаей!.. Но кто же охотится за волками под землей? Кроме того, в шахтах не бывает неизвестно откуда льющегося света, который сам следует за тобой.

Йен попытался отключить мозги. Хватка на рукояти меча за поясом успокаивала лучше всяких размышлений. Не думать оказалось легко. Так же он чувствовал себя после того, как ему вырезали аппендицит, а потом отправили в палату, сунув на прощание пузырек с таблетками – демеролом и вистарилом. Торри помог ему перебраться к телевизору; там Йен и остался. Ход времени изменился; оно уже не двигалось, но стало одним единым мигом: Йен сидел в мягком кресле, он всегда был там и всегда будет – вот как это ощущалось.

Гораздо проще плыть по течению жизни, ни о чем не задумываясь, так же легко, как сидеть в мягком кресле. Или без остановки переставлять ноги, словно можешь шагать вечно – не чувствуя усталости, жажды или голода.

Внезапно Йен осознал, что туннель ведет вверх, причем уже некоторое время, однако говорило об этом лишь чувство равновесия: лодыжки не ныли, как должны бы от подъема в гору, и Йен нисколько не запыхался, хотя Осия ни на минуту не замедлил шага.

И вот туннель закончился: повернул под углом в девяносто с лишним градусов, устремляясь вертикально вверх и упираясь в камень футах в десяти над головой Йена.

В каменных стенах ствола были выбиты углубления. Йен полез за Осией, моргнув, когда сверху хлынул слепящий солнечный свет.

Потом на секунду он остался в колодце один и, поспешно подтянувшись, перевалился через край – в ярко-зеленую траву.

Вдалеке виднелась иззубренная серая макушка горы: ее покрывал снег, отсюда казавшийся чисто-белым. Откуда «отсюда»? От подножия? С середины подъема? Йен не мог понять. Луг окаймляли корабельные сосны, а небо над головой было гораздо более насыщенного голубого цвета, чем ему когда-либо приходилось видеть. К полуденному солнцу – сколько-сколько они шли? – тянулись шелковистые, по колено высотой травы, в их зелени пестрели полевые цветы, темно-алые и нежного бледно-желтого цвета. Ветер донес смутный запах перегноя, к которому примешивались благоухание цветов и резкий аромат нагретой солнцем травы.

Высоко в небе черная птица с распростертыми крылами сделала над лугом несколько кругов, прежде чем улететь в сторону вершины.

Осия уже накрывал дыру в земле каменной плитой.

– Ос хает дью веериш? – произнес он с вопросительной интонацией, хотя из-за его невнятного выговора Йен услышал еще меньше, чем мог бы. Что-то насчет самочувствия?

– Чего?

– Приношу свои извинения, юный Сильверстейн. Я спросил: «тебе нехорошо?»

В жизни не слышал эдакого языка. Однако об этом Йен говорить не стал.

– Ничего, выживу.

– Надеюсь. Если хочешь, то меч можно убрать в ножны, – продолжал Осия. – Мы… не туда свернули.

– Но мы же никуда не сворачивали!

Осия лишь улыбнулся, сверкнув иссиня-белыми зубами.

– Как тебе угодно. Однако можно сказать, что мы повернули на девяносто градусов ко всему, виденному тобой ранее. Я полагаю, все зависит от точки зрения.

Ситуация явно требовала какого-нибудь остроумного замечания.

– Почему-то, Тотошка, мне кажется, что мы уже не в Канзасе… – сказал Йен. Осия нахмурился.

– Тотошка… А-а, понял, «Волшебник из страны Оз»!.. Да. Я как раз недавно смотрел этот фильм с Торианом-младшим. – Его улыбка относилась к каким-то своим мыслям, словно Осию что-то развеселило. – Когда долго живешь на свете, трудно держать в голове все сразу. Какая же роль мне досталась? Трусливого Льва? Вряд ли я похож на Страшилу, поскольку мозги у меня все-таки есть, хотя и работают они не так, как раньше. – Он постучал пальцем по виску. – Малость повредились, знаешь ли.

– Но где мы?

Осия снова нахмурился.

– Мы не на Высоких Пустошах, где должны были оказаться, если бы свернули куда надо. – Подняв руку, он предупредил возражения, готовые сорваться с уст Йена. – Да-да, ты не заметил никаких поворотов. Если бы не пробитая брешь, даже Ториан не увидел бы вход, которым воспользовались Сыны. – Осия посмотрел на гору. – Что ж, мы на лугу, а над нами нависает пик горы Эскья, откуда следует, что мы в восточном Вандескарде. Было время, когда я назвал бы тебе место выхода с точностью до дюйма, но… – Он вздохнул, надел рюкзак, а сверху аккуратно накинул плащ. – В путь?

