Текст книги "Огненный герцог"

Автор книги: Джоэл Розенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Джоэл РОЗЕНБЕРГ
ОГНЕННЫЙ ГЕРЦОГ

ПРОЛОГ
В ДОМЕ ПЛАМЕНИ

 
Пламя топит Лед,
Ветер гасит Пламень,
Камень губит Ветер,
Лед расколет Камень,
 

(повторить четыре раза, а затем прибавить)

 
Небо всеми правит,
Небо всеми правит,
Небо всеми правит,
Небо всеми правит.
 

Эту песенку в Срединном Доминионе поют дети во время игры в мяч

– Мертвое затишье! – Огненный Герцог произнес эти слова как ругательство. – Я сыт им по горло и выше!

– Надо думать, почти так же, как и Его Твердостью? – ответил Родик дель Ренальд, склонив голову. Было бы невежливо говорить, что герцог-толстяк всегда сыт по горло и выше. Профессия и положение Родика давали ему возможность выказывать некоторую неделикатность, но не более того.

Кроме того, если честно, то владетель Фалиаса легко управлялся со своей дородностью. Несмотря на то, что Родик уже много лет оказывал услуги Огненному Герцогу, сына Ренальда до сих пор удивляло, как ловко Его Пылкость маневрирует своим массивным корпусом. Поднявшись, толстяк подошел к широкому окну и уперся руками в бока. Вид у герцога был такой, как будто ему ничего не стоит ухватить проблему за горло и сокрушить ее.

«Что, вероятно, соответствует истине: уж если Его Пылкость наложит на проблему руки, то ей конец», – подумал Родик дель Ренальд. Однако сейчас был не тот случай. Еще до того, как Его Пылкость получил титул, еще в те дни, когда он был всего лишь Анегиром дель Денегиром, вторым сыном ныне покойного герцога, считалось, что он излишне прямолинеен для человека своего происхождения.

Времена меняются, но Его Пылкость изменился не так сильно, как ему бы того хотелось: с некоторыми сторонами натуры ничего нельзя поделать.

– И не только Каменным Герцогом, – произнес Огненный Герцог, – но и Ветром и Льдом тоже. А по правде говоря…

«Ну наконец-то!» – подумал Родик.

– Небом я тоже, нельзя сказать, что доволен, – докончил герцог и слегка усмехнулся, словно давая Родику понять, что речь идет об измене.

– Тогда, мой герцог, – откликнулся Родик, – вам, конечно, ничего не остается, кроме как без конца плакаться по этому поводу. И напоминать мне, что ни вы, ни любой другой Дом не осмелитесь открыто проявить враждебность из страха навлечь гнев остальных Домов.

Как будто это единственное затруднение! К востоку от Доминиона расположен Вандескард; может, там выжидают своего часа? Как предсказать поступки людей, мнящих себя истинными потомками богов-ванов?.. Также отсутствует какая бы то ни была определенность в отношении живущих на севере Древних и обитающих на юге более молодых и более энергичных сообществ.

«Мы живем, ползая по костям исполинов, – размышлял Родик. – Словно горстка пожилых людей, которые ждут только старости, чтобы отложить в сторону свои рабочие инструменты и умереть с достоинством».

Однако по сравнению с самыми младшими из Древних Доминион еще юн и свеж.

Из более чем дюжины Домов сейчас осталось всего лишь пять, чьими резиденциями служили древние укрепления Фалиас, Гориас, Финиас, Муриас и твердыня настолько древняя, что теперь ее иначе как Старой Крепостью и не величали. Один Дом был достаточно силен, чтобы завладеть Старой Крепостью и титулом Дома Небес. Другие исчезли, завоеванные и лишенные титула – подобно Дому Дерев, стертые в пыль и уничтоженные – подобно Дому Без Имени.

– Это верно и в отношении Неба, – заметил Огненный Герцог.

– Если Небо настолько беспокоит вас, призовите своего сына и наследника, чтобы он повел ваших воинов.

Как будто это возможно… Венедир дель Анегир и его мать практически постоянно жили в Старой Крепости, что устраивало всех троих. Когда умер старший брат нынешнего герцога, Его Пылкость, казалось, не особенно нуждался в жене и сыне, и потому те, в качестве его представителей, поселились в крепости Неба и лишь изредка навещали Фалиас.

