Текст книги "Смерть по имени сон (Планета пиратов - 2)"

Автор книги: Джоди Линн Най

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

Ей хватило беглого осмотра, чтобы установить, что имеет место перелом правого плеча со значительным смещением.

– Сейчас я сделаю вам анестезию, – сказала Лунзи, подавая знак гип-руке. Обслуживающий механизм спустил ей инъектор на раздвижном кронштейне, на панели вспыхнул огонек, извещая о готовности начать процесс. "Тяжеловес" отрицательно замотал головой. – Почему чет? спросила она.

– Уж не собираетесь ли вы меня вырубить? Не доверяю я костоломам. Я хочу видеть, что вы со мной делаете.

– Как хотите, – буркнула Лунзи, пытаясь найти компромиссное решение. А если местную? Вы будете в сознании, но боли почти не почувствуете.

– Ну ладно. – И он резко протянул ей руку.

От неожиданности Лунзи вздрогнула и отпрянула назад. "Тяжеловесы нахмурил брови и, прищурившись, подозрительно на нее посмотрел. Совсем растерявшись под пристальным и неодобрительным взглядом пациента, Лунзи, заикаясь, отдавала распоряжения гип-руке:

– "А"-анализ на аллергены и несовместимость. Анестезия только местная, правое плечо и предплечье. Выполняйте.

Инъектор послушно придвинулся и коснулся кожи мужчины. Воздушный манометр отрывисто свистнул, после чего агрегат сместился в сторону и вернулся на свое место. Лунзи ощупала руку, уточняя характер и место травмы. Этот перелом сулил немало хлопот: трудно будет на ощупь водворить кости на место через толстый слой мускулов.

– Полегче, чертова кукла! – заревел мужчина.

– Еще где-нибудь больно? – спросила Лунзи, рывком отдергивая руки.

– Нет. Но мне тошно оттого, как ты скачешь вокруг. Давай завязывай!

Уязвленная Лунзи на мгновение сделала паузу, призывая на помощь все свое самообладание, мобилизуя все свои внутренние резервы, необходимые как для обработки травмы, так и для того, чтобы абстрагироваться от неприязни к "тяжеловесу". Она не может позволить себе реагировать на враждебную форму поведения... Дыхание ее замедлилось и, наконец, стало спокойным и равномерным. Она врач. Многие люди боятся врачей. В этом нет ничего неестественного. Он получил травму из-за нелепой случайности, ему больно; нет нужды принимать его агрессивное поведение на свой счет... Но в памяти Лунзи упорно всплывали видеоновости с Феникса: пустой кратер в том месте, где было поселение людей...

На воздействие самовнушения надпочечники ответили типичным выбросом адреналина, который устремился в кровь, заглушая нормальные реакции, помогая избавиться от неуверенности и придавая силы ее мышцам. Она обхватила взбугрившийся мускул "тяжеловеса", распрямила его руку и дернула.

Тот завопил. Отмахиваясь от нее свободной рукой, он отшвырнул Лунзи назад к стене.

– Отпусти, больно же! Мать вашу, приведите же, ради всего святого, нормального врача, который сможет вылечить меня по-человечески! – стонал он. Здоровой рукой он стиснул раненое плечо. Пот струился по бледному от шока лицу.

– Проблемы? – поинтересовался Рик-ик-ит, близоруко воззрившись на Лунзи сверху вниз. Глаза его с серебристыми зрачками насмешливо щурились, когда он помогал ей подняться.

Взбешенный "тяжеловес" с перекошенной от гнева челюстью повернулся к Лунзи:

– Эта баба – мясник какой-то! Она же мне чуть руку не оторвала!

Все еще находясь во власти самовнушения, Лунзи отошла в сторону. Он не причинил ей вреда. Злость мужчины не была направлена на нее, пока она удерживала свои чувства за железным занавесом самоконтроля. Где была допущена ошибка? Она анализировала свои действия, вызывая в памяти все до малейшей детали... Два быстрых наклона: один – вперед-назад, другой влево... Она, как наяву, представила – словно мозг ее принял сверхзвуковой сигнал, – что плечо снова под ее рукой и что сломанная кость совмещена. Предельная сосредоточенность повысила также и восприимчивость пяти ее органов чувств.

