Текст книги "Майада. Дочь Ирака"

Автор книги: Джин П. Сэссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Время, которое он провел в Европе, вдали от Стамбула, стало самым плодотворным и насыщенным периодом в его жизни, потому что он продолжил образование. Он посещал соседние европейские страны и скупал книги, часто бывал в библиотеках Рима и Парижа, принимал участие в научных конференциях, подружился с известнейшими европейскими педагогами и познакомился с их теориями. Сати интересовался национальными чертами характера других народов, чтобы арабские националисты формировали правительства и учреждения, учитывая эти особенности.

В 1908 году Сати исполнилось 28 лет. Он вернулся в Стамбул. Он многое узнал о мире, но ему было больно видеть закат Османской империи. В последние годы ее существования Сати помогал усовершенствовать систему образования, в то время как Джафар пытался обеспечить стабильность правления. Сати так успешно справлялся со своими обязанностями, что после развала империи президент Мустафа Кемаль Ататюрк, основатель современной Турции, не раз говорил: «Мое единственное желание – править Турцией с таким же умением, как Сати Аль-Хусри заведовал своими школами!».

Неприятные воспоминания, которые у Сати ассоциировались с многочисленными мачехами, отвратили его от идеи ранней женитьбы. Он думал только о работе и получал удовольствие лишь от посещения оперы и симфонических концертов. Но профессия помогла ему найти любовь, хотя дорога была извилистой. Сати назначили директором Йени Мектеби (Новых школ) в Стамбуле. Ему было нелегко найти преподавателей, которые хорошо говорили на английском, французском и немецком языках. Однажды его близкий друг Джалал Хуссаин упомянул, что его единственная сестра Джамила прекрасно образована. Она происходила из чрезвычайно богатой семьи, но бессмысленная роскошь утомила и разочаровала ее. Джалал уверял, что сестра идеально подходит на место преподавательницы в новых школах прогрессивно мыслящего Сати аль-Хусри.

Сати сразу влюбился в Джамилу Хуссаин-паша и приложил немало усилий, ухаживая за этой выдающейся женщиной в надежде, что она согласится выйти за него замуж. Когда Сати женился на прекрасной турчанке, отец которой был министром военного флота, а мать – султаной, то есть принцессой, его знакомые из королевского двора очень удивились.

Джамила Хуссаин-паша была единственной девочкой в семье с шестью детьми. Ее отец Хуссаин Хусни Порсун, родившийся в Косово, которым правили турки, обожал и баловал ее. Он стал адмиралом военного флота империи. Сделав сногсшибательную карьеру, он занял пост министра. Под его началом находился весь флот Османской империи. Мелек, мать Джамилы, была турчанкой, первой кузиной султана со стороны матери. Таким образом, она являлась членом правящей семьи. Мелек считалась знаменитой красавицей: она берегла белейшую кожу от лучей солнца, а ее зеленые глаза казались такими яркими, что, как говорили, когда она злилась, они метали лучи света. Мелек была невероятно богата. Когда начался голод и люди падали от истощения на улицах города, она настаивала на том, чтобы шесть ее лошадей получали заботливый уход и лучший корм. Она даже гарцевала на этих рысаках, подъезжая к стенам дворца, где обездоленные люди выпрашивали пищу. Ходили сплетни, что она жгла деньги, потому что ей нравилось видеть изумление на лицах очевидцев. А ее дом с семьюдесятью спальнями был таким огромным, что после ее смерти его переделали в гостиницу.

Джамиле повезло, потому что ее отец был образованным и добрым человеком. Он хотел дать дочери такое же хорошее образование, как и сыновьям. Но в Османской империи образованные женщины встречались редко, и он решил послать ее учиться в Америку. Когда поразительная новость разнеслась по дворцу, султан, прослышав об этом, позвал Хусейна в свой кабинет и заявил, что не одобряет идею женского образования. Он предложил ему внимательнее взглянуть на собственную жену, чтобы убедиться в том, что независимость женщины приносит родственникам только горе.

