Текст книги "Синдром Фауста"
Автор книги: Джоэль Данн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
ЧАРЛИ
Я позвонил в больничную кассу, где была застрахована Селеста.
– Говорит доктор Чарльз Стронг. Хотел бы узнать, где рожает моя пациентка Селеста Фигейрос…
Получив адрес, я смог связаться с больницей.
– Кто вы? – спросили меня на том конце провода.
– Муж подруги. Мы хотим поздравить Селесту с рождением дочки. Преподнести букет цветов.
– Завтра, – прозвучал ответ.
– Надеюсь, все в порядке?
– Были небольшие осложнения, но сейчас все позади.
– Можно узнать, в чем дело?
– Мы сообщим все ее домашнему врачу…
Через минуту я связался с крупным магазином, торгующим необходимыми для младенцев принадлежностями.
– Что бы вы хотели купить, сэр?
– Все! – сказал я. – И чтобы все, что необходимо, было доставлено сегодня же ко мне домой…
Наутро, нагруженный букетом цветов величиной с облако, я появился в родильном отделении. Молоденькая сестричка провела меня в палату. Она переводила взгляд с меня на Селесту. Старалась понять, не отец ли я ей, но не могла решить. Уж слишком била в лицо разница в цвете.
Селеста кормила. Увидев меня в дверях, посмотрела на меня так, словно я привез ее сюда только вчера.
– Вы уже выбрали для малышки имя? – деловито спросила сестричка.
– Роза! – мгновенно ответил я.
У меня не было и тени сомнений, как ее назвать.
Селеста довольно равнодушно взглянула на букет и, прикрыв грудь, протянула девочку мне. Темненькое, сморщенное личико казалось таким беспомощным и уютным, что я закусил губу.
Прошлое вновь настигло меня через сорок лет. Своих близнецов я так никогда и не увидел. С тех пор я всегда старался держаться подальше от детей. Даже от Эрни и Джессики. Возможно, это было бегством, но совершенным в целях самообороны. Позволь я себе выплеснуть то, что накопилось в душе, я утонул бы в раскаянии: и тоске.
Я искоса взглянул на Селесту. По выражению ее лица ничего нельзя было понять.
– Сколько нам еще ждать? – спросил я сестричку.
– Можете забрать, когда захотите, – пожала она плечами. – Только вначале оформите все документы.
Я кивнул и вышел, не сказав ни слова.
– Вы – родственник? – не без любопытства осведомилась сидящая за компьютером служащая.
Оформлением и оплатой должна была, видимо, заняться она.
– Нет, отец…
Она мигнула от удивления и попросила продиктовать ей данные.
– Отец – Чарльз Виктор Стронг. Мать – Селеста Фигейрос. Имя девочки – Роза. Роза Стронг…
Все, что происходило потом, напоминало немой фильм.
Я нес завернутого в пакет ребенка. За мной следом двигалась Селеста с букетом и сумкой в руках. Осторожно прижав головку девочки к губам, я поцеловал ее. Она заплакала. Мне стало смешно: папаша в шестьдесят три! Но почему-то сладко заныло сердце.
Я открыл дверь «Ягуара» и посадил Селесту на заднее сиденье. Затем протянул ей ребенка. Все это время – без единого слова. Войдя в квартиру, Селеста снова ничему не удивилась. Комната была завалена игрушками и неимоверным количеством детского барахла. Возможно, Селеста вспомнила о своем собственном детстве.
Оба мы что-то пристраивали, развешивали, расставляли. Каждый нашел себе занятие и погрузился в него с головой. Через полчаса позвонили в дверь. Это принесли из ресторана обед. Я заказал испанскую паэлью и божоле. Ели мы тоже молча. Даже чокнулись, лишь кивнув друг другу.
Проснулась и заплакала малышка. Селеста уселась кормить: грудь у нее располнела, движения стали мягкими. Мы оба по-прежнему делали вид, что ничего не произошло.
Потом она легла, а я остался сидеть: не хватало только заняться сексом с роженицей. Минут через сорок я выключил телевизор и неторопливо направился в спальню.
Селеста не спала. Лежала, уставившись в зеркало на потолке. Когда я вошел, лишь повернула голову и подвинулась. Я прилег сбоку, чтобы ей не мешать, хотя на этом ложе могли бы уместиться четверо.