Рик тщательно осмотрел руку, потом взглянул на индикаторы гип-руки.

– Здесь все в порядке, – спокойно сказал он. – Доктор хорошо вправила вашу руку. Рана теперь быстро заживет. А больно потому, что еще не подействовала анестезия. – Он взглянул на настенные часы. – Все сейчас пройдет.

– Я должна была учесть временной фактор, – потом на чем свет стоит корила себя Лунзи, когда они вдвоем с Ти отдыхали у него дома. – Но я могла думать только о том, чтобы поскорее сделать ему руку и выставить из операционной куда подальше. Это была дурацкая ошибка, дурацкая и необъяснимая. – Лунзи безнадежно махнула рукой. Она ходила из угла в угол, не находя себе места. – Рик сказал, что я сверхреактивна. Он считает, что у меня "тяжеловесофобия": во всех прочих случаях я не упускаю из виду временной фактор. – С убитым видом она запрограммировала себе чашку кофейного эрзаца на синтезаторе. – Видишь, опять взялась за старое. Быть может, я должна заняться терапией. Самовнушение ввело меня в транс; я могла руку человеку оторвать. – Она отхлебнула кофе и состроила кислую мину.

– Но вы же этого не сделали, – улыбнулся полный сочувствия Ти, приглашая ее сесть рядом с собой на широкую кушетку, стоявшую посреди комнаты. Лунзи отвернулась, когда он сжал ее руку в своих ладонях. Она не могла снести жалости в его глазах.

– Я должна это все бросить. В лучшем случае, смогу заниматься наукой, где у меня будет возможность держаться подальше от любого живого существа крупнее микроба. – Губы ее дернулись, изображая жалкое подобие улыбки, хотя она все еще сидела, уставившись в колени Ти. – Меня всегда раздражала глупость, особенно своя собственная.

– Моей Лунзи не пристало говорить такие слова. Той, которая сумела обеими руками уцепиться за новую жизнь. Той, которая убедила меня не почувствовать себя болваном, когда молоденькие мальчики показали, что лучше меня разбираются в моем сверхнаучном ремесле.

Жалость к самой себе отодвинулась на второй план, Лунзи улыбнулась. Она первый раз в этот день посмотрела в глаза Ти.

– Этот несчастный человек не переставая кричал на меня, чтобы я пошевеливалась: побыстрее починила ему руку, и дело с концом. Я знаю, он боялся меня, потому что я врач, но я его боялась еще сильнее! Несмотря на великанские размеры, это был самый обычный человек. Отец моей дочери занимался генетической эволюцией "тяжеловесов". Еще долгое время после нашего развода я часто получала от него письма по межсистемной почте. Он писал о том, какие шаги предприняты его научной группой для улучшения адаптации данных субъектов к условиям повышенной гравитации. Я хорошо знаю техническую сторону их эволюции, но об их обществе не имею ни малейшего представления. Забавно, что человечество – единственный вид, который заставляет существенно изменяться самое себя. Уговорите-ка рикси переделать хоть одно перо в их убранстве!

– Никогда. Должно быть, все это из-за нашего любопытства: нам интересно, что можно сделать из любого необработанного материала, включая себя самих, – предположил Ти. – Вы не должны столь жестоко судить себя. Это бессмысленно.

Лунзи рукавом вытерла уголки глаз:

– Действительно. Я безграмотно воспользовалась своим тренингом, и не могу позабыть это, не имею права. Я и не подозревала, что столь нетерпима. Я – атавизм. Мне нет места в этом веке.

– Вы ошибаетесь. – Ти вынул из руки Лунзи забытую полупустую чашку и поставил ее на столик у торца кушетки. – Это случайность, и вы огорчены. Вас его страдание не порадовало. Вы хороший врач и хороший человек. Ибо кто еще был бы столь же заботлив и терпелив по отношению ко мне, как вы? И вы очень многому можете научить этих бедных невежд из будущего. – Руки его незаметно подкрались к Лунзи и крепко сжали ее в объятиях. Ласково целуя ее, он шептал: – Твое место здесь, рядом со мной.