Хусейн не знал, что сказать, ведь ему было прекрасно известно, что султан ничуть не добродетельнее Мелек. Как-то ему передали забавную новость: оказывается, когда султан просыпался утром, он первым делом спрашивал: «Ну, какой фортель выкинула ночью Мелек?».

Султан сказал, что, по его мнению, Джамила не должна уезжать из страны, чтобы получить образование. Хусейн не мог нарушить его приказ, потому что за это полагалась смертная казнь. Но он тайно нанял учителей, и его дорогую Джамилу учили дома. Она получила прекрасное образование и говорила на нескольких языках. В социологии, физиологии и психологии она разбиралась не хуже любого мужчины. Теперь Майада понимала, что именно ум Джамилы привлек Сати, потому что он был блестящим интеллектуалом и необразованные женщины не могли заинтересовать его, не говоря уже о том, чтобы вызвать неугасающую любовь и привязанность.

Джамила сразу поняла, что Сати аль-Хусри не похож на других мужчин, и ответила ему взаимной любовью и уважением. Они поженились. У них было двое детей: дочь Сальва, мать Майады, и сын Халдун, дядя Майады.

Джамила, будучи единственной дочерью, унаследовала все владения матери и передала их Сальве. Та, в свою очередь, отдала драгоценные вещи собственным дочерям. Майада унаследовала чудесные украшения, а также прокламацию «Украшение совершенства», подаренную Мелек султаном. Она представляла собой написанный золотом документ с печатью султана. В нем говорилось, что по достижении совершеннолетия Мелек будут подарены различные земли. К документу прилагались лента и медаль, сделанная из бриллиантов, жемчуга, рубинов, сапфиров и изумрудов. Майада унаследовала один из крупных бриллиантов и сам документ. В 1996 году, когда на Ирак наложила санкции ООН и она отчаялась прокормить своих детей, она была вынуждена продать камень. Но она оставила себе редкий документ времен Османской империи, надеясь когда-нибудь передать его своей дочери Фей.

Крах империи привел к тому, что обычаи изменились, а многие традиции были забыты. С другой стороны, это помогло воплотить в жизнь новые идеи, порожденные гением таких людей, как Сати аль-Хусри. Он был настолько умен, что правители просили у него совета и назначали на высокие посты.

Воспоминания о дедушке Сати были прерваны женским рыданием. Майада несколько минут пыталась привыкнуть к свету флуоресцентных ламп над головой. Она терла глаза, не понимая, кто плачет, а потом увидела, что это одна из молодых женщин, которых привели в камеру сегодня.

Женщины-тени сгрудились вокруг нее. Девушку звали Алия. Она была так расстроена, что не могла успокоиться, несмотря на утешения. Когда Алия опять застонала, Самара обхватила ее лицо руками и властно прошептала:

– Золотце, ты должна взять себя в руки. Если охранники услышат твои рыдания, они ринутся за тобой, словно охотники за зайцем. Не хочешь ли ты, чтобы они забрали тебя, чтобы позабавиться сегодня ночью? – добавила она.

Майада вздрогнула, услышав слова Самары, но они помогли осушить слезы Алии.

Когда Майада несколько часов назад вернулась в камеру, она была так поглощена размышлениями о ситуации, в которой оказалась, что едва заметила двух новоприбывших. Теперь она с любопытством смотрела на Алию. Она принесла с собой столько вещей, что с ними можно было выдержать длительную осаду: одеяла, подушки, одежду, Коран и даже хорошую еду, которую редко можно было увидеть в стенах тюрьмы Баладият.

Майада думала, что в камере нет женщины красивее, чем Самара, но Алия была высокой, стройной и миловидной. Больше всего поражали огромные, выразительные черные глаза.

Алия опустилась на пол, закинув ногу на ногу, как часто делают иракцы, и другие женщины-тени примостились рядом. Майада присоединилась к ним, хотя она не привыкла сидеть на полу: мать утверждала, что так делают только дурно воспитанные слуги. Она учила детей сидеть на стульях и диванах, скромно сдвинув ноги.

