Текст книги "Долина лошадей"

Автор книги: Джин Мари Антинен Ауэл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Джондалар с опаской посмотрел на огромную перевернутую чашу неба. Она оставалась лазурной, лишь у самого горизонта виднелись небольшие серенькие облачка. Ничто, казалось бы, не предвещало ненастья, однако он был готов повернуть назад, забрать Тонолана и отправиться на поиски надежного убежища. Всем прочим охотникам подобная мысль показалась бы дикой – ведь носороги были уже совсем рядом. Джондалар решил, что это объясняется их незнанием того, что носороги устремляются на север перед самым началом снежных буранов, но почел за лучшее промолчать.

Он повел этих людей на охоту, и для этого ему практически не пришлось прибегать к речи, теперь же он должен был объяснить им причину решения, которое могло показаться им крайне странным. Но разве он мог предупредить их о приближении бури, когда на небе не было ни облачка? Джондалар сокрушенно покачал головой. Ему не оставалось ничего иного, как только продолжить охоту на носорогов.

Когда они приблизились к ним на достаточно небольшое расстояние, Джондалар понесся вперед, пытаясь отсечь от стаи отставшее животное – совсем молодого носорога, завалить которого можно было без особого труда. Оказавшись перед ним, он принялся кричать и размахивать руками, пытаясь отогнать животное в сторону. Однако то продолжало бежать на север с тупым упрямством, характерным для этих существ. Носорог не обратил на крики ни малейшего внимания. Джондалар расстроился: похоже, буря приближалась куда стремительнее, чем он полагал вначале.

Заметив своим боковым зрением нагнавшую его Джетамио, Джондалар крайне изумился. Хромота ее стала еще более заметной, и все же она умудрялась бежать с той же скоростью, что и он. В знак одобрения Джондалар кивнул ей головой. Прочие охотники тоже не скучали – они пытались окружить одно из животных и отбить его от сородичей. Однако носороги сильно отличаются от стадных животных, для которых отстать от группы означает гибель. Мохнатые носороги – независимые злобные создания, они предпочитают держаться поодиночке или отдельными семьями. Самая характерная их черта – полнейшая непредсказуемость поведения. Охотнику на носорогов следует держать ухо востро.

Охотники избрали своей жертвой молодого носорога, бежавшего последним. Однако животное это двигалось с прежней скоростью и в прежнем направлении, совершенно не обращая внимания на истошные крики охотников. Джетамио сорвала с головы капюшон и замахала им в воздухе, и это почему-то озадачило носорога. Он повернул голову и заметно замедлил шаг.

Загонщики мгновенно взяли его в кольцо. Охотники, вооруженные тяжелыми копьями, стояли впереди, те, у кого в руках были только легкие дротики, находились чуть поодаль, готовые в любой момент прийти на помощь своим товарищам. Носорог остановился, словно забыв о том, что прочие его сородичи продолжают свой путь на север. Немного помедлив, он грозно наклонил голову и стал наступать на продолжавшую размахивать своим капюшоном Джетамио – сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Джондалар поспешил к ней, то же самое сделал и Доландо.

В тот же момент рослый юноша, в котором Джондалар признал человека, стоявшего в лодке, бросился в сторону животного, подобно Джетамио размахивая на ходу своим капюшоном. Сбитый с толку носорог тут же оставил молодую женщину и понесся вслед за юношей. Через несколько секунд его вниманием завладел еще один охотник, размахивавший накидкой. Мохнатый носорог вновь остановился, раздумывая, за кем последовать на сей раз. Он решил предпочесть ближайшую цель, но уже в следующий момент прямо перед ним появился еще один размахивавший шкурой охотник. Носорог гневно засопел, забил по земле своими страшными ножищами и помчался за ним.

Почувствовав, что он не может состязаться с разъяренным животным в скорости, юноша из речного племени резко взял в сторону. Животное уже начинало уставать от погони за охотниками, сновавшими взад-вперед. Когда же прямо перед его мордой возник еще один человек, размахивавший шкурой, носорог остановился и, грозно зарычав, опустил морду так низко, что его рог коснулся земли. Теперь его вниманием завладело маленькое прихрамывающее существо.