Лунзи обняла мужчину и положила голову ему на плечо. Закрыв глаза, она ощущала тепло и желание. Напряжение такого трудного дня упало с ее плеч, словно ливень лепестков с яблони, когда его мягкие губы, едва касаясь кожи, скользнули по ее шее, тронули мочку уха. Ти крепко обнял ее. Лунзи с наслаждением вздохнула. Пальцы его сжали ее талию, поползли выше, лаская, преодолевая застежки и складки одежды, пока не добрались до обнаженной кожи. Лунзи последовала его примеру, любуясь игрой светотени, которая подчеркивала сильные мускулы его плеч. Ей понравилась шелковистость полоски упругих темных волос у него на груди.

Рука Ти двинулась вверх и коснулась ее подбородка. Он поднял ее лицо. Его глубоко посаженные темные глаза были серьезны и озабоченны.

– Останься со мной навсегда, Лунзи. Я люблю тебя. Пожалуйста, останься. – И он наклонил голову, нежно прикасаясь губами к ее губам снова и снова.

– Я останусь, – прошептала она, откидываясь вместе с ним на мягкие диванные подушки. – Я буду с тобой, сколько смогу.

5

Голограмма Фионы занимала почетное место на вращающемся круглом столе в гостиной квартиры, которую теперь совместно занимали Лунзи и Ти. Изучая медицинские карты пациентов, Лунзи время от времени поглядывала на дочь. Фиона, сияя неувядающей улыбкой, как бы подавала матери знак. "Найди меня", – казалось, говорила она. Солнечный свет лился сквозь ее изображение, играя рубиновыми бликами на белых мягких стенах комнаты.

Подходил к концу второй год пребывания Лунзи на Астрис. Трудно было сдерживать данное шефу Вилкинсу обещание быть терпеливой, когда она чувствовала, что ей следует не сидеть сложа руки на одном месте, а искать дочь. Хотя почти все время Лунзи уходило на многочисленные дела и упражнения, предписанные курсом самодисциплины, она никогда не забывала запустить программу "Зеркало" и проверить все возможные источники информации, надеясь все-таки напасть на след Фионы. Она уже израсходовала уйму денег, но все последнее время не слышала ничего нового. Это огорчало.

Прошло несколько месяцев с тех пор, как они с Ти решили жить вместе. Почти в то же самое время Памела робко спросила у Лунзи, не будет ли она возражать, если ее возлюбленный поселится в их жилище вместе с ней. Памела была чрезмерно застенчива в вопросе обычных между взрослыми отношений. В современной культуре, как и в другие времена, не считалось позором быть, что называлось, "разделяющими тепло". Фактически все студенты и граждане, чей жизненный уклад предполагал свободный секс и кто со всей ответственностью мог поручиться за свое здоровье и отсутствие порочных пристрастий, не скрывали своих привязанностей, поэтому не было никакого риска, но только одно сплошное удовольствие. Любовники, солгавшие о своем состоянии здоровья, скоро обнаруживали, что они остались в полном одиночестве: о таких шла дурная слава, и никто больше им не доверял. Студенты-медики лучше остальных знали, какие кошмарные вещи могут произойти, если не позаботиться о "чистоте", поэтому они были особенно щепетильны в этом вопросе. В противном случае их свои бы заклевали, всплыви такое дело на поверхность. Лунзи относилась к Ларену с симпатией, поэтому она уступила ему свою кровать без малейшего сомнения и перевезла свои скромные пожитки к Ти.

