Текст книги "Тайные судьбы"
Автор книги: Джин Стоун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)
– Нет, ты стыдишься и ты расстроена.
– Нет, – повторила Тесс. – Я не расстроена, совсем нет.
Делл легла на спину.
– Нам надо поговорить. Это у тебя первый раз? С женщиной?
– Да... – неохотно согласилась Тесс, сознавая, что Делл права и что она действительно смущена. Она чувствовала себя дурой. Дурой, которая поддалась низким, позорным инстинктам.
– Для меня это не первый раз, – сказала Делл, – хотя с того времени прошло уже несколько лет.
Тесс попыталась представить себе Делл с другой женщиной. Как Делл целует лицо, руки и тело той женщины, так же как целовала Тесс. Змея ревности зашевелилась в ее душе.
– Я никогда не знала... – заметила Тесс, – я никогда не знала, что ты лесбиянка.
– Не знала, но догадывалась. Догадывалась, но сама не была готова.
– Вот почему ты живешь в Нортгемптоне? – спросила Тесс. – Потому что тут много других лесбиянок?
Делл рассмеялась:
– Да нет, не поэтому, хотя для лесбиянок здесь есть все условия. Признаюсь, я испытываю зависть, а не отвращение, когда вижу женщину в компании другой женщины. Но я никогда не объявляла о своих наклонностях. Разве на моей вывеске написано «Лавка букиниста, владелец Делл Брукс, лесбиянка»?
Тесс расхохоталась.
– Кстати, – продолжала Делл, – я ненавижу тех из них, которые носят кожаные куртки и ходят по улице так, словно бросают всем вызов. Как если бы они хотели обратить всех в свою веру. Я такая, какая есть, и не навязываю другим свои взгляды. Я выбираю друзей по их уму и сердцу, а не по сексуальной ориентации. Кроме того, я ненавижу наклеивать ярлыки. Кто знает, может, завтра появится мужчина и... – Делл щелкнула пальцами и выразительно подняла брови.
Тесс задумалась, все еще сомневаясь, что она такая же, как Делл, все еще не веря в то, что произошло, все еще цепляясь... За что?
– У меня были мужчины, – торопливо пояснила она. – Я не девственница.
– Я знаю, – с улыбкой отозвалась Делл. – Если бы ты имела дело только с женщинами, тебе не пришлось бы делать аборт.
– Я хотела того ребенка, Делл.
Делл протянула руку и погладила ее по волосам.
– Я знаю, что ты его хотела. Помнишь, как ты плакала в моих объятиях в тот вечер?
Воспоминание почти стерлось, но оно было.
– Я не могла... – запинаясь, объясняла Тесс. – Из-за матери.
– Успокойся, – шепнула Делл и поцеловала ее в волосы. – Ты тогда поступила правильно.
– Но какая же я лесбиянка, если я хотела родить ребенка? Если я хотела воспитать Дженни?
– Мы подарили друг другу свою любовь, но это не означает, что ты лесбиянка. Это только означает, что ты женщина, готовая дарить и принимать любовь. Между прочим, пенис не имеет никакого отношения к желанию женщины быть матерью.
– Твой муж знал?
– Что я предпочитаю женщин? Нет. Но ведь тогда я сама этого не знала. Секс не играл большой роли в нашей с ним жизни. Не знаю, что было причиной: он, я или просто мы не подходили друг другу. Ну а ты? Сколько у тебя было любовников? Сколько мужчин?
Тесс повернулась спиной к Делл. Разве могла она признаться ей, что Джорджино был единственным мужчиной, удостоившим ее любви, и что он был таким же нежным, как Делл, нежным... как женщина. Разве могла она сказать Делл, что два года назад ее племянник Джо сделал попытку заняться с ней любовью. Она не могла сказать об этом Делл, потому что отвергла Джо. Она не могла ничего сказать Делл, потому что других мужчин попросту не было.
– Было несколько, – сказала Тесс вместо этого. – Достаточно.
– И тебе нравилось? Я имею в виду секс.
Тесс смотрела на неоштукатуренную стену мастерской, на серый цемент между кирпичами.
– Нравилось. Но я знала, что это ненадолго.
