Текст книги "Она и кошки"

Автор книги: Джина Лагорио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

7

Ночь прошла мучительно, как и все предыдущие. В полудреме она отчаянно боролась, отгоняя подступавшие кошмары. Они хотели отнять у нее то немногое, что еще осталось.

Спустилась в сад, не позавтракав – крутило живот. Полночи опять провела в ванной – донимали рвотные позывы, но так и не вырвало. Вся в испарине сидела она над раковиной, часто и утробно икая. Звук был такой, словно звонили по покойнику. Наконец снова легла, но сон все не приходил. Почудился какой-то шум на лестнице; Фифи несколько раз мяукнула, заворочавшись на подушке у нее в ногах.

Сад без цветов, с листьями, которые, казалось, впитали в себя всю серость неба, выглядел уныло. Ветви оголялись, словно из них постепенно уходила жизнь.

– И чего с ними столько возиться! – проворчала она и пошла к водопроводному крану.

Шланга рядом с краном не было. Посмотрела вокруг, прошла сад вдоль и поперек – ничего.

Значит, тот шум ей не почудился. Кто-то позарился на этот несчастный шланг! Господи, какое свинство! Стояла у олеандра и не знала, что делать. Заявить о краже? Кому? Полицейскому из муниципалитета? Его теперь днем с огнем не сыщешь. Это в сезон он все время крутится на площади, когда есть с кого штраф брать. Пойти в мэрию, чтобы там на нее посмотрели как на ненормальную? Подумаешь, какой-то шланг! «Да вернут вам его, вот увидите, – казалось, слышит она их голоса. – Наверное, понадобился кому-нибудь из соседей, а спрашивать не стали, чтоб не беспокоить». Да, именно так и скажут. Как и в тот раз, когда исчезли маленькая тяпка и грабли. С тех пор вечером прятала весь инвентарь в сарайчике рядом с гаражами и запирала на ключ. А шланг – нет, в нем всегда оставалась вода, и Тоска не хотела, чтоб весь пол в сарае покрылся плесенью. Там и так нет окон и все время затхлым пахнет.

Поднимусь, возьму ведро и сегодня полью без кишки, подумала она и тут заметила утоптанную землю вокруг олеандра перед выложенной из неровных камней дорожкой.

Насторожилась. Несколько листьев вмяты в землю, должно быть, кто-то топтался под деревом.

Миммо! Задыхаясь, с бешено колотящимся сердцем она принялась разгребать руками землю. От волнения ничего не получалось. Побежала к сарайчику, отперла, схватила тяпку, вернулась к олеандру.

– Он был здесь, – лихорадочно бормотала она, раскапывая землю. – Не может быть!.. Наверно, левее. – Когда наконец тяпка ударилась о то, что искала, Тоска не выдержала и разрыдалась. Руками аккуратно вытерла крышку большой жестяной коробки из-под печенья – воспоминание о давнем счастливом Рождестве. Открывать не стала, боялась: батистовый платочек с вышитой датой смерти едва прикрывал мордочку. Полоска парафиновой бумаги, которой запечатала гробик, оказалась нетронутой. Огляделась, приподняла гибкий стебель плюща и, работая граблями и тяпкой, зарыла могилку. Разравнивала землю вокруг дерева уже из последних сил: даже нагнуться не могла, оперлась на черенок тяпки, как на клюку. Ну вот, более или менее все стало на свои места. Только сама она изменилась. Правда, это придется держать в тайне, иначе и вовсе не уснешь от тревожных мыслей.

Она убрала инструменты и пошла домой. В квартире ждали проголодавшиеся кошки. Как ни странно, прошла тошнота.

