Текст книги "Я, Мона Лиза"

Автор книги: Джинн Калогридис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Барончелли отсутствующим взглядом скользил по медальонам. На одном была изображена Афина, защищавшая город, названный в ее честь; сюжет другого медальона рассказывал об Икаре, взмывшем под небеса.

Потом он опустил взгляд на центральное украшение двора, бронзовую фигуру Давида, выполненную Донателло. Скульптура всегда поражала Барончелли своей женственностью. Из-под соломенной шляпы пастуха выбивались длинные локоны; обнаженное округлое тело было напрочь лишено мужской мускулистости. Одна рука, согнутая в локте, покоилась на бедре совсем по-девичьи.

Однако в этот день Барончелли составил совершенно другое впечатление о скульптуре. Он разглядел холодность взгляда Давида, смотревшего на голову поверженного Голиафа; он увидел, насколько остр огромный меч в правой руке юноши.

«Какая роль уготована мне сегодня? – подумал Барончелли. – Давида или Голиафа?»

Рядом с ним расхаживал Франческо де Пацци, сцепив руки за спиной и устремив свои маленькие глазки вниз, на отполированный мрамор. «Джулиано лучше бы не медлить, – подумал Барончелли, – иначе Франческо начнет изрыгать проклятия вслух».

Но Джулиано все не появлялся. Вернулся слуга, миловидный юноша, всего лишь винтик хорошо отлаженного механизма, каковым являлся дом Медичи; на лице молодого человека застыла отрепетированная маска сочувствия.

– Господа, простите меня. Мне очень неприятно сообщать вам, что хозяин сегодня неважно себя чувствует и потому не может принять гостей.

Франческо едва успел скрыть тревогу под показной веселостью.

– Прошу объяснить мессеру Джулиано, что дело весьма срочное. – Он доверительно понизил тон, словно собираясь сообщить слуге тайну. – Сегодняшний завтрак, видишь ли, устроен в честь молодого кардинала Риарио, и тот будет чрезвычайно разочарован, если младший Медичи не сядет за стол. Кардинал сейчас вместе с мессером Лоренцо находится в соборе. Он спрашивал о твоем хозяине. Из-за него отложили начало мессы, и боюсь, что если мессер Джулиано не пойдет сейчас же с нами, кардинал оскорбится. Мы ведь не хотим, чтобы он по возвращении в Рим сообщил об этом своему дяде, его святейшеству…

Слуга любезно закивал, его лицо выражало легкую тревогу. И все же Барончелли чувствовал, что им не удалось до конца убедить слугу и тот пока не знает, стоит ли еще раз беспокоить хозяина. Франческо почувствовал то же самое, ибо начал наседать.

– Мы здесь по воле мессера Лоренцо, который просит брата незамедлительно прийти, так как мы все ждем…

Юноша вздернул подбородок, давая понять, что вполне сознает важность дела.

– Я передам ваши слова хозяину, не сомневайтесь. Когда слуга повернулся, чтобы уйти, Барончелли уставился на своего сообщника, поражаясь его двуличности.

Вскоре на мраморной лестнице, спускавшейся в сад, раздались шаги, и через несколько секунд перед гостями предстал Джулиано де Медичи. Насколько не идеальна была внешность старшего брата, настолько безукоризненно выглядел младший. Нос хотя и крупный, но прямой, с красиво скругленным кончиком, подбородок волевой; глаза большие, золотисто-карие, в обрамлении длинных ресниц, на зависть всем флорентийкам. Изящные, красивой формы губы, ровные белые зубы, густые вьющиеся волосы, разделенные пробором посредине и зачесанные назад, чтобы не закрывать красивого лица.

Судьба была благосклонна к двадцатичетырехлетнему Джулиано; он мог похвастаться молодостью, живостью, красотой лица и голоса. Тем не менее, его природная доброта и чувствительность никогда бы не позволили ему унизить или оскорбить другого человека. В его обществе любой чувствовал себя легко. И флорентийцы любили этого веселого, щедрого юношу. Пусть он не обладал теми качествами, которые позволили его брату стать блестящим политиком, он был достаточно умен, чтобы использовать свои другие преимущества и завоевать расположение общества. В случае смерти Лоренцо Джулиано без труда принял бы бразды правления.