Джондалар бросился вперед, высоко занеся над головой свое увесистое копье. Доландо и несколько других охотников приближались к носорогу с другой стороны. Продолжая размахивать накидкой, Джетамио стала осторожно приближаться к разъяренному зверю. Оставалось надеяться на то, что носорог действительно выбился из сил.

Внимание всех охотников было приковано к носорогу и маленькой Джетамио. Заметив краем глаза какое-то движение, Джондалар посмотрел на север и тут же, отпрянув назад, вскричал:

– Смотрите! Там носорог!

Увы, охотники не обращали внимания на его крики, ибо не понимали слов его языка. А с севера на них неслась огромная разъяренная самка носорога.

– Джетамио! Джетамио! Север! – закричал он вновь, указывая своим копьем в этом направлении.

Она посмотрела на север и криком предупредила молодого мужчину о приближающейся опасности. Охотники бросились навстречу огромной самке носорога, мгновенно забыв о детеныше. А тот – то ли успев отдохнуть, то ли вдохновившись присутствием заботливой самки – неожиданно воспрянул духом и вновь набросился на девушку, размахивавшую шкурой перед его мордой.

Джетамио спасло то, что она находилась прямо перед носорогом: он не успел набрать скорость. Его гневный храп привлек внимание отважной женщины. Она резко отпрянула назад, увернувшись от страшного рога, и побежала вслед за ним.

Носорог замедлил шаг, отыскивая взглядом исчезнувшую цель. Этим-то и воспользовался высокий мужчина. Приблизившись в два прыжка, Джондалар перекрыл видимость сбитому с толку животному. Не в силах сориентироваться, носорог затоптался на месте. А затем было уже слишком поздно – Джондалар с силой вонзил свое тяжелое копье в самое уязвимое место – в глазницу, дойдя до мозга. В тот же миг молодая женщина метнулась к другому боку носорога и вонзила копье во второй его глаз. Животное замерло, как будто в удивлении, сделало несколько неверных шагов, опустилось на колени и, наконец, рухнуло наземь.

Раздался предупредительный крик. Охотники подняли глаза и бросились в разные стороны. На них неслась взрослая самка носорога. Однако, подбежав к телу молодого носорога, из глазниц которого торчали копья, она неожиданно остановилась и, поддев его рогом, попробовала поставить на ноги. Это у нее не вышло, и тогда она закрутила головой, топчась на одном месте. Охотники пытались отвлечь ее, громко крича и размахивая шкурами, однако она не обращала на них внимания. Сейчас для нее существовал только ее мертвый детеныш. Она еще раз попыталась поддеть его рогом, но уже в следующее мгновение, повинуясь более глубокому инстинкту, вновь затрусила в северном направлении.

– Да, Тонолан, она была совсем рядом… Ну а потом эта самка решила, что ей пора отправляться на север, – вот и все.

– Ты думаешь, скоро пойдет снег? – спросил Тонолан, посмотрев на своего взволнованного брата.

Джондалар утвердительно кивнул.

– Но я не знаю, как сказать об этом Доландо. В небе ни тучки… Да и языка их я не знаю.

– Я чувствую запах снега уже несколько дней. Представляю, какой разразится буран…

Джондалар чувствовал, что температура продолжает падать. Утром следующего дня, выйдя из палатки, он обнаружил на оставленной возле костра чашке с чаем тонкую корку льда. Он вновь попытался предупредить своих новых знакомых о приближении ненастья, но они не вняли ему и на сей раз. Джондалар то и дело тревожно поглядывал на небо, находя все новые и новые признаки скорой перемены погоды. Синяя чаша небес постепенно заполнялась серыми тучами, выползавшими из-за гор. От их вида у Джондалара начинало стынуть сердце.

Вскоре их благодетели приступили к сборам. Заметив это, Джондалар поспешил собрать палатку и упаковать обе укладки. Его решимость покинуть стоянку как можно быстрее вызвала у Доландо одобрительную улыбку. Он отправился к реке и вернулся оттуда уже с иным настроением. Доландо продолжал улыбаться, но во взгляде его сквозили крайняя озабоченность и тревога. Река разбушевалась так, что на ее серые шумливые воды нельзя было смотреть без содрогания.