– Вандескард?

– Часть Тир-На-Ног – Нового Мира, или, если угодно, Страны Юности. Последний приют сидов, асов, ванов и прочих Древних Народов.

Йен тяжело сглотнул. Это уж чересчур. Он переварил странного дядюшку, буквально нашпигованного тайнами, волков, которые не убили, а похитили Карин Торсен и Мэгги; спустившись в подвал, он прошел сквозь односторонний вход в неизвестность… Но это уже слишком. Асы, ваны, Древние Народы… Гораздо легче предположить, что Осия сбрендил и что его безумие отчасти передалось Йену.

Юноша сделал шаг назад.

– Послушайте, Осия, я… я не уверен, что это хорошая идея.

– Которая? Что твои друзья в опасности или что нам следует попытаться помочь им?

– Нет, я хотел сказать, погоня за… – Он неопределенно повел рукой.

– Что сделано, то сделано. Чему суждено…

– …то сбудется. Делу время, потехе час. – Йен поднял руку. – Я выхожу из игры; я хочу домой.

Лицо Осии сделалось серьезным.

– Даже если я скажу, что лишь ты в состоянии помочь им? И если ты не сумеешь стать самим собой, погибнут не только твои друзья?

– Ну-ну, – фыркнул Йен. – Не наблюдаю у себя на груди большой красной буквы «S». – Игнорируя удивленный взгляд, он продолжал: – Я что, супермен какой-нибудь?

Осия покачал головой.

– Я… ничего такого не говорил. Когда-то… – Его голос стих, и старик печально покачал головой. – Но то было прежде. – Он выпрямился и грустно улыбнулся. – Как знаешь. Но если ты не пойдешь со мной, если ты не собираешься довести дело до конца, тогда нам надо поступить иначе…

Если ты не собираешься довести дело до конца…

Бенджамин Сильверстейн хмыкнул, взяв в руки простенькую незаконченную модель, затем поставил ее на место, весьма бережно – он всегда обращался с этими чертовыми моделями аккуратно, – и ткнул пальцем в детальки, разбросанные по столу Йена.

– Паршиво, сынок, – сказал он. – Я купил тебе ее почти год назад, а ты до сих пор не доделал. Когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, я гонялся за настоящей парусиной, чтобы смастерить паруса, и должен тебе сказать, что собирать эти древние броненосцы гораздо труднее, чем складывать девчоночьи паззлы. Не можешь довести дело до конца, так получается? Если ты ничего не можешь довести до конца, на что ж ты годишься?

У Йена было что на это сказать. Например, что моделями из пластиковых деталей увлекался отец, а вовсе не Йен. Или что, попросив в подарок на день рождения модель, он просто хотел стать ближе к отцу, а не получить по шее за лень.

Однако Бенджамин Сильверстейн не терпел возражений.

– Прости, папа, – промолвил десятилетний Йен. – В следующий раз я буду стараться. Честное слово.

Бенджамин Сильверстейн фыркнул.

– Уж я об этом позабочусь!

– …если ты не пойдешь со мной, если ты не собираешься довести дело до конца, тогда нам надо поступить иначе…

– Убирайся к черту! – вырвалось у Йена. Осия опустил глаза на запястье Йена. Юноша проследил за взглядом старика и увидел, что его пальцы стиснули рукоять меча. Он хоть убей не мог вспомнить, когда его ладонь легла на эфес. Йен, выпустив гарду, уронил руку.

– Извини, пожалуйста… Просто ты так говорил, что напомнил мне кое-кого…

Осия, принимая извинения, кивнул.

– Ты тоже прости меня, Йен, – мягко произнес он. Кажется, слишком мягко, как будто утихомиривал капризного ребенка. – Я не хотел тебя обидеть. Если хочешь вернуться, мы сможем разобраться с этим на Харбардовой Переправе, когда спустимся по дальней стороне горы, – сказал Осия, окинув быстрым взглядом пустое небо.

– А что такое «Харбардова Переправа»?

– Это деревня, где через реку ходит паром Харбарда. Реку асы некогда именовали Гильфи, а обитатели Вандескарда называют ее Теннес.

Йен ткнул большим пальцем в камень, который закрывал устье колодца, откуда они вылезли.