– Клин клином, – невесело пошутила она. И все-таки кофе лучше сегодня не пить, чтоб не дразнить желудок. Причесалась, слегка нарумянила восковые щеки, чуть подкрасила губы, но тут же вытерла туалетной бумагой, так как помада подчеркивала морщины и делала лицо похожим на маску. Надо сейчас же выйти и насобирать на пляже побольше камней, чтобы обложить каждое дерево. Тогда все деревья будут казаться одинаковыми, и это их собьет с толку. Кого их? Она об этом не думала. Людей. Врагов. Тех, кто не хочет оставить ее в покое даже теперь. Неожиданно мелькнула мысль: а вдруг это всего-навсего кот или ежик шарили здесь в поисках еды? Ну и что? Все равно могилу Миммо надо защитить, жаль, что она не сделала этого раньше. Время от времени она клала на нее букетик полевых цветов, бугенвиллеи, сорванные ветром. Кто-то вполне мог увидеть и что-нибудь заподозрить.

– Пойдете со мной? – спросила после того, как накормила кошек.

Троица послушно вышла и подождала ее внизу.

На пляже ни души. Тоска медленно шла, собирая подходящие по размеру и цвету камни. Она не смотрела на море и не слышала его. Оно тоже мера окружающей ее пустоты.

Сумка, которую Тоска взяла с собой, оттягивала руку. Сквозь облака проглянул луч солнца, и настроение тут же улучшилось. Она села у забора, закурила, глядя, как играют Пусси и Бисси. Фифи куда-то убежала: наверно, уже соблазняет какого-нибудь кота, даром что хозяйка не видит. Но только позови – явится как штык. Предвидения Тоски сбывались: с каждым днем кошки становились ее тенью, пажами, телохранителями. Она улыбнулась и окликнула братьев. Те мигом подбежали. Погладила, бормоча какие-то ласковые слова, как малым детям. Коты, довольные, вернулись к своему занятию – выискиванию чего-нибудь съедобного среди выброшенных морем обломков.

Солнце светило неярко, но уже хозяйничало на всем небе. И тут она увидела, как с дальнего конца пляжа медленно приближается группа людей, одетых в темное. Они брели по широкой части побережья, что тянулась параллельно автостраде.

Вглядевшись, она узнала старичков, приезжавших на зиму в пансион на окраине городка. Он находился прямо у поворота дороги – последний дом по Аурелии, дальше она бежала уже свободно, если не считать нависавшей справа скалы.

Далекие, но четкие на фоне моря силуэты двигались по берегу поодиночке или парами, тесно прижимаясь друг к другу. Почти все пары – смешанные, но были и две женщины, державшиеся под ручку.

В одежде преобладал темно-серый цвет. Выделялось только несколько коричневых женских пальто и мужская куртка-дубленка. Теперь ей стали видны и лица.

Боже мой, какие унылые неуклюжие фигуры! Бесформенные тела, толстые ноги. Худой мужчина, чуть повыше остальных, казался вождем обезьяньего племени. «Ну и злюка же ты! – упрекнула себя. – Ведь сама идешь той же дорогой. Через несколько лет будешь точно так же ковылять – на распухших ногах и сгорбившись». Неожиданно на берег налетела стая чаек, и группа остановилась посмотреть. До Тоски долетали радостные крики: они звали друг друга, показывали, у какой птицы самые белоснежные перышки, самые большие крылья.

Голоса звучали весело, словно этих старичков больше ничто на свете не занимало, кроме счастливого парения птиц под нежаркими лучами солнца.

Наверно, у них куча болезней, как у меня, решила Тоска и, сама не зная почему, погасила только что зажженную сигарету. Не надо, чтобы они видели, как она дымит. Стало вдруг стыдно за свой конский хвостик, за красный бантик, чересчур яркий фиолетовый свитер. Она ведь совсем из другого круга. Сколько лет отделяют ее от тех старушонок? У некоторых на голове берет или платок, непременно блеклого цвета. Однако, когда группка подошла еще ближе, Тоска разглядела, что одеты все тепло и прилично. У всех хорошие туфли, сумки из настоящей кожи. Откуда же возникшее у нее ощущение грусти? Они же все далеко не бедные, сразу видно. А щемящее чувство не проходит. Они оторваны от большого мира и похожи на седовласых школьников, которых насильно сгоняют в класс. «Старики на берегу моря» – вот от чего становится тоскливо. Интересно, сколько им лет всем вместе… На будущий год, если снова приедут сюда, кого-то уже недосчитаются. Вон того горбатенького, с кривыми пальцами коротышку наверняка загонит в могилу полиартрит. А вот этот толстяк сильно всхрапнет во сне и окочурится…