Прошло долгих несколько минут. Мне казалось, она что-то решает про себя. Не желая спугнуть ее, я вел себя тихо, как мышь.
Внезапно увидел, как Селеста снимает сорочку. Тело у нее всегда было упругим и сильным. Но сейчас, слегка прибавившее в весе и округлившееся, оно напомнило мне фламандских средневековых матрон. Только было оно не белым, а смуглым.
Селеста смотрела на меня зеленым штилем креольских глаз. Спокойно, неторопливо, даже как-то обыденно. Только ноздри у нее чуть колыхались. Сняв с меня пижаму, она присела.
Я не люблю оральный секс, и она это знает. В нем нет воображения. Он искусственен, отстранен. Природа позаботилась об идеальном соответствии мужчины и женщины, создав пенис и вагину. И это я говорю как врач… Но так велико было желание, с одной стороны – отдать, а с другой – получить, что пойти на принцип значило разрушить доверие. В ее глазах я читал преданность. Она в моих – смятение и просьбу о прощении.
Я видел черную крону разметавшихся над пахом волос. Изгиб спины с приподнятым тазом. Два купола ягодиц, два парашюта, держась за которые я понесусь в свободном падении. Я понимал, что это уступка, быть может, жертва с ее стороны. И воспарил в настигающем сверхускорении оргазма…
Лежа рядом с Селестой, я прислушивался к привычным ночным звукам. Но сегодня они казались мне незнакомыми. К ним что-то прибавилось, а вот что – я не мог разобрать…
Так Чарльз Стронг заново стал отцом. С одной стороны, все выглядело нелепо. Ведь малышка могла быть моей правнучкой! А с другой – разве мои чувства не естественны? Полагается же мне тоже в жизни то, чего я был лишен! Я не обвиняю никого, кроме самого себя. Но если бы я остался там, в Йоханнесбурге, я стал бы подонком, предавшим тех, кто мне доверял. Или, что еще вероятней, – не стал бы, и меня бы сгноили в тюрьме.
Какой из инстинктов сильнее – деторождения или самосохранения? Это не всегда однозначно. Если речь идет о том, кому из двоих остаться в живых, – ребенку или отцу, в большинстве случаев срабатывает родительский инстинкт. А если жизни ребенка опасность не угрожает?
С точки зрения биологии, я был застрахован: моим детям в Южной Африке – тридцать пятый год. Сын, как и я, – врач. Об этом позаботились моя бывшая, на редкость энергичная женушка и ее папаша-вождь. А дочь владеет несколькими ресторанами и замужем за бизнесменом. Трогает ли меня, что они знать меня не хотят? И нет и да! Что поделаешь – это как раз та экстремальная ситуация, когда всемогущая Биология поднимает руки перед своей извечной соперницей – Психологией.
И все же я, наверное, – редкий счастливчик. Судьба ко мне благосклонна. Все ведь могло кончиться иначе… В отличие от Руди, я никогда не жаловался и не чувствовал себя обделенным. Мне досталось от жизни все, о чем человек только может мечтать. Свобода и успех у женщин, материальная независимость и достаток. Но все это, как оказалось, бледнеет перед древнейшим инстинктом – продолжением рода.
Как я ни оборонялся, крохотный и несмышленый сперматозоид все-таки победил меня, большого и умного. Ведь это он разбудил во мне давно угасшие родительские чувства. Не только реанимировал их, но и заставил меня отказаться от всего, что еще недавно составляло суть моей жизни. Пренебречь свободой. Распрощаться с женщинами. Сдаться на милость победителя той, которая столько лет была счастлива, если я ей улыбался.
Что все это по сравнению с маленьким и растущим существом, которое плачет, улыбается, сосет сиську, писает и превращает сердце в многострунный орган, а душу – в целый оркестр?
РУДИ
Все мои попытки подстегнуть Пачелли проходили впустую. И вдруг он позвонил мне сам…
– Какая честь, мэтр! – хрюкнул я в трубку. – Пернуть можно, – сказал я потише, но так, чтобы он услышал.
Но на носорогов иголочные уколы не действуют.
– Мистер Грин, – сказал он деловито, – завтра сюда приезжает Мишель Бересиартю, подруга принцессы Софи. Не могли бы вы с ней встретиться? Я полагаю, для вас это было бы чрезвычайно полезное знакомство.