Как партнер Ти был деликатен и даже, можно сказать, почтителен. С самого первого дня он держал себя так, словно считал огромной любезностью со стороны Лунзи, что она согласилась разделить вместе с ним его кров. Не торопясь высказывать свое мнение, чтобы не навязать своих взглядов, он упрашивал ее окинуть взором комнаты и решить, что, с ее точки зрения, следует убрать или изменить, чтобы она могла почувствовать себя более комфортно. Он стремился сделать для ее удовольствия все. Лунзи его рвение несколько даже подавляло: ей куда более были привычны безразличие к комфорту ее соседей по общежитию и тяга к уединению тех, кто живет в космосе. Личных вещей у Ти было немного. В число их входило некоторое количество книг на дискетах и в информационном кубе и множество музыкальных дисков. Вся мебель была подержанной – обычное явление в университетском мире. Он объяснил, что большей частью его имущества распорядились в соответствии с его преждевременным завещанием, которое было утверждено автоматически, когда ни один из командных постов ФОП не смог установить с ним связь в течение десяти лет.

– Это совершенно нелепая установка, – доказывал он. – Ведь кто-то может быть вне досягаемости гораздо более продолжительное время, чем какой-то десяток лет, если находится в дальнем уголке огромной Галактики. А кто-то наверняка до сих пор еще не разбужен!

В свою очередь, и Лунзи старалась считаться с его предпочтениями. А может, это его настойчивые требования пробудили присущий ей дух противоречия. Но что бы ни являлось причиной, Лунзи поменяла в его квартире так мало, как только было возможно. Она любила спартанскую обстановку, которая лучше позволяла сосредоточиться на главном, чем уютный беспорядок студенческого жилья. И только когда Ти выразил недовольство, что она ведет себя как гость, а не постоянный жилец, Лунзи повела его делать покупки. Они выбрали двухмерную картину университетского художника и пару эстампов в голограммной технике, которая нравилась им обоим. Она купила все сама, не сказав ему цены. Вместе они развесили эти произведения искусства в той комнате, где проводили большую часть времени.

– Вот теперь я вижу руку Лунзи! – радостно воскликнул Ти, любуясь тем, как запечатленная на картине луна сочетается с преимущественно белым убранством комнаты. – Теперь это наш дом.

Лунзи отложила последний информационный кубик.

Ей нравился дом Ти. Он был просторным, даже – для квартиры одинокого человека – несколько нарочито; вдоль двух стен большой комнаты простирались широкие оконные проемы. Лунзи потянулась, разминая похрустывающие суставы, отчего манжеты ее просторных спортивных брюк поддернулись выше лодыжек, а широкие рукава блузы из светширта соскользнули на макушку, приведя волосы в беспорядок, и прошествовала открыть окна, чтобы впустить в комнату теплый полуденный бриз. Диафрагменное регулирование величины оконных проемов было выверено так, чтобы солнце максимально освещало белые ковровые покрытия. Обе стены в это время дня заливал свет. Кружка ароматного травяного чая подогревалась на кухне, видневшейся сквозь дверной пролет. Синтезатор пищи – гораздо более совершенной модели, чем тот, что был в ее собственном университетском жилище, – они спрятали в нише кухонной стены за декоративным панно: так он меньше мозолил глаза. Они с Ти по-прежнему предпочитали готовить сами, когда позволяло время. Лунзи с удовольствием пользовалась счастливой возможностью побаловать себя маленькими радостями, которые редко выпадают на долю студентов и космических скитальцев.

В течение этого учебного семестра Лунзи была определена на должность ассистента доктора Рута в поликлиническом отделении. После того как она со стыдом примирилась с воспоминанием о скандале с пациентом-"тяжеловесом" и высказала свою обеспокоенность тем, что ее душевное состояние отразилось на процессе лечения, Рут расспросил Рик-ик-ита и проанализировал ситуацию вместе с Лунзи. По мнению доктора, ничего ужасного с ней не произошло: мало найдется таких, кого общение с подобными субъектами хоть иногда не выбивало бы из колеи. Он убедил ее, что никакой ксенофобии у нее нет.

– Рассерженный "тяжеловес" запросто может испугать нормального человека, – уверял он. – Вы можете бояться его со спокойной совестью.

Лунзи была благодарна ему за то, что он не увидел в этом значительного отклонения от нормы, и поклялась себе впредь сохранять самообладание. Но она не имела возможности на практике проверить себя до тех пор, пока еще нескольким "тяжеловесам" не потребовалась медицинская помощь.