– Почему? Потому что мать убедила тебя, что ты не можешь понравиться ни одному мужчине?
Тесс проглотила слезы.
Делл положила ей руку на грудь и принялась медленно гладить; сосок затвердел в ответ на ласку.
– По-моему, ты слишком долго ждала настоящей любви.
Страх в душе Тесс растаял, а вместо него родилась жажда, тоска по любви.
– Да, – согласилась она, – я слишком долго ждала.
– Разве можно стыдиться желания любить? – упрекнула Делл. – Разве стыдно, когда кто-то тебя любит?
– Я хочу быть счастливой, Делл. Я всегда хотела быть счастливой.
Делл склонилась к Тесс и провела губами по ее груди.
– Никто не может сделать тебя счастливой, Тесс, если ты не счастлива сама. Если ты этого не поймешь, навсегда останешься одинокой.
Тесс протянула руку и распустила длинную и толстую косу Делл. Она расчесывала косу пальцами, удивляясь, что губы Делл на ее груди наполняют ее жаром.
– Я попробую быть счастливой, Делл, попробую. А ты будешь любить меня сейчас? Пока я еще несчастна?
– Только если ты позволишь мне обнять тебя, – ответила Делл. – И держать в объятиях долго-долго.
Ушел старый год, пришел новый, и Тесс обнаружила, что все меньше времени проводит в мастерской и все больше в объятиях Делл. Тесс уверяла Делл, что много работает, но в действительности она все время проводила в мечтах. Часами лежала она в старомодной ванне на львиных ножках, прислушиваясь к новым ощущениям в своем теле, разглядывая его и находя в нем новую красоту, радуясь желаниям, которые оно пробуждало в Делл. Она лежала в густой пене и ликовала, что теперь у нее не только прелестное личико, но и тело, которого хотели, жаждали, добивались. Пока у Тесс хватало денег, чтобы не беспокоиться о заработке. Работа подождет, решила она, а сейчас надо наслаждаться удивительным ощущением своей уникальности.
Только когда в конце января Тесс получила письмо от Чарли, она вдруг вспомнила, что подруга не поздравила ее с Рождеством. Тесс вскрыла конверт в надежде найти в нем фотографию очаровательной маленькой девочки. Но фотографии Дженни в конверте не было, а только короткое, написанное от руки письмо:
«Дорогая Тесс, прости, что не прислала рождественскую открытку, но у меня не было такой возможности».
Тесс села на диван. Записка не походила на письмо организованной, разумной Чарли.
«У меня плохие новости».
Тесс прижала руку к сердцу. Неужели Дженни?
«Третьего декабря у меня случился выкидыш. Можешь себе представить, в каком я глубоком отчаянии. Питер тоже. Во всяком случае, мы хотим сделать еще одну попытку весной. Доктор считает, что мы не должны сдаваться».
Тесс с облегчением вздохнула. С Дженни ничего не случилось. А у Чарли был всего-навсего выкидыш. Она попыталась представить себе отчаяние Чарли и внезапно вспомнила все. Вспомнила свое отчаяние после аборта, вспомнила свою боль, когда поняла, что Дженни ей не достанется. По идее она должна была бы испытывать к Чарли жалость, сочувствие. Но почему-то чувствовала низкую, подлую радость. Наконец-то Чарли, которая обладала всеми благами жизни, начала сознавать, что судьба не всегда справедлива.
Тесс вернулась к письму.
«Я хочу попросить тебя об одолжении, – писала Чарли. – В связи с печальными событиями мы с Питером готовы воспользоваться твоим предложением и отправить Дженни к тебе на лето».
Тесс перечитывала последнюю строку, и ей казалось, что сердце вот-вот выпрыгнет у нее из груди.
«Отправить Дженни к тебе на лето». Это ей не приснилось, это случилось наяву.
– Да! – во все горло крикнула Тесс и подбросила письмо кверху. Гровер примчался из кухни и прыгнул к ней на колени. Она чесала ему голову и целовала в нос.
– Дженни приедет! – кричала она. – Слышишь, Гровер, Дженни возвращается домой!
– Ты должна рассказать Чарли о нас, – сказала Делл, когда они вечером шли по Мейн-стрит, возвращаясь из рыбного ресторана.
