Текст книги "Возвращение в Мэнсфилд-Парк"

Автор книги: Джоан Айкен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Джоан Айкен
Возвращение в Мэнсфилд-Парк

Возможно, кто-то из читателей подумает: «Продолжение «Мэнсфилд-Парка»? Какая самонадеянность!» Нет, мной двигало не преувеличенное мнение о себе, а любовь и восхищение. Никому не дано заменить собой Джейн Остен, нечего и пытаться. Я не беру на себя подобной смелости. Однако меня переполняло жгучее желание узнать, что случилось после того, как Фанни стала женой Эдмунда, а Сьюзен переехала из Портсмута в Мэнсфилд, и, не имея другого способа это сделать, я попробовала найти ответ при помощи воображения, замешенного на здравом смысле.

Джоан Айкен

ГЛАВА 1

Внезапная кончина сэра Томаса Бертрама за границей, в Вест-Индии, куда его привели дела, связанные с семейными владениями, не могла не повергнуть в смятение и безутешное горе друзей этого достойного баронета в Англии. Горестная весть вызвала искреннюю скорбь у всех, кто знал сэра Томаса – разумного управителя, нежного отца, преданного супруга и доброго соседа, снискавшего всеобщее уважение в родном графстве Нортгемптоншир. Семья покойного поистине пребывала в отчаянии. Привыкнув во всем повиноваться воле главы семейства и лишившись мудрого покровителя и наставника, чье слово почиталось законом, безутешные, растерянные домочадцы не знали, как вести дела и как разрешить бесчисленные затруднения, вызванные нежданной утратой; подобная задача была бы подвластна разве что самому сэру Томасу.

Одному из сыновей баронета необходимо было безотлагательно отправиться на Антигуа, дабы уладить множество дел, оставшихся незавершенными по причине безвременного ухода из жизни сэра Бертрама. Верно, но кого из двух сыновей отпустить? Этот вопрос не давал покоя почтенной матери семейства.

– Я никак не могу расстаться с Томом! – сокрушалась безутешная вдова. – Отправить его в Вест-Индию? Нет, нет, об этом и речи быть не может! Мне не обойтись без Тома. Однако как же я останусь без Эдмунда?

Старший сын и наследник почившего баронета, новый сэр Томас, почитал своим долгом пуститься в путешествие, но, разумеется, едва ли мог отнестись с небрежением к желаниям сраженной горем скорбящей матери. Вдобавок надлежало принять во внимание его слабое здоровье – последствие жестокой лихорадки, перенесенной им четыре года назад. Запущенная болезнь продержала молодого Бертрама в постели несколько недель, заставив близких всерьез опасаться за его жизнь, и хотя в конце концов недуг удалось побороть, состояние легких Тома даже годы спустя внушало тревогу. По счастью, со временем угроза чахотки миновала, однако молодой Бертрам по-прежнему отличался слабым здоровьем, тропический климат мог оказаться для него губительным, потому-то, отправляясь в путешествие, сэр Томас не решился взять с собой старшего сына, хотя с радостью разделил бы с ним компанию и познакомил его с делами на Антигуа.

– А что, если Том снова схватит лихорадку? А вдруг он умрет в этом ужасном месте? – жалобно причитала леди Бертрам. – Нет, нет, тут и думать не о чем. И все же как я обойдусь без Эдмунда?

– Дорогая матушка, я уверена, вы превосходно справитесь без Эдмунда! – воскликнула достопочтенная миссис Йейтс, приехавшая, чтобы принять участие в семейном совете.

Мисс Джулия Бертрам, весьма неосмотрительно вступив в брак с младшим сыном пэра и довольно скоро обнаружив, сколь скромно состояние ее супруга, сочла за лучшее отказаться от сомнительных радостей лондонской жизни, дозволенных семейству с небольшим доходом, предпочтя безраздельно царить в кругу более узком. Она убедила своего мужа, почтеннейшего Джона Йейтса, приобрести приличное имение в Нортгемптоншире, неподалеку от родового гнезда Бертрамов, соседство с которым позволяло обиталищу Йейтсов сиять отраженным светом величия Мэнсфилд-Парка. С тех пор благодаря почти ежедневным посещениям родительской усадьбы и нередким куда более продолжительным визитам, затягивавшимся подчас на несколько месяцев, миссис Йейтс успешно удавалось уменьшить расходы на ведение собственного домашнего хозяйства, сохраняя желаемое влияние на дела в Мэнсфилде. Ее супруг в подобных случаях с превеликим удовольствием оставался дома, шесть дней в неделю наслаждаясь рыбной ловлей или охотой, смотря по сезону, а седьмой посвящая игре на бильярде (иными занятиями сей достойный джентльмен себя не обременял).