– Если так – когда и где? – живо откликнулся я.
– Запишите номер ее сотового телефона.
Мой – я в этом был уверен – уже давно у нее в сумочке… И я не ошибся…
Мишель позвонила уже через полчаса, и мы договорились найти друг друга в кафе на набережной.
Когда я переступил порог, она махнула рукой из глубины зала.
Сама вычислила меня, сама и пригласила за столик. А может, меня сфотографировала какая-нибудь потайная камера в офисе жуликоватого мэтра?
– Мистер Грин?
– Он самый, – галантно представился я, разглядывая ее.
Гибкая, затянутая в кожу дамочка лет двадцати восьми – тридцати, влажно мерцая ореховой полировкой глаз, протянула мне руку. Ее бросающуюся в глаза экзотичность подчеркивала гладкая сизость длинных волос. Что-то в ней было южноамериканское или ближневосточное. Не совершил ли в свое время ее папаша налет на гарем арабского шейха? А может, – был любовником террористки из колумбийской или венесуэльской герильи?
– Мишель, – произнесла она глубоким, грудным голосом, так не вязавшимся с ее воздушной субстанцией. – Мы с Софи – самые близкие подруги… Много о вас слышала, месье…
– Весьма польщен, – хмыкнул я.
В ее сумочке внезапно зазвонил телефон, и, чуть отвернувшись в сторону, она сказала:
– Да-да, я с тобой свяжусь, – потом улыбнулась мне и достала тонкую дамскую сигарету, – не возражаете?
Я не возражал.
– Мистер Грин, – вдохнула она в себя тоненькую струю дыма, которую тут же выпустила через тонкие, чуть вспухшие от этого ноздри. – Я понимаю, что деньги вам очень нужны…
Я сморщил физиономию в кислую гримасу:
– Полагаю, не только мне…
Но она сделала вид, что не расслышала:
– Есть верный способ повлиять на его высочество: я дам вам номер его личного телефона. Позвоните ему и скажите, что вам надоело ждать, и вы решили обратиться в прессу…
– Милочка, – просверлил я ее фирменным взглядом истязателя, – я терпеть не могу врать и стараюсь никогда этого не делать. Даже если мне что-то очень и очень нужно.
Она усмехнулась:
– Тогда – счастливо ждать и дождаться…
Что-то нехорошее почудилось мне в ее тоне. Можно было голову отдать на отсечение, что она знает о моей болезни.
– Вы ведь, кажется, не очень в ладах со временем?
Она уже вставала из-за столика, и я подумал, что вместе с ней навсегда исчезнет моя последняя надежда. Проглотив в горле тяжелый комок, я кашлянул и остановил ее:
– Подождите! Если это сделает кто-то другой, я лично не буду иметь ничего против.
– Ах так! Ну что ж! – сверкнул в ее орехово-влажных глазах огонек издевки. – Мистер Грин, ваше благоразумие позволит нам действовать более решительно. От вашего имени его высочеству позвонит корреспондент бульварной газетенки и начнет задавать не очень приятные вопросы. Я говорю вам это так, на всякий случай. Чтобы позже не возникло недоразумений.
Она ушла, чуть постукивая тонюсенькими каблуками. А я еще долго сидел, рассеянно допивая большую чашку подкрашенного молоком кофе. Думал о том, что время ускользает из рук так же незаметно, как песок…
Уже через несколько дней она позвонила мне снова. Сомнений не было: моей внучатой племяннице деньги нужны не менее срочно, чем мне.
– Мистер Грин, вы – счастливчик! Чек у адвоката Пачелли. Мы будем там послезавтра и покончим со всеми формальностями. Да-да, я даже заказала билеты на самолет…
– Ну да!.. И куда же вы летите? – для порядка спросил я.
– О, далеко, мистер Грин! – отозвался приглушенным тромбоном ее грудной голос.
– Маршрут держится в тайне, не так ли? – поддел ее я.
– Нет, почему же!.. В Бангкок…
– Куда-куда? – обалдел я.
– В Бангкок, мистер Грин. Это Таиланд. Там все так экзотично! Иногда хочется сменить обстановку… Хотите с нами?..
Я не колебался ни секунды.
