Текст книги "Человек-Паук. Майлз Моралес"
Автор книги: Джейсон Рейнольдс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)
Мистер Чемберлен.
– Идем, – сказал отец. Парень замялся, развернувшись, но не отрывая глаз от кошки. Мистер Чемберлен. Майлз еще раз оглянулся через плечо, неохотно следуя за отцом. Мозг обжигали мысли. А точнее, всего одна: это мистер Чемберлен. Он не знал, что именно это означает, но был уверен, что с его учителем истории что-то не так – кроме того, что Чемберлен был придурком. Но Майлз многого еще не мог понять. Например, какая связь между Чемберленом и Ником? И при чем здесь вообще сам Майлз?
– Ну, что ж... ты в порядке? – спросил отец, когда наконец они сделали пять шагов, – если предположить, что Майлз шел. Он, скорее, неуклюже плелся. Совсем не как Человек-Паук.
– Ага. Да, – Майлз попытался собраться с мыслями. Он засунул руки в большой карман толстовки и, не сумев удержаться, еще раз оглянулся на кошку. Она пропала.
– По тебе не скажешь. Хочешь о чем-то поговорить? Например, о том, что произошло сегодня?
Майлз сглотнул комок, застрявший в горле, и повернулся к отцу.
– Ты... кхм... веришь мне? – это тревожило его больше всего. Одно дело, когда тебя обвиняет декан, другое – потерять доверие родных. – Или ты думаешь, что я действительно украл эту фигню из магазина?
Отец Майлза вздохнул.
– Конечно, я верю тебе, сын.
– А она? – спросил Майлз.
– Кто? Твоя мама? – отец Майлза засунул руки в карманы. – Она просто волнуется за тебя. Посмотри на это нашими глазами. Наш сын, которого мы знаем всю жизнь, который никогда не попадал в неприятности, получает на прошлой неделе отстранение от занятий за, по сути, прогул урока. А потом, стоит ему вернуться в школу, теряет работу из-за кражи. Я, конечно, не верю, что украл ты, но ты сказал, что оставил магазин, чтобы пойти на открытый микрофон. Мой сын, фанат точных наук, оставляет работу ради чего? Пения? Рэпа? Поэзии? Пойми, как это выглядит со стороны. Похоже, что ты сбился с пути, Майлз. Так что вполне объяснимо, что мама напугана. Ей страшно, что ты станешь как...
– Дядя Аарон.
– Да, как дядя Аарон. Черт, никогда бы не подумал, что мой брат станет темой для постельных разговоров с женой, но что-то мне подсказывает, что именно это меня сегодня и ждет, – отец Майлза остановился, взял сына за плечо и посмотрел ему в глаза. – Слушай, просто скажи мне, что все хорошо.
– Все хорошо.
– Тогда объясни, почему ты оставил магазин. Только честно.
– Я же сказал, – Майлз продолжил идти. Отец пошел за ним. – Я был на открытом микрофоне.
– Ты был на открытом микрофоне, – отец кивнул, сбоку глядя на Майлза. – Зачем?
– Чтобы получить дополнительные баллы на зачете.
– А, ну ладно, – отец снова кивнул, и между ними повис воздушный шар, наполненный неловким молчанием. Наконец он лопнул. – Ну... и как ее зовут?
– Кого?
– Ту, что заставила тебя таскаться по открытым микрофонам, сынок. Слушай, я верю, что ты пошел туда ради дополнительных баллов, но что-то мне подсказывает: это не единственная причина. Ты ведь знаешь, что я когда-то тоже был подростком, правда? Кто-то вскружил тебе голову, если только ты, конечно, не собираешься стать вторым Лэнгстоном Хьюзом, а я об этом ничего не знаю, – Майлз посмотрел на отца, тот изо всех сил старался, чтобы усмешка не переросла в улыбку. – Так... как ее зовут?
Майлз покачал головой.
– Алисия.
Отец тихо усмехнулся.
– И она знает, что нравится тебе?
– Не знаю. Раньше думал, что знает, но теперь не уверен. У нас с ней два общих предмета, но каждый раз, когда я пытаюсь с ней заговорить, меня начинает тошнить. Сначала я думал, что дело в моем дурацком паучьем чутье. Может, конечно, дело и в нем, но...
– Но ты думаешь, это что-то другое. Ба-а– а-бочки, – отец пропел это глупым оперным голосом, помахал руками в воздухе, словно дирижируя оркестром, и случайно наткнулся на сына.
– Неважно, – Майлз отстранился. – Так или иначе я пошел на открытый микрофон в том числе, чтобы передать ей стихотворение, которое написал.
– То есть ты правда написал для этой девочки стихотворение?
– Ага.