– Но, Джулия, если уедет Эдмунд, то кто будет читать проповеди по воскресеньям? – потребовала ответа леди Бертрам.

– Об этом не беспокойтесь, матушка! – Эдмунд, младший из сыновей четы Бертрам, и в самом деле давно нашел способ разрешить возникшее затруднение. Многочисленные обязанности настоятеля Мэнсфилдского прихода требовали его неусыпного внимания, и все же Эдмунд рассудил, что на Антигуа надлежит отправиться именно ему. Полный решимости исполнить сыновний долг, он уже заручился помощью мистера Уодема. Сей почтенный священник, лишь несколькими годами старше Эдмунда, недавно оправился после жестокой лихорадки, поразившей его во время миссионерского служения на Востоке. Повинуясь предписанию епископа, он намеревался провести полгода в стране со здоровым климатом, прежде чем возвратиться в миссию.

Мистер Уодем заверил Эдмунда в письме, что с радостью возьмет на себя заботу о пастве в Мэнсфилде и окрестных фермах. Вопрос был улажен, и в приходе вскоре ожидали появления этого славного джентльмена.

– Я убежден, сударыня, – сдержанно улыбаясь, продолжал Эдмунд Бертрам, – что проповеди моего друга Фрэнка Уодема понравятся вам более моих. Это человек безупречного нрава, обходительный и любезный, блестящий проповедник и благочестивый христианин. Уверяю вас, он прекрасно меня заменит.

– Ну, если ты так говоришь, Эдмунд… – произнесла леди Бертрам с сомнением в голосе.

Кузина Сьюзен спросила без обиняков:

– Но если ты уедешь, Эдмунд, а мистер Уодем займет место в приходе, что станется с Фанни?

Фанни была женой Эдмунда. Ее сестру, Сьюзен Прайс, пригласили в Мэнсфилд-Парк четыре года назад, во время болезни кузена Тома. Поселившись в поместье родственников, Сьюзен, которой в ту пору едва сравнялось четырнадцать, стала помощницей и утешением своей тетушки Бертрам. Прибыв из дома, полного детей, где по причине дурного управления и скудости средств царили неряшливость, суета и раздоры, Сьюзен быстро привыкла к степенной, размеренной жизни Мэнсфилда. Благодаря живости ума и готовности быть полезной, изрядной силе характера и жизнерадостности Сьюзен прочно обосновалась подле леди Бертрам и вскоре сделалась незаменимой, весь домашний уклад Мэнсфилда держался на ней. Ее старшая сестра Фанни, более робкая и застенчивая, прежде жила в Мэнсфилд-Парке, но, став женой Эдмунда, переехала в расположенный по соседству пасторат. Господь благословил их брак рождением прелестной девочки, на которую счастливый отец не мог надышаться, а позднее и мальчика.

– Фанни настаивает на том, чтобы отправиться со мной, – объяснил Эдмунд.

В ответ послышались взволнованные восклицания дам.

– Это невозможно! – объявила леди Бертрам. – Об этом не может быть и речи! Жаркий климат не для ее хрупкого здоровья! Это было бы непростительное безрассудство, чистое безумие!

– Вы ведь знаете Фанни, дорогая матушка, – отозвался Эдмунд. – Если она на что-то решилась, то будет стоять на своем. И, говоря по правде, я был бы несказанно рад ее обществу. Фанни обладает завидным здравомыслием и преотлично разбирается в делах.