Если бы вдруг возникла у меня в тот момент такая возможность, я бы согласился бежать даже на Луну. Можно было не сомневаться: тандем румынских заговорщиков постарается отравить мне жизнь как можно эффективнее.
– А что?.. Почему бы и нет?
– Вы – всерьез? – вспыхнул в ее тоне оттенок внезапного интереса. – Если так, могу заказать еще один билет на тот же рейс. Но не уверена, что вы будете сидеть в самолете рядом с нами…
В тот же вечер все трое мы появились в кабинете у Пачелли. Лицо моей родовитой племянницы было бесстрастным и холодным, зато ее подружка была оживлена и лучилась хорошим настроением.
Сам мэтр Пачелли довольно потирал руки. Он выглядел так, словно его ждал праздничный ужин. На нем была темно-синяя тройка и желтый галстук. Еще бы, прикарманить полмиллиона, не приложив никаких усилий?!
– Руди, – позволил он себе обратиться ко мне фамильярно по имени, – наконец, ваша мечта сбылась.
– Оседлав ее, вы неплохо нагрели себе руки, мэтр, – зло откликнулся я.
Но судейский крючок, как я и ожидал, пропустил мою колкость мимо ушей. Он достал из сейфа чек на полтора миллиона, выписанный на его имя моим сводным братцем, и слегка помахал им, а потом спрятал обратно. После этого – вытащил из ящика свою чековую книжку.
– Надеюсь, ваше высочество, – игриво обратился он к Софи, – вы и ваш благоприобретенный родственник, я имею в виду профессора Грина, останетесь довольны результатами, которых мы достигли.
Когда мы вышли, я не удержался и спросил:
– Но почему именно Бангкок?
– Вы же теперь полумиллионер, – откликнулась Мишель.
– Не завидуйте, – посоветовал я, – зависть скверно влияет на цвет лица.
Мишель хохотнула:
– Там неплохие казино…
Принцесса неодобрительно молчала. По-видимому, мое присутствие не вызывало у нее особого восторга.
– Вот как?! – присвистнул я. – Но почему не Монако или Прага?
– Может, еще пригласить папарацци? – весело отреагировала ее подруга. – Билет заказан, мистер Грин…
Я изобразил радость конкистадора, увидевшего берега Эльдорадо:
– А что?! Честно говоря, никогда не пробовал. Но вообще?! Стук риска в крови! Надежда и отчаяние! Кипяток выигрыша, лед проигрыша! Я – за…
Это было мое третье по счету бегство ниоткуда и в никуда. Амплуа решительного и преуспевающего дельца с треском провалилось. Надо было думать и изобретать какое-то новое. «Кого ты будешь изображать теперь, Руди Грин, – тоскливо спрашивал я себя, – ведь смена ролей пока ничего тебе не дала?»
Но когда боишься одиночества как огня, для компании подойдет даже роль прожженного авантюриста и игрока.
АББИ
– Ты не знаешь, где сейчас отец? – позвонил по телефону мой старший сын Эрни.
– Кажется, все еще в Швейцарии. А что случилось?
– Ах, вот оно что… И что он там делает?
– Понятия не имею, – пожала я плечами. – Может, ты все-таки будешь любезен объяснить, почему ты спрашиваешь?
Эрни кашлянул, видимо раздумывая, сказать или нет.
– Ты что-нибудь слышала о Бобе Мортимере?
– Кто это? – спросила я, начиная раздражаться от того, что он что-то скрывает.
В таких случаях всегда жди неприятностей.
– Боб был учеником отца лет пятнадцать назад, – пояснил Эрни.
– Дорогой мой, – жестковато бросила я, – если ты не считаешь нужным посвятить мать в курс дела, то лучше ни о чем ее не спрашивай.
Эрни слегка замялся. Но я не собиралась ему помогать и молчала.
– Отец взял у него деньги в Нью-Йорке. На какой-то квартет… Ничего не понимаю…
– Он звонил тебе?
– Угу, – ответил Эрни.
– И что сказал?
– Что отец сбежал из Нью-Йорка куда-то за границу. Говорил о какой-то мафии…
Я зажмурилась: этого только не хватало.
– Надо позвонить Чарли. Может, ему что-нибудь известно?
– Лучше бы ты сделала это сама, мама. Он ведь колюч, как дикобраз. А тебя он побаивается.