Вероятно, Дому Пламени пойдет на пользу, если его следующий герцог будет так дружен с Небом, а может статься, и нет: не исключено, что подобные близкие отношения приведут к открытому мятежу других Домов.

– Твои слова, пожалуй, слишком смелы, – произнес Огненный Герцог.

– Скорее, пожалуй, слишком правдивы.

Задумавшись, не слишком ли далеко он зашел, Родик пригубил ледяное вино – Превосходное Ингарианское осеннее – из высокого узкого бокала витого стекла. Ягоды, выращенные на удивительно прохладных склонах Пламенной Ингарии, собирали уже чуть подсохшими как раз перед первыми морозами. На Превосходное Ингарианское шло исключительно сусло-самотек. После пятидесяти лет выдержки в потайных винных погребах, которые могли размещаться и рядом с покоями герцога, и в милях от них, вино становилось сладким, как мед луговых цветов.

Грузный герцог изо всех сил пытался совладать с собой, и Родик понял, что он снова оказался в победителях, снова остался жив. Искусство лавирования было не просто образом жизни Родика, оно было ключом к жизни: такой хваткий человек, как Огненный Герцог, не станет вот так сразу убивать Родика. Несмотря на то что нет ничего проще, чем убить Родика прямо сейчас.

Хотя, без сомнения, в крепости были ходы, проходы и переходы, неизвестные Герцогу Дома Пламени – в конце концов, эти укрепления строились для Древних, а те вряд ли оставили карту, – Его Пылкость едва ли выбрал бы для конфиденциальных бесед эту комнату, если бы здесь не было нескольких известных ему потайных ходов. Вполне вероятно, что за гобеленом или над потолком скрывались солдаты, ожидая только приказа своего господина. Но скорее всего тайник для слуг Его Пылкости лишь один: тайна Скрытых Путей была для владетелей домов не игрушкой, а делом жизни и смерти.

С политический точки зрения убийство Родика также не причинило бы Пламеносцу никаких неприятностей. Начать с того, что обиходное имя Родика совпадало с его полным именем: он был благородным всего лишь во втором колене. Двое его братьев давным-давно погибли на дуэлях, а сестра вышла замуж в Каприсию за безземельного рыцаря, второго сына в семье. Так что никто не объявит вендетту знати домов и тем более – самому Огненному Герцогу.

Но отец Родика давным-давно вдолбил в голову сыну, что Старые Семьи уважают дерзость, причем сами того не сознавая, и что единственный способ общаться с ним, не ползая на брюхе, – это выказывать некую толику надменности. Именно толику.

Родику не улыбалось умереть смертью своего отца. Не сейчас, во всяком случае. Еще лет пятнадцать, и юный Родик дель Родик – с подобающим обиходным именем! – получит прочное положение, возможно, его даже примут кадетом в Дом Пламени. И его сын не будет принадлежать к Дому Стали – как знать насмешливо называет тех, кого нанимает для грязной работы. Это судьба Родика дель Ренальда.

– Ваша Пылкость посылали за мной, чтобы пожаловаться на затишье в делах? – спросил Родик, снова отпивая из бокала.

– Нет, – отвечал Огненный Герцог. – Я посылал за тобой по двум причинам. У меня возникли некоторые разногласия с Камнем, и я хочу, чтобы ты занялся этим делом как мой представитель.

– Дело чести?

– Нет. Вопрос спорной территории. Крохотная часть самого мелкого из уделов. Наши записи удостоверяют наше право на него.

– Я, конечно же, польщен… – Родик склонил голову. На самом деле ничего подобного он не чувствовал: денежные дела его не интересовали. В конце концов, зачем человеку заниматься деньгами, если у него есть для этого жена? – Мне необходимо просмотреть документы, прежде чем я возьму на себя…

– Моего слова недостаточно?

– Конечно, достаточно, – ответил Родик. – Его достаточно, если вы, Ваша Пылкость, сочтете нужным лично встретиться с представителями Дома Камня. И если вы пожелаете собственноручно защищать вашу правоту, усилив мощь и гибкость вашей десницы с помощью подобающих трав и ритуалов, мне и тогда будет довольно вашего слова: я буду горд стать вашим секундантом, перевязать ваши раны, если вас ранят, и унести вас с поля боя живым или мертвым, если вы потерпите поражение.