Разумеется, вскоре у нее занемели конечности, и она переменила позу. Алия с интересом взглянула на нее и спросила:

– Ты новенькая?

– Не совсем, – ответила Майада. – Я прибыла сюда за день до тебя.

Алия наклонила голову.

– Меня держат под стражей уже больше двух лет, – сказала она. – Говорят, срок заключения составит пятнадцать лет.

Теперь Майада поняла, почему Алия так горевала. Ей было страшно представить, что она проведет в Баладият еще хотя бы сутки! Она подумала, что если бы ей сказали, что ей предстоит остаться в тюрьме на пятнадцать лет, она бы покончила жизнь самоубийством: грызла бы собственную плоть, вонзилась в вены зубами, несмотря на то, что ислам запрещает убивать себя.

Алия тихо сказала:

– Я родилась в южной провинции Басра. Муж получил образование инженера, но он несколько лет сидел без работы. Когда родился наш первый ребенок, он совсем отчаялся и уехал из Басры, чтобы поискать дело в Иордании. Ему не удалось устроиться по специальности, и когда он нашел место в пекарне, мы сочли это чудом.

Через два года он скопил достаточно денег, чтобы снять комнату в Аммане. Он купил кровать, стол, два стула, маленький холодильник и электроплитку, после чего послал за мной и дочерью Сузан. Муж говорил, что так сильно скучал без нас, что ему не удавалась выпечка. Он писал, что сжег не меньше дюжины буханок, сокрушаясь о том, что дочка растет без отцовской ласки. Он был уверен, что когда-нибудь, горюя, сожжет всю выпечку, поэтому связался с моим братом, генералом иракской армии. Я знаю, шииты нечасто становятся генералами. Ему никогда не позволяли принимать важных решений и не повышали зарплату, в отличие от суннитов.

Муж попросил брата подготовить документы. Он так и сделал. Брат – щедрый человек: он заплатил 700 тысяч динаров [350 долларов] налога за наши паспорта и дал мне 100 тысяч динаров [50 долларов] на поездку. Он даже согласился поехать вместе со мной, потому что мне требовался махрам.

Во время войны погибло множество мужчин, которые были чьими-то мужьями и отцами, а санкции ООН привели к обнищанию Ирака. Поэтому некоторые иракские женщины переходили границу с Иорданией, чтобы заняться проституцией, заработать денег и иметь возможность прокормить детей. Когда Саддам узнал о том, что иракские женщины позорят родную страну, продавая свое тело, он издал приказ: все женщины должны путешествовать с махрамом – мужем или родственником, за которого она не может выйти замуж, то есть отцом, братом, дядей, племянником, отчимом, тестем или шурином.

Алия продолжила рассказ:

– На иракской таможне в Трайбиле у нас забрали паспорта, чтобы поставить штамп. Потом мне, дочери и брату приказали отойти в сторону, и два офицера стали избивать моего брата. Мне показалось, что перед нами разверзся ад. Когда один из них коснулся его электрошокером, брат потерял сознание. Трехлетняя дочь завизжала от страха. Другие путешественники кричали и отворачивались. Наконец, чтобы восстановить порядок на таможне, нас отвели в маленький кабинет. Полицейские вопили, кричали, спрашивали меня, где я взяла паспорт. От ужаса я потеряла дар речи, но, слава Аллаху, в это время брат пришел в себя. Он уверил полицейских, что получил паспорт в заслуживающем доверия паспортном бюро в Басре. Когда он забирал его, все было в порядке.

Этот ужасный человек с электрошокером заорал, что я путешествую с украденным паспортом. Он бесновался, а мы с братом ошеломленно смотрели на него.