Всех студентов в клинике Университетского госпиталя лечили бесплатно, с посторонних же взималась весьма умеренная плата. Пострадавших от несчастных случаев, как и тех рабочих-"тяжеловесов", часто доставляли прямо в Университетский госпиталь, потому что в частных клиниках приходилось обычно дольше дожидаться приема. Лунзи заметила, что большинство студентов на Астрис человеческого рода-племени, но не потому, что прочие были менее заинтересованы в получении высшего образования или подвергались дискриминации, а из-за того, что особи многих видов обладали способностью передавать свои знания детям, находящимся еще в материнской утробе или в яйце, и достаточно было единственному из них получить университетское образование, чтобы оно стало достоянием всех его потомков. Люди же получали образование после рождения, что представители некоторых других рас ФОП, в частности сетти и вефты, считали пустой тратой времени. Лунзи свысока смотрела на "память расы" и другие явления того же рода, считая их проявлением комплекса неполноценности, и пропускала мимо ушей подобные замечания. "Память расы" оправдывала себя лишь в тех ситуациях, с которыми предки ранее сталкивались на собственном опыте. А ей уже не раз приходилось лечить от обезвоживания многочисленных вефтов с инженерного факультета, особенно первокурсников, бывших новичками на Астрис. А один юный сетти, изучавший на Астрис межпланетную дипломатию, чуть не довел себя до заболевания пищеварительного тракта, и пришлось показывать ему, какие местные растения употреблять в пищу не следует.

Этот день на службе выдался на редкость спокойным. Никому из ее больных не требовалась немедленная помощь, поэтому она отложила истории болезни в стопку на кушетке и присела выпить чашку чаю. Чуть позже ей предстояло отчитаться перед доктором Рутом, а пока имелось немного свободного времени, и она позволила себе немного расслабиться. Рут был добрый и терпеливый учитель, который только улыбался ее стремлению обойти лечащие машины вместо того, чтобы бранить за приверженность старинным идеалам. Лунзи снова чувствовала уверенность в себе. Она все еще побаивалась вступать с пациентами в непосредственный контакт, но с каждым разом все меньше и меньше. Она полагала, что неправильно целиком и полностью полагаться только на помощь машин. По ее твердому убеждению, целителю не следовало быть только техником. Но эти ее представления почти никто не разделял.

Солнечные пятна не торопясь ползли по комнате. Вот они легли у ее ног, как любимый домашний зверек, пребывающий в добром расположении духа. Лунзи перевела вожделенный взор с персонального портативного компьютера, подаренного ей Ти на тридцатишестилетие, на маленькую полку с древними классическими книгами на дискетах, которые она раскопала в лавке букиниста. Полное собрание сочинений Редьярда Киплинга, заменившее потерянное любимое издание, стояло на полке в переднем ряду, маня к себе взор. Хотя времени, остававшегося до выхода на работу, было слишком мало, чтобы полистать книгу, его как раз хватало для ежедневных упражнений, которых требовала самодисциплина. Со вздохом Лунзи отставила пустую чашку и приступила к разминке.

– Делу – время, потехе – час, Кип, – с сожалением сказала она. – Ты бы понял это.

Крепкие ахиллесовы сухожилия между бедрами и пятками были растянуты у нее так хорошо, что она могла согнуться, положить ладони на пол плашмя и расслабить локти, не сгибая при этом коленей. Скованность мышц улетучилась без следа, когда она грациозно проделала ряд танцевальных па. Легко прыгая по комнате и сражаясь с невидимым противником, Лунзи старалась держаться подальше от компьютера и картин. Дисциплина учила, что надо поддерживать и увеличивать возможности мышц и сухожилий. Каждое упражнение предназначалось не только для тренировки определенной группы мышц, но и для того, чтобы почувствовать, что по сравнению с началом занятий энергетика твоя возросла. Она замечала, что походка ее стала намного легче. Она передвигалась столь же бесшумно, как собственная ее тень по освещенной солнцем стене. Движения ее были плавны, каждое из них как бы вытекало из предыдущего.

Выпрямив спину, Лунзи приняла позу для медитации, сидя на пятках перед кушеткой. Солнечный свет заливал ее колени. Она вытянула руки перед собой, повернула их ладонями вверх и позволила им медленно опуститься вниз, на колени.