– Ты с ума сошла, – испугалась Тесс и закутала голову шерстяным шарфом, чтобы спастись от мелкого холодного дождя, бисером сверкавшего в свете уличных фонарей.
– Нет, я серьезно, – отозвалась Делл и вдруг остановилась и нырнула в магазин иностранных сувениров.
Тесс посмотрела ей вслед. Не может быть, чтобы она говорила серьезно. Через стекло Тесс видела Делл, неторопливо перебиравшую мохеровые шарфы, как если бы Тесс не ждала ее на улице и у них не было этого разговора. «Нет, это несерьезно», – повторила себе Тесс. Она улыбнулась и поправила теплые варежки. Что за ерунду предлагает Делл.
Тесс открыла дверь и вошла в магазин.
– Ужасная погода, – приветствовал ее худощавый молодой человек за прилавком.
– Да, прохватывает до костей, – согласилась Тесс и направилась к Делл.
– Ты шутишь, – шепнула она ей. – Скажи мне, что ты шутишь.
Делл выбрала серую с черным вязаную шаль и потрогала ее на ощупь, определяя мягкость. Она поднесла ее к лицу; шаль прекрасно сочеталась с цветом ее волос.
– Если мы хотим продолжать наши отношения, мы обязаны быть честными до конца, – заметила она.
Тесс быстро оглянулась, проверяя, не слушает ли их молодой человек за прилавком. Но он распаковывал коробку и не обращал на них внимания.
– Прошу тебя, говори потише, – умоляюще произнесла Тесс.
– В чем дело, Тесс? Ты что, стесняешься? А я-то думала, мы миновали этот этап.
Она повесила шаль обратно на вешалку.
– Не надо, Делл. Не сердись на меня.
Делл прошла мимо нее и остановилась около полки с масками из тикового дерева. Тесс поспешила следом.
– Интересно, как ты собираешься себя вести? – спросила Делл. – Приедет Дженни, и мы станем с тобой просто друзьями? Ты не будешь со мной спать?
Тесс расстегнула воротник пальто и снова бросила взгляд на молодого человека. Теперь он смотрел прямо на них и улыбался. От унижения Тесс готова была провалиться сквозь землю.
– Как ты смеешь, – начала она, – как ты смеешь так со мной обращаться?
– Как я смею? – Делл повернулась к ней. – Ты хочешь сказать, как я смею утверждать, что у нас с тобой связь?
– Я думала, ты умеешь хранить тайну.
– Только не тогда, когда мной помыкают.
– Помыкают? Что, черт побери, ты имеешь в виду?
Уголком глаза Тесс видела, что теперь молодой человек облокотился на прилавок и ловил каждое их слово, явно наслаждаясь происходящим. Но Тесс уже слишком разозлилась, чтобы остановиться. Ей было наплевать на молодого человека.
– Ты постоянно твердишь, что хочешь иметь семью. Прекрасно. Но оглянись вокруг, Тесс. Я твоя семья. Я единственная, кто тебя достаточно любит, чтобы все время быть с тобой.
Тесс закрыла глаза.
– Делл, это совсем другое...
– Нет, не другое. Если ты отвергаешь наши отношения, ты отвергаешь и меня. Я не могу так жить. И не буду.
– Прошу тебя, Делл. Попытайся меня понять.
Делл отошла в сторону и начала перебирать домотканые юбки.
– Ты боишься, что твоя подруга не позволит своему сокровищу приехать к тебе, если узнает, что ты лесбиянка? Очнись, Тесс. Ты уже не глупенькая студентка. Если Чарли после стольких лет знакомства считает, что ты опасна для Дженни, то грош ей цена.
Тесс начала плакать. Она прикрыла лицо мокрыми варежками, думая о том, отчего у нее такая тяжелая жизнь.
Делл подергала ее за руку.
– Тесс, перестань плакать.
– Не могу, – шмыгнула носом Тесс. – Я думала, ты другая. Я думала, ты меня понимаешь.
Делл вытерла рукой лицо Тесс. Тесс умоляюще смотрела ей в глаза.
– Прошу тебя, Делл. Пожалуйста, не сердись на меня, – прохныкала она.