Выражение лиц других людей, складывавших свои вещи возле мерзлого костяка носорога, оставалось достаточно бесстрастным. О каком-то энтузиазме или радости не приходилось и говорить. Джондалар и сам испытывал известную тревогу. Им нужно было как можно быстрее добраться до надежного укрытия, но вот каким образом… Он не знал, сможет ли Тонолан перенести такую переправу.

Джондалар молча наблюдал за тем, как собираются иноплеменники. Им нельзя было отказать в сноровке и расторопности. Он же стоял в сторонке, прекрасно понимая, что любые его попытки содействовать их сборам обернутся не помощью, но помехой. Он уже научился отличать по некоторым деталям одежды представителей двух племен – Рамудои и Шамудои. Шамудои разбивали свои палатки на берегу, Рамудои же предпочитали ночевать в лодке. Внешне же они походили друг на друга как две капли воды. Говорили они на одном языке, ели одну пищу, работали сообща и при этом умудрялись обходиться без формальностей, которые обычно затрудняют общение представителей разных племен. Впрочем, Джондалар заметил, что на берегу роль старшего обычно достается Доландо, в то время как на борту лодки ее исполняет кто-то из племени Рамудои.

Целитель покинул палатку. За ним следовали двое мужчин, которые несли на импровизированных носилках Тонолана. Два ствола ольхи, срубленные в рощице на вершине холма, в нескольких местах были связаны между собой веревками, взятыми на лодке. На этих-то веревках и возлежал раненый. Заметив, что Рошарио складывает большую круглую палатку, Джондалар поспешил ей на помощь. Предстоящая переправа страшила и ее – она нервно посматривала то на небо, то на реку.

– Тучи-то снежные, – заметил Тонолан, когда его брат поравнялся с носилками. – Жаль, гор не видно – должно быть, на севере снег уже выпал. Впрочем, тебе сейчас виднее…

Джондалар посмотрел на тяжелые тучи, наползавшие на небо. Выражение его лица стало едва ли не таким же мрачным, как сами эти тучи, но он тут же постарался придать лицу беззаботное выражение, желая скрыть свои опасения.

– Поэтому ты и на ноги вставать не хочешь? – попытался пошутить Джондалар.

Они подошли к полузатопленной коряге. Джондалар уступил дорогу мужчинам из речного племени, которые несли его брата. Они легко спустились к воде по скользкому, неустойчивому бревну и так же легко взошли на борт лодки по еще менее устойчивому трапу. Только теперь до него дошло, почему они запретили Тонолану сходить с носилок. С трудом сохраняя равновесие, Джондалар проделал тот же путь, после чего стал относиться к речным людям с еще большим уважением.

Рошарио и Шамуд разобрали большую палатку и передали людям племени Рамудои перетянутые веревкой шесты и шкуры, сами же поспешили в лодку. С серых, затянутых тучами небес посыпал снежок. Река с каждой минутой становилась все грязнее и неистовее – чувствовалось, что в ее верховьях выпало большое количество осадков.

Лодку сильно качало. Джондалар подошел к узким сходням и подал руку взбиравшейся на борт женщине. Рошарио благодарно посмотрела на чужеземца и приняла его помощь. Не отказался от его помощи и Шамуд – благодарность его была не менее искренней.

На берегу остался один человек. Развязав одну из веревок, он тоже поспешил взобраться на борт лодки. Трап тут же был убран.

Теперь лодку удерживали вторая веревка и длинные весла гребцов. Стоило одному из гребцов сдернуть и эту веревку, как лодка тут же оказалась во власти разбушевавшейся стихии. Лодку понесло по течению, и она заплясала на волнах так, что Джондалар, испуганно схватившись за ее борт, решил, что она вот-вот либо развалится, либо пойдет ко дну.