Тут Родик воздел указательный палец.

– Однако поскольку мне стало известно, что Каменного Герцога представляет Станар дель Брунден, чей клинок нанес мне больше ударов, чем я могу припомнить, я все же предпочту ознакомиться с бумагами, прежде чем я и моя чересчур уязвимая плоть встанут на защиту вашего дела.

Нет, кажется, сейчас он зашел слишком далеко. Ноздри Огненного Герцога раздулись.

– На сей раз будь по-твоему. Но не думай, Родик, благородный во втором поколении, что ты незаменим. Тебе можно сыскать замену.

Родик заставил себя улыбнуться. Мало кто мог равняться с ним, а те, кто владел клинком не хуже Родика, были по большей части прочно связаны с Небом, и младшие дома не смогли бы воспользоваться их услугами.

– И кто заменил бы меня, Ваша Пылкость? Уж не Ториан ли дель Ториан?

Это была не более чем шутка, но лицо Огненного Герцога внезапно стало слишком спокойным, слишком неподвижным.

– Да, это было бы нелегко, верно? – произнес герцог. Вопрос прозвучал риторически. – Возможно, настанет время…

Огненный Герцог сделал паузу, потом продолжил:

– Настанет, надеюсь, время, когда я обойдусь без твоих услуг и буду сам представлять свой Дом.

Огненный Герцог определенно что-то знал. Старая знать всегда считала себя мудрее новой, но сейчас Родика это не возмутило.

«Ториан», – мысленно повторял он, пока слуга в огненной ливрее вел его из кабинета по коридорам с чрезмерно высокими потолками.

Ториан Изменник.

Мог ли он остаться в живых? И если он жив, то где обретается? Конечно, не в Доминионе.

Надо поговорить с распорядителем дуэлей.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ХАРДВУД, СЕВЕРНАЯ ДАКОТА

Глава 1
Фехтовальщики

К тому времени как они свернули с автострады номер 29 в Томпсоне, Торри уже давно выключил магнитолу – «Ван Халленом» он был сыт по горло. По полу машины шуршали липкие и жирные обертки из-под макдональдсовских гамбургеров, перекатывались пустые мятые жестянки из-под кока-колы и пакеты с овощами и фруктами, которые по требованию Мэгги купили в «Супервэлью» на выезде из Миннеаполиса.

Вегетарианство не сделало из Мэгги чистюлю, подумал Торри Торсен. А может, она переняла дурные привычки Йена. Не то чтобы Йен Сильверстейн разводил грязь, он просто не умел поддерживать порядок – никогда не оставит влажное полотенце на сушилке или на краю раковины, непременно бросит на пол или на ближайший стул.

– М-да… В Хаттоне есть заправка, и не просто заправка, а с техобслуживанием, – сказал Торри, опуская стекло старого «рэмблера» и выставляя наружу локоть. – Мы можем остановиться там и привести салон в порядок. Хотя бы мусор из машины вытряхнем.

Марианна Кристенсен прикрыла усмешку ладонью, а Йен захихикал вслух.

– Что, мамочка не любит, когда в машине грязь?

– Отдохнул бы ты, – ответил Торри, не надеясь, впрочем, что приятель оставит его в покое.

И был приятно удивлен, обнаружив, что ошибся.

– Ладно, мир, – сказал Йен. – Я не хотел тебя обижать. Но все равно, вы оба одинаковые. Да-да, ты такая же, Мэгги. Живешь себе своей жизнью, учишься, но как только поворачиваешь свою машину…

– У меня нет машины, – вставила Мэгги.

– …как только поворачиваешь свой нос к дому, ты сразу превращаешься в малышку Бака и Марты.

– Моих родителей зовут Альберт и Рэйчел.

– …в малышку Альберта и Рэйчел. Держишь спинку прямо, как следует моешь шею… – Йен поскреб горло в том месте, где его зачаточная бородка уходила под воротник. – Бьюсь об заклад, что ты даже сама заправляешь постель.

Мэгги приподняла бровь.

– А ты нет?