– А почему не этим путем?

Осия улыбнулся.

– Подними его.

Йен опустился на колени, просунул пальцы под камень и поднял его. Плита оказалась тяжелее, чем можно было подумать; Йену пришлось тянуть ее изо всех сил, чтобы поставить вертикально и потом отвалить в сторону. Влажный темный испод камня смотрел в небо, а под ним…

Земля. Почва, переплетенная корнями трав, похоже, Давным-давно.

– Убедись сам, – сказал Осия, доставая из рюкзака саперную лопатку. Он вытянул телескопический черенок и, воткнув лопату в почву, вывернул пласт перегноя, за которым тянулись нити корней.

Никакого туннеля; ничего, кроме земли и корчащейся в углублении половинки дождевого червя.

У Йена давно выработался самоконтроль, поскольку отец набрасывался на него по малейшему поводу. Без самоконтроля не обойтись, если тебя выгнали из дома без всяких церемоний, не дав собраться с мыслями, – и при этом тебе не на кого положиться, потому что ты боишься заводить друзей, не зная, что станет поводом для порки.

Ладно, случалось и похуже. Вот когда отец выгнал его из дому и Йен остановился на тротуаре, у него ничего не было, кроме жалкого барахла в рюкзаке и шестнадцати долларов в кармане. Остальные деньги лежали на счете отца («…так безопаснее – ты безответственно обращаешься с деньгами»), а заначка, меньше двухсот долларов, сэкономленных и таки да, украденных из карманов Бена Сильверстейна, пока тот валялся пьяный, осталась в гараже, под поленницей. Там деньги были в полной безопасности; Бен не трудился ходить за дровами или разводить огонь, всю работу делал сын.

Да, тогда было гораздо хуже. Тогда он остался один-одинешенек.

Йен прибег к своему старому заклинанию:

– Ладно, потом будем паниковать.

Сейчас все же полегче. Тогда он был испуганным ребенком, стоящим в круге мертвенного света уличного фонаря, один, без всякого плана. Нет, если сравнивать, то нынешние расклады – сущие пустяки. Сейчас он по крайней мере не один, и хотя Йен не очень-то доверял Осии, ему все же нравился этот старикан.

– Потом будем паниковать, – повторил Йен себе самому. Это первая половина заклинания, а вторая – «Пока же надо что-нибудь придумать». – Пока же надо что-нибудь придумать… – Юноша погрузил пальцы в землю и вытащил лишь комья грязи. – Нет входа, так?

– Да. – Осия взмахнул рукой. – Похоже, где-то рядом есть еще один выход, но я его не знаю, и он скорее всего опутан – как и выходы в твой мир.

– Как это – «опутан»?

Осия вытянул губы трубочкой.

– Я бы сказал «опутан чарами», но тогда получилось бы, будто кто-то это сделал, что не соответствует истине. Выходы в Скрытые Пути… они не то чтобы прячут себя сами, просто отводят всем глаза.

– Чего?

Осия помолчал.

– В подобных случаях французы говорят jamais vu – когда неожиданно замечаешь нечто такое, что всегда было на этом месте. Тебе не случалось вдруг обратить внимание на магазин, дерево или дырку в земле, хотя ты проходил мимо них сто или тысячу раз, не замечая?

Йен кивнул. В один мартовский день он сбросил со стола книжки и тетрадки, надел тенниску, шорты и старые горные ботинки и отправился гулять, пока еще не свихнулся окончательно от учебы-работы-сна и снова учебы-работы-сна.

Это случилось в трех шагах от входа. Йен проходил под старым дубом, растущим возле Спрэг-Холла, тысячу раз, но понял, что раньше никогда не видел этого дерева. А оно стояло себе, лет ста, наверное, от роду, и его искривленные ветви покровительственно протянулись над тротуаром. Словно отец, закрывающий ребенка от града, подумалось Йену. Он тогда провел рукой по грубой коре, а потом пошел дальше.

– Ага, – сказал Йен. – Было дело. С дубом.

– И вот вспомни, что происходило до того?

– То есть?

– Подумай, что происходило, прежде чем ты обратил на него внимание. Дуб рос, где рос, но пока ты его не заметил, дерева там как будто бы не было – для тебя. – Осия пожал плечами. – Большую часть времени входы в Скрытые Пути ведут себя именно так.

– А что происходит, если кто-нибудь строит возле него дом, а потом пытается положить сверху тротуар?