Делл коснулась волос Тесс, осторожно отвела их от ее лица и тяжело вздохнула.
– Все в порядке, Тесс. Просто пришло время.
– Какое время?
– Время тебе опять жить своей жизнью.
– Ты не понимаешь, – потрясла головой Тесс. – Дело не только в нас двоих. Есть еще Вилли Бенсон. Чарли простила меня, и я не могу ей больше лгать, обманывать. Она должна полностью доверять мне, иначе она не даст мне Дженни.
– Да, – кивнула Делл, – время точно пришло. Иначе ты не стала бы сомневаться, рассказывать ли о нас Чарли. Догадываюсь, что дело тут не только в Вилли Бенсоне. – Она поцеловала Тесс в лоб. – Все в порядке, Тесс. Ты молода, у тебя еще все впереди.
– Я просто не могу рисковать, Делл. Я не могу вновь лишиться Дженни.
Делл кивнула, но ничего не сказала.
– Мы останемся друзьями?
– Я всегда буду твоим другом, Тесс. Ты всегда можешь на меня рассчитывать.
Делл обняла Тесс за плечи и повела ее к дверям. Когда они проходили мимо прилавка, молодой человек подал голос:
– Будьте осторожны, леди. На дорогах плохая видимость.
– Наоборот, – отозвалась Делл, – никогда еще не было все так ясно.
Тесс прижалась к Делл, полная благодарности, что судьба подарила ей такого удивительного друга.
Глава 17
Марина не могла понять, что в ней привлекает его: ее титул, ее тело или ее деньги. Но за десять лет, прошедшие после окончания Смитовского колледжа, Марина убедилась, что на эти вопросы никогда не найти ответов. Она повесила свое только что отглаженное подвенечное платье в стенной шкаф в главной каюте яхты жениха и подумала: «К черту все, по крайней мере этого не интересует Новокия». Действительно, барон Генри Эрнесто Мессина не имел ни малейшего представления, где находится Новокия, пока Марина ему не объяснила. Она поежилась, снимая короткую шелковую ночную рубашку, подошла к туалетному столику, проглотила успокоительную таблетку и окончательно поняла, что выходит замуж за человека по имени Генри.
Чарли и Тесс, наверное, посмеялись бы над этим.
Марина потянулась было к серебристому бикини, висевшему на дверной ручке ванной, но раздумала. Чарли и Тесс. Почему вдруг она о них вспомнила?
Марина сняла с золотого крючка халат, закуталась в него, медленно вернулась в спальню и упала на огромную круглую кровать, отлично зная, почему она вспомнила своих старых подруг. Как только на страницах американских газет появятся снимки ее последнего матримониального приключения, Чарли и Тесс сразу догадаются, как несчастна Марина, какой жалкой она стала, как низко пала. Чарли и Тесс догадаются, потому что только они одни знали истинную Марину и истинную принцессу.
У Марины оставалась надежда, что, возможно, подруги не читают светскую хронику.
Она закрыла глаза и приложила руки к вискам, чтобы утихомирить невыносимую головную боль. Кровать покачивалась в такт с мягким прибоем в гавани, и Марина старалась расслабиться в этой естественной колыбели и убедить себя, что ей безразлично мнение Чарли и Тесс и вообще всех на свете: ради счастья принцесса Марина готова пойти на жертвы.
Уже дважды ее попытки обрести счастье окончились неудачей.
Сначала был Дмитрий, сын бежавшего из Советской России министра, связанного родственными узами с царской семьей. Дмитрий был богат, хорошо воспитан и необычайно умен. Его выбрала для Марины королева. Через год после возвращения из колледжа, через год после того как она отдала свое дитя в руки Чарли, Марина выполнила волю семьи: она вышла замуж за Дмитрия и приготовилась дать стране законного наследника престола.
Родители ликовали, народ радовался, но брак оказался полной катастрофой.