– Но, Эдмунд, – возразил старший брат, – милочка Фанни слишком слаба, она так легко утомляется. Пройдя полмили, бедняжка падает от усталости. Пребывание в Вест-Индии окажется для нее губительно, жестокий климат вконец ее измучит, она не вынесет и полугода подобных мытарств! – Том испытывал горький стыд. Теперь, когда отъезд Эдмунда считался делом решенным, вдруг обнаружилось, что все тяготы пути и опасности путешествия, которых самому Тому удалось избежать, обрушатся на жену его брата. Он всегда был расположен к своей кузине Фанни и, считая ее немного скучноватой, но милой глупышкой, вовсе не желал ей зла. – Я бывал на Антигуа и знаю тамошний климат, – с горячностью прибавил Том. – Фанни он нисколько не подходит. Нет, нет, Эдмунд, я скажу тебе, как надобно поступить. Фанни вместе с детьми переедет сюда и будет жить в этом доме до твоего возвращения. В Мэнсфилде о ней позаботятся. Она составит компанию нашей матушке.

– Да, ты совершенно прав, – поддержала его сестрица Джулия. – Дети смогут занять белую мансарду, что прежде служила спальней их матери, а сама Фанни поселится в Восточной комнате. Там она будет чувствовать себя как дома и никого не стеснит.

Сьюзен скривила губы в ответ на это бесцеремонное распоряжение, но Эдмунд преспокойно сказал:

– Фанни поедет со мной, и маленький Уильям тоже. Это решено. Вот если бы вы, матушка, великодушно согласились оставить у себя мою дочь Мэри…

– Дорогую малютку? Ну конечно, мы с радостью примем ее в Мэнсфилде, – кивнула леди Бертрам, довольная тем, что порыв душевной щедрости не доставит ей ни малейшего неудобства, ибо заботу о трехлетней Мэри непременно возьмет на себя Сьюзен, тетушка малютки.

Вопрос уладился к всеобщему удовольствию. Эдмунду с супругой предстояло отплыть из Ливерпуля через два дня, поэтому братья удалились для последней беседы о делах поместья, которыми несколько месяцев со дня отъезда сэра Томаса занимался по большей части младший из братьев, Эдмунд, пока Том проводил время в Лондоне и Бате, нанося визиты знакомым, или в Брайтоне и Харрогейте, изучая местные достопримечательности. Надобно было поговорить о пастбищах и турнепсе, о егерях и охотничьих угодьях, решить, кого из арендаторов надлежит привечать, а кого бранить, и вдобавок подумать, не отправить ли на покой старых верховых лошадей.

– С вашего разрешения, тетушка Бертрам, – заговорила Сьюзен, – пока моя кузина Джулия остается с вами, думаю, я могла бы сбегать в пасторат и спросить сестру об одежде для малышки Мэри да заодно узнать, не надо ли ей помочь уложить вещи.

– Хорошо, душенька, ступай, да скажи Фанни, раз уж она собралась в Вест-Индию, так пусть привезет мне оттуда шаль с бахромой… или нет, пожалуй, лучше две шали.

– Непременно, тетушка.

– Эта девчонка неисправима, – проворчала Джулия, как только Сьюзен выскользнула из комнаты. – Есть в ней нечто дерзкое, вольность в обращении, желание выставиться, ей положительно недостает скромности, я это часто замечаю. Она так и норовит поступить по-своему, в ней нет и тени той благопристойности и послушания, того уважения к приличиям, которые вы, дорогая матушка, и наша милая тетушка Норрис старались привить нам с Марией. Полагаю, ничего иного и нельзя ожидать от девицы из такой жалкой семьи, и все же после четырех лет, проведенных в Мэнсфилд-Парке, можно было надеяться, что утонченность и изысканность этого дома изменят ее нрав, добавив капельку благородства. В обществе Сьюзен всегда чувствуешь себя неловко. А как она выросла! Сущий кошмар! Должно быть, на целую голову выше бедняжки Марии, которая некогда почиталась одной из самых красивых девиц в Англии. Признаюсь, я не одобряю наружности кузины Сьюзен, уж слишком она яркая и грубая. А ее глаза! Вместо того чтобы застенчиво опускать взгляд, как пристало молодой девице, которая покамест еще не выезжает, она смотрит вам прямо в лицо! Это почти оскорбительно! Ее манера просто несносна, она любого приведет в замешательство. Никакой деликатности и скромности, желания держаться незаметно, не привлекая внимания, что всегда почиталось за добродетель. Стоит ей появиться в обществе, и стыда не оберешься!