Осия покачал головой:

– Не выйдет. Архитектор, который выберется на место предполагаемого строительства, вдруг решит возвести дом немножко в стороне. А если не передумает архитектор, передумает кто-нибудь другой. Спроси строителей с большим опытом: время от времени, по веской причине, которую никак не могут впоследствии припомнить, планы строительства меняются… Но довольно разговоров. Пора в дорогу.

Йен поднялся и отряхнул штаны.

– Что теперь?

– Теперь? – переспросил Осия. – Очень просто: идем. А потом снова идем. Если мы доберемся до Переправы достаточно быстро, то, может быть, даже перехватим наших друзей, а если нет, что-нибудь о них узнаем. – Осия снова взглянул на небо. – Сомневаюсь, что их пленение и место назначения останутся тайной… ото всех. Так что в путь.

Йен кивнул:

– Это я умею.

Он бросил взгляд на камень и улыбнулся.

Осия улыбнулся в ответ.

– Я рад, что у тебя появился повод для улыбки. Интересно, какой именно…

– Просто стало жаль, что нельзя взять с собой этот камень. Когда Мэгги в следующий раз спросит меня, из-под какого камня я выполз, я показал бы ей эту плиту.

Глава 7
У Огненного Герцога

Говоря по правде – хотя Джамед дель Бруно твердо намеревался держать ее в секрете, – он предпочитал приносить Огненному Герцогу плохие вести, нежели хорошие.

И дело было не в том, что он не любил Его Пылкость – хотя он и в самом деле не любил своего господина. Джамед считал титулование герцога – «Его Пылкость» – возмутительным оксюмороном: Огненный Герцог вспоминал о своих обязательствах перед низшими исключительно под давлением обстоятельств. Его Пылкость, как решил Джамед дель Бруно давным-давно, был жестокий человек, который скорее играл роль Огненного Герцога, нежели являлся им. И судя по всему, он лучше исполнял эту роль, когда бедствия напоминали Огненному Герцогу о его обязательствах.

Спускаясь по широким ступеням амфитеатра к ложе Его Пылкости, высоко вздымая серебряный поднос с только что доставленной запиской и двумя бокалами на длинных ножках, полными кроваво-красного тенемида, Джамед дель Бруно желал дурных вестей своему господину, хотя тщательно следил, чтобы его лицо, как всегда, сохраняло бесстрастное выражение. Точно так же он ничем не выразил своих чувств, когда командовать на дуэли защитником Его Твердости приехала леди Эверлея, а не лорд Сенсевер. Со стороны Его Твердости это было завуалированное оскорбление: получалось, что спор касается не чести, но всего лишь денег, а потому с ним вполне может разобраться и женщина.

Джамед миновал места среднего класса: дородный скотовод, сын пастуха, страстно спорил о чем-то с коптильщиком, в то время как их жены, разодетые в пестрые платья, ели глазами восседавшую ниже знать.

Презрев кресло, которое с трудом вмещало его тушу, толстяк герцог подошел к перилам и оглядел простиравшуюся внизу дуэльную арену. Ниспадающая до лодыжек накидка с капюшоном отчасти скрывала габариты герцога. Справа от него стояла леди Эверлея: она поднесла к полным алым губам кубок с вином бледно-соломенного цвета, выставив на всеобщее обозрение надетое на безымянный палец простое кольцо из оникса, долженствующее означать ее принадлежность к Дому Камня. Золотые волосы дамы, собранные в замысловатый ингарианский узел, были того же оттенка, что и золотое шитье на корсаже и по краю длинных рукавов, и Джамед дель Бруно подумал, не отделано ли черное шелковое платье ее собственными волосами. Подобное щегольство позволительно юной девице, решил он, но уж никак не женщине таких лет.

А кстати, сколько лет леди Эверлее? Ее кожа была гладкой и нежной, как у девушки, у внешних уголков голубых глаз или у твердо сжатого рта ни следа морщин, но что-то в ее манере держаться говорило о более зрелых годах. Конечно, весьма вероятно, что в жилах леди течет кровь Древних Народов, а у тех возраст и не определить.

– О, Ваша Пылкость, вот и вино, – произнесла леди Эверлея. Ее голос звучал на полтона ниже и более музыкально, чем ожидал услышать Джамед дель Бруно. – А также новости, по всей вероятности.