Дмитрий был еще строже Николаса, когда речь шла о распорядке ее жизни. Он установил тесную дружбу с королевой, и вместе они заполняли календарь Марины бессчетными завтраками и обедами, разрезанием лент на выставках, посещениями больниц и приютов для бездомных. Дмитрий считал, что не столько готовит Марину к роли королевы, сколько готовит народ принять и полюбить ее. И соответственно принять и полюбить его тоже. Он чувствовал себя в своей стихии, когда речь шла о приемах и этикете, но в качестве мужа он был равен нулю. Он был лишен эмоций, не понимал, что такое нежность, и не знал, как любить женщину. Он не имел ничего общего с Эдвардом Джеймсом.
Тем не менее бездетный брак растянулся на два года, пока королева не начала страдать отсутствием памяти. То она забывала о сборе средств для больного лейкемией сына шахтера, то о заседании Союза женщин в поддержку разрешения конфликта на Фолклендских островах, то о других важных политических событиях. Шли месяцы, и красавица королева становилась все более забывчивой, все более рассеянной. В прессе появлялись критические статьи о деятельности королевского двора, люди начали выражать недовольство. Дмитрий стал раздражителен, потом открыто враждебен, вымещая свою злость на Марине. Он кричал на нее, иногда давал волю рукам, а как раз перед тем, как у королевы определили болезнь Альцгеймера, он столкнул Марину с лестницы. Марина развелась с ним и, ускользнув от телохранителей, бежала в Бразилию.
В Бразилии она встретила Рауля.
Если Дмитрий был белокожим и светловолосым, то Рауль, напротив, темным, как бронза. И в противоположность Дмитрию он был ненасытен в сексе. С горячей кровью и характером, Рауль был попросту бешеным. Он объявил Марине, что для него она в первую очередь женщина и лишь потом принцесса, и это были именно те слова, которых ждала Марина. Он убедил Марину выйти за него замуж и после трех недель, проведенных в постели, они вместе вернулись в Новокию.
– Я могу помочь твоей стране, – сказал он ей как-то ночью.
К несчастью, Марина не проявила должной бдительности.
Известный спортсмен-наездник, всегда сопровождаемый молодыми конюхами, которые, как потом выяснила Марина, значили для него больше, чем ухоженные лошади, Рауль решил приобщить народ Новокии к спорту богатых джентльменов. В Новокии, правда, было мало джентльменов и вообще богатых людей, а народ состоял в основном из бедняков рабочих и просто безработных.
Но у Рауля была мечта, он жаждал всемирной славы, и Новокия должна была стать отправной точкой для осуществления его замыслов. Месяцами он разрабатывал свою стратегию, обсуждал ее с королем Андреем и развлекал все более забывчивую королеву, обожавшую этого магнетически привлекательного красавца и начинавшую улыбаться, стоило только ему войти в гостиную.
Привязанность Рауля к Новокии возрастала, и, хотя природа его чувства была, без сомнения, эгоистичной, Марина наслаждалась полученным покоем. Планы Рауля отвлекали ее от мыслей о прошлом, о ее доброй матери королеве, постепенно погружавшейся в забытье, от едких замечаний сестры Алексис, которая успела родить еще одного ребенка, тоже мальчика.
Так прошел год, пока Рауль не настоял на посещении Соединенных Штатов. Он хотел познакомиться с работой Олимпийского центра конного спорта, а также посетить самый престижный университетский центр верховой езды с целью возможной покупки лошадей. К сожалению, университетский центр находился при колледже Маунт Холиок в Саут-Хедли, штат Массачусетс, совсем рядом со Смитовским колледжем. Но Марина поклялась Чарли, что никогда не будет пытаться увидеть Дженни, а единственный способ выполнить обещание – это забыть, что Чарли, Тесс и Смитовский колледж вообще существуют на земле. Такое близкое соседство с Нортгемптоном пробудило бы болезненные воспоминания.
Марина отказалась ехать с Раулем.
Он хотел знать почему.
Марина ответила, что это не его дело.
Рауль настаивал. В конце концов, он был мужчиной, а она всего-навсего женщиной.
Марина плюнула ему на ботинки.
Рауль дал ей пощечину.
В одно мгновение достаточно прочный брак превратился в кошмар. Марина позвала охранников, которые на руках вынесли из дворца обезумевшего Рауля. Хуже того, свидетелем всему была Алексис.