– В таком случае, – равнодушно возразила леди Бертрам, – весьма удачно, что Сьюзен пока не выезжает. Мне ее манеры подходят как нельзя лучше, мы преотлично ладим. Сьюзен живая, добросердечная девушка, она всегда охотно распутывает мое рукоделие и не жалуется на усталость, гуляя с мопсом. Вдобавок у нее чистый звонкий голосок и внятное произношение; когда мне читает Сьюзен, я отчетливо слышу каждое слово, между тем как ты, Джулия, вечно бормочешь, да и Том тоже.

– Вряд ли ей пристало так нарядно одеваться. Это лишь привлекает к ней ненужное внимание. Платье, что на ней было, слишком яркое, а узор на ткани чересчур крупный и ей не к лицу.

– Кузен Эдмунд подарил это платье Сьюзен на день рождения.

– О, как это великодушно с его стороны. Он и не вспомнил о днях рождения маленьких Джонни и Томми, – с обидой проговорила миссис Йейтс, тактично позабыв о том, что сама оставила без внимания дни рождения детей брата. – И еще в ее манере говорить проскальзывают излишняя самоуверенность и непростительная фамильярность, будто она считает себя ровней нам. Вам так не кажется, сударыня?

– Ну, – после долгого раздумья отозвалась леди Бертрам, – полагаю, она и впрямь нам ровня. Сэр Томас был самого высокого мнения о ее здравомыслии и не раз говаривал, что она на диво умна.

– Несомненно, отец выказывал жалость, зная, каково ее происхождение. Он был излишне снисходителен к Сьюзен.

– Я так не думаю. Сэр Томас уверял, что будь она юношей, то преуспела бы в политике и вошла бы в парламент.

– Вот так шутка! Право, только этого недоставало, – зло рассмеялась Джулия. – Едва ли мистер Йейтс согласился бы в этом с сэром Томасом. Я слышала, Джон жаловался, что кузина Сьюзен трещит как сорока. Он не в восторге от этой особы.

– Это потому, что она поправила его, когда речь зашла о торговле рабами, – добродушно заметила леди Бертрам. – Помнится, он был тогда вне себя.

– Я подумала вот о чем, матушка, – сказала миссис Йейтс, придвигая стул ближе к дивану, на котором расположилась леди Бертрам. – Вам не кажется, что теперь, когда отец умер, пребывание Сьюзен под крышей этого дома выглядит неуместным? В Мэнсфилде остались лишь братец Том, Сьюзен да вы. Подобное тесное общество внушает известные опасения, тут и до беды недалеко. Том и Сьюзен станут проводить в компании друг друга куда больше времени, чем предписывает благоразумие.

– Но ты ведь знаешь, душенька, что Эдмунд и Фанни с детьми бывают здесь каждый день, – проговорила леди Бертрам, – вдобавок и ты сама по нескольку раз на неделе наведываешься к нам из Шоу-кросса с малютками Джонни и Томми. Кстати сказать, где сейчас наши ангелочки?

– Я оставила их в пасторате. Они обожают милую крошку Мэри и младенца. И все же, матушка, вам надобно всерьез об этом подумать. Сьюзен надолго задержалась в Мэнсфилд-Парке, по-моему, слишком надолго. Ей несказанно повезло, и она сумела извлечь немало выгод из своего положения, но пора ей вернуться в Портсмут. Должно быть, она нужна тетушке Прайс. Будьте уверены, в самое короткое время она найдет себе там мужа, морского офицера или кого-нибудь из управления верфью. Мне кажется неблагоразумным, что ей и Тому придется проводить вместе столько времени.

– Том никогда не проявлял интереса к Сьюзен, – поразмыслив, ответила леди Бертрам. – Совсем напротив. Когда она только появилась в доме, он, бывало, посмеивался над своей четырнадцатилетней кузиной. Девочка говорила чересчур быстро да вдобавок употребляла словечки, совершенно не подобающие леди, – верно, нахваталась их у своих братьев. Однако нынче Том едва замечает Сьюзен, не выделяя ее особо среди домочадцев.