– По всей вероятности, нет, – сказал Огненный Герцог с улыбкой и взял с подноса оба бокала, вежливо предлагая выбор леди Эверлее. Она поставила свой пустой кубок на поднос Джамеда дель Бруно, решая, какой из двух полных бокалов принять, словно это был сущий пустяк, а не традиция, восходящая к Отравлению Орфи.

– Чудесное вино. Хотя Его Студеность ценит его выше, нежели Ее Милость.

– Я обратил внимание на этот факт, – ответил Его Пылкость.

Леди Эверлея лишь слегка приподняла бровь, Джамед дель Бруно сохранял невозмутимое выражение лица. Его Пылкость постоянно эпатировал своих слуг, самолично занимаясь финансами, вместо того чтобы передоверить их своей супруге (это, конечно, затруднительно, если иметь в виду, что и она, и Наследник, Венедир дель Анегир, фактически изгнаны в Дом Неба) или дамам из старших семейств Дома Пламени.

На площадку внизу вышли двое мечников. Под пристальными взорами толпы и бдительными взглядами своих помощников они разоблачились, оставшись только в обуви и коротких брюках, а затем приступили к растяжкам и разогревающим упражнениям.

Стоя на выложенном кафелем полу арены, Родик дель Ренальд и Станар дель Брунден походили на двух вандескардских восковых марионеток, отлитых по одной модели: оба длиннорукие и длинноногие, жилистые; от лба до лодыжек оба испещрены шрамами – еле заметными на лице и нижней части живота, и глубокими – на правой руке; оба усердно игнорируют друг друга, предаваясь подготовительным упражнениям.

Джамед дель Бруно терпеливо ожидал. Наконец леди Эверлея выбрала бокал; Его Пылкость, соблюдая обычай, поднял оставшийся бокал к своим темно-красным губам и отпил первым.

– Вы, кажется, не торопитесь ознакомиться с полученным известием, Ваша Пылкость, – произнесла дама.

– Это вопрос доверия. Полагаю, Джамед дель Бруно со всей осторожностью нагрел конверт в духовке на кухне, прочел письмо, а потом снова запечатал конверт. Я доверяю ему: если бы новость была срочной, он принес бы мне письмо незамедлительно, не тратя время на то, чтобы нацедить вина. – Огненный Герцог сделал маленький глоток. – Вот, обратите внимание, приятный привкус ягод и ванили чудесно оттеняет вяжущую горечь. Очень неплохо, особенно для столь молодого вина.

– Молодого, Ваша Пылкость? Никогда не слышала, чтобы кто-то стал пить тенемид менее чем сорокалетней выдержки.

Его Пылкость пожал плечами.

– Это вино урожая года 1156 Под Небом, оно в два раза старше. Но все-таки еще молодое; все дело в пропорции. – И он улыбнулся словно только ему понятной шутке.

Джамед дель Бруно удерживал бесстрастное выражение лица, письмо все еще лежало на подносе. Его Пылкость был прав, но при этом ошибался. Обычно Джамед дель Бруно вскрывал все письма, какие мог: он достаточно ловко обращался с маленькой металлической печаткой, чтобы быстро подделать любой оттиск на восковой печати. Однако сейчас у него просто не хватило времени, чтобы и вскрыть письмо, и налить вино для Его Пылкости и Ее Милости, а Джамед дель Бруно в первую очередь выполнял свои прямые обязанности.

Мечники на арене завершили приготовления и совершенно спокойно заняли места, дожидаясь, пока публика утихнет.

Его Пылкость, склонив голову, пригласил леди Эверлею сесть и сам опустился в свое просторное кресло, стоявшее тут же.

– Вы позволите пожелать вам удачи, леди? – спросил он официальным тоном.

– Конечно, Ваша Пылкость. Также и я желаю, чтобы судьба была на вашей стороне, – произнесла дама; глаза ее сверкнули. – Однако я надеюсь на ваше прощение, поскольку в данном случае я не могу пожелать, чтобы на вашей стороне была добрая судьба.

– Конечно, леди.

Один из мечников выступил вперед.

– Я Станар дель Брунден, Мастер Меча на службе Дома Камня. Я заявляю, что поле, известное как Обрез Финделлева Вересняка, является законной собственностью Дома Камня и находится в его пользовании в течение пяти поколений, и клянусь мечом и кровью подтвердить это.

Он сделал шаг назад, и его место занял второй воин.

– Я Родик дель Ренальд, Мастер Меча на службе Дома Пламени. Старые карты, недавно найденные в пыльном сундуке с бумагами, доказывают, что Обрез Финделлева Вересняка со всей определенностью находится во владениях Дома Пламени, а не Дома Камня, и я клянусь мечом и кровью подтвердить это.