Буря все приближалась. Кружащихся в воздухе снежинок стало заметно меньше. Река несла массу самых разных предметов. Здесь были разбухшие от воды тяжелые бревна, выдранные с корнем кусты, раздувшиеся трупы животных и даже огромная ледяная глыба. Любое столкновение могло обернуться для людей гибелью. Джондалар окинул взглядом постепенно удалявшийся берег. Его вниманием завладел холмик, поросший ольшаником. Он увидел на вершине одного из деревьев трепещущую на ветру шкуру. В тот же миг ее сорвало сильным порывом ветра и понесло к реке. Джондалар неожиданно узнал в ней свою летнюю рубаху. Выходит, она так и развевалась на ветру все это время? Рубаха тем временем упала в реку и, быстро пропитавшись водой, пошла ко дну.

Тонолан, которого положили вдоль одного из бортов, заметно побледнел. Ему было разом и больно, и страшно, однако он, как и прежде, с улыбкой смотрел на сидевшую возле него Джетамио. Джондалар нахмурился – ему вспомнились его недавние мучения и страхи. Ему вспомнилась и та радость, которую он испытал при виде приближающейся к нему лодки. И все-таки как они узнали о том, что на другом берегу находятся люди? И тут его осенило. Они могли увидеть трепещущую на ветру окровавленную рубаху! Но почему они решили взять с собой Шамуда?

Лодка легко плясала на волнах. Пораженный ее устойчивостью, Джондалар стал с интересом осматриваться по сторонам, пытаясь понять ее устройство. Днище лодки было сделано из цельного куска дерева, точнее, из огромного, выдолбленного изнутри ствола, расширявшегося в ее срединной части. Наращенные на него борта соединялись на ее носу. Вдоль обоих бортов имелся ряд подпорок, между которыми размещались скамьи гребцов.

Взгляд Джондалара упал на дерево, находившееся перед самым носом лодки. И тут его сердце замерло. В перепутанных ветвях он увидел потемневшую от крови кожаную летнюю рубаху.

Глава 9

– Уинни! Не будь такой жадной! – предупредила Эйла, глядя, как золотистая кобылка допивает остатки воды. – Если ты выпьешь все, мне опять придется растапливать лед.

Кобылка фыркнула, потрясла головой и вновь сунула морду в деревянную миску. Эйла рассмеялась.

– Ладно, если уж тебе так хочется пить, я схожу за льдом. Пойдешь со мной?

Общение с лошадкой стало для Эйлы чем-то привычным. Порой это были мысленные образы, часто – выразительный язык жестов, поз и мимики, к которому молодая женщина привыкла за время своей жизни в Клане. Сильнее всего молодое животное реагировало на звук, и потому Эйла все чаще и чаще общалась с ней вслух. В отличие от прочих членов Клана она легко произносила множество самых разных звуков и даже могла менять их интонацию. Ее сын унаследовал от нее эту необычную способность. Порой они играли, пытаясь повторять друг за другом всевозможные бессмысленные звуки и звукосочетания, впрочем, иные из них со временем стали обретать определенное значение. При общении с лошадью она стремилась к еще более сложным их комбинациям. Она пыталась подражать голосам животных, изобретала новые бессмысленные словечки из известных ей звукосочетаний, в том числе и тех, которые возникли во время ее игр с сыном. Здесь ее звуковые упражнения никого не раздражали, и потому словарь ее стремительно расширялся. Впрочем, язык этот был понятен только ей и – с существенными оговорками – ее кобылке.

Эйла облачилась в меховые чулки, лошадиную шкуру и накидку из меха росомахи, после чего натянула рукава. Просунув руку в прорезь, она заткнула за пояс свою пращу и повесила на плечо корзину. После этого она подобрала с земли ледоруб – длинную кость передней ноги лошади со спиральным отверстием, через которое Эйла высосала из нее костный мозг, и заостренным от постоянного трения о камень концом – и отправилась в путь.

– Идем, идем, Уинни! – позвала она лошадку и отодвинула в сторону тяжелую шкуру зубра. Прежде эта шкура служила ей палаткой, теперь же она повесила ее на шесты, врытые в землю перед самым входом в пещеру, чтобы защитить себя от ветра.