– Но последние несколько месяцев он провел в разъездах. А впредь братец станет чаще бывать дома…

– Не думаю, что матушка Сьюзен захотела бы возвратить дочь в Портсмут теперь, когда их семейство перебралось в дом поменьше. Моя сестрица Прайс никогда не выражала подобного желания. А кроме того, мне никак не обойтись без Сьюзен. Нет, я не могу ее отпустить.

– Сударыня, мы с Фанни охотно возьмем на себя заботу о вас, выполняя все мелкие обязанности, что лежали на Сьюзен. Вдобавок, видите ли, Том вскоре женится, ему давно пора обзавестись семьей. Тогда его супруга займет место рядом с вами, и Сьюзен станет не нужна.

– Женится? – медленно повторила леди Бертрам, будто это известие необычайно ее изумило. – Том женится? Так он питает склонность к какой-то молодой особе? Я не имею об этом ни малейшего понятия.

– Но вы ведь не выезжаете в свет, матушка. Вы не наносите визитов, не посещаете балов и не принимаете – неудивительно, что вы не видите молодых особ, которым Том оказывает знаки внимания.

– Значит, он оказывает знаки внимание девицам? Коли это так, – после недолгого размышления заметила леди Бертрам, – полагаю, тебе нет нужды тревожиться, что он устремит свой взор на Сьюзен.

– О, конечно, Том слишком хорошо воспитан, чтобы допустить что-либо неподобающее, – быстро проговорила сестрица, – но я заметила, что он питает явный интерес к мисс Йейтс. Он танцевал с ней на нортгемптонском балу.

Мисс Шарлотта Йейтс приходилась младшей сестрой мужу Джулии и делила кров с братом и невесткой. Эта молодая особа с отличными зубами и недурной наружностью, будучи младшей дочерью графа, была преисполнена чувства собственной значимости. Она много смеялась, желая показать превосходные зубы, а потому славилась веселым нравом и остротой ума, однако осознание важности своей персоны почитала главным своим достоинством, ибо, сказать по правде, иными преимуществами она похвастать не могла – родитель ее, лишившись достатка, оставил пяти дочерям лишь по тысяче фунтов каждой. Двум старшим сестрицам посчастливилось удачно выйти замуж, а еще две, по выражению их братца Джона, «тихо сидели на насесте, словно старые клуши».

В двадцать один год Шарлотта Йейтс была еще достаточно молода, чтобы всерьез опасаться незавидной участи старой девы, однако все чаще склонялась к мысли, что пренебрегать долгом замужества долее невозможно, и в этом убеждении золовка с невесткой сходились единодушно. Джулия вознамерилась во что бы то ни стало подыскать Шарлотте мужа и позаботиться, чтобы та зажила своим домом.

– Неужто Том и впрямь интересуется мисс Йейтс? – вяло осведомилась леди Бертрам. – А я и не подозревала. Но теперь, сдается мне… Кто-то, ныне уж не припомню кто, упоминал, будто Том особо отмечает одну хорошенькую молодую девицу, которая приходится родней Мэддоксам из Стоука… Я позабыла ее имя, но уверена, ты знаешь, о ком идет речь.

– Вы, верно, говорите о мисс Луизе Харли? Не скажу, что замечала интерес Тома к названной вами особе. И, откровенно говоря, я этому рада, потому как мисс Харли… Ну, отребьем ее не назовешь, ведь Мэддоксы пользуются немалым влиянием, но речи ее недостает утонченности, к которой мы с вами, сударыня, привыкли в Мэнсфилде. Тогда как наша дорогая Шарлотта – само совершенство: превосходно воспитанная, обходительная, уж о ней никто дурного слова не скажет.

– Верно, Харли. Луиза Харли, так ее зовут. У нее золотистые волосы, и она очаровательно поет «Как-то рано утром». Теперь, когда ты напомнила ее имя, мне пришло на память, что Том не раз восторженно отзывался о ней; он почитает ее на диво прелестной юной леди с множеством достоинств.

– Осмелюсь заметить, – не без досады воскликнула миссис Йейтс, – Том почитает за совершенство любую девицу, если та способна пропеть пару баллад, аккомпанируя себе на фортепьяно, или разгадать шараду, когда ей растолкуют ее смысл! Не могу сказать, что меня восхищает эта особа. Боюсь, она стала бы скверным дополнением нашего узкого круга в Мэнсфилде.