Тоска представила, как их строгие гробы парят в воздухе, зависнув во время прогулки над теми, кто дожил до следующего года. Нет, даже не гробы, а они сами, души, свободные от одежды и тел, присоединятся к старым друзьям, чтобы повеселиться вместе и подать им знак. Насколько нам известно, люди насовсем не умирают… Она, к примеру, считала, что Марио ей оставил свой голос, беззвучный, спрятанный внутри, ставший частью ее дыхания. И иногда бывает, она думает его мыслями, правда-правда. Что это может означать? Да только то, что он жив в ее сердце.

– А когда я умру, кто вспомнит обо мне, чтобы жизнь моя продлилась хоть немного?

Кто-то ей ответил, она явственно услышала:

– Те, кто тебя любил, те, с кем ты знакома – пускай даже один день или месяц. Ты ведь не из тех, кому нечего дать людям.

Но этого недостаточно. Из тех людей уже почти никого в живых не осталось.

Старички между тем неторопливо беседовали, то и дело останавливаясь. Только две пары сосредоточенно молчали: им, должно быть, слишком трудно было передвигаться. В первой мужчина поддерживал ковылявшую спутницу, зорко следя, чтоб она не споткнулась о камень. Во второй паре, наоборот, женщина почти несла на себе дряхлого старичка и тоже смотрела под ноги за двоих. Какая-то пожилая женщина время от времени покачивала головой, слушая подругу. Может, они говорят о детях. Вдовы, наверное, приехали сюда немного скрасить одиночество. Самому высокому мужчине, скорее всего, перевалило за семьдесят. Вот все его обступили, и он усиленно жестикулирует. Ветер донес обрывки слов. Акцент не оставлял никаких сомнений: они – туринцы и говорят о «Ювентусе».

С ними поравнялась девушка, ведущая на поводке коккер-спаниеля. Низенькая, но плотная, в обтягивающих джинсах. Высокий старик тут же прервал свою речь, чтобы проводить ее глазами. Послышалось дружное хриплое хихиканье: у всех у них связки уже задубели от курения, болезней и возраста. Ишь, ехидничают, старые похабники! Должно быть, высокий отпустил девчонке не слишком приличный комплимент. Ничего не поделаешь, секс никогда не умирает. Но почему ей претит это зрелище? Она ведь тоже любит посмотреть на юных и красивых, вспоминая себя при этом. А им, что ли, нельзя? Разве у стариков меньше прав, чем у молодых? Нет, она их защищает, чтобы заглушить в себе омерзение. Ни одной женщины, все какие-то старые калоши! А мужики еще почище: сами глухие, а туда же, на девочек заглядываются! Нет, милые мои, в вашем заповеднике сезон уже кончился!

Тоска с трудом поднялась. На себя бы лучше посмотрела, старуха! Она всегда себя корила за бесчеловечность. Сусанна и старцы… Марио рассказывал ей много историй из Библии, и некоторые она запомнила слово в слово. Вообще-то муж толковал их по-своему. К примеру, он не винил двух мудрецов за необузданные желания, но осуждал их за клевету, когда те обвиняли Сусанну в грехе, который сами хотели сотворить с ней. «Когда молод, – говорил он, – тебе все позволено. Никто и не удивится, если ты смотришь с вожделением на красивую женщину. Наоборот, все улыбаются, ободряют, не говоря уж об объекте твоего внимания: она тут же хвост распустит. А у стариков, кроме желаний, ничего больше и не осталось. Их же за каждый взгляд еще осыпают бранью. А по-моему, – говорил он усмехаясь, и Тоска всякий раз чуть-чуть сердилась на него, казалось, он над нею подшучивает, – мужчина всегда мужчина, даже в старости…»

Марио умер слишком рано и никогда не узнает, прав ли он был, когда говорил о старости. Хотя он на своем веку, безусловно, многое в жизни понял.