За последние несколько недель Барончелли изо всех сил старался внушить самому себе презрение к этому человеку, но у него ничего не вышло.

Этим утром слабые лучи солнца, тронувшие основания колонн, высветили начавшую меркнуть красоту Джулиано. Он вышел к ранним гостям с нечесаными волосами, в наспех наброшенной одежде, с налитыми кровью глазами. Впервые на памяти Барончелли юноша не улыбался. Он двигался медленно, как человек, отягощенный массивными латами. «Икар, – подумал Барончелли. – Он воспарил чересчур высоко, а теперь упал, опалив крылья, на землю».

Джулиано заговорил, его мелодичный голос сегодня звучал хрипло.

– Добрый день, господа. Насколько я понял, кардинал Риарио оскорблен моим отсутствием на мессе.

Барончелли вдруг стало трудно дышать, и сердце готово было выпрыгнуть из груди. Джулиано выглядел как смиренный агнец на заклании. «Он знает. Этого не может быть. И все же… он знает…»

– Простите, что побеспокоили вас, – произнес Франческо де Пацци, виновато сложив руки. – Мы явились по воле мессера Лоренцо…

Джулиано вздохнул.

– Понимаю. Бог свидетель, мы должны делать все, чтобы Лоренцо был доволен. – На секунду он стал прежним, а затем добавил с самой искренней тревогой: – Я только надеюсь, еще не слишком поздно убедить кардинала, что я отношусь к нему с величайшим почтением.

– Да, – неторопливо произнес Барончелли. – Мы все надеемся, что еще не слишком поздно. Месса уже началась.

– Так идемте же! – Джулиано махнул рукой, приглашая двинуться к выходу.

Когда он поднял руку, Барончелли заметил, что младший Медичи, одеваясь в спешке, забыл нацепить меч.

Все трое вышли из дворца на залитую ярким солнцем улицу.

Хмурый человек, поджидавший в лоджии, бросил взгляд на Джулиано, когда тот проходил мимо.

– Мессер Джулиано, – окликнул он юношу. – На одно слово, это очень важно.

Джулиано оглянулся и, видимо, узнал человека.

– Кардинал, – нервно напомнил Франческо, после чего сам обратился к незнакомцу: – Любезный, мессер Джулиано опаздывает на важную встречу и просит отнестись к этому с пониманием. – С этими словами он взял Джулиано за руку и потащил за собой по виа Ларга.

Барончелли не отставал. Его удивляло лишь то, что руки больше не дрожали, сердце перестало бешено колотиться и дыхание восстановилось, хотя страх до сих пор его не покинул. Более того, они с Франческо все время шутили, пересмеивались, изображая хороших приятелей, чтобы развеселить своего спутника. Джулиано слабо улыбался в ответ на их усилия, но продолжал с трудом переставлять ноги, так что заговорщикам пришлось затеять игривую возню и попеременно то толкать его, то тянуть за собой.

– Мы не должны заставлять кардинала ждать, – по крайней мере трижды повторил Барончелли.

– Признайтесь, любезный Джулиано, – сказал Франческо, хватая своего Юного шурина за рукав, что заставляет вас так вздыхать. Неужели ваше сердце украла какая-нибудь недостойная девица?

Джулиано потупился и покачал головой – не в ответ на вопрос, а скорее показывая, что не желает это обсуждать. Франческо не стал настаивать. Тем не менее, он не замедлил шага, и уже через несколько минут они оказались у центрального входа в Дуомо.

Барончелли замешкался. Ему не давала покоя мысль, что Джулиано двигался очень медленно, словно в тяжелых латах. С наигранной импульсивностью он схватил юного Медичи и заключил в крепкие объятия.

– Дружище, – сказал он, – меня волнует, что вы так страдаете. Чем мы можем вас развеселить?

Джулиано снова вымученно улыбнулся и слабо покачал головой.

– Ничем, любезный Бернардо. Ничем. И последовал за Франческо в собор. Барончелли тем временем успокоился хотя бы по одному поводу: под туникой у Джулиано не было кирасы.

IV

В то апрельское утро перед Джулиано стояла ужасная дилемма: ему предстояло разбить сердце одному из двух людей, которых он любил больше всех на свете. Одно сердце принадлежало его брату, Лоренцо, другое – женщине.