Они не поверили, что мы не делали ничего плохого, и перевели нас троих в камеру предварительного заключения в Аль-Рамади, где продержали три недели. Никто нас не допрашивал и не пытал. Казалось, о нас забыли. Наконец брата освободили без всяких объяснений, но он не мог ничем нам помочь, потому что паспорт принадлежал мне. В первой тюрьме меня с дочерью продержали полгода. Бедную малышку забирали вместе со мной в комнату, где вели допрос. Ей приходилось смотреть на то, как меня избивают. – Лицо Алии омрачилось от горя при этом воспоминании. – Самое сложное, что я делала в своей жизни, – пыталась сдержать крики во время пыток. Они били меня, но я кусала язык до крови. Я не хотела, чтобы моя доченька мучилась от ужаса, видя, как пытают ее мать. Один из самых злобных охранников даже привязал ее к столу, пригрозив, что они будут пытать Сузан. Меня тоже связали и заставили смотреть, как они избивают маленькую девочку. Она кричала так, что у нее выскочил пупок. Когда они заметили это, то зашлись от смеха.

Я никогда такого не видела. Конечно, я попросила позвать врача, но они отказались. Поэтому я обвязала ее живот платком. Я думала, что пупок нормализуется, но этого не произошло. Дальше – хуже. Во время одной из пыток двое мужчин пригрозили изнасиловать меня и Сузан. К счастью, они не изнасиловали мою девочку.

Алия замолчала и показала на другую женщину, которая в одиночестве сидела в углу. Она сказала:

– Раша была со мной, когда случилось самое страшное.

Майада и остальные женщины-тени повернулись, чтобы взглянуть на нее.

Майаде показалось странным, что Раша как будто не проявляла сочувствия к Алие. Та ждала, что подруга по несчастью подтвердит ее историю, но Раша только посмотрела на Алию, а затем стала тщательно вытряхивать молельный коврик, так и не сказав ни слова.

Алия вздохнула и продолжила:

– Бедная Раша, так же как и я, ни в чем не виновата. Мы никогда не были знакомы. Но между нами появилась связь, о которой мы и не подозревали. – Женщина повернулась к Раше: – Можно я расскажу твою историю?

Та ничего не ответила, только хмыкнула что-то, и Алия приняла этот невнятный звук за согласие.

– Как-то я сидела в камере и держала на руках Сузан. Вдруг дверь в камеру распахнулась. Я сжалась, думая, что меня опять поведут бить. Но охранники бросили на пол женщину, которую чуть не запинали до смерти. Ее лицо было покрыто кровью из глубоких порезов, из дырки в голове текла кровь. Ей просверлили череп электродрелью. Ей вырвали три ногтя, а к ногам прижгли столько сигарет, что в камере тут же запахло горелым мясом. Этой женщиной была Раша.

Мы все ухаживали за ней, чтобы спасти. Она едва не умерла. Наконец одна из женщин убедила охранников отвести ее в больницу. На следующий день ее вернули в камеру, но она была без сознания, и нам пришлось приложить все силы, чтобы вернуть ее к жизни.

Через три дня Раша пришла в себя. Как только она открыла глаза, наше положение ухудшилось.

Разрешилась загадка моего паспорта, конфискованного в Трайбиле. Оказывается, это был паспорт Раши. Год назад она заявила о том, что его украли. Ее посадили в тюрьму, и тайная полиция, уверенная в том, что раскрыла шпионскую ячейку, пыталась заставить нас свидетельствовать друг против друга.

Алия горестно покачала головой.

– Допросы стали еще более жестокими, чем раньше. Сначала нас мучили по отдельности, затем стали допрашивать вместе. Тюремщики выдирали у Раши ногти и требовали признаться, кому она продала паспорт. Они прижигали сигареты о мои голые ноги, настаивая на том, что я шпионила вместе с Рашей. Но это неправда, и мы не знали, что им говорить, какое имя назвать. Мы уверяли их в том, что ни в чем не виноваты, но они злились еще больше и с остервенением пытали нас.

Алия подняла подол платья и закатала рукава, чтобы показать, как ее пытали. Женщины-тени ахнули. Руки и ноги Алии были покрыты глубокими незаживающими ранами. Она сказала, что на животе, ляжках и ягодицах раны еще ужаснее.

Майада со страхом осознала, что мучители Алии раздели ее, чтобы унизить. Она заподозрила, что ее изнасиловали, но не спросила об этом, потому что ни одна мусульманка никогда не признается, что ее обесчестили.