Вот она часто задумывалась о несправедливости этой гибели. А может, так и надо, чтоб человек узнал и совершил ровно столько, сколько ему было отпущено.

В углу сада она высыпала из сумки камни. Разбросает их как-нибудь в другой раз. На сегодня достаточно и наработалась, и надышалась. Солнце не смогло победить сырость: чувствуется ломота в суставах. Дома дала животным воды и печенья, чтоб не мяукали. Огляделась: окна опять грязные – что ты будешь делать с этим соляным налетом? Рук не хватает оттирать, да и пол не мешало бы хорошенько помыть. Но она так устала! Упала в кресло перед телевизором и закрыла глаза. Убраться и приготовить еду для кошек она еще успеет. А сейчас немного отдохнет… спать не будет, просто поговорит с Марио и поразмышляет о тех стариках на пляже… Может, старость и не такая уж грустная штука. Одиночество – вот что ужасно. Никто не позаботится, даже стакан воды не подаст, если вдруг схватит сердце. Ее передернуло, никак не могла расслабиться. Рядом стояла купленная вчера бутылка вина; в ней уже осталась половина. Налила стакан и жадно выпила. В пустом желудке забулькало, но вскоре тепло разлилось по телу и хмель ударил в голову. Она испугалась, что не устоит на ногах, и снова плюхнулась в кресло. Уныние, охватившее ее на берегу, как-то неожиданно улетучилось, лопнуло как мыльный пузырь. Она медленно, с наслаждением допила остатки: какое блаженство хоть ненадолго обрести покой! Вот так и умереть приятно, как будто улетаешь ввысь вместе с чайками. Тоска вспомнила разговор с Тони о переселении душ. Интересно, что достанется мне – животное, растение или опять человек… Она уже забыла древний закон, который объясняла ей соседка. Кажется, она ответила Тони, что хотела бы перевоплотиться в бугенвиллею, но сказала просто так, для поддержания разговора. Вовсе не хочется снова оказаться запертой в саду своего одиночества. Наоборот, хорошо бы вырваться на свободу, вдохнуть соленый морской запах, зажмурить глаза от слепящего солнца. Забыв обо всем на свете, она парила бы в небесной синеве, торжествующе расправив крылья. А рядом летела бы другая чайка, побольше, и время от времени слегка касалась ее крылом. Чудесное перевоплощение, подумала Тоска. Рука бессильно свесилась вдоль тела, стакан выскользнул, но не звякнул, потому что зимой она стелила под кресло солдатское одеяло Марио, которое он сохранил в память о войне.

8

Мастер наконец пришел, починил телевизор, и Тоска теперь могла отлучиться в город. Она решила поехать в тот день, когда у кондуктора выходной (он сам ей об этом сообщил). Про разговор с ним она почти и не вспоминала, но какое-то смутное ощущение неловкости осталось. В Ассоциации ей набросали черновик ответа, который она потом переписала начисто в холле центрального телеграфа и тут же отправила заказным письмом. Время шло к полудню, и самые срочные дела были уже сделаны. Есть, как всегда, не хотелось, правда, тот недавний случай, когда чуть Богу душу не отдала, обошелся без последствий. Она гуляла под старыми городскими портиками и спрашивала себя, нравится ли ей тут и стоит ли спешить домой. Самый обычный город – ни красивый, ни безобразный – не вызывал у нее особенных эмоций, как любое место, где оказываешься по необходимости, скажем магазины.