В этом – весь мой сын…
– Ты хочешь сказать, отец не вернул ему деньги? Какие деньги, Эрни? На что он их, собственно, брал?
– Я же сказал: на какой-то квартет, который должен был ехать на фестиваль в Европу. В общем, отец позвонил Бобу из аэропорта и сказал, что через пару месяцев во что бы то ни стало вернет свой долг.
– Значит, вернет…
– Откуда, мам? Из своих пенсионных?
– Не знаю, – ответила я, ощущая, как немеют пальцы: Руди всегда щепетилен в таких вопросах. – Думаешь, мы должны возвратить их за него? Тебе известно, о какой сумме идет речь?
– Насколько я понял – о десяти тысячах… – Эрни вздохнул: – Как ему помочь?
Даже в тридцать для своих родителей дети все еще остаются детьми. А может быть, инстинктивно по отношению к нам родители такими себя чувствуют всю жизнь?
– Не знаю, я отвечу тебе на вопрос только после разговора с Чарли.
Эрни чмокнул меня в трубку:
– Ты всегда была умницей-разумницей…
Что действительно делал Руди в Швейцарии? Насколько я знаю, у него там не было никаких знакомых, но спрашивать у Чарли я ни за что бы не стала. Он бы еще заподозрил, что мне для чего-то это надо, и из чувства ложной дружбы никогда бы ничего не сказал. Сам факт, что Руди в Европе, вызывал у меня недоумение и множество вопросов, но ни на один из них ответов не находилось.
Вечером я связалась с Чарли. В трубке слышался плач младенца. Неужели она вернулась к нему? А я-то думала…
– Не сочти это за назойливость и излишнее любопытство, но что Руди делает в Швейцарии?
– Разве ты не получила его согласие на развод? Такой уж он – Чарли: таким был всегда и таким останется до конца своих дней.
– Чарли, – постаралась я смягчить свой голос, – меня это интересует с другой точки зрения.
– Вот как?! И с какой же?
– Скажи, что это за квартет, которым он занимался?
– Абби, я ведь не влезаю в твои личные дела. Представь себе, если бы я спросил тебя про твои отношения с судьей Роджерсом?
Я еле сдерживалась, потому что иначе разговор надо было бы тут же закончить.
– Дело в том, что он задолжал своему бывшему ученику. Это некий Боб Мортимер.
– И что же? – обдала меня холодом трубка.
– Ну, его, наверное, можно понять: он пытается выяснить, насколько Руди платежеспособен.
– Вот как?! – мрачновато откликнулась трубка. – Он тебе звонил, этот Боб Мортимер?
– Нет, не мне, – ответила я. – Эрни…
Чарли присвистнул:
– Ах, так! Сынок решил выяснить, не придется ли ему платить за отца?
– Эрни только спросил, должны ли мы возвратить долг!
– Ты знаешь, сколько он должен?
– Эрни думает, порядка десяти тысяч долларов.
– Тогда тебе нечего беспокоиться, – хмыкнул Чарли.
– Ну, если есть такой преданный и благородный друг… – съязвила я.
И Чарли вдруг заткнулся.
– Скажи, – осторожно спросила я, пытаясь нащупать, что за этим скрывается, – ты ведь знаешь Руди: даже если ты заплатишь, он все равно постарается вернуть тебе долг. А как и на что он собирается жить?
– Создаст еще один квартет, – слишком поспешно хмыкнул Чарли.
Но его насмешка была не к месту, и надо было об этом ему намекнуть.
– Чарли, тебя, кажется, можно поздравить? – спросила я.
– С чем? – спросил он настороженно.
– Вернулась Селеста… Как вы назвали малышку?
– Роза, – низкой гитарной нотой провибрировал его голос.
– Я так и думала, – улыбнулась я. – Если родится еще и мальчик, он ведь будет обязательно Руди, правда?
РУДИ
Бангкок подавляет своей уродливой, какой-то варварской красотой. В нем несовместимо сплелись изящество старины и мускулистый напор современности. Многоцветные крыши пагод и бетонные кандалы транспортных развязок. Сумерки храмовой прохлады и электрическая сперма реклам. Бритоголовые монахи в ярких хитонах и малолетние проститутки обоих полов – рабы одряхлевшей западной похоти.