Кобылка стала спускаться вслед за Эйлой по крутой протоптанной тропке. Чем ниже они спускались, тем сильнее и злее становился ветер. Эйла вышла на лед и принялась работать ледорубом.

– Нет, Уинни, топить воду из снега куда проще, – заметила она, складывая куски льда в корзину. Сверху она положила несколько сухих коряг, радуясь тому, что у нее нет проблем с дровами и она может не только греться, но и топить лед. – Зимы здесь сухие и холодные, Уинни… Хочешь верь, хочешь нет, но мне не хватает снега. У нас его знаешь сколько! А здесь, наверное, все ветром сдувает.

Она бросила дрова возле очага и уложила куски льда в чашу, которую она поставила рядом с костром, чтобы лед начал таять еще до того, как она сбросит его в мех, предназначенный для готовки (следовало налить туда какое-то количество воды, в противном случае он мог прогореть). После этого она обвела взглядом свою уютную пещеру. В предыдущие дни она начала сразу несколько дел и теперь пыталась решить, чем следует заняться в первую очередь. Ее взгляд упал на сделанные накануне дротики.

«Может, мне следует отправиться на охоту? – подумала она. – Давненько я не бывала в степи… Впрочем, брать их с собой не имеет смысла. – Она нахмурилась. – Для того чтобы ими воспользоваться, нужно подойти к жертве на достаточно близкое расстояние… Уж лучше я возьму свою пращу и немного прогуляюсь…»

Она наполнила складку своей накидки круглыми голышами, принесенными в пещеру на тот случай, если сюда вновь надумают пожаловать гиены, подбросила дров в костер и вышла наружу.

Уинни хотела было последовать за Эйлой, но для нее этот склон оказался слишком крут. Кобылка жалобно заржала.

– Не бойся, Уинни. Я скоро вернусь. Ничего страшного с тобой не случится.

Когда она выбралась наверх, ветер чуть не сорвал с нее капюшон. Она поспешила потуже затянуть его ремни, отошла подальше от края откоса и осмотрелась. Если летом выгоревшая, выжженная степь представлялась ей безжизненной, то что можно было сказать о ней сейчас? Повсюду, насколько хватало глаз, стелилась мертвая мерзлая пустыня. Сильный ветер то выводил монотонную песнь, то отчаянно завывал, то тихо постанывал. Коричневато-серая земля казалась совершенно голой. Ветер взметал сухую снежную крошку, неведомо как скопившуюся в ложбинах, и уносил ее за собой.

Снежинки кололи и обжигали ее лицо так, словно это был песок, принесенный свирепым ветром. Эйла опустила капюшон еще ниже и, склонив голову, пошла против ветра, дувшего с северо-востока, ступая по сухой ломкой траве. Нос ее стало пощипывать, горло же мгновенно пересохло и запершило. Неожиданно сильный порыв ветра застал ее врасплох. У нее перехватило дыхание. Эйла принялась ловить ртом воздух и тут же закашлялась и сплюнула. Плевок ее застыл на лету и упал на землю твердой ледышкой.

«Зачем я пришла сюда? – подумала она. – Не знала, что будет так холодно… Нет, уж лучше я вернусь назад…»

Она повернулась спиной к ветру и остолбенела, мгновенно забыв о стуже. По лощине брело небольшое стадо мамонтов, исполинских животных с темной красновато-коричневой шерстью и длинными изогнутыми бивнями. Эти студеные пустынные земли были их домом; питались же они сухими грубыми травами, становившимися на морозе хрупкими, словно лед. Однако адаптация к столь суровым условиям дорого обошлась этим гигантам – теперь они могли существовать лишь здесь. Их дни были сочтены, ибо они могли жить только рядом с ледником.