Потом Лунзи закрыла глаза, постепенно отключая сознание до тех пор, пока не стала ощущать одно лишь свое тело: давление ягодиц на дуги ступней, тепло солнечного света на коленях, шероховатую поверхность ковра под кончиками пальцев рук. Крепкие мускулы легко удерживали ее спину прямой.

Глубже. У основания носоглоточных пазух она ощутила привкус недавно выпитого чая и почувствовала, как теплая жидкость давит на стенки желудка. Лунзи мысленно прощупывала каждый мускул, который заставлял расширяться и сжиматься ее легкие, ощущая облегчение каждой клеточкой своего тела, когда свежий кислород достигал ее, вытесняя усталость вместе с окисью углерода. Следующими расслабились мускулы лица и челюсти.

Лунзи начала поочередно представлять себе органы и кровеносные сосуды своего тела и направлять им свои представления, проверяя их функции. Все было в порядке. Наконец она позволила своему сознанию занять главенствующую позицию вновь. То был момент перехода изнутри – наружу, в мир. Это состояние являлось величайшим источником силы, достигаемой медитацией, и целью, к которой стремился ее дух.

Лунзи вышла из состояния транса и услышала шум турбоватора, остановившегося за дверью. Тело ее было отдохнувшим и раскрепощенным, внутри царило спокойствие. Она подняла глаза, когда в комнату влетел Ти. Его добродушное лицо сияло.

– Лучшие из новостей, моя Лунзи! Самые наилучшие! Я нашел твою Фиону! Она жива!

Лунзи почувствовала, что не может поднять рук, все еще лежащих на полу. Ей показалось, что сердце ее перестало биться. Надежда, страх и возбуждение и следа не оставили от былого покоя. Возможно ли, чтобы это было правдой? Она хотела поверить радости, которую видела в его глазах, но не могла на это решиться.

– Ох, Ти, – прошептала она. Неожиданно у нее перехватило горло. Она протянула трясущиеся руки к мужчине, опустившемуся перед ней на колени. Он сжал ее запястья и поцеловал подушечки пальцев. – Что ты нашел? – Тревога вдруг вновь охватила ее. Она все еще не могла позволить себе поверить.

Ти извлек из кармана маленький керамический информационный кубик и положил в ее ладони:

– Это здесь. У меня есть доказательства в объемном виде. Медтехник первого ранга Фиона Меспил была обнаружена ИОК вне планеты незадолго перед тем, как колония исчезла. Ей следовало срочно отбыть по новому месту назначения, – объяснил Ти. – Это был непредвиденный случай, и корабль, который забрал ее по пути – частное торговое судно, – не принадлежал к ведомству ФОН, поэтому имя ее не вычеркнули из ведомостей бедного Феникса. Она жива!

– Жива... – Лунзи больше не сдерживала потока счастливых слез, хлынувших из ее глаз. Ти вытер их, а потом промокнул и свои блестящие глаза. – Спасибо, Ти! Я так счастлива!

– Я тоже очень рад за тебя. Я уже несколько недель держал это от тебя в секрете, дожидаясь ответа на последние запросы. У меня не было уверенности. Не хотелось терзать тебя надеждой лишь ради того, чтобы в результате получить дурные вести. Но теперь я с радостью рассказываю тебе обо всем!

– Я ждала два года. Несколько недель погоды не делают, – пробормотала Лунзи, роняя мокрый носовой платок. Ти вытащил из рукава свой и протянул ей. Она утерлась, громко шмыгая носом. – Где она, Ти?

– Доктор Фиона в течение пяти лет работала на Гламоргане, это куча световых лет отсюда в направлении Веги, чтобы воспрепятствовать распространению вируса чумы, поставившего колонию на грань вымирания. Работа ее завершена. Она сейчас направляется домой, на Альфу Центавра, чтобы воссоединиться со своей семьей. Эта дорога требует многочисленных пересадок даже при использовании возможностей ССП, и ей, вероятно, потребуется года два, чтобы добраться домой. Я не установил с ней непосредственный контакт. – Ти проказливо улыбнулся, явно приберегая лучшее напоследок. – Но три твоих внука, пять правнуков и девять праправнуков заявили, что им доставит огромную радость встреча с их прославленной прародительницей. Голограммы каждого из них здесь, на этой кассете.