Джулиано хоть и был молод, познал многих женщин. Его прежняя возлюбленная, Симонетта Каттанео, жена Марко Веспуччи, считалась первой красавицей Флоренции, пока два года тому назад ее не настигла смерть. Симонетту он выбрал за внешность: изящная блондинка с копной вьющихся золотистых волос, спадавших ниже пояса. Она была так прелестна, что даже в могилу ее понесли с неприкрытым лицом. Из уважения к ее мужу и семье Джулиано наблюдал за похоронами издали, но плакал вместе со всеми.

Даже в ту пору он не отличался постоянством. Развлекался с другими женщинами, иногда бражничал со шлюхами.

Сейчас, впервые в жизни, Джулиано стремился к одной-единственной женщине – Анне. Разумеется, она была красива, но его очаровали ее ум, жизнелюбие и безграничная доброта. Он узнал ее постепенно, общаясь с ней на праздниках и приемах. Она никогда не флиртовала, даже не пыталась завоевать его расположение; более того, она делала все возможное, чтобы отвадить его от себя. Но ни одна из флорентийских аристократок, соперничавших друг с другом и добивавшихся его внимания, не могла с ней сравниться. Симонетта была скучна; Анна обладала святой поэтической душой.

Ее благородство заставило Джулиано посмотреть на свою былую жизнь другими глазами. Он счел прошлые годы отвратительными, покинул всех остальных женщин и искал теперь только общества Анны, стремился доставить удовольствие одной ей. Стоило ему бросить на нее взгляд, и он тут же готов был молить ее о прощении за свои прошлые плотские грехи. Он жаждал ее благосклонности больше, чем Господней благодати.

Ему показалось, что произошло чудо, когда она, в конце концов, призналась в своих чувствах. Она сказала, что Господь создал их друг для друга, но почему-то жестоко пошутил, отдав ее другому мужчине.

Анна страстно любила его, но ее чистота и порядочность победили. Она принадлежала другому мужчине и отказывалась его предать. Она открыла свои чувства Джулиано, но когда тот подстерег ее в укромном углу во время карнавала, устроенного в доме брата, и начал молить о любви, она решительно его отвергла. «Долг, – сказала она, – ответственность». Она говорила совсем как Лоренцо, который всегда настаивал, чтобы брат заключил выгодный союз и женился на женщине, которая смогла бы еще больше укрепить положение семьи.

Джулиано, привыкший получать все, что хотел, попытался добиться своего хитростью. Он начал молить женщину хотя бы прийти к нему на тайное свидание – просто чтобы выслушать. Поначалу она уклонялась, но потом согласилась. Они встретились один раз, в апартаментах первого этажа во дворце Медичи. Она не смогла сопротивляться его объятиям и поцелуям, но большего не позволила. Он предложил ей покинуть Флоренцию, убежать вместе с ним, но она отказалась.

– Он знает. – В ее голосе звучала мучительная боль. – Понимаешь? Он знает, и я не могу больше причинять ему страдания.

Джулиано был настроен твердо. Если он что решил, то ни Господь, ни светские условности не могли заставить его хотя бы задуматься. Ради Анны он без колебаний мог отвергнуть перспективу выгодного брака; ради Анны он был готов вынести неодобрение церкви, даже отлучение и проклятие.

И тогда он нашел убедительный довод: она отправится с ним в Рим и поселится на семейной вилле. У всех Медичи были прочные связи с Папой; Джулиано добьется для Анны аннулирования брака, потом они поженятся, и у них родятся дети.

Она поднесла руки к губам, как будто не давая вырваться крику боли. Но в глазах ее, полных слез, Джулиано прочел не только горе – он увидел искру надежды.

– Не знаю, не знаю, – бормотала она.

Он позволил ей вернуться к мужу, чтобы принять решение.

На следующий день он отправился к Лоренцо. Проснулся он рано и больше не заснул. Было темно – до рассвета еще добрых два часа, – но он не удивился, заметив свет в покоях брата. Лоренцо сидел за письменным столом, подперев щеку рукой, и хмуро читал письмо, которое поднес к самой лампе.

Обычно Лоренцо поднял бы на Джулиано глаза, убрал с лица хмурость и поздоровался бы с улыбкой; в этот день, однако, он был совершенно не в духе. Приветствия не последовало; Лоренцо лишь бросил на брата взгляд и снова принялся читать письмо. Видимо, его содержание и было причиной дурного настроения.