Нет, Йен не заправлял свою постель. Когда Мэгги оставалась у Торри, а Йен ночевал на полу у святых братьев в Сент-Рок, Торри сам заправлял его постель, чтобы комната выглядела приличнее.

Йен пожал плечами.

– Если честно – нет. Какой смысл заправлять постель, если через шестнадцать часов снова собираешься лечь спать?

– Ну?

– Так какой в этом смысл, Марианна?

– Ни малейшего, – холодно отвечала та, нахмурившись. По каким-то причинам Мэгги ненавидела свое имя и не любила никакие сокращения от него. Если Йен за что-то злился на нее, он забывал об этом. Что, в свою очередь, злило Мэгги.

Все это не особенно беспокоило Торри. Они с Мэгги только примеривались друг к другу, и Торри не нуждался во вмешательстве Йена. Не то чтобы Йен стал вмешиваться целенаправленно. Постоянная девушка слишком сильно отвлекала бы его от работы и занятий, и хотя Торри сомневался, что Йен очень серьезно относится к учебе, тот занимался с еще большей энергией и напористостью, нежели тратил на фехтовальной дорожке.

Йен наконец соизволил извиниться:

– Прости, я хотел спросить «Так какой в этом смысл, Мэгги?». Так лучше?

– Конечно. – Девушка перестала хмуриться и искренне улыбнулась. – Но смысла все равно никакого нет. Совершенно никакого, кроме желания навести порядок, чтобы вещи выглядели аккуратно. Вот почему я заправляю постель.

Насмешливо вскинув голову и тряхнув короткими угольно-черными волосами, девушка скрестила руки на груди и откинулась на подушку, которую придвинула к двери. Сейчас она стриглась коротко – возможно, это продлится до лета: Мэгги была не прочь фехтовать, завязав волосы в хвост.

Торри никак не мог решить, какая Мэгги нравится ему больше – с короткими волосами или с длинными. Он всегда предпочитал длинные, но короткая, почти мальчишеская стрижка очень шла к носу-кнопке и упрямому подбородку Мэгги.

Однако мнение Торри по этому поводу ничего не значило. Соглашаясь время от времени спать с ним, Мэгги тем не менее вряд ли бы стала спрашивать его, стричь ли ей волосы и какую одежду носить.

Что вполне устраивало Торри. Он никогда бы не подумал, что сочетание мешковатого бежевого пуловера крупной вязки и черных колготок может быть настолько сексуальным. Колготок? Нет, только не колготок. Мэгги сказала, что это леггинсы. Леггинсы или лосины, но никак не колготки. Беда с женской одеждой: всегда она называется как-то странно. Рубашка у них либо блузка, либо кофточка, однако никак не рубашка, колготки – леггинсы… Наверное, незнание – сила.

– Чего ты улыбаешься? – спросила Мэгги.

– Так, пустяки, – ответил Торри.

Возможно, дело в том, что леггинсы облегали ноги, а мешковатый пуловер скрывал остальное. А может быть, дело в том, что прошло уже три долгих недели с тех пор, как они с Мэгги отпраздновали его победу в шпажном турнире по классу А, употребив с этой целью пару бутылок ледяного шардоннэ «Колумбия Крест» – и кто бы сказал, что хорошее вино может стоить меньше семи долларов за бутылку! – кварту свежей клубники и четыре презерватива. И последнее время Торри сделался раздражительным, то и дело срываясь без всякой видимой причины.

– Послушай, Йен, – продолжал Торри, – не привыкнуть ли тебе самому заправлять постель?

– А что, за это много платят?

– Нет, но, возможно, окружающим незачем знать, что ты меняешь простыни раз в семестр или около того?

– Что делать – если не менять, корка грязи начинает царапаться. – Йен театрально почесал возле ширинки. – Хотя нижнее белье я переодеваю почти каждую неделю, честное слово. И вообще, тебе не кажется, что ты ведешь машину слишком быстро?

– Если бы мне казалось, что я гоню, – ответил Торри, – я бы сбросил газ.

Теперь прыснула Мэгги. Через пару секунд Йен тоже захихикал.