Алия рассказывала:

– Нас с Рашей почему-то переводили из одной тюрьмы в другую. Тяжелее всего пришлось в моем родном городе, в Басре. Я была так близко к дому и не могла туда пойти – ужасней пытки не придумаешь! Я знала, что моя семья живет всего в нескольких кварталах от тюрьмы, где я томилась. – По щекам Алии катились слезы, но она продолжила: – В Басре начались волнения: люди хотели свергнуть Саддама. Правительство обвинило их в мятеже, и полицейские арестовали тысячи людей. Военные сносили дома и сажали их обитателей в тюрьму. Арестовывали целыми семьями, Мужчин, женщин и детей бросали в камеры, предназначенные для вдвое меньшего количества людей. Люди мучились от тесноты, истощения и болезней. Я видела, как около дюжины детей медленно умерли от жажды. Я пыталась защитить Сузан, прикрывая ей личико абайей, но в этом возрасте дети не могут день и ночь неподвижно сидеть на руках у матери. Однажды она начала кашлять. Из носа у нее потекла какая-то жидкость, глаза покрылись сухой пленкой. Вскоре моя малютка плакала не переставая. Она ужасно кашляла и перестала отвечать мне. Я была уверена, что она может умереть в любую минуту.

Несмотря на болезнь дочери, меня исправно водили на допросы. Добрые сокамерницы вызвались присмотреть за девочкой. Впервые в жизни я не чувствовала ударов плетки. Я хотела, чтобы они быстрее начали меня пытать, ведь когда все закончится, я смогу вернуться к ребенку. Как-то я вбежала в пыточную и заорала: «Ну, давайте, давайте!» Это был единственный раз, когда тюремщик отложил плетку и приказал мне возвращаться в камеру. Я была не в себе. Я не могла думать ни о чем, кроме дочери.

Хвала Аллаху, Сузан выжила. На следующий год положение немного улучшилось: брат познакомился с человеком, который знал одного из охранников Саддама, и тот достал информацию о том, где нас содержат. Брат три месяца носил взятки, и наконец ему разрешили меня навестить. – Алия обвела рукой свои вещи. – Он принес одежду, молельный коврик, одеяло, еду и получил разрешение забрать Сузан из тюрьмы. Теперь моя девочка живет с братом и его женой. Я никогда не забуду, как она кричала, когда брат взял ее из моих рук и ушел из тюрьмы, но все же я так рада, что теперь она в безопасности!

Алия заплакала, а Самара погладила ее по спине и закончила рассказывать за нее:

– Наша Алия – образованная женщина. Она биохимик. Ее даже наградили несколькими дипломами. Ей запрещали преподавать в школах, потому что она не член партии «Баас», но она давала частные уроки.

Алия завыла в голос:

– Мой муж был инженером, а сейчас работает пекарем. Я – учительница. Но гнию в тюрьме. Когда я выйду отсюда, дочь будет взрослой женщиной. А ведь я ничем не навредила правительству!

Все женщины в камере залились слезами, сочувствуя Алие.

Они услышала, как за стеной набожный ваххабит Ахмед начал читать вечерние молитвы. Вдруг они сменились воплями.

Майада была в таком состоянии, что тут же вскочила на ноги и схватила за руку Самару.

– Они его убьют! Они его убьют! – закричала она.

– Нет, – тихо ответила Самара. – Они сделают нечто похуже, особенно для правоверного мусульманина.

Майада не поняла, но потом услышала, как охранники вытащили Ахмеда в коридор и остановились напротив двери в их камеру. Затем они по очереди изнасиловали его. Майада была в ужасе. Жестокое изнасилование продолжалось больше часа. Наконец Майада услышала, как один из охранников, заржав, как гиена, сказал Ахмеду: «Расслабься. Теперь ты – жена трех мужчин, и ты должен удовлетворить всех нас».