Временами Лоренцо бывал безумно упрям, придавал чрезмерное значение внешнему виду, проявлял холодный расчет, если дело касалось политики, и даже становился диктатором, если речь шла о том, как Джулиано должен себя вести и с кем ему следует водить дружбу. В то же время он мог быть необыкновенно щедрым, снисходительным и чутким к желаниям младшего брата. Хотя Джулиано никогда не стремился к власти, Лоренцо непременно делился с ним своими соображениями по поводу любого политического события. Не вызывало сомнения, что Лоренцо глубоко любил брата и с радостью разделил бы с ним власть над городом, если бы Джулиано когда-нибудь проявил хоть какой-то интерес.

Лоренцо тяжело пережил потерю отца и был вынужден наследовать его власть в совсем юном возрасте. Правда, у него был талант повелевать другими, но Джулиано видел, что властолюбие забирает у брата силы. Спустя девять лет сказалось напряжение. На лбу появились морщины, под глазами пролегли тени.

Отчасти Лоренцо наслаждался властью и влиянием, которое не переставало расти, ведь у банка Медичи теперь были филиалы в Риме, Брюгге, в большинстве крупных городов Европы. С другой стороны, его часто утомляли требования играть роль великого учителя и всеобщего наставника. Временами он жаловался: «Ну, хоть бы один горожанин женился, не прося моего благословения». Он не преувеличивал. Взять хотя бы последнюю неделю – из сельской Тосканы пришло письмо от прихожан местной церкви с нижайшей просьбой дать им совет: отцы церкви решили заказать статую одного святого, теперь два скульптора добивались этого заказа. Не соблаговолит ли Великий Лоренцо высказать свое мнение? Подобные послания каждый день приходили пачками; Лоренцо вставал затемно и отвечал на каждое собственноручно. Он заботился о Флоренции, как о капризном дитяти, и каждую минуту посвящал тому, чтобы упрочить ее процветание в интересах семейства Медичи.

Но он прекрасно понимал, что любили не его самого, а благие дела, которые он мог совершить. Только Джулиано искренне обожал собственного брата, принимая его таким, каков он был. Только Джулиано старался отвлечь Лоренцо от дел; только Джулиано мог его рассмешить. За это Лоренцо любил его безоглядно.

Этой вот безоглядной любви Джулиано и опасался.

Сейчас, глядя на задумавшегося брата, Джулиано расправил плечи и прокашлялся.

– Я уезжаю в Рим, – объявил он довольно громко. Лоренцо взглянул на него, вскинув брови, но сам даже не шевельнулся.

– Развлечься или по делу, о котором я не знаю?

– Я еду с женщиной.

Лоренцо вздохнул и перестал хмуриться.

– Тогда повеселись, как следует и вспоминай, как я здесь страдаю.

– Я еду с мадонной Анной, – сказал Джулиано. Лоренцо резко вскинул голову.

– Ты шутишь, – произнес он своим обычным голосом, но, вглядевшись повнимательнее в Джулиано, изменился в лице. – Наверняка ты шутишь. – Его голос упал до шепота. – Это глупо… Джулиано, она из хорошей семьи. Кроме того, она ведь замужем.

Джулиано не дрогнул.

– Я люблю ее. Без нее мне не жить. Я просил Анну навсегда уехать со мной в Рим.

Глаза Лоренцо расширились от удивления, он уронил письмо на пол и даже не подумал поднять.

– Джулиано… Иногда наши сердца уводят нас на неверную дорогу. Ты захвачен чувством. Верь мне, я понимаю. Скоро все пройдет. Дай себе недели две подумать хорошенько.

Отеческий снисходительный тон Лоренцо лишь укрепил Джулиано в его решении.

– Я уже велел подготовить карету и отослал слугам на виллу письмо, чтобы они нас ждали. Мы будем добиваться признания ее брака недействительным, – сказал он. – Я говорю серьезно. Я хочу жениться на Анне. Хочу, чтобы она родила мне детей.

Лоренцо откинулся на спинку кресла и уставился на брата, словно пытаясь решить, не хитрит ли он. Убедившись, что Джулиано говорит серьезно, Лоренцо горестно хохотнул.