– Ух ты. Должно быть, это действительно бабочки. И что она сказала, когда ты отдал его ей?
– Я не успел. Только я собрался это сделать, как она попросила меня прочитать его перед всеми. И я запаниковал.
– Что ж, счастлив сообщить, что ты унаследовал эту черту от своего покорного слуги, отец Майлза ткнул себя в грудь. – Твой дядя уверенно вел себя с женщинами. Но не я. Ты когда-нибудь слышал историю о том, как мы с твоей мамой познакомились?
– Ага, мама говорила, вы встретились на вечеринке, и ты был очень обходительным.
– Это она так сказала из вежливости. Но все было по-другому. Дело было на вечеринке в честь Суперкубка, которую мы с Аароном устроили в нашей дерьмовой маленькой квартирке на Лафайет-авеню. Твоя мама пришла тогда с кузеном, который был нашим корешем. Ей, конечно, там было не место. Девочка-католичка из Бронкса, которая не имела с нами ничего общего. Но как только она вошла... боже, я влюбился. Остаток вечера я места себе не находил. Я уже, наверное, даже и не вспомню, кто играл за Суперкубок. Я все пытался найти повод, чтобы завязать разговор. Но когда я говорю, что нервничал... я действительно нервничал. Единственное, что пришло мне в голову, так это вести себя, как подобает хорошему хозяину: приносить всем напитки, чипсы, сальсу[16]16
Сальса – традиционный соус мексиканской кухни, также есть танец с подобным названием.
[Закрыть] и все в таком духе.
На углу улицы Майлз с отцом на секунду остановились, чтобы убедиться в отсутствии машин, прежде чем перейти дорогу.
– И вот, первым делом я налил ей выпить. Шампанского? – отец Майлза сделал вид, что откупоривает бутылку. – Она поблагодарила меня и слегка улыбнулась. Тогда я спросил, не хочет ли она чипсов и сальсы. Hors d’oeuvres?[17]17
Закуски (фр.).
[Закрыть] Правда, тогда я произнес нечто, больше похожее на «хор дур». Она согласилась, снова засмеявшись, что всегда хороший знак. Так что я пошел в другой конец комнаты и взял огромную миску с сальсой. Пробираясь через толпу прямо в сторону Рио, я запнулся о кофейный столик и потерял равновесие, – он покрутил в воздухе руками, словно жонглируя невидимыми шарами. – Представляешь, что произошло?
– Не может быть.
– Миска полетела прямо на нее, – они шли через парк. Этот путь был короче. Какой-то мужик лежал на скамейке. Другой резко остановился посреди аллеи и стал проверять карманы в поисках чего-то, что он определенно забыл. Группа подростков подшучивала друг над другом. – Полная миска сальсы, – подтвердил отец Майлза.
– И что она сделала?
– Майлз, ты слышал, что я сказал? Я сказал, что вылил на нее целую миску сальсы. Конечно, она была вне себя.
– Но тогда... я имею в виду... как вы оказались вместе?
– А, да это неважно. Важно то, что я думаю, мы не были бы вместе, если бы я не пролил на нее сальсу, – он положил руки на голову, переплетя пальцы. – Так что стихотворение, которое ты написал, – это твоя сальса. Ты должен пролить его на нее, понимаешь?
– В смысле прочитать его ей?
– Именно. Пролей сальсу, сынок, – отец Майлза самоуверенно улыбнулся, наслаждаясь моментом разговора с сыном.
Они уже подошли к выходу из парка и теперь стояли перед ступеньками, ведущими к станции. Майлз опустил плечи.
– А дядя Аарон?
– Что дядя Аарон? – отец Майлза вдруг снова посерьезнел, весь напрягся, прищурился.
– Ну, как он завоевывал девчонок?
Отец Майлза провел ладонью по губам, словно стирая с них секрет, пока его никто не услышал.
– Да я особо не в курсе. Но у него получалось, и получалось хорошо, – он закусил нижнюю губу, качнул головой. Затем он потянулся к заднему карману, вынул из него сложенный лист бумаги и с хлопком положил его на ладонь другой руки. – Думаю, более подходящего момента, чем сейчас, не предвидится, – раздраженно сказал он и протянул бумагу Майлзу.
Майлз развернул ее и тут же узнал почерк, Карандаш и прописные буквы.