Столица конвейерного секса и подозрительных игорных домов подобно гигантскому удаву вызывает острое любопытство и загадочный страх. Нужда живет здесь за счет гениталий, а сыпь притонов жиреет на ввозимой валюте. Жуликоватые маклеры дурят туристов, а вчерашние крестьяне, продавая тело, спасают душу. Бензиновый чад заглушает запах специй, а небоскребы глобализации выдавливают наивные остатки старины.
– Это что, отель для коронованных особ? – придуриваясь, спросил я своих дам, когда такси остановилось.
По роскошному лобби бесшумно скользили служители. Их сиамские шапочки как две капли воды напоминали головной убор Железного Дровосека, а короткие, до колен, штаны – давнишних китайских рикш. Но вышколенные молоденькие портье были одеты в европейские костюмы и механически кланялись при первом же намеке на обращение. Когда они говорили между собой, казалось, щебечут птицы.
Софи окатила меня холодом взгляда, но ее подруга с удовольствием объяснила:
– Нет, в основном, – для богатых японцев. – Я кивнул. – Три номера рядом, – бросила она склонившейся в заученном поклоне девице за стойкой.
Я спал как сурок. Больше чем полсуток полета вымотали меня окончательно. А в девять утра раздался звонок.
– Руди, – разбудила меня Мишель, – пора вставать. Спускайтесь в лобби. Завтрак в ресторане только до десяти… Через полчаса – внизу, ладно?
Знакомство с дальневосточной экзотикой началось для меня с храмов. В прохладной, пьянящей благовониями тишине изумрудный Будда с филигранной мачтой из золота на голове сосредоточенно решал загадку мироздания. Под его взглядом глуше и в то же время пронзительней звучали удары гонга и непривычные звуки храмовой музыки.
Кажется, я понимаю, чем вызваны страх и неприязнь Дальнего Востока к европейским колонизаторам. Ни один готический собор не сравнится в своей ажурности с буддистскими пагодами. Никакой изыск – с витиеватостью местного вкуса. Кстати, – взмывающий ввысь контур Эйфелевой башни в Париже тоже появился на свет лишь через тридцать лет после того, как французы обосновались на индокитайском полуострове.
Европа еще писала на телячьей коже, а в Китае уже пользовались бумагой. Во дворцах Парижа и Лондона ели из керамической посуды, а тут в простых домах насквозь просвечивал изящный красавец фарфор. Разве не отсюда выкрали европейцы секрет производства шелка? И не здесь ли были изобретены порох и бумага? И вдруг – вся эта культура была объявлена примитивной?! Унижена и растоптана? И только потому, что, оседлав промышленную революцию, Европа вырвалась вперед? Ведь История могла сложиться и совсем иначе… И – более справедливо…
А через полчаса прогулки по городу мы обнаружили, что нас обчистили. И как – всех троих! Где это случилось? В любопытной толпе туристов? В одухотворенных сумерках храма? Возле одной из многочисленных палаток, продающих сувениры? Мои спутницы злились, но мне было смешно: хрупкая сказка в очередной раз обернулась грубым розыгрышем…
Вечером мы отправились в казино. Царящие в казино сумерки ничем не напоминают полумрак храмов. Над игорными столами ярко пылают задрапированные в стенах и на потолке светильники. Воздух напоен не благовониями, а острым настоем риска, надежды и глубинного страха. Мне казалось, не только я, но и мои спутницы обрели какую-то сверхчувствительность. Стало острее зрение, тоньше слух, ощутимей осязание.
Минут через десять к нам подошел крупный дородный европеец-распорядитель. Очки в золотой оправе, элегантный костюм, импозантные жесты и движения. Судя по акценту – должно быть – немец. Он провел нас по залу и помог выбрать стол.
– Вам должно повезти, – нервно шепнула Мишель, – вы – новичок.
И я, правда, выигрывал, но суммы были небольшими. Интересовал меня не столько выигрыш, сколько бесшумно и незримо мельтешащие вокруг волны азарта, бурлеск вызываемых им страстей. Такого количества электричества, которое скопилось здесь в воздухе, хватило бы на целую электростанцию.
Появилась приветливо улыбающаяся девица в мини-юбке с коктейлями на подносе. Я выпил, закружилась голова. Мочевые пузыри моих спутниц довольно быстро отозвались. Когда они вернулись из туалета, их глаза еще больше блестели адреналином авантюры. Если бы не я, они бы оставались здесь и после двух ночи тоже…
Я был настолько возбужден, что, едва вернувшись, сел за письмо к Чарли.