Воины встали лицом друг к другу, вскинули мечи в салюте, а потом повернулись к ложе Герцога.

Его Пылкость обратился к леди Эверлее:

– Не желаете ли?..

Та кивнула:

– Конечно. – Она легко и грациозно поднялась на ноги и жестом велела поединщикам начинать.

Джамед дель Бруно терпеливо ждал, задумавшись, уж не заставили ли его тут стоять ради того, чтобы он мог взглянуть на схватку, не будучи явно удостоен этой чести: передав послание, ему пришлось бы уйти, если бы Его Пылкость не приказал слуге остаться. А может, герцогу нравится заставлять его ждать. Уж кто-кто, а Его Пылкость способен и на то, и на другое, однако Джамед дель Бруно чувствовал уверенность, что Его Пылкость никогда и ничего не делает, не обдумав хорошенько возможные последствия и осложнения.

Если это милость, герцог мог бы и не беспокоиться. Джамед дель Бруно принимал за данность, что именно меч защищает свободу Срединного Доминиона от более молодых и многочисленных народов, живших по три стороны от Доминиона, и не сомневался, что так называемый Дом Стали, в качестве основного представителя пути меча, играл здесь ключевую роль, роль, возможно, настолько же важную, что и Дом Неба, однако он просто находил фехтование скучным зрелищем.

Внизу оба мечника – Джамеду дель Бруно было трудно понять, кто есть кто, – повернулись друг к другу лицом и скрестили оружие. Прижав левую руку к бедру, они, играя кончиками мечей, кружились, будто танцуя, а не сражаясь, – во всяком случае, на взгляд необученного фехтованию Джамеда дель Бруно.

Затем один из клинков прошел сквозь защиту противника, коснулся его предплечья, и победитель отступил, отбивая или контратакуя – или что там фехтовальщики делают, чтобы держать подальше от своей груди вражеский меч.

Клинки звенели еще несколько мгновений, пока леди Эверлея снова не поднялась; тогда поединщики разошлись, отсалютовали друг другу и повернулись к ней.

– Родик дель Ренальд, – произнесла она, – пролита ваша кровь, вы же не пролили крови соперника. Признаете ли вы ошибочность ваших претензий или будете продолжать бой?

Родик дель Ренальд посмотрел на Его Пылкость. На лице фехтовальщика не было и следа страха или боли.

Огненный Герцог покачал головой.

– Благодарю тебя за службу, сын Рональда, – проговорил он, – но, как видится, в этом деле право за Домом Камня, и нет смысла снова проливать твою кровь.

– Я признаю свою ошибку, госпожа, – произнес Родик. – Это поле – законная собственность Дома Камня, а не Дома Пламени.

Поединщики отсалютовали сначала герцогу, затем зрителям, потом друг другу, и на этом все кончилось. Оба передали клинки помощникам, и пока лекарь обследовал и перевязывал рану Родика дель Ренальда, к нему подошел бывший противник, принял поздравление по случаю победы, похлопал Родика по плечу, и оба они непринужденно о чем-то побеседовали.

Его Пылкость не улыбался, жестом веля Джамеду дель Бруно приблизиться, потом открыл конверт и быстро проглядел сообщение.

– Так… – произнес он, повернулся к стоящей на столе лампе и поднес к огню краешек листка.

Бумага вспыхнула мгновенно, оставив за собой лишь волну теплого воздуха и чуть-чуть пепла. Его Пылкость отряхнул рукав туники.

– Не хотела бы я играть с вами в азартную игру, Ваша Пылкость, – произнесла леди Эверлея. – Вы встречаете поражение с той же невозмутимостью, что и успех. Очевидно, в письме были хорошие новости?

Герцог добродушно улыбнулся.

– Предположения всегда интересны. – Он повернулся к Джамеду дель Бруно: – Пошли им «Я доволен».

Джамед дель Бруно кивнул, поклонился и вышел, без усилий удерживая пустой бокал леди Эверлеи на серебряном подносе. Судя по голосу, герцог улыбался, обращаясь к посланнице Дома Камня:

– Пожалуй, все обернется иначе, когда в следующий раз наши дома столкнутся. Кажется, у меня теперь есть новый защитник.

– В самом деле? А можно поинтересоваться, кто именно?

Джамед дель Бруно не расслышал ответа герцога.