ДОРОГОЙ МИСТЕР ДЭВИС,
МЕНЯ ЗОВУТ ОСТИН. МНЕ ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ, И Я ПИШУ ВАМ ИЗ КОЛОНИИ ДЛЯ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ. МНЕ РАССКАЗАЛА О ВАС БАБУШКА. ОНА ЗНАЕТ ВАШЕ ИМЯ И ДУМАЮ, НАШЛА АДРЕС В ИНТЕРНЕТЕ’ НАДЕЮСЬ, ВЫ НЕ ВОЗРАЖАЕТЕ. ОНА РАССКАЗАЛА МНЕ О ВАС И СКАЗАЛА, ЧТО Я ДОЛЖЕН ПОПЫТАТЬСЯ ПОЗНАКОМИТЬСЯ И СО ВТОРОЙ ЧАСТЬЮ СЕМЬИ. МОЕЕО ОТЦА ЗВАЛИ ААРОН. И ЕСЛИ ЭТО ПРАВИЛЬНЫЙ АДРЕС, ТО ВЫ ЕГО БРАТ. ТО ЕСТЬ МОЙ ДЯДЯ. НЕ УВЕРЕН, СЛЫШАЛИ ВЫ КОГДА-НИБУДЬ ОБО МНЕ, ТАК КАК БАБУШКА РАССКАЗАЛА, ЧТО ВЫ С ОТЦОМ ОСОБО НЕ ЛАДИЛИ. ТАК ЧТО, МОЖЕТ, ВЫ И НЕ ЗНАЛИ ОБО МНЕ, А МОЖЕТ, И ЗНАЛИ, НО БЫЛИ СЛИШКОМ РАССЕРЖЕНЫ, ЧТОБЫ ВЫЙТИ НА СВЯЗЬ. Я ВСЕ ПОНИМАЮ. КАК БЫ ТО НИ БЫЛО, УВЕРЕН, ВЫ ЗНАЕТЕ, ЧТО ОТЦА БОЛЬШЕ НЕТ В ЖИВЫХ, И НЕ ЗНАЮ, МОЖЕТ, Я ПЕРЕСТУПАЮ ВСЕ ГРАНИЦЫ, НО Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ВЫ ПРИШЛИ МЕНЯ НАВЕСТИТЬ. МНЕ РАЗРЕШЕНЫ СВИДАНИЯ ПО СУББОТАМ. КО МНЕ НИКТО НЕ ПРИХОДИТ, И БЫЛО БЫ ЗДОРОВО ПОВИДАТЬСЯ С СЕМЬЕЙ, ХОТЬ МЫ ДРУГ ДРУГА И НЕ ЗНАЕМ.
НАДЕЮСЬ, ВЫ ПОЛУЧИТЕ ПИСЬМО.
ОСТИН ДЭВИС
Майлз снова сложил письмо и попытался скрыть свое недоверие, придержать язык.
– Ты знал о нем?
– Разумеется, нет. Мы уже давно не разговаривали с Аароном, а в нашу последнюю встречу я велел ему держаться от тебя подальше.
– То есть ты даже не догадывался, что у него есть ребенок?
– Я узнал об этом только в прошлое воскресенье, когда открыл письмо.
Та бумага, которую его мать держала в руках, когда он вышел из ванной. Из-за которой она вся побелела.
В голове Майлза кружился хоровод, он больше не мог молчать.
– А я знал.
– Ты – что?
– Я знал о нем, – повторил Майлз. – То есть узнал вчера. Он мне тоже прислал письмо.
– Прямо в школу?
– Ага, – Майлз вернул письмо отцу. – Я ничего тебе не сказал, потому что не хотел, чтобы ты разозлился. Но... да.
– Мне это не нравится, сын, – отец Майлза покачал головой, убрал листок обратно в карман и скрестил руки на груди.
– Мы должны с ним встретиться! – выпалил Майлз, и у него затряслись поджилки.
– Ни за что, – бросил отец Майлза. – Слушай, я не знаю... Все не так просто.
– А что мама думает по этому поводу?
Майлз знал, что его мать питает слабость к детям и не может смотреть, как они страдают. Они даже не должны быть членами ее семьи чтобы она за них переживала. Она любила Ганке как родного сына. Поэтому, узнав, что Остин мог оказаться их родственником, она бы обязательно захотела связаться с ним, несмотря на свое отношение к Аарону. Уж это точно.
Отец Майлза шумно выдохнул, раздув щеки.
– Ты же знаешь свою мать. Она говорит, я должен сходить к нему.
– Ну, тогда... почему бы и нет? Сходи. И я пойду с тобой.
– Во-первых, ты мне тут не приказывай, малыш, – холодно сказал отец Майлза. – Ты все еще ходишь по тонкому льду, и твое наказание больше не обсуждается. То, что ты безответственно относишься к работе, не означает, что ты так же можешь относиться ко мне. И это уже не говоря о том, что ты скрыл правду.
– Прости, прости, – Майлз сменил тон. – Но... что ж... раз уж мы заговорили начистоту, ты должен знать, что я написал ему ответ.