Глава четвертая. Саддам Хусейн

Голова у нее все еще раскалывалась от криков Ахмеда. Майада молча сидела, глядя на то, как женщины-тени по одной отходили от Алии. Та неподвижно сидела на полу, хотя Самара предложила ей разложить постель и припасы, которые Алия небрежно свалила в камере. Но она, сцепив пальцы и положив руки на колени, внимательно смотрела на них. Майада поняла, что, наверное, она думает о дочери и о том, что ей никогда больше не случится обнимать и оберегать ее, потому что, когда Алию выпустят из Баладият, Сузан сама, скорее всего, будет женой и матерью.

На секунду Майада позавидовала отчуждению Раши, ведь сама она впитывала истории других женщин-теней, и бремя их горя усугубляло ее собственное.

Но, думая об этом, Майада все же понимала, что уже искренне привязалась к сокарменицам и никогда не сможет разлучиться с ними. Самара, к удивлению Майады, предложила ей омыть лицо и руки водой из маленького ведерка. Мрачное настроение немного улучшилось. Она знала, что заключенным не разрешают держать острые предметы, но она уже убедилась в том, что Самара способна творить чудеса, и спросила, нет ли в камере ручного зеркальца.

Та взглянула на других сокамерниц, затем кивнула, повернулась и стала рыться в своих вещах, которые она прятала в складках грубого военного одеяла. Радостно хмыкнув, она с гордым видом обернулась, держа в руке маленькое сломанное зеркальце. Самара энергично помахала им и прошептала:

– Неделю назад здесь сидела красивая молодая женщина. Один из охранников очень ею заинтересовался. Он передал ей зеркальце, заставив пообещать, что она не покажет его сокамерницам. Когда его перевели в Басру, он приказал, чтобы ее отправили вслед за ним. И она оставила мне это зеркальце.

Майада задумалась о том, какую цену женщина заплатила за «заботу» охранника, но отогнала эту мысль. Она знала, что в иракских тюрьмах во время пыток насилуют и мужчин, и женщин, но самых красивых женщин насилуют постоянно. Впервые в жизни Майада порадовалась тому, что никто не считает ее красавицей.

Она с грустным вздохом взяла зеркальце из руки Самары, посмотрела на себя и удивленно поморщилась. Не веря своим глазам, она несколько раз перевернула зеркало: сначала взглянула на матовый низ, а затем на зеркальный верх, и лишь после этого осмелилась посмотреть на свое отражение во второй раз. Да, незнакомка в зеркале действительно была старшей дочерью Низара и Сальвы и матерью Фей и Али.

Майада коснулась лица кончиками пальцев. Ее поразило, что после ареста прошло всего двадцать четыре часа, но ее кожа обвисла, а вокруг зеленовато-карих глаз появились новые морщины.

Тут Майада услышала, как одна из женщин-теней воскликнула, что даже к собакам в Ираке относятся лучше, чем к ним, заключенным, и вдруг, неожиданно для самой себя, крикнула:

– Несомненно, так оно и есть, к некоторым собакам относятся лучше, чем к нам, если только речь идет не о президентском добермане Мухтаре!

Женщины-тени складывали вещи, причесывали волосы или повязывали головы платком, но, услышав слова Майады, все, кроме Алии, замерли и повернулись к ней.

– Майада, что за ерунду ты болтаешь? – голос Самары слегка дрогнул от смеха.

Рула, самая религиозная женщина из камеры 52, спросила:

– Собаку зовут Мухтар? – В ее голосе зазвенело сомнение.

Ничего удивительного, что Рула не поверила Майаде, ведь Мухтар значит «избранный», и это одно из имен, которым, как говорится в Коране, Аллах называл пророка Мохаммеда. Назвать собаку Мухтаром – значит оскорбить великого пророка ислама.

Не подумав о том, каковы могут быть последствия подобных разговоров, Майада стала рассказывать женщинам-теням то, что знала о Саддаме Хусейне.

– Да, это правда. В прошлом, когда у него еще оставались теплые чувства к матери его детей, он подарил Саджиде доберман-пинчера по кличке Мухтар. Саддам сам выбрал это неподходящее имя. Я видела бедную собаку после того, как он приговорил ее к смертной казни. – Майада продолжила: – Поверьте, вы бы согласились удвоить свой срок заключения, лишь бы избежать того, что перенесло это бедное животное!