Но сегодня ее так и подмывало здесь задержаться. Можно пойти в ресторан, потом в кино, наконец, снять номер в гостинице и отдохнуть, окунувшись в другую жизнь. Она уж и не помнила, когда в последний раз предъявляла удостоверение личности или мылась не в своей ванне. Хорошо, а что же дальше? И глазом не успеет моргнуть, а полпенсии как не бывало. Потом, чтоб дотянуть до конца месяца, придется снимать со счета. Обычно эта мысль ее пугала, теперь же было все равно, даже развеселилась. Подумаешь, кто-то же заботится о похоронах неимущих! Но ночевать – ни за что! В памяти возникли симпатичные мордашки Фифи и братьев. Они теперь ведут себя как самые настоящие домашние животные: приходят домой вовремя, по вечерам не мешают смотреть телевизор. Как же их бросить на всю ночь! Вот если бы предупредила заранее, тогда другое дело. Им очень легко дать понять, что она задержится дольше обычного: достаточно поставить на кухне еще одну миску с едой и перед самым уходом насыпать в ящик свежего песку. Но она этого не сделала, и троица, наверно, уже ждет, волнуется, вернувшись домой к обеду.

Но ей же тоже надо хоть чуть-чуть развеяться. До закрытия магазинов и отправления автобуса оставалось еще полчаса. Совсем недалеко, на обсаженном деревьями прямом проспекте есть парфюмерный и большой винный магазины. Одинаково заплатила за маленький флакончик, который положила в сумку, и за коробку с шестью бутылками молодого шипучего вина. Любезный продавец сделал ручку из веревки, чтоб удобнее было нести. Словом, она управилась быстро. Духи купила те, которыми пользовалась – очень экономно, – когда жила с Марио. Недавно прочла в журнале, что ими душилась великая оперная певица Мария Каллас. Они с Марио ее просто боготворили, считали верхом совершенства. Какой голос, какая широкая натура! Осанка и нос как у настоящей королевы. А сколько нежности и трагизма в глазах – такие бывают только у слепых пророчиц. Эта женщина была образцом мужества и в своем восхождении на сцену, и в своем горе, когда потеряла голос.

До закрытия магазинов оставалось еще минут десять. Проходя мимо одной распахнутой двери, Тоска увидела стоящие в ряд вазы с цветами и декоративными растениями. Зашла и спросила, сколько будет стоить доставка цветов на побережье. Обошлось недешево, но кутить, так кутить. Она заказала дюжину красных роз на длинных стеблях. Написала свой адрес на конверте и на вопрос цветочницы: «А открытку?» – улыбаясь, ответила, что и так обойдется. Сказала, какого числа доставить, и в последний момент передумала: купила открытку, нацарапала что-то и запечатала конверт.

Люди на улице спешили по делам или праздно гуляли. Пока шла к автостанции, не почувствовала на себе ни одного взгляда. Меня не замечают, подумала Тоска и этой мысли, как ни странно, обрадовалась. В сумке французские духи, в коробке вино, обыкновенная женщина, приехала в город за покупками. И поступь сразу стала увереннее. Здесь ее никто не знает и она – никого. Здесь она как все. Другое дело у себя в городке: там на узких улочках каждый человек на виду: «добрый день», «добрый вечер», «как здоровье», «как семья» – невозможно остаться незамеченной. Под взглядами встречных ей всякий раз хотелось исчезнуть, вжаться в стену, надеть шапку-невидимку. Но она собиралась с духом, гордо шествовала мимо, и все разговоры смолкали при ее появлении. А в спину неслись смешки, ехидный шепот. Тоска до боли стискивала зубы, представляя, какие мерзости про нее говорят. Но смотрят всегда как будто сквозь нее, как будто она не живой человек, привидение. Для них она тоже не существует, но совсем иначе, чем здесь: эти незнакомые люди заживо ее не хоронят. Она села в автобус, ощущая приятную усталость. Сделала все дела, даже малость развлеклась и теперь возвращается домой к своим питомцам. Вот им она нужна и потому всегда будет заботиться о них в меру сил. Только с недавних пор почему-то не хочется по утрам открывать глаза, когда Фифи или Бисси тянут ее за волосы, разметавшиеся по подушке. Конечно, они очень ласковые, внимательные и умные, но все их причуды, пороки и добродетели она знает наперечет. Может быть, от этого материнское чувство просыпается в ней все более неохотно. Ничего, потерпят. Она тоже имеет право на маленькие капризы.