«Еще раз привет, дружище! Решил записывать для тебя все, что со мной происходит. Не знаю, зачем это нужно, поможет ли это понять симптомы моей болезни, и что ты со всеми этими записями сделаешь, но это уже твое дело.
Что касается меня, то я сижу сейчас в номере отеля, и не где-нибудь, а в Бангкоке, и отстукиваю тебе на ноутбуке свои впечатления. Боюсь, правда, тебе это покажется многословным и бессмысленным и ничем не поможет…
Пожалуйста, выясни, получил ли Боб Мортимер деньги. Я перевел их на днях из Швейцарии. А за тебя радуюсь всем сердцем. Ты ведь, как и я, начинаешь новую жизнь… Постой, там кто-то стучит в дверь…»
Когда я, натянув халат и повернув ручку замка, открыл дверь, то увидел Мишель.
– Удивлены?
– Если даже да, то приятно, – ответил я дежурной любезностью.
– Софи умаялась, а мне не спится…
– Бывает, – вздохнул я, – хотите что-нибудь выпить?
– Виски, – сказала она. – Бедолага! Всю жизнь в тисках условностей: это запрещено, того нельзя. Правила приличия требуют…
– Не очень приятно, – налил я в два бокала. – Лед? А как насчет лимона?
– Куча обязанностей и почти никакого удовольствия, – скорчила она гримасу. – Пока не нашли достойного жениха – блюди Самое Дорогое и Самое Чистое…
– Надеюсь, вы ей в этом помогаете? – заинтересовался я.
Мишель презрительно сморщилась:
– Не будьте больше циником, чем вы есть, Руди… – Мы помолчали. – Я – ее единственная отдушина. У нее ведь нет никого, кроме деда. А он не дает ей дохнуть. Сын и невестка погибли в автокатастрофе, когда Софи было двенадцать, а с наследниками в этой семье всегда было туго.
– Скажите, а идея так удачно выдоить его высочество принадлежала вам или мэтру Пачелли?
– Фи, – скорчила она шаловливую рожицу, – не демонстрируйте плохого воспитания…
– Я ведь, между прочим, рос не во дворце. Гувернеров и нянек у меня не было.
– Мы с вами одного поля ягоды, Руди. Я тоже – дитя неофициальной связи и, как и вы, вынуждена заботиться о себе сама.
– Что вы говорите?! Вот как?!
Она наставительно улыбалась:
– С Софи мы познакомились в колледже. Я была там инструктором по лыжам.
– Надеюсь, обороняя династические интересы, вы себя не обижаете…
– Руди, вы, кажется, забыли: если бы не этот финт со стариком, вы бы в лучшем случае получили свою долю в младенческом возрасте. А так вы еще можете наслаждаться.
– Я просто пытаюсь догадаться, сколько вам за это перепало, – рассмеялся я.
– Вы – привлекательный мужчина, Руди, хотя и пытаетесь ерничать. А я – не совсем лесбиянка.
– Готов ручаться, что это – единственное искреннее признание, которое вы себе за последнее время позволили.
– Заткнитесь, Руди! – закрыла она мне рот ладонью и потянулась к выключателю.
Ее прикосновения были быстрыми и нервными, а тело – легким и гибким. В темноте я мог разглядеть только вспухшие соски крохотных грудей и почти вдавливающийся внутрь корсет живота.
Сколько же мучительных диет и выматывающих спортивных упражнений было выдержано, чтобы изгнать последний грамм жира! А когда, наконец, желанное было достигнуто, от женственности не осталось и следа.
Узкие, изнуренные жестокой самодисциплиной ягодицы по-птичьи скользили по моим бедрам. Казалось, под ней не мужчина, а вибратор. Тихонько постанывая, Мишель ритмично вибрировала: мазок – отскок, мазок – отскок! Что-то не позволяло ей нормально нырять: вагинизм, что ли?
Внезапно вздрогнув и замерев, она чмокнула меня в губы.
– Хочешь продолжить? Нет?.. Хорошо, тогда в другой раз… – Вибратор сделал свое дело: теперь его можно выключить и спрятать в коробочку.
Пружинисто спрыгнув с меня, Мишель смешными кукольными шажками проскакала в душевую. Я, кажется, догадался, в чем дело. Нисколько не сомневаясь, я открыл ее сумку и нашел там маленький несессер. Щелкнув замочком, обнаружил там пудреницу со стеклышком и маленькую лопаточку: кокаин! Теперь мне не надо было объяснять, что делали мои девицы в туалете и почему так блестели их глазки.
Я вдруг вспомнил Чарли: на короткое время наркотики обостряют либидо, но потом их действие притупляется. Нужны уже более сильные раздражители. Наркоман не замечает этого, пока не обнаруживает, что секс стал для него бледным и анемичным.
Минут через десять Мишель вернулась. Она была в халате, а волосы – закутаны в полотенце. По лицу, поблескивая на свету, сползала капелька воды. Сев на кровати, она поджала под себя ноги и, приоткрыв сумочку, достала пилочку.
– Мы с тобой оба – жулики, Руди, – кинула она, ловко орудуя пилочкой. – Нет-нет. Ты меня не понял! Мы хоть и мошенничаем, но делаем это интеллигентно: не оставляем жертву голой и босой.
– Кого это я, прости, обжулил? Династическую семейку? Тебя? Пачелли?
Она обезоруживающе улыбнулась и вернула пилочку в несессер:
– Ты не должен обижаться. Я ведь не сказала «ты», я сказала «мы»… Разве ты не жулишь со Временем, дорогуша?
Я скривился:
– Француз Шампольон в девятнадцатом веке разгадал египетские иероглифы, а больше чем через полтора века ты пытаешься понять клинопись моей души.
Она довольно хмыкнула:
– Неуклюже, но впечатляет.
Пилочка в ее руках мелькала, как бабочка. Ноздри плотоядно вздрагивали. Ей было хорошо.
– Софи повезло, – оглядев ее с голых лодыжек до полотенца на голове, сказал я. – У нее опытная учительница.
– Не язви, Руди. Я и вправду учу Софи блефовать. Иначе она всегда была бы в проигрыше. Ведь вчерашние короли давно уже стали рядовыми гражданами, а сокровищ у них осталось не так уж много. Посмотри, сколько принцев и принцесс женятся на простых смертных…
Она положила назад пилочку и вытащила из сумки пачку сигарет. Достав одну и чуть помяв ее трепетными пальцами, она щелкнула зажигалкой:
– Хочешь?
Я бросил взгляд на пачку. Она покачала головой:
– Не беспокойся. Это не травка…
Внезапно она снова раздвинула ноги и, приоткрыв полы халата, оседлала меня. Но теперь я держал ее крепко и действовал сам. Пару раз вздрогнув и тихо взвизгивая, она вдруг заметила, что на меня накатывает волна оргазма. Тогда, резко оттолкнувшись, она отскочила в сторону. Корчась от судорог, я видел, как она за мной наблюдает широко расширившимися глазами.
– Сучка! – глухо выдавил я. – Пошла вон!
– Руди, – вздрогнула она, – прости, у меня не было таблеток. Не успела купить. Больше этого не будет…
Я кипел от бешенства.
Весь день потом я делал вид, что ничего особенного ночью не произошло. Мишель с радостью мне подыгрывала. А вечером, увидев дверь в комнату Софи приоткрытой, я зашел туда без стука.
– У этих таблеток – превосходное качество, – услышал я голос Мишель.
– Можно не сомневаться, – громко произнес я.
Мне показалось, что сидевшая на стуле Софи съежилась.
– Как вы вошли? – ошарашенно спросила моя внучатая племянница.
– Если не ждут гостей, то закрывают двери, – сказал я, стараясь подчеркнуть беззаботность тона.
Из туалета вышла Мишель. На ней был халат, а на голову намотано полотенце. Смерив меня взглядом, она прошла к зеркалу.
– Между прочим, в приличном обществе, перед тем как войти, принято стучать, – голос у Мишель был ровный и спокойный.
– Я бы на вашем месте покраснел, – зло отрезал я.
– Хотите присоединиться? – как ни в чем не бывало спросила она. – Так и быть: мы – добрые. Поделимся…
– Вы – настоящий друг, милочка..
– Конечно! А вы сомневались?.. Кстати, с тех пор как я вас увидела, вы помолодели еще лет на пять…