– В таком случае вышло удачно, что Том, как ты говоришь, нисколько не интересуется мисс Харли. Выходит, и с этой стороны нам нечего опасаться. Впрочем, как бы то ни было, по-моему, Тому пока что нет нужды жениться, во всяком случае, с этим можно подождать. Ему всего тридцать. Он никогда не заговаривал со мной о женитьбе. По мне, так нам и без того неплохо живется. Я не больно-то жалую перемены. Это так утомительно – вести беседы с незнакомой особой, которая представления не имеет о моих привычках и домашнем укладе. Мне кажется, Тому не следует торопиться с женитьбой по меньшей мере еще лет десять; ему решительно ни к чему спешить. Я убеждена, сэр Томас не встретил бы сочувственно столь ранний брак. Сэр Томас не одобрял союзы, заключаемые наспех.

– Покуда отец был жив, сударыня, подобные доводы, возможно, и имели силу. Но теперь моего бедного папеньки уже нет с нами, и мне представляется, что Том непременно должен жениться. Теперь он сэр Томас, хозяин Мэнсфилд-Парка, одной из самых великолепных усадеб в стране, владелец изрядного состояния; мне думается, ему надобно остепениться, избавиться от кое-каких нежелательных связей и начать вести жизнь более размеренную, упорядоченную. Мистер Йейтс согласен со мной целиком и полностью, он не раз высказывал мне свое мнение.

– Возможно, ему следовало бы высказать его Тому.

– Ах, полно, матушка! Том не прислушивается к мудрым советам. Братец мой, знаете ли, всегда был таким; внимал, бывало, увещеваниям сэра Томаса, пристыженно потупив взор, да вот только не припомню, чтобы он хоть раз последовал его наставлениям.

– Но Том с мистером Йейтсом большие друзья, не так ли? Это ведь Том впервые привел мистера Йейтса в Мэнсфилд.

– С той поры образ жизни мистера Йейтса значительно переменился, – поспешила возразить Джулия, немало раздосадованная напоминанием о тех временах, когда ее брат с мистером Йейтсом приятельствовали, соперничая за игорным столом и развлекаясь на скачках. – Джон и мой братец больше не предаются удовольствиям в обществе друг друга.

– Что ж, – вздохнула леди Бертрам, – быть может, в твоих словах что-то есть: пожалуй, жена помогла бы Тому взяться за ум. Негоже было бы, если бы он промотал состояние, с таким тщанием накопленное его отцом.

– Вы совершенно правы, матушка, а разумная, здравомыслящая супруга, такая, как моя дорогая Шарлотта, сумела бы позаботиться, чтобы подобное не случилось.

– По счастью, – обронила леди Бертрам, оставив без внимания слова дочери, – совершенно не важно, какую именно молодую особу Том решит сделать своей женой. Разница невелика. Его избранница наверняка окажется достойной юной леди. А будет ли она со средствами или нет, не столь существенно, поскольку Том, несомненно, хорошо обеспечен, принимая во внимание, что Эдмунд взялся уладить наши дела на Антигуа. Удачно вышло, что нам не придется тревожиться об этом. Надеюсь, Сьюзен вскоре вернется из пасторского дома, а то мое вязание совершенно запуталось, ей придется изрядно с ним повозиться.

В это мгновение из холла донеслись вопли малюток Джонни и Томми: Сьюзен привела их из пастората, где они премило проводили время, задирая младших кузенов, разливая чернила и дергая кота за хвост.

– Не приводи сюда милых ангелочков, Сьюзен! – попросила леди Бертрам, слегка возвысив голос, обыкновенно звучавший тихо и монотонно. – От их криков у меня звенит в ушах, вдобавок мальчики пугают мопса. Передай мой сердечный привет мистеру Йейтсу, душенька Джулия, когда вернешься домой, а по пути через деревню, будь добра, попроси Кристофера Джексона захватить завтра в людскую инструменты – у миссис Уиттемор есть для него кое-какие поручения.