– Аннулирование брака? В порядке любезности от нашего хорошего друга Папы Сикста, надо полагать? Да он скорее вышлет нас из Италии. – Лоренцо отодвинулся от стола, поднялся и шагнул к брату, слегка смягчившись. – Все это фантазии, Джулиано. Я понимаю, она чудная женщина, но… Она давно замужем. Даже если бы мне удалось добиться расторжения ее брака, все равно был бы скандал. Флоренция никогда бы этого не приняла.

Рука Лоренцо потянулась к плечу брата в примирительном жесте, но тот попятился.

– Мне не важно, примет нас Флоренция или нет. Если придется, мы останемся в Риме.

Лоренцо разочарованно вздохнул.

– Расторжения брака от Сикста ты не добьешься. Оставь свои романтические идеалы. Если не можешь жить без нее, то будь с ней – но ради Бога, пусть все остается в тайне.

Джулиано вспыхнул.

– Как ты можешь такое говорить? Ты ведь знаешь Анну, знаешь, что она никогда не снизойдет до обмана. И если я не могу быть с ней, то никакая другая женщина мне не нужна. С этой минуты можешь прекратить все свои хлопоты по устройству моего брака. Если мне нельзя жениться на ней…

Он еще не закончил речь, а уже понял, что его доводы не подействовали. В глазах Лоренцо вспыхнул особый огонек – яростный и жестокий, граничащий с безумством, – огонек, заставивший Джулиано подумать, что его старший брат способен на злодейство. До сих пор он редко видел этот огонь в глазах Лоренцо – и ни разу еще он не был направлен на него, – поэтому сейчас Джулиано почувствовал цепенящий страх.

– И что ты сделаешь? Вообще откажешься жениться? – Лоренцо энергично тряхнул головой, его голос зазвучал громче. – У тебя есть долг, обязательства перед семьей. Думаешь, тебе можно, повинуясь прихоти, отправиться в Рим и наплодить там целый выводок бастардов? Ты готов запятнать нас своим отречением от церкви? Потому что так и случится – причем с вами обоими! Сикст не расположен, проявлять по отношению к нам щедрость души.

Джулиано промолчал; его щеки и шея пылали огнем. Идя сюда, он ожидал не меньшего, хотя надеялся на большее.

Лоренцо продолжал; еще минуту назад он готов был примирительно опустить руку на плечо брата, но теперь гневно тыкал в него пальцем.

– Ты хотя бы представляешь, что будет с Анной? Как станут называть ее люди? Она порядочная, хорошая женщина. Неужели ты, в самом деле, готов ее погубить? Ну, отвезешь ты ее в Рим, но ведь скоро она тебе надоест. Тебе захочется вернуться домой, во Флоренцию. И что останется делать ей?

Гневные слова уже готовы были сорваться с языка Джулиано. Ему хотелось бросить в лицо Лоренцо, что, хотя тот и женился на карге, лично он, Джулиано, предпочел бы умереть, чем жить в несчастном браке без любви, и он никогда бы не снизошел до того, чтобы завести детей с женщиной, которую презирает. Но Джулиано продолжал молчать. Хватит с него несчастий. Не было никакого смысла заставлять и Лоренцо страдать.

– Ты никогда так не поступишь, – прорычал Лоренцо. – Уверен, к тебе вернется благоразумие.

Джулиано смерил его долгим взглядом.

– Я люблю тебя, Лоренцо, – тихо произнес он, – но я все равно уезжаю.

Он повернулся и двинулся к двери.

– Уедешь с ней и можешь забыть, что я твой брат, – раздалась угроза за его спиной. – И не думай, что я шучу, Джулиано. Я больше не буду иметь с тобой никаких дел. Уедешь с ней – и больше меня не увидишь.

Джулиано бросил взгляд через плечо на Лоренцо и неожиданно испугался. Они со старшим братом никогда не шутили, когда речь шла о важных вещах, – и ни одного нельзя было переубедить, если он принимал решение.

– Прошу, не заставляй меня делать выбор. – Лоренцо вздернул подбородок, взгляд его был холоден.

– Тебе придется его сделать.

Позже, тем же вечером, Джулиано поджидал на первом этаже дворца Лоренцо, когда наступит час свидания с Анной. Весь день он размышлял над словами брата о том, что она погибнет, если отправится в Рим. Впервые он позволил себе задуматься, что станет с жизнью любимой женщины, если Папа откажется расторгнуть ее брак.