Торри расслабился. Ему нравился Йен Сильверстейн, быстрый на шутки и улыбки, а прилежание вообще делало его примером для Торри, который был склонен, забросив учебники, проводить слишком много времени в спортивном зале. Однако Торри что-то тревожило в приятеле: иногда Йен учился как-то уж слишком истово. Странно, что человек настолько напористый и темпераментный предпочел рапиру, фехтование которой отнюдь не требует приложения физической силы. Впрочем, Йен личность противоречивая.

Торри уселся поудобнее. Он специально оставил себе последний отрезок дороги. Люди считают нормальным то, к чему привыкли с детства: друзьям-горожанам неоткуда знать, как вести машину в родных местах Торри.

Холмистые окрестности Миннеаполиса давно сменились плоскими равнинами восточной Дакоты. Дорога бежала как по линейке, и хотя движение тут было всего в две полосы, Торри без проблем вел машину со скоростью восемьдесят миль в час при положенной скорости в пятьдесят пять. Просто держишь руль и жмешь на газ, пока мотор не возражает.

Не случайно «кирпичи» здесь тоже больше, чем в городе, можно разглядеть за милю. То же самое относилось и к перекресткам: зачем тормозить, если видишь, что дорога пуста на все четыре стороны?

Иногда мимо со свистом проносился встречный автомобиль, реже пролетал огромный грузовик с прицепом, и Торри приходилось крепче хвататься за руль, когда поток воздуха грозил развернуть «рэмблер», но вообще вести было нетрудно.

В метель это было бы самоубийством. Тогда даже на низкой скорости легко улететь в канаву, где тебя живо занесет снегом. Несколько раз такое случалось с мамой и однажды даже с отцом. Но то зимой, а сейчас стояла весна, по голубому небу плыли большие пушистые облака, и ничего не мешало вести машину так быстро, как только возможно, не считая…

Сзади завыла сирена, затем раздались три гудка, и в зеркало заднего вида Торри увидел, как замигал красный сигнал на крыше невесть откуда вынырнувшей полицейской машины. Да, игры кончились…

– Ну, вот мы и влипли, – сказал Йен. – Проклятие, Торри, я же тебе говорил…

– Ш-ш-ш. – Торри сбросил газ и съехал на обочину: не очень далеко, поскольку вдоль края дороги тянулась канава. – Можно попросить вас об одолжении?

– О каком? – спросила Мэгги, откидываясь назад. – Хочешь, чтобы я расстегнула блузку и говорила с придыханием?

– Нет. Ты же в свитере, его расстегнуть затруднительно, правда?

– Ну да.

– А насчет одолжения… – продолжал Торри. – У вас точно нет ничего такого, что создало бы нам… проблемы?

Йен уже открывал банку пепси.

– Всего один косяк, – сказал он, держа на ладони сигарету с марихуаной. – Я подумал…

– Не думай, а заткнись и глотай. Если вы еще не заметили, весь штат воюет с наркотиками, и я не хочу, чтобы мне досталось под горячую руку. – Торри опустил стекло. – По закону могут забрать машину, вы же знаете.

– Понятно, – произнес Йен с набитым ртом. – Бьюсь об заклад, вернуть ее влетит тебе баксов в восемьдесят.

– Давай скорее, а?

– Все-все, уже глотаю.

– Эй, Торри!

Молодой человек узнал голос, но для того, чтобы узнать полицейского, ему понадобилось несколько секунд. А потом он распахнул дверцу и выскочил из машины.

– Тебе мать не говорила, чтобы ты не превышал скорость? – Полицейский скрестил руки на мощной груди, пытаясь выглядеть суровым, но улыбка от уха до уха разрушила весь эффект.

Коп был лишь несколькими годами старше Торри, и его широкое скандинавское лицо под копной рыжеватых волос Торри знал не хуже своего собственного.

Юноша улыбнулся.

– Чертяка Джефф Бьерке! – воскликнул он, произнося норвежскую фамилию приятеля с подобающим подъемом тона в конце последнего слога. Семейство Бьерке обитало в Северной Дакоте с 1870-х годов, и только их старики знали норвежский, но, как большая часть жителей штата, они сохранили след старосветского акцента – скорее в качестве знака отличия, чем по каким-то иным причинам. – Как дела?

Улыбка Джеффа стала еще шире.

– Если бы я знал, что это ты, я бы…

– Не стал бы меня останавливать?