– Что ты сделал? – отец Майлза схватился за голову, словно пытаясь сорвать ее с шеи.
– Я должен был это сделать. То есть я просто не смог удержаться. Я просто взял и написал ответ, а сегодня утром бросил его в почтовый ящик.
Отец Майлза отвернулся от сына, затем повернулся к нему снова, потом уставился в небо, словно искал подходящий ответ на наполовину закрытой облаками луне.
– Слушай, я не уверен, что это хорошая идея, Майлз. Мы ведь даже не знаем этого парня.
– Поэтому мы должны пойти и познакомиться с ним.
– И неизвестно, правду ли он говорит.
Майлз посмотрел на отца, а затем раздраженно отвел взгляд в сторону.
– Хорошо, хорошо, – отец поднял руки. – Возможно, парень говорит правду. По сути, у него нет причин нас обманывать.
– Вот именно. И-и-и..?
– И, пожалуйста, садись на поезд и возвращайся в школу.
Отец внезапно показался полностью растерянным. Его телефон зазвонил. Он посмотрел на экран, затем стиснул Майлза в грубых, но любящих объятиях.
– Это твоя мама. Ладно, я пойду домой, и мы еще раз с ней все обсудим.
ГЛАВА 8
Когда Майлз вернулся в общежитие, Ганке сидел за компьютером. На столе рядом с ноутбуком лежала пачка сырных палочек.
– Привет, – сказал Майлз, закрывая за собой дверь.
– Привет, – ответил Ганке, не отрываясь от экрана. Он сунул руку в пачку, достал палочку, кинул ее в рот и облизал с пальцев сырный порошок. Затем посмотрел на Майлза, как раз когда тот проходил мимо него. – Эй, да у нас тут Человек-Паук. Ты ушел в маске и трико, а вернулся в грязных джинсах и толстовке. Чем ты занимался? Все-таки встал на кривую дорожку и ограбил хипстера?
– Смешно, но даже и близко нет, – Майлз стянул футболку, оставшись в красно-черном паучьем костюме. – Я был у предков.
– И ты еще жив, значит, я так понимаю, второго звонка из школы после сегодняшних приключений не было, – вычурным тоном сказал Ганке.
– He-а. Но они там считают деньги и разбираются со счетами. Так что ограбить кого-то, чтобы помочь им, кажется не такой уж и плохой идеей.
Ганке снова запустил руку в лежавший перед ним пакет, выудил нечто, похожее на кусок пенопласта, и закинул себе в рот.
– Ради бога, Майлз, – сказал он. – Ты не можешь никого ограбить.
Майлз плюхнулся на кровать. Он вытащил маску из кармана толстовки и отбросил в сторону. Он хотел рассказать Ганке о том, как избил парня, который практически украл у школьника кроссовки. Как врезал ему по лицу. Как кровь брызнула на тротуар. Как стянул с него кроссовки и отдал их. пареньку в качестве акта справедливости. Майлз понимал эту жажду возмездия. Он был ею пропитан.
Но он не смог рассказать Ганке об этом. К тому же, честно говоря, друг прав: не сможет он никого ограбить.
– Потому как, что бы ты ни говорил, ты похож на меня.
Последние слова медленно втекали в уши Майлза, словно древесная смола. Перед его глазами тут же возник образ белой кошки, который следом сменился образом дяди, пытающегося, рыча, дотянуться до шеи Майлза.
Ганке продолжил:
– Похож, за одним исключением – я умею танцевать. О, а ты супергерой, помнишь? – он стряхнул оранжевые крошки со штанов.
– Чувак, просто дай мне сырных палочек. И при чем здесь вообще твое умение танцевать?
– Почему бы тебе их не украсть? – Ганке засмеялся и протянул Майлзу открытую пачку, которую тот тут же схватил. – Не, серьезно, почему бы тебе... не знаю, не потанцевать за деньги.
– Что? – Майлз скорчился.
– Не в этом смысле, чувак. Я имею в виду, как те ребята в поезде.
– Нет.
– Майлз, ты же видел, сколько зелени они заколачивают, а тебе нужно...
– Ганке, – Майлз поднял руку. – Я не собираюсь вертеть задом по всему поезду за четвертаки.
– Во-первых, тебе не придется вертеть задом, а во-вторых, с твоими способностями мы будем делать сотни баксов, а не четвертаки.
– Мы?
– Ну, я как менеджер тоже должен получать гонорар. Небольшой процент от прибыли. Плюс кто-то должен собирать деньги, – Ганке изобразил ангельскую улыбку. – Хотя бы подумай об этом.
Майлз покачал головой. Ни за что. Майлз точно не мог стать вором, но и танцором в метро он становиться не собирался. Он не умел танцевать. У него отличная координация, когда нужно прыгать с крыши на крышу или уклоняться от ударов, но двигать телом в ритм музыки – этой суперспособности у него не было.
– Может, тебе самому стоит об этом задуматься? – Майлз выстрелил паутиной через всю комнату, толстая нить прилипла к футболке Ганке, напоминая кучу спагетти.
– Да иди ты, Майлз, – Ганке покачал головой, даже не пытаясь отцепить паутину от рукава.
Майлз пожал плечами.
– Чем ты там вообще занят?
Он взял пачку с сырными палочками.
– Ищу про свое имя для домашки по Блауфусс, которую тебе, кстати, тоже нужно сделать. Знаю, тебе нужно было подышать свежим воздухом, или чем ты там занимался, когда вылез в окно, но надеюсь, ты нашел там поэтическое вдохновение. Если только ты не планируешь получить дополнительные баллы.
– Ну уж нет. Больше никаких дополнительных баллов, – но мысль писать сиджо так поздно ночью, после всего, что сегодня было, заставила Майлза почувствовать себя так, будто его голову зажали в тиски. – Это ведь фигня ПР0 значение твоего имени, верно?
– Ага. И угадай что? По-моему, мое имя вообще ничего не значит, – сказал Ганке.
Майлз сунул в рот сырный полумесяц.
– Ты уже проверил? – спросил он, пока сырная палочка таяла на языке.
– Ага, еще до того, как ты пришел. На самом деле я уже кучу имен пересмотрел. Например, Алисия, ее имя означает «благородная». О, а еще у Чемберлена было хорошее. Чувак, фамилия этого придурка означает «главный придворный офицер». Ха! Но лучшая и одновременно худшая у Рэтклиффа. Буквально означает «красный утёс». Жаль, что Райан никогда с него не скинется, – Ганке взял пачку сырных палочек и продолжил. – Так или иначе, когда я искал про свое имя, то нашел всего одно определение в словаре сленга, и там говорится, что оно значит «убивать».
– Убивать?
– Ага, типа когда ты убиваешь людей, ты их «ганке».
Утомленное лицо Майлза растянулось в улыбке. Затем улыбка превратилась в усмешку.
– Нет, чувак. Это ганк[18]18
Ганк – в массовых многопользовательских ролевых онлайн-играх (MMORPG) – атака противника, заведомо не готового к бою, например, намного ниже уровнем.
[Закрыть]. Можно кого-то ганкнуть.
– Ганкнуть? Это я знаю. Но в интернете сказано ганке, – Ганке сбавил тон. – Я хотел сказать, черт, мое имя означает «убийство»? – Майлз и Ганке засмеялись. – Но если серьезно, мое имя ничего не значит. Я даже не уверен, что оно корейское, хоть это и странно.
– Ты не звонил предкам? – спросил Майлз.
Веселье, только что царившее в комнате, тут же испарилось. Ганке посерьезнел.
– Ты же знаешь, я стараюсь им не звонить. К тому же позвоню я им и что скажу? Привет, ой, а вы не сами случайно выдумали мое имя? Не-е. Конечно, я мог бы позвонить маме, но я не хочу слушать ее грустный голос. Скорее всего, она скажет: «Это отец тебя так назвал», – и разрыдается. А если я позвоню отцу, он, вероятно, скажет: «А что, оно для тебя недостаточно хорошо?». Или: «Намного важнее, что твоя фамилия Ли[19]19
Фамилия Ганке совпадает с названием знаменитого бренда кроссовок.
[Закрыть], сынок». – Ганке поднял кроссовок и поцеловал его, пародируя отца. – А что насчет тебя? Ты знаешь, что означает твое имя?
– Странно, что ты еще не нашел.
– Что ж, настоящие друзья никогда не позволят своему другу отлынивать от домашки, – сказал Ганке. – Хотя ладно. Давай посмотрим. Майлз. Майлз. Хм-м, – Ганке повторил имя несколько раз, делая вид, что думает.
– Мне кажется, оно просто означает «расстояние»[20]20
«Майлз» созвучно с англ. mile – миля, единица измерения расстояния.
[Закрыть] или что-то в этом духе, – сказал Майлз.
Ганке искоса глянул на друга.
– Это лучшее, что пришло тебе в голову? Серьезно? Между прочим, оно означает «крушитель школьных столов».
Он повернулся в кресле обратно к ноутбуку. Его пальцы застучали по клавишам, затем взгляд стал бегать слева направо.
– Хм-м, – снова промычал Ганке. Он взял ноутбук, повернулся и поставил его на колени. – Вот, читай.
Тот отклонил экран назад.
«Майлз – мужское имя, от лат. miles – воин».
– Воин? – Майлз сощурился, он полистал страницу вверх-вниз, чтобы убедиться.
– Воин.
На уроке мисс Блауфусс Майлз должен был догадаться, что что-то не так, когда Алисия не захотела читать свое стихотворение. На самом деле Алисия вообще не принимала участия в уроке. После того как класс сдал свои сиджо с именами – включая Майлза с его стихотворением о воине, которым он был не очень доволен, и творение Ганке «Корейское без названия» – мисс Блауфусс начала вещать о поэте Ю Т’аке и его сиджо о том, как весенний ветер растопил снег на холмах. Мисс Блауфусс задала классу вопрос:
– Что он имеет в виду, когда просит, чтобы ветер растопил и вековую наледь в его ушах? – спросила она. Майлз ждал, что Алисия ответит, потому что она понимала поэзию как никто другой.
Но вместо этого свою интерпретацию предложил Райан:
– Как я понимаю, ветер – это символ нежности, – сказал он. Все в классе застонали. Все, кроме Алисии. Она просидела весь урок, склонив голову над тетрадкой и что-то свирепо в ней выводя. Она не разговаривала с Майлзом, что было неудивительно, но она не разговаривала и с остальными тоже – ни с Уинни, ни даже с мисс Блауфусс, если не считать короткого «здрасьте» в начале урока.
После ланча – во время которого Ганке пытался заставить Майлза представить, как бы выглядел морской кот, если бы действительно был наполовину котом, наполовину рыбой – Майлз отправился на урок истории. Он вошел в класс, сел за теперь шаткий и с гнутыми ножками стол, а мистер Чемберлен в это время принялся писать на доске очередную цитату – текст тринадцатой поправки. Алисия вошла вместе с толпой других учеников, заскрипели кроссовки, рюкзаки с шумом попадали на пол, ножки стульев зацарапали по линолеуму. Алисия пошла прямиком к своему месту и оставила сумку. Она бросила короткий взгляд на Майлза, но этого было достаточно, чтобы увидеть что-то странное в ее глазах. Не страх – гнев. Она резко развернулась и пошла к доске, где Чемберлен успел уже написать полцитаты затем взяла кусок мела.
– Алисия? – мистер Чемберлен посмотрел на нее, когда она начала писать большими буквами прямо под его цитатой.
МЫ ЛЮДИ
МЫ НЕ ПОДУШКИ ДЛЯ ИГОЛОК
– Алисия! – крикнул Чемберлен, но Алисия продолжала.
МЫ НЕ БОКСЕРСКИЕ ГРУШИ
Майлз не верил своим глазам. Весь класс затих. Даже мистер Чемберлен замер в шоке. Наконец он взял тряпку и принялся стирать, что мог, но Алисия просто перешла на другую сторону доски, словно играя в салки, и продолжила писать.
МЫ НЕ ДОМАШНИЕ ЗВЕРУШКИ
МЫ НЕ РАБЫ
МЫ ЛЮДИ
МЫ ЛЮДИ
МЫ
– Довольно, Алисия! – Чемберлен отбросил тряпку. – Ты сошла с ума? – он схватил ее за руку, отводя от доски.
– Не трогайте меня, – сказала она, вырвавшись. Майлз инстинктивно приподнялся с места, колени задрожали, готовясь к прыжку. Но Чемберлен отошел, и Майлз смягчился. Никогда, никогда не смейте прикасаться ко мне! – Алисия разъяренно посмотрела на него, а затем принялась зачитывать вслух то, что успела написать. – Мы люди. Мы не подушки для иголок. Мы не боксерские груши.
– В кабинет декана, сейчас же! – прорычал Чемберлен, его ноздри раздувались.
Алисия повернулась к классу, все сидели с раскрытыми ртами, некоторые, например Брэд Кэнби, к удивлению Майлза, кивали.
– Мы не марионетки. Мы не домашние зверушки. Мы не рабы.
– Вон из моего класса! Это уже переходит все границы. Я добьюсь, что тебя накажут! Исключат!
Алисия посмотрела прямо на Майлза пронизывающим взглядом, ее глаза остекленели.
– Мы люди. Люди, – она снова повернулась к мистеру Чемберлену. Затем бросила кусок мела на пол, взяла свой рюкзак и ушла.
В общем, среда оказалась не совсем уж скучной.
По крайней мере, менее скучной, чем четверг.
Майлз старался вести себя как можно лучше. Никаких вечеринок, с его тайной любовью, похоже, было покончено, и, к сожалению, на работу в «Кампус Конвиниенс» идти тоже было не нужно. Только школа. И мысли об Алисии. Майлз знал, что ее отстранили от занятий, и не мог перестать думать о том, что бы он мог тогда сделать – разве что вместе с ней скандировать слова. Но он не мог этого сделать. Точнее, мог бы, но не стал.
Она вернулась на занятия в пятницу, в последний день их работы над сиджо. Она села на свое место, даже не посмотрев на Майлза. Он хотел заговорить, но не смог подобрать нужных слов. Почему-то он забыл даже все приветствия.
Мисс Блауфусс написала на доске замысловатым курсивом: «Если бы только...».
– Я хочу, чтобы вы начали ваши стихотворения с этих слов. Каждый напишет одно сиджо, а затем, до конца занятия, мы их прочтем одно за другим, как одну длинную поэму. Это будет отличное завершение темы, – мисс Блауфусс, одетая сегодня в олдскульную футболку с концерта Джанет Джексон, дала им тридцать минут. Когда время вышло, она начала с Шэннон Офферман, сидевшей в начале класса, и продолжила спрашивать по порядку. Поэма извивалась по классу, перескакивая с проблем с монстрами на желание иметь более длинные волосы и «Если бы только я мог любить тебя» – последнее, разумеется, написал Райан. Наконец очередь дошла до Алисии.
Если бы только жизнь не была причудливо сложным узором,
Каждый человек в этом мире как муха, угодившая в сеть,
А страх – паук, ожидающий подходящего момента для пира.
Ганке хлопнул Майлза по спине.
– Она говорит о тебе, – прошептал он.
– Нет, – ответил Майлз, хотя он сам об этом подумал. Однако Алисия не обращала на него внимания, так что большую часть занятия он пытался делать вид, что ее вовсе не было. Каждый раз, когда они встречались взглядом, он чувствовал себя не то голым, не то невидимым.
Следующей должна была быть Уинни, но она отсутствовала, поэтому пришла очередь Майлза. Отлично. Его горло словно поросло паутиной. Он откашлялся.
– Э-э-э... – протянул он. – Думаю, у меня получилось неправильно.
– Такого не может быть, Майлз. Твое предыдущее стихотворение про имя было замечательным, и я уверена, это тоже хорошее. Может быть, другое, но не неправильное, – заверила его мисс Блауфусс.
Майлз едва заметно кивнул, опустил взгляд на бумагу и начал:
Если бы только – эти слова крутятся в голове каждое утро,
Прежде чем я вдохну красоту вокруг и приму неверное решение.
Если бы только – легкий бриз перед сильным штормом.
Майлз услышал, как Ганке зашелестел бумагами позади него.
Губы мисс Блауфусс растянулись в широкой улыбке.
– Очень хорошо, Майлз. Следующий Ганке.
– Я пас, – сказал Ганке.
– Что? Почему? – спросила мисс Блауфусс. Майлз обернулся. Ганке всегда не терпелось прочитать.
– Я не готов, – пояснил Ганке, но Майлз видел, что его стихотворение было написано.
– Неважно. Мы хотим послушать. Уверена, оно прекрасно, – сказала мисс Блауфусс. Она видела прекрасное во всем и во всех – как миссис Трипли, только не была такой трепливой. За это ее все любили.
– Хорошо.
Если бы только родители знали, как сильно мы их любим,
Как сильно хотим, чтобы они улыбались друг другу,
Чтобы любили друг друга так же сильно, как любим их мы.
– Вообще-то я хотел, чтобы получилось немного по-другому, – пояснил Ганке.
– Все хорошо, Ганке. Отличная работа. Давайте продолжим. Следующий.
Майлз повернулся к Ганке и кивнул.
Хотя на занятиях мисс Блауфусс они до конца недели проходили поэзию, мистер Чемберлен после инцидента с Алисией перешел к теме войны. Все те же сумасшедшие разговоры «о днях старого Дикси»[21]21
К исторической области Дикси относят те территории, которые когда-то входили в состав Конфедеративных штатов Америки.
[Закрыть] и о том, что после того, как Юг проиграл войну, им пришлось отказаться от рабства.
«В Соединенных Штатах или в каком-либо месте, подчиненном их юрисдикции, не должно существовать ни рабства, ни подневольного услужения, кроме тех случаев, когда это является наказанием за преступление, за которое лицо было надлежащим образом осуждено». Текст тринадцатой поправки. Мистер Чемберлен написал это в среду, но после всего, что произошло, он решил повторить урок в четверг. Он рассказал, как приняли поправку, про главных действующих лиц (или «новаторов», как он их называл), а в пятницу втолковывал им свои взгляды на этот счет.
– Но главная радость, – сказал мистер Чемберлен, – маленькая победа Конфедерации, вот в чем. – Он взял кусок мела и подчеркнул на доске слова «кроме тех случаев, когда это является наказанием за преступление». – И Юг снова расцвел, новой, более хитрой формой рабства – тюрьмой, – он улыбнулся, глаза его были открыты – что было отклонением от его привычной позы слепой летучей мыши. Вообще, он держал глаза постоянно открытыми со вторника, когда Майлз разнес стол, который кстати, уже окончательно развалился. Теперь от стола осталась лишь крышка! Она лежала на полу. Мистер Чемберлен заставлял Майлза за ним работать, хотя «стол» теперь больше напоминал стул-стремянку. И мало того, что ему приходилось сидеть за этим недоразумением, так, чтобы пользоваться им, нужно было слезать со стула. Майлз сидел на корточках, чтобы сделать заметки о тринадцатой поправке и той чуши, что мистер Чемберлен плел о праотцах за день до этого. Он сидел на корточках и сегодня, когда мистер Чемберлен решил, что этого недостаточно.
– Тебе будет намного проще, если ты встанешь на колени, Моралес, – сказал мистер Чемберлен Майлзу. Произнеся это, он посмотрел и на Алисию. Она вернулась на занятия после однодневного наказания, и Чемберлен наблюдал за ней, словно боясь, что она вот-вот вскочит с места и набросится на него. – Стулом можно пользоваться, только если его высота соотносится с высотой стола, но это, похоже, не твой случай, раз ты решил сломать его. Полагаю, я мог бы написать на тебя докладную.
– Но ведь он это сделал, потому что...
– О, Алисия, – прервал ее мистер Чемберлен. – Мы же не хотим, чтобы все опять повторилось, правда? – Майлз заметил, что Алисия покачивала ногой, и хотя он не видел ее лица, он знал, что она закусила губу. – Ты ведь знаешь, что всегда можешь присоединиться к нему, если захочешь.
Алисия замолчала. Просто с отвращением опустила голову, приняв поражение. Майлз сделал то же самое. Он не мог позволить себе еще одного наказания. Нельзя, чтобы его отстранили от занятий или исключили. Эта школа была его шансом. Его возможностью. Родители напоминали ему об этом. Весь район напоминал ему об этом. Так что Майлз, полный стыда, опустился на колени и продолжил писать на своем низком безногом столе.
Майлзу пришлось приложить все усилия, чтобы снова не потерять контроль, чтобы не доломать остатки стола об голову Чемберлена, чтобы не разорвать его и посмотреть, нет ли внутри белой кошачьей шерсти или еще чего такого – потому что с учителем явно что-то было не так. Но Майлз проглотил все, дрожа от криков своего паучьего чутья; его почерк превратился в пляшущие чернильные линии. Кроме того, ему приходилось мириться со взглядами молчащих одноклассников, чувствующих себя неловко – никаких неуважительных едких шуток про Чемберлена, ничего. Майлз догадывался, что они теперь смотрели Па него как на убогого и слетевшего с катушек, выдумывали про него всякие небылицы. Парень на стипендии пал жертвой собственного характера, наверное, у него проблемы в семье.
Но прежде чем Майлз снова успел взорваться, его во второй раз спас звонок. Алисия немедленно вскочила с места, чтобы помочь Майлзу подняться. И хотя это был добрый жест, парень невольно отстранился. Расстроенный, жалкий, Майлз опустил голову, с секунду разглядывал пол, затем поднял на нее взгляд, позволяя разглядеть свое лицо. Его глаза блестели. Ее тоже. Теперь он видел, что она действительно закусила нижнюю губу и качала головой, пытаясь подобрать правильные слова.
– Я... моя семья, – выговорила она, покачав головой.
Майлз кивнул. Он понял ее.
– Да, моя тоже, – кивнул он; в горле у него словно застрял бейсбольный мяч.
Алисия повернулась к Чемберлену, пытаясь уничтожить его взглядом, но он отвернулся и принялся стирать с доски. А его спине было плевать на взгляд Алисии.
Алисия в гневе вышла из кабинета в самом разгаре шума и разговоров. Майлз последовал за ней.
– Моралес, пока ты не ушел, можно с тобой поговорить? – сказал Чемберлен, остановив Майлза на полпути. Майлз подошел к учителю, державшему в руках две испачканных мелом тряпки. Подошел достаточно близко, чтобы разглядеть седые волоски, торчащие из ноздрей, и обветренную кожу вокруг губ. Достаточно близко, чтобы отомстить ему. – Знаешь, – начал он, – если ты будешь оставаться на своем месте, месте, которое ты сам для себя сделал, ты выживешь, – затем Чемберлен хлопнул тряпками друг об друга и сказал: – Кстати, как работа? – и наконец, наблюдая, как Майлз скривился в облаке меловой пыли, Чемберлен добавил: – Какую запутанную паутину мы плетем!