Она познает позор, порицание, будет вынуждена отречься от семьи, друзей, родного города. Ее детей будут называть ублюдками и откажут им в наследстве семейства Медичи.

Нет, все-таки он повел себя эгоистично. Когда делал предложение Анне, думал только о себе. Слишком легковесно говорил о расторжении брака, надеясь тем самым склонить ее к отъезду с ним. До этой минуты он не думал, что она может отказаться от его предложения; такое решение было бы слишком для него болезненным. Теперь он, однако, понял, что оно могло бы избавить его от мучительного выбора.

Но когда он направился к двери и взглянул на Анну в гаснущем свете, то сразу понял, что его выбор был сделан давным-давно, в ту минуту, когда он отдал свое сердце этой женщине. Ее глаза, лицо, весь облик излучали радость; она сияла даже в этих тенистых сумерках. Все движения, еще недавно такие медленные, словно она жила под грузом несчастий, вдруг стали легкими и живыми. Изящный наклон головы, когда она подняла на него глаза, легкая улыбка, тронувшая ее губы, грация, с которой она приподняла юбки и бросилась к нему, лучше всяких слов послужили ответом.

Одно ее присутствие вдохнуло в него такую надежду, что он быстро подошел к ней, обнял и позволил себе забыться. В ту же секунду Джулиано понял, что не в силах ни в чем отказать Анне, что ни ей, ни ему не избежать колеса, приведенного в движение. И навернувшиеся слезы пролились не от радости; это были слезы горя – по Лоренцо.

Он пробыл с Анной меньше часа. Говорили они мало – Джулиано назвал ей лишь время и место. Других слов не понадобилось.

Когда она снова ушла – забрав с собою свет и уверенность, – он вернулся в свои покои и велел принести вина. Выпил его, сидя на кровати, и вспомнил с необычайной ясностью один случай из детства.

Когда ему исполнилось шесть, он отправился вместе с Лоренцо и двумя старшими сестрами, Нанниной и Бьянкой, на берег Арно. Вместе с рабыней-черкешенкой они поехали в карете по Старому мосту, Понте Веккио, построенному римлянами тысячу лет тому назад. Наннину очаровали выстроившиеся вдоль моста лавочки золотых дел мастеров; вскоре ей предстояло выйти замуж, и она уже сейчас интересовалась украшениями.

Лоренцо в тот день был угрюм и беспокоен. Он только недавно начал потихоньку вникать в дела Медичи; годом раньше к нему стали приходить письма с просьбой оказать покровительство, и их отец, Пьеро, уже несколько раз посылал своего старшего сына в Милан и Рим улаживать политические дела. Он был невзрачный юноша с широко расставленными раскосыми глазами, выпирающим подбородком и светло-каштановыми волосами, аккуратно подстриженная челка падала бледный узкий лоб; тем не менее чувствительность и ум, сиявший в его глазах, делали его привлекательным.

Они держали путь в живописные окрестности Сан-то-Спирито. Джулиано припомнил высокие деревья, широкую лужайку, уходившую под откос к спокойной реке. В этом месте служанка-рабыня расстелила льняную скатерть прямо на земле и достала из корзинки припасы, чтобы накормить детей. Это был теплый весенний день, по небу лениво ползли редкие облачка, хотя накануне прошел сильный дождь. Река Арно отливала серебром, когда светило солнце, и превращалась в свинцовую, стоило ему скрыться за облаком.

Мрачное настроение Лоренцо заставило Джулиано загрустить. Ему казалось, что отец прилагает чересчур много усилий, чтобы сделать из Лоренцо взрослого раньше времени. Поэтому, чтобы рассмешить брата, Джулиано побежал к реке, весело, не обращая внимания на угрозы возмущенной рабыни, и затопал прямо по воде во всей одежде.

Шалость сработала: Лоренцо расхохотался и последовал его примеру, не скинув ни плаща, ни туники, ни обуви. Тут к рабыне присоединились и сестры. Лоренцо пропустил их вопли мимо ушей. Он был отличный пловец и вскоре, оказавшись на приличном расстоянии от берега, нырнул под воду.

Джулиано поплыл было за ним, но отстал. На его глазах Лоренцо набрал в легкие побольше воздуха и скрылся под серой поверхностью. Когда он тут же не вынырнул, Джулиано рассмеялся и принялся шарить в воде руками, оставаясь на месте. Он думал, что брат вот-вот подплывет к нему и схватит снизу за ногу.