– Ха! Прострелил бы тебе шину, чтобы поглядеть, как ты справишься, когда машина пойдет юзом! – Джефф похлопал по своему офицерскому поясу. – Мне-то все равно, но восемьдесят семь в час – многовато для этого участка дороги. – Он подошел к «рэмблеру» и заглянул внутрь. – Ну, представишь меня своим друзьям? Или ты теперь у нас, отучившись пару лет в колледже, больше не общаешься с чернью?

Торри принужденно рассмеялся.

– Если память меня не обманывает, ты вроде бы не так давно должен был окончить Северо-Западный? Я не знал, что ты сейчас работаешь вместо старого Джона Хонистеда.

– Времена теперь тяжкие, работа есть работа, а старик Джон ушел в отставку в феврале, – произнес Джефф, протягивая сквозь окно руку Мэгги. – Джефф Бьерке, – представился он. – Раньше мне частенько случалось давать взбучку вашему приятелю – завел привычку играться с заостренными палками.

– Он и сейчас этим занимается, и весьма неплохо, – рассмеялась Мэгги. – Рада познакомиться. Я Мэгги Кристенсен.

– Йен Сильверстейн, – произнес Йен, сидевший сзади. Голос у него все еще звучал как-то сдавленно. – Приятно познакомиться.

Джефф ухмыльнулся, пожимая руку Йена.

– Хм… В следующий раз выбрасывай косяк в окно или просто ломай. Так оно проще. – Усмехнувшись, при взгляде на вытянутую физиономию Йена, Джефф выпустил его руку и, выпрямившись, крепко хлопнул Торри по плечу. – Ты домой на все весенние каникулы или собираешься на юг?

– Домой на все каникулы, – ответил Торри. – В Орландо я уже был.

– Классно. Я как-нибудь заеду… Между прочим, в «Пообедай за полушку» сегодня выпивка – доллар. – Судя по поднятой брови и поджатым губам, предложение было вполне серьезное.

– Почему бы и нет? – ответил Торри, поглядев на Йена, который пожал плечами и кивнул. Мэгги нахмурилась, что могло означать нечто среднее между недовольством и безразличием.

– Посмотрим, что скажут родители, – добавил Торри. Джефф кивнул, и его рука крепко стиснула плечо Торри.

– Ладно, приятель, мне пора. Рад был тебя встретить. Передавай родителям и Осии привет.

Он отвернулся и пошел обратно к патрульной машине; к тому времени как Торри взялся за ключ зажигания, Джефф, быстро развернувшись, уже ехал в противоположную сторону.

– Славный малый, – сказала Мэгги, пока чихал старенький стартер «рэмблера».

Кинув короткий взгляд в зеркальце, Торри съехал с обочины на дорогу, а потом кивнул:

– Да. Хотя олени со мной и не согласятся.

– Извини, не поняла?

– Джефф, его отец, мой отец и дядя Осия каждую осень охотятся на оленей, и без добычи они еще не возвращались.

Чему, вероятно, охотники были обязаны в первую очередь дяде Осии, но незачем входить в детали. И от терпения пользы не меньше, чем от охотничьих приемов Осии. Именно на охоте Торри приобрел умение выжидать.

– Ты убивал малюток Бэмби? – спросила Мэгги со странной интонацией, которую не смогла скрыть насмешка.

Горожане, что с них взять.

– Я охотился раза два.

На самом деле каждую осень с тех пор, как Торри исполнилось четырнадцать – за исключением прошлого года, когда он приехал на каникулы с гриппом.

Неуклюже съежившись на заднем сиденье, Йен тихо захихикал.

– Тебе кажется, что охота – это забавно? – спросила Мэгги, неодобрительно поджимая губы.

– Нет, – ответил Йен, не переставая фыркать. – Я про другое. Нас остановили из-за того, что Торри превысил скорость, и чем дело кончилось? Мне пришлось глотать косяк.

Торри ухмыльнулся.

– Тебе это кажется несправедливым?

– Жизнь вообще несправедлива. Чтоб меня хотя раз остановили за превышение и не взяли штраф!