В тот же вечер Марина приняла решение снова покинуть Новокию. Она больше не могла жить, как птица в клетке, не могла притворяться, что из нее получится уважаемая всеми королева.
– Я не могу здесь жить, – сказала она королю. – Я слишком люблю свободу.
– Но Новокия – это твоя судьба, – сказал король Андрей, и морщины на его лбу стали еще глубже. – Мне очень жаль, что на твою долю выпали такие страдания.
– Пожалуйста, отец, отпусти меня. Я и так слишком сильно чувствую свою вину.
– Куда ты хочешь уехать?
– Куда-нибудь. Куда угодно. Я хочу развлечься.
– Жизнь – это не одни развлечения, Марина.
Она кусала губы, чтобы не расплакаться.
– Тебя будет сопровождать Николас. На всякий случай.
– Нет, отец, мне не нужны телохранители.
До сих пор Марина не знала, что напряжение можно не только ощущать, но и видеть: тени в комнате стали гуще, воздуха меньше, отец старее.
– Ты вернешься?
– Не знаю, отец, и поэтому не буду тебя обманывать, – сказала она, целуя его в щеку.
Вот уже больше четырех лет Марина переезжала с Ривьеры на Капри и обратно. Она создала для себя новую жизнь, полную смеха и веселья, раньше ей неизвестных. У нее не было времени для дружбы или для того, чтобы пустить где-то крепкие корни; наконец она была свободна, кочующая типичная красотка из «Квадрата», которая покидала вечеринку и искала другое злачное место, как только кончалась выпивка, иссякали наркотики и гости начинали расходиться.
И вот теперь появился Генри.
Марина открыла глаза и посмотрела в зеркальный потолок над кроватью. Она понимала, что выходит замуж за Генри ради секса. Она вспомнила, как много лет назад великая кинозвезда Элизабет Тейлор изрекла, что если она хочет спать с мужчиной, то выходит за него замуж. И хотя Марина встречалась со множеством мужчин, она не спала ни с одним из них, что бы там ни писали газеты. Ни с кем, если она не собиралась сочетаться с ним браком. Наверное, она слыла кокеткой, но Марина усвоила, что мужчины, если речь не идет о браке, только испортят ей репутацию и обязательно предадут. Она хорошо усвоила урок, преподанный ей Виктором Коу. Было лишь одно исключение из этого правила: Эдвард Джеймс. Наверное, Элизабет Тейлор тоже немало настрадалась, прежде чем установила для любви свои жесткие правила.
По крайней мере Генри был столь же страстным, сколь и богатым. В сорок лет он возмещал отсутствие ума и недостатки внешности беззаветной преданностью: он был надежным, обожал Марину и с готовностью участвовал в ее развлечениях. И, самое удивительное, Генри был выдающимся любовником, готовым раз за разом доставлять ей удовольствие. Генри было все равно, что принцесса бросила свою страну и избегала любых контактов со своей семьей. Он не знал, что чем дольше длилась разлука, тем труднее становилась сама мысль о возвращении домой. И с каждым новым газетным заголовком, с каждым новым пикантным снимком «заблудшей принцессы из Новокии» Марина все глубже погружалась в бездну стыда. Брак с Генри хоть как-то восстановит ее уважение к себе. Возможно, бульварные репортеры перестанут преследовать принцессу с такой навязчивостью, если она выйдет замуж.
А пока в развлечениях и веселье она утопит чувство вины, не говоря уж о непостижимом факте, что впервые после Эдварда Джеймса она встретила мужчину, с которым ей было удивительно легко. Ей стоило только улыбнуться Генри, как он уже загорался желанием. А с сексом все проще, чем с чувствами.
«Да, – повторила она себе, – Генри для меня самый подходящий вариант. И пусть все думают что хотят, включая Чарли и Тесс».
Генри вошел в каюту в черных плавках и с бокалом шампанского в руке.
– Поторапливайся, принцесса, если хочешь поймать солнце. – Он стал коленями на кровать и провел ладонью по ее телу. – Сегодня я хочу, чтобы ты была сверху.
– Что подумают о нас матросы? – улыбнулась Марина.
– Возможно, они захотят понаблюдать.
Генри засунул руку под ее халат. Марина почувствовала желание.