Эйла зачарованно смотрела на мамонтов, пока они не скрылись во вьюжной мутной дымке, и поспешила к своей укромной долине, заранее радуясь, что там безветренно. «Что бы я сейчас делала, не найди я этого прибежища?» – думала она, спускаясь к узкому выступу перед входом в ее пещеру. Оказавшись там, она потрепала кобылку по холке и окинула взором долину. Снега здесь было немногим больше, чем наверху, в степи, так же сухо и холодно, как и там…

И все-таки в долине не чувствовалось ветра. К тому же здесь была пещера. Не будь пещеры, шкур и огня, Эйла не смогла бы пережить эту зиму. Ветер донес до нее волчье завывание и лай дхола. Далеко внизу по промерзшей насквозь реке бродил песец. Когда он останавливался или замирал в охотничьей стойке, Эйла тут же теряла его из виду, ибо шерсть зверька сливалась со снегом. Она заметила какое-то движение в дальнем конце долины и, присмотревшись получше, увидела пещерного льва. Его роскошная шкура была необычайно светлой, почти белой. Четвероногие хищники быстро адаптируются к среде, где обитает их добыча, в то время как Эйла и ей подобные не столько приспосабливаются, сколько приспосабливают оную среду к себе.

Эйла вздрогнула, услышав доносившийся откуда-то сверху знакомый кашляющий лай. Она подняла глаза и увидела стоявшую возле самой вершины гребня гиену. Она поежилась и протянула руку к праще, но хищник тут же поспешил к гребню и скрылся. Уинни подошла к Эйле и ткнулась мордой ей в руку. Эйла поплотнее запахнулась в лошадиную шкуру, обняла Уинни за шею и направилась к пещере.

Эйла лежала на своем ложе, глядя на знакомые своды пещеры, и гадала, что могло ее разбудить. Она подняла голову и посмотрела в направлении Уинни. Глаза лошадки тоже были открыты, однако тревоги в ее взгляде Эйла не заметила. И все-таки что-то изменилось.

Она вновь закуталась в шкуры, не желая терять ни толики тепла, и стала разглядывать пещеру. Свет проникал сюда через отдушину у входа. Вдоль стены за сушилкой лежали законченные изделия, рядом с ними заготовки, над которыми еще предстояло немало поработать. Внезапно она ощутила голод и перевела взгляд на сушилку. Там рядом с травами и кореньями висело несколько небольших светлых колбасок из кишок, начиненных лошадиным жиром.

Она стала подумывать о завтраке. Из вяленого мяса можно сварить бульон и добавить в него чуть-чуть жира, приправ и кореньев. Потом можно взять немного зерна и сушеной смородины… Эйла выбралась из-под шкуры, надела меховые чулки и накидку, на которую она набросила лежавшую на ложе шкуру рыси, все еще хранившую тепло ее тела, и поспешила к выходу из пещеры, испытывая непреодолимое желание облегчиться. Она отодвинула в сторону тяжелую шкуру зубра и тут же застыла, пораженная открывшейся ее взору картиной.

Выступ был покрыт толстым слоем снега, смягчившего ломаные резкие линии. Он блестел так, что при взгляде на него начинало резать в глазах. На синем небе не было ни облачка. Но более всего Эйлу поразило другое обстоятельство. Воздух был совершенно недвижен. Ветер стих.

Долина находилась в той зоне, где более влажные континентальные степи сменялись сухими лессовыми почвами, и испытывала влияние обоих климатов. Сейчас погода определялась влиянием юга. Эйле невольно вспомнилась родная пещера. Там тоже бывали такие снегопады…

– Уинни! – воскликнула она. – Иди сюда! Снег выпал! Смотри, сколько здесь снега!

Тут она вспомнила о причине, заставившей ее покинуть пещеру, и поспешила к дальнему краю выступа, оставляя за собой глубокие следы. Вернувшись ко входу в пещеру, она нашла кобылку, осторожно трогавшую копытом бесплотный белый покров. Она опустила морду к земле и громко захрапела. После этого она посмотрела на Эйлу и жалобно заржала.

– Брось, Уинни. Бояться тут нечего.

Лошадка никогда не видела столько снега, к тому же такого мягкого и нежного, как сейчас. Колючая снежная крупка, несомая ветром, и плотный слежавшийся наст – вот все, что она знала о снеге доныне. Она сделала осторожный шажок и, увидев, что копыто ее утонуло в снегу, тревожно заржала, прося Эйлу о помощи. Эйла помогла животному выйти из пещеры, и вскоре природное любопытство и игривость взяли верх над страхом, и оно принялось резвиться так, что Эйла не смогла удержаться от смеха. Она была одета слишком легко и потому поспешила вернуться в пещеру.

– Нужно заварить чай и приготовить какую-нибудь еду. Плохо, что вода кончается. Опять придется лед колоть… – Она расхохоталась: – Нет! Я больше не буду колоть речной лед! Я наберу снега! Что, Уинни, хочешь кашки?

Позавтракав, Эйла тепло оделась и вновь покинула свою пещеру. Стояла удивительная тишь, однако более всего Эйлу радовало обилие снега, вызывавшее в ее памяти образ родной пещеры. Она набила снегом несколько корзин и чашек и поставила их возле костра. Это было настолько проще колки льда, что она решила использовать часть воды для умывания. У себя дома она всегда умывалась талой водой и отказалась от этой привычки единственно потому, что не могла наколоть достаточно льда. Умывание стало непозволительной роскошью.

Эйла взяла несколько коряг, лежавших у задней стены пещеры, и бросила их в огонь, потом вышла наружу и стала счищать снег с дров, лежавших возле входа в пещеру. Часть этих дров она внесла внутрь.

«Если бы воду можно было запасать так же, как дрова, – подумала она, глядя на корзины и чаши, в которых лежал тающий снег. – Кто знает, сколько это продлится… Ветер может подуть в любую минуту…» Она вышла из пещеры за новой охапкой дров, захватив с собой чашу, в которую она собиралась сбрасывать лежавший на дровах снег. Когда та наполнилась, Эйла перевернула ее – выпал ком спрессованного снега, сохранивший форму чаши. «Интересное дело… Почему бы мне не запасти таким образом снег? Я могу сложить комья так же, как укладывала дрова…»

Идея эта чрезвычайно вдохновила Эйлу. Вскоре она собрала едва ли не весь лежавший на выступе снег и сложила большие снежные комья возле входа в пещеру. После этого она принялась собирать его с тропки, ведущей к реке. Едва она очистила ее от снега, Уинни тут же поспешила вниз. Щеки Эйлы разрумянились, глаза наполнились радостным блеском. Возле ее пещеры выросла уже целая снежная гора. Ей осталось собрать снег с дальнего края каменного карниза. К нему-то она и направилась. Посмотрев сверху на долину, она рассмеялась – Уинни медленно брела по заснеженному лугу, смешно выбрасывая вязнущие в снегу ноги.

Когда Эйла оглянулась на пещеру, на лице ее вновь заиграла улыбка. Возникла еще одна неожиданная идея. С ее стороны снежная гора, состоявшая из отдельных комьев одинаковой формы и размера, походила на человеческое лицо. Набрав новую порцию снега, она уложила ее так, чтобы подчеркнуть и усилить это сходство.

«Будь снежный нос немного покрупнее, этот человек походил бы на Брана», – подумала Эйла и тут же занялась лепкой. Вскоре нос заметно вырос, под ним же появилась глубокая выемка, сделанная руками Эйлы. Отступив в сторону, она оценивающе посмотрела на творение своих рук.

В глазах ее появился озорной блеск.

– Привет, Бран! – воскликнула она радостно, но тут же осеклась. Настоящему Брану явно не понравилось бы то, что она называет его именем снежную кучу. Имена и вообще слова – не такая простая вещь, чтобы играть с ними как заблагорассудится. И все-таки снежный истукан очень походил на Брана. Эйла тихонько захихикала. «Может, мне следует вести себя более вежливо? Женщина не может разговаривать с вождем как с равным. Кто она, и кто он… Наверное, я должна выказать ему свое послушание…»

Она уселась перед снежной грудой, скромно потупив глаза. Так должны были поступать все женщины Клана, желавшие обратиться к тому или иному мужчине.

Эта игра чрезвычайно забавляла Эйлу. Она продолжала сидеть, повесив голову, в ожидании того, что ее похлопают по плечу, дозволяя тем самым обратиться к мужчине. Установившаяся тишина внезапно показалась ей зловещей, камень, на котором она сидела, был твердым и холодным как лед. Она вела себя на редкость глупо. Снежный двойник Брана не мог похлопать ее по плечу, этого не стал бы делать и сам Бран, как это и было в тот последний раз, когда она сидела у его ног. Ее прокляли, пусть и несправедливо, но прокляли. Она хотела только одного: попросить старого вождя защитить ее сына от гнева Бруда. Но Бран отвернулся от нее. Она обратилась к нему слишком поздно – ее уже считали мертвой. Веселое настроение моментально покинуло Эйлу. Она поднялась на ноги и вновь уставилась на снежную скульптуру, сделанную ее руками.

– Ты не Бран! – злобно зажестикулировала она и принялась сбивать только что вылепленные формы. Она чувствовала, как в ее сердце вскипает гнев. – Не Бран! Не Бран! – Она рушила снежного истукана руками и ногами, пытаясь лишить его какого-либо сходства с человеческим лицом. – Я уже никогда не встречусь с Браном! И Дарка я тоже не увижу! Никого не увижу! Я теперь одна… – С ее уст слетел жалобный стон. – Почему, почему я осталась одна?

Она рухнула на колени и упала лицом в снег, чувствуя, как застывают на лице слезинки. Лицо ее совершенно онемело от холода, но именно этого и хотела Эйла. Ей хотелось зарыться в снег и превратиться в кусок льда, для которого не существует ни боли, ни гнева, ни уныния. Ее стала бить дрожь. Она прикрыла глаза, пытаясь не обращать внимания на холод, от которого уже начинали коченеть ее члены.

Внезапно ее лица коснулось что-то теплое и влажное. Она услышала нежное ржание. Эйла не шевелилась, но кобылка вновь ткнулась в ее лицо. Эйла открыла глаза и увидела над собой большие темные глаза и вытянутую морду степной лошадки. Она обняла кобылку за шею и прижалась лицом к ее мягкой шкуре. Когда Эйла отпустила лошадку, та вновь тихонько заржала.

– Ты хочешь, чтобы я встала, да, Уинни?

Лошадка закивала головой. Молодой женщине хотелось верить, что та ее понимает. Эйлу всегда отличала необычайно развитая воля, которая и позволила ей выжить. Да, конечно, в Клане любили ее, и все-таки она всегда оставалась страшно одинокой. Эйла сильно отличалась от них. Любовь к другим людям была важнейшей стороной ее натуры. Их потребность в ней – Айзы, когда она начала болеть, Креба, когда он состарился, – придавала смысл ее жизни.

– Ладно, ты, наверное, права. Пора подниматься. Ты ведь не сможешь без меня, Уинни, правда? Что-то я замерзла… Надо бы надеть на себя что-нибудь теплое. А потом я сварю тебе кашку. Ты ведь хочешь, правда?

Эйла наблюдала за парочкой песцов, дравшихся из-за самки, стоявшей поодаль. Резкий характерный запах самцов доходил даже до каменного карниза. «Зимой они куда красивее… Летом они бурые и блеклые. О белом мехе следует думать зимой…» Впрочем, она так и не пошла за своей пращой. Тем временем один из самцов одолел соперника и поспешил к самке, приветствовавшей его хриплым воем.

«Выходит, ей это нравится… А вот мне – нисколько. Даже если потом ничего не болит. И почему я не такая, как все? Может быть, во всем виноват Бруд? Хотя разве это имеет какое-то значение? Интересно, нравится ли лисице этот самец? Может, ей все равно? Убегать-то она от него не убегает…»

Эйла любила наблюдать за плотоядными животными. Она могла целыми днями следить за животными, на которых ей дозволял охотиться ее тотем, узнавая их повадки и излюбленные места обитания. Мужчины Клана предпочитали ходить на травоядных животных, мясом которых питались члены племени; они умели охотиться и на хищников, ценившихся из-за своего теплого меха, однако такая охота никогда не вызывала у них особого энтузиазма. Соответственно в отличие от Эйлы они не чувствовали никакой связи с ними.