Прозрачный намек не оставил Джулии иного выбора, кроме как призвать под свое крыло милых ангелочков и покинуть дом, что она и сделала, по обыкновению, кипя негодованием из-за бесплодных попыток заставить леди Бертрам убедить Тома посвататься к мисс Йейтс или по крайней мере решиться хоть на какой-то шаг.

Сьюзен поспешно вошла в комнату. Девушка казалась немного огорченной и взволнованной – вернувшись домой, она заглянула к экономке и выслушала немало горьких жалоб и сетований, явившихся результатом визита миссис Йейтс, которая давно взяла себе за правило, посещая Мэнсфилд, наведываться к своей «милой старушке Уиттемор для сердечной беседы по душам». Подобные «задушевные» разговоры нередко приводили к тому, что экономка грозилась взять расчет, и вспышки ее гнева удавалось погасить лишь щедрыми порциями сочувствия, лести и уговоров.

– Не понимаю, почему эта особа считает нужным делать мне замечания, увидев одну из наших девушек в деревне с цветком на шляпе? Ведь леди Бертрам отнюдь не жалуется на то, как я управляюсь с прислугой…

– Милая миссис Уиттемор, вы ведь знаете, как ценят вас леди Бертрам и мастер Том, они находят ваше управление хозяйством безукоризненным. Коли уж им не в чем вас упрекнуть, так надо ли вам тревожиться? Я уверена, что дело тут в чувствах миссис Йейтс: она сожалеет о прошлом, тоскует по тем славным денькам, когда жила здесь еще девочкой.

– Не припомню, чтобы в те времена она выказывала хотя бы малейший интерес к домашнему хозяйству или наведывалась в мою комнату.

– Однако теперь, сударыня, она, как видите, стала куда лучше судить о хозяйственных делах, отмечая свойственные им тонкости и трудности.

Говоря так, Сьюзен невольно поймала себя на мысли, что в словах ее немало правды: Джулией двигала не одна лишь явная привычка вмешиваться в дела других; мисс Джулии Бертрам, воспитанной в достатке и роскоши Мэнсфилд-Парка, предстояло привыкнуть к заботам и хлопотам достопочтенной миссис Йейтс, стремящейся принадлежать к избранному кругу, имея при этом весьма скудные доходы.

– Гм! – презрительно хмыкнула миссис Уиттемор. – И все же ей не следовало поучать меня, сколько сливочного масла надлежит выделять кухарке для соуса, – я едва не высказала ей это прямо в лицо.

Сьюзен не стала просить тетушку, чтобы та уговорила Джулию не вмешиваться в хозяйственные дела Мэнсфилда. Леди Бертрам лишь ответила бы: «Душенька Джулия непременно желает проследить за всем в доме, что ужас как утомительно, но Уиттемор это не должно заботить. Ах, милочка, куда же я положила свою сине-зеленую пряжу?»

Сьюзен Прайс впервые появилась в Мэнсфилде четырнадцатилетней девочкой; уже в ту пору она отличалась добрым сердцем и запальчивым нравом. Нортгемптонширское общество нашло ее не слишком красивой; девочку признали довольно рослой для своего возраста, что, впрочем, ей охотно простили, выразив даже известную долю одобрения, однако черты ее лица сочли слишком резкими, шею чересчур длинной, а волосы излишне гладкими. Все единодушно сошлись во мнении, что коже ее недостает белизны и что бедняжка Сьюзен далеко уступает кузинам в красоте. Однако по прошествии нескольких лет некоторые из этих изъянов исчезли без следа. Многие нынче почитали Сьюзен необычайно красивой девушкой, и все же кое-кто по-прежнему вздыхал, добавляя: «Ах, никогда ей не сравниться с кузиной Марией, мисс Мария Бертрам была первой красавицей Нортгемптоншира».

Вышеупомянутая Мария Бертрам имела несчастье сочетаться браком с грузным и вялым, скучным молодым человеком, обладавшим изрядным состоянием. Никогда не питавшая уважения к своему супругу, Мария скоро прониклась к нему презрением и менее чем через год со дня свадьбы оставила его ради другого мужчины. Когда же супруг Марии получил развод, а любовник ее бросил, она, всеми покинутая, поселилась вдали от Нортгемптоншира, разделив кров со своей тетушкой, чья всегдашняя привязанность к племяннице, после того как та навлекла на себя бесчестье и презрение общества, стала еще крепче.

Имя мисс Марии никогда не произносилось в Мэнсфилде. На этом настоял ее отец. Человек твердых убеждений и высоких моральных принципов, он нестерпимо страдал из-за испорченности дочери, горько сожалея об ошибках и упущениях в ее воспитании, теперь уже невосполнимых; боль от сознания родительской вины не отпускала его, заставляя ненавидеть причину, ее порождавшую, и делая непереносимым малейшее напоминание об отринутой дочери.

Леди Бертрам не отличалась подобной чувствительностью. Она не испытывала глубокой привязанности к своим отпрыскам, даже когда те были еще малютками, и чем старше становились дети, тем меньше она интересовалась ими, давно отрешившись и от родительских тревог, и от сопутствующих им радостей, если дело не имело касательства к ней самой. Что же до внуков, то главной ее заботой было, чтобы милые крошки не мяли ей платье, не путали шелковые нити для вышивания и не пугали мопса.

Леди Бертрам никогда не заговаривала о заблудшей дочери прежде всего потому, что судьба злосчастной Марии нисколько ее не занимала; сказать по правде, она едва ли вспомнила о беспутной хоть раз за минувшие годы.

Однако же коль скоро речь заходила о ближайшем окружении, причастном к ее жизненному укладу, леди Бертрам могла проявить маломальское внимание и даже заботу. Движимая вышеуказанной заботой, она, уже поднявшись с дивана, чтобы пойти переодеться к ужину, повернулась к племяннице и осведомилась:

– Не послать ли мне Чапмен помочь Фанни собраться для путешествия в Вест-Индию? Она могла бы отправиться в пасторат, после того как оденет меня. Ты не думаешь, что, прислав Чапмен, я оказала бы большую услугу душеньке Фанни?

– О, вы так добры, сударыня, но, право, Фанни превосходно справится: ей помогают Рейчел и девушка из деревни.

Проявив надлежащую заботу столь необременительным для себя образом, леди Бертрам в самом благодушном настроении направилась в спальню. Сьюзен собиралась было последовать за ней, когда в гостиную вошли Том с Эдмундом, все еще занятые беседой о пахоте, посевах и новых породах скота.

– Итак, мы пришли к согласию относительно пастбищ за Истоном. Надеюсь в самое короткое время получить от тебя весть, что овцам на пользу тамошняя трава. Кузина Сьюзен, матушка уже поднялась к себе? Я и не заметил, что час поздний. Должно быть, Фанни меня заждалась. Я, пожалуй, пойду…

– Не мог бы ты уделить мне минутку, кузен Эдмунд? – заговорила Сьюзен с робостью, нисколько не сообразной с суждениями миссис Йейтс о ее нраве. – Я надеялась перемолвиться с тобой парой слов, прежде чем ты уйдешь.

Эдмунд со всей благожелательностью, свойственной его отзывчивой натуре, тотчас остановился и спросил, чем он может быть полезен кузине.

Со дня появления Сьюзен в Мэнсфилде Эдмунд проникся к ней неподдельным уважением за живость, усердие и добросердечие, с которыми та выполняла задачу поистине нелегкую, занимая и развлекая леди Бертрам. Со временем восхищение его переросло в самую горячую привязанность. Обладая характером тихим, сдержанным и найдя в своей жене Фанни тот же спокойный, кроткий нрав, он не мог не восторгаться Сьюзен – натурой деятельной и кипучей, умевшей находить удовольствие в унылой и скучной, размеренной жизни Мэнсфилд-Парка.

– Я хотела до того, как вы покинете нас, узнать твое мнение о положении кузины Марии, – призналась Сьюзен с обыкновенной своей прямотой.

Оба брата застыли в изумлении.

– Скажи на милость, как ты об этом прознала? – с немалой досадой в голосе воскликнул Том. – И позволь осведомиться, кузина Сьюзен, отчего тебе вздумалось вмешиваться в это дело?

Лицо Тома залилось краской гнева, и Сьюзен тотчас поняла, что допустила ошибку, обратившись к младшему из братьев: кузен ее наверняка почувствовал себя уязвленным, видя, что суждение нового главы семьи оставляют без внимания. Она тут же попыталась исправить оплошность.