– А вдруг им не понравится? – снова улыбнулась она, глядя в его маленькие карие глазки. Волшебная успокаивающая таблетка уже переставала действовать.
Генри извлек руку из впадины между ее ног и погладил ее живот.
– Может, тебе хочется быть с кем-то более... мужественным?
Марина представила себе быстро двигающихся по палубе загорелых, мускулистых, блестевших от пота молодых мужчин в тесных белых штанах, обтягивающих их спортивные зады, которые так и хочется потрогать. Потом она посмотрела на Генри, обожающего, преданного Генри, единственного мужчину, с которым ей не было страшно в постели. Судьба иногда бывает жестокой. Марина осторожно, чтобы не обидеть, отвела его руку.
– Я вот-вот стану твоей женой, а ты говоришь со мной так, словно я шлюха.
– Прости, – сказал Генри голосом, в котором слышались плаксивые нотки. – Прости меня, дорогая. Я никак не могу привыкнуть, никак не могу понять, почему ты согласилась выйти за меня замуж.
Марина встала с кровати, отбросила назад волосы и открыла стеклянные двери стенного шкафа, наполненного шелковым и батистовым с ручной вышивкой бельем и платьями, купленными в Париже специально для медового месяца.
– Пожалуй, я выйду прогуляться в город, – сказала она, перебирая платья, и вдруг ухватилась за дверь, чтобы не упасть. – Где мы сейчас? В Барселоне?
Генри немного помолчал, так и не дождавшись ответа на свой вопрос о браке.
– Да, мы в Барселоне. Ты помнишь, что завтра у нас прием по случаю нашей свадьбы?
Марина выбрала белое платье.
– Еще бы. Четыреста приглашенных. – Она отпустила платье, и оно упало на пол. Взяла с туалетного столика крем и начала втирать белую густую жидкость в грудь и плечи. – Пойдем со мной на рынок. Ты ведь любишь смотреть на этих пышных крестьянок.
Генри взял у нее из рук банку с кремом.
– Позволь мне, – прошептал он, зачерпнул сразу много крема и начал медленно массировать ее груди. – Никто из них не может с тобой сравниться, моя принцесса.
Марина отвела в сторону волосы и молча наблюдала за его движениями. Каждое его прикосновение наполняло ее ощущением покоя.
– А ты уверен? – спросила она. – Ты уверен, что хочешь меня больше, чем других женщин?
Генри наклонился и взял в рот ее темный сосок. Она положила ладони на его уже лысеющую голову и выгнулась ему навстречу.
– Люби меня, Генри, – попросила она. – Прямо сейчас. А потом я пойду в город. Без тебя.
Он положил ее на огромную круглую кровать, раздвинул ей ноги и приступил к тому, что так хорошо у него получалось.
Они занимались любовью, пока не выдохлись и не вспотели. Потом Генри уснул, но Марина тихо лежала без сна, глядя в потолок широко открытыми глазами.
Молодая женщина спрашивала себя, почему она не может расслабиться после оргазма, почему, как и он, не может погрузиться в умиротворяющий сон. Напротив, когда горячие ласки и сам акт оставались позади, какими бы блаженными и вдохновляющими они ни были, Марина чувствовала внутри только пустоту, своего рода эмоциональную пустыню.
Она повернулась на бок и увидела бутылку шампанского и пустые бокалы. Боль пульсировала у нее в голове, бедра ныли. Было всего одиннадцать часов утра. Генри начал храпеть.
«Пойду-ка я в город, – подумала она. – Я пойду в город». Когда она возвратится, Генри уже проснется, и как раз наступит время для коктейлей. Наверняка некоторые из гостей прибудут уже сегодня. Вполне достаточно народа для большой предсвадебной вечеринки в одном из бистро, шумном, разнузданном и с плохой репутацией. Опыт последних лет научил Марину, что вечеринки лучше всего излечивают от тоски.
Она заставила себя встать с кровати, приняла душ и надела то самое белое платье. В темных очках и широкополой соломенной шляпе она вышла на палубу и почувствовала, что головная боль прошла. Марина вдохнула чистый соленый воздух и, подозвав матроса со спортивным задом, приказала подавать катер.