Самара предостерегла ее:

– Следи за своими словами. Если они услышат, – она кивнула в сторону металлической двери, – то отрежут тебе язык и бросят на произвол судьбы, чтобы ты истекла кровью и умерла. И мы ничем не сможем тебе помочь.

Все иракцы знали, что если они критикуют Саддама или члена его семьи, то перед смертью им отрежут язык, и Майада учла предостережение Самары.

Она отошла от двери к дальней стене камеры, потом села на пол и стала рассказывать шепотом. Женщинам-теням было интересно услышать историю, и они во второй раз за утро собрались в кружок.

– Это случилось в 1979 году, в начале правления Саддама, – тихо сказала Майада. – Саджида и Саддам еще не ненавидели друг друга. Он занял важный политический пост и беспокоился о безопасности своих детей. Саддам купил для Саджиды щенка добермана и назвал его Мухтар. Аллах знает, почему он выбрал такое имя! Он хорошо его выдрессировал, и стоило ему приказать «Мухтар, взять!», как пес бросался на того, кого ему указывали. Как-то Саджида плавала в бассейне. Она вышла из воды и потянулась за полотенцем. Саджида – жестокая женщина, она грубо обращается со слугами, и, конечно, она не из тех, кого беспокоят чувства животных. Она не хотела, чтобы собака стояла рядом и, не подумав, бросила в нее полотенцем и приказала: «Мухтар, взять!»

Впоследствии Саджида сказала врачу, который также лечил мою семью, что приказ озадачил собаку. Мухтар осмотрелся по сторонам и, не найдя никого, на кого он мог напасть, напал на Саджиду. Та быстро скомкала полотенце и засунула в пасть собаке. Охранники услышали ее крики и оттащили Мухтара. В общем, Саджида не получила никаких повреждений.

Молодая незамужняя девушка по имени Сара тихонько вскрикнула и закрыла рот рукой.

Майада улыбнулась ей, прежде чем закончить эту поразительную историю.

– Когда Саддаму сообщили о том, что случилось, он пришел в такую ярость, что решил устроить потешный суд над животным. Мне говорили, что он сидел за письменным столом, а собаку крепко держал за цепь один из охранников. Саддам был и судьей, и присяжными. Он приговорил Мухтара к смерти от жажды и голода, хотя собака в точности выполнила то, чему ее учили. Прежде чем ее вывели из кабинета, чтобы казнить, он три или четыре раза ударил ее электрошокером.

Но самое ужасное, что Саддам хотел не просто убить собаку. Он счел, что собака, напавшая на члена правящей семьи, заслуживает долгих пыток перед смертью. Саддам позаботился о том, чтобы Мухтар страдал как можно дольше. Саддам приказал охранникам привязать собаку к металлическому шесту рядом с бассейном. Потом охранники рассказывали, что, по его мнению, весьма забавно, что собака умрет от жажды, находясь прямо у кромки воды.

Бедную собаку так крепко привязали к шесту, что шея почти примыкала к нему, и она не могла ни сесть, ни лечь. Она оставалась там много дней на горячем солнце, и Саддам хохотал, слыша, как она жалобно скулит. Один или два раза в день Саддам и его старший сын Удей, который, как знают все иракцы, еще более жесток, чем его отец, били собаку электрошокером.

У всех членов этой безжалостной семьи, кроме младшей дочери Халы, каменное сердце, но собака так страдала, что даже Саджиде стало ее жалко. Но, конечно, ни у кого не хватило смелости возразить Саддаму.