Лунзи слушала его рассказ с нарастающим волнением. Когда он торжественно извлек кассету, она бросилась обнимать его:

– Ого! Внуки!.. Я ни разу не подумала о внуках. Дай же посмотреть на них!

– Запись переслали с Альфы Центавра с оказией на торговом корабле "Просперо", – пояснял Ти, засовывая кассету в дисковод компьютера. Лунзи вскарабкалась на тахту и воззрилась на экран горящими глазами, когда замелькали первые кадры изображения. – У меня о них всего лишь поверхностное представление. Сообщение короткое. Должно быть, твой внук Ларе скряга. Кстати, повествование ведет как раз он.

На экране возникло голографическое изображение черноволосого мужчины лет пятидесяти. Лунзи внимала, не отрывая глаз. Мужчина заговорил:

– Приветствую тебя, Лунзи. Меня зовут Ларе, я сын Фионы. Не знаю, когда до тебя доберется оказия, поэтому буду называть имена и стандартные годы рождения всех членов семьи, а не их возраст на настоящий момент. Начну с себя. Я самый старший в семье. Родился в 2801-м. А это мама, самое позднее изображение, которое у меня есть, – перед тем, как она последний раз куда-то рванула. – Голос явно выражал неодобрение. – Она с головой ушла в свою работу, как, полагаю, тебе и самой известно.

Перед Лунзи возникло изображение женщины средних лет. Без сомнения, это была студийная работа, выполненная профессионалом: ясная и отчетливая. Ее темные приглаженные волосы, кое-где тронутые сединой, были собраны на макушке и завязаны узлом. Она стояла раскованно, одетая в без единого пятнышка форменное облачение, казавшееся безупречным до последней складки. Строгая форма откровенно контрастировала с ее позой. От уголков глаз разбегались тонкие изогнутые морщинки, которые как бы подчеркивали ресницы. Улыбка выгравировала более глубокие линии между носом и уголками рта, но то была замечательная улыбка. Лунзи прекрасно помнила это радостное выражение лица. Она закрыла глаза и на миг снова оказалась на Тау Кита, в солнечном дне накануне ее отъезда на платформу.

– Деточка моя, – прошептала Лунзи, охваченная тоской и раскаянием. Она зажала рукой рот, переведя глаза с голограммы юной Фионы на изображение на экране. – Как же она изменилась!.. Я все пропустила, она выросла без меня.

– Она хороша, – заметил Ти, останавливая воспроизведение. – Ты видишь, она счастлива? А не хочешь посмотреть на остальных членов своего семейства?

Лунзи резко кивнула и открыла глаза. Ти протянул руку к переключателю, и изображение Фионы пропало. На экране появился поджарый молодой мужчина во флотской форме.

– Мой брат Дугал, родился в 2807-м, – констатировал голос Ларса. – Не женат, кроме карьеры, увлечений не имеет. С тех пор как произведен в чин капитана Флота ФОП дома бывает редко. Время от времени перевозит мать и ее микробных собак с места на место. Часто только в этих случаях кому-то из нас и удается повидать ее. Да, кстати, камера моей жены немного застенчива и не может стоять смирно во время съемки.

Лунзи расслышала, как на дальнем плане кто-то завизжал:

– Ой, Ларе! Прекрати!

Лунзи улыбнулась: "У него фамильное чувство юмора". Изображение сменилось.

– Моя дочь Дайдри, родилась в 2825 году. А вот ее муж Мойкол и три их девочки. Я называю их Парками. Это у нас Руди, родилась в 2843-м, Капелла – в 2844-м, и Антея Роз – в 2845-м. Другая моя девочка, Джоржия, 2828-й. Единственный ее сын Гордон, 2846-й. Шустрый парень, это должен признать даже его дедушка. Мелани, дочь Фионы, стандартный год рождения – 2803-й.