В ожидании катера она ходила по палубе, проверяя, как идет подготовка к завтрашнему торжеству. Сияющие медные поручни скоро украсят гирляндами из вечнозеленых веток, маленьких лампочек и сотен душистых гардений; длинные деревянные столы на натертой до блеска палубе задрапируют кисеей и покроют скатертями; круглый стол в углу уже был уставлен коробками с изысканными подарками для счастливых жениха и невесты. На полу стояли еще не распакованные ящики с хрустальными бокалами. Завтра они заискрятся на столах рядом с серебряными подносами с дарами моря и охлажденной спаржей. Марина знала, что все будет в идеальном порядке, потому что Генри умел не только заниматься любовью, но и организовывать сногсшибательные приемы.
– Простите, ваше высочество!
Марина вздрогнула. Повернувшись, она увидела Анджело, то ли первого помощника капитана, то ли стюарда, то ли еще кого. Марина напомнила себе, что ей пора выучить имена и должности членов команды.
– Посыльный доставил это сегодня утром, – сказал Анджело, протягивая ей небольшой конверт. – Он хотел передать письмо сам, но я сказал, что вы... заняты.
Марина отвела глаза и быстро взяла конверт. Интересно, слышала ли команда звуки, доносившиеся из их каюты, сплетничали и подсмеивались ли матросы над сексуальной одержимостью хозяина и его принцессы.
– Спасибо, Анджело, – поблагодарила Марина и коротким кивком отпустила его. Она начала было распечатывать конверт, но, повернув его, взглянула на адрес: «Ее Королевскому Высочеству Марине Маршан». Ей был знаком тонкий аккуратный почерк, почерк отца.
– Катер готов, – объявил матрос.
– Одну минуту, – сказала Марина, не зная, вскрыть ей письмо сейчас или отложить на потом. Она известила короля, что выходит замуж за Генри, и пригласила его на свадьбу; это была своего рода оливковая ветвь, одновременно предупреждавшая короля о предстоящем событии, пока он не узнал о нем из газет или от Алексис, которая с радостью обрушит на отца ворох бульварных новостей. К тому же в душе Марины теплилась слабая надежда, что законный брак хоть немного смягчит ту боль, которую она причинила отцу. Возможно, своей запиской он сообщал ей, когда приедет и где она может его встретить.
Она посмотрела на небо, на чаек и на спокойную синюю гладь моря. Крупная чайка села на поручни и застыла в неподвижности, выслеживая рыбу, в ожидании удачи, которая позволит ей прожить еще один день. Марина снова взглянула на конверт и попыталась убедить себя, что мнение короля Андрея не имеет большого значения.
Медленно она вытащила из конверта карточку и прочитала:
Моя дорогая дочь!
Уверен, ты поймешь, что мне лучше отказаться от твоего приглашения. Я буду продолжать молиться о твоем счастье.
Твой любящий отец.
Чайка закричала и, захлопав крыльями, нырнула в воду. У Марины опять началась головная боль.
В городе Марина отыскала пустую скамейку на рыночной площади Лас Рамблас. Вокруг нее бушевал карнавал красок: от тележек, наполненных цветами, до киосков с изделиями ремесленников. Туристы, смешавшись с толпой, торговались, покупали и щелкали «кодаками». Старик жонглировал тремя апельсинами перед небольшой подбадривающей его толпой, молодой художник рисовал мелом на панели распятого Христа. Марина всматривалась в кипевшую вокруг жизнь Барселоны, рынка, порта и пыталась влиться в нее, подчиниться ее ритму. Но сколько она ни старалась, все было напрасно, ее душа не принимала веселья. Веселье было для других, но не для нее.
Молодая женщина с ребенком села на скамейку рядом с ней. Марина закрыла глаза и подставила жгучим лучам июльского солнца свое тело под тонким платьем. Она не могла избавиться от нарастающего сознания, что идет ошибочным путем. Годы бессмысленных метаний вдали от родины не спасли ее от страданий, она все еще находилась в поисках счастья, и Генри был жар-птицей на конце радуги. Но поможет ли он ей забыть свою вину перед покинутыми ребенком и родиной?