Из уважения к Джеффу Торри вел машину, удерживая стрелку спидометра на семидесяти. Повернув голову, чтобы видеть Йена в зеркальце, он сказал:

– А все потому, что ты городской. Если бы ты вырос здесь, ты бы знал, что самое главное – хорошие отношения с соседями. Поймай Джефф меня за рулем пьяным или под балдой, он бы меня с землей сровнял, наплевав на всякую дружбу. Но за превышение скорости… На такой прямой и ровной дороге, как эта, с таким обзором… Даже если я не справлюсь с управлением, я всего-навсего улечу в канаву, и ничья шея, кроме моей, не пострадает. Нет, зачем ему ссориться со мной или с моими из-за таких пустяков?

Улыбнувшись этой забавной мысли, Торри едва не пропустил поворот на проселок, который можно было заметить по одинокому вязу, растущему на краю поля.

– Далее, – продолжал Торри, – в Северной Дакоте разрешается потреблять спиртное только с двадцати одного года. И если Джефф станет придерживаться формальностей, нам нельзя будет раздавить бутылочку до следующей весны.

Мэгги широко улыбнулась.

– Я правильно поняла: если мы пойдем в «Пообедай за полушку» – вот дурацкое название! – нас не пошлют оттуда, как несовершеннолетних?

Торри улыбнулся в ответ.

– Как получится. Если там будет кто-то чужой и Ол решит, что это тип из госдепартамента по спиртным напиткам, тогда нас пошлют, громко и вслух. При условии, что мы сделаем глупость и закажем пиво, а мы этого делать не станем. А если там сидит только Орфи Сельмо над своим пивом, Ол не прогонит нас, а просто подаст темное в стаканах для кока-колы, вставив туда по соломинке. Старикан Орфи изрядный зануда, и он моментально устроит всем взбучку, если заметит, но зрение у него плохое, а очков он не носит.

– Часть системы?

– Как я уже говорил, в маленьких городках хорошие отношения важнее, чем соблюдение формальностей.

«Рэмблер» трясся на ухабах, направляясь к просвету между деревьями.

– Мы могли бы проехать через город, – сказал Торри, – а потом вернуться обратно; наш дом стоит как раз на восточной окраине. Времени ушло бы столько же.

– Дай-ка подумаю, – сказал Йен. – Этот путь – он какой-то пыльный и деревенский…

– Деревенский? – Мэгги подняла бровь.

– …и при этом такой забавный, – докончил Йен.

– Ну ладно.

Дом стоял сразу за лесополосой, одной из самых широких в окрестностях, почти в сто ярдов.

Глядя на дом, Торри в тысячный, наверное, раз решил, что в нем нет ничего особенного: обыкновенный Старый Большой Дом совершенно в стиле Великих Равнин. Два этажа и чердак, вдоль которого спереди и по бокам шла крытая галерея, куда не залетали летом мухи: этой галереей мать пользовалась зимой как морозилкой. Стены белили довольно редко. Родители могли позволить себе белить дом, когда хотели, но они были не из тех, кто пускает пыль в глаза.

За домом стоял старый сарай тускло-красного цвета. Его огромная дверь была распахнута настежь, пропуская внутрь свет и воздух. Сарай красили не очень давно: Торсены заботились о своих животных.

Посреди переднего двора стоял на чурбаках чуть выше, чем обычно бывает в таких случаях, старый ржавый «студебеккер» коричневого цвета. Торри ухмыльнулся: дядюшка Осия обзавелся новой игрушкой. Для человека, который ненавидит ездить в машинах, старик на редкость хорошо их чинил.

Ничего удивительного. Дядюшка Осия был дядюшкой Осией точно так же, как отец был отцом, а мать – матерью, и если посторонние видели в них что-то странное, Торри поведение родных казалось естественным и привычным, как успокоительно плоские равнины, окружавшие дом.

Остановив машину на траве возле боковой двери и выключив мотор, Торри нарочно оставил ключи в незапертом салоне, хотя чувствовал он себя при этом странно. В последний его приезд домой мать долго веселилась, высмеивая городские привычки сына.

Мэгги подняла бровь.

– Мы войдем в дом через вход для прислуги?

– В сельской местности нет такого понятия, как «вход для прислуги». Это просто боковая дверь, и от нее ближе всего до наших комнат.

Крыльцо у бокового входа представляло собой не что иное, как небольшой цементный блок со ступеньками: если поставить на крыльцо вещи, дверь открывать неудобно.