Придется сократить расходы, решила она, иначе не дотяну до конца месяца. Стану покупать им поменьше мяса и печенья. Они могут обидеться: променяла их на какие-то духи, – ну и пусть, она и так уж всю пенсию тратит на этих кровопийц. А может, и поймут, если объяснить. Подумала и тут же посмеялась над собственной наивностью. Как же, поймут! Животные, как и люди, никогда не прощают эгоизма, а Тоска очень дорожила уважением своих кошек… Завтра же, сказала она себе, пойду в магазин и накуплю специальной кошачьей еды – к черту скупость! А в конце месяца будет видно. Она удобно устроилась на сиденье и одними глазами спросила у кондуктора, можно ли закурить.

Городок снова поразил ее унылым запустением. Яркие вывески и рекламы тщетно пытались оживить пейзаж, подобно тому как состарившийся, надоевший публике клоун не вызывает больше смеха. Даже чайки не кружили под свинцово-серым небом. Наверно, дождь собирается: проезжая, она видела, как стая птиц примостилась на уступе скалы.

Странно, казалось бы, это низкое небо над скучной дорогой, это затишье, заставившее умолкнуть немногих пассажиров, должно и ее подавлять, но Тоска, наоборот, чувствовала себя как в защитной оболочке. Сидела развалясь, спокойная и независимая. У нее есть хорошее вино, изысканные духи, она даже пожалела, что не купила новую кассету для магнитофона. Укутала потеплее шею шерстяным шарфом и решила сегодня приготовить немного макарон с соусом. Пусси и Бисси тоже наверняка обрадуются такому разнообразию. А Фифи, скорее всего, выразит протест. Вот у кого поучиться твердости характера! Кого любить, с кем дружить, когда спать, что есть – только она имеет право это решать. Тоска была уверена, что из всей троицы Фифи скорее поймет и одобрит утреннее транжирство в городе. Мне хорошо, с удивлением подумала она и вспомнила, что есть такая разновидность легкого сумасшествия, очень модная в высшем свете. Как же это называется?.. Слишком мудреное слово… Недавно вычитала его в статье о молодом умершем режиссере, которого сгубили наркотики, спиртное и секс. Неделями работал без отдыха, а потом столько же сидел, надувшись как сыч. Временами чуть с ума не сходил от счастья и тут же впадал в отчаяние… Циклотимия, вот. Так назвал эту болезнь актер, его друг, когда рассказывал в интервью о безудержном веселье Мастера, способном превратить туманную северную улицу в карнавал Рио-де-Жанейро. А его меланхолия могла испортить другим праздник, как град убивает урожай винограда. Я тоже, наверное, такая. Да. Попеременно то в депрессии, то в эйфории. Разозлившись, она закурила еще сигарету. Ерунда! Как будто и то и другое можно пощупать. «Привет, эйфория!», «Спокойной ночи, синьора депрессия!». Вот теперь у нее депрессия, на душе пусто. А всего лишь два месяца назад готова была петь, если звонил телефон и ее куда-то приглашали. Бог с ней, с циклотимией, пускай ею богатые утешаются, у кого в жизни всего полным-полно. Я же просто несчастная женщина. Вот если избавлюсь от пустоты и отчаяния, то, может, и скажу: у меня циклотимия. К черту эти премудрости! Мне хорошо, и все тут!

День в бывшем царстве Миммо кончился. И когда Тоска наконец погрузилась в сладкий, как мякоть спелого персика, сон, на полке серванта осталось только пять бутылок вина.