Заканчивая рассказ, Майада добавила:

– Когда врач вернулся во дворец, чтобы осведомиться о здоровье Саджиды (она чем-то болела), он увидел, как мучается Мухтар, и спросил охранника, в чем тот провинился. Ему ответили, что Саддам приговорил собаку к смерти, и тогда врач набрался смелости и вернулся в дом. Врач сказал Саддаму, что ему нужен сторожевой пес, и попросил отдать Мухтара. В тот момент Саддам явно находился в благодушном настроении, потому что он пожал плечами и ответил, что тот может его забрать. Врач подошел к Мухтару и попросил охранника перерезать цепь, которая душила бедное животное. Врач сказал, что по долгу профессии был свидетелем ужасных страданий, но все же он с трудом сдержал слезы, когда увидел, в каком состоянии находилась собака. Она пыталась освободиться, и цепь глубоко врезалась ей в шею. Врач был уверен, что она уже умерла. Но он набрал в руки немного воды из бассейна и вылил ей на морду. Она моргнула, и тогда он поднял ее на руки, отнес к машине и отвез домой. Он ухаживал за псом, пока тот не выздоровел.

Через год, когда я приезжала к нему в гости в Мосул, я с радостью увидела, что собака чувствует себя прекрасно. Врач с гордостью сказал, что доберман, которому теперь дали более подходящее имя, – чудесный, веселый пес. – Майада рассмеялась. – Я даже видела его фотографию: он сидел в гостиной вместе с другими членами семьи.

Женщины-тени молчали. Все они стали жертвами палачей Саддама, но каждая надеялась, что если бы он узнал, что с ней приключилось, то вмешался бы и освободил ее. Услышав эту историю, они впервые поняли, что их президент – безумец, и именно он причина зверств, которые творятся в Баладият и других иракских тюрьмах.

Иман, миниатюрная женщина с черными волосами и голубыми глазами, впервые заговорила с Майадой. Она боялась спрашивать ее о Саддаме, но ей хотелось узнать имя доктора, который спас Мухтара.

– Наверное, лучше мне этого не говорить. Он до сих пор занимает пост лечащего врача президента.

Иман понимающе кивнула. Все иракцы, которые не состояли на службе в разветвленном аппарате безопасности, старались защитить остальных единственным известным им способом не называя имен.

Вдруг женщины, сидевшие в кружке, услышали мужские крики. Заключенный, которого тащили по коридору, молил о пощаде. Когда он поравнялся с их камерой, ему удалось вырваться от тюремщиков. Он молотил кулаками по металлической двери и просил впустить его. В панике ему казалось, что в камере он сможет спастись. Но охранники схватили его, и по шуму было ясно, что они избивают его. После множества проклятий и ударов пленника потащили дальше.

Майада перевела взгляд на Самару и спросила ее, почему сегодня утром столько пытают, ведь она сказала, что этим обычно занимаются в другое время.

Самара сильно покраснела, пожала плечами и взмахнула рукой.

– Иногда они делают исключение.

Майада поняла, что Самара солгала, чтобы ободрить ее, и с нежностью посмотрела на сокамерницу.

– Но они и правда пытают в основном ночью, – добавила молодая женщина.

Рула пробормотала, что Самара не лжет.

Все сидели и молча слушали затихающие вдали крики. Наконец пожилая женщина в толстых очках сказала:

– Раньше я никогда не думала, что Саджида жестока. Я сочувствовала ей, когда Саддам взял вторую жену, молодую Самиру Шабендар. Саджида мне даже нравилась.

Самара вздохнула.

– Теперь мы знаем, что больше ты не испытываешь к ней сочувствия, Иман.

Женщина согласно кивнула.

– Мне казалось, этого не может быть.

Майада хотела, чтобы весь мир знал правду о семье Саддама.

– Глупость Саджиды даже превосходит ее жестокость. Она должна радоваться, что Саддам с ней не развелся, – прошептала она. – Он ее ненавидит, а она ненавидит его. Дети – единственное, что у них есть общего, и хотя официально они до сих пор женаты, видятся очень редко.

– Правда? – спросила Самара.

– Я говорю вам только правду.

– Расскажи нам об этой женщине, – попросила Иман.

– А ты встречалась с Саддамом? – еле слышно прошептала молоденькая женщина-тень по имени Муна.

Майада не ответила, но Самара негромко рассмеялась, хлопнула в ладоши и прошептала: