Текст книги "Майада. Дочь Ирака"

Автор книги: Джин П. Сэссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Майада закрыла на секунду глаза, затем открыла и вновь закрыла.

– Я молюсь об этом, Самара. Мне не дает покоя мысль, что я должна была что-то сделать по-другому.

– Если бы это было так, я бы тебе сказала. Ведь я честная женщина, – с горящими глазами заявила Самара. – Расскажи мне о людях, которым ты помогла.

Майада колебалась.

– Давай же, я жду! – поторопила ее Самара с легкой улыбкой.

– Хорошо. В конце 1979 или в начале 1980 года, после встречи с доктором Фадилем, я по-прежнему жила с матерью. Утром я собиралась на работу, как вдруг в дверь позвонили. Ум Азиз, наша служанка, открыла дверь и прибежала ко мне, шепча, что у двери в ночной сорочке стоит Джалила аль-Хаидари, жена доктора Саиба Шокета. Джалила была настоящей леди, аристократкой, и я сразу поняла, что случилось что-то ужасное.

Я спустилась, чтобы поздороваться с ней и увидела, что она выглядит так, словно ее разбудили посреди ночи. Она заливалась слезами. Я втянула ее внутрь и постаралась успокоить. Это было непросто, потому что она рыдала без остановки. Наконец я убедила ее рассказать, в чем дело. Сначала мне показалось, что она сошла с ума, потому что она вдруг стала описывать ферму в Аль-Дора, которой владела ее семья. Джалила не упустила ни одной мелочи: упомянула и о пятидесятилетних пальмах, и о прекрасных апельсиновых рощах, и о большом водном насосе. Она рассказывала о нем с таким воодушевлением, что я вдруг подумала, что она хочет мне его продать. Она сказала, что они купили насос в Англии. Он такой огромный, что снабжает водой половину их земляного надела.

Потом она поведала мне дикую историю о мэре Багдада Хейраллахе Тульфахе, дяде Саддама, который воспитывал его в детстве. По ее словам, он несколько раз приезжал в Аль-Дору, настаивая на том, чтобы муж продал семейную ферму. Доктору Шокету в то время исполнилось восемьдесят три года, и он не хотел ничего продавать. Ему было прекрасно известно, что если он согласится, то лишится фермы и не увидит денег. Иракцы знают, что родственники Саддама Хусейна патологически жадные: они говорят, что хотят что-то купить, а потом просто забирают то, что им понравилось. Доктор Шокет понимал, что рано или поздно ему придется расстаться с фермой, и он предложил влиятельному родственнику Саддама половину участка. Хейраллах принял предложение, но заявил, что ему нужна та половина, где стоит насос. Доктор Шокет дорого заплатил за него. Если насос не будет качать воду, погибнут насаждения. Он упрекнул Хейраллаха за настойчивое желание присвоить лучшую часть надела. А тот в конечном итоге заявил, что ему нужна вся ферма, а не часть ее.

В то утро, когда Джалила прибежала в ночной сорочке к нашему дому, к ним вломилась тайная полиция и арестовала доктора. Они забрали его прямо в пижаме. Знаешь, Самара, этот человек был одним из лучших хирургов в Ираке. Он основал первый медицинский колледж в Ираке, занимал в прошлом пост министра здравоохранения. Его арест стал шоком для всех нас.

Не зная, как исправить катастрофическое положение, я позвонила матери, которая уже ушла на работу. Она очень огорчилась и посоветовала немедленно сообщить о произошедшем доктору Фадилю. Она боялась, что пожилой доктор Шокет умрет от сердечного приступа, если мы не спасем его.

Я связалась с доктором Фадилем и сообщила ему, что случилось. Он помолчал, потом сказал: «Позвони вице-президенту. Сейчас он отвечает на все звонки. Расскажи ему эту историю».

Я удивилась, но сделала так, как он сказал. Я набрала номер Саддама, и через пару гудков он ответил. Я представилась и пояснила, что говорю от имени жены доктора Саиба Шокета. Затем объяснила, что его арестовали из-за земельного участка. Саддам спокойно меня выслушал и попросил успокоить жену доктора Шокета, заверив, что ситуация разрешится к ее полному удовлетворению. Я могу сказать ей, что муж скоро вернется. В четыре часа дня доктор Шокет должен прийти в президентский дворец.

Через пять минут у меня зазвонил телефон. Это был доктор Фадиль. Он сказал: «Передай жене доктора Шокета, что его выпустили из тюрьмы и скоро привезут домой, как я и обещал». И повесил трубку, не попрощавшись.

Потом я поняла, почему доктор Фадиль велел позвонить мне. Было бы неловко, если бы Саддам услышал от одного из своих подчиненных, что его родной дядя – вор. Выслушать эту историю по телефону от человека, знакомого с пострадавшей стороной, было для него не так унизительно.

Мы с женой доктора Шокета ждали, когда он вернется из тюрьмы. Разумеется, доктор по-прежнему был в пижаме. Бедняга находился в шоковом состоянии. Я запомнила его первые слова: «В тюрьме работают такие грубые люди! Представляете, они били меня по лицу!». Сутулый, хрупкий, он стоял, с удивлением потирая покрасневшие щеки.

Позже доктор Шокет пришел в себя, переоделся и уехал в президентский дворец. Я весь день оставалась с его женой, потому что она была перепугана до смерти. – С тех пор прошло много лет, но когда Майада рассказывала эту историю, она словно переживала все заново. – И это случилось со стариками, которые служили на благо родины с первого дня основания новой страны. Безобразие!

– А что было во дворце? – спросила Самара, наклоняясь вперед и убирая от глаз пряди поседевших волос.

– Доктор Шокет отсутствовал около часа и, вернувшись, все нам рассказал. В дверях его встретил Барзан Ибрагим аль-Хасан аль-Тикрити, единоутробный брат Саддама со стороны матери, женатый на сестре Саджиды. Барзан вежливо поздоровался с доктором Шокетом и сказал, что Абу Удей (Саддам) ждет его в кабинете. Доктор Шокет стал оглядываться, но, насколько он понимал, они с Барзаном остались наедине. Он с недоумением посмотрел на него, и тот показал ему на стол в центре комнаты. «Вот он, – объяснил Барзан. – Саддам на этом столе». Как я уже говорила, доктор Шокет стар, и у него было слабое зрение. Поэтому он подошел к столу. «И все-таки я его не вижу», – смущенно пробормотал он. Барзан рассмеялся и поднял диктофон. «Вот он», – объяснил чиновник, намекая, что Саддам услышит все, что будет сказано.

Этот нелепый эпизод совсем сбил его с толку, признался нам доктор Шокет. Он постарался осторожно объяснить Барзану, что случилось. Ему приходилось тщательно выбирать слова, потому Хейраллах повел себя не лучшим образом. А ведь он – дядя Барзана, человек, воспитавший Саддама! Наконец Барзан сказал доктору Шокету: «Расскажите мне и Саддаму, что именно произошло, забудьте о хороших манерах». Он потрепал старика по плечу и уверил его, что тот может говорить откровенно: ему ничто не грозит. Барзан даже отпустил в адрес дяди оскорбительную шутку: «Поверьте, если бы Абу Удею не позвонили и не проинформировали о том, что случилось, тесть конфисковал бы у вас все, чем вы владеете, даже пиджак, который на вас сейчас надет». Доктор Шокет был шокирован, когда Барзан признал: «Наш дядя – жадный старик. Нам приходится внимательно за ним следить».

Ему не верилось, что племянники Хейраллаха позволяют себе так высказываться о родственнике, но ему было приятно это слышать.

В общем, прекрасный земельный участок доктора Шокета остался в его собственности. Спустя некоторое время он с женой навестил нас. Пожилые супруги были так благодарны за помощь, что доктор Шокет вознамерился подарить мне несколько акров их земли, но, разумеется, я отказалась от его предложения. Я сказала, что мне достаточно того, что я вижу его в добром здравии, и попросила дать мне интервью для журнала «Алиф Ба», рассказать, как он работал врачом в новом Ираке. Он с радостью согласился.

Интервью опубликовали, и Саддам Хусейн прочитал его. Через несколько дней после публикации доктору Шокету позвонили из администрации Саддама и поздравили с тем, что президент решил наградить его за заслуги перед страной. Потом нам позвонил доктор Фадиль и довольным голосом сказал, чтобы мы смотрели его выступление по телевизору. Смеясь, он добавил, что благодаря мне тюремное заключение доктора Шокета заменили медалью.

В телепередаче показали, как доктору Шокету вручали награду. Когда репортаж закончился, я спрыгнула с дивана и перекувырнулась на персидском ковре, чрезвычайно поразив этим свою мать. Я весело рассмеялась, увидев ее изумление. Я была счастлива, что благодаря моему вмешательству эта история благополучно закончилась. Мама всегда пеклась о правилах приличия; она была в таком шоке от моей выходки, что пожурила меня и сказала, что я должна вести себя соответственно возрасту. Но в течение нескольких недель после вручения награды я улыбалась, вспоминая об этой истории. Я знала, что один телефонный звонок спас доктору Шокету жизнь.

– Вот видишь, одному человеку ты помогла, – похвалила Самара, подняв тонкий бледный пальчик. – Если бы не ты, бедный старик никогда бы больше дневного света не увидел.

Воспоминания помогли Майаде справиться с отчаянием, которое одолевало ее при мысли о Баладият. Она прикрыла рот рукой и тихо рассмеялась.

– Ты только представь, дядя Саддама так и не отказался от мысли завладеть фермой! Через шесть лет, в 1986 году, доктор Шокет умер. А этот несчастный Хейраллах все ждал, когда сможет получить землю, хотя сам был старым калекой – после гангрены ему ампутировали обе ноги. Ему бы о вечном подумать, а он не мог расстаться с мыслью о ферме и водяном насосе. После похорон доктора Шокета Хейраллах направился к скорбящей вдове. Он сидел в машине у дома, и когда Джалила вышла, чтобы выяснить, в чем дело, он окликнул ее и спросил: «А теперь вы согласны продать землю?»

Вдова доктора Шокета – смелая женщина. Она помнила, что случилось с ее мужем шесть лет назад, но, крикнув «Никогда!», пошла прочь. Хейраллах, привыкший получать все, что захочет, лишь в бешенстве посмотрел на нее и приказал водителю ехать. Хейраллах боялся, что Саддам узнает о том, что он опять пытается заполучить ферму. Земля осталась во владении семьи.

– Не сомневаюсь, что вдова сохранила ферму потому, что ты обратилась к доктору Фадилю.

Майада задумалась о давно минувших днях.

– А еще я как-то спасла жизнь моему мужу. Хочешь – верь, хочешь – нет.

– Значит, ты святая! – пошутила Самара, тихо рассмеявшись: Майада рассказала ей о недостойном поведении Салама.

– Это произошло в 1984 году. Меня отправили на два месяца в командировку в Судан. Когда я приземлилась в аэропорту Багдада, то сразу позвонила домой, чтобы узнать, как себя чувствует Фей – ей тогда был всего годик. По телефону мне сказали, что моего мужа только что забрала военная тайная полиция.

Салам служил солдатом во время войны с Ираном. Однажды вечером командир приказал ему перевезти дезертира. Этот парень по глупости отправился прямо домой, в местечко под названием Калат Сукар в Умаре, на юге, и его быстро схватили. После ареста дезертира Саламу было велено отвезти его в штаб-квартиру армии.

Он плохой муж, но он не жестокий человек. Салам вез дезертира, даже не связав. И когда он остановился у светофора, солдат открыл дверь машины и убежал, растворившись в ночи. В наказание Салама могли приговорить к пожизненному заключению.

И я сделала единственное, что могла сделать: позвонила доктору Фадилю и рассказала ему ужасную новость. Он велел мне оставаться в аэропорту, сказав, что пришлет за мной машину. Было поздно, но доктор Фадиль встретил меня в своем кабинете. Я бросилась к нему. Он сразу спросил, как называется военная часть, где служит Салам. Потом тут же позвонил командиру этой части. Доктор Фадиль расспросил его об инциденте и узнал, куда увезли Салама. Командир ответил, что тот уже в тюрьме. Доктор Фадиль приказал ему снять с Салама все обвинения и немедленно его освободить. Более того, он велел, чтобы моего мужа в течение часа доставили домой в целости и сохранности.

Я помню этот вечер так же четко, как вчерашний день. Доктор Фадиль с мягкой улыбкой смотрел на меня. Он наклонил голову, почесал висок и сказал: «Не беспокойся. Твой дорогой муж скоро будет рядом с тобой».

И мгновенно, на моих глазах, этот добряк превратился в злобного монстра, когда позвонил командиру и рявкнул: «Расскажите о дезертире». Тот ответил, что сбежавший солдат жил в Калат Сукаре. Доктор Фадиль позвонил в тайную полицию района и приказал сотрудникам отделения арестовать всех его родственников, включая маленьких детей, и держать их в тюрьме, пока дезертир не объявится.

Я с изумлением смотрела, как этот человек, совершивший добрый поступок, вдруг снова превратился в зверя. Помню, я попросила его: «Пожалуйста, не арестовывайте невинных людей».

Доктор Фадиль, сурово глядя на меня, ответил, что в данном случае меня касается только судьба Салама, а все остальное – не мое дело.

Поэтому возвращение мужа было связано с болезненными переживаниями: я все время вспоминала о несчастной семье. Через час вернулся радостный Салам. Затем он узнал, что дезертир сдался властям.

– Доктор Фадиль был странным человеком, – необычайно серьезно и убежденно заметила Самара. – Не понимаю, как ему удавалось служить одновременно и добру, и злу.

– В том-то и загадка, Самара, – согласилась Майада. – Он дважды спасал меня от тюрьмы. В первый раз – когда я по глупости повесила в спальне фотографию Хомейни. Второй раз он помог мне в 1985 году. Я была замужем, Фей исполнилось два года, и я забеременела Али. Я работала с Арабской рабочей организацией и была так наивна, что не подозревала, что практически все ее сотрудники завербованы «Мухабарат».

Работникам было велено обращать внимание на любые мелочи. Один из моих коллег написал обо мне негативный отзыв. В нем говорилось, что я не выказываю должного уважения президенту и позволяю себе дерзкие высказывания. Кроме того, доносчик заявил, что я не цитирую лозунги партии «Баас».

Однажды мне позвонили из тайной полиции. Я очень удивилась. Со мной разговаривал человек по имени Абу Джаббар. Он приказал прийти утром к нему в офис. Я понятия не имела, чего он хочет, но подозревала, что ничего хорошего меня не ждет. Поэтому я позвонила доктору Фадилю и сказала, что меня вызывают. Он тоже счел ситуацию подозрительной, но попросил ничего не бояться и явиться на встречу. А он тем временем наведет справки. Доктор Фадиль убедительно попросил меня позвонить ему, как только я вернусь домой.

Я отправилась на встречу. Я не очень боялась, потому что знала: доктор Фадиль в курсе, куда я иду и когда должна вернуться. Если через несколько часов я не объявлюсь, он начнет искать меня.

Я вошла в кабинет Абу Джаббара. Он встретил меня стоя. Лысый, в очках с очень толстыми стеклами, которые увеличивали глаза, он походил на лягушку. Я сразу поняла, что доктор Фадиль уже звонил ему. Очевидно, Абу Джаббар собирался меня арестовать, но после разговора с начальством понял, что это грозит ему неприятностями. Он не знал, что делать: ему нужно было придумать какой-то предлог, чтобы объяснить, зачем он вызвал меня – беременную женщину, семья которой была хорошо знакома со многими высокопоставленными чиновниками. Офицер все время что-то бормотал, ходил взад-вперед и мотал головой. Я спросила его, в чем дело, а он снова и снова повторял: «Ни в чем, ни в чем». Наконец он заявил, что пригласил меня, чтобы выпить кофе. Я не поверила своим ушам. Я начала громко жаловаться: неужели он вызвал женщину на восьмом месяце беременности, чтобы распивать с ней кофе? Зная, что я нахожусь под защитой доктора Фадиля, я спросила: «Понимаете ли вы, что я от беспокойства не спала всю ночь и у меня мог случиться выкидыш?»

Абу Джаббар остановился, посмотрел на меня и сказал: «Вы, должно быть, шутите. Почему вы беспокоились? Разве я вас чем-то обидел?»

«Скажите, зачем вы меня вызвали!» – потребовала я.

Он так разволновался, что повысил голос: «Я сожалею. Забудьте о кофе. Идите домой, отдохните».

Я недовольно фыркнула и поспешила восвояси, чтобы позвонить доктору Фадилю. Он рассказал, что один из коллег написал на меня донос.

Доктор Фадиль рассказал, что в моей организации все доносили друг на друга. Он посоветовал мне не болтать лишнее, говорить только по делу и не доверять никому из коллег. Конечно, его предупреждение сделало мою работу малоприятным времяпрепровождением, но я стала осторожнее. Однако я по-прежнему отказывалась цитировать социалистические лозунги. Вот так, Самара. Доктор Фадиль всегда нам помогал.

– Богу будет нелегко решить, должен ли он подняться на небеса или спуститься в ад, – заметила Самара, медленно покачивая головой.

– Да. Ты права. Этот человек чередовал добрые дела со злодейскими поступками. Помнишь, когда был издан документ о депортации иракцев иранского происхождения? В 1980-м, кажется?

Самара мрачно разглядывала свои руки, затем подняла глаза на Майаду.

– Да, припоминаю. Они депортировали шиитов. Я слышала об этом, но так и не поняла, что именно произошло и почему. Некоторых моих соседей депортировали. Почему?

– Я суннитка, мои предки происходили из Османской империи, и меня это не коснулось, – объяснила Майада. – Во всяком случае, вначале. Но вскоре я узнала, что многие иракцы столкнулись с серьезными проблемами из-за свидетельства о национальности. Документ ввели в 1921 году, когда после развала Османской империи на карте появился современный Ирак. Во время первой переписи населения люди могли выбирать страну происхождения: Османскую империю или Иран. Если они называли себя иранцами, их сыновья освобождались от службы в армии. Поэтому, чтобы защитить детей, многие семьи объявляли себя иранцами, хотя на самом деле их предки жили в Османской империи. К сожалению, после Иранской революции эти заявления вышли им боком.

Когда Хомейни вернулся к власти, Саддам решил депортировать всех иракцев, у которых в документах было написано «табаея ирания». Их изгоняли из страны, хотя они были самыми настоящими иракцами, их прапрапрадедушки жили в Ираке.

Я знаю, бывали случаи, когда людей вышвыривали из дома без предупреждения и запрещали брать с собой что-либо. Несчастным приходилось идти пешком до границы с Ираном, и там их бросали на произвол судьбы. Если они пытались вернуться, их расстреливали. Так депортировали целые семьи. Никого не волновало, есть ли среди них больные люди, беременные женщины или инвалиды. Кормящим матерям не разрешали брать с собой ничего, кроме одной бутылочки со смесью.

При Хомейни иранцы крайне подозрительно относились к иракцам. Они боялись, что Саддам посылает в Иран шпионов. Но через некоторое время они смилостивились и построили для депортированных несколько палаточных городков, чтобы приютить обездоленных людей.

Самое странное, что очень немногие знали о том, что происходит. Прихвостни Саддама тихо ходили от дома к дому, изгоняя целые семьи. В 1981 году люди на улицах испуганно шептались, обсуждая происходящее. Затем я прослышала о жестоком преступлении, жертвами которого стали мои знакомые.

Как-то в офис Арабской рабочей организации пришел начальник одного из отделов. За ним следовал Джавид, водитель. Он был в ужасном состоянии. Джавид рассказал, что только что ему позвонили из дома: родственники предупредили, что по району разъезжает грузовик с солдатами, они проверяют документы, и если там указано, что родители человека – иранцы, ему приказывают немедленно покинуть дом. Джавид должен немедленно ехать домой. Их депортируют. Куда? Джавид не имел об этом ни малейшего понятия.

Мы отвели его к генеральному директору, и тот сказал водителю, что ничего не может для него сделать. Но, конечно, ему было жаль бедного парня, и он распорядился выдать ему зарплату за год. Однако бухгалтера не было на месте, и потому глава отдела кадров обошел всех сотрудников и собрал деньги, чтобы помочь Джавиду. Он ушел из офиса с годовой зарплатой в кармане. Больше мы никогда его не видели.

В газетах об этом не говорилось ни слова. Кажется, за пределами Ирака никто даже не знал об этом.

Потом началась война, и Саддам преисполнился решимости депортировать всех, кто каким-либо образом связан с Ираном. Иракцев, в документах которых была фраза «табаея ирания», Саддам считал вражескими шпионами.

А в декабре 1982 года эти преследования коснулись семьи моего мужа.

Как-то, находясь в командировке, я навестила родителей Салама. У него было четыре брата и пять сестер. Когда я пришла в дом его родителей, я увидела, что семья что-то взволнованно обсуждает. В комнате сидела Нибал, одна из сестер Салама, а также ее маленькие сыновья – трехлетний Виссам и младенец Бассам. Они выглядели так жалко, что напоминали беженцев. Я спросила, что случилось, и Нибал заплакала. Она сказала, что ее мужа, доктора Керима Аль-Саади, арестовали.

Керим был на пятнадцать или шестнадцать лет старше Нибал, но она предпочла его всем другим женихам, потому что он был прекрасно образован и защитил в США диссертацию, получив степень доктора химии. Нибал объясняла родственникам, что ученый, который жил на Западе, будет лучше относиться к жене, чем полуграмотный иракец, ни разу не выезжавший за пределы страны. И они поддержали ее решение.

Нибал жила в Хай Аль-Джамия, районе, где располагался университет. Рано утром в дверь позвонили трое мужчин. Они сказали, что арестуют доктора Керима, потому что в его сертификате о национальности было написано «табаея ирания».

Но он был таким же иранцем, как Саддам Хусейн. Дело в том, что его родители умерли в молодом возрасте, и ему нужно было поднимать на ноги младших братьев и сестер. Поэтому он написал в сертификате «табаея ирания». Он не мог бросить детей и пойти служить в армии, потому что остался в семье за старшего. Пока не началась революция и война с Ираном, иракцы понятия не имели, что подобная запись в документах может оказаться причиной многих несчастий.

Доктор Керим был самым трудолюбивым человеком из всех, кого я знала. Он работал всю жизнь: учился ночью, трудился днем и умудрялся получать такие высокие оценки, что ему дали стипендию и послали учиться в США. Там он также много работал и защитился. Затем вернулся в Ирак, чтобы помочь семье. Он стремился к тому, чтобы его братья и сестры получили хорошее образование, и добился своей цели: сестры окончили медицинский институт, один брат стал стоматологом, а второй – инженером-строителем.

Доктор Керим откладывал женитьбу на потом, чтобы помочь родственникам. Но теперь ему пришлось расплачиваться за то, что он уклонился от службы в армии.

Нибал рассказала, что мужчины, арестовавшие доктора Керима, вели себя неоправданно жестоко: они вывели мужа из дома в пижаме и приказали Нибал уходить вместе с сыновьями. Они ничего не позволили ей взять с собой и даже забрали у нее ключ. Нибал, сникнув от горя, оказалась выброшенной на улицу с двумя детьми. Она смотрела на то, как полицейские закрыли дверь на замок и опечатали красным воском.

Она боялась, что ее арестуют вместе с детьми, но полицейские, напротив, уведомили ее, что она может развестись с доктором Керимом в любом суде, потому что он иранец.

Доктор Керим спорил с ними, объяснял, что поменял документы, потому что его родители умерли, а ему нужно было заботиться о младших братьях и сестрах.

Но полицейские не обращали на его слова никакого внимания. Последнее, что видела Нибал, – лицо Керима в окне машины. Его куда-то увозили. А она с мальчиками осталась стоять на улице, словно беженка.

Я сразу поняла, что нужно что-то делать, хоть и не сразу придумала, как помочь. Я вспомнила о докторе Фадиле и решила, что мне не помешает поговорить с ним. Он просил привезти кое-какие книги из иракского посольства в Хартуме. Кроме того, я купила ему в подарок несколько статуэток из черного дерева. Так что у меня был повод встретиться с ним и рассказать о горестном положении Нибал.

Я позвонила ему на следующий день и сказала, что хочу кое-что передать. Он ответил, что заедет к нам после работы.

Когда он приехал, я преподнесла ему подарки и книги, а потом добавила, что мне нужно обсудить с ним срочное дело. Я рассказала ему о докторе Кериме, объяснив, что он не был иранцем, так же как и его предки. Он попал в ужасную ситуацию, потому что много лет назад поменял документы, чтобы помочь младшим братьям и сестрам.

Доктора Фадиля это мало тронуло. Он покачал головой и пробормотал: «Очень плохо. Ему не следовало так поступать».

Когда он увидел, что я приуныла, то добавил: «Кроме того, его уже депортировали, и я ничем не могу помочь».

Я сказала, что у меня есть хорошие новости. Еще не поздно. Нибал выяснила, что ее мужа еще не депортировали, потому что он был известным и уважаемым ученым. Его по-прежнему держали в тюрьме.

Доктор Фадиль не очень обрадовался, когда услышал, что ситуация не разрешилась. Помолчав, он пообещал разобраться в этом деле.

Я позвонила ему на следующий день. Он сказал, что слишком занят.

Я позвонила через день, но он воспользовался той же отговоркой.

Я звонила ему ежедневно в течение девяти дней. Все это время Нибал сходила с ума от страха. Она не могла вернуться домой. Мальчики плакали. Тайная полиция арестовала младших братьев доктора Керима. В документах было указано, что их предки – подданные Османской империи, но их также ожидала депортация. Затем мужьям сестер доктора Керима велели развестись с женами.

Нибал работала учительницей. Директору школы приказали уволить Нибал, если она не разведется с Керимом.

Жизнь семьи была разрушена. Просто так, без повода, без причины!

Доктор Фадиль избегал меня. Он целую неделю не был у нас дома. Но я проявила настойчивость. Когда я позвонила ему в десятый раз, он разговаривал со мной очень холодно, дав понять, что мое упорство его раздражает. Я сказала, что звоню не за тем, чтобы узнать о судьбе доктора Керима, и он успокоился. Мы дружески болтали несколько минут. В конце разговора я задала ему вопрос: «Доктор Фадиль, а если я рожу сына, он сможет поступить в военную академию в Ираке?». «Конечно, Майада, – ответил он. – Почему ты спрашиваешь?» Я ответила, что беспокоюсь, поскольку дядю моего сына депортировали, и это, возможно, негативно скажется на судьбе ребенка.

Доктор Фадиль долго молчал. Наконец он протяжно вздохнул и сказал: «Я тебе позвоню».

Я думала, что снова услышу его голос через несколько дней, но он позвонил еще до обеда. Доктор Фадиль быстро проговорил: «В течение часа доктора Керима выпустят на свободу. Передай его жене, чтобы она сходила в отделение тайной полиции и получила ключи от дома».

И действительно, доктор Керим вернулся из тюрьмы. Знаешь, Самара, я никогда не видела, чтобы человек постарел за несколько дней. Он похудел на пятьдесят фунтов и стал совершенно седым. Он отказался рассказывать о том, что было в тюрьме, – так его напугали.

– Доктор Фадиль спас членов моей семьи, но тысячи иракцев погибли, – сердито сказала Майада. – Тысячи ни в чем не повинных людей.

– А доктор Фадиль когда-нибудь просил тебя или твою мать шпионить за людьми? – с любопытством спросила Самара.

– Меня? Никогда. В те дни я была безрассудно смелой. – Майада улыбнулась. – В юности я пыталась бороться с несправедливостью. Каждый раз, когда я слышала о чьей-то трагедии, я звонила доктор Фадилю и не отставала от него, пока он не соглашался вступиться за несчастных. Он понял, что я использую наше знакомство, чтобы помогать другим людям, а не шпионить или вредить им, и потому вел себя осторожно. Он старался никогда не говорить мне ничего по-настоящему важного. Но мать – совсем другое дело.

Как ты знаешь, когда Саддам пришел к власти, иракцам запретили водить дружбу с иностранными дипломатами. Но для Сальвы аль-Хусри сделали исключение. Наверное, она была единственной женщиной в Ираке, которая наслаждалась этой привилегией. Такое случалось нечасто.

Мать была гражданином мира. Она производила на иностранных дипломатов очень приятное впечатление. Она бегло говорила на английском, французском, итальянском и турецком и была прекрасной хозяйкой – могла достойно принять человек пятьдесят гостей, даже если об их прибытии предупреждали всего за час. Саддам и доктор Фадиль восхищались ею и хотели, чтобы она представляла Ирак перед зарубежными гостями.

Доктор Фадиль был уверен, что ничто не может испортить его отношений с моей матерью, поэтому он допустил ошибку, попросив ее писать доносы. Она наотрез отказалась, заявив, что никогда не была шпионкой и не будет. А однажды он захотел поставить в нашем доме «жучок», чтобы прослушивать разговоры иностранных дипломатов, которые бывали у нас в гостях. Мать очень рассердилась, и он быстро перевел разговор на другую тему. Она на многое была готова ради Ирака, но не ради правительства Ирака. Саддам и его окружение считали лестным, что дочь Сати живет в Ираке, которым правит партия «Баас». Они не хотели ее сердить и боялись, что семья Аль-Хусри покинет родную страну. Взаимная договоренность помогла матери совершить доброе дело: она спасла жизнь одной англичанке.

Самара опустила плечи и наклонилась вперед, удивленно спросив:

– Англичанке? Но как?

– О, об этой истории писали газеты многих стран мира. Одного мужчину приговорили к повешению, а женщину посадили в тюрьму.

Самара покачала головой.

– Не помню.

– Конечно, помнишь! В 1989 году арестовали британского журналиста Фарзада Базофта, который работал для журнала «Обсервер». Он готовил статью о взрыве на военном заводе, а его обвинили в шпионаже в пользу Израиля. Его задержали, предъявили обвинение и повесили. Но многие забыли, что в этой истории была замешана ни в чем не повинная женщина.

Судя по глазам Самары, она вспомнила.

– Да, точно! Был большой скандал. О нем писали все газеты.

– Именно. Когда произошел этот инцидент, иракское правительство не сомневалось в том, что Базофт виновен. Но им нечего было предъявить женщине, английской медсестре по имени Дафна Пэриш, которая привезла его к военному заводу. Моя мать была близкой подругой жены посла Великобритании, леди Теренс Кларк. Из беседы с ней она узнала, что Дафна Пэриш не сделала ничего дурного. Английская медсестра, которая долго прожила в Ираке, просто предложила Базофту подвезти его. Мать слышала, что Саддам пришел в бешенство, когда ему доложили об этом деле. Она не сомневалась в том, что Базофта повесят, и боялась, что заодно повесят и женщину. Она позвонила доктору Фадилю и впервые пересказала ему личный разговор с Лиз Кларк. Мама упрашивала его защитить англичанку. Доктор Фадиль поверил матери, и после нескольких встреч, в которых немалую роль сыграли ее беседы с Лиз Кларк, было решено, что Дафну Пэриш посадят в тюрьму, а не казнят. Благодаря этому у Саддама появился повод позже помиловать ее.

Базофта допросили, признали виновным и в 1990 году повесили, а Дафну Пэриш приговорили к пятнадцати годам заключения. В ходе расследования выяснилось, что мисс Пэриш действительно ни в чем не виновна, как утверждала моя мать. Через шесть месяцев, в июле 1990 года, с нее сняли все обвинения и позволили уехать из страны.