Прошло несколько секунд. Джулиано перестал смеяться, внезапно испугавшись, а потом начал во весь голос звать брата. На берегу женщины – из-за тяжелых юбок они не могли войти в воду – ударились в панику.

Джулиано был еще совсем ребенок. Он так и не научился преодолевать страх и нырять под воду, и все же любовь к брату заставила его сделать глубокий вдох и погрузиться в глубину. Тишина под водой ошеломила его; он открыл глаза и уставился туда, где, по его представлениям, должен был находиться Лоренцо.

Река была мутной от прошедшего недавно дождя; у Джулиано мгновенно защипало глаза. Он ничего не увидел, кроме огромной неровной тени где-то там, глубоко под водой. Это не мог быть Лоренцо, но ничего другого он не разглядел, к тому же инстинкт велел ему приблизиться. Он всплыл на поверхность, еще раз глотнул воздуха, после чего вновь заставил себя погрузиться на дно.

Там, на глубине в три человеческих роста лежал корявый ствол дерева.

Джулиано чувствовал, что легкие вот-вот разорвутся, но сознание, что Лоренцо где-то близко, заставляло его плыть дальше в спокойной воде. Наконец он достиг дерева и прижал ладошку к скользкому стволу.

И сразу у него закружилась голова и зашумело в ушах; он закрыл глаза и открыл рот, чтобы глотнуть воздуха. Но вместо воздуха втянул в себя мутную воду. Тут же ее отрыгнул и рефлекторно глотнул еще раз.

Джулиано начал тонуть.

Хоть он и был ребенком, но ясно понимал, что сейчас умрет. Сознание этого заставило его открыть глаза, чтобы в последний раз взглянуть на землю и унести с собой этот образ на небеса.

В это мгновение облако в небе передвинулось, позволив солнечному лучу пронзить реку, так что частички ила, зависшие в воде, ярко замерцали, и Джулиано сумел разглядеть то, что было прямо у него перед глазами.

На расстоянии вытянутой руки, глядя ему в лицо, тонул Лоренцо. Его туника и плащ зацепились за торчащую ветку, а он, стараясь высвободиться, только еще больше запутался.

Обоим братьям суждено было умереть. Но Джулиано взмолился с детской простотой: «Дорогой Боженька, позволь мне спасти брата».

Невероятно, но ему удалось отцепить от ветвей запутавшуюся ткань.

Освобожденный Лоренцо схватил Джулиано за руки и вытянул за собой на поверхность.

Остальное Джулиано помнил обрывками: вот он сам лежит на траве, его рвет, а рабыня стучит ему по спине, вот Лоренцо, мокрый и дрожащий, сидит, закутавшись в льняную скатерть; кто-то кричит: «Братик, скажи хоть слово!» Вот Лоренцо сидит в карете по дороге домой и яростно говорит, глотая слезы: «Не смей больше рисковать из-за меня! Ты чуть не погиб! Отец ни за что бы меня не простил!..» Он не сказал то, что было ясно без слов: Лоренцо сам себя ни за что бы не простил.

Вспоминая этот случай, Джулиано пил вино, не чувствуя вкуса. Он с радостью пожертвовал бы собственной жизнью ради спасения Лоренцо – так же легко и не задумываясь, как Лоренцо принес бы в жертву себя, чтобы спасти младшего брата. Джулиано счел шуткой то, что Господь даровал ему любовь Анны, – только для того, чтобы потребовать от него ранить человека, которого он любил больше всего на свете.

Младший Медичи сидел так много часов, глядя, как тьма за окном сгущается, а затем с приходом рассвета медленно рассеивается, уступая место дню, когда ему предстояло уехать в Рим. Он просидел до прихода настойчивых визитеров – Франческо де Пацци и Бернардо Барончелли. Он представить себе не мог, зачем заезжему кардиналу вдруг непременно понадобилось видеть его на мессе; но если Лоренцо просил его прийти, то одной этой причины достаточно, чтобы так и сделать.

У него неожиданно появилась надежда, что Лоренцо, возможно, передумал, что гнев его прошел.

Такими словами Джулиано уговаривал себя и как послушный брат отправился в собор, исполняя волю старшего.