Поднявшись наверх, Торри отворил сетчатую раму и, закрепив ее в этом положении, взялся за ручку-замок деревянной двери, но круглая ручка, неплотно сидевшая в кольце, и не подумала повернуться под его рукой.

По деревенскому обычаю передняя дверь дома никогда не запиралась – а что, если кому-то понадобится войти? – но Торсены имели причуду закрывать на замок боковые и задний входы.

Конечно, как сказал бы дядя Осия, запор запору рознь.

Торри постучал кулаком по латунной пластине, вделанной в косяк. Пластина была приварена к тугой листовой рессоре, которую дядя Осия добыл из разобранной автомашины и, сточив, ввинтил в углубление, вырезанное в дверной раме; теперь латунный квадрат подавался под кулаком Торри ровно настолько, чтобы гулкие удары рессоры о косяк разносились по всему дому. Осия не имел ничего против звонков, но считал, что дощечка элегантнее: стук мог привлечь внимание нижнего этажа, не тревожа сон обитателей верхнего.

Торри постучал еще раз. Никто не отзывался.

Тогда, на мгновение закрыв глаза, он прижал дверное полотно коленом. Затем уперся плечом в косяк, давя все сильнее, пока не почувствовал, что дверная рама чуть подалась, словно ее плохо приколотили, потом толкнул ручку, одновременно слегка докручивая ее влево. Торри уже знал, как все будет: без всякой смазки ручка гладко повернулась, рождая ощущение идеально сработанных и пригнанных друг к другу деталей.

Язык замка подался с негромким щелчком, который молодой человек скорее ощутил, нежели услышал, дверь с приветственным скрипом распахнулась, и Торри расслабился.

Первый раз приехав домой на каникулы, он взялся за дело неправильно, и Осия провел большую часть вечера за починкой скрытого механизма, а потом еще несколько дней все трое взрослых отпускали ехидные комментарии на счет Торри.

– Что, дверь не открывается? – спросил Йен, втащив чемоданы на крыльцо. Мэгги стояла, держа в руках сумки с экипировкой и оружием: из-под разошедшейся молнии торчала рукоять простенькой тренировочной сабли.

– Да нет, – ответил Торри, – просто замок заедает.

Семейный секрет есть семейный секрет, и не стоит им делиться ни с лучшим другом, ни с любимой девушкой.

Просунув голову за дверь, Торри крикнул: «Мы приехали!» – на случай, если родители не слышали стука. Совершенно незачем сваливаться им как снег на голову. Для немолодых людей они весьма часто любили уединяться, и негоже сыну застукивать родителей.

– Заходите, – сказал он друзьям.

Торри не надеялся удивить своим появлением дядю Осию: его врасплох не застанешь. Дядя наверняка слышал, как щелкнул замок и заскрипела дверь. Да и вообще, Торри бы не удивился, если бы дядя Осия узнал за милю шум «рэмблера». Если только он дома, что вряд ли. Отца тоже нет, и, вероятно…

– Торри! – раздалось сверху, и послышались торопливые шаги – сначала через холл, а затем вниз по ступенькам.

– Привет, мам, – сказал Торри, когда руки матери обвились вокруг него, а губы ткнулись ему в щеку. Он не стал мешать матери: ее поведение не смущало молодого человека.

Карин Рельке Торсен не очень-то походила на сдержанную скандинавку. На ней была обычная рабочая одежда: джинсы «Левис» – все в заплатах – и клетчатая мужская рубашка с закатанным рукавами. Ни дать ни взять, шестидесятые годы… Светлые волосы собраны в пучок, что очень гармонировало с суровым блеском очков. Но все же мама есть мама: она успела провести по скулам кисточкой с румянами.

– Привет, милый! – ответила Карин, отпуская сына и поворачиваясь к гостям. Двигалась она легко и грациозно, словно балерина, а не финансист. Смахнув тонкой кистью с носа очки для чтения и вытащив другой рукой из волос небольшой гребешок красного дерева, мать встряхнула длинными золотистыми прядями. – Я Карин Торсен, – произнесла она, протягивая руку Йену, и тот удержал ее пальцы на полмгновения дольше, чем следовало. Торри и забыл, насколько мать хорошо выглядит – для своего возраста, конечно.