Текст книги "Синдром Фауста"

Автор книги: Джоэль Данн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

– Меня сейчас разорвет от любви, – сказал он.

Что же это со мной? За какие благодеяния?!

Я летела в пропасть. Воздух врезался мне в легкие битым стеклом, и уже там, в самом низу, когда тело должно было разбиться о землю вдребезги, а душа – улететь, я вдруг очутилась в его руках. Как он сумел поймать меня? Я слышала его прерывистое дыхание, чувствовала скользящее и осторожно вбирающее в себя прикосновение его губ. Но недремлющее око, сознание внутри ревниво нашептывало: это только минута, две, пять – потом все пройдет, как сон, и ты из сказки шлепнешься мордой о бетонный пол заблеванной действительности.

– Меня тоже, – замотала я головой, убегая от всех сомнений. – Подожди…

Я зашла в ванную комнату и начала раздеваться. Потом залезла под душ. Внезапно он появился в дверях и стоял там, печальный и нерешительный.

– Иди ко мне, – прошлепала я губами сквозь струю воды, – хочу тебя рядом!

Я ощутила его тело и прижалась к нему. Вода обтекала нас мелкими стеклышками брызг и разбивалась о стены и пол. Этот слегка позванивающий звук, вдруг разошедшиеся, как аккордеон, легкие и узел слез, подступивший к кончику носа, выплеснулись в одном порыве. Я вжалась в него как сумасшедшая. Мне все вдруг стало совершенно безразлично, и только одного я хотела: чтобы миг этот продлился как можно дольше.

– Мы с тобой – двое приговоренных, – зашептала я ему на ухо, – завтра нас отправят на электрический стул, а сегодня оставили в покое, и мы можем любить друг друга.

Он покачал головой:

– Тебе это только кажется. На самом деле мы свободны. От всего. И от всех. Просто ты пока не знаешь, что делать, а в таких случаях свобода кажется тюрьмой.

Наверное, он был прав. Мы стояли мокрые, прижавшись так близко друг к другу, что стали единым целым. Все было общим: тела, дыхание, чувства, напряжение. Двое оставленных всем миром существ. Два сомкнувшихся оголенных провода, искрящих от бьющего их тока. Каждый из нас боялся не только двинуться – глубже вздохнуть…

И вдруг я внезапно почувствовала, как изнутри поднимается томящая, неодолимая волна и сквозь кожу переходит и в него тоже. От охватившей нас дрожи, от ожидания и страха, горечи и доверия, от невыносимой нежности друг к другу нас обоих молнией ослепил оргазм. Стоя рядом, мы ощутили его, уходя в сдвоенный стон.

Потом мы сидели на мокром полу, и вода лилась сверху и скатывалась вниз, и он шептал, гладя меня:

– Я никогда ничего подобного не испытывал…

– Я тоже, – уткнулась я ему в шею.

Он отнес меня, мокрую, в постель, и мы лежали, крепко обнявшись. Он не переставал тихо и нежно, едва касаясь, целовать меня с головы до ног и обратно, а я почти умирала от этих ласк.

Снова пришел оргазм, но теперь – как лифт в небоскребе, как полет в невесомость. Я слышала наши голоса: они разбивались на мелкие сверкающие осколки и со звоном летели вниз.

Руди не переставал ласкать меня, даже когда мы пришли в себя. В нем было столько ласки и нежности, что я уже не знала, как смогу прожить без нее больше часа.

– Откуда в тебе столько нежности?

– Это – привкус конца, – улыбнувшись, вздохнул он. – Чем он неизбежней, тем острее все чувствуешь. Вдруг осознаешь: все прошло, а ты ничего не успел.

– Не говори так. У нас все впереди. Мы будем вместе еще всю жизнь. И у нас будут дети.

Я не знаю, что заставило меня не только так сказать – хотя бы подумать.

– Боже мой, – замотал он головой, – какой все же парадокс: банальность вдруг превращается в величайшее открытие.

Он рассказывал мне о Розе. О Чарли. Об Абби. Об антипрогерии…

Я снова растаяла у него в руках, как сосулька.

– Наверное, это счастье – умереть от любви…

Мне стало страшно:

– Возьми меня, Руди, – прошептала я, снова прижимаясь к нему из всех сил, – возьми и не отпускай. Ни за что! Никогда!

– И ты. Обними меня крепче, – попросил он, – иначе тебя унесет ночь…

Иногда мы засыпали. Просыпались. Снова засыпали и снова просыпались. Мне было тепло и легко. Почти сквозь сон я сказала ему:

– Теперь – моя очередь. Я должна рассказать тебе, как это случилось.

– Не надо, – прошептал он. – Ты ни в чем не виновата. Твари – явление эпизодическое.

Я почти не могла говорить: схватило горло. И все-таки сказала:

– Он ведь знал, что болен. Сделал это назло. Хотел отомстить: не мне даже – всему свету.

Склонившись надо мной, Руди гладил меня по голове, как ребенка.

– Зло – бесконечно. К счастью, и добро тоже.

– А когда я узнала об этом и пошла проверяться…

– Он – урод. Не хочу о нем слышать.

Но я должна была выкорчевать это из себя. Вырвать, как жало. Вскрыть, как гнойный нарыв.

– И тогда… Ты знаешь, что самое страшное? Что ты становишься изгоем. Боишься людей. Избегаешь их. Чувствуешь себя прокаженной.

– Стыд – это инстинкт, страх одиночества. Но он не всесилен. Есть что-то, что дает нам подняться над ним.

Он приподнял меня над собой. Его темные глаза влажно смотрели на меня откуда-то, куда мне не было доступа.

– Знаешь, что это? Самопожертвование! Когда забываешь о себе во имя другого.

Наверное, он был прав. Только ведь такое дано не всем, Как гениальность. Или – как редкая красота. Странно – я никогда и ни с кем до этого не говорила о таких вещах. Даже если бы захотела – не посмела. А с ним – не существовало никаких преград. Он был свободен от них, Мог позволить себе думать и делать все, что ему захочется. Я завидовала ему, но, наверное, надо прожить всю жизнь, чтобы понять, что – главное, а что – шелуха.

– Я так и не сказала матери правду, Руди. Я у нее – единственная дочь. Лучше было не дожить до этого.

Я хотела достать сигарету, но он остановил меня:

– Не надо. Табак притупляет чувства.

Я кивнула и продолжила:

– Я должна была быть одна. Бежать. Куда глаза глядят. Чтобы никто меня не видел. И не смотрел в глаза.

Я всхлипнула. Он продолжал меня гладить.

– Понимаешь? Спрятаться! В любую нору. Как умирающее животное. И я вспомнила про свадьбу…

Руди осторожно и нежно провел пальцем по моим губам, и я опять почувствовала себя маленькой девочкой, которой нужна родительская защита.

– Ничто так не уродует жизнь, как условности, – покачал он головой. – Представляешь, какой бы грех спал с твоей души, если бы твоя мать знала, что с тобой случилось? Разве может быть болезнь – позором?

– Я, наверное, грешница, Руди. Все время задаю себе один и тот же вопрос: где же был ты, Господи, когда он меня заразил?

– Мой дед со стороны матери, он был клезмером, скрипачом на свадьбах, рассказывал, что как-то у одного из религиозных мудрецов спросили: «Скажите, рабби, а где живет Господь Бог?» Старик подумал и ответил: «Там, где ему разрешают жить, сын мой»…

Я уткнулась ему в грудь.

– Мы должны быть благодарны судьбе, – сказал он, гладя меня по волосам. – Она сделала нам самый дорогой подарок на свете: принесла нам любовь. Настоящую. Невыдуманную…

И тогда у меня вырвалось, как крик боли и благодарности:

– Спасибо тебе, Руди!

– За что? – удивился он.

– За то, что ты есть…

После этого мы целый месяц не расставались даже на полчаса. Руди рассказал мне, что в детстве у него была мечта: увидеть птицу киви. Она ведь живет только в далекой Новой Зеландии. Наверное, поэтому она стала для него символом всего, чего невозможно достичь.

Мы улетели туда, не зная, ни сколько там пробудем, ни чем все это кончится…

Свой робкий символ Руди нашел в маленьком местечке Виллоубенк. Там, за стеклянной перегородкой, в жаркой и мокрой темноте, живет та самая птица киви. Спит двадцать часов в сутки и бодрствует только четыре. Увы, – больше всего она напоминает небольшую курицу с длинным клювом! Но она так беспомощна и так трогательна, что не умилиться просто нельзя. Мы молча шептались, потому что шуметь в этих искусственных тропиках строго-настрого запрещено. Разбудишь ее, а она испугается…

Целый месяц колесили мы по Южному острову на взятой на прокат машине: от Инверкаргилла на юге до Пиктона на севере. И от Росса на западе до Крайстчерча на востоке. Мы так любили друг друга, что кроме этого в памяти остались только обрывки воспоминаний. Крохотные пингвины, выходящие бесконечным строем из океана на сушу… Ледник Фокса… Фьорды… Тотемы местных уроженцев – маори в Роторуа… Полет на вертолете над кратерами застывших вулканов… И еще – маленький мотель, где, засыпая, я шептала:

– Я боюсь! А вдруг все это вот-вот закончится? Исчезнет, как мираж? Мне холодно, обними меня…

– Эй, девочка, – встряхнул он меня, – тебе надо сражаться, а ты подняла руки и хочешь сдаться? Кому?! И зачем?!

– А что будет потом, Руди? Завтра?

– Завтра наступит вчера, – ответил он рассеянно.

И я вдруг инстинктивно поняла, о чем он думает: человек бежит от того, что его ждет, а оно все равно его настигает.

Меня зазнобило, но я не хотела терять ни одной секунды:

– Если бы не ты, Руди…

– Я так счастлив, Дейна! Просто с ума схожу от счастья. Сейчас стану кричать, как полоумный.

Я засмеялась, закрыв глаза от усталости: мне хотелось спать. И только совсем издалека слышался его уплывающий в сон голос:

– А ведь все – благодаря случаю, Дейна! Если бы не он, мы бы с тобой не встретились. Он могущественен, как Бог…

– А может, – он и есть Бог, Руди? – спросила я оттуда, из сна…

Утром я его не нашла. Проснулась, протянула руку и нащупала пустоту. Я вскочила с кровати и стала метаться по комнате: его вещей тоже не было.

– Сволочь! – била я кулаками все, что попадалось под руку. – Сволочь, сволочь, сволочь!

Едва сполоснув лицо и натянув, что попало, бросилась к стойке портье.

– Вы не видели?… – спросила я и осеклась, потому что не знала, что сказать: кого?

Мужа? Родственника? Любовника?

Молодой парень-портье сразу понял, в чем дело, и, чтобы помочь мне, деликатно спросил:

– Вы имеете в виду старика, который прошел здесь час назад?

Я посмотрела на него как безумная:

– Кто?

– Тут проходил какой-то старик, – с участием посмотрел он на меня. – Не знаю даже, откуда он взялся. Он вам записку оставил. Я еще удивился…

Руки меня не слушались. Я взяла конверт и, не открывая, вернулась в комнату. Минут пять я стояла, чувствуя, как борется во мне желание открыть его и непонятный приступ ярости.

И этот тоже солгал! А если и не солгал – все равно сбежал, оставив меня одну…

Надорвав конверт, я вытащила записку. Прочла, потом пробежала глазами еще раз. И еще… Я вся сжалась, стала легкой как перышко. Иначе меня бы не стало. И я бы подорвалась на самой страшной и безжалостной мине – отчаянии.

«Я болен своей любовью к тебе, Дейна,– снова и снова скользили мои глаза по знакомым строчкам. – Такой неизлечимой нежностью, что вытерпеть ее вдали от тебя просто нельзя…»

Меня закачало, как на корабле, хотя я опиралась о стенку.

«… По утрам ты пахнешь звездной чешуей, а вечерами – океаном…»

«Почему ты ушел? – стучали зубы. – Как ты мог?!»

Но он молча продолжал кричать: не голосом – словами из мертвых букв.

«Со мной произошло то, что не могло не произойти… Но все случилось раньше, чем я надеялся… Я хотел только одного: остаться в твоей памяти таким, каким ты меня увидела в первый раз: молодым и загадочным… Больше писать не могу: иначе завою во весь голос, как пес по покойнику. Твой вечно, Руди».

ЭПИЛОГ

В тот же день в клинике доктора Стронга раздался звонок. Звонила Селеста. Издалека слышался слабый детский плач.

– Что-нибудь с Розой? – спросил он.

– Нет, тебя разыскивает Дейна Джонс.

Он даже не сразу понял, кто это.

– Подруга Руди… Она искала тебя по мобильнику, но у тебя был прием и ты его выключил… Запиши номер телефона. Если можешь, свяжись с ней. Сейчас.

– Хорошо! – сказал он и, помедлив, добавил: – Вы с Розой – самые близкие и дорогие мне два существа на свете.

Это было его первое признание в любви за последние сорок лет. Селеста молчала. Но такое молчание, порой, сильнее крика. Ему показалось, он услышал то ли вздох, то ли всхлип.

Выпроводив больного, доктор Стронг попросил секретаршу никого с ним пока не соединять. Набрал номер Дейны.

– Исчез Руди, – услышал он. – Да, его болезнь обострилась. Я не могу его найти. Он оставил мне записку…

– Сделаю все, что смогу, – заверил он ее.

Несколько минут он сидел, не двигаясь, потом набрал номер Руди Грина. Сработал автоответчик.

– Это Чарли, – сказал он, – свяжись со мной, Руди. Сразу как услышишь…

Ждать долго не пришлось. Через пару минут раздался ответный звонок.

– Я тебе еще не надоел со своими проблемами?

– Бери билет на самолет и возвращайся, – сказал ему Чарльз Стронг.

Руди Грин молчал.

– Слышишь, что я тебе сказал? – прикрикнул доктор Стронг в телефон.

– Хорошо, – произнес Руди покорно.

– Я все знаю, – сказал Чарльз Стронг. – И без глупостей…

– Все случилось еще раньше, чем ты думал…

Стронг тяжело опустил локти на стол. Теперь трубку сотового удерживало только плечо, прижимающее его к уху.

– Медицина вообще – самая неточная наука в мире, Руди, – сказал он. – В ней больше ошибок, чем в любой другой. И многие из них стоят жизни… Ты боишься?

– Пожалуй, – запнувшись, ответил Руди. – Хотя это глупо, наверное. Я ведь все равно превратился бы в младенца. Или – в сперматозоид.

Стронг проглотил застрявший в горле комок:

– Где ты сейчас?

– В Пиктоне… Это – Новая Зеландия. Самый северный городок на берегу Южного острова.

– А где ближайший аэропорт?

– Через залив. В Веллингтоне. В столице.

– Паром?

– Угу, это недалеко.

– У тебя могут быть проблемы в аэропорту?

– Нет. Сохранился старый паспорт. Я выгляжу сейчас наверное еще старше, чем там, на фотографии.

Стронг потер свой шоколадный лоб с двумя вертикальными морщинами у переносицы и резко оборвал друга:

– Не смей оплакивать самого себя! И сообщи номер рейса… Я тебя встречу…

– Чарли, – спросил вдруг Руди, и голос у него дрогнул, – ты можешь устроить меня в тот дом престарелых, где умерла Роза? О деньгах не думай, они у меня есть…

– Хорошо.

– И… в ту же комнату, Чарли…

Тот помолчал:

– Постараюсь…

Дав отбой, доктор Стронг связался с миссис Паркер.

– Это вы, доктор Стронг? – приветливо осведомилась она. – Чем могу помочь?

– У меня к вам просьба, – ответил он. – И щепетильная…

Он встречал Руди наутро. Один из его пациентов – сенатор – позвонил, чтобы доктору Стронгу разрешили пройти через служебный вход. А через десять минут он увидел садящийся на взлетное поле австралийский самолет с кенгуру на фюзеляже. Прошло еще полчаса, и он встретился с Руди.

Взглянув на него, доктор Стронг виновато отвел взгляд.

– Вот я и вернулся, – криво улыбнулся Руди.

– И слава Богу, – сказал Стронг…

На следующий день он приехал в тот же дом престарелых, где пару лет назад лежала Роза Грин. Был вечер. Прием посетителей кончился полтора часа назад. Руди спал, и будить его посетитель не стал. На столе лежал заклеенный конверт, где дрожащим, старческим почерком было написано: «Доктору Ч. Стронгу, лично»…

«Дорогой Чарли! Ты поймешь меня. Во времена Гёте молодость мог вернуть только Мефистофель. В нашу эпоху ее можно купить: были бы деньги. У фармацевта – виагру и сиалис. У хирурга-пластика – подтяжку и удаление жира. Ничего не стоит уродину превратить в топ-модель. Невзрачного хлюпика – в гиганта секса. Беда только в том, что все равно фальшивку не скрыть. В поделочном камне нет блеска и притягательности драгоценного, в искусственной молодости – жара и возможностей настоящей. Увы, псевдо-Фауст – жалкое подобие Фауста. Нищая попытка казаться богачом. Резиновая кукла и вибратор вместо живой плоти.

Молодость – это, прежде всего – готовность сгорать самому и жечь других. А это проходит. Как сама жизнь. Горючее кончается, мотор глохнет. И только чувство, его могучая сила и острота, способны превратить рутину в экстаз, а соитие – в оргазм. Только оно одно стоит того, чтобы за право его испытать заплатить своей жизнью…»

Просидев возле его кровати с три четверти часа, Чарльз Стронг поехал домой.

– Звонила Абби, – сказала ему Селеста. – Будешь есть?

Стронг устало мотнул головой:

– Не влезет…

Она кивнула:

– Свяжись с ней, пожалуйста…

Он устало опустился в кресло и набрал знакомый номер.

– Абби! – сказал он, услышав ее голос. – Я с ним еще не говорил. Руди спал, когда я приехал.

– Можно мне его навестить?

Стронг пожал плечами:

– Это – твое решение.

– Думаешь, он простил нам?

– Не знаю. У него была там своя жизнь.

– Женщина? – спросила она.

В ее голосе послышалась ревнивая нотка.

– Со мной ему было просто удобно: никаких хлопот и проблем. Абби решала, Абби устраивала, Абби все брала на себя…

Стронг хотел напомнить ей про судью Роджерса, но решил, что делать этого не стоит.

– Зато ты сгорала от страсти… – Из трубки повеяло могильным холодом. – Он бы мог стать великим любовником, Абби, – продолжил Стронг без всякого выражения, – но ты предпочла раба. А любовь не терпит рабства.

Но она решительно не согласна была признать себя обвиняемой.

– В любви нет и не может быть равенства, Чарли. Это – блеф. Один любит больше, другой меньше, и это всегда кончается одинаково…

Но и Чарльз Стронг не мог позволить себе уступить:

– Вы с Руди жили на разных планетах. Ваши орбиты, хоть и встречались, никогда не совпадали.

– А дети?

Он ухмыльнулся:

– Они всегда – свиньи по отношению к родителям и жертвы собственных отпрысков.

– Ты циник, Чарли. Что же будет, когда маленькая Роза вырастет?

– Тогда меня уже не будет, – хмыкнул он.

Положив трубку, доктор Стронг устало прикрыл глаза.

«У судьбы – свой юмор, – думал он. – Иногда – странноватый. И до слез обидный. Анализ крови показал, что спида у Руди нет, зато, по-видимому, именно он стал причиной его ускоренного старения».

В двадцатые годы, почему-то вспомнил он, русский физиолог – профессор Николай Воронов, стал пересаживать стареющим мужчинам семенники обезьян. Происходило чудо: чернели волосы, исчезали морщины, выпрямлялись спины, увеличивалась потенция. В Москве его прозвали доктором Фаустом. Но очередной Фауст обманул только себя, а не природу: через несколько месяцев начинался процесс интенсивного старения…

На следующий день вокруг Руди собралась вся его семья и Чарльз Стронг. Руди лежал с закрытыми глазами. Глубокий старик с серой кожей, обвисшими морщинами и подтеком слюны в углу рта.

Абби, плача, отошла к окну.

Человек, с которым она спала в одной постели больше трех десятилетий, не вызывал в ней ничего, кроме брезгливости и страха. Она боялась его. Ей казалось, кто-то может заставить ее лечь с ним рядом, и тогда…

– Бедный папа! – сказал Эрни Грин. – Я всем говорил, что он в Румынии.

– Хорошо все-таки что вы его привезли, дядя Чарли, – вздохнула Джессика, обращаясь к доктору Стронгу. – Он ведь не будет долго мучиться, правда?

Чарльз Стронг не ответил. Через десять минут они вышли, прикрыв за собой дверь. Эрни взял Джессику в аэропорт, а Абигайл Грин пошла вслед за Стронгом.

– Жизнь продолжается, – с долей яростной иронии в голосе сказал он, когда Абби уселась в его «Ягуар» на заднем сиденье.

Он рывком тронул с места и включил кондиционер.

Абигайл Грин швырнуло на спинку сиденья. Приняв прежнее положение, она посмотрела на него в смотровое зеркальце и уловила его колючий насмешливый взгляд.

– Хотел тебе еще что-то сказать… – Она насторожилась.

Стронг заметил это и криво усмехнулся:

– Видишь ли, я просил Руди подробно описывать все, что с ним происходит. После того как он очнулся, понятно. Думал – это поможет мне лучше понять синдром его болезни.

– Хочешь теперь дать мне это прочесть? – колко спросила его Абби. – Я не очень разбираюсь в медицине.

– Вышло, правда, совсем не то, что я ожидал. Но читать интересно. Это личный взгляд Руди на всю его жизнь. Но это еще не все…

– Что еще? – нервно откликнулась Абигайл Грин.

– Руди, в свою очередь, убедил и меня тоже делать записи.

Она еле заметно закусила губу.

– Представляю, как я там выгляжу…

– Тебе никто не запрещает написать и свою версию тоже. Думаю, что и Дейна сделает то же.

– Кто? – встрепенулась она.

Стронг только хмыкнул:

– Дейна…

У Абигайл Грин лицо стянуло в маску:

– Если я правильно поняла – это что-то вроде совместного стриптиза…

– Мне это видится иначе.

– Зачем тебе это нужно?

– Абби, – чуть снизил он скорость, холодно глядя на нее из смотрового зеркальца, – человеку нужно знать ошибки, которые он совершил. И остаться в памяти других тоже…

Ее мысль работала лихорадочно: они могли обойтись и без нее тоже. Но тогда…

– Я это сделаю.

– Вот и славненько, – сказал он, высаживая ее у дверей дома. – Вот и прекрасно.

Дома на автоответчике ее ждала неожиданная запись: «Миссис Грин? Это князь Генрих, сводный брат вашего мужа из Швейцарии. Передайте, что я ему очень благодарен. Софи чувствует себя хорошо».

Абигайл Грин закрыла глаза и почему-то заплакала: сколько он этого ждал, бедный Руди! И сколько бы дал, чтобы услышать это самому…

Назавтра она снова поехала в дом престарелых. На этот раз одна.

Сестра за стойкой, увидев ее, предупредила:

– Там у него племянница, миссис Грин.

Абигайл хотела было уйти, но мучительное любопытство взяло верх. Открыв дверь, она увидела молодую женщину. Ей было лет двадцать пять – двадцать шесть. Критически ее оглядев, Абигайл вздернула от удивления брови: увлечься такой вот простенькой блондиночкой с серыми глазами?

В принципе, она была удовлетворена увиденным. И это была ее маленькая месть.

Девушка держала в своих ладонях иссохшую руку Руди. На одеяле лежала большая пурпурная роза.

– Это вы? – спросила Абигайл Грин. – Я думала, вы выглядите иначе…

– Вы его жена?

Абигайл Грин с достоинством кивнула:

– Вы наблюдательны…

– Мы были большими друзьями. Он – удивительный человек, ваш муж. Тонкий, умный и нежный…

Прошло несколько дней.

Дейна приехала в Лос-Анджелес и встретилась с Чарльзом Стронгом.

Они сидели в ресторане.

Глядя на ее удивительно чистое, хорошенькое личико, он думал о Руди.

В принципе – Руди повезло. Один только водопад осеннего цвета волос чего стоит. А эти серые, доверчивые глаза?

– Вы привезли свои записи? – спросил он.

Она достала из сумочки пачку листов.

– Я все это дам одному из своих пациентов. Он – продюсер. На мой взгляд, вся наша история – готовый сценарий. В кино, естественно, всем нам сменят имена, но мы-то с вами и он – там, – показал куда-то в сторону доктор Стронг, – будем знать, что это про него и про нас. Ведь мы его любили. А любовь – сильнее памяти.

– Он был без сознания?

– Да, но знаете – произошло настоящее чудо! Он вдруг на минуту пришел в себя, улыбнулся и хрипло прошептал: «За все настоящее приходится платить, Чарли! С Дейной я впервые в жизни был безмерно счастлив!»

Он взял руки Дейны в свои ладони:

– Не плачьте, Дейна! Он получил то, о чем мечтал, и умер просветленный.

Но слезы катились по ее лицу, и она их даже не смахивала.

– Это чудо, доктор Стронг: я прошла две проверки, но вирус в крови исчез.

– Судьба обожает парадоксы, Дейна, – услышала она, наконец, его хрипловатый, как у джазового певца, голос. – Если бы не его болезнь, он бы не встретился с вами. А если бы не встретился с вами…

– Я бы умерла от спида…

Доктор Стронг покачал головой:

– Все деньги, которые он получил за виллу в Швейцарии и не растратил, он оставил вам. Это – приличная сумма…

Она вздрогнула:

– Нет!

– Да! – сказал доктор Стронг. – Это – последняя просьба умирающего.

Дейна почему-то не стала перечить. Она посмотрела вниз, себе на живот, и хрипло, сквозь слезы, произнесла:

– Я так счастлива, Чарли! Вы знаете, – я беременна!

Он хотел, было, спросить ее, не боится ли она за будущего ребенка, но осекся. Казалось, она поняла это и, взглянув ему в глаза, добавила:

– За все настоящее надо платить…