Это была женщина изумительной красоты с такими же каштановыми волосами, как у Лунзи, и с Фиониными глазами и подбородком. Ее уютная материнская фигура с мягкими очертаниями не имела заметных излишков веса на тонких костях. Рядом, обняв ее рукой за талию, стоял очень высокий мужчина с острым, узким ястребиным лицом, казавшимся нелепым под копной мягких светлых волос.

– Ее муж, Далтон Ингрич. Их третий сын, Дрю, 2827-й. У Дрю два мальчика, которые сейчас учатся в Технологическом Институте на Альфе Центавра. У меня нет их современных голограмм. Старшие мальчики Мелани, Джей и Тед, близнецы, родились в 2821-м. Вот Тед и его дочка Кассия, родилась в 2842-м. А это Джей с супругой и двумя пострелятами – Дерамом, 2842-й, и Лоной, 2847-й.

Повествование Ларса поглотил шум помехи, и повторно возникло изображение Мелани. Она шагнула вперед, радушно протягивая руки, чтобы сказать несколько слов.

– Мы были бы счастливы встретиться с тобой, дорогая наша прародительница. Пожалуйста, приезжай.

Изображение постепенно исчезло. Лунзи сидела, уставясь в пустой экран, когда компьютер зажужжал и вытолкнул кассету.

Лунзи резко выдохнула:

– Красота! Мгновение назад я была одна-одинешенька во всей Галактике. А сейчас оказалась у истоков настоящего демографического взрыва! – Она недоверчиво покачала головой. – Ты знаешь, я считала, что лишила себя возможности иметь семью, связанную со мной по крови.

– Ты должна поехать, – мягко сказал Ти. Он заботливо смотрел на Лунзи, но не прикасался к ней, деликатно дожидаясь, пока она не захочет этого сама.

– Почему они не сказали мне, где она? – спросила Лунзи.

Ти не было необходимости спрашивать, какая такая "она".

– Они не могут. Они не знают. Потому что ее служба связана с болезнями, способными уничтожить каждого десятого на планете; кто знает, что произойдет, если самонаводящийся снаряд любопытства достигнет планеты. Быть может, всего лишь для того, чтобы продать сенсацию объемному видео.

Лунзи вспомнила репортаж про Феникс:

– Это действительно так. Охотник за сенсациями может распространить чуму дальше, чем собственную историю. Но все равно, как жаль!

– Ну, теперь уж ты скоро ее увидишь. Она доберется домой с самого края Галактики не позднее, чем года через два. – Ти казался очень довольным собой. – Ты можешь дождаться Фиону там, празднуя воссоединение со своим семейством и новое ее назначение, о котором было сообщено открыто. Благодаря ему, признаюсь, в конце концов я и нашел ее: когда просматривал перечни этих самых назначений. За долгую и доблестную службу ФОП доктор Фиона направлена в Центр Хирургии в системе Эридана. Это большая честь.

– Ты заметил? Двое детей – вылитая она, – радовалась Лунзи. – А один или два из этой компании смахивают на меня. Вряд ли стоило воспроизводить такую физиономию.

– Ты несправедлива к себе, моя Лунзи. Ты красавица. – Улыбающийся Ти тепло смотрел на нее. – У тебя не такое лицо, как у фотомоделей, рекламирующих косметику, а такое, о каком мечтает любая из них.

Но Лунзи не слушала.

– Только подумать, что всего этого... всего этого кошмара могло бы не быть, не поступи всего-навсего с Феникса та ложная информация об исчезновении Фионы... Это стояло у меня на пути, мешало выбрать верное направление, что бы я ни делала. И во всем этом повинны пираты, захватившие планету. Мало того, я почти три года жила на грани беды, с вечным мучительным сомнением: а вдруг я иду по следу... тени. Я думаю... Я думаю, если на моем операционном столе окажется некто с пулей возле самого сердца, которую смогу извлечь только я, и мне будет известно, что это пират... Да, я с полным на то правом могу позабыть о клятве Гиппократа. Лунзи яростно скрипнула зубами, представляя себе месть.